Трон Дракона (№1) - Камень звезд

– Послушайте, я служитель Веры, и ничего вам не сделал.

– Вот как? – издевательски-враждебно отозвался тощий. – А это не ты разве привез свиток с архипелага? Не ты отдал его старой Ане? А что это ты делал в развалинах в такой ранний час? Искал свою драгоценную Лорелин?

Он пододвинулся, смеясь прямо в лицо Дамиону, обдавая вонючим дыханием из щербатого рта.

– Вы лучше ее отпустите, да и меня тоже, иначе у вас будут крупные неприятности с властями.

Он попытался вложить в голос силу и строгость. Тощий замотал космами:

– Ну нет, ты видел наше место сбора. Ты слишком много знаешь.

Дамион раскрыл рот – и промолчал. Эти люди совершенно безумные, нет смысла пытаться их урезонить. Его наверняка пойдут искать, когда убедятся, что он пропал… и тут сердце нырнуло вниз при мысли о письмах, которые он оставил аббату и патриарху. Они же так и лежат на столе, на самом виду, и в них он заявил, что оставляет Академию и свое служение. Аббат их прочтет и решит, что заблудший капеллан просто сбежал, как Лорелин, и оставил эти письма, чтобы его не искали.

Недолгий прилив уверенности в себе тут же увял. Оставалась лишь одна надежда – что Ана и ее немереи узнают о его пленении и предупредят аббата. А пока надо ждать – и надеяться, что его пленители не захотят срывать на нем свои злобные капризы.

Шли часы. Он сидел, держа руки на коленях, полудремал. Прошла ночь и, наверное, весь следующий день. Глаза постепенно привыкли к тусклому свету факелов, и Дамион разглядел, что находится в похожем на туннель помещении с закругленными кровлей и стенами, и в обе стороны туннель теряется в темноте. На ближайшей стене черной краской был нарисован символ: дракон в короне, схвативший себя зубами за хвост. Иногда так изображают Вормира, как змею уроборос, кругообразное тело которой символизирует бесконечность. Но обычно без короны. Здесь, очевидно, изображен символ Модриана-Валдура – дракон, пожирающий сам себя.

Как загипнотизированный, смотрел на него Дамион. Книги по чародейству, которые он читал, говорили о культе Модриана. Некоторые авторы утверждали, что падший архангел, коварный Враг Веры, был когда-то у древних одним из богов. Но поклонение ему было запрещено из-за жестоких обрядов, и Модриана из старого пантеона выбросили. Таким образом, говорили эти авторы, возник миф о «низвержении Модриана с Неба». У антиподов Модриан постепенно почти слился воедино с зимбурийским богом Валдуром, обряды поклонения которому были почти такими же; и так возникло мнение, что это по сути один и тот же бог. Если в современной Маурайнии может существовать ковен немереев, почему не может быть и ковена модрианистов? Ничего невозможного в этом нет. Если же такой ковен существует, то его члены и немереи Аны должны быть заклятыми врагами, потому что и те, и другие верят в Трину Лиа. Для немереев она спасительница, для модрианистов – злейший враг, противник их темного бога. Естественно, обеим группам нужен свиток, в котором говорится о местоположении Звездного Камня и силах, которыми может воспользоваться либо принцесса, либо князь тьмы. А те зимбурийцы, что сейчас здесь? Они могут быть союзниками модрианистов, или считать их своими соперниками, или даже не знать о них…

Вскоре он заметил, что его тюремщики жарко спорят, пытаясь решить, что следует с ним делать. Он подумал, не попытаться ли сбежать, но тут же эту мысль отверг и стал внимательно прислушиваться. Было такое впечатление, что колдуны, или модрианисты, или кто они там, должны спешно покинуть туннели: кому-то стало известно про них. Несколько раз говорилось слово «патриарх», хотя что о нем говорили, расслышать не удалось. Наконец здоровенный неотесанный мужик заявил:

– Сделать нужно только одно, и вы все знаете, что. Попа с собой брать нельзя, его должен забрать Мандрагор.

