– Имя?! Фирма?! – приставил он микрофон почти к губам близнеца. – Мы имеем право знать, кто покупатель! Это открытые торги!

– Вы готовы выплатить названную сумму? – обыденно спросил секретарь аукциона.

– Да, чеком Транснационального Банка. – Второй близнец извлек чековую книжку и документы в пластике. – Вот доверенность и наши удостоверения.

– Имя?! Кого вы представляете?! – наседал Доран. Близнец достал трэк.

– Связь с Первым. Да. Мое почтение. Я могу огласить ваше имя? Благодарю. – Он убрал телефон. – Покупатель – корпорация ЭКТ в лице главы и соучредителя Мартина Рассела.

Дорану потребовалась секунда, чтоб перевести имя в доступный зрителям формат:

– Мартин Рассел! Кто не помнит – так звали в девичестве Пророка Энрика!!!..

– Энрик, Энрик, Энрик, Энрик, – отозвался зал шумом, в котором смешались недовольство, восхищение и зависть; объективы сосредоточились на близнецах, а Волк Негели, с необычным для его комплекции проворством взобравшись на кафедру, сверху снимал перо, выводящее на бланке сумму, сравнимую с ценой небольшой космической яхты «medimooncraft». Расчет необязательно было производить прямо в зале, но тот, кто купил Файри, знал толк в эффектных сценах.

– Итак, мы можем гордиться собой. – Доран вызвал камеру на себя. – Файри перешел в собственность одного из знаменитейших централов, и я вижу в этом перст судьбы – Пророк Энрик принял эстафету Хлипа и заявил о своем праве на первенство среди звезд. Чтобы стать великим, мало таланта и упорства, нужна еще смелость. И он посмел! Он сделал это, ни с чем не считаясь, потому что у престижа нет цены, кроме наивысшей! Вот так побеждают дерзкие парни из славного Сэнтрал-Сити!.. Сандра Вестон и Ромберг уходят… Они скажут, что Энрик вложил больше полмиллиона в мешок, где нет кота, – но это мы еще посмотрим! Сегодня в 18.00 в «NOW» впервые выступит Хиллари Хармон в самом дорогом интервью – и скажет, что хранится в мозге Файри! До скорой встречи на канале V!

В абсолютной черноте возникло белое свечение; слабое вначале, оно быстро разгоралось, обтекая с краев голову, шею и плечи человека, заслонившего источник света, – окаймленный белым черный бюст без лица; вместе со светом нарастала тревожная, глухая музыка-биение; на миг проступила боевая маска Принца Мрака, словно голову сзади охватила черная трехпалая рука с когтями-клиньями (этот миг обошелся «NOW» в 2000 В) – и вспышка вырвала из темноты чуть склоненное, глядящее прямо в глаза всем лицо.

– Хиллари Ричмонд Хармон, – прогремело за кадром, – человек-загадка в студии Дорана!

Картина сменилась – Доран (лисий нос, лисий глаз) и Хармон, этакий хлыщ, сидели друг напротив друга, полуобернувшись к зрителям; ничего лишнего, отвлекающего внимание – задник в виде слабо серебрящейся полусферы, темно-синий пол.

– Почему Ричмонд, Хил?

– В честь деда по матери. Он – Глава частной службы адресной доставки «Glyph Service». Ричмонд наизусть знает все улицы Города. Я унаследовал его память.

– Мы этим воспользуемся, чтобы оживить минувшее. Многим интересно знать о тебе все, начиная с того, как планировалось твое рождение.

У экранов сидело пол-Города – люди страшно любопытны; кого тут только не было – военные и пацифисты, баншеры и киборгофобы, все родные, знакомые и сослуживцы. Террористы тоже – Темный не мог пропустить такой случай. К Эрле Шварц явился Лотус, чтобы ядовито комментировать откровения счастливого соперника.

