Хромой из Варшавы - Любовь и замки

«Меня тоже нужно понять. Эта таинственность, которой от меня требуют, не раскрывая полностью всех карт, заставляет заподозрить здесь ловушку. Конечно, если это ребенок короля, я возьму на себя заботу о нем, чего бы не стала делать столь безоговорочно для ребенка мадам Монтеспан. Нужно, чтобы мне приказали это сделать!»

Мадам Скаррон обратилась за советом к своему учителю. Это был бывший капитан кавалерии, на склоне лет наконец выслужившийся: несмотря на прискорбно ограниченный ум, нашел способ получить степень доктора в Сорбонне. Этот блестящий ученый в мудрости своей посоветовал сделать следующую вещь: попросить у короля аудиенции для подтверждения. Результат не заставил себя ждать: «Пусть передадут этой женщине, чтобы она делала то, что просят! Я не люблю женщин, которые слишком много думают», — заявил Людовик XIV.

Таким образом поставленная на место мадам Скаррон покорилась, и через несколько месяцев в маленьком парижском домике, принадлежавшем мадам Монтеспан, новая гувернантка, таясь, ожидала окончания родов, чтобы увезти ребенка в деревню Вожирар.

Она ожидала потом во многих разных местах: замке Сен-Жермен, поместье Женитой около Ланьи, замке Турне. Может быть, именно чтобы избежать этих разъездов Людовик XIV после рождения «мадемуазель де Тур» подарил мадам Скаррон замок Ментенон, где вскоре родилась «мадемуазель де Блуа», которая станет матерью регента и графа Тулузского.

Будущая маркиза сама описала подаренное ей жилище: «Большой замок на краю большого города, расположение как раз по моему вкусу. Вокруг — луга и река, протекающая по рву». Все, что нужно, жилище средневековое, но очень удобное для того, к чему оно предназначалось.

Построенный в средние века сеньорами де Ментенон, замок был перестроен Жаном Коттеро, суперинтендантом финансов при Людовике XII, потом его дочерью, которая вышла замуж за Жака д'Анженне: они были последними владельцами замка до мадам Скаррон.

Когда в 1776 году она становится маркизой де Ментенон, она решает кое-что изменить, найдя, что замок слишком суров. Она приказывает сломать одну стену, благодаря чему взору открылся восхитительный вид на деревню и акведук, построенный Вобаном и Лаиром, чтобы провести воду в Версаль.

Ее положение по отношению к королю теперь сильно изменилось. Однажды Людовик XIV пожелал познакомиться со своими тайными детьми. Он приказал мадам Скаррон и кормилице привести их в Сен-Жермен. Но вошла к королю только кормилица, гувернантка же меряла шагами галерею, спрятав руки в огромную муфту, чтобы согреться. Она не надеялась даже увидеть короля, однако он вышел к ней сам. В то время как она присела в глубоком реверансе, он произнес:

— Встаньте, мадам. Я доволен вами.

В тот день этим и кончилось. Но мало-помалу у Людовика XIV появилась привычка навещать детскую… и гувернантку. Его притягивала красота молодой брюнетки, хотя в первые дни она была ему даже несимпатична, так как он увидел в ней «красивый ум, интересующийся только высокими материями».

Всегда аккуратно одетая, сдержанно элегантная, любезная и мягкая в обращении, во многом явно противоположная энергичной блондинке Монтеспан, гувернантка постепенно поселилась в тайных мыслях великого короля.

В конце концов он дал понять, что добивается посещения ею, в свою очередь, королевского алькова, но, к его глубокому удивлению, молодая женщина отклонила приглашение. «Моя добродетель дорога мне, сир, и если Ваше Величество сохраняет ко мне некоторое уважение, оно не позволит сделать из меня посмешище двора. Я не достаточно сильна, чтобы защитить себя против всех, кто сможет задеть меня…»

Следствием этого добродетельного ответа было то, что Людовик XIV узаконил своих бастардов, а их воспитательнице даровал титул маркизы. При этом он питал заднюю мысль: устроив поблизости от себя новоиспеченную маркизу с ее маленькими подопечными, он, может быть, скорее сможет привести мятежницу к соглашению. Это было сделано и чтобы защитить ее от возможных предприятий мадам Монтеспан, ибо отношения между двумя женщинами накалились.

