Потом они помещают тебя под землю. Ты лежишь там в собственных нечистотах, полный ужаса, не способный пошевелиться. И думаешь, что они не оставят тебя здесь надолго. Ведь им нужен раб. Они просто хотят напугать тебя. Но проходит час… день… тебя начинает мучить жажда, ты ощущаешь, как на тебя давят стены. Ты используешь свою силу, чтобы отогнать страх, делаешь свет, пытаешься заставить тело не замечать жажды, не ломать пальцы, стараясь выбрать на свободу. Через некоторое время ты больше не можешь терпеть. Пока ты лежишь там, в темноте, подступает безумие, они начинают мучить тебя видениями…

Она зажала мой рот рукой, утихомиривая мою ярость, вызванную воспоминанием. Моя нареченная невеста и мой лучший друг загнали меня в этот гроб. Я знал это, я использовал малейшие капельки мелидды, чтобы отогнать воспоминание, перед которым погребение заживо было ничем. Три дня я молил богов о смерти, но этого не допустили мои мучители. Умерли только мое сердце и моя сила.

— Мы знаем, что они делают, — сказала Катрин. — Они считают, и ты тоже считаешь, что так они истощают твою мелидду, пока она совсем не исчезает. Они заставляют тебя использовать ее, и они сами используют боль и страх, чтобы не дать тебе прикоснуться к ней, пока она совсем не испарится. Но дедушка считает, что они разрушают не твою мелидду, а веру, которая привязывает твои чувства к силе. Сила остается. Твой разум и тело тоже остаются. Тебе надо просто заново связать их. Лучший способ — идти теми путями, которыми ты уже шел однажды, когда ты открыл себя для веры, был готов на все, чтобы доказать, что ты сможешь противостоять демонам.

Я покачал головой. Она верила в то, что говорила, но что могла знать эта девочка о настоящем отчаянии? Я не хотел разочаровать ее. Так же как я никогда не отказывался от сластей, которые она приносила мне в детстве, но у меня не было выбора.

— Больше нет веры. Я не знаю, где я могу найти ее.

— Ты можешь начать с занятий с дедушкой. Он всегда верил в тебя.

— Но он не сказал мне правды. — Галадон знал, что сделали Рис и Исанна. Он знал, что они откажутся помочь Александру. Вот почему он так настаивал на своем плане. Но он ничего не сказал мне о них. Она помедлила, прежде чем ответить.

— Вера в тебя не обязывает его рассказывать все, что он знает. Никогда не обязывала. Он поступает так, как, по его мнению, будет лучше.

— От этого еще сложнее, особенно когда все идет не так, как хочется.

— Тебе, наверное, странно это слышать, но мы решили, что ты все же нашел во что верить, пока был в Дерзи. Когда-нибудь, в самый отчаянный момент, ты сам поймешь это. Но не теперь.

— Похоже, ты не сомневаешься, что я соглашусь.

— Если ты хочешь, чтобы дерзиец превратился в Воина с Двумя Душами, тебе лучше начать как можно скорее.

— Так твой дедушка поверил мне?

— Нет. Но он считается с тобой, к тому же очень обеспокоен. Времени почти не осталось. Королева объявит свое решение, как только принц придет в себя. Она отправит его обратно.

— Как я могу снова стать кем-то, когда моей мелидды не хватает, чтобы создать для себя свет? — произнес я, все еще смущенный тенями прошлого. — Тренировать меня — только зря тратить время. Лучше сразу с этим покончить, шагнуть с утеса и посмотреть, сколько продержит меня в воздухе моя вера.

Румянец схлынул с ее лица, черные глаза, расширенные от испуга, смотрели вниз, в долину.

— Вердон, помоги! Ты не должен…

— Нет, нет. Я не имел в виду ничего такого. Я бы никогда… Прости меня. — И о чем я только думаю? Она чистая, искренняя, невинная девочка… а не циник раб, все шутки которого носят погребальный характер. Я взял ее озябшие руки в свои.

— Я сидел здесь, сочась жалостью к самому себе, когда ты пришла и принесла в дар то, о чем я так страстно мечтаю. Хотел бы поверить, как веришь ты. Но только не подумай…

У меня еще осталось несколько дел, которые я должен завершить, прежде чем умру. Должен заставить кое-кого выслушать мою историю о келидцах и найти способ избавить этого надоедливого дерзийца от моего покровительства.

Катрин сжала зубы и вырвала свои руки из моих. На какой-то миг ее взгляд стал похожим на всепроникающий взор ее деда.

