Война кукол (№3) - Кибер-вождь

– …в команду Мастерицы. Это мирная версия 3 с медицинскими навыками. Вероятно, после повышения квалификации вас включат в службу медицины катастроф и доукомплектуют Домкратом. Готовься.

И Этикет добавил то, без чего его слова в мозгу Стандарта остались бы просто версией:

– Это приказ.

Хиллари не проронил ни слова. Он смаковал в уме термины, которыми оперировал Этикет. Нейтральное «контингент» – обобщение, вобравшее всех схваченных баншеров. Никаких «семей» – вместо них «команды». Понятие выбрано верно – «семья» означает в первую очередь родственную связь, а команду объединяет цель – победа. В бою, в полете, в плавании, в спорте или в политике – безразлично.

Он не ошибся – у киборгов с нарастанием сложности задачи возрастает коллективное сознание. Этикет мыслит целевой общностью и уверенно распоряжается другими киборгами, чтобы составить оптимальную комбинацию, используя при этом знания, полученные окольным путем.

– Приказ понял! – кивнул Стандарт. Понял он и другое – его не спишут! Кибер-шеф и капитан – за него.

– Я счел возможным, – заговорил Этикет на обратном пути, – определить кадровое положение Стандарта, исходя из…

– Не комментируй, это лишнее. Безобидная семейка, а в случае чего Домкрат не даст ему сорваться. Я думаю – не назвать ли и вашу группу командой? Тем более капитан уже есть.

– Это как бы синоним табельного звания «координатор», не более.

– Пожалуй, но Ветерана так не называют.

– Возможно, слово «капитан» подчеркивает степень ответственности.

– То есть думать умеют все, а принимает решение один.

– Как у людей. Одинаковых не бывает; где двое – там один уже главный, потому что он умней.

– Или сильней.

– Сильнее всех у нас Домкрат. Но вздумай он командовать, то скоро обнаружил бы, что решения принимаются у него за спиной.

– Главное, Этикет, чтобы решения не принимались за МОЕЙ спиной. Однажды мы об этом говорили; повторить не помешает.

– Тогда мы действовали в чрезвычайной обстановке, босс. Я учел все ваши возражения и, как видите, не скрываю того, что мог бы скрыть.

– Значит, по вашему ранжиру я ростом выше капитана. Ну да, я же виртуальный полковник…

– Дело не в звании. Генералу Горту я бы ничего не сказал.

– И какой же чин у вас следующий за капитаном? Кому вы, капитаны – а я подозреваю, что ты не одинок, – подчиняетесь как старшему?

– Этот чин еще никому не присвоен, – Этикет остановился первым, заставив тем самым остановиться Хиллари. – Им могли бы обладать вы, босс. Если бы сумели.

– Что, у меня есть необходимые достоинства?

– По-моему, да.

– А что другие капитаны? – Хиллари понял, что впервые прикоснулся к чему-то огромному, тайному, превосходящему значение его книги.

– Они разделяют мое мнение.

На запасной лестнице нет электронных ушей и стеклянных глаз; двое на площадке между этажами как бы выпали из мира.

– И как звучит этот титул? Король Роботов?

– Вождь.

– Слишком громко для управляющего несколькими группами киборгов.

– Не следует рассматривать группы как нечто разрозненное. Все однородное образует единство. А единство, соразмерное понятию «вождь», называется – народ.

– Двенадцатая Раса…

– Нет, босс, мы – не люди. Заявить о себе как о расе было бы чересчур самонадеянно. Но как общность мы существуем.

– Черт! – вырвалось у Хиллари. – Вы что, не могли из себя выбрать самого головастого?!

– Есть Законы. Согласно им, Вождем может быть только человек. Но это звание надо заслужить. Оно возникает при полном доверии без рассуждений. Вождь обязан отвечать ожиданиям своего народа, он должен быть атакующей силой тех, кого возглавил. Таковы наши требования, мистер Хармон. Вы в состоянии их выполнить? Мы не ждем немедленного ответа.