– Да он же еще в отключке, – бросил кто-то.

– Скоро оклемается. Суньте попа в дыру: Мандрагор его там быстро найдет.

«Опять Мандрагор. Кто же это такой?»

Дамион не успел это подумать, как двое здоровых парней подхватили его под руки и поволокли по проходу, ведущему куда-то вниз.

«И что такое «дыра»?»

Катакомбы тянулись куда дальше, чем он себе представлял. Будто идешь по необъятному лабиринту кроличьих или кротовых ходов, переходя из туннеля в туннель. Остались позади мощеные коридоры, начались узкие расщелины, вырубленные прямо в скале, и Дамион ощутил что-то очень похожее на панический страх. Невыносимый вес земли и камня опасно навис над головой, давя почти физически. Огни факелов, которые несли конвоиры, едва горели в недвижном затхлом воздухе. Может быть, его ведут в какой-то нижний мир язычников, подальше от земель живых.

Наконец его ввели в широкую камеру, похожую на пещеру, и в каменном ее полу зияла дыра – как раз пролезть человеку. Конвоиры подтолкнули к ней Дамиона.

– Туда, – сказал один, для верности поддав ему в спину.

Дамион отшатнулся:

– А что там внизу?

Не говоря больше ни слова, они скрутили его и сунули в дыру. Он завопил, но падение оказалось не таким долгим, как он боялся, и Дамион удачно приземлился на руки и ноги. Мелькнули факелы, осветив склонившиеся над дырой лица, а потом оба приведших его направились туда, откуда пришли – поспешно, будто даже в испуге. Свет факелов задрожал и погас, оставив Дамиона в угольной темноте ямы. Он не видел даже поднесенной к лицу руки.

Пол этой темницы был природным камнем, шероховатым и неровным. Вдали слышалась капель, падавшая в какое-то невидимое озерцо, и гулкое эхо создавало впечатление обширного помещения, шире и выше, чем ему сперва показалось. Дамион медленно пошел вперед – и ободрал голень о вертикальный камень. Не удержавшись от крика боли, он услышал эхо, загудевшее по всей темнице. Тогда он остановился, боясь провалиться в какую-нибудь трещину. Его наполнил ужас – ужас перед тьмой и ее коварными опасностями: ямы, трещины, затаившиеся во мраке звери. Ужас самой темноты, слепящей, окутывающей, безжалостной.

Дамион осторожно сел, прислонился на ощупь к другому выступающему камню и опустил на колени все еще пульсирующую болью голову.

«Куда же это я попал? И где Лорелин?»

Кто-то звал ее по имени.

Но это был не тот голос, что настойчиво призывал ее через темноту, лежащую позади ее мыслей. Не тот неясный и приглушенный, как голоса, которые она слышала раньше внутри себя, но ясный и четкий: каждое слово доходило до нее отчетливо, будто произносилось прямо в ухо. Она застонала, пошевелилась и ощутила под собой мягкость постели.

Лорелин! – звал голос.

Она открыла глаза. Желтая паутина света засияла перед ней, переливалась, превращаясь в дрожащие языки нескольких свечей. Они были расставлены по всей большой комнате, в канделябрах на столе или в подсвечниках на стенах. Она лежала на кровати с красным балдахином и смотрела в щель занавесей. Откинув их, Лорелин вскочила на ноги. Комнату загромождали всякие предметы: разрисованные ширмы, вазы с изображением свернувшегося дракона, шахматные фигурки из меди или резного дерева. Стены построены из больших каменных блоков, завешены гобеленами. Окон не было. Узел Лорелин лежал на полу рядом с кроватью. Больше никого в комнате не было, и все равно она ощущала чье-то присутствие.

– Где я? – громко спросила Лорелин. И ей ответил тот же голос.

Не бойся, – сказал он, точнее, подумал у нее в голове.

Но Лорелин, наверное, первый раз в жизни испугалась по-настоящему. Она потерла виски, пытаясь вспомнить. И снова увидела черного рыцаря на коне, и тогда дико осмотрелась в тускло освещенной комнате.