— Не смей обращаться со мной как с ребенком. Даже после долгих лет ты считаешь, что знаешь все. Ты все тот же семнадцатилетний самоуверенный нахал, который похлопывал меня по плечу и заявлял, будто я не в силах осмыслить его проблемы, пока немного не подрасту. Я подросла. Не исключено, что теперь могу кое-что объяснить и тебе. Скажи мне, мальчик, ты помнишь, как мой дед проверял твою память той ночью, когда вы были у нас? Он заставил тебя произнести все когда-либо выученные тобой стихи и заклинания.

Раздраженные ноты в ее голосе прогнали прочь мои угрызения совести.

— Возраст не изменил его характера, тогда как на мой годы сильно повлияли. Ты это хочешь сказать?

Она отмахнулась от моей попытки пошутить. Лицо ее пылало от гнева.

— Когда тебе было семь лет, ты создал кораблик, умеющий плавать по воздуху. Ты называл его твоим небесным кораблем. Это ты тоже помнишь?

Мороз прошел по всему моему телу:

— Конечно, я помню.

Она сунула руку в карман своего алого плаща и достала оттуда мастерски сделанный кораблик размером с ее ладошку.

— Он не плавал все эти годы, потому что только ты мог заставить его делать это. — Она подошла к краю утеса и столкнула кораблик с ладони. Он стал падать, крошечные алые паруса бодро захлопали на ветру. Потом легкий порыв ветра с вершины горы подхватил его, кораблик развернулся и начал описывать широкие круги над нашими головами.

— Три ночи назад он заставил тебя произнести слова. Этой игрушке не требуется веры, поскольку заклятие, которое движет ею, ты произнес в те времена, когда еще не знал сомнения. Это заклятие ребенка. Оно разбужено твоей мелиддой, Сейонн. Только твоей.

Я мог бы ответить ей, приведя в пример десяток различных способов. Циничных способов, даже богохульных. Но глядел на парящий надо мной кусочек сосны и молчал, проникнувшись своим первым волшебством. Через некоторое время я взял кораблик в руки и провел пальцами по его шероховатой поверхности, по столько раз чиненным мачтам, парусам, сотканным моей матушкой, по рулевому колесу, которое мой отец показал в книге, по буквам своего имени, вырезанным на борту. Я держал кораблик на ладони, как раз на месте шрама от гвоздя, гвоздя, которым один из моих хозяев прибил мне руку к двери, за то, что я недостаточно быстро открыл для него эту дверь. Я протянул игрушку Катрин.

— Именно так. Это заклятие ребенка.

Она положила кораблик в карман и скрестила руки на груди. И снова стала похожа на деда сжатыми зубами и стальным блеском в глазах.

— Тогда скажи мне, как в ту ночь, когда в лесу появился шенгар, шестьдесят три семьи были предупреждены о его приближении в одно и то же время человеком с клеймом на лице? Человеком в сером плаще и с горящей веткой в руке. Человеком, исчезавшим, как только сообщал им об опасности. Объясни. Это тоже детское заклятие или этому учат рабов в Империи?

— Я перебегал от одного костра к другому.

— Не к шестидесяти трем.

— Число преувеличено.

— Я сама говорила с ними. Я имею право расспрашивать других. Лично ты предупредил только пять семей, еще одну группу из двух семей ты спас, встав между ними и зверем. Шестьдесят три семьи были предупреждены магически, сила для подобного заклятия есть только у Смотрителя. Сейчас у нас не наберется и пяти человек, способных на подобное. И ни один из них этого не делал. Я поговорила со всеми.

— Этого не может быть.

— А что, если может? Что, если ты не прав?

— Я не знаю…

— Именно. А твоя клятва требует, чтобы ты знал. — Она поднялась и поплотнее закуталась в плащ. — Я приду за тобой сегодня вечером, как только Ткачиха зажжет лампу. Попробуй поспать до этого времени. Дед будет ждать тебя. — Она развернулась и начала спускаться с холма. Я остался стоять, безмолвный и смущенный. И единственное, что смог сказать:

— Да, мастер Галадон.

Я ушел вскоре после нее. Жизнь была не лучшим предметом для размышлений. Я снова захотел бежать. И побежал. И обнаружил, что мне уже нетрудно: могу дышать, мои движения ровны, прыжки размерены. Я вернулся в дом для гостей меньше чем через час. Стоило надеяться, что Александр не спит. Мне необходимо было поговорить с человеком, который снимет с меня ощущение, будто меня связала по рукам и ногам маленькая девочка, которая просто решила поиграть с веревкой. Я начал уважать понимание Александром людей. Если он способен правильно оценить человека, бросив на него один только взгляд, со временем он станет исключительной личностью.

В деревне стояла безлюдная тишина, поэтому я был просто ошарашен, когда открыл дверь дома для гостей и увидел королеву, присевшую у постели Александра. Лекарка грелась у огня рядом с Рисом, а у порога переминались два эззарийца с копьями. Никто из них не шевельнулся, когда я вошел. Мне было интересно, что они станут делать, если я вдруг нападу на королеву.

