Трон Дракона (№1) - Камень звезд

Вглядываясь в налезающие друг на друга тела, он увидел, как мелькнула тощая жилистая фигурка, виляющая среди рук и ног. Мальчишка с виду лет четырнадцати, одетый в нищенские лохмотья, с грязным матерчатым тюрбаном на голове. К удивлению Дамиона, лицо чертенка было таким же, как у него самого, с веснушчатым носом и прядями белокурых волос из-под тюрбана. Уличный мальчишка – с запада! Светлые голубые глаза вскинулись на Дамиона, снова отвернулись, и парнишка стал пробиваться сквозь шевелящуюся толпу.

Под мышкой он держал тот самый сверток.

Зимбурийцы с криками раздвигали толпу ударами мечей плашмя. Двое солдат в черном одновременно бросились на вора, который ловко увернулся, и они столкнулись. Мальчишка перекатился набок, уходя от третьего преследователя, тут же снова оказался на ногах, летя изо всех сил к Дамиону.

– Эй, поп, быстро за мной!

Беспризорник схватил Дамиона за руку и дернул в переулок.

Дамион сам не заметил, как побежал с ним рядом.

– Что у тебя тут?

– Времени нет, – выдохнул мальчишка на бегу. Он быстро оглянулся и произнес мерзкое и отчетливое каанское ругательство. – Я слышу, они бегут сюда. Отнесите это в монастырь, святой отец, а я заманю их в другой переулок.

Дамион не успел сообразить, что происходит, как у него в руках оказался этот предмет. Разинув рот, он только и мог сказать:

– Эй, погоди…

Но парнишка только нетерпеливо пихнул его.

– Беги! – рявкнул он и припустил со всех ног в другой переулок.

Раздались крики – преследователи заметили, куда метнулась их дичь, и бросились следом. Только топот сапог прогрохотал и стал затихать.

Дамион стоял будто вкопанный. «Мне полагалось бы испугаться», – подумал он, все еще не в силах поверить, что это наяву. С каким-то странным любопытством смотрел он, как приближаются зимбурийцы. Потом они завопили, увидев, как стоит перед ними Дамион, служитель соперничающей религии, держа в руках их добычу.

Более Дамион не размышлял. Он повернулся и со всех ног побежал по узкой полоске в лабиринт переулков. В полном смятении мыслей он даже не подумал выбросить сверток: напорот, прижимал его еще крепче. Единственное, о чем он мог думать, был гнев на лице предводителя зимбурийцев и хриплый крик, который донесся тогда из святилища. Глянув мельком на сверток, он с неприятным чувством заметил красный мазок на собственной рясе. Кровь?

Эти задворки оказались настоящей трассой бега с препятствиями: валяющиеся в грязи попрошайки, бесцельно шляющиеся бродячие собаки, кучи мусора, веревки с бельем от стены до стены. Он бежал, пригибаясь и виляя, вскоре запыхался, но не смел остановиться: топот сапог слышался за спиной, доносились ругательства и выкрики – это солдаты налетали на те же препятствия. Он рискнул оглянуться: их не видно было. Подобрав рукой подол рясы, Дамион сделал отчаянный рывок, хотя в боку жгло огнем.

Он даже не знал, какое деяние совершил невольно, но знал только, что возврата уже нет. Разве они поверят, будто он не имел отношения к похищению свертка? Могли бы, если бы он сдался им сразу. Но теперь они уверены, что он соучастник какого-то плана, что был в сговоре с тем мальчишкой в тюрбане… что бы ни было в этом свертке.

