Тени исчезают в полночь

В наказание за злостное нарушение воинской дисциплины человечишка был изолирован в машине за десять минут до нападения зомберов. Последние не прочувствовали его, видимо, ввиду неожиданно возобновившейся белой горячки и были жестоко наказаны – увидев нападающих и приняв их за когда-то мучивших его чертей, человечишка дал газу и подмял под колеса зазевавшегося зомбера. Оставшиеся трое догнали машину, вытащили брыкающегося героя из окна и выбросили в протекающую рядом речку Высокогорскую[21], где он и утонул. Убедившись в его смерти, зомберы поймали пятерых недалеко убежавших противников и погнали их к группе полковника.

Вторая группа зомберов выскочила на засаду у Кавалерова, но врасплох застигнуть ее не смогла.

Возглавляемые стокилограммовым бывшим десантником, в пух и прах спившимся ввиду устойчивого легкомыслия любимой супруги, алкоголики бросились в контратаку и по трое повисли на зомберах. Провисеть они смогли не более десяти секунд. За эти считанные секунды десантник раскроил саперной лопаткой головы двоим противникам, но третий зомбер, самый здоровый, раскидав повисших на нем алкоголиков, вырвал у лейтенанта лопатку и убил ею всех, кроме двоих, запросивших пощады. Затем он вымазал лицо кровью и, связав руки пленных рубашками, снятыми с убитых, погнал их навстречу своим однополчанам из первой группы.

Полковник, издалека увидев зомберов, погоняющих перед собой живой щит из связанных по рукам пленных, расстроился. Когда я сказал, что со стороны Кавалерова к нам подбирается еще один, очень сильный и свирепый зомбер, он пространно и очень содержательно выматерился и отправил меня навстречу зомберу.

– Ты как-никак тоже зомбер, хоть и бывший...

Так что иди, разбирайся, прикрой нас с тыла, – сказал он, по-отечески ласково глядя мне в глаза.

Я ушел, пообещав вернуться сразу после выполнения задания.

* * *

Зомбер мой оказался будь здоров... Оценив его габариты, я понял, что, если попаду ему в руки, он просто выдавит из меня всю клеточную жидкость. Подойдя метров на десять, я начал стрелять ему в голову – живой щит прикрывал его лишь до середины груди. Но зомбер успевал увертываться от пуль и неуклонно приближался ко мне.

И я поменял тактику. Я перестал стрелять попусту, сменил рожок, повернулся к противнику спиной, словно к прочитанной афише, и, насвистывая мелодию из кинофильма "Земля Санникова", пошел прочь к каменистому берегу.

"Жизнь – только миг между прошлым и будущим..." – свистел я, кося глазами в сторону зомбера.

Он сначала несколько растерялся, но мгновенно взял себя в руки и, желая меня догнать, выскочил за свой живой щит. Я быстро обернулся и влепил ему пулю в плечо (я метил в сердце, но он, как заправский тореро, увернулся).

Так, хрустя прибрежным галечником, мы бегали минут семь-восемь. Но как только со стороны расположения полковника начали раздаваться короткие автоматные очереди, зомбер, почувствовав, видно, что с его коллегами творится что-то неладное, тут же переквалифицировался в пылающего злобой камикадзе и пошел на меня буром. Я расстрелял всю обойму, но пули погружались в него как-то мирно и буднично, ну, примерно как пельмени погружаются в кипящую подсоленную воду. Последнюю пулю я выпустил в упор уже после того, как зомбер, свалив меня на землю, сомкнул на моей тщедушной шее свои огромные, покрытые рыжими вьющимися волосами лапы...

* * *

Подойдя к полковнику, залегшему за прибрежными валунами, метров на пятьдесят, зомберы остановились. Наверняка они решили дождаться своего коллегу, разбиравшегося со мной. Но через десять минут, когда им стало ясно, что разборка затягивается и, более того, может завершиться в мою пользу, они пинками и зуботычинами построили пленных и, прячась за ними, пошли на автомат Василия Ивановича.

