Грааль никому не служит

Вёл их загорелый мужчина с коротко стриженной бородкой и ярко-синими глазами. Он отдал приказ, и арбалетчики, идущие второй волной, нацелили оружие на Итера.

Красный рыцарь нисколько не смутился.

– Белэйн! Ты вовремя, бродяга. Смотри: отщепенец угрожает твоему гостю расправой, а ты и в ус не дуешь!

Предводитель лонотцев опустил шпагу. Те же глаза, тот же нос, что у Иртанетты... Принцесса проскользнула меж гвардейцами и стала поближе к отцу.

– Что, съел? – дерзко выкрикнула она Итеру. – Это тебе не с девчонками воевать!

Итер лишь усмехнулся в ответ.

– Покинь нас, Ирта, – сухим бесцветным голосом произнёс Белэйн. – Потом поговорим. – Он отыскал меня взглядом, и добавил: – Вы, юноша, составьте компанию моей дочери. Прошу вас.

Я напрягся. Вот так так!.. Дошло до самого интересного – и нас побоку.

– Сир Белэйн, – вступился за меня Анфортас. – Думаю, парень достоин того, чтобы услышать продолжение этой истории.

– Сир Анфортас, – в тон ответил король Лонота. – Думаю, вам было бы неприятно, начни я распоряжаться в замке Грааля. А впрочем, будь по-вашему. Маллет, проводите Её Высочество в покои королевы.

Следопыт и принцесса ушли.

– Ваше Величество, – заявил Итер. – А я-то к вам по-соседски заглянул, с подарками. Как-никак, праздник у вас! Дочурке четырнадцать стукнуло.

Он обернулся к своим солдатам и прищёлкнул пальцами. Арбалеты в руках стрелков дрогнули, но Красный рыцарь не обратил на это внимания.

– Эй, бездельники! – крикнул он. – Несите дары Белэйну Лонотскому от сира Итера!

Повинуясь его знаку, четверо верзил сорвались с места. Вскоре они вернулись, держа на носилках огромный ящик, покрытый чёрным бархатом. Итер со смешной торжественностыо стянул ткань. Ящик оказался звериной клеткой. В ней за толстыми стальными прутьями скалил зубы кот. Тот самый, из моего видения. Рыжий наглый зверь, большой и сильный.

От обычного дворового мурзика его отличали кожистые крылья да хвост – голый, членистый, блестящий, как у скорпиона. На конце хвоста хищным крючком изгибалась колючка.

– Мантикора! – выдохнула толпа.

– Котёнок мантикоры, – подтвердил Анфортас и с горечью добавил: – Итер, ты окончательно потерял честь. Мантикора – гербовое животное Лонота. Твой дар – тяжкое оскорбление сиру Белэйну.

– Что ж, – развёл руками Красный рыцарь. – Чем богаты, тем и рады.

Король Лонота кивнул:

– Отнесите подарок в бестиарий. Устройте получше, так, чтобы зверь ни в чём не знал недостатка.

Перед тем как уйти, Красный рыцарь сказал мне с усмешкой:

– Чужак ты, чужак... Встретимся ещё с тобой, обещаю. – Глаза его стали жёсткими. – Когда вернёшься – Визионеру о звере ни слова! Он слишком дорого мне достался. А для верности я тебя прокляну.

* * *

Чувствовать себя ненужным тяжело. К счастью, сир Белэйн обо мне помнил и послал Герцелойну помочь мне. Сам я идти не мог, поэтому розовая дама поймала первого попавшегося слугу (им оказался конюх) и заставила нести меня. Безответный детина даже и не подумал возражать.

Настало время позора и мучений. Лучше бы я один мыкался, ей-богу! Пока мы шли, она успела раз триста назвать меня «деточкой», «бедняжкой» и «милым ангелочком». От её щебета звенело в ушах; она всем рассказывала мою историю. По её словам, выходило, что Итер спьяну решил покуражиться над ребёнком и зверски меня поколотил. Особенно раздражало это дурацкое «поколотил». Просто Андерсен какой-то.