Жара стала невыносимой, но он не смел даже остановиться смахнуть со лба струйки пота. Только моргал, когда заливало глаза. Резко завернув за угол, он споткнулся о поломанную тачку посреди мостовой и растянулся во весь рост. Секунду он пролежал оглушенный, тяжело дыша. Потом с усилием поднял упавший сверток и с трудом встал на ноги, держась за перевернутую тачку. При попытке опереться на левую ногу голеностопный сустав пронзило кинжальной болью. Ободранная голень кровоточила. Морщась и вздрагивая от боли, Дамион заставил себя прохромать несколько шагов. Переулок здесь расширялся в продолговатый двор между домами, стены этих домов осыпались и сочились сыростью. На земле была здоровенная куча самого разного мусора – от грязных тряпок и рваной одежды до гниющих овощей. С гудением кружились над ней мухи. За дальней аркой начинался другой мерзкий переулок. Надо бежать – но так болит нога…

Солдаты приближались. И Дамион понял вдруг, что ему не удрать от них – в таком состоянии.

Отчаянным взглядом он обежал двор и остановился на куче мусора.

– Именно так, брат: идут зимбурийцы. Уже одна галера вошла в порт, и армада всего в дне пути от сюда, как я слышал.

Аббат Шан произнес это, не изменившись ни в лице, ни в голосе, но приор Дол в ужасе отвернулся.

– Отец наш небесный! – выдохнул он.

В стенах монастыря Неизменного Покоя, который стоял на втором по высоте из холмов Ярдъяна, царил дух осажденной крепости. Никогда еще не было названия монастыря настолько не соответствующим моменту. Монахи в нарушение традиции превратили священные внутренние покои обители в убежище, и когда-то безмолвные коридоры звенели взволнованным говором беженцев.

– Я думаю, друг мой, что вам и вашим маурийским братьям лучше всего уехать, пока это возможно, – продолжал аббат-каанец тем же звучным и спокойным голосом. – Ваша миссия завершена. Я рад, что мог предоставить вам сегодня убежище, но вскоре и эти стены не смогут вас защитить. Зимбурийцы не питают любви к гражданам западного Содружества, как вам хорошо известно. В гавани еще есть корабли, и охрана купеческого поселка маурийцев согласилась сопроводить туда ваших людей. Соберите своих монахов, брат мой, и езжайте с ними. Завтра для вас уже не будет охраны и не будет кораблей.

Приор Дол грустно кивнул:

– Я сейчас же соберу братьев.

Он с тяжелым вздохом вышел из крытой галереи во двор. Монастырь был триумфом Веры: бывший дворец развлечений, подаренный ордену неким уверовавшим дворянином. С тех пор монахи неустанно трудились, стараясь придать зданиям более строгий вид, закрашивая фривольные картины на стенах и преобразуя женский солярий в часовню. Работа многих десятилетий дала заметные результаты – но скоро от нее ничего не останется. В ветвях строгих кипарисов чирикали птицы и стрекотали цикады, и плескалась вода в синих плитках фонтана посреди двора. Изнуряющий зной обрушился на лысину приора, когда он шел через двор к фонтану, где собрались монахи миссии.

– От отца Дамиона по-прежнему ничего не слышно? – спросил он, вытирая лоб.

Все только покачали головами.

Приор застонал. Дамион Атариэль вырос в монастырском приюте в Маурайнии и был рукоположен в сан около года назад. Прекрасный теолог для своего возраста, искренне преданный работе миссии, но слишком часто дает приору повод волноваться.

– Если где-то случается какой-то беспорядок, – всегда ворчал он, скрывая беспокойство под маской суровости, – в одном можно быть уверенным: Дамион всегда ухитрится оказаться в самой гуще.

Очень на него похоже: пойти на последнюю прогулку по городу в последнюю минуту перед известием, что сюда идет Армада!

Приор вернулся в галерею и остановился в главном зале, моргая, пока глаза снова привыкали к полумраку. Вокруг сновали люди.

– Пришла зимбурийская галера с солдатами и жрецами, и еще идут корабли! – крикнул кто-то.

Эта новость отдалась гулом, будто в улей сунули палку. Приор Дол, подавляя в себе панику, протолкался к каанским монахам, стоящим у главных дверей. Да, сообщили они, отец Дамион вышел, и никто не видел, чтобы он вернулся.

