3. Ставим и укрепляем лагерь. – Рекогносцировка. – Зомберы уходят под землю

Вертолетчики не смогли найти мало-мальски подходящую для посадки площадку, и нам пришлось выбрасывать наше снаряжение и выпрыгивать самим из зависшей на двухметровой высоте машины. В результате Баламут слегка подвернул ногу, а баул с одной из ракетных пушек улетел вниз по склону метров на четыреста.

Лагерь мы поставили на южной стороне Гиссарского хребта, чуть ниже водораздела.

...Начинался июль, было свежо, но не холодно. И очень красиво – только-только пробивающаяся зелень и непритязательные подснежники придавали пейзажу просветленную девственность; снега вокруг оставалось совсем немного; тормы, то там, то здесь спрятавшиеся от пронзительного высокогорного солнца, выглядели не жалкими остатками давно прошедшей зимы, а скорее продуманными украшениями альпийского пейзажа.

Место для палатки было найдено нами среди скал у небольшого родника. К вечеру мы соорудили в промежутках между скалами каменные стены с бойницами (да, нам пришлось поработать!), в двух из которых установили наши ракетные пушки[42].

– Все это очень хорошо... – озабоченно сказал Баламут за ужином. – Крепость построили, палатку поставили... Но мне в голову что-то ничего особенного насчет Али-Бабы не приходит. Ума не приложу, как будем его отлавливать.

– Вы знаете, что мне кажется... – начал я. – Мне кажется, что зомберы чуют опасность, грозящую только им и их собратьям. Опасности для своих хозяев они не чувствуют.

– А мы против зомберов ничего не имеем, – продолжил Баламут мою мысль. – И пока Али-Баба не узнает, что мы за ним охотимся, мы вне опасности. И поэтому каждый из нас должен ежечасно вдалбливать себе в голову, что зомберы – это милые, приятные парни, и все, что мы хотим, это выпить с каждым из них на брудершафт...

Наутро мы с Бельмондо переоделись в таджикскую национальную одежду (ватные халаты, брезентовые сапоги) и, намотав на головы чалмы, ушли на разведку. До водораздела от нашего лагеря было рукой подать, но подымались мы на него минут двадцать. В горах всегда кажется, что гребень – вот он, рукой подать, а он все отступает и отступает, пока совсем неожиданно ты, застыв в немом восторге, видишь уже не опостылевший этот гребень, а простирающийся до горизонта величественный высокогорный пейзаж. Так и мы, совершенно неожиданно увидели вдали островерхие вершины Зеравшанского хребта и практически под ногами – Кумархское месторождение олова, четыре квадратных километра гор, обезображенных глубокими шрамами разведочных канав и траншей.

Много лет назад, уезжая с доживающего последние дни Кумархского месторождения (запасы олова в нем оказались незначительными, и его разведку было решено прекратить), я думал, что никогда сюда не вернусь. Но вот я снова здесь, на своем Кумархе. Я знаю здесь каждый кустик, каждую тропку, каждый камень.

За десять лет перемирия с геологами природа начала излечиваться от многочисленных ран – бесчисленные разведочные канавы и траншеи, дороги и подъездные пути, отвалы и буровые площадки заросли бурьяном, крутые борта их осыпались. Землянки, в которых я прожил долгие годы, обрушились... И, само собой, нет там моих товарищей, с которыми я делил радости и печали, хлеб и водку. Их сначала раскидало по другим месторождениям и рудопроявлениям Таджикистана, а потом они стали никому не нужными беженцами и разбрелись по баракам и глухим деревням России-матери...

Я бродил взглядом по развалинам нашего базового лагеря – вот здесь были баня и бильярдная, здесь пекарня, а здесь – камералка[43], в которой мы после прихода вахтовки частенько устраивали пиры и танцы. Вон там виден врез пятой штольни; там, последней в ряду, стояла моя палатка. Здесь Федю Муборакшоева, моего лучшего техника-геолога, в пьяной драке выбросили в отвал, и я, к своему удивлению (сам едва стоял на ногах), его вытащил. А вон – так называемая Верхняя тропа над стометровой высоты скалами... По ней я гонял студентов, приучая их не бояться высоты. Может быть, и жестоко с моей стороны это было (некоторых, наиболее впечатлительных, приходилось выносить с нее на руках), но действенно.