Мадам Ментенон плохо переносила вмешательство матери в строгую программу, которую она установила для воспитания детей. В свою очередь мадам Монтеспан находила, что гувернантка немного перебарщивает и боялась, что та помышляет вытеснить ее окончательно. Это вызвало резкую перебранку, свидетелем и невольным арбитром которой оказался король.

— Если бы вы хотели, — сказал он однажды после ухода мадам Монтеспан, — вы могли бы не бояться никого в этом мире.

— Но я должна еще бояться Бога, сир, угрызений моей собственной совести, и королевы, которая так добра ко мне.

Это было верно, во всяком случае, в отношении Марии-Терезы, избыток же добродетели был подкреплен тонким расчетом. Понадобились годы, работа ядов и смерть королевы, чтобы король смог уложить упрямицу в свою постель. По крайней мере, «официально», ибо тайком это, конечно, могло произойти и раньше.

Чтобы устроить мадам Ментенон при дворе, а заодно и детей, которых она воспитывала, ее сделали фрейлиной дофина; отныне она чувствовала себя необходимой. Король не мог более обходиться без нее, без ее присутствия. Мало-помалу это вылилось в тайный брак, который был объявлен, несмотря на противодействие министров. Дошло до того, что Лувуа бросился в ноги королю, умоляя его «не бесчестить себя». Ему удалось одно: нажить себе смертельного врага в лице мадам Ментенон. Ибо жребий был уже брошен: январской ночью 1686 года, в Версале, архиепископ Парижский Арле де Шамваллон объединил перед лицом Бога и четырех свидетелей короля Франции и Наварры с бывшей воспитательницей его незаконнорожденных детей: с той, которую отныне прозвали «Мадам де Мэнтенан»4.

Однажды поселившись в Версале, она больше не вернулась в Ментенон. Не было и речи о том, чтобы удалиться от короля, разве только отправившись в Сен-Сир, дом для воспитания благородных девиц, который она основала, где и умерла.

Ее племянница, Фрасуаза д'Обиньи, с почти королевскими почестями выданная замуж за герцога Ноай, наследовала замок и земли, которые с той поры стали собственностью семейства Ноай, несмотря на ужасный удар, нанесенный этому семейству Революцией, когда почти все они поднялись на эшафот. К счастью, один человек выжил…

МИНАРД. Капризы Паолины

Между женским «да»и «нет»и иголка не пройдет.

Сервантес

Его и замком-то нельзя назвать с уверенностью. Скорее, это просто небольшая усадьба, домик на природе, какие во множестве воздвигаются щедрыми фермерами, финансистами и князьями. Дом золотисто-медового цвета утопает в прекрасном душистом саду, какие встречаются, пожалуй, только в Провансе.

Неизвестно, когда он был построен, хотя скорее всего — во второй половине XVII века. Неизвестно и кто его построил. Первое из дошедших до нас имен владельцев — имя Габриеля Минара. Ничего общего он не имел с известным живописцем! Этот Минар был художником особого рода, а именно ординарным кондитером монсеньора герцога Виллара, губернатора Прованса «. Кондитер был, видимо, талантлив, ибо у его сына с именем Совер5 нашлись средства превратить некогда простой, хоть и очень милый деревенский дом в драгоценное жилище, которым до сих пор еще можно любоваться, путешествуя около границ Эксан-Прованса. Совер Минар провел каналы для воды, увеличил парк и был инициатором крупных преобразований, в которых, видимо, принял участие великий архитектор Клод Никола Педу.