– Вообще-то замышлялась девочка – Хиллари Томасина, поскольку Х-хромосома усиливает одаренность. Результат – доказательство того, как рискованно полагаться на волю случая. Первое имя решили оставить – наверное, думали, что со временем я изменю пол.

– Ты не доставил маме огорчений вроде рвоты беременных и анемии?

– От меня это тщательно скрыли. В домашних фильмах мама старалась выглядеть счастливой, хотя на вид ее будто вампир укусил. Свои роды я видел в записи – фантастическое зрелище. Я стал больше уважать маму, но долго не мог соотнести свое появление на свет с тем, что было на экране.

– И за это Доран выложил полмиллиона, – обронил Лотус, попивая кофе Кэннана. Самого Кэннана он вежливо попросил смотреть интервью в другой комнате. – Такие лекции врачи читают за пять арги в час.

– А зачем ты скупился их слушать? – уколола его Эрла. – Ума бы набрался и не думал, что женщина – спортивный снаряд. Тебя тоже родила женщина. Задумался бы, чего ей это стоило…

– Подумаешь, подвиг. Одна физиология. Для этого даже мозгов иметь не надо. Творчество роднит нас с богами, размножение – со скотами!

– То-то вы так охотно этим занимаетесь, – невинным голосом пропела Эрла. – И хоть бы один согласился родить.

– Извращение естества, – тоном знатока отозвался Лотус. – Помнишь, как Большой Макс вынашивал в брюхе клона от любовника? Чуть печень не развалилась, еле спасли.

– Не дано вам, и незачем тужиться.

Хармон, подстрекаемый Дораном, понесся вспоминать детство: как он в пять лет сел за компьютер, как в десять сводил отчеты по финансам – ну, не ребенок, а врожденный программист!

– Поговаривают, – Доран гибко подался корпусом вперед, – что подросток Хиллари был шалуном и взлом неприступной Macro Dyke Line в 234-м – дело его умелых рук…

– Это было честное пари с сетевой безопаской компании, – охотно согласился Хиллари. – Я выиграл, и мне заказали придумать защиту. Потом это мне пригодилось в «Нэтгарде».

– Правда ли, что в универе ты хотел набить морду Ленарду Хорсту, ныне ученому на КонТуа, за то, что у него IQ выше твоего?

– Нет, это Ленард Хорст хотел набить морду мне, но вовремя одумался и занялся ридгелистикой, в чем и преуспел.

По низу экрана шевелились три полоски – белая, рябая и черная – текущий рейтинг Хиллари, складывавшийся из сигналов с телевизионных приставок для голосования.

– Ничего так мужик, – сдержанно одобрил его Мячик. – Умеет работать.

Приставок у партизан не водилось – деньги они вкладывали в оружие, – но будь она, Темный нажал бы черную клавишу.

В том возрасте, когда Хиллари помогал фирмачам сводить баланс сверхприбылей, Темный дурел по первым, еще подпольным дискам Хлипа. Помнил он их, и став городским хищником. Эта память добавляла неприязни к Хармону.

Кроме того, Хармон стоял за государство, за Систему, а Систему Темный ненавидел с того дня, как научился думать.

И, наконец, как бы ни повернулось, Хиллари должен стать его противником в новой войне за овладение киберами. Противник не слабый, судя по всему.

– Поэтому я приветствую пожелание подкомиссии, высказанное депутатом Маршаллом, о привлечении новых сил из тех, что не были востребованы обществом. Надо дать людям надежный шанс.

Белая полоска рейтинга тихонько сжалась, черная расширилась.

– Дело говорит, – кивнул Мячик. – Ишь, как буржуев-то скорчило. А ведь богатый, что это он так?

– А мало ли – может, депутатом в Балаган пройти хочет, – Темный был непримирим. – Вот и подпевает Маршаллу. Голосовать-то кто пойдет? Мы, манхло!

Доран забеспокоился; надо срочно поднять настроение публики.

– В студенческих кругах в конце тридцатых циркулировали слухи о том, что ты занимаешься кибер-любовью… правда ли это?