А вон там, в саю[44] Дальнем, в зарослях не цветущего еще иван-чая до сих пор видны ржавые остатки бурового копра – памятник моему позору.

Задавая эту скважину, я глупейшим образом ошибся в масштабах и вбил определяющий устье кол не в двухстах метрах от рудной зоны, а всего в пятидесяти. И рудная зона была вскрыта не на глубине 300 метров от поверхности, как проектировалось, а в десять раз ближе. Никто ничего не заподозрил, а я смолчал. И двести тысяч советских рублей вылетело в трубу.

А вон там, на той крутой канаве № 1337, чуть не погибла моя первая жена Ксения, сваленная с ног солнечным ударом. Она катилась вниз по склону метров десять и неминуемо упала бы в глубокий обрыв, если бы совершенно случайно не зацепилась за мощный куст шиповника... Вон стоит списанный, но почему-то не увезенный на металлолом бульдозер ДТ, "дэтэшка". Облупленный, заржавленный. А когда-то он был оранжево-голубым, веселым, шумным мальчишкой. Валька, 11 4 мой сын, тогда пятилетний, любил, подражая бывалым бульдозеристам, сидеть за его рычагами с приклеенным к нижней губе окурком "Беломора".

...А всего два года назад я шел с друзьями по этой тропе за самородным золотом Уч-Кадо.

Сколько народу тогда погибло! Житник, Резвон со всей своей бандой, учитель, бедный Абдурахманов... Но мы выиграли и увезли с собой по тридцать килограммов самородков. Смешно сказать – всего за семьдесят тысяч долларов на каждого мы ежедневно рисковали жизнью. Наверное, мы шли сюда не за ними. А за чем же? За пряным запахом на время отогнанной смерти?

Борис в этих краях никогда не был. И потому улегся на хилую травку и принялся изучать в бинокль обстановку. Кишлак Кумарх с этого места увидеть было нельзя – он скрывался за острозубыми отрогами Гиссарского хребта.

– Вроде все спокойно, – сказал Бельмондо, передавая мне бинокль. – Никого не видно.

Я принял бинокль и скоро убедился в том, что Борис был далеко не прав. Двух или трех минут мне бы хватило, чтобы углядеть две или три огневые точки над ключевыми тропами к перевалам, свежие следы каких-то работ на врезе пятой штольни и... и труп человека в саю Скальном. Человек был в стареньком, перепоясанном платком ватном халате, мягких кожаных сапогах и галошах, рядом валялась черно-белая тюбетейка.

Судя по тому, что руки и лицо его не были обглоданы лисами, убит он был недавно, скорее всего – поздним вечером прошедшего дня.

Бельмондо вырвал у меня бинокль и начал рассматривать убитого. Но занимался этим недолго – на тропе, ведущей к саю, появилось четверо таджиков. Они, ничуть не взволновавшись, подошли к трупу, споро закидали его камнями, затем поднялись к врезу пятой штольни и, попив у костерка чаю, начали что-то делать.

– Кажется, эти гаврики устье закрывают, – предположил Борис. – Да, вон один железный дверной оклад тащит. Наверное, хотят там склад оборудовать.

– Или подземную тюрьму, – добавил я, раздумывая, что нам делать дальше.

После небольшого обсуждения мы решили скрытно подойти к кишлаку и посмотреть, что в нем делается. И через пару километров нашим глазам открылись не полдюжины кибиток, развалившихся практически до основания (именно они на топографических картах назывались Кумархом), а несколько крытых шифером домов. В кишлаке вовсю кипела жизнь – детишки бегали, женщины стирали на речке, а мужчины рыли котлован под фундамент очередного капитального строения.

