1. Виктор Хренов угощает коньяком. – Что делать с трупом? "Везти в Москву!" – воскликнул Альфа

Баламут и Альфа устроились на верхней полке, а Бельмондо занял нижнее место, так как четвертым пассажиром в купе была молодая, еще совсем не противная женщина. Ребята уже подумывали о внесении определенного разнообразия в шестидневное путешествие, но на первой же большой станции женщина неожиданно сошла с поезда.

Ее место занял общительный коренастый крепыш с обширной пушистой лысиной на затылке.

Он назвался Хреновым Виктором Тимофеевичем, частным предпринимателем "с ограниченной, очень ограниченной, ха-ха, ответственностью", тут же достал из объемистого портфеля бутылку армянского коньяка, копченую колбасу и, естественно, жареную курицу. Посмотрев на все это, Альфа предложил перейти в вагон-ресторан, но новенький бурно запротестовал.

– В купе – это самое то! Полный интим и никакого вмешательства. А в ресторане посидеть мы еще успеем.

И начал раскупоривать бутылку. Пили они до глубокой ночи, а точнее – до самого утра. Хренов совсем не пьянел и доставал из своего необъятного портфеля бутылку за бутылкой. Виночерпием с самого начала пьянки вызвался быть Альфа.

Когда Бельмондо с Баламутом уже двоились в глазах друг у друга, Альфа с Хреновым повздорили – Тимофеич сам хотел разлить последнюю бутылку. Ссора кончилась тем, что вспыльчивый араб резким ударом разбил ее о голову несговорчивого попутчика. Коля на это пьяно захихикал, а Бельмондо, икая, похвалил явно расстроенного Альфу:

– Мо... молодец, ик! Меня самого, ик, давно подмывало, ик, его долбануть, ик, чем-нибудь тяжелым... Опасный он, ик, я сразу почувствовал....

Зря, ик, ты только, ик, бутылку, ик, полную, ик, разбил... Я тебе, ик, этого никогда, ик, не прощу, ик... – сказал он, размазывая по лицу внезапно навернувшиеся слезы...

– У меня в голове чей-то голос сказал:

"Бей!" – и я ударил, – едва ворочая языком, пробормотал в ответ Альфа. – Он, гад, отравить нас хотел. Я да-а-вно заметил и следил за ним тихонечко. Из всех бутылок пил, а из последней отказался. Ой, братцы, что-то я держался, держался, а сейчас сам себе двоюсь...

И, пощупав пульс у Хренова, сочувственно вздохнул:

– Умер, собака...

Бельмондо, продолжая часто икать, обыскал мертвеца и в бумажнике нашел российский паспорт. Раскрыв его, увидел фотографию неожиданно сошедшей попутчицы. Под ней чернели пятна крови...

Отобрав у него бумажник, Аль-Фатех распотрошил его и, с трудом справляясь с непослушными веками и разбегавшимися глазами, стал просматривать документы.

– Давайте, любимые мои, вы-выпьем за...за мой, – начал он, закончив с документами.

– За твой? Чего твой? – рассердился Баламут. – Ты эти свои семитские штучки брось! У нас в России не принято пить за половые органы, какими бы выдающимися они ни были. У нас в России принято целоваться! Давай, Альфочка, поцелуемся.

– Да не-е-т, дурачо-о-к! – слюняво облобызав Колю, сказал Альфа нараспев (его одолел сон). – Я не о свое-е-м пенисе говорил. Давайте "вы-ыпьем за мой внутренний голос. Предста-а-ляете, два-а паспорта у этого пьяницы оказались. Один Хре-е-новский, другой – иностра-а-нный. С визами Ира-а-ка... Афга-а-нистана... Пакиста-ана... И фами-и-лию его я знаю. Это племя-я-нник моего любимого Али-Бабы. Рабо-о-тал в иракской контрразведке, пока не исче-е-з куда-то. Отец у него ру-у-сский, поэтому на ара-а-ба не похож.

– Ты хо... хочешь сказать, что за нами охотятся? – проговорил Баламут, пытаясь сфокусировать глаза хоть на ком-нибудь из друзей. – Признавайся давай, пьянь болотная!

– Да, охотятся. И судя по всему – о-очень обстоятельно, если даже в Дальнереченске у них человек был, – ответил Аль-Фатех и сразу же отключился.

Баламут аккуратно уложил его на полку, присел рядом и сказал Борису, подняв указательный палец вверх:

– У меня есть идея! Нам надо... надо срочно избавиться от этого хрена.

