Глава 8. ХАРОН ЛЮБОПЫТНИЧАЕТ

Интересно: как на Земле уживаются разные национальные кухни? Индийская, немецкая, русская. На Казе синтет-кашу готовят всего одним способом. Правда, он-то как раз мне и не нравится.

Мы втроём – я, Николай Джонович и Визионер – сидели на верхней палубе Гавани, любуясь звёздами и лакомясь суши. Капитан и Визионер беседовали, я помалкивал. Гигантское помещение подавляло меня. Совершенно не представляю, зачем на космической станции нужен зал-оранжерея таких размеров. Да ещё и отгороженный от космического пространства лишь туманной дымкой силового поля. Показуха чистейшей воды. Наверное, для большого начальства. И чтобы на парады любоваться.

Николай растёр кусочек васаби, обмакнул сушину и отправил в рот.

– Страшный народ эти японцы, Сергей Дарович, – сообщил он, вытирая слёзы. – Вот и еда – вроде нормальная, а почитаешь названия – боже мой. Ика, сэмисаба, магуро дункан. Какие суровые люди были!

– Я в училище с одним фанатом каратэ учился. Мы с ним спорить любили. Раз поспорили, будто он названий всех ударов каратэ не знает. – Генерал подцепил палочками креветку и бросил в соус. – Я предложил ему показать «эби темпуру»[2].

– И?

– Показал. Оказывается, в двадцать втором веке был расцвет боевых искусств. Школы как грибы росли. Вот один шарлатан и создал новое направление каратэ, совершенно не зная японского. Взял меню в ресторане и год по нему учил людей.

Глаза Визионера обессмыслились. Сергей Дарович полез в эфиросферу. Мы ждали двух гостей: рунарха и человека, посланника Пелеаса. Оба задерживались.

– Мы видели рунархский корабль, – заметил Николай Джонович. – Он уже пришвартовывается.

– Пелеас расист. Он рунархов терпеть не может. А я, Николай Джонович, обещал императору, что к концу месяца справлюсь.

– Подчинить мантикору?

– В точности так.

Я нацелился на кусочек осьминога. Палочки выскользнули из пальцев и покатились по полу.

– К гостям, – сообщил Рыбаков. – Вилка – значит, придёт мужик. Ложка – женщина.

– А если палочки, то рунарх.

Джемитин – рунарх. Он пси-мод. Трансформация «харон» доступна лишь нашим соседям, людей-харонов не существует. Впрочем, так же как, например, рунархов-срединников. Хароны очень интересная модификация. Они живут вне времени, проникая одновременно в прошлое и будущее. Недалеко: минут на двадцать, не больше. Но этого обычно хватает, чтобы испортить им жизнь.

Симбу – больного протея, чьё сознание я встретил в Лоноте, – всё-таки доставили в Гавань. С ним сразу же возникли сложности. Всё-таки протеи – это вам не обычные корабли. От земных фрегатов и корветов, а также рунархских гептаресов и эннеров они отличаются, как шаровые молнии от попугаев.

Протеи собраны на основе нанотехнологии. Чтобы управлять ими, не хватит никакого компьютера. Единственный шанс – притянуть из Лонота сознание какого-нибудь чудища. Заставить дракона или мантикору почувствовать себя кораблём.

Единороги и левиафаны, мантикоры и архонты. К протеям нельзя относиться как к роботам. Если обычный компьютер «проваливает тесты», то протей болеет.

– Главное, без спешки, Андрей. До конца месяца ещё две недели. Сперва ты просто посмотришь на зверя. Он заперт в струне Клейна и неопасен. Затем на полигоне мы проверим его реакции. Если специалисты подтвердят, что поведение протея в границах допустимого, ты попытаешься войти в контакт. Не раньше.

– А как это: «в границах допустимого»? – поинтересовался я.

– Это значит – не расстреливает всё, что видит, из лучевых пушек.

– Понятно.

Мы прождали ещё несколько минут. Наконец лицо генерала просветлело.

– Наконец-то! Господа, рунарх Джемитин идёт сюда.

Я приготовился. Джемитин оказался типичным рунархом: бакенбарды, тяжёлая нижняя челюсть, глаза посажены далеко друг от друга. Одет в заросшую седым мехом симбионку. Это комбинезон такой. Но в целом ничего особенного.

Отличие я заметил позже. Мы, люди, всегда стараемся держаться вместе. А рунарх жил сам по себе. Словно кошка из сказки Киплинга.