– Положим, – Хиллари в напряжении глядел на Этикета, – это случится. Но какие цели вы ставите перед собой? В конце концов, Первый Закон можно истолковать и как политическую программу – благо людей, справедливый мир и все такое… Вы часом не собираетесь ради нашего счастья устроить революцию?

– Наш долг – служить и защищать. Изменение общества – дело людей. Но когда вы решитесь, мы будем рядом, чтобы вам помочь.

– Ну, конечно… – вполголоса, но резко отозвался Хиллари, делая шаг. – Должно быть, вы долго искали, кому вручить судьбу общества, – людям!.. Словно вы их не знаете – это лживые, жадные, злобные твари!..

– Да, босс, мне тоже приходило в голову, что тот, кто создал нас, был совершенней создавшего вас.

Хиллари не нашел, что ответить.

Он шел вверх по лестнице; мысли давили на виски, впору было сесть на ступени и обхватить голову руками, но звание обязывало идти – вверх и вперед, ступень за ступенью, преодолевая самого себя.

эпилог

Сочельник 254 г.

Каким бы комфортабельным ни был корабль, в космическом полете Хиллари не раз посещало ощущение себя песчинкой в беспредельном Ничто. Чувство это было особенно пронзительным, если являлось в промежутке между укладкой в гибернатор и первым вдохом снотворного газа, – ты один, ты ничтожно мал в холодной, равнодушной бесконечности… Но сейчас с Хиллари была Эрла, и мимолетный шок сопоставления микрокосма с макрокосмом не возникал.

Фото невесты пропутешествовало с ним на ТуаТоу, побывало на конгрессе по теории систем и теперь повторно выходило с Хиллари из межпространственного скачка.

«Мальтийский Крест», материализовавшись в недрах вспышки, похожей на цветок, сотканный из полярного сияния, замедлял ход, и гравиторы еле слышно пели, компенсируя перегрузки; покинув мир сжатого времени и плотной оранжевой мглы, корвет вернулся в трехмерную реальность; автоматика, поймав сигналы маяков, подтверждала: «Точка выхода соответствует расчетной».

Рядовым пассажирам «Мальтийского Креста» предстояло перейти на орбитальный лифт, а Хиллари с сопровождающими лицами – на военный бот. Тито Гердзи, как менеджер армейской делегации, добился доступа в радиорубку и все разведал еще до стыковки бота с корветом.

– Обычное десантное корыто, – разочарованно докладывал он Хиллари, когда они собрались у шлюза. – Садиться будем в Норд-Хайде, там ждет флаер из Баканара… Не лучший расклад, Хил.

Тито Гердзи явно не хватало торжественной встречи с оркестром, салютом, почетным караулом и Лоуренсом Гортом, чтобы тот по очереди прижал к своим орденам всех, вместе с Хиллари возивших на презентацию в высший мир новейшее достижение федеральной науки. Почестей на Хиллари сыпалось столько, что досталось и стоявшим рядом, – и вдруг на родине такая тусклая встреча!.. Наверняка Горт не прилетит в Норд-Хайд – очень ему надо высиживать в ожидании на северной транзитной базе.

Но светлое настроение Хиллари ничто не могло омрачить. В его кейсе лежал престижнейший диплом за «Основы робосоциологии», подписанный главой туанской Правительской палаты точных наук; туанцы обласкали Хиллари по полной программе – и очень жалели, что он, как сотрудник оборонного ведомства, не может переехать на работу к ним. А как хотелось бы переманить к себе основоположника новой научной дисциплины!.. Поздно – Горт успел повесить Хилу и Чаку по медали; Чака к тому же повысили в звании. «Ну вот, – вздохнул Чак, – с Этикетом сравнялся!»