– Ты… ты тот, кого мы с отцом Дамионом видели в церкви!

Это был я. Да.

Принц-призрак. Голос Лорелин упал до шепота:

– Ты дух?

Нет. Я настоящий – такой же, как ты. Призрака нет и не было никогда. Это лишь сказки для ребят. Я переоделся призраком, чтобы меня боялись.

– Но зачем? – Она завертелась, всматриваясь в темноту за свечами. – Кто ты? Где ты? Я тебя не вижу.

Потому что я не там, где ты. Но недалеко. Я иду. Скоро ты меня увидишь.

– Что это за комната? Где я?

Ради твоей безопасности я не могу ответить тебе.

– Отпусти меня!

Пока нет. Тебе грозит опасность, Лорелин. Из-за твоих особых способностей есть много людей, которые желают тебе зла, и есть другие, которые хотят тебя использовать. Но не бойся: пока ты со мной, тебе ничего не грозит. Я буду твоим защитником и другом. Я оставил тебе еду: видишь накрытые тарелки на столе? Верь мне: я дам тебе все, что нужно.

Она задрала подбородок, стараясь быть смелой.

– Я здесь не останусь. Я не дам снова себя запереть. Почему все хотят меня куда-нибудь запрятать? Я этого терпеть не буду, слышишь? Я убегу! – крикнула она в темноту.

В голосе послышался не гнев и не досада, а скорее веселое добродушие.

Попробуй, если хочешь. Но это невозможно.

9 ЙОМАР

Эйлия глядела в окно общего зала, ощущая себя ужасно несчастной. Еще и близко не наступил вечер, но день выдался такой темный, что время казалось куда более поздним: с гор спустился туман, закрыв собой солнце и всю землю. Не видно было ни Академии, ни развалин. Будто глядишь в серую пустоту.

– Пока ничего нового? – спросила она тревожно у вошедшей Арианлин.

– Боюсь, что нет.

– В таком тумане им ее ни за что не найти. Придется ждать, пока прояснится, – сказала Жанет.

– Но туман может продержаться весь день. Кто знает, когда он поднимется? А она, может быть, лежит где-то в поле, раненая…

– Да перестань ты каркать, Эйлия! – раздраженно буркнула Жанет. – Если бы она была ранена, ее бы уже нашли. Она не сомневаюсь, уже очень далеко. Вспомни, что она написала.

Сестра Вера показала им тот клочок бумаги с каракулями, когда расспрашивала вчера вечером о Лорелин. Эти несколько слов до сих пор еще жгли мозг Эйлии раскаленным тавром.

– Я же знала, что она несчастна, но никогда не думала, что она и в самом деле сбежит, – застонала Эйлия. – Бедняжка Лорелин! Куда же она могла пойти?

Люсина рассмеялась никак не добродушно:

– Вопрос не в том, куда она пошла, Червячок. Вопрос – с кем.

– Ты это о чем? – повернулась к ней Эйлия.

– А ты подумай головой! Кто еще исчез?

Обычно розовое лицо Белины сильно побледнело:

– Отец Дамион!

Действительно: Дамиона в это утро в церкви не было. На службе его заменил один из деревенских священников.

– И поэтому патриарх Норвин прибыл в Академию? – спросила Арианлин. – А зачем он тогда привел с собой всех этих людей?

– Этого я тебе не скажу. Но я знаю, что Дамион вчера вечером ушел из Академии, – заявила Люсина. – У мальчишек в Дортуарах ходит слух: он просто сбежал, оставив аббату записку. Монахи и магистры держат язык за зубами, но ребята кое-что услышали. Какое-то время тому назад ему перестало нравиться его призвание, и он решил, наконец, все бросить. Ушел насовсем.

– Не верю! – в отчаянии крикнула Белина.

– Не веришь? – усмехнулась Люсина. – Феррел Лес мне говорил, что видел, как вчера вечером отец Дамион уходил в поля. И был одет в штаны и рубашку. Ну так куда он направился так поздно и так одетый, и почему он не вернулся? – победно спросила она.