– Где? – спросил он, не поздоровавшись. – Этот? – и кивнул на меня.

– Да. Присаживайся, душа Джемитин.

Фамильярное с точки зрения человека обращение рунарх воспринял как должное. Он уселся и после недолгих раздумий ответил:

– Спасибо. Правильно? Итак, добрая беседа и уважение между нами.

Рунархи не благодарят. У них не принято. Но Джемитин хотел быть вежливым.

– Добрая беседа, – отозвался Визионер. – Вот ученик Андрей, а это – его наставник Николай Джонович, – капитан вежливо склонил голову. – Джемитин, мы нуждаемся в твоей помощи. Дело касается больного протея. Ученик Андрей собирается вступить с ним в контакт. Протей опасен. Он принадлежит к морфу мантикора. У нас нет ничего, что могло бы противостоять его мощи и скорости. Единственный шанс – твоё предвидение будущего.

– Беседа наша неполна, – мягко возразил Джемитин. – Мантикоры – враждебный людям клан. Их покорность немыслима.

– Этот протей – особенный. Наши сотрудники уверены, что его можно подчинить. Андрей дал ему имя.

– Беседа наша неполна, – повторил рунарх. И добавил: – Тайны бесчестны моему духу. Кто этот ученик? Где истоки? Нет правды – нет помощи. Императорский Визионер, господин. – Последнее слово рунарх произнёс с особым тщанием.

Визионер и капитан переглянулись. Любопытство рунарха – его личная инициатива. Тевайзу наши тайны до лампочки. Другой рунарх, возможно, помог бы нам, ни о чем не спрашивая. Но Джемитину никто не мог приказывать. Как кошке.

– Зачем тебе? – не выдержал Сергей Дарович.

– Наша беседа неполна.

– Ладно, я объясню. Ученик Андрей встретил протея в Лоноте. Дал имя.

– Ученик на мифизическом плане. Чудовище-мантикора в услужении. – Рунарх прикрыл глаза. – Хорошо. Это знание достойно помощи. Беседа полна.

Визионер кивнул. Внешне он оставался спокоен, но я видел, какой ценой давался ему разговор. Рунарх пригладил бакенбарды и продолжил:

– Тайна за тайну: ожидание пилота бессмысленно. Ваш адмирал полон неодобрения. Обязанности пилота-погонщика-протеев велики и многотрудны.

– Откуда ты знаешь, душа Джемитин?

– Один из. Вы и ваши слова.

– Спасибо, – Визионер закусил губу. Обернувшись к нам, он сообщил: – Дело плохо. Мы договаривались с адмиралом, что тот пришлёт консультанта, пилота протеев. Похоже, Джемитин получил информацию из будущего. Пилот не придёт, надо отправляться в ангар.

Харон вцепился в мех симбионки и отчаянно дёрнул. Одежда пискнула. На глазах рунарха выступили слёзы. – Нет! Нельзя так! Время неполно!

– Он прав, – заметил капитан: – Если Джемитин видел будущее, то Пелеас скоро пришлёт сообщение. Мы должны его дождаться. Иначе нарушается причинно-следственная связь. Хароны к таким вещам относятся болезненно.

Несколько минут прошло в напряжённом молчании. Наконец пришло сообщение от Пелеаса. Визионер транслировал его так, чтобы видели все.

– Прошу извинить меня, – сообщил Пелеас, – но возникли осложнения. Господин Визионер, я обещал прислать эксперта по протеям. К сожалению, ничего не выйдет. Капитан Смит, пилот протея «Клэпси» был вынужден покинуть Землю, исполняя личный приказ императора. Я постараюсь найти ему замену в ближайшие же недели.

Мы шли по галерее, опоясывающей наклонную шахту арсенала. Шахта напоминала вывернутую наизнанку Пизанскую башню. Колоннада, балконы, причудливые картуши микросхем, пилоны управляющих пультов. В центре сплетённое из множества пульсирующих линий сияние. Это всё струны Клейна. Каждая заперта своим кодом и хранит в себе единицу оружия – от узкополосного «пожелай-жезла» до протея.

– На свет долго не смотри, – сухо предупредил Визионер. – Сядь возле шлюза и не путайся под ногами. Я разблокирую протея.

Вот, опять. Я, оказывается, под ногами путаюсь. А Джемитин? Вряд ли он что-то понимает в автоматике арсенала. И вообще, может, он рунархский шпион. А генерал выписал ему пропуск.

Я залез с ногами на диван и принялся демонстративно разглядывать стену. Николай сел рядом.