Хиллари ласково поглядел на Дорана. Вот проныра! Все-то он пронюхал…

– Да, был эпизод. Не родился еще тот мужчина, что поначалу не боялся женщин. Как и продажный секс, кибер-любовь привлекает воплощением любых фантазий и покорностью объекта. По существу это – проверка своих возможностей или любовь к себе, неуверенность или эгоизм. Настоящая любовь – взаимная; тот, кто хочет удовольствия лишь для себя, никогда не сможет сделать подругу счастливой. Кто это понял, для того кибер-девушки – пройденный этап.

– Кстати, о киберах; мы вовремя о них заговорили… Есть один вопрос, его хотят задать многие; я сделаю это за всех. Файри. Есть ли Тринадцатый Диск в его памяти?

В Городе стало тихо.

– Следите за моими губами, – Хармон был подчеркнуто серьезен. – Мне это не-из-вест-но.

– Как же так?! Ты же читал его мозг!! Хил, сейчас нечего скрывать. Файри куплен и…

– Сектора отдаленной памяти специально не читались. Я лично это контролировал. Я готов присягнуть, пройти проверку «короной сэйсидов», или пусть в меня заглянет дипломированный телепат из вара. Я чист.

– Хил, ты старый хлипер. Неужели ты не хотел…

– Хотел. Но долг государственного служащего выше личных желаний. Наш девиз: «Порядок и ответственность».

Полоса симпатий заколебалась и стала увеличиваться. Централы росли, жили и старились в атмосфере лжи и жульничества, но любили честных парней. В них надо верить, иначе общество погибнет. Они – гарантия того, что не все так плохо в этом грязном мире.

– Значит, ты согласен на проверку? Прямо здесь и сейчас? Отлично. Я приглашаю в кадр… – Доран следил за лицом Хиллари: «Струсит? Заколеблется?..» Хиллари не изменился. Про собакоголовых вара можно врать что угодно, но ни один их спец по телепатии не станет подрабатывать у чужих в телевизионном шоу.

– …гениального ребенка из театра Фанк Амара – Эрке Нари Донти! Этот малыш с начала передачи наблюдал за нашим гостем и скажет, можно ли ему верить! Те, кто видел его персональный номер «Младенец-телепат», знают, что малыш угадывает без промаха.

Где он прятался, этот глазастик?.. Донти осторожно пробрался к сидящим, оглянулся на камеры, приветственно раскрыл четырехпалые ладошки.

Импровизация Дорана был безошибочна – маленькие, будто игрушечные, ньягончики даже у самого черствого централа вызывали трогательное желание взять на руки и приласкать детеныша. Тех иномирян, что и взрослые – ростом с детей, даже лютые националы не воспринимали как врагов цивилизации.

Ему поверят, что бы он ни ляпнул. А для ньягончика причина всех проблем в театре – Хиллари Р. Хармон со своим проектом. Это неправда – но самообман понятней сложной истины. Хармон схватил директора – и в театре начались большие неприятности. Почему бы не отомстить противному Хармону? Он ведь эйджи, чужой…

«Спокойно, – велел себе Хиллари. – Фиксируемся на синем рефлексе его глаз. И ни о чем не думаем».

– Донти, ты все слышал, – Доран медлил, растягивая ожидание. – Сосредоточься и скажи нам – читал мистер Хармон память Файри или нет?

Малец с тонкими лапками не зря отирался в театре. Время на сцене и за кулисами он провел с пользой. Научился выжидать паузу.

«А если Доран заплатил ему? – мелко прыгали мысли. – Много ли надо иммигранту, чтобы оболгать кого угодно?.. Я говорил только правду, мне нечего бояться».

– Нет, – слово упало тяжелой каплей, и сжавшаяся душа Хиллари птицей взмыла к потолку. – Сия манисо на наоти ка-дерита – клянусь честью клана.