И он полез в сумку за бутылкой, намереваясь отметить удачную мысль.

– Как? – отреагировал Бельмондо, придвигая свой пустой стакан. – Сам слышал, проводник говорил, что окно не открывается.

Коля, отставив бутылку, полез на столик и, поддерживаемый Борисом за ноги, начал возиться с окном. Бельмондо раньше Коли понял, что окно не откроется, и, отпустив его, повалился на сладко спящего Аль-Фатеха. Оставшись без поддержки, Коля упал на труп Хренова, лежащий в проходе.

– А давай... давай разрубим его на части, и потихоньку выбросим в сортир на безлюдных перегонах, – предложил он, поднимаясь и садясь на тело Хренова.

– Дурачок ты! А проводник? Он же милицию вызовет, когда узнает об исчезновении пассажира. А мы, вдобавок, едем без билетов. И пьяные до безобразия. Стыд-то какой...

– Может быть, просто смоемся на первой же станции? – просиял Баламут, радуясь простой возможности навсегда разлучиться с трупом. – Попьем пару дней и следом поедем?

– Тогда нам вообще хана будет, – горестно вздохнул Бельмондо. – Установят по фотороботу и приклеят и этого и ту женщину. До конца жизни будем зону топтать и пайку хавать.

– Так что же с ним делать?

– Везти в Москву! – пробормотал сквозь сон Альфа. – А там посмотрим. Страна большая, дорога длинная. Давай, разливай, Коля. Через минуту я просыпаюсь.

И действительно, через несколько минут Альфа уже сидел за столом, правда, с еще не вполне разлепившимися веками.

– Так он же завоняет через несколько часов, – покачал головой Баламут, разлив, наконец, водку по стаканам. – И весь вагон сбежится посмотреть на нашего Хренова с душком. Ну, давайте, выпьем за упокой его поганой души!

– А мы... мы его заба... забаль-за-ми-руем! – закусив хрустящим куриным крылышком, воскликнул уже вторично опьяневший Аль-Фатех. – Я на медицинском факультете учи... учился и о... очень интере... ре-со-вался этим... Фа-ра-оны, как-никак, мои землячки. Мно-о-го литературы прочитал, в том числе по сохранению тела вож-ждя мир-р-ового пр-р-олетар-р-иата. Давайте, а? Я давно хотел! И всего-то мне ну-у-жно, так это ведро и из вокзальной аптеки кое-что.

– А ведро тебе зачем? – спросил Бельмондо, очень медленно выцедив водку в целях подавления икоты.

– Придется потроха с мозгами или, по-на-научному – органокомплекс, из него удалять, да и кровь его под-д-лую надо будет сл-л-ить. Сейчас город большой будет, стоянка полчаса, давайте в-выйдем и все купим. Только вот вагон бы свой потом найти.

Так они и сделали. Коля остался сторожить труп, Бельмондо побежал по перрону искать ведро, а Аль-Фатех поскакал в привокзальную аптеку.

Через пятнадцать минут покойник лежал на целлофановой пленке на нижнем Колином месте, Аль-Фатех, совершенно отрезвевший после прогулки, увлеченно копался в купленных им медикаментах, Коля малодушно спрятался на верхней полке, а Бельмондо, сидел рядом с арабом и ел соленые огурцы, которые в количестве одного ведра купил на перроне у бабушки в засаленной телогрейке.

Все подготовив к бальзамированию, Альфа понюхал нашатырного спирта и предложил слабонервным удалиться на пару часиков в вагон-ресторан. Коля с благодарностью согласился и, поправив пятерней растрепавшиеся волосы, спешно покинул купе. Вслед за ним ушел и Бельмондо, сказав Аль-Фатеху, что вряд ли будет целесообразно оставлять одного очень уж нервничающего Баламута наедине с винно-водочным буфетом...

Наверное, читателя передернуло от прочитанного и скорее всего он в данный момент выкидывает книжку в мусорное ведро. Но того, кто еще не сделал этого, я спрошу: а как поступили бы вы на месте моих друзей? Представьте себе их состояние – пьяные в стельку, труп под ногами и зона на горизонте... Может быть, им следовало бы не торопиться и поискать лучший выход, но алкоголь всецело овладел ими и они, уже невменяемые, схватились за первую попавшуюся соломинку...

Через два часа Баламут и Бельмондо вернулись.