К счастью, Герцелойну почти не слушали. У всех хватало своих дел. Охая и ахая, она доставила меня в клетушку возле покоев фрейлин. Там конюх уложил меня на перину и сбежал. Я остался один на один с Герцелойной и застенчивой длинноносой целительницей.

Дела мои ухудшились. Нога распухла как бревно. При малейшем прикосновении мышцы рвала острая боль. Лекарка, не долго думая, вспорола штанину. Ух, как я выл!.. Посовещавшись, дамы облепили разбитое место едко пахнущей мазью и обмотали полотном. Мне выдали хлебец, жареную перепёлку, кружку глинтвейна и оставили одного. Я сидел в кровати, закутанный в одеяло, пил вино и смотрел на закат.

Солнце зашло удивительно быстро – словно рухнуло за крыши домов. Я смотрел в окно, а в горле стоял ком обиды. Где-то гремела музыка, слышались хохот и пение. За дверью проходили люди, чаще всего женщины. Они смеялись и обсуждали всякую свою бабскую ерунду: платья и кавалеров. Ох, как тоскливо... Я принялся мрачно жевать, запивая, куропатку вином.

Вино я пробовал с опаской. Из книг и фильмов я знал, что напиться в первый раз – приключение то ещё. Как оказалось, боялся я зря: глинтвейн на меня не подействовал. Наверное, иллюзис сам по себе наркотик и вино в нём не опьяняет.

В дверь постучали.

– Да! – крикнул я с набитым ртом. – Можно!

– Адвей, ты здесь? – Иртанетта заглянула в каморку. Увидев меня, она обрадовалась: – Адвей, слушай... Мне тут... В общем, спасибо тебе за всё.

Она вошла, торопливо пряча у изголовья кровати какой-то пакет. Я смутился. Не люблю, когда хвалят или благодарят. Особенно задело. Кроме того, та Иртанетта, что пришла меня навестить, ни капельки не походила на девчонку-сорванца, которую я встретил утром.

Наверное, я влюбился. Понимаете, платье, причёска – это неважно. Что, я красивых девчонок не видел? У нас в интернате, когда Основание, они так наряжаются! Нет. Просто сама Иртанетта стала другой.. Более взрослой, что ли.

Глядя на меня, она нахмурилась:

– Послушай, Адвей... Ты так смотришь на меня. Что случилось?

– Ты красивая, – сказал я.

– А ты – станешь срединником. И скоро покинешь нас. Я попрошу папу, чтобы он задержал утро. Помнишь, что обещал мне?

Я посмотрел с недоумением.

– Я стану твоей дамой сердца, бестолочь! Не смей отказывать.

Мы расхохотались, и всё стало на свои места. Мы вновь могли шутить, дурачиться, болтать о всяком разном – как прежде.

– Кто такой этот Красный рыцарь? – спросил я. – Почему вы его так боитесь?

– Это старая история. Давай, я расскажу позже, когда уйдём отсюда.

– Уйдём? Куда?

– Ну, понимаешь... Мой отец попросил, чтобы я тебя увела. Люди Итера умеют расспрашивать, особенно Играйс. А на Герцелойну полагаться нельзя: она тщеславна, как сто павлинов. Скажи ей комплимент, похвали причёску, платье – и она выложит все дворцовые тайны.

– Иришка, я не смогу идти – у меня нога разбита. Такие ушибы знаешь, сколько лечатся? Мне однажды на хоккее клюшкой врезали – неделю лежал.

– «Хоккей» – это что? А впрочем, неважно...

Она присела рядом со мной. Нашарила больную ногу, сдавила сквозь одеяло, так, что я ойкнул.

– Сиди, не ёрзай, – предупредила она. – Я попробую вылечить. Меня учили небольшие раны затягивать.