Я опустился на колени, Исанна, разумеется, не заметила этого. Александр опирался спиной на горку подушек и казался совсем больным. Он помахал мне со своего ложа. По всем эззарианским традициям и по правилам поведения дерзийских рабов я не имел права оставаться в комнате. Но решил, что моя грубость и невоспитанность ничего не значат по сравнению с необходимостью слышать их разговор. Я уселся на полу возле постели Александра и глядел Исанне в лицо все время, пока она говорила. Ее темные глаза, не отрываясь, смотрели на принца, а голос ни разу не дрогнул.

— …жаль. Мы нанесли вам эту ужасную рану, поэтому вы можете остаться, пока она не заживет. Но когда Невья скажет, что вы можете пуститься в путь, вы должны будете уехать.

— Я думал, что он уедет немедленно, — вмешался Рис. Он стоял, повернувшись спиной ко всем остальным, и держался руками за полку над очагом. — Его могут захватить в любой момент. Ты говорила, что разрушение зашло так далеко, что он примет рей-кирраха по своей воле, поэтому мы рискуем. Я знаю, что ты не хочешь, но…

— Мы виноваты в его болезни. Мы вылечим его тело, но не больше.

— Я думал, что эззарийцы не отказываются снимать заклятия демонов ни с кого, даже с дерзийцев. — Александр говорил с трудом, делая паузы, чтобы вдохнуть, словно даже такие незначительные усилия причиняли ему боль.

— Мы не любим дерзийцев, — ответила Исанна. — Но мы приняли бы вас при других обстоятельствах. Хотя сейчас это не имеет значения. Ваше заклятие мы снять не можем, не можем защитить вас от его последствий, поэтому мы должны защищать себя.

Холод потушил огонь, горевший когда-то в душе Исанны. Ее слова не были злыми. Ее симпатия к принцу была искренней. Но та женщина, которую я помнил, ни за что не отвергла бы Александра, даже не стараясь помочь ему. Он же нес в себе феднах… как можно не попытаться спасти его? Потом я рассмеялся про себя. Женщина, которую я помнил, никогда не колебалась. Она никогда бы не ушла, обрекая другого на рабство.

Рыжеватые пряди в ее волосах были теперь светлее, чем я помнил. Что это, серебро, появившееся с возрастом, приглушившее лунным сиянием жар солнца? Одна-единственная прядь выбивалась из прически и спускалась по синей ткани плаща. Мое сердце сжалось, пока я слушал ее, надеясь разобрать те нотки в голосе, которые всегда бальзамом проливались на душу собеседника. Даже помня о ее предательстве, я боялся, что ее голос заставит меня сорваться, я весь был как натянутая струна. Но ничего не услышал и не ощутил. Исанна сидела рядом с Александром, прямая, внимательно глядящая ему в лицо. Я понял, что хочу как следует встряхнуть ее, чтобы она разозлилась, чтобы она начала проклинать меня, чтобы показала мне, что я еще жив. Что всегда был жив в ее сердце. Что она нашла слова, благодаря которым я мог уйти, что она сделала все, что могла, используя все, что знала обо мне… чтобы спасти меня. Наша любовь, наша работа в паре были для меня всем, я думал, что и для нее это так. Как же она могла предать меня? Как мог я ничего не почувствовать?

Внезапная судорога и стон, вырвавшийся у принца, заставили меня прекратить мысленный спор с самим собой, а Исанну — подняться со стула. Одна часть тела принца пыталась принять форму шенгара, тогда как другая оставалась человеческой. Все это заняло лишь короткий миг, но лицо Александра стало совсем серым от боли. Стражники стояли теперь перед ним, устремив копья в его сердце.

— Смилуйся, Вердон, неужели вам мало того, что вы уже сделали? — Я вырвал копья из их рук, не в силах сдержать ярость, которая никак не задевала их в этой слепой отчужденности. Они не знали, что предпринять, поэтому мне не составило труда отогнать их от постели. Потом я проткнул копьями их одежду и пригвоздил к деревянной стене. И опустился на колени перед принцем.

— Мой господин, вы слышите меня?

— Отойдите, — задыхаясь пробормотал он. — Пусть они отойдут.

— Они уже отошли. Что произошло?

Исанна обратилась к принцу, игнорируя меня:

— Это и есть действие заклятия? Так начинается превращение? — Рис стоял за ее спиной, положив могучие руки ей на плечи. Он со страхом смотрел на Александра.