Но Гжелкин, прошедший огонь, воду и все "горячие точки" Северного полушария, лишь покраснел, как вареный рак, и, едва противники приблизились метров на десять-двенадцать, начал расчетливо расстреливать атакующих короткими очередями. Еще в Кушке полковник, тогда рядовой, славился своей автоматной меткостью на весь Туркестанский военный округ от Каспия до Иссык-Куля. И хотя его руки давно предательски дрожали, меткости он не утратил.

Помня, что говорил ему Чернов об их реакции и жизнеспособности, он целил зомберам в головы, а вернее, в глаза и выбил пулями пять зенок и два затылка. Но оставшегося у одного из зомберов глаза (он почти вовремя заслонился заложником) хватило, чтобы остальные, практически уже безголовые, навалились на полковника...

* * *

Когда я очнулся, надо мной сидели на корточках два алкоголика. Руки у них были по-прежнему связаны сзади. Я хотел поднять голову и рассмотреть, чем это у них вымазаны лица, но резкая боль в изуродованной зомбером шее не позволила мне этого сделать.

– Ты лежи, лежи пока! – радостно улыбаясь, сказал мне один из экс-алкоголиков. – Радуйся, живой будешь.

– А в чем это у вас щеки и губы вымазаны?

Кровью, что ли, закусывали?

– Нет, не закусывали! – ответили мои спасители в один голос. – Это мы ему, мертвому, пальцы по очереди отгрызали, чтобы не задушил тебя до конца...

Полежав еще немного, я полностью пришел в себя, кое-как развязал алкоголикам руки и поковылял вместе с ними к полковнику.

Василий Иванович был еще жив. Светлыми глазами он смотрел в хмурое, беременное дождем небо. Увидев меня боковым зрением, он слабо улыбнулся. Я сел рядом на корточках.

– Хреново? Да? – спросил я невпопад, не зная, что и говорить умирающему.

– Не забудь, Евгений, выпить за алкоголиков, спасших Россию! – совсем не слабым голосом проговорил полковник и умер.

10. Я обливаю грязью светлую память. – Встреча в КПЗ. – И этот парень тоже здесь?

Мы похоронили полковника на берегу реки.

Помолчав минуту над могильным холмиком, который наверняка будет смыт ближайшим тайфуном, пошли в Кавалерово. Но прошли не более ста метров – нас догнал "уазик" с милиционерами, и мы были арестованы.

В кавалеровском УВД меня всю ночь допрашивал капитан Митрохин – голубоглазый и розовощекий тридцатилетний крепыш, чем-то похожий на среднестатистического заместителя начальника треста АБВиГ по технике безопасности В конце концов я чистосердечно "признался", что приехал на Шилинку с единственной целью навсегда избавиться от пагубной страсти к крепким спиртным напиткам. А всю стрельбу с многочисленными жертвами свалил на кирюхинских мафиози, не сумевших миром разделить сферы влияния в винно-водочной торговле.

– А как ты очутился на разборке? – спросил капитан, не вполне веря моему признанию.

– Бухой был в доску и спал в багажнике одной из их машин. Они меня за бутылку вымыть ее попросили. Ну, я вымыл, раздавил заработанный пузырь и упал в багажник. А какой-то шутник, наверное, его захлопнул, – ответил я, смущенно улыбаясь.

– Кто руководит бандами?

– Какими бандами? – переспросил я, чтобы успеть придумать что-нибудь путное.

– Валенком прикидываешься?

– Да нет, не прикидываюсь. Вы, гражданин капитан, не забывайте, пожалуйста, что я сильно пьющий с молодых лет, и с памятью у меня полный провал.

– Ах, с памятью провал! – участливо протянул Митрохин. – Ну, как раз это мы успешно лечим.

Наша контора как раз по провалам памяти специализируется.

И положил на стол резиновую дубинку.

– Госпитализировать хотите, гражданин доктор, – вздохнул я, настороженно разглядывая холодные глаза санитара правопорядка. – Но я, знаете ли, убежденный сторонник амбулаторного лечения. На чем мы остановились?