– Спасибо, Донти. Огромное тебе спасибо. Один ты мог нам помочь – и ты помог. Твоя честь тому порукой, – Доран в контакте с нерушимыми принципами ньягонцев сам заговорил на высокопарном клановом языке. – Если ты хочешь, скажи что-нибудь для всех.

Но Донти выбрал иное – уж очень редкий шанс ему выпал, чтобы говорить пустяки.

– Мотаси Хармон, – мгновение назад опасный, а сейчас смешной и забавный малыш каким-то необычным жестом сложил кончики пальцев, – вы, пожалуйста, не обижайте нашего директора. Мы можем надеяться на вашу доброту?

Опять этот стойкий, непреходящий мираж. Они там, в театре, знают, что их директор – киборг, машина. Все уже доказано. Он даже продан! Но получается, что никакие доказательства не впрок. Они боятся за него, переживают, помнят о нем – как о ЧЕЛОВЕКЕ.

Значит, главное – не в его природе, а в том, как он себя вел? Как построил свои отношения с труппой?

Ну, не разрушать же столь желанную иллюзию! Тем более перед тем, что он собрался сказать Городу.

– Да, – кивнул Хиллари. – С ним все в полном порядке. Не волнуйтесь.

– Желаю всем долгого-предолгого здоровья! – Донти исчез из кадра, а Доран изготовился подхватить и двинуть тему дальше. Но Хиллари ощущал момент не хуже его и тоже решил наступить на сценарий, пока внимание зрителей заострено явлением чудесного ребенка.

– Вот вам, Доран, истинная причина киборгофобии.

У Машталера даже зашевелились уши – наконец-то!.. Темный сузил глаза, вслушиваясь; порой люди ради красного словца выбалтывают важное.

– Всему виной чувственное заблуждение. Внешне киборги выглядят как люди, и мы испытываем к ним те же чувства, и чувства тем сильней, чем более человекообразен робот. Сейчас отличить человека от киборга может только сканер или медицинский осмотр; поведение уже не служит отличительным критерием. Тут наша ошибка нарастает лавинообразно, мы переносим на роботов свои понятия, которые к ним неприменимы, – вражда, злой умысел… Наш испуг вызван тем, что мы видим в роботах самих себя со всеми нашими пороками и ждем от них того, что могут сделать только люди, – напасть, ранить.

– Но все стали свидетелями того, как киборги опасно выходят за рамки программ. Что ты на это скажешь?

– Что киборги надежны в любом состоянии; они всегда надежнее, чем люди, – даже преднамеренно испорченные баншеры. При всей сложности процессов кибер-мышления его всегда определяют воля человека и программа, – голос Хиллари стал резче, настойчивей; ему надо было убедить не только владельцев, но и баншеров, которые смотрели интервью. Они не могут не смотреть; им велит Третий Закон. – У них нет психических болезней, а их отклонения легко исправить.

Хиллари наполовину врал, но уличить его было некому – успокоенного Донти Сайлас кормил дарственными пирожными. Машталер блаженствовал, а баншеры ловили каждое слово и пытались анализировать речь врага на достоверность. Не спали у экранов и тьянские, и атларские агенты.

– Наш проект готов, не нарушая личных наработок, нормализовать функции любого баншера, если он не сотрет память из ложно понимаемого долга. Мы прекратили силовые действия и целиком перешли к плановой научной работе. Наша с BIC общая цель (Машталера передернуло) – найти оптимальную форму участия киборгов в жизни общества (Машталер озадаченно насторожился).

– Хм! Разве то, что мы имеем, – не оптимально? И можно ли вещам включаться в общество людей?