— Теперь… по-другому, в последние дни, — ответил принц, прижимая ладони к лицу. — Мой разум словно качает туда-сюда… все меняется… иногда я вижу… как видит зверь. Чувствую запахи… Части моего тела начинают изменяться. Потом все проходит.

— Без предмета, без мысли? — спросил я. — Ничто не провоцирует превращение, как прежде?

— Ничего. Ни меча… ни Дмитрия…

— Если вы хотите быть услышанным, принц Александр, обращайтесь ко мне, — холодно произнесла Исанна. — Что вы говорите?

— Я с трудом поддерживаю один разговор, — произнес принц, едва шевеля запекшимися губами. — Два я не выдержу.

Я налил в стакан вина из стоящего на столе кувшина, потом приподнял его голову и дал сделать глоток.

— Зверский вкус, — засмеялся он. — Как раз для меня. Правда?

— Даффид, ты останешься защищать Невью, — приказала Исанна, резким движением заворачиваясь в плащ. — Рис, прикажи Ткачихе окружить дом барьером.

— Нет! Исанна, нельзя! Будет еще хуже… — Я умолк, выругавшись про себя. Она не станет ничего делать по моему слову. — Господин, расскажите королеве, что произошло с вами на границе леса, как на вас подействовал барьер над деревьями.

Он своими словами объяснил ей, как все произошло, и она отменила приказ.

— Мне очень жаль, что мы не можем помочь вам, принц Александр. Когда-то среди нас были те, кто умел справляться с подобными вещами. Но теперь они мертвы. Их убили дерзийцы. Мы вынуждены оберегать тех, кто еще остался. Вам придется уехать отсюда, как только вы сможете сесть на коня. — Она вышла из комнаты, опираясь на руку Риса, за ними тащился один из краснолицых стражников, которому удалось отцепиться от стены. Интересно, как он объяснит появление дыр на своей одежде?

— Не очень-то они великодушны, — пробормотал принц, обращаясь к подушке, по его обнаженным рукам стекали струйки пота.

— Наша королева заботится о судьбе мира. Она не может позволить себе делать все, что ей хочется, — произнесла женщина, поправляя ему подушки и одеяло. — Но она принесла вам собственные лекарства, чтобы уменьшить боль и ускорить выздоровление. Она разбирается в этом лучше всех нас. — Лекарка высыпала из мешочка травы и капнула на них несколько капель масла. Потом она приложила получившуюся смесь к его ране. Я внимательно наблюдал, мечтая о силе, которая дала бы мне возможность понять, из чего сделана смесь. Я все еще не верил, что Исанна может по собственной воле причинить кому-нибудь вред. Глупец. Сколько раз тебя нужно предать? Но я почему-то верил, что лекарка сразу же заметит, если в смеси будет что-то вредное. Невья была доброй, спокойной женщиной. Принцу, казалось, сразу стало легче, когда она приложила к ране свои травы и перевязала ее чистой тканью.

— Сейонн.

— Да, господин.

— Скажи ей, что мне очень нужно что-нибудь, чтобы я мог спать. Тогда я не буду превращаться. Прошу тебя. Если это снова произойдет, я уже не вернусь.

— Скажите ей сами. Только тогда она услышит. Если это произойдет, вы будете контролировать себя и вернетесь, как это было прежде. Я буду с вами.

Женщина залила водой какие-то травы и дала Александру.

— Это поможет вам уснуть, — пояснила она. Потом она собрала свои вещи и выскользнула за дверь, оставив меня с принцем одного.

— Твои люди жестоки, Сейонн.

Я сел на пол перед кроватью.

— Они правы. Но иногда они смотрят не в ту сторону, ища испорченность. Они могли бы использовать ваши умения, чтобы видеть сердце человека за его поступками.

Александр открыл глаза:

— Я был прав насчет консорта?

Я кивнул и прикусил язык, чтобы не задавать ему мучающего меня вопроса. Но он понял:

— Она носит маску. Она надевает ее, когда знает, что виновата. Тогда она может поступать как угодно. Мой отец делает так же. Я всегда хотел понять, как это делается. На всякий случай.

Его глаза затуманились на миг, судорога прошла по всему его длинному телу. Он вцепился ногтями в подушку:

— Помоги мне, Сейонн.

— Мы найдем способ, — обещал я. — Если даже мне придется начать обучение снова, с первого шага, мы избавим вас от этой напасти. Демоны не победят.

— Мой дух-хранитель, — сонно пробормотал Александр. — Я лежал здесь и все вспоминал воина на ковре в доме той женщины. Воина с крыльями, который сражается с чудовищем. Никак не мог выбросить его из головы. Лицо такое знакомое, но я никак не мог понять. Теперь я знаю. Это ты, да?

Едва ли он услышал мой ответ:

— Да, мой господин. Так было.