– Кто руководит бандами? – повторил вопрос Митрохин и сделал попытку убрать дубинку со стола.

– Нет, нет! Не убирайте. С ней вы хорошо смотритесь – законченный милиционер.

– Кто руководит бандами? – Митрохин схватил дубинку и постучал ею о край стола.

– Бандой алкоголиков Гжелкин Василий Иванович руководил, – спасая шкуру, облил я грязью светлую память о полковнике. – Другой бандой, которая торговлю водкой контролировала, – один бугай два на два метра, не знаю имени. Вы его, наверное нашли, там, неподалеку от места нашей с вами встречи...

– Нашли. Семь пуль в нем сидело, – пробормотал капитан и уставился в меня глазами Шерлока Холмса. – А почему у тебя вся шея синяя?

– Дык я в машине этого бугая спал, прямо на мешке с евойным автоматом. Он открыл багажник, взял меня одной рукой за горло и выкинул на булыжники. Далеко выкинул – часа два я летел.

– Та-ак, – протянул капитан Митрохин. – А ты знаешь, что остальные задержанные мне напели?

– Предполагаю, – вздохнул я. – Они, понимаете, с Белой Горы. Там одни белогорячечники обитают. Наверное, о каких-то зомби с альфы Центавра вам рассказывали.

– Примерно так, – буркнул капитан и принялся тщательно выравнивать папки и бумаги, лежащие на столе.

Когда он почти закончил, в комнату вошел старший лейтенант в безупречно выглаженной милицейской форме и положил перед капитаном лист бумаги. Это был факс из Москвы с моей подробной биографией от первого отроческого привода за успешную стрельбу в постового милиционера из рогатки и вплоть до сентября текущего года.

– М-да, – протянул капитан, несколько раз прочитав сообщение. – У вас "шестисотый"

"Мерседес" с личным шофером и в банке полтора миллиона долларов. Акции Газпрома на столько же рублей. Три любовницы. А вы приехали к нам лечиться.

– Был я во многих клиниках мира, в том числе и самых лучших, – пожал я плечами. – Но только понапрасну деньги растратил. Да и виски я терпеть не могу...

– Владелец магазина на Тверской...

– Да ну его на фиг! Хочешь, я тебе его подарю вместе с совладелицей? Бери, не пожалеешь!

– Взятку предлагаете?

– Взятку? Да ты сбежишь через месяц от всего этого или сопьешься, как я. Слушай, капитан!

Кончай, а, молю катать? Давай лучше вмажем по бутылке и в школу не пойдем?

– Вмажем-то мы вмажем, но без тебя. А ты пока в КПЗ посиди, подумай...

И меня отвели в камеру. Я лег на нары и начал приводить в порядок мозги.

"У Ольги с Борисом и Колей, похоже, все в порядке... – думал я, ворочаясь на досках. – Правда, было одно сообщение во время стычки с зомбером. Но когда очнулся, все уже было в порядке... Что же мы маем с птицы гусь? Шкварки...

Подержат здесь недельку-другую и выпустят. Им, ментам, нет смысла перед выборами раздувать на весь край эту историю с гангстерскими разборками... Начальство не поймет... Да и общественность... Спустят скорее всего на тормозах. Если, конечно, Аль-Фатех не натворит ничего экстраординарного..."

Вполне успокоившись, я заснул. Проснулся утром от скрипа двери – в камеру привели новенького. Продрав глаза, я увидел, что это Баламут. Выглядел он хуже некуда, ну, может, чуть получше эксгумированного мертвеца с недельным стажем.

– Приветик! – сказал он, упав ко мне на нары. – Давно здесь сшиваешься?

– Со вчерашнего вечера... – ответил я и тут же спросил шепотом:

– Где Ольга с Борисом?