Ничего себе небольшие! До интерната я знал одну девчонку, которая транс-рэйки занималась. Но только она, по-моему, больше о вселенской гармонии болтала, чем лечила.

Я откинулся на подушки. Раненая нога ощущалась болезненной горячей колодой. При малейшем движении мышцы ныли. Начала ли Иртанетта что-то делать или нет, я не знал. Скоро я почувствовал, как в больном месте возник сквознячок. Или нет – потекла вода. Ощущение было приятным; я лежал и не шевелился, боясь спугнуть. Течение становилось сильней и сильней, вымывая боль.

– Вот и всё, – донёсся до меня голос Иришки. – Полностью не вытянуть: там синяк, он через два дня сойдёт. А ходить ты уже сейчас можешь.

Я согнул ногу в колене. Действительно: боли почти не ощущалось.

– Спасибо, Иришка!

– Тебе спасибо, – таинственно ответила она. Достала из-за кровати пакет: – Здесь одежда, тебе должна подойти. И вот ещё. – Рядом с одеждой появилась коротенькая лёгкая шпага в серо-жёлтых ножнах. – Когда мой папа был мальчишкой, он фехтовал ею. Теперь это твоё оружие.

– Я же не умею! – испугался я. – У нас в интернате военные игры запрещены.

– Неважно. Переодевайся, я отвернусь. Нам надо спешить.

Я торопливо распотрошил свёрток. Одежда была подобрана по размеру, разве только рубашка чуть широковата в плечах. Коробочку с бретёром я на всякий случай переложил в кошель, притороченный к поясу.

– Всё, готов, – объявил я, пристёгивая шпагу.

* * *

Итер враждовал с Белэйном давно. Ещё до рождения Иртанетты. Говорят, рыцари сцепились из-за её матери. Потом случилась история с замком Аваниль... прямо скажем, нехорошая история. Кто прав, кто виноват, так и осталось неизвестным. Да и к чему лишние разбирательства? Замок стал собственностью сира Белэйна. Иртанетта говорит, что законно.

Примерно тогда и началась чертовщина. Итер исчез на несколько лет и появился вновь – но уже в обличье Красного рыцаря. Одновременно с этим король Анфортас получил свою загадочную рану.

Никто не знает, как всё связано друг с другом, но... говорят, Красный рыцарь что-то такое сделал. Наколдовал, может? В общем, он стал неуязвим. А Король-Рыбак с тех пор чахнет, и вместе с ним умирает его земля. Спасти её может лишь исполнение пророчества.

– Пророчество, пророчество... – пробормотал я. – Все о нём говорят. Что оно такое?

– Извини. Тебе нельзя знать.

– Совсем?

– Совсем. Знаешь что? Папа просил отвести тебя к подземной реке. Там будет ждать Анфортас. Давай пока заглянем в бестиарий, посмотрим на зверей? И на котёнка тоже. Нам всё равно по пути.

– Давай, – обрадовался я.

Котёнок занимал мои мысли с того момента, как я его впервые увидел. Было в нём нечто чуждое этому миру. Чуждое – и вместе с тем близкое мне. Не удивлюсь, если мантикору послал Визионер.

Фонарь качнулся в руке Иртанетты:

– Не отставай, Адвей. И не пытайся никуда сворачивать. В наших подземельях много ловушек, пикнуть не успеешь – накроет. И вот ещё... Поменьше болтай о том, что увидишь. Лонотские подземелья – это тайна.

– Я не трепло, – просто ответил я.

– Я знаю.

Иришка подошла к пыльному рыцарскому доспеху и коснулась стальной перчатки. Рука девочки покрылась тёмными полосами; латы заблестели чёрно-зелёной эмалью.

– Грязные какие... – ошарашенно вымолвила Иришка. – Фу-у!

Она надавила на перчатку. Та не поддавалась.