Увы, строительство оказалось слишком дорогим, и Совер разорился. Он был вынужден продать дом некоему господину с заурядным именем Сегон6, который однако оказался смелым человеком, ибо в 1790 году он приютил в своем доме контрреволюционера Паскали. Этот последний покинул Минард, отправившись на эшафот.

В 1804 году Минард купил Жан Батист Рэ, главный комиссар императорских войск, и он послужил прибежищем любовных похождений Паолины Бонапарт, принцессы Боргезе, и Огюста Форбена. А также местом, где случилась одна из редчайших вспышек гнева ловко обманутого мужа, супруга Паолины принца Камилло Боргезе.

Приключение началось летом 1807 года. Принцесса Паолина, красивейшая женщина своего времени, провела тяжелую зиму в Риме, во дворце своего супруга, в течение которой грипп и не менее губительная скука сменялись у ее изголовья. Когда вернулись солнечные дни, она сперва решила вернуться во Францию, а потом посетить модные в то время воды Пломбьера. Там она поселилась с мадам де Барраль, своей любимой фрейлиной.

Однажды после полудня, когда обе дамы прогуливались в парке неподалеку от бассейнов с целебными водами, к ним приблизился красивый и элегантный молодой человек лет около тридцати и с изысканной вежливостью попросил позволения приветствовать ее императорское высочество, уточнив, что уже имел честь быть представленным предыдущей зимой. Его имя Огюст де Форбен и он принадлежит к старому дворянству Прованса, он кавалер Мальтийского ордена, но к тому же еще поэт, живописец, романист, архитектор. Он обладал такими прекрасными манерами, что Паолина спросила себя, как это она могла не заметить этого молодого человека при своем дворе в течение отвратительной римской зимы.

Причина такого странного ослепления проста: тогда ее глаза были устремлены на деверя, князя Альдобрандини. Форбен произвел такое впечатление на ее высочество, что она решила немедленно сделать его своим камергером. И так как мадам де Барраль была немало удивлена и заметила вслух, что Паолина недостаточно хорошо его знает, та ответила со свойственной только ей логикой:

— Он поэт, и потом я ни у кого не видела таких стройных ног!

Мадам де Барраль не настаивала. Он прошел почти что публичное посвящение в Париже, где и узнал, что камергеры принцессы Боргезе имеют две обязанности: они или дежурят у комнаты принцессы или же остаются в опочивальне… Приглашенный на следующий день для представления его высочеству, Форбен застал в зале лишь двух-трех человек, окружавших Паолину; Паолину, тепло укутанную в широкую муслиновую тунику, которая ничуть не скрывала ее прелестей.

Немного потрясенному Форбену не дали достаточно времени опомниться. Гигантский негр в алых одеждах появился на пороге. Это Поль, любимый слуга Паолины, он отправляется в ванну… Тут же принцесса встала, грациозно сбросила легкий муслин, и предстала перед глазами растерянного камергера в платье нашей праматери Евы, а потом позволила Полю унести себя в ванну, которая находилась в соседней комнате. Через полчаса она вновь появилась, закутанная в муслин, легла на шезлонг и тут же заявила, что ей холодно, глядя на одну из дам, мадам Шамбодуан. Та тотчас же расстегнула корсаж, обнажила грудь и легла на ковер, подле принцессы, которая возложила свои красивые ступни на пышные груди придворной дамы, и с любезной улыбкой объяснила Форбену, что она приобрела эту приятную привычку на острове Сан-Доминго. Она добавила, что это восхитительно, чему ее гость вполне был склонен поверить.

Последовал сеанс педикюра, в течение которого молодому человеку открылся очень необычный вид… на ножки принцессы и который закончился беседой о том, что лето в этом году, оказывается, исключительно жаркое! За таким разговором камергеру последовало приглашение отужинать этим вечером на вилле.

Огюст Форбен был слишком хорошо воспитан, чтобы хвастаться тем, что произошло в тот вечер, однако когда мадам Барраль вошла в комнату своей госпожи, она без малейшего удивления обнаружила на ее кровати юного провансальца. Из этого она заключила, что камергер вступил в должность.