Аль-Фатех лежал на своей полке и впервые в своей арабской жизни жевал вялый огурец прошлогодней засолки. Напротив него сидел в расслабленной позе одетый в костюм Хренов со стаканом водки в руке и внимательно смотрел в занавешенное окно.

Бельмондо был так удивлен увиденным, что едва не опрокинул ведро, стоящее в проходе. Оно было на три четверти полно загустевшей кровью.

Пропустив Баламута в купе, Бельмондо чуть было не уселся на целлофановый сверток с краснеющим внутри органокомплексом.

– Его каждый день надо будет обрабатывать смесью формалина с тетрациклином и еще всякой менее известной гадостью. Снаружи и изнутри, – сказал Альфа, явно удовлетворенный проделанной работой. – Но это я сделаю сам.

– Молодец! – похвалил его Бельмондо, затем помотал головой, возвращая осциллирующее сознание на прежнее место, и когда оно вернулось, взял ведро и пошел с ним в туалет. Там он не спеша вылил кровь в унитаз, тщательно вымыл ведро и, оставив его на мусорном ящике, вернулся в купе за органокомплексом. Когда он уже приближался с ним к двери бытового тамбура, она неожиданно распахнулась, и Борис немедленно оказался в окружении целого отделения изрядно подвыпивших десантников-дембелей, направлявшихся из своего пересохшего вагона в вагон-ресторан за водкой. Увидев Бельмондо, один из них, видимо, записной Василий Теркин, закричал:

– Ты чо, командир, бабу свою замочил и в сортир теперь спускаешь? Ты бы лучше нам ее отдал!

Мы бы ее отдраили!

И все они заржали и захлопали Бориса по плечам.

– Да нет, – чуть смущенно улыбнулся Бельмондо. – Племянничек мой туберкулезом в открытой форме страдает. Видите, сколько за ночь накашлял...

И, показывая, поднял мешок перед собой.

– Гы-гы-гы! – отреагировали десантники. – Ну ты и шутник! Курить есть?

– Там, в пятой палате, у племяша моего возьмите, – указал подбородком Бельмондо в направлении купейной двери. – Он хоть и тубик безнадежный, но курит по-черному.

И, протиснувшись меж мускулистых тел, выбрался в тамбур.

Оставшуюся Россию они проехали без проблем. Правда, в их купе изрядно пахло формалином, и дверь приходилось почти весь день держать открытой. Хренов в это время либо смотрел в окно, либо лежал на боку на верхней полке, либо просто пьянствовал с попутчиками. Однажды он даже чокнулся с проводником. Последний, с утра пьяный, удивился, почему Хренов не открывает глаз.

– Водку он пьет с закрытыми глазами! – со значением ответил Баламут и предложил проводнику не тянуть с наполненным стаканом.

За сутки до прихода поезда в Москву Баламут позвонил нашему общему другу Юрке Плотникову и попросил встретить поезд в белом халате и с носилками. Привычный к вольтам нашей компании, Плотников не удивился и обещал все исполнить.

Лишь только поезд начал вползать на Ярославский вокзал, Бельмондо с друзьями устроил в купе небольшое представление с беготней, сильным запахом валерьянки и срочным вызовом "Скорой помощи". Плотников с носилками опередил, естественно, вокзальных врачей и благополучно вывез Хренова на мою дачу. Там, на чердаке, среди сломанных стульев, Виктор Тимофеевич находится до сих пор.

2. "Майн кампф" мага и экстрасенса. – Настоящему джигиту все равно на ком ездить...

Через день после приезда в Москву мы пошли к Леониду Полносокову на прием. Контора располагалась на Арбате, рядом с рестораном "Прага". Оставив на всякий случай в кафе напротив Ольгу с Бельмондо, мы с Баламутом и Альфой поднялись на второй этаж и позвонили в описанную Макаром Вертинским дверь с табличкой.

Нам открыла высокая голубоглазая девушка с умопомрачительно длинными ногами и такими же ресницами и сказала, что записаться на прием к магу и экстрасенсу можно будет только на середину марта будущего года.

– Мы и не собираемся записываться, – сказал Баламут, силясь оторвать глаза от ног девушки. – Это твой маг к нам на прием записался. Передай, что его ждут и пока в хорошем настроении.

Девушка кивнула и прошла в одну из дверей.

Через десять секунд из нее вышли двое дюжих охранников с резиновыми дубинками. Один из них, верзила килограммов на сто пятьдесят, ткнул меня дубинкой в живот и в оскорбительно грубой форме приказал убираться вон.