– Мы все вместе шли за Аль-Фатехом несколько километров. Потом почувствовали, что его зомберы проведали о погоне, и часть из них с тремя автоматами пошла нам навстречу. Мы решили не встречать их скопом и разделились – Ольга с Борисом стали заходить на них слева, а я пошел справа. Блин! Что началось, когда мы столкнулись! Палили друг в друга, как очумелые, но понапрасну – ты же знаешь, что в зомбера сложно попасть. Правда, Али-Бабу я достал, – нечутким он оказался, – и с огромным удовлетворением вогнал ему несколько пуль прямо в живот. Потом всем нам бесполезная стрельба надоела и мы потихоньку начали сближаться. Их семеро было, но мы пошли на них буром, азарт, понимаешь! Да и знали, что патроны у них кончаются. Я на троих вышел, двоих в упор убил, по полрожка им в морды вогнал, с третьим врукопашную схватился и только ему горло перерезал, как двое этих, мертвые уже на вид, на меня сверху навалились, душить начали и все, больше ничего из этого эпизода не помню. Очнулся уже под вечер, как из смерти выпал. И, понимаешь – похороненный! Но не глубоко, смог выбраться.

– А как сюда попал?

– Как козел. Услышал, что на шоссе машина остановилась, и прямо к ней вышел. А в ней менты сидели. Увидели меня, надавали по морде и отвезли в Кавалерово...

– К капитану Митрохину?

– Да...

– И что ты ему рассказал?

– Сказал, что алкоголик я, приехал к Курозадову в клинику лечиться и спьяну в тайге заблудился...

– Дубинку он тебе показывал?

– Нет. А что?

Я начал ему рассказывать о своем допросе.

Примерно в середине рассказа дверь камеры со скрипом распахнулась и заспанный тюремщик принес нам пшенную кашу с песочком, маринованную морскую капусту и нечто весьма отдаленно напоминающее чай. Лишь только мы поели, в камеру ввели Аль-Фатеха.

11. "Если это кошка, где же плов?" – Гриша устраивает маленькую революцию

Минуты три мы смотрели на него разинув рты.

Аль-Фатех, оглядев камеру и нас на нарах, удовлетворенно кивнул и сказал примерно так:

– Soviet prison? Very good! My biographers will write on this splendid pages[22].

– За турка играешь? – усмехнулся Баламут. – В русских ментурах это не проходит.

– Да нет, я серьезно рад! – ответил Аль-Фатех уже по-русски. – Я... я... Есть же хорошее русское слово... А! Я балдею, да, балдею от вывихов биографии. Представляете – из роскошной лондонской виллы попасть в эту вонючую тюрьму!

Замечательно!

– А мировое господство, похоже, сделало тебе ручкой? – спросил я, чувствуя, что признание араба в любви к превратностям судьбы вызывает у меня симпатию.

– Это как сказать... Хотя ваши товарищи и отняли у меня рюкзак, здесь (он постучал пальцем по лбу) кое-что осталось!

– Наши товарищи? – встрепенулся я и, подойдя к Аль-Фатеху вплотную, спросил:

– Так Ольга с Борисом все-таки отловили тебя?

– Отловили... – вздохнул араб. – Я удивляюсь вашим способностям! Выследить человека среди сопок в здешней, хоть и осенней, голой тайге – это невероятно! Раньше я только читал о таких способностях в секретных материалах и инструкциях Интеллидженс сервис и ЦРУ. А эта девушка вдвойне невероятна!

– Да, Ольга – это что-то, – мечтательно согласился я.

– Пристрелить меня хотела. Спасибо вашему другу, кстати, очень похожему на Бельмондо... Он отговорил ее.

– Мы бы не стали отговаривать, да, Коля?

– Угу, не стали бы, – ответил Баламут и обратился к Аль-Фатеху:

– А как ты к ментам попал?

– Вышел к Кавалерову и сдался первому милиционеру. Как и подобает добропорядочному западному гражданину.

– Ну, ты даешь! Прямо герой! – искренне удивился я. – А ты не боишься, что мы расскажем следователю о тебе и твоей деятельности здесь, в Приморье и в Чечне, и загремишь ты под фанфары, как кондовый международный преступник?