– Может быть, он искал Лорелин, – предположила Эйлия, пытаясь погасить растущее в сердце отчаяние. – А ходить по полям в длинной сутане трудно.

– Или сбежал ее догонять, – хихикнула Люсина. Она обращала эти слова к Белине, чтобы нарочно ее помучить, и потому не заметила пораженного горем лица Эйлии. – Наверняка они давно уже это задумали. Он, естественно, в нее влюблен: юная дева, которую он спас с ужасного архипелага! Сейчас он спасает ее от монастыря и рясы. Как это романтично! – Она усмехнулась шире, глядя на Белину: – «Простите меня, я не хочу быть монахиней»!

В ее язвительных устах эти слова приобретали иной смысл.

Эйлия встала из кресла и вышла из комнаты.

Сняв свой плащ с гвоздя в прихожей, она открыла дверь. Бледные клочья тумана поплыли внутрь, влажный воздух стал пробирать до костей, но это была приятная перемена после душной рекреации. Эйлия встала на пороге, всматриваясь в серую пелену. Мощеная дорожка изгибалась и уходила в ничто – только несколько первых пар деревьев длинной аллеи еще были видны, и туман завесил их темные сучья капельками воды.

«Куда могла пойти Лорелин? Если бы я только стала ей другом! – виновато подумала Эйлия. – Она могла бы мне довериться, рассказать о своих планах. Может, я бы даже отговорила ее от бегства».

Эйлия пошла через раскисшее поле, пока перед ней вдруг не встали материализовавшись из тумана стены куртины. Лорелин часто пряталась в развалинах, когда ей бывало грустно, находила временное убежище в их пустых комнатах. Вполне возможно, что она опять здесь, быть может, в одном из скрытых подземелий – пережидает, пока утихнет переполох и кончатся поиски, чтобы уйти потом. Руины замка покрывают не акр, так что спрятаться просто. Эйлия шла вперед, осторожно выбирая путь между каменными проходами и кордегардиями с сорванной крышей, где ползучие растения осторожными усиками ощупывали выбитые окна, покрывая одинаково и внутренние, и внешние стены.

– Лорелин! Лорелин, ты здесь? – звала она. – Я никому не скажу, Лори, только отзовись, пожалуйста!

Эйлия задержала дыхание, ожидая ответа. Молчание после затихшего вдали эха. А потом – жуткий, рыдающий вопль.

Эйлия резко обернулась, уверенная, что это был голос Лорелин, что она лежит где-то в развалинах – со сломанной ногой, быть может! Но тут же этот голос был подхвачен еще несколькими – бессловесный, нечеловеческий хор. «Что это может быть?» – подумала, дрожа, Эйлия. Как будто хором вопит шабаш ведьм или все призраки замка оплакивают кого-то…

Но тут она увидела какие-то фигурки, сидящие под сломанной аркой в нескольких шагах от нее. У нее на глазах одна из них подняла голову и испустила высокий, вибрирующий вопль. Остальные подхватили хором.

Дикие кошки, живущие в развалинах! Кажется, среди них и серая кошка старой Аны, сидит в середине группы. Со вздохом облегчения Эйлия позвала их, протянув руку, но при звуке ее голоса они растворились в тумане – наверное продолжать свои серенады где-нибудь в другом месте. Эйлия двинулась дальше.

Никаких признаков Лорелин нигде не было. Эйлию наполнили сомнения, стали царапать ядовитые коготки подозрений. А что если злобное замечание Люсины было правдой? Если Дамион ради Лорелин бросил свое служение и сбежал с нею? Эйлия отчаянно хотела верить, что этого не может быть, но… чем что-то ужаснее, подумала она печально, тем оно вероятнее оказывается правдой.

«Ужаснее? Лицемерка ты! Все просто: ты ревнуешь. Признайся хоть перед собой: тебе хочется, чтобы это с тобой он готов был сбежать».

– Нет! – вскрикнула она шепотом, будто произнесенное вслух «нет» могло заглушить внутренний голос и осознание, которое он ей принес.