– Не дуйся, парень, – примиряюще заявил он. – На струну смотреть нельзя, она гипнотизирует. У нас всех стимул-блокада, нам ничего не будет. А за тебя Визионер беспокоится.

– Так и объяснили бы по-человечески, – буркнул я.

– Так и спросил бы по-человечески.

– А рунарха зачем взяли? Это же секретный объект.

– Джемитин говорит, будто без его присутствия в арсенале «время незамкнуто».

А, всё ясно. Только он, по-моему, листает.

– Да врёт он! Ему секреты наши нужны. Нашпионит, как последняя свинья и смоется.

Николай Джонович вздохнул:

– У каждого модификанта свои странности. Харон ещё не самый странный. Это ты ещё со счётчицами не разговаривал, когда они в «потоке».

Я вспомнил Галчу и помрачнел. Она-то ведь тоже станет счетчицей...

– Хароны видят ситуацию целиком. Все жесты и фразы собеседника существуют для них одновременно. Понятие движения в такой ситуации обессмысливается. Поэтому хароны не пользуются глаголами.

– А-а. А я слышал, будто Джемитин прыгает в прошлое и будущее на несколько минут.

– Не прыгает. Он живёт так. Размазан по ближайшим сорока минутам.

– Здорово.

Над плечом капитана виднелся зеркальный выступ. В нем на фоне сияющих струн Клейна отражался Рыбаков.

– ...стоять вон там, – объяснял он рунарху. – Мы смонтируем гравизахват и установку слежения. От вас потребуется немногое: в случае опасности включить аварийную систему. Гравизахват вытянет Андрея из-под носа у мантикоры.

Сияние притягивало взгляд. Со скуки я принялся разглядывать белый столб струны. Не до потери сознания, – что я, дурак, что ли? – а так. Надо же посмотреть, чем меня пугают.

На самом деле ничего особенного. Вы смотрели когда-нибудь в глаза своему отражению? Сперва хочется отвести взгляд, а потом настает оцепенение. Кажется, что отражение меняет форму: щёки раздуваются, глаза превращаются в уродливые дыры, наплывает туманная дымка. Так и тут.

– Гравизахват опасен. Силы ученика достаточны? – донёсся до меня голос рунарха.

– Более чем, – ответил Визионер. – Мы нашли его на Казе, в чумном бараке. Мало того – он умудрился заразить станцию...

– Ого! – В голосе рунарха прозвучало уважение.

– Да. Кусочек местной биосферы – крабик-бретёр. Одни из самых безобидных. Пока мы ликвидировали прорыв, погибло два человека.

Я рассмеялся. Он что, так шутит? Или у меня уже начались галлюцинации? Я поднялся с диванчика и пошёл.

– Эй-эй, ты куда? – Николай схватил меня за рукав.

– В туалет, – грубовато отозвался я. – Здесь есть?

– Да. Вон та дверь.

Я отправился в указанном направлении. Меня пошатывало. Мысли в голове плавали ватными комками. Рыбаков – хороший человек, думал я. Он сразу сказал, что протей может меня убить. А Пелеас – нет. Он юлил бы до последнего. Вот что значит честь. Или генерал просто боится потерять лучшего на Первом Небе срединника?

Дверь захлопнулась за моей спиной. Я не видел сияющего водопада, заполняющего шахту, но чувствовал его присутствие затылком.

Струна мигнула. Белое сияние сменилось алым, порождая новые ассоциации.

Я помню этот зал. В замке Грааля когда-то происходила мистерия; жар печей, картуши на стенах. Свечи. Кресла, занятые стариками-рыцарями.

Кажется я перебрал. Слишком долго смотрел на струну. Ох, ерунда какая...

– Андрей.

– Да, господин Анфортас?

Кафель за спиной. Сверкающие белизной писсуары. Пять лиц в зеркале: мятежник, монахиня, прячущий лицо отшельник, медитатор, демон. Сделав свои дела, я нетвердой походкой направился к выходу.

«Протей ничего мне не сделает, – билось в висках. – Он обещал. Я помню».

За дверью глухо звучали голоса. О чём-то упрашивал рунарха Рыбаков, а тот отказывался это сделать. Вот вступил растерянный баритон Николая Джоновича. Джемитин ответил чуть ли не ругательством.

Я отошёл от двери. О чём они могут спорить? Слов рунарха я не разбирал, но строй фразы не оставлял сомнений: «Моё время не полно» – вот что он говорил. Я прислонился виском к холодной поверхности зеркала.