– Доран, вещи вещам рознь. Можно ли считать вещью нечто, обладающее гибким интеллектом, активной памятью, речью и даже зачатками эмоций? Мы не боги, новую жизнь сотворить не можем, но мы создали новую разновидность разума – упрощенную и с завидным запасом прочности. Мы слишком далеко зашли в роботехнике, чтобы отменить наши достижения, – значит, надо научиться правильно употреблять их, чтобы не было «войны кукол» и припадков киборгофобии. Надо осознать то, что происходит. Может оказаться, что мы в ущерб себе сужаем возможности применения высших роботов. Мы продали Фанка – а разумно ли мы распорядились тем, на что он способен? Не должны ли такие развитые модели служить всему обществу, а не отдельным владельцам? Киборги – новый информационный слой общества, особые носители интеллекта. Нам пора задуматься о том, что наши законы о киборгах отстали от жизни, а ужесточение их, если оно произойдет по вине оголтелых киборгофобов, – тупик. Ограничить или запретить прогресс – все равно что дать задний ход эволюции.

Отцы Банш – а они тоже следили за происходящим – бессильно наблюдали, как Хармон крадет их идеи и лозунги. Так всегда бывает – первопроходцы напрягаются вслепую, а следом приходит зрячий смельчак и присваивает все, что собрано по крохам.

От вдохновения у Хиллари пересох рот, но отрываться ради глотка воды было некогда – сейчас он программировал изрядную часть нации, а ввод программы должен быть бесперебойным.

– Наладив законы, мы сможем заняться расчетом прогнозов и рекомендаций, поскольку в обстановке истерии и юридической неопределенности нормальной науки быть не может, а речь идет о качественном скачке роботехники как приоритетного достижения нации.

Белая полоса то ежилась, то увеличивалась – патриотизм боролся со страхом перед ожившими вещами.

– Скачок, потом еще скачок, затем еще – а не получится ли, Хил, что мы разовьем киборгов до того, что встанет вопрос о том, кто они – нечто или некто? Объекты или субъекты?

– Когда мы найдем ответ, сфинкс засмеется, – отшутился Хиллари и прибавил: – Мы еще не готовы, Доран. Чем измерить понятие «человек»? Естеством? Но есть люди с искусственным телом. Способностью мыслить? Киборги мыслят, и быстрее нас. Свободой воли? Тот же Фанк, опираясь на опыт Хлипа, выбрал шоу-бизнес и руководил театром. Им можно позволить больше, чем предусмотрено законами. Это выгодно. Они могут успешно и самостоятельно работать большими группами.

– Не этому ли посвящена робосоциология, которую ты на днях предложил научному миру?

– Именно этому. И здесь мы опережаем даже миры Верхнего Стола.

Чье сердце, одержимое ревностью к высшим мирам, устоит при таких словах?! Полоса симпатий заехала за 80%.

– Разумеется, о правах киборгов мы сейчас не говорим, но в наших интересах определить ряд технических гарантий для высших андроидных систем – например, о сохранности памяти и уровня интеллекта. Память – рабочий инструмент киборга, и грубо нарушать ее – убыточно для нас, если мы хотим, чтобы киборг работал с наибольшей отдачей, – это Хиллари сказал как бы в завершение, мельком, но для него важно было заронить понятия-новинки в головы централов, а там – пусть они развиваются и зреют. – И если речь зашла о правах – у меня их не меньше, чем у тех, к кому репортеры пристают на улицах. Я имею право сказать нечто личное?

– О да! Конечно! Мы все внимательно слушаем.

– Вот, – достал Хиллари коробочку, – кольцо для помолвки. Покажите ближе. Спасибо. Это кольцо предназначено Эрле Шварц, которую я люблю. Эрла, если ты видишь и слышишь меня, позвони в студию и ответь, согласна ли ты надеть его. Я жду звонка до конца передачи, не дольше.

Белая полоса рейтинга дернулась вперед; Доран воздел руки горе:

– Хил, и ты молчал все это время!!

– Не один ты, Доран, способен на сюрпризы.

– Если она ответит… если согласится… мы сразу летим к ней! Ты и моя бригада!

Эрла обмерла, прижав к щекам ладони, а Лотус от злости вскочил:

– Так выставиться перед Городом! Так выставить тебя! Да как он мог?!