Она влюблена – наконец она это признала, влюблена, как принцесса Лира, как все героини старых легенд. На краткий миг восторга ей вдруг стали ясны все романтические легенды так, как никогда раньше, она ощутили их радость и их желание – и горечь разбитого сердца. Эйлия попыталась смотреть на свое положение с точки зрения трагедии и романтики – но это было бесполезно. Слишком глубока была рана, чтобы залечить ее воображением.

– Почему ты никогда не пыталась хоть заговорить с ним? – упрекала она себя шепотом. – Ты могла бы стать ему другом – и тогда у тебя хоть какие-то счастливые воспоминания остались бы. Но нет – ты только таращилась на него, разинув рот, дура ты, и теперь он ушел, навсегда ушел! – Она замолчала, потом, мучая себя, еще раз произнесла: – Навсегда! – Древние стены эхом вернули ей это слово.

В унынии Эйлия смотрела на них – на памятники миновавшему времени, где каждый камень дышит древностью. Подойдя к одному из них, она тронула его кончиками пальцев, потом прильнула к стене щекой. Эта стена – мост, подумалось ей, мост через время, через пропасть столетий. На той стороне этой пропасти люди, которые давным-давно жили в этом замке и – вдруг пришло осознание – были такими же живыми, как она сейчас. Внутренним зрением она увидела их, не застывшими стилизованными фигурами в иллюстрированном тексте, а просто как людей: владетельные дворяне с супругами в дорогих уборах, рыцари и монахи, незаметные слуги. Не по этим ли бастионам ходил король Андарион, хмуря брови, отягощенный бременем своего царствования? А его сын, злосчастный и коварный принц Морлин, – может, и он когда-нибудь останавливался здесь, погруженный в мрачные думы, вот на этом же куске каменной мостовой, где стоит она? Придя сюда, она соединились с ними со всеми, включилась вместе с ними в тот великий поток, которым был Халдарион все долгие века своего существования. Сколько людей прожило жизнь в этих стенах, любя и тоскуя, свидетелями приходящих и уходящих войн, и моровых язв, и голода? Что ее несчастья по сравнению со всеми их страданиями? Капля в океане – мимолетная секунда вечности. И сколько еще людей придет страдать и скорбеть после нее?

Но от этой новой точки зрения боль не стала слабее, а лишь усилилась. Она подумала о Большом острове, ровном и голом, не тронутом бурями истории, и вдруг сердце ее потянулось туда. Мать с теткой навещали ее несколько дней назад, говорили о том, чтобы вернуться на остров, к мужьям, раз зима прошла, а война так и не началась, и ясно было: они ждут, что она поедет с ними. Тогда она была полна отчаяния и внутреннего протеста. Но сейчас перспектива расстаться с Академией не ужасала, потому что в Академии нет Дамиона, и больше не встретиться с ним случайно в библиотеке, не увидеть мельком его лицо за окном его комнаты. Эйлия остановилась, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. Да, она вернется к родным, вернется домой, в свою деревушку, к крошечному иллюминатору своей комнаты.

«Но что за жизнь у меня там будет? Как я буду жить? Выйду за человека, которого я не люблю, просто по необходимости – потому что как я могу любить кого-то, кроме Дамиона? А либо так, либо остаться старой девой, обузой своим родственникам, человеком, которого все жалеют. – Мысль об этом была невыносимой. – Я могла бы остаться здесь и стать монахиней, вступить в сестричество монастыря. Мне бы разрешили изучать и писать трактаты, учить пансионерок. Я была бы занята настолько, что для одиночества не останется времени, и иногда меня навещал бы Джейм, сходя на берег. – Она искала, чем себя утешить. – Я никогда на самом деле не хотела влюбляться: может быть, поэтому я выбрала того, кого никогда, никогда не могла бы получить. Сейчас мне легче будет примириться с мыслью никогда не выйти замуж».