– Мне очень жаль, – сказал один из монахов с тем же спокойным фатализмом, что и аббат, – но ничего сделать нельзя. Я понимаю, вам очень дорог этот молодой человек, и я обещаю: если мы его найдем, то вернем сюда. Но вам нужно поскорее доставить ваших людей в гавань, или не уедет никто. Приор Дол знал, что спорить бесполезно. Он повернулся, собираясь отойти, но тут снова донесся взрыв криков и восклицаний с другого конца зала. Беженцы разбегались в явной панике. «Неужто уже зимбурийцы?» – подумал приор, с тревогой вглядываясь в суматоху. Но тут он увидел одинокий силуэт, весь в лохмотьях, который, хромая, входил в двери. Лицо и руки этого человека были полностью покрыты какой-то грязью, и даже через весь зал чувствовался разящий от него мерзкий запах разложения.

Господи Боже – прокаженный! Очевидно, страх перед зимбурийцами погнал его сюда, в святилище, несмотря на его страшную болезнь. Один из монахов бросился к оборванцу и с безопасного расстояния сделал угрожающий жест. В ответ этот человек размотал повязку с головы, обнажив, как ни странно, совершенно чистое молодое лицо, обрамленное светлыми волосами. Что-то он сказал монаху, который шагнул вперед с радостно-удивленным видом, и протянул ему нечто вроде свертка грязных тряпок.

Приор Дол бросился вперед.

– Дамион Атариэль! – рявкнул он. – Во имя милосердия Небес, что это ты вздумал? И где тебя носило?

У него даже колени подкашивались от радостного облегчения.

– В городе, отец мой, – ответил Дамион.

И стал высвобождаться из своих вонючих тряпок, как насекомое, выбирающееся из куколки.

– Что за игры ты затеял? – Когда стало ясно, что Дамион цел и невредим, приор Дол мог дать волю своему гневу. – Священнослужитель Истинной Веры, переодетый прокаженным! Что означает подобное поведение? Что ты себе позволяешь?

Дамион наклонился, потирая голень. Очевидно, хромота была неподдельной.

– Я… честно говоря, я случайно ввязался в какое-то приключение, отец мой. Мне пришлось прятаться под мусорной кучей – прошу прощения за этот запах, – а чтобы вернуться сюда, пришлось переодеться в эти тряпки. С прокаженным никто не хочет связываться, поэтому…

– Что ты только что передал этому брату?

– Не знаю, отец мой.

– Не знаешь?

– У меня не было возможности посмотреть. Я только хотел помочь мальчишке, который мне это передал, хотя в результате здорово влип. Надеюсь, парень сумел удрать от зимбурийцев… Зимбурийцев!

– Армада, значит, уже здесь?

Дамион вытаращил глаза:

– Армада? Нет, это были только солдаты с галеры, что вошла в гавань. Значит, Армада идет сюда? Тогда понятно, отчего они так обнаглели.

– Я так и знал, что ты опять что-нибудь выкинешь, – пожаловался огорченный приор. – Да, флот на пути сюда, и мы уезжаем, слава Господу, так что у тебя больше не будет возможностей ввязаться в приключение.

– Брат Дамион! – позвал вернувшийся монах, который встретил Дамиона у дверей. – Аббат хотел бы переговорить с тобой в часовне как можно скорее.

– Иду немедленно, – недоумевая ответил Дамион. Почему в часовне? Он повернулся к приору: – А каанские монахи, отец мой? Они едут с нами?

– Нет, естественно! Они остаются. Все-таки это их родина.

Лицо Дамиона омрачилось:

– Отец мой, мне страшно покидать этих людей. Я полюбил этот монастырь – будто здесь мой дом. И мы ничего не пытаемся сделать, а просто бежим в Маурайнию, поджав хвост. Как пресловутая крыса с корабля.

– А я всегда считал, – сказал вполголоса приор, когда Дамион уже не мог его услышать, – что эта пресловутая крыса поступает очень и очень разумно.

Аббат Шан встретил его у дверей часовни.

– Вы посылали за мной, отец мой? – спросил Дамион.

– Да, – кивнул аббат. – Войди.