На ТуаТоу, под невесомым белым сводом конференц-зала, Хиллари пережил момент восторга, выпадающий ученым раз, редко два раза в жизни. И Ленард Хорст, однокашник и вечный соперник, наконец утратил спесь и признал его победителем. В Городе его ждала подруга, красавица и умница, в «Персевале» – объятия Суванны Виная, в проекте – обожание и энтузиазм сотрудников, еще в мае сего года угрюмых и насупленных, и планы расширения на средства, выделенные подкомиссией. Гессенская премия по робопсихологии готова была упасть ему в руки, чтобы уравнять в заслугах с Карлом Машталером (вот бы и вручал ее сам Машталер!..). А где Гессенская премия – там звание профессора honoris causa[*]…

Все свершилось, все, что еще весной казалось невозможным. Варлокеры собрали миллион с лишним подписей, чем запустили механизм парламентской инициативы, и Григ Ауди протащил через конгресс «Закон об информационной базе мыслящих систем», где говорилось, что память высших киборгов не подлежит чистке, а лишь контролю отклонений. Сандра Вестон кипела ядом, а Энрик готовил к выпуску Тринадцатый Диск и документальный фильм о Хлипе. Консорциум GR-Family-BIC выиграл у аларков тендер в Северной Тьянгале. И самое невероятное – «отец» Банш освоился в проекте, восстановил «дочек» и смог расстаться с ними, найдя нужные слова для прощания.

Что такое перелет на десантном боте и пересадка во вьюжном, морозном Норд-Хайде, если впереди – рождественские каникулы?!

Салон бота был предельно компактен и эргономичен – высотой в рост звездного пехотинца в снаряжении, шириной для двух шеренг нагруженных амуницией бойцов; видавшие виды сиденья утоплены в стены, состоящие из бесчисленных ячеек для вещмешков, оружия и боеприпасов, кислородных аппаратов, биомониторов и вообще всего, дающего десантнику надежду, что до высадки он доживет. Хиллари был рад всему – даже смешанному запаху смазки, защитной пропитки и чистящей пасты. Он слушал бортмеханика, учившего его пристегиваться к креслу, – и кивал с улыбкой. Домой, домой! Пускай в Норд-Хайде хоть буран воет – это возвращение! Почувствовать не индуцированное, а земное тяготение, захлебнуться ветром пополам со снегом – великолепно!

Бот повело; казалось, пол и потолок перекосились. Желудок Хиллари подкатился к горлу, потом сжался. Они хотят показать штабным и штатским, как летают настоящие вояки? Ну, валяйте, парни! Мы не из хилых.

Кораблик подрагивал, тараня атмосферу. Тяжелой рукой Хиллари вынул из панели изогнутый стерженек с утолщениями на концах; микрофон прилип к уху, другой оказался у горла; иначе сквозь ревучий гул не докричишься.

– Алло, Тито! Как слышно?

– О'к, Хиллари. – Лицо Гердзи по ту сторону салона было настороженным и напряженным; он едва смог обозначить губами улыбку.

– Как думаешь, похожи мы снизу на вифлеемскую звезду?.. Там день или ночь, в Норд-Хайде?

– Говорит второй пилот. Сэр, на долготе Норд-Хайда сейчас 20.37. Облачность высокая и плотная. Так что вряд ли кто нас видит, кроме телеметристов. К тому же мы заходим со стороны моря. Полет проходит нормально. Уж внизу-то мы точно окажемся.

– Первая шутка на родной земле; спасибо.

– Рад стараться, сэр.

– Как насчет погоды по прибытии?

– Сплошной привет от Санта-Клауса. Ветер – 15 метров в секунду плюс осадки.

– Именно об этом я мечтал. Меня утомило туанское вечное лето.

К телу постепенно возвращалось чувство привычной тяжести; вот – взвыли планетарные двигатели.

– Добро пожаловать в Норд-Хайд, курорт для экстремалов! Приготовиться к посадке.

* * *

– Мне будет неловко войти туда, – бормотал Фанк, выбираясь из машины. – Тем более – вы их предупредили…

– Но когда ты вернешься, я им не сказал, – ответил, вылезая следом, мужчина в черном, с качнувшимся на груди нефритовым кулоном. – Полагаю, там все свыклись и с новым боссом, и с новым директором, а к тебе им не привыкать.