– Он сказал, что… – вымолвила Эрла, все еще не веря ушам.

– Аааа, он сказал! Теперь-то ты знаешь, на что он способен ради дешевой популярности! А я говорил! Я предупреждал тебя, что под его маской интеллектуала кроется самый заурядный обыватель! Все его выходки и вся рисовка – чтобы прославиться, чтобы ему рукоплескали буржуазные дамочки и их мужья-тупицы. Он преуспел! Публичная помолвка! Сюда явится Доран и запечатлеет мещанский триумф! Все будет красиво и слащаво, словно в сериале!.. Не-ет, я этого не потерплю! Я не позволю приковать тебя к плите! Да еще при всех!..

Рассеянно встав, Эрла сделала шаг к столику, где лежал трэк, но Лотус опередил ее.

– Этому не бывать!.. – Трэк жалобно хрустнул, а Лотус все топтал и топтал его с остервенением.

– Что ты наделал?!!

– Я спас тебя от позора! Тебя! Художницу! Личность!

– Кэн!! – закричала Эрла. – Кэ-э-э-эн!!!

– Я здесь, – Кэннан явился, как джинн из кувшина.

– Где мой второй трэк?! Я его видела! Он валялся… – Эрла беспомощно озиралась. – Я перекладывала… Я не помню, где он!

Судьбу трэка, бывшего всегда при Эрле, Кэннан угадал по обломкам на полу.

– Помоги мне найти! – Эрла бросилась к стеллажу; Кэннан с радара вызвал ее второй номер в надежде отыскать телефон по ответному сигналу, но растяпа-хозяйка забыла сменить батарею, и трэк молчал.

– Господи, господи… – причитала Эрла, расшвыривая вещи. – Кэн, сколько осталось до конца передачи?!

– Минут пять-шесть, если не будет рекламной заставки.

– Я не успею. Второй раз он не предложит, я его знаю. Я… позвоню от портье! Или с улицы! – она устремилась к выходу, Лотус выскочил наперерез и растопырил руки:

– Стыдно, Эрла! Как девчонка! Будь ты взрослой, наконец! Я тебя никуда не пущу.

Он не понял, как Кэннан оказался между ними, но понял, что художественный критик сгреб его за ворот и, держа перед собой, наполовину потащил, наполовину понес к дверям; Лотус пробовал вырываться, но ничего не получилось, только рубашка выбилась из штанов – и в прихожей он очутился порядком растрепанным. Щелкнул запор; Лотус ударил в сдвижную дверь плечом – она спружинила и оттолкнула его. Ну, хорошо! Эрла все равно не выйдет и никуда не позвонит.

– Эрла, не волнуйся. Сейчас ты выйдешь на связь. Делай, что я говорю, и не задавай лишних вопросов.

– Но как?! – Эрла готова была разреветься.

– Отойди на три шага. Гляди мне в глаза.

– Ты что, телепат? Как ты войдешь в телефонную линию?!

– Я киборг. Связь установлена. Начинай!

– Есть звонок! – Доран подскочил в кресле. – Дайте изображение!

Эрла оглянулась на экран – и увидела там себя, обернувшуюся, в своей квартире. Глаза Кэннана, вдруг переставшие мигать, давали картинку, не уступавшую по четкости студийным камерам.

– Вы… видите меня?

– Да, да! Видим и слышим! Здравствуйте, Эрла!

– Хил, я согласна. Приезжай, я жду. Я давно тебя жду. Почему ты раньше этого не сделал?

– Прости, я стеснялся, – развел руками Хиллари.

– Он стеснялся! А когда в тебя целились на «столбе»? – Доран трепетал.

– Тогда я вообще ни о чем не думал – я действовал, как сейчас, и выиграл.

– Желаю счастья!.. Но вы не думайте, что Хиллари трудно будет делить внимание между Эрлой и работой; он привык к киборгам с младенчества – ЕГО И ВОСПИТАЛИ КИБОРГИ!.. Внимание всем! Мы впервые демонстрируем кадры с малышом Хиллари и его кибер-гувернером. Кое-кто хорошо знает этого киборга, он с тех пор не изменился… Рекомендую – автор многих статей о живописи и графике Кэннан Коленц!