– Смотри ты! – воскликнул я, рассматривая эту деревенскую идиллию эпохи коллективизации. – Али-Баба и в самом деле кишлак построил. А где же его зомберы?

И как бы в ответ на мой вопрос из самого большого дома вышло по одному четырнадцать зомберов. Их невозможно было спутать с простыми людьми – даже с расстояния в пару километров было видно, что это команда убийц. Не останавливаясь, они начали быстрым шагом подниматься по тропе на пятую штольню.

Решив посмотреть, чем они там собираются заниматься, мы вернулись на предыдущий наблюдательный пункт. А по пути туда с радостью кон статировали, что враждебности к себе у нас зомберы совсем не вызывают. Видимо, мы привыкли к мысли, что единственный наш враг – это Али-Баба, а все его приспешники и помощники – всего лишь несчастные жертвы его честолюбивых игр. А нет враждебности – нет и опасности, что зомберы нас засекут на расстоянии.

Зомберы вошли в штольню. Их не было видно целый день. Появились они только под вечер.

– Смотри, – сказал мне Бельмондо. – Усталые, как каторжники... Чем это там они занимались?

Я взял у него бинокль и стал внимательно рассматривать лица зомберов. И заметил, что, по крайней мере, у четверых подбиты глаза или расквашены губы.

– Учебный центр там у них, – пробормотал я. – Наверное, по рукопашному бою. Да, точно...

Не только морды личностей разбиты, но и кулаки.

– Учебный центр? – переспросил Борис.

– Да. С рингом и стрельбищами. Спрятались под землей, потому как постреляй тут на пленэре – каждая собака узнает.

– А на хрена зомберов тренировать? Не понимаю.

– Дык ведь Ирина Ивановна бандитов зомбировала и таких, как мы, тертых. А у Али-Бабы одни крестьяне под рукой. Вот и приходится доводить их до кондиции. Умный мужик. Он, наверное, еще в Приморье начал понимать, что зомбер из фраера – это фраер. Сколько мы их там положили... И в Хургаде.

В лагерь мы вернулись глубоким вечером. Поужинав консервами и напившись чаю, решили, что назавтра Ольга с Баламутом и Бельмондо займут со снайперскими винтовками позиции вокруг кишлака и попытаются убить Али-Бабу, если, конечно, он находится там. Мне же было поручено весь день наблюдать за штольней с тем, чтобы определить точнее, что же все-таки в ней происходит.

4. Зомберы спускают меня с небес на землю. – Али-Баба чувствует неладное. – Прерванный ужин

Но я решил поступить иначе. Как только ребята ушли на охоту за Али-Бабой, я сунул в рюкзак пару бутылок красного вина и ушел на тропу, соединяющую кишлак с пятой штольней. Когда на ней появились зомберы, я уже сидел на обочине в позе лотоса с прикрытыми глазами и, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, медитировал после второго стакана подряд. Передо мной был расстелен узорчатый поясной платок, на котором аккуратными рядками лежали одноразовые шприцы, заправленные на всю катушку красной жидкостью (вы догадываетесь, какой). Я специально для этого случая запасся ими в аптечном киоске душанбинского аэропорта.

Как я и предполагал, шедший первым зомбер, увидев неожиданную картину, остановился и с недоумением уставился на разложенные на тропе шприцы. Затем подошел, склонился надо мной и стал осторожно трясти за плечи. Я решил покуражиться и никак не отозвался на его попытки вернуть меня с небес на землю. Зомбер убрал руки, что-то промычал по-таджикски стоявшему рядом товарищу. Тот не ответил, и вокруг стало так тихо, что я хорошо слышал, как далеко внизу в долине бухтит река. Выдержав всего минуту такой тишины, я распахнул глаза и увидел, что зомберы не растворились в воздухе, а стоят недвижные и смотрят на меня, как на божество, сошедшее с небес на землю.