– Хорошо, хорошо! – сказал я и внимательно посмотрел на Баламута, уже оторвавшего глаза от стройных бедер секретаря-референта.

Баламут презрительно скривил губы, пожал плечами, вздохнул и очень квалифицированно ударил охранника носком ботинка в пах. Второй не успел ничего сделать – Альфа запрыгнул ему на спину, схватил за горло, и они вдвоем начали изображать родео, то есть скачку на необъезженном мустанге... Потрясенная случившимся секретарша выбежала из приемной и через минуту явилась с хозяином. Увидев его, мы поразились – в нем мало что осталось от хорошо знакомого нам Худосокова. Это был по-прежнему волк, но волк уже не простой, это был интеллигентствующий волчий вожак, вожак вожаков, это был фюрер...

Худосоков (по старой памяти станем называть его так) внимательно изучил театр окончившихся не в его пользу военных действий и разочарованно буркнул:

– Сразу видно – из тайги люди. Кошмар...

Как вы меня нашли?

– По статье в журнале, – криво усмехнувшись, ответил я.

– А! Макар Вертинский. Журналюга. Эту статью я его попросил написать еще до зомбирования. Шустрый, все понял, сделал как надо за копейку. А после зомбирования начал в свою дуду дудеть. Указывать начал, засранец.

– И вы его... – почернел Баламут.

– Да... В бетон завернули. Но из этого случая мы сделали мето... мето... методологические выводы. Шибко развитых теперь не берем – их не переделать!

Еще раз обозрев разоренную приемную, он пригласил нас в гостиную, достал коньяку, конфет и фруктов и начал рассказывать.

Худосоков не погиб в Шилинской шахте. Зомберы вообще погибают с трудом[27], а Ленчик был не последним из них. И бросался он в шахту не для того, чтобы не быть растерзанным зомберами Аль-Фатеха, а чтобы спастись наверняка.

Пролетев по стволу почти 40 метров, Худосоков вошел в воду руками вниз, как заправский ныряльщик. Правда, ударившись об воду затылком, он все же потерял сознание, но у зомбера, хоть и бывшего, оно мало что решает в критических ситуациях – весь разум сидит у него в спинном мозге и подсознании. И Ленчик выплыл и упал отлежаться в одной из сухих выработок девятого горизонта. Через день его нашел в одном из своих первопроходческих походов один из осевших в шахте корейцев. Он два с лишним дня отпаивал Худосокова настоем из экзотических грибов и водорослей и в конце концов поставил на ноги.

Совершенно придя в себя, Худосоков пошел на-гора, не имея ровно никаких планов в голове.

Проникнув в контору[28] (где жили мы) и не найдя там никого, он по старой, еще дозомберской привычке устроил обстоятельный шмон и в Ольгином чемодане нашел документы Аль-Фатеха.

Поняв, что находится у него в руках, он решил немедленно бежать. И, прихватив наши деньги и кое-какие ценные вещи, он ушел в уже заснеженную тайгу. Добравшись до поселка Хрустальный (несколько километров на запад по прямой), он за Ольгин золотой браслет снял у одинокой глухой старухи восьмиметровую комнатку и неделю изучал украденные документы. Поняв, что получил намного больше того, что хотел получить, Худосоков решил ехать в Москву.

В поезде он близко познакомился с плотным, коротко стриженным молодым человеком с неполным высшим образованием. Идеология этого напористого молодого человека зиждилась на разнообразных, в том числе и причудливых формах насилия как над отдельно взятым человеком, так и над обществом в целом, и Худосоков ее сразу же и с большим удовлетворением воспринял.

В Москве Худосоков с помощью своего нового знакомого быстро завел необходимые связи в фармакологической промышленности. К концу зимы все необходимые для зомбирования медикаменты были значительно усовершенствованы (как выяснилось позже – даже слишком) и приготовлены к широкому применению.

И Худосоков, приняв жизнеутверждающий псевдоним, занялся частной практикой. Зомбирующие препараты впрыскивались клиентам безыгольным инъекционным пистолетом. После инъекции на шеях у них оставались малиновые пятна размером с пятирублевую монету, и некоторые клиенты искренне подозревали в маге и экстрасенсе вампира, но особенно на этот счет не распространялись – полученные изменения характера были столь плодотворными, что стоили донорства не у одного, а у десятка полноценных кровососов.