Это была страстная и пылкая любовь. Форбен скоро понял, что влюблен, и Паолина, верная своим привычкам, влюбилась в своего «прекрасного Августа». И так как она находила столько же удовольствия в выставлении напоказ своих любовников, как и в их соблазнении, эта любовь ни для кого не была секретом. Никаких широкополых шляп, пальто под цвет серых стен, никаких потайных дверей! Солнце, полдень, и побольше народа! Она бы занималась любовью в магазине и на площади, если бы это было разрешено для ее императорского высочества.

Тем не менее солнце Пломбера показалось ей бледноватым, ей нужен был Юг, чтобы обрести там недостающий пыл. И Форбен со всех ног помчался в Экс с целью подыскать убежище для нежной любви. И нашел Минард, который и снял у Жана-Батиста Рэ… как можно дешевле. «Теперь о ста тысячах франков говорят как о десяти, я же хотела бы по возможности уменьшить расходы на столько, на сколько позволяют приличия и здравый рассудок», — писала Паолина. Ибо она не любила тратить деньги ни на что, кроме платьев и украшений.

И вот принцесса на пять недель переезжает в Минард с Огюстом Форбеном. Место тем более ей приглянулось, что здесь у нее была прекрасная возможность посещать воды Греу. Но если Форбен вообразил, что сможет наконец в тишине предаваться любовным утехам, то его надежды были тщетны: принцесса давала балы, устраивала публичные празднества, праздники всякого рода, куда она созывала чуть не всю округу. Сладкое блаженство камергера было развеяно. Что уж говорить о любовном пыле!

Апогей наступил с приездом мужа: дорогой Камилло Боргезе, милый мальчик, великий рыцарь Всевышнего, о котором генерал Тибольд однажды сказал: «Принадлежать принцу Боргезе — значит никому не принадлежать».

Каков бы он ни был, но вот он здесь, и несчастный любовник счел нужным удалиться из милой спальни Паоли-ны в свою комнатку на самом верху.

Но после ужина, — устроенного, вопреки обыкновению, в шесть — Паолина, встав из-за стола, объявила, что чувствует себя утомленной, и взяла Форбена за руку, чтобы покинуть комнату вместе с ним. Камилло удивился. Как, она уже покидает их? Боже мой, да. Паолина чувствует себя разбитой и ей необходимо уснуть. Камилло, который по глупости своей надеялся на чашку кофе в милой компании, начал возражать: пусть она идет спать, если чувствует себя усталой, но пусть хоть оставит Форбена, зачем он ей нужен!

— Как зачем нужен? — вскричала откровенно пораженная Паолина. — Но друг мой, я не могу обходиться без него ни днем, ни… ночью!

И она вышла грациозной и величественной императорской походкой, посреди тишины, нарушаемой лишь хрустом севрского фарфора, который Боргезе очень демократично расколотил о стенку столовой.

То, что происходило этой ночью, ни префект Тибодо, ни генерал Сервони, присутствующие на ужине, вряд ли когда-нибудь смогут забыть. Они провели эту ночь в обществе человека, нервозного сверх всякой меры. К 6 часам утра мертвецки пьяный Боргезе бормотал проклятья под закрытыми ставнями жены.

— Dio mio! Если бы эта бабенция не была сестрой императора, я бы расписал ее так, чтобы она надолго запомнила!

После этого он потребовал своих лошадей и навсегда покинул негостеприимный Минард, оставив Паолину спящей, а Форбена, который так и не сомкнул глаз, в душевных терзаниях. Тем более что вскоре он уж попросил об отставке: не потому, что любовь угасла, но потому, что Паолине вздумалось брать уроки пения у дирижера Феликса Бьянжини и она, конечно, не могла делать это нигде, кроме как в своей комнате.

Покидая Минард, Паолина решила сделать подарок его владельцам. Вначале ей пришло на ум подарить им кашемировую шаль, но прикинув, что это может повлечь слишком большие расходы, она остановилась на мысли осчастливить их своим гипсовым бюстом!