Я улыбнулся как можно дружелюбнее и потянулся за ближайшим шприцем. Как только он оказался в моей руке, ближайший зомбер, подставляя шею, согнулся вдвое. С удовольствием сделав ему укол, я поманил пальцем следующего...

Опустошив таким образом все четырнадцать шприцев, я сказал зомберам (на русском, который поняли все), что завтра, в это же время, снова буду на этом месте, и направился к своему лагерю. Зомберы, озадаченно переглянувшись, хотели последовать за мной, но я повелел им идти на штольню и заниматься своими делами.

– И подчиняйтесь Али-Бабе, пока я не прикажу убить его! – крикнул я им вслед.

Так я стал наркоторговцем и, вероятно, полновластным начальником дуболомов Али-Бабы.

Хотя, что и говорить, в полновластии своем я немного сомневался. Все-таки Али-Баба был первым их хозяином. Если бы не это сомнение, я бы конечно, приказал им немедленно возвращаться в кишлак и убить его.

Но все равно я был премного доволен исполнением своей давней задумки и, вернувшись в лагерь, позволил себе пропустить граммов двести коньяку. Как только, мне окончательно захорошело, я быстренько приготовил на газовой плитке наваристый борщец и макароны по-флотски (слава богу, Сергей снабдил нас продуктами в ассортименте, достаточном для президентской столовой).

Товарищи мои вернулись под вечер ни с чем – Али-Баба весь день безвылазно просидел в своей резиденции. Лишь раз он выглянул из двери на минуту, и этой минуты нашим неопытным снайперам хватило только на то, чтобы опознать его.

– Он наверняка чувствует опасность... – сказала Ольга, устало опускаясь на кошму, покрывавшую пол нашей палатки. – Вышел, сразу посмотрел в нашу сторону и тут же вернулся в дом...

– Если бы чувствовал, то давно бы приказал все прочесать вокруг кишлака, – не согласился Бельмондо и, немного помолчав, мечтательно продолжал:

– Ты заметила, сколько женщин – какое там женщин! – прелестных девушек заходило в его дом и выходило оттуда? Целых четыре!

И все такие разные... Тоненькие и в теле, беленькие и смуглые, пальчики оближешь! Гарем у него там, что ли?

– Да, девочки были ничего. Я бы не отказался, – вздохнул Баламут и, вдруг почувствовав коньячный запах, распространявшийся от меня, возмущенно спросил:

– Ты что, Черный, пил без нас?

– Ага! – довольно ответил я. – Было за что.

И, разлив оставшийся коньяк по кружкам товарищей (не забыв, естественно, и свою), я рассказал об успешном завершении первого этапа приручения зомберов.

– Да-а, – озадаченно протянул Бельмондо. – И что ты потом собираешься с ними делать?

– Прикажу привести ко мне Али-Бабу. Давно мечтаю надавать ему по морде и поджарить потом на кизяках...

– Твоими устами да мед пить, – сказал Баламут. – Ладно, хватит болтать, пошли съедим кого-нибудь.

И мы вышли из палатки, зажгли небольшой костерок из привезенных на вертолете дров и, устроившись вокруг него на расстеленных спальных мешках, принялись вечерять...

Али-Баба тем временем приходил в себя после вечерней поверки. Полчаса назад, войдя к зомберам (они обитали в затхлом помещении без окон и мебели), он сразу почувствовал неладное. "Нет обычной рабской покорности во взгляде... – озабоченно думал он, переходя от одного зомбера к другому. – И о чем-то своем думают. Может быть, зомбирант оказался некачественным? Или мирные таджики – плохой материал для производства качественных зомберов?"

Ни пинками, ни зуботычинами ничего от них не добившись, он ушел к себе в комнаты и отдался четырем своим наложницам, только утром присланным ему из Дехиколона – ближайшего большого кишлака... И когда он почти забыл о необычном поведении зомберов, к нему впустили человека, руководившего строительными работами на пятой штольне (Али-Баба сооружал там тренировочный центр для своих подопечных и склады на случай интервенции России в Таджикистан), и тот рассказал, что утром издали видел чужака, общающегося на тропе с зомберами.