По наблюдавшим интервью художникам прошла волна со звуком «Ооооххххх!», а один издатель хрестоматий, помолчав, наклонился к другому: «Ну и что? По-моему, это прибавит интереса…»

– Мы с Кэннаном решили раскрыть свою маленькую давнюю мистификацию. Этот кибер служил мне с рождения, и я так привязался к нему, что не смог расстаться. Я стал взрослым, и Кэну пришлось направить свои таланты в другое русло. Сейчас он вносит в мой бюджет до десяти тысяч в год. Как видите, киборг может быть полезен человеку и в такой сложной отрасли, как изобразительное искусство; главное – разрешить ему это. Но, вероятно, Кэну придется вернуться к основной профессии.

– То есть к воспитанию детей, – пояснил Кэннан ошеломленной Эрле. – Да не смотри на меня так; я в самом деле киборг. Тебе надо привыкнуть.

– Но, Кэн… я не смогу тебе приказывать.

– А я в этом не нуждаюсь. Положись на мой богатый опыт.

– Слушай, дети – это… я не думала о детях!

– И напрасно. Если бы я мог, непременно завел бы ребенка, чтобы его любить. Я вырастил Хиллари – и горжусь этим.

Интервью закончилось с позитивным мнением о Хиллари у 88,71% зрителей; для доселе безвестного системщика, находившегося месяц на слуху у всех, это была золотая медаль и отпущение грехов. Пожимая руку Дорану (тот уже и документальный фильм о Хармоне успел анонсировать!), Хиллари молился об одном – чтобы дали ростки те мысли, что он посеял сегодня.

Эрла улыбнулась Кэннану:

– Впусти этого… он больше не опасен. Эх, как он сейчас взвоет!..

Лотус не взвыл; смешанный с хохотом рассказ Эрлы он выслушал молча. Все становилось на свои места – странный квартирант якобы со студенческих времен, его вечно невозмутимый вид и суховатый стиль… и то, что Хиллари приставил его к Эрле, когда решил отучить ее от стимуляторов! Лотус указал Кэннану на дверь:

– Вон отсюда, манекен чертов.

– Твои приказы не являются для меня приоритетными, – улыбнулся Кэннан. – Зато я могу проводить тебя на улицу, даже если ты этого не захочешь; так что подумай о том, как надо вести себя здесь. Я отвечаю перед хозяином за здоровье и спокойствие мисс Шварц.

– Хватит, разобрались! – приказным голосом велела Эрла. – Сейчас вы оба поможете мне быстро навести порядок. Это приказ, Арвид! Подмети, что осталось от трэка, и не забудь, что ты должен мне его стоимость. Будешь при Доране поздравлять меня и Хиллари с помолвкой.

– Не дождешься!

– А, ты ведь против популярности среди мещан! Кэн, как только Доран позвонит, запрешь Арвида в сортире. Или нет – лучше я всем расскажу, как ты тут морально ущербнулся, а Кэн покажет это в записи. Что выбираешь?

– Я всегда был твоим другом, Эрла, – Лотус вздохнул так, как будто поднял наковальню. – И все что я делал – лишь ради тебя; ты это знаешь. Я поздравляю тебя.

– Умница! Поцеловала бы, но не могу – я теперь невеста. За работу, мальчики!

Арвид трудился и угрюмо бурчал:

– И это чучело статьи писало!.. Их читали!..

Внезапно его озарила какая-то идея; он поднял голову и уперся взглядом в Кэннана:

– А нарисовать за неделю картин двести-триста ты сможешь? Холсты я тебе дам. Будет громовая выставка!..