– Помогай! – И мы вместе навалились на рычаг. Что-то заскрипело. Часть стены поднялась до половины и замерла.

– А я думал, что за потайными ходами ухаживают... – протянул я.

– Вообще-то ухаживают, – Иришка с сомнением смотрела на перепачканную ладонь. – Но Маллет в последнее время всякой ерундой занимается. Только не своими прямыми обязанностями.

А следопыт Маллет не так-то прост, подумалось мне. Оказывается, он отвечает за секретные переходы замка... Времени оставалось мало: стена поехала вниз, и принцесса торопливо толкнула меня в проём. Сама нырнула следом. Вышло это неловко, так что мы столкнулись лбами.

– Неуклюжий, – фыркнула она.

– А сама-то!

На стене прыгали гигантские тени от фонаря. Изогнутая каменная лестница уходила вниз. В воздухе витали ароматы старого кирпича, трухлявого дерева и мокрой шерсти. Было весело и чуть-чуть тревожно.

Внизу зверинец, – понял я. Бестиарий. Словно подтверждая мои мысли, из-под земли донеслось глухое рычание. Иртанетта храбро двинулась вниз. Её каблучки застучали по ступеням.

– Ир, – позвал я. – А кто такой Анфортас? Где его Королевство?

– Никто не знает, – не оборачиваясь, отвечала девочка. – Он бродит где угодно и может любого отвести в свой замок. А если не захочет – фиг ты его найдёшь. Анфортас говорит, что его страна повсюду. Надо лишь смотреть повнимательнее.

Вновь загадки... Лонот находится в иллюзисе – искусственной реальности, созданной Визионером. А что же страна Короля-Рыбака? Иллюзис в иллюзисе?

– Я думаю, замок Грааля действительно где-то неподалеку, – продолжала Иртанетта. – Просто его прячет какое-то волшебство. Сам посуди: из Лонотского замка в Аваниль можно попасть за три дня. Из Аваниля в Блэгиль – за четыре. Я посчитала, что из Лонота в Блэгиль путь должен занимать никак не больше недели – дороги везде ровные и прямые. Но на самом деле приходится тратить чуть ли не дюжину дней! Понимаешь? А отец говорит, что всё это глупости и чтобы я не забивала всякой ерундой мозги!

Я покачал головой. Со взрослыми всегда так. Попробуй им докажи! А всё-таки интересно... Кратчайшая дорога из одной точки в другую всегда прямая. Почему же король не хочет проверить, куда исчез кусок его королевства?

Я представил картинку. Три замка, соединённые напрямую дорогами: Лонот, Аваниль и загадочный Блэгильский замок. Треугольник. А одна сторона этого треугольника прогибается внутрь, потому что её теснит невидимая страна Анфортаса.

Я вздохнул. Скоро я покину Лонот, и все его тайны потеряют смысл. Сбудется туманная угроза Визионера. Интересно, что случится? Как я вернусь?

– Тс-с! – прижала палец к губам Иртанетта. – Мы пришли. Не грохочи так, а то зверинец перебудишь. Господин Биггль по головке не погладит.

– Биггль?

– Да. Смотритель бестиария.

Мы вступили в огромную пещеру. Шаги наши эхом отдавались меж стен. Льдисто посверкивали сталактиты; малейшее движение фонаря бросало на их грани гроздья праздничных огней.

Вмурованные в стену стальные прутья отделяли узкую тропинку, на которой мы стояли, от мира чудовищ. На миг мне показалось, что это мы находимся в клетке, мы, а не они, – и звери смотрят на нас равнодушными скучающими очами. Я схватился за рукоять шпаги.

– Порождения ночи... – пробормотала Иришка. – Они спят, но могут в любой миг проснуться.

Первую клетку заполнял кольчатый поток. Тускло отблёскивающее в свете фонаря тело перетекало из одной стены в другую. Казалось, нет ему конца и края.