...Коньяк у нас кончился перед макаронами по-флотски, и Баламут выпросил у Ольги бутылку красного вина. Мы разлили его по кружкам и начали уже пить, как позади палатки раздались звуки осторожных шагов. Обернувшись в испуге, мы увидели выступающих из ночного неба зомберов. В руках у них были автоматы на изготовку.

– Какой пос-саж! – только и сказал Баламут.

5. Спокойная ночь. – "... захвачены аэропорт, вокзал..." – Схватка зомберов. – Конец?

А я приподнялся с кружкой недопитого вина в руках и радостно протянул:

– При-ивет, ребята! Не дождались утра? Ну, ладно, прощаю – дядя Женя добрый сейчас.

И, покачиваясь, пошел в палатку и через минуту вернулся с полной пригоршней одноразовых шприцев. Увидев их, зомберы дружно закинули автоматы за спины и выстроились в очередь...

В эту ночь мы спали спокойно – нас охраняли целых четырнадцать довольных жизнью зомберов.

Наутро я предложил друзьям идти в кишлак Али-Бабы под видом пленников.

– А ты уверен в своих зомберах? Не переметнутся они к своему первому хозяину? – заколебался Бельмондо. – Может, лучше из снайперской винтовки его шлепнуть?

– Дурак ты! – взорвался я. – Он же знает, что кто-то вокруг его резиденции бегает! Ты думаешь, он зомберов послал сюда горным воздухом подышать?

– Да, – согласилась Ольга. – Он наверняка что-то пронюхал. И носа теперь не покажет, если уже и вовсе не смылся.

– Тихо, тихо! – вдруг перебил нас Баламут, выскочив из палатки с радиоприемником. – Слушайте...

"...захвачены аэропорт, железнодорожный вокзал и практически вся южная и восточная части Душанбе, – монотонно говорила диктор Би-би-си. – Войска мятежников немногочисленны, но хорошо обучены и, видимо, находятся под воздействием психотропных средств, подавляющих страх и значительно увеличивающих агрессивность и жестокость. Наш корреспондент Артем Муллоджанов также сообщает, что пленных (всего их до пятисот человек), а также принудительно призванных молодых людей мятежники под охраной отправляют на машинах куда-то на север республики, вероятно, в свои тренировочные лагеря..."

– Завтра они будут здесь! – покачал головой заметно побледневший Бельмондо. – Представьте себе – тысяча новоиспеченных зомберов натаскивается на нашей травле.

– Если мы сегодня Али-Бабу не замочим – хана нам всем! – нахмурился Баламут. – Предлагаю вам идти под прикрытием зомберов в кишлак, а я вас с винтовкой прикрою...

Мы согласились – после вчерашнего похода к кишлаку у Баламута здорово распухла нога, вывихнутая при высадке с вертолета, и, случись у Али-Бабы в гостях что-нибудь экстраординарно-мордобойное, вряд ли Баламут был бы нам полезен.

Вместо завтрака зомберы получили по уколу.

– Последний раз балдеете! – усмехнулся я, приступая к ставшей уже привычной для меня процедуре. – Нету больше вина! Все вы, нехристи, выжрали! Но если сегодня меня не подведете, обещаю прислать вам из Душанбе самое красное вино, которое только там найду!

Спустившись в долину, мы с Ольгой и Бельмондо спрятали пистолеты под рубашками, а автоматы сдали зомберам.

– Ты только посмотри на них! – поморщилась Ольга, рассматривая довольные лица моих подопечных. – Они больше напоминают подвыпивших матросов. Я видела точно такие рожи в Марселе. Ох, вляпаемся мы, Евгений, с твоими опытами!

Да, моим подопытным не хватало только гюйсов и матросских шапочек с помпончиками. Они глупо улыбались и озирались по сторонам, как бы высматривая вывески кабаков и борделей.