В 1858 году замок перешел к господину Риго, первому президенту апелляционного суда, депутату и мэру города во времена Второй Империи. Замок до сих пор принадлежит этой семье.

МИРАБО. Несовместимые супруги…

Из всех серьезных вещей браку уделяется наименьшее внимание.

Бомарше

Раскинувшись на горном массиве над долиной Дю-ранса, замок Мирабо блистает изяществом и необъяснимым шармом. Его четыре башни свидетельствуют о древнем происхождении, но сам светлый дом, с элегантными окнами в стиле Ренессанса доказывает, что жить здесь очень приятно. «В воздухе ощущается запах всех растений, произрастающих на такой бедной почве, — пишет Морис Барре, который в начале XX века покупает замок. — Свежий аромат лилий соединяется с теплым запахом сосен…»

Все здесь предвещает спокойную тихую жизнь, и кажется, что таким мирным уделом семейство Рикети обязано именно чарующему сосновому аромату. В 1568 году некий Жан, первый консул в Марселе, покупает владение и право называться Рикети де Мирабо… Впрочем, замок — загородная резиденция, куда приезжают, чтобы отдохнуть от бурлящей в фамильном особняке в Марселе жизни, так как помимо всего прочего эти люди обладают вкусом, обожают роскошь и склонны сорить деньгами. Последняя родовая черта древней флорентийской семьи с наибольшей силой проявилась в том, кто увековечил ее в Истории…

В семидесятых годах XVIII века в замке постоянно проживает один из представителей своей семьи Жан-Эль-зеар, бывший губернатор Гваделупы, награжденный большим крестом Мальтийского ордена, генерал флота, привлекательный старый холостяк, которого его старший брат, маркиз Виктор, «повысил», сделав владельцем фамильного замка по той простой причине, что сам он не любитель здесь бывать.

Тоже необычный герой, этот маркиз Виктор! Верой и правдой долгое время прослужив королю, он начинает писать и никто не знает почему, обращается к экономике и греческой природе (phusis) и могущественности (kratos). Единственной причиной, из-за которой он никогда не показывается в Мирабо, являются его слишком тяжелые воспоминания о супружеской жизни с очень красивой, но легкомысленной Женевьевой де Вассан, против которой он возбуждает громкий процесс, продлившийся добрых 20 лет.

С тех пор маркиз Виктор предпочитает жить либо в Париже, либо в своем небольшом замке Биньон. Тем не менее это вовсе не означает, что судьба фамильного замка его вовсе не интересует, он осуждает нововведения младшего брата.

Итак, в 1774 году любезный старый холостяк открывает двери замка для одной молодой пары, находящейся в очень трудном финансовом положении: графу Габриелю-Оноре Рикети де Мирабо, своему племяннику, и его молодой жене, урожденной Эмилии де Маринян, а также их недавно родившемуся ребенку…

Габриель-Оноре, будущий трибун, — именно тот, кого История называет просто Мирабо. Но в данный момент это двадцатипятилетняя копия своего отца, исполненная жестокости, упрямства и буянства, приводящая в замешательство даже маркиза Виктора. Действительно, они оба ненавидят друг друга, и если Габриель-Оноре склоняется к прогрессивным идеям своего отца, то другой лишь презирает своего оппонента, которого называет «господин Ураган»и «граф Бури». И, честно говоря, нельзя сказать, что маркиз абсолютно не прав. Примером редчайшей галантности «господина Урагана» явился способ, при помощи которого он добился руки молодой, очаровательной… и богатой Эмилии де Маринян.