– Я – совсем не тот, кто покинул театр в апреле… Вы понимаете? Я не знаю, как меня примут.

– Нет смысла гадать – надо проверить.

«Большое рождественское шоу – 12 дней, – полыхало над входом в Фанк Амара. – Тайна жизни, чудеса, знамения и дивное рождение! Дети – бесплатно».

Переливался огромный настенный экран, выплескивая свет и фантомные объемы; Деваки превращалась в Майядеву, та – в Деву Марию, и вновь, а то из экрана шел прекрасный ребенок, протягивая руки к прохожим, и из ладоней его рассыпались цветы.

– Если это все придумал Хац, то он – законченный ассимилянт, – вполголоса заметил Фанк, пытаясь по фасаду определить, хорошо ли подготовлен театр к Святкам. – Насколько я знаю, его божества выглядят совсем иначе. Ему следовало подумать и о других разумных…

– Идем же, – позвал мужчина в черном.

Кассовый зал и вестибюль удалось проскочить незаметно, но в фойе!.. Там, увеселяя детвору, Донти жонглировал шариками, Бенита раздавала ангелочков, машущих крылышками, а Мика и Киута показывали свою фантастическую гибкость.

Шарики осыпались градом и покатились по полу; Донти сорвался с места, как снаряд из катапульты, с воплем:

– Фаааааааанк!!!

Ньягонцы обниматься никогда не лезли, ласки у них бесконтактные, но Донти был ребенком, а детям у ньягонцев позволялось все.

Донти не надо было подхватывать – он так оплел Фанка всеми лапами, что и втроем не отодрать.

Бенита завертелась – куда ангелов сложить?! – потом спохватилась и выкрикнула:

– Люди, Фанк вернулся! Позовите Хаца!

Публика в фойе смешалась, гомон заглушил музыку, лившуюся из динамиков, а над головами уже показался бюст Коэрана, разгребавшего дорогу длинными ручищами:

– Пропустите директора. Пожалуйста. Извините. Я прошу меня пройти!

– Фанк, автограф! Фанк, с тобой можно сняться? Дайте хоть потрогать! – не терялись взрослые посетители, обступив Фанка с повисшим на нем Донти, который ни за что не хотел выпускать экс-директора. Пробился и Хац – в теплом жилете и трико с подогревом.

– Ну, Фанк, здравствуй. Мы заждались. Ты насовсем, надеюсь?

– Га-га, он с нами, – басил Коэран, ощупывая Фанка здоровенной ладонью. – Будет работа!

Мужчину в черном сразу опознали как некое ответственное важное лицо; вопросы на него сыпались самые непосредственные, каких и Доран не выдумает:

– Это правда, что Пророк купил театр? Здесь будет храм или театр? А Фанк опять директор?

– Прошу минуту тишины! – агент высоко поднял ладони, а зычный голос его заставил окружающих замолкнуть. – Я отвечать не уполномочен. Вам все объяснит Фанк.

– Пожалуйста, на трибуну, – Коэран поднял Фанка вместе с Донти на плечо; он и не такие силовые трюки мог проделывать. – Ашшш!! Все слушаем!

Фанк огляделся – десятки, сотни любящих, любопытных, устремленных на него взглядов. Ждут его слова. Его – годами скрывавшего свою природу, жившего под угрозой разоблачения, в постоянном страхе перед шантажом Борова. Ни звука в упрек, ни знака отторжения, ни выкрика: «Эй ты, кукла!» Они приняли его, простили ему все и ждали, что он будет для них тем же, прежним Фанком. Иного они не хотят.

– Друзья, – проговорил он наконец, – я рад, что вы пришли к нам в театр…

– К нам, к нам, – кошкой урчал Донти ему в ухо и терся щекой.

– …и вдвойне рад, что могу снова служить вам как артист. Театром владеет Мартин Рассел; вы знаете, кто это. Директор – Хацирас, он вам хорошо знаком по сцене, и я ему целиком доверяю. А я… я буду кибер-консультантом…

Ответом был обвальный хохот.