– Не расскажете! – снисходительно улыбнулся Аль-Фатех. – Исключено.

Я пожал плечами, повернулся к двери и, крича:

"Капитана, капитана ко мне!", застучал по ней кулаками. Улыбка араба стала гадкой, он отвернулся к зарешеченному окну и сказал, как бы сам себе:

– А Ольга-то добилась своего.

В это время дверь камеры распахнулась, и мы увидели чрезвычайно хмурого капитана Митрохина с хорошо знакомой мне резиновой дубинкой в руке.

– Чего базлаешь? – спросил он, явно раздумывая, бить или не бить меня после ответа.

– Этот человек крайне опасен! – прокричал я, показывая на Аль-Фатеха. – У него вши!

– Чтобы в КПЗ и без вшей? – засмеялся Митрохин и, решив не бить хозяина столичного обувного магазина и совладельца могущественного Газпрома, ушел.

– А чего добилась Ольга? – теряясь в догадках, спросил Баламут Аль-Фатеха, едва в коридоре затихли звуки капитанских шагов. – Колись, семит, не то я антисемитом стану.

– Она получила материалы.

– Интересные шляпки носила буржуазия, – только и смог сказать я. – Ну, конечно.

– Она всю эту историю от скуки начала. И меня в нее впутала, – грустно улыбнулся Аль-Фатех, – Великая авантюристка. Мирового уровня. Переселившись в Лондон, она целый год, не разгибаясь, постигала химию, фармакологию, биологию, физиологию, даже генетику. И одновременно меня охма... ахму...

– Охмуряла, – подсказал я. – Но лучше говори по-английски. Нас могут подслушивать.

– Yes, охмыряла. И, в конце концов, уговорила меня стать ее сообщником.

– Врешь ты все! – раздраженно выкрикнул я. – Скажи тогда, какого черта ты, сообщник, выкинул ее из самолета?

– В какой-то момент я понял, с кем имею дело. С взбалмошной дамочкой, не контролирующей свои поступки, и потакающими ей джентльменами с опасными авантюристическими наклонностями. И я решил уничтожить всех вас, как людей крайне опасных для меня, да и для всего западного сообщества.

– О господи! Еще один спаситель! – воскликнул я. – Мы от него мир спасали, а он – от нас!

Мысли мои метались, я знал, что в словах Аль-Фатеха скорее всего есть изрядная доля истины, но согласиться с его интерпретацией поведения Ольги я не мог.

– И еще одна существенная деталь, – проговорил араб в задумчивости. – Не знаю, говорить вам или не говорить. В общем, в первый же вечер моего пребывания во Владивостоке я пошел инкогнито прогуляться по этому интересному городу...

– Ну-ну, – усмехнулся Баламут. – Падишах из Каира Гарун аль Рашид инкогнито гуляет по жемчужине Приморья.

– Но мне сразу же нахамили в троллейбусе, – продолжил Аль-Фатех. – Я не знал, что это у вас принято для душевной разминки, расстроился, вернулся в гостиницу и по пути в свой номер решил заглянуть к Абубакру ар-Рахману ибн Абд аль-Хакаму, или, как вы его называете, Али-Бабе.

Дверь его апартаментов была открыта, я вошел и... и случайно подслушал его телефонный разговор. Всего минуты мне хватило, чтобы понять, что он – человек Бен Ладена... Я устроил ему скандал, но он сказал мне спокойно, что большинство моих людей находится у него под контролем. И вообще, он не убивает меня только из дружеских побуждений. И если я не подчинюсь ему, Али-Бабе, то мой отец, мать, братья и сестры будут немедленно уничтожены... После этого всеми нашими действиями руководил он. Я только озвучивал его приказы.

– Посмотрите на этого агнца! – злорадно произнес Баламут, когда Аль-Фатех закончил говорить. – И, конечно, там, в башне, ты никого не расстреливал, там же ты не плевал Ольге в лицо, и, конечно, это не ты собирался ее распять. О ужас, ну кто бы подумал, что такой законченный агнец мог превратить в ужасных монстров доверившихся ему кротких и беззащитных алкоголиков! И затем безжалостно послать их под наши пули!