– Змей Митгард, – пояснила принцесса. – Смотреть на него не очень интересно: он живёт во всех бестиариях. Да и повадки у него скучные.

– Чем он питается?

– Ничем. Он просто существует. А вот гляди – драконы!

На самом деле дракон был всего один. Но он непрерывно изменял свою форму, становясь то трёхголовым Змеем Горынычем, то обрастая готическими шипами и пластинами, то вдруг выпуская усы и превращаясь в змея Востока.

– А там что? – я указал на затянутую паутиной пещеру.

– Арахна. Паучиха.

Чем эта паучиха так знаменита, что попала в бестиарий, узнать мне не пришлось. Иртанетта повела меня дальше. Мимо клетки с дремлющим сатиром мы прошли подозрительно быстро. Принцесса покраснела, как мак. Спрашивать, кто там прячется, я постеснялся.

Понемногу сталактиты разгорались собственным свечением. В их сиянии пещера раздвинулась. Мы увидели единорога, цербера, гарпий. Наблюдали за Роковым Волком Севера, ужасались мощи гекатонхейеров. Влюблённый в своё отражение василиск спал в обнимку с зеркалом. На загаженном насесте тосковал ангел.

Наконец мы остановились перед клеткой мантикоры. Рыжая бестия дремала, свернувшись калачиком, спрятав смертоносное жало под крылом. Во сне мантикора мурлыкала, словно музыкальная шкатулка.

– Смотри, – Иртанетта показала на дверь клетки. – Задвижка сломана!

Я пригляделся. Стальной засов, запирающий клетку, скручивался мёртвым червём, немного не доставая до петли. Достаточно легкого рывка, и дверь распахнётся.

– Не надо ничего трогать, – предупредила Иришка. – Сейчас разбудим мастера Биггля, пусть он что-нибудь сделает. Интересно, кто сломал засов?

Мы двинулись в обход испорченной клетки. Под каменным козырьком виднелась крохотная дверь – туда-то и вела меня Иртанетта.

– Главное – не шуметь и не паниковать, – объяснила она. – Мастер Биггль и не из таких передряг выпутывался. Он справится с любой тварью в бестиарии, кроме, пожалуй, Митгарда. Но с ним вообще никто не справится. Счастье ещё, что он мирный.

Я немного нервничал. Встречаться с головорезами Красного рыцаря не хотелось. Это лишь у Крапивина хорошо получается: пацан попадает в чужой мир и с ходу разделывается со всеми их бедами. Казнит тиранов, ломает Ящера... В жизни обычно по-другому.

Мы подошли к двери.

– Господин Биггль? – Иртанетта осторожно постучала. Никто не ответил, и она забарабанила сильней: – Господин Биггль, откройте! Это я, Иртанетта. У мантикоры сломана клетка!

Я потянул за ручку. Дверь распахнулась. Мы переглянулись и вошли внутрь.

Клетушка, в которой обитал смотритель, больше всего напоминала строительную бытовку. Грубые сосновые нары, поверх досок – тощий тюфячок да грубое солдатское одеяло. Стол, пара табуреток. На столе – оплетённая лозой бутыль, два грязных стакана и помятый жестяной чайник. Свисающий с потолка жёлтый камень наполнял комнату призрачным сиянием. Видимо, его света хватало для чтения: в углу комнаты стоял шкаф, заполненный книгами. Не легкими пластиковыми обложками, как у Визионера, а старинными, тяжелыми. Словно в исторических фильмах.

В каморке витал тяжёлый винный дух. Сам хозяин спал, скорчившись поверх одеяла, маленький, обмякший. Иртанетта тряхнула его за плечо – безрезультатно. Биггль всхрапнул, пробормотал что-то несуразное и спрятал голову под подушку.

– Кто же его так напоил? – недоумённо вскинула брови Иришка. – Ему же нельзя, все знают! Чудовища не переносят пьяных.