Но в душе осталось беспокойство, будто что-то там ворочалось, собираясь вот-вот проснуться – что-то, чему теперь надо бы заснуть навеки. Ей послышался звон закрывающихся ворот монастыря, отрезающих ее от мира, закупоривающих внутри, и на миг ее охватила паника. Женщина, имеющая истинное призвание, не испугалась бы. У нее были бы другие чувства. Она бы пошла в монастырь как в объятия любви.

Как это говорила Лорелин? «Мне надоело сидеть взаперти в четырех стенах!»

Голос в памяти звучал тоской, отчаянием. Девушка была так несчастна! Может быть, если бы Эйлия так не уходила в себя, действительно попыталась бы стать Лорелин другом, ничего бы этого не случилось. Лорелин осталась бы в Академии, утешенная ее дружбой; может быть, она бы даже смирилась с жизнью монахини, если бы они с Эйлией вместе приняли постриг. И Дамион, быть может, остался бы здесь. «Все это я наделала – я навлекла это на себя».

Эйлия спрятала лицо в ладонях, раскачиваясь взад-вперед.

Потом подняла голову и огляделась, и еще раз позвала в призрачной надежде, что услышит ответ.

– Лорелин! Ты меня слышишь? Лори, это я, Эйлия! Ответь, прошу тебя, пожалуйста!

Ответа не было. Эйлия побрела дальше.

В одной из разрушенных сторожевых башен она остановилась и огляделась. В заросшей лозами стене справа показалось отверстие, хотя Эйлия могла бы поклясться, что раньше его не было: низенькая дверь, ведущая в проход, каменный свод которого наклонно уходил вниз, в темноту. Дверь заросла густым плющом – поэтому, сказала себе Эйлия, она ее и не замечала никогда. Но сейчас она была видна совершенно ясно, будто появилась по волшебству. Эйлия смотрела, думая, куда ведет этот ход и не опасно ли по нему идти, но тут из темного отверстия послышался звук шагов. Кто-то шел оттуда.

– Лорелин! – шаги затихли, потом снова стали приближаться, быстрее. Эйлию заполнила радость облегчения. – Лорелин, слава небесам! Я знала, что ты здесь…

Но из двери появился человек – и это не была Лорелин. Вышел высокий монах, одетый в черную рясу, с надвинутым на лицо капюшоном. Он пригнулся у выхода и вышел на открытое место, выпрямился во весь рост.

Эйлия смотрела на него в недоумении. Братья Святого Атариэля носили серые одежды. Кто же этот человек? Не успела она задать себе этот вопрос, как вспомнился дрожащий голос Бслины: «Он одет в рясу монаха, лицо его скрывает капюшон». Нет, это смешно! Но когда из рукавов явились длинные, белые, тонкопалые руки, воображение Эйлии подсказало, что сейчас из-под капюшона явится лицо чудовища, сверхъестественный ужас. Как завороженная, она смотрела, не в силах ни шевельнуться, ни заговорить.

И потому потрясением для нее было увидеть под капюшоном лицо вполне человеческое – и даже красивое. Верность не позволила бы ей признать, что он так же красив, как Дамион, но определенно он был хорош. Худое лицо с тонкими чертами, глаза чуть раскосые под темными, хорошо очерченными бровями, нос почти орлиный, широкие скулы. Цвет лица неестественно белый – цвет кожи, которая редко видит солнце. Но волосы, спадающие длинной свободной волной на плечи, переливались богатством оттенков: золото с примесью красного, как львиная грива. С невероятным облегчением, что перед ней не призрак, а человек, она не успела подумать, что от этого он не менее, а более опасен.

– Ты либо невероятно храбра, либо необычайно глупа, – произнес человек. Голос его тоже был красив – глубокий и звучный.

– Простите? – переспросила она неуверенно.

– Я тебя узнал. Я тебя видел со старой Аной, в вечер ярмарки. Ты из ее сброда? Это она тебя сюда послала?

– Меня? – повторила она, отступая. – Я не понимаю. Малейшего понятия не имею, о чем вы говорите.

Мужчина приподнял выразительную бровь:

– Ах, не понимаешь?