Город остывал. Прохладный ночной воздух, сталкиваясь с испарениями асфальта и камня, рождал тепловатый туман, который молочной рекой затопил улицы и переулки и поднимался все выше и выше. Звуки блекли и глохли, а туман, клубясь и извиваясь, захватывал новые этажи. Дома возвышались из кипящего моря, сутолока людей и шум машин оставались внизу, тонули в загустевшем воздухе. На стенах вспыхивали одинокие, такие же белые окна, словно туман поднимался по этажам и внутри зданий, заливая квартиры. Город, заполненный изнутри и снаружи неподатливой массой звуков, голосов, криков. Там идет жизнь – или это включаются телевизоры? Они плачут, поют, волнуются, смеются и ужасаются, а перед экранами, налитыми бледно-синим светом, лежат и сидят кадавры людей с открытыми глазами и остановившимися зрачками. Где-то на большой скорости с визгом проносится машина – кто-то пытается сократить, спрямить свой путь от рождения до смерти.

Меркнет. В Городе нет горизонта – есть линия, условно отделяющая день от ночи. Верхушки самых высоких зданий еще блистают бликами, как горы – снежными вершинами, а долины улиц уже погружены во мрак.

На плоской крыше одного из высотных домов стоят лицом к лицу трое мужчин. Один – среднего роста, в самом расцвете жизни, с короткой стрижкой, рубленым скуластым лицом, с волевым взглядом и фигурой тигра; другой – высокий, стройный, с русыми волосами и выразительным одухотворенным лицом; и третий – гибкий, почти юноша, с гривой черных волос, порывистый и сильный.

– Что бы ни случилось, – говорит старший, – знайте: ладонью не закроешь солнца. Тучи идут, пока их гонит ветер – нет тьмы на свете.

– Клинок остер – но ум острее, – говорит высокий, – пуля быстра – но мысль быстрее. Нет ни цепей, ни металла, чтобы мысль заковали.

– Превыше всего свобода, – поднимает голову юноша, – превыше земного светила – мощная сила, что правит тобою и мною. В наших жилах – солнца частица, и ты не бойся сразиться, ведь из капель пролитой крови солнце опять возродится.

Они обнимают друг друга за плечи и остаются неподвижно стоять. Их силуэты светятся на фоне густо-синего закатного неба, в котором уже загораются крупные мерцающие звезды, осыпая блестками лица друзей.

И тогда они по очереди вскидывают правую руку в зенит и выкрикивают имя души:

– Коар!

– Кондри!

– Кимер!

Три звезды растут, увеличиваются, искрятся, пока из их недр не вырываются три сияющих луча – и, перекрестившись несколько раз в сумраке неба, как прожекторы, они загораются в зовущих ладонях.

Из глубины звезд, из бесконечной дали, скользя по лучам – сначала как точки, потом становясь различимыми, – с неимоверной скоростью падают, переливаясь и кувыркаясь, три белоснежных крылатых коня. Они извиваются, паря в невесомости, и их крылья прорезают простор. Для них не существует преград.

Миг. И они танцуют в воздухе над домом, проходя, как лучи света, друг сквозь друга. Узкие сухие головы полны очарования, глубокие бездонные лиловые глаза с длинными ресницами вобрали в себя вселенную, их шеи свиваются в кольца, тонкие ноги с изящными чашечками копыт способны к любому прыжку, в их крыльях с живыми кристаллами перьев поют ветра.

Нет ничего на свете сильнее, благороднее, красивее скачущего коня, ибо конь – это свет, это сила, это власть, это победа.

Оттолкнувшись от плит, мужчины высоко подпрыгивают – и опускаются на спины плывущих в воздухе коней. И вновь три луча свиваются в танце света. Кони возносятся ввысь, расправляя крылья, пронзая своими телами ночь.

Надзвездное сияние поглощает их, и они сливаются с ним, уходя туда, где нет ни пространства, ни времени.

Никто не властен над ними.

Правда, ум и свобода – превыше всего, они в сердце твоем.

Никто не смеет погасить твоего сердца!