В прохладном каменном помещении тропическое солнце, проникая через цветные витражи, покрыло пол цветными пятнами. Дамион вошел – и остановился как вкопанный. В часовне был еще один человек, сидящий в резном позолоченном кресле возле мраморного алтаря. Этот человек был одет не в белую рясу западного стиля, как у монахов, а скорее как каанский святой: мантия с пестрым узором красного, золотого и шафранового, и высокий головной убор с бахромой из альц кисточек. Из-под них со светлокожего лица смотрели светло-голубые глаза.

Тот самый беспризорник.

Но сейчас не было на нем грязной тряпки в виде тюрбана. Вдоль спины висела светлая коса, а на изящном, покрытом легким шелком теле виднелись изгибы, которые раньше скрывала грязная рубаха и мешковатые штаны.

– Вы… – Дамион потерял дар речи, потом обрел его снова: – Вы девушка!

Она усмехнулась из-под своего причудливого головного убора. Лицо ее теперь было чистым, и он рассмотрел его получше. Резкие и правильные черты, не классические, но обладающие своей суровой красотой.

– А вы не догадались? – произнесла она чистым контральто. – Я одеваюсь как мальчишка только когда выхожу в город. Так безопаснее. А здесь, дома…

Он вытаращился на нее:

– Дома? То есть вы здесь живете?

– Да. Всю свою жизнь. – Девушка повернулась к аббату, взмахнув кисточками вокруг лица. – Можно мне уже уйти, отец мой?

– Да, Лорелин. Возвращайся к себе и уложи вещи. Вскоре я тебя приглашу.

Лорелин. На староэлейском это означало «Дочь Небес».

Когда девушка встала, он заметил, какая она высокая – вровень с ним. Она выплыла из часовни в шорохе шелкового платья, и аббат проводил ее задумчивым взором.

– Пути Господни непостижимы человеку, – заметил он, когда она ушла. – Много лет мы старались не давать Лорелин покидать безопасные пределы обители, но она умела перелезать через стены и прокрадываться наружу, чтобы гулять сама по себе. Девушка по-настоящему не понимает опасности, поскольку всю жизнь прожила под защитой монастыря. Когда мы предупредили ее о том риске, которому подвергается в городских трущобах существо ее пола, она просто стала переодеваться мальчиком, подбирая выброшенные тряпки из мусорных куч. Мы считали ее своевольной и трудной, а оказалось, что это был промысел Всемогущего, чтобы помешать нашим врагам. Это Он предназначил ей быть сегодня в городе и совершить то, на что не осмелился бы никто другой.

Дамион уставился на аббата в недоумении.

– Отец мой, почему в вашем монастыре живет женщина? Откуда она взялась?

– Мы не знаем, – ответил аббат. – Она появилась совершенно таинственным образом шестнадцать лет тому назад. Однажды утром мы поднялись на рассветную молитву, и она сидела на траве посреди главного двора. Как будто упала с неба. Естественно, некоторые из братьев сочли это чудом. Она была тогда еще очень мала, еле умела ходить и говорить, так что мы ни о чем не могли ее расспросить. Обычно мы не принимаем сирот: наш орден – созерцательный, и мы, однажды приняв обет, никогда не покидаем стен монастыря. Но это был особый случай.

Дамион ничего не понимал. Можно было бы с отчаянным риском пронести в монастырь дитя каанской нищенки, но нищий с запада – такого на архипелаге не было и быть не могло. Сюда, как правило, приезжали только купцы, если не считать миссионеров, давших обет целомудрия. Эта девушка – незаконнорожденная? Но она не была похожа на метиску. И если она была нежеланной, почему ее не бросили сразу после рождения? Почему мать ждала, пока она подрастет и научится ходить?

– Необъяснимое появление – это еще не все ее странности, – продолжал аббат Шан. Он жестом предложил Дамиону сесть на скамью, и священник с радостью повиновался: у него уже немного кружилась голова и в колене пульсировала боль. Аббат сел рядом.