– Это все Али-Баба. Я же говорил! – оправдывался Аль-Фатех. – Он всем заправлял! Я никого не расстреливал в башне и тем более не распинал Ольгу, только попугать хотел. Она сказала, что спала половым путем с моей мамой и что мой папа – пассивный голубой... Да вы хоть сейчас можете проверить мою искренность! Позвоните в Лондон по телефону (он назвал номер) и пригласите ее якобы расстрелянного мужа. Он, кстати, большой любитель русской культуры, знаток Достоевского.

– Позвоню! – пообещал я. – Прямо сейчас позвоню. Где тут междугородный телефон?

– Не верите мне... – обиделся Аль-Фатех. – А ей верите... Между прочим, она, ваша невинная подруга, сломала мне руку только затем, чтобы подвергнуть свою жизнь хоть какой-то опасности и таким образом затащить вас, ослов, в свои сети!

– Ну, ладно, пусть все было так, как ты рассказываешь, пусть. Но ответь мне на один маленький вопросик, – начал я, внимательно наблюдая за глазами Аль-Фатеха. – Ответь мне, почему она, наверняка и российская подданная, не поехала тихо-тихо на Шилинку одна, тихо-тихо не нашла там требуемые документы и затем тихо-тихо не открыла где-нибудь в Сахаре маленький заводик по производству отъявленных зомберов?

Зачем ей надо было весь этот тарарам устраивать?

Кавардак с полетами в Чечню и в памирские сугробы, с симпатичным до омерзения Худосоковым, жителями Кирюхинска и лично вами, уважаемый?

– Вы плохой психолог, мистер Чернов! Очень плохой! Если женщина может устроить подобный тарарам, то она его устраивает... А если серьезно, то во всем виноваты ее порывы. В порыве откровения она прицепилась ко мне с этим предложением, в порыве упрямства убеждала меня стать ее сообщником, в порыве ностальгии решила присоединить вас к нашей компании. И еще. Вам, джентльмены, не кажется, что ее стремление быть центром больших компаний, ее стремление затевать грандиозные мероприятия, ее наконец, хорошо известный вам авантюризм могли быть удовлетворены лишь масштабным применением ею эпохальных открытий Ирины Ивановны и Шуры?

– Хватит вам! – устало произнес Коля. – У меня мозги от вас набекрень. Как сказал Ходжа Насреддин: "Если это плов, то где же кошка?

Если это кошка, то где же плов?" И вообще бог тебе судья, Моисей, а мы не прокуроры и даже не прокураторы. Найдутся Ольга и Борис – все прояснится само собой...

– Наивные вы люди, – вздохнул Аль-Фатех. – И, между прочим, убийцы.

– Убийцы? – удивился Коля.

– Да, убийцы! Мне рассказывали, сколько вы в прошлом году народу во Владивостоке положили – десятки, а может быть, и сотни людей... Я, по крайней мере, своими руками никого не убивал. А вы – кровавые убийцы! Наивные, впрочем, и недалекие. Не понимаете, что Ольга и ваш Бельмондо нас, как это по-русски? Они нас попросту кинули-бортанули... И бортанули из-за вашего закоренелого идеализма, если не сказать гуманизма... Любой нормальный человек, попади ему в руки такие бесценные материалы, немедленно попытался бы извлечь из них пользу. А вы – ленивые, разбогатевшие бичи, тоскующие о своем бесштанном прошлом. Никчемные, ни на что не способные люди...

– Ты прав, – согласился я. – Никчемные...

По мне походить с удочкой по ручью, помолчать с другом и трахнуть симпатичную бабенку, отродясь не знавшую слов "эмансипация" и "карьера", – это самое то... Все прочее не стоит и обсосанных рыбных костей...