Что же делать? Сумеречное состояние, в котором я находился, понемногу рассеивалось. Но выйти наружу я всё ещё не мог. Там пульсировал опасный свет. Там оставался рунарх, которому я не доверял. Раз, два, три, четыре...

Я досчитал до ста. Отражение в зеркале глядело испуганными глазами, но это было моё отражение. Лица из предсказания исчезли. Послышалось жужжание: из стенной ниши вылез сентибот-уборщик и принялся надраивать полы. Надо было решаться.

Я повернул ручку двери. Мембрана протаяла, и в уборную ворвался рассеянный бело-синий свет. На пол легла длинная тень. Чья это тень, я сообразил слишком поздно. Рунарх шагнул внутрь и быстрым движением руки зарастил дверь.

– Ученик Андрей, – сказал он. – Важно, очень важно! Ты – в ключевой точке.

Я попятился. Лицо чужака казалось мне дружелюбным. Он не выглядел ни иномирянским шпионом, которых я искал в общежитии, ни безумным монстром из стереатральных постановок. В волосах и бакенбардах рунарха застыли кристаллики инея. Меховая симбион-ка делала его похожим на Санта-Клауса.

– Уйдите, – сипло сказал я. – Я буду кричать.

– Зачем? – удивился рунарх. – Со слухом у меня всё хорошо. Да и дикция у тебя на уровне.

Сентибот деловито обнюхал ботинки рунарха и выпустил облако ваксы. Зашуршали щётки; робот-уборщик принялся за работу. Он не воспринимал харона врагом. Я же не мог себе этого позволить. За то время, что дверь оставалась открытой, я разглядел лежащего на полу человека. Визионера или капитана.

– Я вызову охрану. Вас немедленно схватят.

– И очень жаль. Добрая беседа необходима нам. Доверие к собеседнику – лучший выбор.

Джемитин уселся на пол, поджав под себя ноги. Иней на его волосах таял, превращаясь в капельки влаги.

– Твоё исчезновение некстати, ученик Андрей. Очень, да. Холодно как...

Видимо, это была кодовая фраза. Симбионка пискнула и принялась расти. Её седая шерстка удлинилась; рукава волнами набегали на руки; подол толчками полз к голым коленям рунарха. Джемитин хлопнул себя по плечу. Под его ладонью вспух уродливый нарост, голый, словно лишайная кожа. Нарост набух, а потом лопнул сразу в двух местах. Края верхней раны раздвинулись, и оттуда вылез глаз в сетке кровяных прожилок. Нижняя превратилась в рот чудовища.

– Эй, доходец! – скрипнула симбионка. – Лупай ушами мой хорей, гнилой поц. Ну?

– Что, простите? – растерялся я.

Симбионка сменила тон:

– Многоуважаемая, высокоучтивая монада Андрей! Соблаговолите внимать моим речам, ибо сие судьбоносно и сиятельно весьма. Для многих и многих.

– Не понимаю! – в отчаянии развёл я руками. – Что вы говорите?

– Ответ удовлетворительный. Во избежание развития взаимонедопонимания следует провести мероприятия по охвату сферы обмена информацией.

– Образчик твоей словесности, – проворчал рунарх. – Вариантов много, три оси вербальной структуры ясны, а где искомая точка?

Тут до меня дошло. Уродец пытался подстроиться под мой стиль речи. Он анализировал мой словарь и структуру фраз. Мне следовало ему помочь и сказать несколько слов.

– Что с генералом? – спросил я.

– Он жив, – откликнулся уродец. – Его спутник – тоже. Душа Джемитин исказил ход времени и создал парадокс. Я опечален, ученик Андрей: он умрёт, как умирают хароны. У нас мало времени. Говори!

Словно в подтверждение его слов, под потолком щёлкнул обогреватель. По ногам потянуло холодом; мембрана не могла сдержать стужу с той стороны.

– Что вы с ними сделали?

– Моя жизнь – облако времени. Моя смерть в раннем – это парадокс. Энергоёмкий парадокс. Он важен.

– Ты был в Лоноте, – заговорил уродец. – Видел утерянное Морское Око. Скажи, где оно? Кто ещё о нем знает?

– Да не скажу я вам ничего! – заорал я. – Убирайтесь, сволочи. Это наша станция! Мы вам войну объявим!

Не помню, что я там ещё кричал. Наверное, глупости разные. Но уж очень меня всё это разозлило.