Глаза его сузились, и он шагнул к ней. Слишком поздно Эйлия поняла опасность: она одна в диких развалинах с каким-то зловещим незнакомцем, и никто не услышит, если она позовет на помощь. А этот человек был разъярен, по причине, которая была ей непонятна. Глаза его горели холодным, яростным светом. Что-то было неправильно в этих глазах. Он подошел ближе, она рассмотрела получше – и кровь застыла у нее в жилах. Таких глаз она никогда не видела у человека. Не серые и не синие, не карие и не зеленые. Они были желтыми: светло-золотистыми, как у дикого зверя. И зрачки не круглые – это были щели, рассекающие радужки как зрачки у кота.

Эйлия не могла вскрикнуть, не могла шевельнуть пальцем. Как в кошмаре, она стояла и только смотрела беспомощно. В ушах ее раздалось рычание, серая муть заклубилась перед глазами. Она свалилась, охваченная оглушающей мягкой тьмой, и ничего больше не помнила.

Дамион брел по бесконечным вьющимся туннелям глубоко в недрах земли. Он шел через просторные залы, каждый больше предыдущего: огромные пространства, в дальние углы которых не доставал свет, уходящие в вечную ночь. Зияющие арки открывались перед ним, черные, как выходы шахт. Что-то в этих глубинах земли наполняло его холодным ужасом, ничего общего не имеющим с прозаическим страхом заблудиться или сломать ногу. Не было конца лабиринту, не было и признаков дневного света – только зал за залом, и снова залы, тянущиеся в бесконечность. Шаги рождали унылое эхо от дальних стен. Дамион в отчаянии остановился. Но, хотя он стоял неподвижно, эхо не затихало – слышались призрачные шаги. Значит, эти звуки – не от его ног. Он резко обернулся – и в темноте позади увидел два горящих глаза.

– Кто ты? – крикнул он, и ответ пришел в виде хриплого шепота, разбудившего несчетное эхо невидимых стен:

Мандрагор… Мандрагор…

Дамион вздрогнул и проснулся.

Он свалился просто от усталости, лежал на полу пещеры. В полной темноте священник не сразу понял, где он. Потом ощутил под собой твердый неудобный камень, боль в голени и ноющий затылок – и все вспомнил. Сколько же он продремал – часы или минуты? И померещилось ему или он в самом деле слышал шаги? Сделав над собой усилие, он сел, дрожа от холода. И вот тут увидел свет.

Сначала с забившимся сердцем он подумал, что это свет пня пробивается сквозь какую-то дальнюю щель в каменной стене. Но свет двигался – это было желтое пламя свечи. Ближе – и еще один огонек появился под ним, отражение. Значит, поблизости подземное озеро. Кто-то, пока невидимый в темноте, шел по другому берегу.

Дамион поднялся и пошел вперед, на свет, как загипнотизированный зверь, пока не оказался у края обширной водной глади. В отблеске свечи можно было только разглядеть береговую линию, и он пошел вдоль нее к тому берегу – свеча служила ему маяком. И куда бы ни шел этот свет, ему навстречу выплывала красота. Из темноты поднимались изящные колонны с каннелюрами, канделябры сверкающего хрусталя, странные драпри, висящие богатыми узорчатыми складками переливающихся оттенков – от зелени и синевы до густо-красного.

Звук шагов прекратился, свет остановился на месте.

– Кто это? Кто здесь? – прозвучал женский голос.

Он заколебался, отвечать или нет: это могла быть почитательница Модриана. Но свет метнулся к нему, быстрый, как светлячок.

– Там кто-то есть, я знаю! Выходи! – крикнул голос. Он звучал знакомо.

Дамион шагнул на свет, увидел его обладательницу – высокую молодую женщину в белом, светлые косы до колен. Сумка или узел переброшена через левое плечо, а в правой руке – свеча в медном подсвечнике.

– Лорелин! – крикнул Дамион, не справляясь с дыханием. – Это ты? Где мы, во имя Семи Небес?