Мы немного помолчали, переваривая факт бегства от нас Ольги и Бельмондо, затем я снова обратился к Аль-Фатеху, уже улегшемуся на свободные нары:

– А ты что капитану сказал? И, вообще, кем представился? Не Курозадовым же?

– Нет, я теперь законопослушный гражданин России Несогнибеда Никита Сергеевич. Во Владивостоке, перед перелетом сюда, я на всякий случай обзавелся за десять тысяч фунтов подлинными документами. Меня уже проверили.

– Несогнибеда треплется по-английски... Ну-ну! – не удержался от улыбки Баламут.

– Я, дорогой мой друг, – сказал Аль-Фатех, – бывший, а ныне спившийся до омерзения учитель английского языка. Understand?![23]

– А куда настоящий Никита Сергеевич делся? – спросил я с подозрением.

– Мне паспортный майор говорил, что он в состоянии тяжелого алкогольного опьянения утонул в Первой речке. Есть такой ручей во Владивостоке.

Через час нас отвели на очную ставку, устроенную капитаном Митрохином, невзирая на то что мы длительное время находились в одной камере и могли обо всем договориться. В самом начале очной ставки в переднем дворе УВД раздались крики десятков, может быть, и сотен возбужденных людей. Встревоженный капитан вышел узнать, что случилось, и через пятнадцать минут вернулся к нам, вспотевший, красный, и сказал:

– Там ваши коллеги, алкоголики с Шилинской шахты во главе с каким-то Гришей Нельсоном требуют немедленного вашего освобождения. Может быть, выйдете к ним и скажете, что в их помощи не нуждаетесь? Что питание и обращение в полной норме и ваших нареканий не вызывают? А я постараюсь, честное милицейское, чтобы фантазия у прокурора нашего не шибко разыгралась? А?

Мы согласились и вышли с вооруженной охраной во двор УВД, но сказать нам ничего не удалось. Толпа алкоголиков смяла стражу и унесла нас прочь.

12. Прячемся в Забаловке и лепим полковника. – Статья в журнале. – Гениализатор в действии

Первыми в Кирюхинск мы вошли с Альфой (несколько выпивший на радостях Баламут тащился сзади). У здания мэрии нас встретили...

Ольга и Бельмондо.

– А Курозадов нам сказал, что вы сбежали с зомберскими секретами, – только и смог выговорить я, остолбенев от удивления. А может быть, и не от удивления – просто Ольга выглядела столь свежо и привлекательно, что дух захватывало.

– Было такое мнение, что говорить... – улыбнулся Бельмондо, ехидно наблюдая, как мы с Ольгой понемногу придвигаемся друг к другу. – Но под моим мудрым руководством мы его отмели...

Что стоите, как вкэпакные? Давайте, целуйтесь!

Но мы не успели последовать его совету – к нам подошел Баламут, и у Ольги с Борисом отвисли челюсти.

– Чего зыритесь? – осклабился Баламут. – Похоронить толком не могли, черти!

– Да ты же не дышал! – воскликнула наконец Ольга. – И пульса у тебя не было...

– Не было, не было... – проворчал Коля. – Будь Черный на моем месте, нащупала бы. Ты же сама как-то говорила, что зомбера убить трудновато. Контуженный-отутюженный я был наглухо и капитально. Ну ладно, пойдемте, отметим мое воскрешение. Альфа нам тут такого наговорил – без бутылки не разберешься.

– А что он говорил? – с подозрением спросила Ольга.

– Ну, что, к примеру, муж твой целехонек и в данный момент изучает русскую культуру. Это ж надо!

Ольга покраснела и, потупив глаза, начала оправдываться:

– Да жив он... Но я все это сообщала, чтобы получше вас настроить.

– Ладно вам! – попытался замять тему Аль-Фатех. – У вас ведь говорят, кто старое помянет, тому глаз вон.

– Ну конечно! – стараясь выглядеть зловещим, усмехнулся Бельмондо. – Старого-то у тебя поболее нашего будет. Сейчас вот скажу местному населению, как ты его лечил в своей антиалкогольной клинике, так они привяжут твои ноги по русскому обычаю к двум березам пригнутым – и прощай неразрывное единство твоего организма!