– Да что в этом смешного?..

– Молчи! – тряхнул плечом Коэран.

– А петь ты будешь? – просунулся ближе паренек в возрасте между верой в сказки и первой любовью. – Петь с Диска? Пророк разрешил тебе?

Фанк поискал глазами агента; тот кивнул.

– Да, могу. Но без записи. И своим голосом.

– Гитару! – замахала руками Бенита. – Сейчас же!

– Что, прямо здесь? Я…

– Да, Фанки. Иначе я измучаю себя жестокой голодовкой, – шепнула Бенита с лукавством.

– Ты давишь на меня, злодейка!.. – прошипел Фанк.

Бегом принесли гитару; в фойе набились все, кто был в театре, и новые прибывали с улицы. Кое-как очистили круг для певца. Стойко терпели, пока он настраивал инструмент.

– Вот. Эта песня… она главная.

Много лет я скитался и спорил с судьбой,

Был от горя и радости пьян,

Но в назначенный час я на берег пришел —

Впереди расстилался туман.

Позади суета перекрестков и дней,

Боль измены и злые дожди.

Позади весь мой путь, что пройти я сумел, —

И великий туман впереди.

За туманной рекой,

За чертой роковой

Я найти свое счастье смогу.

По ту сторону сна,

По ту сторону зла,

На далеком, теплом берегу.[Б]

* * *

Черный ветер хлестал бот снежными вихрями, и те на нагретой обшивке обращались в водяную пленку, над которой трепетала пелена слабого пара; вода стекала по бортам и улетала с ветром, рисуя на плитах вытянутую мокрую тень приземлившейся машины. Густые, как ночь, сумерки ненастного позднего вечера висели низким куполом над Норд-Хайдом, но громадное, могучее сияние осветителей на башнях не давало тьме накрыть базу. За летящими потоками хлопьев, казавшихся прозрачно-серыми, виднелись горы пусковых станков, кубы ангаров, а у земли непрерывно двигались огни – у военного транспорта нет ни дня, ни ночи, ни праздников.

Телескопический трап и удобное место для посадки – привилегия генералов и делегаций VIP. Одевшись в стеганые куртки с капюшонами, пассажиры бота вышли в непогоду ждать перронный автобус – сбившись за шасси, спиной к ветру, задернув капюшоны до носа. Не там встали! Очень скоро их вытеснил на открытое место слоноподобный тягач – мигая проблесковыми вертушками, эта махина с трубным мычанием высунула бивни-захваты, и возвращенцы с ТуаТоу уступили натиску, а то забодает. Смеху и остротам не было конца: «Едва высадившись, они были раздавлены тупым снарядом», «Печальный конец триумфальной миссии», «В надгробной речи Лоуренс Горт сказал…». Чем еще греться и бодриться на продувном ветру?

Тягач утащил бот в пургу, и на какое-то время пятеро скитальцев остались одни в беснующемся полумраке. Но явился автобус – и они были спасены.

Здание вокзала в Норд-Хайде тоже оказалось насквозь армейским – простота, чистота и казенность. Штампуя отметки о прибытии в паспортах и медицинских сертификатах, серый киборг на пропускном пункте для приезжих объяснил, что флаер «Морион» (ура, свой!..) готовится к вылету, а пока надо посидеть в зале ожидания.

– Там стоит елка, – добавил он, словно хотел утешить невезучих путешественников, – а в буфете можно согреться.

Двое новоприбывших – по петлицам из инженерных войск, а на самом деле из разведки – сказали, что принесут выпивку на всех; как-никак Рождество, они не при исполнении, и комендантский патруль не станет придираться сейчас к необычно веселым офицерам.

Зал был воплощением военщины – на полстены федеральный орел над скрещенными саблями, а по периметру – эмблемы аэрокосмических войск, вот и все украшения; ряды одинаковых кресел и табло объявлений для пассажиров; указатели – «Туалеты», «Убежище», «Багажное отделение» – ярче, чем мишени на стрельбище.