Я взял со стола бутылку, принюхался. В нос шибануло вонью гнилого винограда. Как такое пьют? И почему два стакана?

– Ириш, – я указал взглядом на стол. – Он не один пил.

– Точно.

Мы переглянулись. Предательский холодок разлился в животе. Кто-то из людей Красного рыцаря был здесь. Кто-то споил хозяина бестиария и сломал задвижку.

– Надо предупредить короля, – сказал я. Иришка помотала головой:

– Адвей, тебя ждет Анфортас. Это важнее! Я проведу тебя к реке, а сама вернусь.

Снаружи что-то загрохотало, послышались шаги. Я схватился за рукоять шпаги и замер. Раздался стук в дверь... даже не стук, царапание – словно напроказившая собачонка просилась домой.

Я вытащил шпагу. Иртанетта толкнула дверь и отпрыгнула мне за спину. За порогом валялся человек – коренастый, краснолицый, в широченных чёрных штанах и грязной белой рубашке.

– Господин Биггль? – удивлённо пискнула Иртанетта. – А... а на кровати кто?..

Я уже понял кто. Схватив принцессу за локоть, я бросился наружу.

– Не торопись, Адвей! – Красный рыцарь спрыгнул с нар и бросился за нами: – К Анфортасу тебе не успеть. Мои люди перекрыли все выходы.

Не слушая его, я тащил Иртанетту к тропинке. Итер не врал: среди клеток маячила сутулая фигура Играйса. Ещё один солдат караулил у дальней стены пещеры. На карнизе скучал арбалетчик в вишнёвом плаще.

– Как видишь, я не забываю обид. – Итер остановился на пороге клетушки. Потыкав лежащего Биггля носком сапога, он вздохнул: – Обабился старик. Пить разучился... – И добавил, глядя на меня: – Здесь свидетелей нет. Твоим друзьям отщепенцам никто не донесёт. К утру ваши трупы обнаружат; найдут пьяного смотрителя и раскуроченную клетку. Король огорчится, конечно, – гербовый зверь растерзал принцессу и ее дружка... Но все мы смертны.

Красный рыцарь шагнул ко мне. Я попятился.

– Какой же ты мерзавец, Итер! – воскликнула Иришка. – Ну ты и сволочь!

– Почему? – удивился он. – Я всего лишь продолжаю прерванный поединок. – Он шутовски отсалютовал принцессе шпагой: – У твоего дружка теперь есть оружие. А за свои слова надо отвечать.

Итер двинулся в обход тропинки. Я замер в неуклюжей боевой стойке, пытаясь отгородиться от Красного рыцаря клинком. Ни дома, ни в интернате я не играл в войну. Мама считала поединки дикостью, анахронизмом. В фильмах, которые я смотрел, коэффициент жестокости стоял на минимуме, так что боевые сцены превращались в балет.

Иришка сжалась в комок, сложив ладони лодочкой у рта – так, словно ей было холодно. Взгляд её сделался тоскливый, беспокойный.

– Прошу, – Итер отбросил грязно-серый маскировочный плащ и остался в алом камзоле. Мы скрестили шпаги. – Друг мой, – мягко упрекнул рыцарь, – держи оружие ровнее. Я могу зарезать тебя первым же ударом, а это неинтересно.

Я выровнял острие, направив его в горло Итера. Мы стояли, глядя друг на друга: он с интересом, я – с ужасом. Что же он медлит?

Лязгнул металл. Рукоять шпаги вырвалась из моей руки. Заныла ладонь. Иришка ойкнула, зажмуриваясь, и отступила на шаг назад.

– Подними, дружочек. И запомни: «они крепко сжимали оружие в руках» – плохая метафора. Расслабляй кисти.

Моя шпага лежала рядом с тропинкой. Я потянулся к ней, настороженно следя за рыцарем. Он не нападал. Подобно коту, что играет с мышью, Итер наслаждался моей беспомощностью.