– Да бог с ним, с арабом, пусть живет! – махнул рукой Баламут. – А если рецидив у него какой случится, так я его быстренько Митрохину на поругание сдам.

Мы были вынуждены прожить, а вернее, прятаться в Забаловке до начала лета. В Забаловке – потому, что даже капитан Митрохин, ходивший на медведя с ножом, остерегался появляться здесь, а если и появлялся, то мы, предупрежденные друзьями, скрывались в одной из окрестных охотничьих избушек.

После гибели полковника мэром алкомерата стал Баламут, не понаслышке знавший чаяния алкоголиков. Его стараниями и, главным образом, неукоснительным соблюдением традиций, возникших и окрепших при Василии Ивановиче, Шилинка стала потихоньку превращаться во всероссийскую антиалкогольную здравницу, пользующуюся в крае практически неограниченной автономией, если не сказать независимостью. Мы помогали ее развитию как могли, но все равно свободного времени оставалось много, и мы с удовольствием тратили его на охоту, рыбалку и другие нехитрые деревенские развлечения.

Через неделю после нашего возвращения на Шилинку у Ольги пропали отнятые у Аль-Фатеха документы. Причем в день пропажи мы все вместе ходили на кабана и грешить друг на друга никак не могли. Проведенное нами расследование показало, что скорее всего похищение – дело рук какого-нибудь вконец пропившегося алкоголика, тем более что вместе с документами пропали кое-какие ценные вещи. Странно, но никто из нас не расстроился – наоборот, мы даже испытали некое облегчение. Без пистолета и "лимонки" в посудном ящике жить гораздо проще.

И вновь наша жизнь потекла по-деревенски просто и бездумно. Евгений Евгеньевич наступал мне на пятки, но я сопротивлялся, как мог. От нечего делать долгими зимними вечерами Ольга писала маслом таежные зимние пейзажи, учила детей алкоголиков музыке и приемам карате, а мы с Баламутом, Альфой и Бельмондо ваяли из железобетона мэра-полковника в полный рост. К маю месяцу у нас было семнадцать вариантов[24], но ни один из них не нравился всем четверым.

Мы подумывали о восемнадцатом, когда за мной приехала Милочка, моя законная жена, и стала уговаривать сдаться властям. Нам с Ольгой пришлось скрыться от нее в охотничьем зимовье в верховьях реки Тарги[25]. Через неделю декабрист скоженский подвиг Милки повторила Наташа Ростова, жена Баламута, и последнему пришлось спешно присоединяться к нам, предварительно сдав свои полномочия первому вице-мэру Нельсону фон Кутузову (так, вслед за мною, жители Кирюхинска стали называть ангела Гришу).

* * *

В прибранное и украшенное Ольгой зимовье мы Баламута не пустили, однако он не обиделся и, поставив рядом двухместную палатку, начал рубить себе просторную избу-пятистенку.

Еще через неделю к нам явился Альфа. За прошедшие полгода он привык к жизни, по уровню мало отличавшейся от жизненного уровня эпохи неолита, и, что любопытно, стал испытывать к нам дружеские чувства. Понемногу мы стали отвечать ему тем же. Может, из-за того, что когда-то были геологами. В геологии всегда сшивалось много лихого народа с сомнительным прошлым, в том числе и зеков, помногу отсидевших за тяжкие преступления. Поначалу они неизменно вызывали у нас неприятие и даже брезгливость. Поначалу вызывали – потом, когда на первое место выходили повседневно выказываемые ими качества, важные в полевом быту, судили их по этим качествам...

Так и мы с Баламутом первые недели нашего сосуществования сторонились Аль-Фатеха, не в силах простить ему азиатскую жестокость, проявленную в чеченской башне и здесь, в Приморье, Но со временем все плохое забылось. Мы постепенно притерлись-припились. Тем более что не знающий жалости и сомнений богатый восточный сатрап оказался веселым, незлобивым и предупредительным бичом...