– Она слышит голоса – голоса святых и ангелов. То есть мы считаем, что это так. В раннем детстве она часто смеялась без причины, или лопотала что-то в пустоту, или следила глазами за тем, чего больше никто не видел. Иногда мы не могли до нее докричаться – будто она обитала в каком-то своем мире, отделенном от нашего, земного.

– И что же говорят ей эти… э-э… голоса? – спросил Дамион.

– Она не может передать. Они недостаточно ясны, чтобы разобрать.

– Простите, отец мой?

– Небесные голоса неотчетливы – она говорит, это как слышать разговор людей в закрытой комнате через коридор. Звук голосов доходит, а слов не различить. Но я уверен, что со временем они станут яснее. Мы верим, что она – священное создание, и когда-нибудь станет пророчицей. Может быть, даже святой.

Вспомнив ее резкое и грубое поведение в переулке, Дамион подумал, что у девушки не слишком много шансов на канонизацию. Но не стал говорить этого вслух.

– Когда она достигнет еще более высокой степени благодати, – продолжал аббат, – ей, несомненно, все станет открыто. Она будет говорить с ангелами и святыми, передавая их откровения людям. Мы учим ее священному писанию и житиям святых, чтобы подготовить к предназначенной ей роли.

«Бедная девушка безумна, аббат, безумна! Вот почему родители ее бросили: они заметили эти признаки».

Дамион, однако, не позволил себе выразить на лице ничего подобного – оно было маской заинтересованного внимания. Он никак не хотел оскорблять хорошего и доброго человека, давшего приют Дамиону и западным монахам, рискуя собой. Может быть, всего несколько дней отделяют аббата от смерти.

– Мы были бы благодарны, если бы вы сочли возможным взять Лорелин с собой в Маурайнию, – сказал аббат. – Цвет ее кожи выдает ее, и зимбурийцы убьют ее, если найдут.

– Я отвезу ее на Континент, – пообещал Дамион и подумал: «И оставлю в Королевской Академии. Они ее приютят, римут в школу. Может быть, даже вылечат».

– Если, как мы верим, она воистину святая, то ей надлежит исполнить великую судьбу. Быть может, она уже совершила свой подвиг, отобрав у зимбурийцев эту реликвию.

Только теперь Дамион заметил тот самый узел, лежащий на алтаре.

– Что же это за реликвия, отец мой? – спросил он. Аббат ответил не сразу, глядя в пространство перед собой.

– Пятьсот лет назад, перед последним вторжением зимбурийцев, смелые монахи твоей страны принесли Истинную Веру на наш архипелаг. В те дни в Ярдъяне был монастырь, где хранилась великая тайна. – Он посмотрел на Дамиона: – Знаешь ли ты о Мераалии – Камне Звезд из Тринисии?

– Камень Звезд… – Дамиону вспомнился заплесневелый запах страниц древних книг, долгие счастливые часы в библиотеке Королевской Академии с другими ребятами из приюта. – Да, конечно. Он упоминается в писаниях, и в некоторых апокрифах.

Что-то сверкнуло в глубине старческих глаз аббата.

– Тогда ты знаешь, что Камень – священная драгоценность, созданная ангелами, которых древние называли богами. И ангел Модриан, которого мы называем Враг, носил его в короне своей, пока не был низвергнут с Небес. Враг строит козни, чтобы завладеть им снова, и в том ему помогают его земные слуги, чтобы сила Камня не попала в руки его противников.

– То есть, – перевел Дамион слова аббата, – зимбурийцы хотят найти Камень.

– Разумеется. Потому что для них Камень Звезд тоже исполнен великого значения: он принадлежал Модриану, которого они зовут Валдуром. Для них он – бог. Они хотят вернуть амень ему – точнее, его новому воплощению, тому великому полководцу, которого Враг послал нам на погибель, тому человеку, в уме и теле которого будет обитать Модриан-Валдур.