– Туше! – Шпага вновь вылетела из руки. Как и в прошлый раз, я не смог уследить за движением Итера. – Мягче держи рукоять. Следуй за клинком.

Это повторялось вновь и вновь. Мой противник наслаждался жизнью. То он сетовал, что мне тяжело дышать, и я медленно двигаюсь (это стоило мне всех пуговиц с рубашки), то принимался подравнивать мою причёску. Фантазия его была неистощима. Когда он попытался перерезать пояс моих штанов, я отпрыгнул. Лезвие скользнуло по завязкам кошеля, и коробочка с крабом покатилась по камням.

Бок ожгло болью.

Глава 4. ЭТА ЖИЗНЬ

Первые несколько часов после наркоза – это всегда страшно. Говорят, что у нас на Казе медицина отсталая. На богатых планетах операции делают под гипноконтролем: это когда потом ни голова не болит, ни тошноты нет. Не знаю. Так тяжело просыпаться мне ещё не приходилось. Даже когда мне мениск чинили – после хоккея на скалах.

Свет в палате горел едва-едва, но всё равно глаза слезились. Над ухом жизнерадостно пиликал эскулап. Меня тошнило, тело казалось раздутым, словно баллон аэростата. Страшно хотелось пить.

Моё пробуждение сразу же заметили. Появилась пожилая медсестра, отключила дурацкую пиликалку и обтёрла мне лоб холодным мокрым полотенцем. Здорово! И пальцы у неё – тёплые, ласковые, как у мамы. От их прикосновения даже боль поубавилась.

– Ожил, путешественник? – добродушно осведомилась она. И добавила: – Лежи, лежи, подниматься тебе никак нельзя. Говорить – тоже. Сейчас тебя доктор посмотрит. Потом придёт его превосходительство, тогда всё и расскажешь.

Я успокоился. Может, и не провалил я экзамен? Иначе стал бы Визионер со мною разговаривать. Передал бы через какого-нибудь лейтенантика – мол, так и так, ты нам не подходишь. Счастливо оставаться.

Но всё равно тревожно... А вдруг у них так положено? И о провале должен сообщать сам генерал? А потом Каз, интернат... Даже если меня не отправят в Лачуги – как я буду жить, зная, что ничего путного из меня не вышло?

Появился доктор. Доктор хороший дядька, только задумчивый. Он попросил называть его Алексеем Львовичем, а потом стал задавать вопросы. В основном спрашивал, как я себя чувствую. Посадил на меня жука-анализатора, а сам принялся что-то быстро-быстро набирать на листе пластика.

– Алексей Львович, – спросил я, чувствуя себя совершенно по-дурацки. – А что со мной было-то? Как я сюда попал?

– Ничего особенного, – ответил врач, не отрываясь от листков. – Спонтанный мифизический переход. Похоже, у тебя аллергия на менторекс. Ты больше суток без сознания провалялся, а всё из-за... – Тут он спохватился. – Знаешь, я тебе рассказывать ничего не буду. Придёт его превосходительство и всё объяснит.

Я откинулся на подушки. Вот всегда так: чуть серьёзное – сразу: потом, потом! Ну и ладно, больно надо...

Алексей Львович защёлкнул на моём запястье холоднющий браслет из белого пластика, подключил к эскулапу и ушёл, пожелав скорого выздоровления. Эскулап тоненько заурчал. По руке побежали мурашки; я почувствовал, как под кожей что-то перетекает. Когда Иришка лечила, было похоже. Только у неё это получалось мягче, нежнее. Как-то более по-человечески, что ли?.. Эскулап гудел, а меня дергало – так во сне бывает, когда снится, что проваливаешься в пропасть.

Я и сам не заметил, как прошла головная боль. Усталость и ломота в теле исчезли, на лбу выступила испарина. Я уже почти собрался вздремнуть, как пришёл генерал Рыбаков.