– Дамион! – ахнула она. – Отец Дамион!

Она так поспешно поставила подсвечник, что он опрокинулся и свеча чуть не погасла. Бросившись к Дамиону, девушка схватила его за руки.

– Глазам своим не верю! Как вы меня нашли? Вы меня искали?

– Нет, я тоже пленник, – ответил он. – Почитатели Модриана – они меня бросили в эту пещеру.

Он в удивлении огляделся.

– Все это так необычно – я будто странствовал по какой-то волшебной стране.

Она слегка вздрогнула.

Он протянул руку и коснулся складки свисающей драпировки. Она оказалась не матерчатой, а каменной, твердой, как мрамор, переливающийся тонкими оттенками розового и светло-зеленого. На руку ему упала капля воды. Подняв голову, он увидел бахрому сосулек на потолке, и капельки наливались на их концах.

– Красиво, – выдохнул он, поднимая руку потрогать сосульку.

Она тоже, как занавес, была каменной и непрозрачной. От скального пола поднимались маленькие конуса, натекшие от падающих капель. Некоторые из них слились с потолочными образованиями в перетянутые посередине колонны.

– Похоже, это создано природой, капающей с камня водой.

Он подумал, сколько же надо было времени, чтобы из крошечных капелек образовались эти причудливые формы? Столетия, если не эпохи.

Лорелин прервала его мысли:

– Но я не смогла найти путь наружу. Он бы и не оставил дверь открытой, если бы был способ уйти.

– Он? – Дамион обернулся. – Кто это – он? И какую дверь? Тебя тоже бросили в дыру?

– Какую дыру? Нет, я попала сюда через дверь. Он взял ее за руку.

– Давай-ка начнем с начала, Лорелин. Что с тобой произошло?

Она опустила глаза:

– Я сбежала из монастыря, пока девушки были в городе, на ярмарке. Я знала, что не могу быть монахиней, и не могла больше жить на всем готовом у сестер. Это было неправильно.

– Ты могла прийти ко мне.

– Я думала, что раз вы священник, то будете согласны с матерью-настоятельницей. И еще есть эта подруга монахов Анна и ее люди, но если бы я пошла к ним, то пришлось бы прятаться вместе с ними в туннелях, а это тоже не по мне. Я хотела совсем уйти – начать новую жизнь. Побродить по свету. Может быть, даже узнать, кто мои родители и откуда они.

На это он не нашел, что сказать: слишком это было созвучно его собственному настроению. А она продолжала:

– Но я не успела еще далеко уйти, как услышала сзади на дороге всадника. Он был в броне, как рыцарь. А глаза – помните того человека или кто это был, в церкви ночью?

Она вздрогнула.

– Рассказывай дальше, – попросил он.

– Я хотела убежать, но он – или оно – поскакал за мной, меня схватила чья-то рука, и мне зажали рот чем-то вонючим, и я вроде бы потеряла сознание. А проснулась в комнате, которой никогда раньше не видела, там был он. То есть был, но его самого там не было. Был только его голос.

– То есть он где-то прятался?

– Нет, его голос звучал у меня в голове. Как те голоса, что я слыхала раньше, только куда яснее – каждое слово было слышно. Он сказал, что скоро придет. Я ответила, что сбегу, а он только засмеялся и пропал. Я нашла снаружи коридор и много дверей, но некоторые были заперты, и ни одна не вела наружу. Потом я проголодалась и потому вернулась в комнату, а там была еда, которую он мне оставил, а потом мне захотелось спать, и я снова легла. Когда я проснулась, Мандрагор был уже в комнате.

– Мандрагор?

– Это его имя. Он стоял возле кровати и смотрел на меня. Я не испугалась – он был совсем не страшный, хотя вид у него очень необычный.

– Необычный? В чем именно?

– Ну, во-первых, глаза. Они желтые, и вообще как у кота, а не как у человека. Он подошел ближе и заговорил со мной, но не говоря ни слова.

– Это как?

– У него губы не шевелились. Он говорил прямо у меня в голове.