Однажды майским утром 1772 года, когда богомольные особы направлялись на первую службу в Сен-Эспри в Экс-ан-Провансе, все были поражены, увидев у окна в комнате Эмилии молодого человека в нижнем белье, которого знал весь город по причине его бесконечных ссор со всеми подряд, дуэлей и карточных долгов. Эмилия тем временем спала, даже не догадываясь о том, что происходит у ее окна. Габриель-Оноре ночью проник в ее комнату с единственной целью — дать бесплатный спектакль из окна девушки. Затем, уверившись, что его заметили, так же тихо вышел, перелез через ограду сада, вскочил на свою лошадь и вернулся к себе. Теперь ему оставалось лишь ждать, когда пущенная им в ход уловка вынудит графа де Мариняна, дабы спасти честь дочери, отдать ему ее руку. Конечно же, приданое прилагалось.

Но был кое-кто, кто пытался разрушить его дерзкие планы: это сама Эмилия. За ней ухаживали многие молодые люди, некоторые нравились ей намного больше, чем неказистый Мирабо. Тем не менее она не противится браку, по существу оказавшись героиней удачного романа. Кроме того, с таким супругом она могла считать себя обеспеченной, а для девушки из Прованса это имело немаловажное значение.

23 июня того же года состоялась свадьба, настоящий праздник. Восемь дней развлечений, танцев, песен… и стычек! Невыносимая жара повлияла на новобрачного, и он решил дать взбучку другу семьи, представлявшему его отца из-за отсутствия последнего. И никто так и не узнал, что вызвало эту бурную сцену.

Первая же сцена между молодыми супругами была вызвана очень простой причиной: во время бесконечного праздника Габриель-Оноре счел нужным приударить за красивенькой гостьей в то время, как жена законно считала себя его единственной подругой. Эта сцена изменила общественное мнение в пользу нежного супруга, женскую же половину не преминули обвинить в воинственности.

По окончании празднества они устраиваются в великолепном особняке в Марселе на улице Нуай с намерением провести там всю жизнь. Их жизнь здесь продлится, пока приданого Эмилии будет хватать на покрытие огромных долгов молодого супруга… Постепенно приходит нужда, один за другим исчезают предметы интерьера. То же самое происходит и с прислугой. Менее чем через год Мирабо закладывает даже драгоценности Эмилии: они ожидали появления ребенка.

В октябре 1773 года на свет появляется мальчик. Мирабо, гордясь своим сыном, всячески заботится о жене, и весь Марсель считает, что теперь дело пойдет на лад. Маленький Виктор доставляет огромную радость своим родителям. Но финансовое положение не улучшается, а даже ухудшается до такой степени, что им приходится покинуть красивый особняк и попросить пристанища у дядюшки Жана-Эльзеара в замке Мирабо…

Старый холостяк оказывает им очень теплый прием, в глубине души любя своего непутевого племянника, а племянницу находит прелестной. Кроме того, он обожает детей… И все было бы хорошо, если бы «Господин Ураган» не нарушал спокойный уклад жизни.

Во время одной загородной прогулки Габриель-Оноре цепляется к словам одного из своих кузенов, господина де Вильнев-Муана. Это шестидесятилетний здоровяк, распутник и сплетник. Завязалась драка, и кузен ударил по спине Габриеля-Оноре, что вызвало смех дам. Всех, кроме одной: Эмилия, как всегда, беспокоится. Ей прекрасно известно, что Вильнев-Муан ненавидит ее супруга, и она тут же бежит за дядей своего мужа, чтобы все ему рассказать. Маркиз Виктор в свою очередь отвечает, что пришло уже два королевских указа об аресте племянника и теперь надлежит исполнить волю государя.

— Не говорите, что будете скучать, моя дорогая, — зло смеется Мирабо-муж. — Вы наконец избавитесь от меня на какое-то время. У вас ведь столько любовников…

Молодая супруга беззащитна. Правда, у нее много поклонников, и она, наконец, принимает сначала просто галантные, затем становящиеся все нежнее ухаживания красивого офицера мушкетеров, рыцаря де Бассо.

К сожалению, в пылу страсти любовники забывают обо всех предосторожностях. Они даже переписываются, и письмо Бассо случайно попадает в руки мужа. Это драма! Несмотря на то, что его самого вовсе нельзя назвать образцом верности, Габриель-Оноре отказывается от роли рогоносца. Ничего не помогает! Он желает увидеть Бассо на коленях, хочет унизить соперника.