– Царь Халазар, – кивнул Дамион. – Кажется, теперь я понял. Если Халазар покажет своему народу Камень, это докажет, что он – их бог, вернувшийся в виде человека. И все жречество будет у него в кулаке. Но почему бы ему просто не притвориться, что Камень у него? Любой большой самоцвет…

– Ты не понял, – перебил Шан. – Халазар верит в Камень так же искренне, как мы, так же твердо, как верит в свою великую судьбу. Поддельный Камень не даст ему сил для победы над предсказанным ему противником.

Шан встал, подошел к алтарю. Дамион последовал за ним. Аббат осторожно убрал измазанные тряпки, развернув деревянный ларец длиной в две человеческих ладони. Стенки ларца покрывала узорная резьба, где повторялись шестиконечные звезды и полумесяцы, а на крышке смотрели друг на друга два грифоноподобных создания, и над ними – еще одна звезда. В середине каждой звезды сиял маленький самоцвет, а глазами грифонов служили кусочки какого-то желтого камня – возможно, топаза или алмаза с желтизной.

Дамион посмотрел на ящичек, на аббата, снова на ящичек.

– Не хотите же вы сказать, что там внутри – Камень Звезд?

– Нет, не сам Камень.

Шан поднял крышку – она была не на петлях, а отдельная, – и вынул из ларца небольшой пергаментный свиток – очень старый, судя по виду, потемневший от времени и покрытый паутинкой тонких трещин.

– Что это? – спросил Дамион.

Шан медленно, с бесконечной осторожностью развернул свиток.

– Той реликвией, о которой я говорил, был утерянный свиток Береборна. У нас есть предание, что рыцарь с этим именем явился сюда давным-давно, после падения Тринисии, и принес с собой свиток из святого города Лиамара – и этот свиток монахи ордена Святого Атариэля стерегли здесь на Яне денно и нощно в начале Темных Веков.

– Да, теперь я вспомнил, – сказал Дамион. – Но разве свиток этот не был уничтожен?

– Был. В начале Темных Веков зимбурийцы вернулись к почитанию Валдура, и тогда опустошили архипелаг, разрушая монастыри всех прочих религий и сжигая священные предметы, миновали этого и монахи западной веры на Яне. Но священный свиток и погиб в том набеге, было сказано, что однажды пророчество возродится в виде письмен. Мы думали, что речь идет о чуде, но, как видишь, объяснение намного проще.

Дамион прищурился на древний пергамент.

– Вы хотите сказать, что это… это список того свитка?

– Он был найден только недавно, – продолжал Шан. – Пятьсот лет тому назад зимбурийцы напали внезапно. Похоже, монахи едва успели спрятать эту копию свитка Береборна до прихода мародеров с огнем и мечом. Добрых братьев перебили, и тайна второго свитка была утеряна – до недавнего времени. Жрецы каанского святилища, желая спрятать свои священные сокровища от царя Халазара, вчера стали искать тайники в своем доме, и нашли вот это. Видишь ли, дело в том, что их храм построен на фундаменте старого западного монастыря. Их верховный жрец послал мне сегодня утром весть о своей находке и спросил, хочу ли я ее получить. Он готов был прислать ее с кем-нибудь из своих братьев. Но в святилище ворвались зимбурийские жрецы, и не окажись там Лорелин, он сейчас мог бы уже быть на пути к Халазару.

– И что там говорится, отец мой? – спросил Дамион. Оттуда, где он стоял, было видно, что начало свитка написано каанскими буквами.

Аббат Шан помолчал, потом начал медленно читать вслух:

– «Я, брат Харан, служитель Единой Истинной Веры в сем доме Божием, удостоен был чести выполнить великую задачу: переписать наново слова нашего священнейшего завета, свитка Береборна, в год сей 2530 новой эры. Свиток сей, ветхий уже тогда, когда попал к нам, весьма пострадал от времени, и настоятель, тревожась, чтобы не обветшал он до невозможности прочесть святые слова, благословил меня создать список, дабы, когда истлеет свиток, не истлела священная истина.

Слова сии написаны просвещенными мужами севера, чьи земли ныне утеряны. Свиток Береборна, откуда списываю я их, сам есть список грамоты еще древнейшей, и никто уже не скажет, сколь древни слова, переписываемые мною, недостойным».