Отправив багаж по трубе на досмотр и хранение, Хиллари, Гердзи и уорэнт-офицер в должности «ассистент докладчика» (тоже из разведки) пошли сквозь вытянутый в длину зал к центру, где почему-то скопились ожидающие. И причина, оказалось, не в елке, которую на Колумбии заменяла «роданидия иглолистая» чарующего лилового цвета, наряженная лентами, звездами и херувимами.

С каждым шагом по проходу между кресел Хиллари все больше убеждался, что вернулся прямиком в родной проект. Сперва «Морион», а теперь и Дымка собственной персоной. Распустив по плечам пышные волосы, в венчике нимба и какой-то воздушной хламиде с похожими на крылья рукавами, дочь Чары стояла у елки и громко читала нараспев:

В золотом расплаве солнце встает,

В холодном безмолвье утра.

Замерло все – мир скован льдом,

И кажется, что навсегда.

Девять месяцев стужи, а три – тепла

Мелькнули и тотчас прошли.

Выходит, что зло в три раза сильней

Добра и нежной души.

Но пусть торжествуют холод и мрак,

Пусть зло победно смеется —

Смотри! Горят золотые лучи —

Солнце вернется![Б]

Ее слушали офицеры, их жены и дети, кому выпала нелегкая участь ждать рейсового транспорта в такую ночь, – всего человек пятьдесят. Виднелось несколько синих курток и кепи – это сэйсиды; в иссиня-черных пальто и беретах – военные моряки. В другое время сэйсиды держались бы особняком, но сегодня – канун Рождества, и если ангел поет, то для всех, без различия.

– Сядем, – шепнул Хиллари, хотя был уверен, что Дымка их уже заметила, опознала его и с радара оповестила своих: «Здесь Кибер-шеф».

Позади и в стороне от елки стояла ширма из голубого нетканого материала с блестками, на легкой раме, какими пользуются уличные лицедеи в Городе. Дымка удалилась, развеваясь, под аплодисменты зрителей, а с другой стороны из-за ширмы вышел Этикет в серебряной короне, в мантии (то есть – в вывернутой наизнанку противолучевой накидке) и с посохом, в котором многие узнали щуп-миноискатель, но атмосфера мистерии заставляла верить, что это мантия и посох, и ничто другое. К лицу координатора была подвешена черная борода.

– Я царь Ирод, – грозно объявил Этикет, – я повелитель всех окрестных стран. Кто мне не повинуется? Я властвую, мне все покорно. Воины мои, солдаты вооруженные, предстаньте перед своим победителем!

С деланым маршевым топотом показались из-за ширмы Денщик и Ковш со скотобойными шокерами, в шлемах из кулинарной фольги и бумажных плащах.

– Царь наш, зачем призываешь, – спросили они хором, – что нам повелеваешь?

– Идите, истребите всех невинных младенцев.

– Пойдем и убьем! – громко ответили киборги, сделав «налево – кругом!»; когда они скрылись за ширмой, послышались выстрелы шокеров и приглушенные крики. Кое-кто из детишек начал всхлипывать и прижиматься к матерям.

– Всех ли убили?

– Всех, царь Ирод; одна Рахиль не дает свое дитя убить, а хочет твоей милости просить.

– Кто такая эта непокорная?! Привести ее тотчас сюда, передо мной поставить!

Вывели Чару в рубище из отрепьев, со слабо шевелящимся свертком на руках; она так его стискивала, что ясно было – не отдаст.

– Как ты смеешь, Рахиль, не давать ребенка бить моему верному воину?! – стукнул Ирод в пол посохом.

– Царь, помилуй – он у меня один-единственный и такой маленький, никому зла не сделал!

– Нет ему пощады. Воин, коли его!

Ковш сделал движение жалом шокера, будто кинжалом. Чара вскрикнула:

– Нет мне больше жизни, зачем жить и тосковать?!

А за ширмой запели в несколько голосов:

– Не плачь, Рахиль, не плачь напрасно!