– А чем тебе матросы не нравятся? – улыбнулся я. – В бою они злющие.

И повелел зомберам вести нас под прицелом автоматов к Али-Бабе. Но они, вмиг отрезвев, испуганно замотали головами и стали делать нам знаки, что идти в кишлак не следует.

– Опасность чувствуют, – поняла Ольга. – В отличие от нас, ущербных...

– Для себя они опасность чувствуют! – огрызнулся я и зло погрозил взбунтовавшимся монстрам указательным пальцем.

Как только мы вошли в кишлак и приблизились к резиденции Али-Бабы, к нам подошли трое вооруженных до зубов охранников. Главный из них, высокий пузатый детина с зеленой, испещренной арабской вязью повязкой на голове, смерил нас презрительным взглядом и по-таджикски приказал зомберам немедленно удалиться в казарму. Но зомберы не подчинились – они явно чувствовали неладное – и, заслонив нас своими телами, ощетинились дулами автоматов.

Охранники отступили. Один из них, подозрительно оглядываясь, направился в резиденцию и через минуту вернулся с Али-Бабой. Как только последний вышел из двери, правое его ухо взорвалось кровавыми плевками и ошметками хрящей.

– Это Коля! – вскричал я, поняв, что Баламут наконец-то поймал нашего врага в оптический прицел своей винтовки. И, указывая на Али-Бабу, закричал своим зомберам во всю глотку:

– Огонь! Огонь, вашу мать!

Зомберы мгновенно повиновались и застрочили из автоматов, но Али-Баба молниеносно прикрылся охранником и упал в открытую дверь своей резиденции. И тут же, перепрыгивая через его ползущее внутрь тело, из дома высыпало около трех десятков вооруженных людей.

"Зомберы! – подумал я, увидев их звериные лица. – За ночь он сделал новых!"

Да, это были новоиспеченные зомберы. Засомневавшийся в подпорченных мною монстрах, Али-Баба зомбировал всех дехкан, которые обеспечивали маскировку его ставки под обычный кишлак...

Господи, какая была в то утро мочиловка!

Стреляя из автоматов, зомберы сошлись в рукопашной. Они мутузили друг друга прикладами и ногами, душили, кусались, отрывали уши и выламывали пальцы. Но нападающих было много, и все больше и больше моих подопечных падало наземь со сломанными позвоночниками и шеями...

Конца побоища мы не видели – бочком, бочком мы подобрались к резиденции и проникли внутрь... Но никого там не обнаружили – дом был пуст. И опять наш ущербный внутренний голос заговорил слишком поздно – лишь когда мы осознали, что Али-Баба, воспользовавшись подземным ходом, ускользнул из наших рук, он злорадно шепнул нам, что дом окружен и ничего для своего освобождения мы сделать не сможем.

И действительно, выглянув из окна, мы увидели, что новоиспеченные зомберы Али-Бабы, потеряв больше половины личного состава, одержали полную и безоговорочную победу над своими собратьями-еретиками и собираются одержать таковую же над нами.

Мы держались до последнего патрона. Ольга, поняв, что схватка проиграна, хотела застрелиться, но мы с Баламутом и Бельмондо отняли у нее пистолет. Через секунду в дом ворвались зомберы, и с нашим сопротивлением было мгновенно покончено...

6. Посадить на кол... – Отрубленные головы и мадемуазель Ява. – Али-Баба говорит "Cancel"

Связанный по рукам и по ногам, я очнулся на пушистом персидском ковре. По обе стороны от меня лежали мои товарищи. Судя по их виду, встреча с сознанием была у них далеко впереди. В дальнем углу комнаты на низкой просторной софе сидел надутый Али-Баба с залепленным пластырем ухом. Вокруг него вертелись его весьма привлекательные наложницы. Правее вдоль стены на полу последовательно сидели худой белобрысый европеец, как потом оказалось, переводчик, двое дюжих таджиков-охранников и какой-то бородатый человек со старинной саблей на коленях. Он показался мне знакомым.