Аббат замолчал, потом пододвинул свиток по алтарю к Дамиону.

– Дальше по-элейски, – сказал он.

Дамион, как все западные клирики, был обучен древнему языку эленси. Глядя на тонкую вязь, он стал читать вслух:

– «Услышьте же ныне слова Элианы, величайшей среди пророчиц: "Узрите, царица Ночи принесет дитя-деву, принцессу Звезд, в ней же надежда мира. Ибо князь военачальников восстанет во имя Модриана, и ярость его будет на Земле, как дракон, несущий войну и разрушение"».

Это Дамиону было знакомо: пророчество о пришествии Трины Лиа и ее врага встречалось не в одном апокрифе. Но дальше свиток гласил:

«По сим признакам узнаете вы, что время ее настало. Солнце в земле Запада спрячет лицо свое в полдень, и великая звезда засияет днем, и многие из сынов и дочерей человеческих восстанут и воспророчествуют. В те дни будет принцесса ходить по Земле, и будет искать она Камень Небес, где лежит он на священной горе своей. Ибо с ним единым может она повергнуть князя воинов, вассала Темного, и будет он преследовать ее на суше и на море, дабы вырвать Камень из рук ее».

Здесь кончался текст. Ниже расположилась грубо начерченная карта какой-то незнакомой суши, окруженной водой. И все.

Шан протянул к пергаменту дрожащую руку.

– Обретение пророчества не может быть случайным. Оно должно значить, что близко уже время Трины Лиа.

Дамион отвел глаза к фреске на стене над алтарем: летящие ангелы, облаченные в доспехи, как для войны, бьются с ордами мерзких кожистокрылых демонов. На переднем плане черный чешуйчатый дракон с венцом драгоценных камней атакует женщину в белой мантии. На ней тоже корона, и на ней предмет, похожий на звезду, окруженный ореолом лучей.

– Чтобы победить его, ей нужен Камень Небес и сила, в нем заключенная, – сказал Шан, тоже глядя на стену. – Теперь царь Халазар знает о существовании свитка и разыскивает его. Нельзя, чтобы он его нашел! Ведь он вполне может оказаться тем князем зла, о котором говорит писание, тем чудовищем, что послано уничтожить нас всех. И в этом самом древнем варианте пророчества победа Трины Лиа не гарантируется. Враг может вырвать у нее Камень, оставив ее безоружной!

– Но как он это сделает, если в Камне сила, способная его победить?

Дамион не мог не указать на это противоречие.

– Я не знаю. Быть может, Трина Лиа в чем-то уязвима, пусть она и божественное создание? Быть может, ему помогут внезапность или коварство? Я изучал пророчества и писания на эту тему много лет, но никогда не мог себе такого представить. Я всегда верил, что победа ее вернее верного. Сейчас, когда зимбурийцы идут на наш остров, я не стал говорить братьям об этом открытии. Они могут выдержать мученическую смерть, но не потерю последней надежды. – Он сжимал и разжимал кулаки, стараясь взять себя в руки. – Ты понимаешь важность этого пергамента – здесь морская карта, где показана Тринисия. Представляешь, что было бы, если бы Халазар завладел ею и попал к Священной Торе раньше Трины Лиа? И помешали ему только ты и Лорелин.

Дамион снова рассматривал фреску. Оторвавшись от нее, он ответил безразличным тоном:

– Просто удача.

– Некоторые назовут это так, – сказал Шан. – Я предпочитаю назвать это провидением – или, как говорят у нас на востоке, судьбой.

Дамион промолчал. Эти каанцы с детским энтузиазмом, как все новообращенные, воспринимали писание буквально, не только его учение, но явно мифические эпизоды. Кстати, Трины Лиа не было в книге «Кантикант», Священной Книге Веры, о ней говорилось лишь в апокрифических рукописях. Не желая быть бестактным, Дамион не стал говорить, что таких документов, как этот пергамент, полно, и происхождение их сомнительно. Не сказал он и того, что в его стране небесная принцесса и страна Тринисия воспринимаются как аллегории. Первая символизирует победу Истинной Веры, вторая – государство божественного просвещения. Бороться с теперешней бедой надо актами организованного сопротивления, а не надеясь на священные реликвии.