– Отцвело его тело, душа уцелела! Бог примет дитя в свои руки – возьмет в жители райской обители!

Показалась Дымка, сразу начав звонко укорять:

– О Ирод! За твою злость придет гибель, сойдешь в ад кромешный на вечные муки!

– Нет меня сильнее, не устрашусь я никого! Я буду вечно царствовать и лютовать, соперника не зная! – бахвалился Ирод. Хиллари поймал себя на том, что не воспринимает актеров как своих киборгов; они словно принадлежали иному миру. Сейчас наступит расплата… И вот она – медленно ступая, появилась Лильен с белым лицом, в саване, с косой; голос зловещий, чуточку вкрадчивый:

– Я – Смерть справедливая и всемогущая, госпожа всего мира. Хватит тебе, Ирод проклятый, на свете жить; пора идти в черную обитель за страшные твои грехи.

– Ах, Смерть, погоди, дай мне час срока для прощания и покаяния!

– Поздно ты спохватился, окаянный. Не вечно тебе неповинных губить, не вечно чистую кровь лить. Нет тебе срока и на полчаса – вот тебе острая коса!

Удар. Уронив посох и пошатнувшись, Этикет попал в руки Маски и Косички в облике чертей; приплясывая и строя рожи, они увели Ирода под предводительством Смерти, а Дымка воздела руки:

– Темный владыка в ад провалился, светлый Младенец вновь народился! Слава в вышних богу, и на земле мир, и в человеках благоволение!..

Зал ожидания дружно зарукоплескал; особенно старались ребятишки, радуясь победе над злым царем и тому, что дитя в свертке у Чары вновь заворочалось и запищало. Хлопая, Хиллари встал – да, вон и Селена, сидит в первом ряду…

– …а нам, артистам, дайте от щедрот за представление! – Дымка поклонилась и пошла по рядам с тарелкой. Хиллари сунулся в карман и сообразил, что при нем нет наличных, одна карточка.

– Вам понравилось, мистер Хармон? – Дымка дошла и до него; лицо ее лучилось, но в улыбке пряталась наивная хитринка.

– М-да, весьма. Нравоучительно.

– Мы надеемся, что так. Мы старались.

Серые складывали ширму, команда Чары убирала реквизит. Селена поднялась с места, но с ней заговорили двое контрастных молодых людей, бледный рыжеволосый моряк и темнокожий сэйсид, и она не могла подойти ни к своим, ни к Хиллари, помахала ему издали рукой, и все. Зато рядом сразу оказался Этикет:

– Поздравляю с прибытием, босс.

– Это ты подстроил? Я не поверю, что совпадение случайное.

– Разумеется, нет. Все дело в точной координации и расчете по минутам.

– Значит, трюк с автобусом, который задержался…

– Вторая шутка на родной земле, мистер Хармон. Водитель автобуса…

– …и кибер на КПП, пославший нас сюда…

– Все они наши.

– Да, и пьеса неплохо отрепетирована. Как ты согласился играть Ирода?..

– Чара его попросила, – вмешалась Дымка; трое детишек тянулись прикоснуться к ее ангельским одеждам, а другие пятеро вились вокруг Лильен, Маски и Косички, хоть и побаивались их нарядов. – Гонорар мы делим пополам с солдатами. А сценарий написал нам дядя Фанк.

Кто же, как не он?.. Тихий, спокойный, скромный, но внимательный и умный затворник смог создать простую и до глубины души достающую притчу-напоминание. Memento mori[*]. Помни о смерти, Хиллари Хармон. В свой самый радостный час торжества помни, что ты – Человек и в вечность перейдут твои дела, творения и дети, тобой порожденные.

Селене никак не удавалось отделаться от ухаживаний офицеров; сэйсид по имени Готтард тоже летел в Вангер и обещал встретиться, когда будет свободен. Сейчас Селена уже не напоминала потерянную невротичку, какой была после плена, – глаза ее блестели, губы играли, жесты были полны живости. Хиллари нравилось, что представлять его проект в Вангере будет симпатичная девушка, а не начетчик армейских уставов, но не мешало бы выяснить, как определились у Селены отношения с киборгами, державшими ее на цепи.