Естественно, рыцарь не собирается никого умолять, но вся его семья предпринимает различные попытки выпросить у Мирабо прощение. Наконец, Габриель-Оноре сдается…

У Мирабо теперь больше нет времени на всякие глупости. Дела идут из рук вон плохо. Помимо долгов ему еще приходится думать и о Вильнев-Муане, всегда готовом на гадость. И вот случилось то, чего больше всего боялась Эмилия: этот человек пошел жаловаться к маркизу Виктору, а тот снова поспешил добиться королевского указа об аресте племянника. Очень скоро стражи короля приезжают в Мирабо. И вот супруг Эмилии отправлен в замок Иф.

Слушая внутренний голос, Эмилия едет в Париж просить за мужа. А оттуда она приезжает в Биньон, к своему свекру. Против всяких ожиданий они прекрасно понимают друг друга. Жизнь здесь замечательна: танцы, комедии, гости. Уехав на несколько недель, Эмилия надолго задержится у своего свекра в то время, как ее супруг колесит по дорогам Франции и сидит в тюрьмах. В 1783 году она официально получает развод. Маленький Виктор умирает. Денежные дела полностью расстроены. И больше уже никогда чета не вернется в замок Мирабо, где в глубине соснового бора продолжают петь соловьи…

За время эмиграции Эмилия снова выйдет замуж и родит еще одного ребенка, но и этот проживет недолго. Мирабо тоже куда-то исчез, но его имя навсегда останется в Истории. А его бывшая жена возьмет имя маркизы де Мирабо и до конца дней будет просить Всевышнего о прощении.

Что же касается замка, то он был несколько раз перестроен и часто менял владельцев. Сейчас он принадлежит семье великого писателя Мориса Барре.

МОНЖЕФРУА. От маршала Франции к прекрасной охотнице

Не бывает плохих браков, бывают лишь плохие супруги.

Рашильд

В 1676 году Эразм де Контард купил поместье Монжеф-руа, что в анжуйской провинции, но прошло почти 100 лет, прежде чем на месте старого замка возникло прекрасное здание — шедевр XVIII века, которым и сейчас можно любоваться при выезде из города Мазе. До Контар-дов это поместье принадлежало семье Шатобриан и было названо в 1206 году в честь Гоффре де Шатобриана, а в XVI веке оно перешло семейству Ля Грандьер. С новым хозяином владение приобрело свои цвета, стиль и предназначение, которые на протяжении веков станут определять его как поместье для собак, лошадей и псовой охоты.

Но вернемся к Эразму де Контарду — мудрому, малоизвестному человеку. И выслушаем хорошо знавшего его господина де Сен-Симона:

«Контард — дворянин из Анжу — был красив и хорошо сложен, был очень галантен и отличался изысканностью; известен также своими роскошными легавыми собаками. Он и его отец дарили их время от времени королю, который их по достоинству ценил, что в значительной мере сблизило его с Контардом. Контард был любим и ценим при дворе за все лучшее и достойное: он позаботился о том, чтобы оказаться в гвардии, где занимает интендантскую должность; и что служило ему с рождения ориентиром — окружение и чины, особенно в сравнении с рядовыми офицерами. У него был ум, но все его поведение демонстрировало скорее сдержанность, мудрость и умение хранить тайны, что превращало его из счастливого любовника в близкого друга».