Нет, Шану этого говорить не следовало. Такие аргументы его не убедят, а только увеличат его страх и смятение.

Но аббат будто догадался о его мыслях. Темные глаза его вгляделись в светлые глаза Дамиона.

– Это не было случайностью, что ты и Лорелин оказались в нужном месте в нужное время и спасли свиток. – Он вложил пергамент в ларец и закрыл крышку. – Несомненно, оба вы были избраны для этой миссии. Теперь же ты должен взять этот ковчег с собой в Маурайнию.

– Дамион! – раздался за дверью голос приора Дола. – Ты здесь? Нам пора! Стражники готовы нас проводить через город в гавань, но говорят, что ни минуты больше ждать не будут!

– Иду, отец мой! – откликнулся Дамион. Аббат вложил резной ларец в руки священника.

– Иди с Богом, брат, – сказал он тихо, – и да сохранит Он тебя в целости на пути домой. Дело идет о большем, нежели твоя жизнь.

Дорога к порту по забитым улицам запомнилась как смесь мельтешения и страха. Лица с вытаращенными глазами, панический визг, режущий уши. Стражникам пришлось оттеснять не только зимбурийских солдат, но и толпы потерявших голову от страха каанцев, которые молили взять их на борт. Дамион не мог смотреть им в глаза: такое было чувство, будто он лично их предал. Сквозь хаос слышался голос капитана, подгонявшего их. Лорелин, идущая рядом с ним в одежде монаха и с клобуком на голове, то и дело останавливалась оглянуться. В конце концов, пришлось схватить ее за руку и тащить за собой. Но поврежденная нога не давала ему самому идти достаточно быстро, и они вдвоем сильно отстали. Их группа шла в самом конце, а в ней они последними успели проскочить по сходням маурийского корабля. Не успели они ступить на палубу, как судно тут же отчалило.

Лорелин не выказывала ни малейшего страха – потому что не чувствовала его. Про зимбурийцев она знала мало, кроме того, что они враги. Но монахи убедили ее, что враги Веры восторжествовать не могут, и она крепко держалась за надежду, что каанцам ничего не грозит. Океанское путешествие также не таило для нее никаких ужасов, поскольку место назначения было не загадкой, а ответом. Даже если бы монахи ей этого не говорили, даже если бы не была она светлой среди всех темных каанцев, все равно она каждой косточкой, каждой жилкой знала, что она не отсюда, не с этих островов. Далеко, за самыми далекими островами архипелага лежит ее страна. Может быть, это та самая Маурайния, куда везет ее отец Дамион.

Но не мысль о том, чтобы найти свою истинную родину, погнала Лорелин к носу жадно вглядываться в громоздящиеся на горизонте облака. Ее вело чувство цели, нечеткое, как солнечный свет сквозь туман, но такое сильное, какого никогда еще у нее не было. И это даже сильнее, чем наполовину слышный рокот голосов на краю сознания, заставляло верить монахам: она рождена исполнить некую предназначенную ей судьбу. И с каждой милей движения корабля вперед она ощущала, как приближается ее цель.

Матрос на мачте что-то крикнул, и она обернулась и увидела, что все на палубе смотрят за корму. Остров Яна уходил назад, скрываясь в дымке, вливаясь в синюю цепь других островов. Что-то слегка стиснуло ей сердце, будто невидимая нить связывала ее с островом, и сейчас она натянулась. А потом на фоне расплывающихся линий Яны показался черный корабль, который гнался за ними. Он был еще далеко, но ясно видно было, как поднимаются и опускаются весла в быстром ритме, видна была черная звезда на каждом из треугольных парусов. Тревожные крики зазвучали на палубе, но капитан лишь презрительно рассмеялся.