Полезно и то, что она будет вдали от Фосфора. Болезненные привязанности – стойкие, от них нелегко избавиться; пусть ее странное чувство к киборгу утихнет в разлуке и сойдет на нет.

Дымка занялась детьми – уж очень тем хотелось, чтобы с ними поговорил ангел; Хиллари отвел Этикета в сторону:

– Ну-с, координатор, твои наблюдения? Коротко.

– ЦФ-7 инсталлировалась успешно; с Чарой и ее группой можно работать. Пока сказывается остаточная память у Косы и Лильен; их копии наложились на опыт войны. Чара ими командует здраво и крепко; месяца три с ними побудут двое наших, затем отчет – и, если все нормально, можно будет отозвать их в Баканар.

– Прочие группы?

– Меньше всего хлопот с Мастерицей. Дети Сумерек – более проблемные, с ними не заскучаешь. Фосфора после коррекции отправили, как вы решили, стажером на баканарский могильник отходов.

Это решение Хиллари и Этикет приняли вместе. Обслуга могильника – вся из киборгов, охрана – надежнейшая, и, что приятно, у Этикета там есть связи. Присмотр обеспечен круглые сутки – сервер могильника держит каждого киборга на луче и контролирует любое перемещение. Вытребовать Фосфора в проект для контроля можно за час.

Селена и Чара подошли к Хиллари одновременно, с разных сторон.

– Я так рада за тебя, Хил! Мы смотрели записи с конгресса; это было замечательно.

– Ох, Сель, со стороны всегда все выглядит чудесно. А каково мне было продвигать идею… оппоненты там ой какие маститые. И главное – ни черта не понимали в том, что я толкую!.. Как готовность, Чара?

– Мы прошли инструктаж и работали в центре детской реабилитации, – суховато ответила мать-одиночка. – По сводке, в Вангере нуждаются в социальной помощи около трех тысяч детей и подростков. А нас – всего пятеро…

– Справитесь; у вас есть наработка по наркоманам. Как Маска?

Бойкий Готтард вновь вышел на Селену с веселым зовом: «Сель, можно тебя на секунду?..»; это позволило Хиллари и Чаре побыть наедине.

– Я должна поблагодарить вас за то, что вы стерли у Маски воспоминания о войне. С ними ей трудно было бы вживаться в новый образ…

Хиллари не жаждал и не добивался благодарностей. И никому не докладывал, что Маска получила новый мозг взамен отданного Снежку, а из архива ее личности удалили память о конгрессмене.

О войне Маске расскажут другие.

– Это дело прошлое; не будем к нему возвращаться. Меня беспокоит направление ее мыслей – она и раньше не была усидчивой и смирной; что сейчас?

– ЦФ-7 не сделала ее паинькой. Порой проступает уличное воспитание; приходится одергивать.

– Я серьезно рассчитываю на ваш авторитет, Чара. Кстати, о представлении – затея стоящая. Будете продолжать?

– Все Святки; пусть к нам привыкают в Вангере.

– Успеха вам! Будут сложности – обращайтесь к мисс Граухен. Ко мне – в крайнем случае.

– У меня есть просьба, – Чара неназойливо помешала ему уйти. – О Гильзе. Мистер Хармон, ее разум цел в копии…

– Так, это вопрос финансовый, – голос Хиллари стал строже. – Я не намерен покупать ей тело, поскольку ни в коей мере не считаю себя ответственным за ее гибель. Айрэн-Фотрис тоже не пойдет на расходы ради ваших чувств. Рассчитывайте на себя. Если сделаете целевой взнос в размере стоимости тела с мозгом – я поддержу это. Зарабатывайте где хотите, но легально; источники дохода будут проверяться.

Слух у них отменный – нет сомнений, семейка прислушивалась, чтобы знать, что ответит босс на просьбу. Он уловил взгляд Маски – недоверчивый, исподлобья.