Учитывая то, что герцог де Сен-Симон был известен своим злым языком при дворе, это высказывание определенно можно назвать похвалой. Двое сыновей Эразма: Гаспар и Шарль — Эразм с честью служили королю. Первый стал генерал-лейтенантом и кавалером ордена Святого Людовика, а второй — армейским генерал-майором и командором ордена Святого Людовика. Но Гаспар прославил свое имя тем, что в 1758 году стал маршалом Франции, блестяще отличившись на Корсике. После получения маршальского жезла он становится во главе немецкой армии во время Семилетней войны. И отличился при взятии Хулсга. Но фортуна не всегда была благосклонна к нему, и в Миндене маршал был отстранен от командования и замещен герцогом де Брогли. Недалеко было и до опалы. Однако вскоре Контард становится губернатором Эльзаса и остается им на протяжении 25 лет, вплоть до самой смерти, наступившей в возрасте 90 лет.

В 1733 году, когда ему было 70, он предпринимает реконструкцию Монжефруа, к тому времени сильно разрушившегося. Контард нанимает известного архитектора Барре, ранее прославившегося замком Марэ, и архитектор из белого анжуйского камня строит весьма благородное здание, крыша которого была покрыта шифером. Замок обставляется мебелью. Но меблирует его не сам маршал, дела обязывают его быть в Эльзасе, замком занимается его невестка, урожденная Жюли-Виктория Константин де ла Лори, обладающая тонким вкусом. Она подбирает мебель, обшивку стен, обои, — словом все то, что можно увидеть в поместье и по сей день, редкостная красота Монжефруа под небом XX века в точности хранит облик поместья XVIII века: те же стулья, те же дверные ручки, и хозяева, оставшиеся верными традициям псовых охот и изготовлению седел в ротонде, обитой норвежской сосной — все это не больше не меньше как дань традиции.

В последующие годы семья Контард живет в поместье. Они не уезжают в эмиграцию во время революции, замок никогда не разлучается со своими хозяевами.

В 1736 году в Моюкефруа празднуют свадьбу — один из блистательных альянсов, которые не новость в семье Контардов. Двадцатилетний наследник Анри женится на своей кузине — Софи де Кастеллан, которой еще нет и шестнадцати, но девушке красивейшей; обладающей к тому же вполне сформировавшимся характером, несмотря на столь очевидную юность. Послушаем, что по этому поводу сказал Фредерик Сулье:

«От своего отца, генерала, графа де Кастеллана, обладавшего фантастическим темпераментом и военным фанатизмом, ставшим легендой, она унаследовала твердый, решительный, немного грубый и весьма своеобразный характер. Ее мать наградила ее тонким и просвещенным умом».

Свадьба была отпразднована очень пышно. Иллюминации, балы, комедии, — все следовало одно за другим в бешеном ритме и с таким блеском, что казалось: маркиза стала королевой Анжу.

Торжества удались на славу, чего нельзя сказать о браке. Несмотря на свое имя, богатство и отличное здоровье, скромный Анри де Контард имел свои странности. Бывало, он насвистывал какой-нибудь мотивчик в салонах, а иногда, и это самое неприятное, просто — напросто предпочитал бить тарелки, так как он любил смотреть на разбивающуюся вдребезги посуду. Вид разлетающихся фарфоровых осколков доставлял ему искреннюю радость. За столом он с удовольствием разбивал свою тарелку локтем, а однажды, купив на рынке несколько дюжин тарелок, он устлал осколками обратную дорогу в замок.

Возможно, эта странность вызовет у кого-нибудь улыбку или покажется всего лишь инфантильностью, но все же это скорее признак очевидного слабоумия.

Как бы там ни было, но вокруг молодой четы стали появляться сплетни, что «безмятежность союза была не столь продолжительной, не столь полной, как на то надеялись, и что облака омрачили зарю Гименея, хотя, кто знает, существовала ли она когда-либо». Госпожа де Контард никогда не скрывала того факта, что ее муж не был собственно мужем в полном смысле этого слова, и расположение их покоев в замке подтверждало это. Маркиз жил на втором этаже, в то время как маркиза — на первом. Зато прекрасная амазонка с неизменным восхищением и с красным бантом на плече сопровождала на охоте маркизу де Куслин. Но не только охота занимает ее мысли и свободное время. Она мечтает о важной роли в политической жизни. И ей предстоит ее сыграть в Париже.