Он нисколько не походил на Визионера вчерашнего – таинственного, с замашками волшебника-Тени из старого фильма. На нём были мешковатый свитер и брюки из немнущейся ткани. Генерал уселся рядом с кроватью и долго меня разглядывал.

– Далеко путешествовал? – наконец спросил он.

– В Лонот.

Визионер присвистнул:

– Повезло тебе. Ну, рассказывай: когда тебя утянуло? В смысле – когда ты понял, что ушёл в мифизический план?

Я растерянно заморгал:

– В какой? Нефизический?

Теперь удивился генерал:

– Вы разве в школе этого не проходили?

Пришлось объяснить, что у нас на Казе обучение специализированное. На острове из нас растили администраторов, счетоводов, управленцев. О том, что происходит на Первом и Втором Небе, мы узнавали из выпусков новостей и фильмов, большей частью фантастических.

– То есть физику вам давали в урезанном виде, так?

Я смущённо кивнул.

– Ну и ладно. – Визионер задумался. Потом хлопнул себя ладонью по колену: – Давай так: ты рассказываешь, что видел в Лоноте, а я отвечу на твои вопросы. Идёт?

Я кивнул.

– Вот и отлично.

...Сам бы я вряд ли сумел толком пересказать лонотские события. Но Сергей Дарович оказался превосходным слушателем. Время от времени он задавал вопросы, от которых события вспыхивали в памяти, словно картинки трехмерного календарика-сюрприза, если его повернуть. Когда я закончил, Визионер некоторое время молчал, собираясь с мыслями.

– Ты ведь не думаешь, что тебе всё привиделось? – наконец спросил он. – Да нет, конечно не думаешь... Лонот так же реален, как Земля и Каз. Может быть, даже реальнее.

И он принялся объяснять. Оказывается, Лонот – это нечто вроде параллельного мира, только запутанней. Всё, что я делаю или думаю, отражается на Лоноте. И наоборот.

– Ты когда-нибудь пытался толковать сны? – спросил Визионер.

Я помотал головой. В интернате нам запрещали рассказывать друг другу, что снилось ночью. Это считалось глупым и даже вредным. За это наказывали.

– Можно поступать по-разному, – продолжал он. – Например, представить, что люди, окружающие тебя, – это ты сам. Один – твоё беспокойство, другой – зло, которое ты боишься в себе признать. Твоя Тень. Лонотцы – это разные части человеческой психики. Твоей в том числе.

– И Иртанетта тоже? – не выдержал я.

– Да. Это сложно объяснить. Видишь ли, фемининная часть твоей души....

– Тогда не надо, – грубовато перебил я. – Не надо объяснять. Как-нибудь обойдусь.

Мысль о том, что Иришка – живая, весёлая – окажется формулой из учебника, была невыносима. Пусть уж лучше так... по-волшебному.

– А Красный рыцарь? – перевёл я тему.

– Каждый мальчишка рано или поздно должен победить своего Красного рыцаря. Выиграть решающий матч. Дать отпор негодяям. Не побояться сказать правду. Иначе ему не стать мужчиной.

Отчего-то Визионер сделался несчастным. Словно он о себе говорил в этот момент. Словно что-то когда-то упустил и сейчас страдает от этого. Я прикрыл веки:

– Ага. Знаю. Я ведь на озеро не просто так пошёл. Что я, дурак, что ли? За это Лачуги сразу. Просто Валька... ну, парень один у нас... сказал, что меня не примут в Орден. У нас Орден Белой Шпаги есть. Надо было принести крабика.

–Так это твоё животное в раковине сидело?

– Да. А что?

Визионер усмехнулся:

– Предупреждать надо, братец. Твой, с позволения сказать, талисман всю ванную паутиной затянул. Потомство вывел, охотничий сезон объявил...

Я почувствовал, как горят щёки. На станции искусственная гравитация, а крабики очень чувствительны. Вдали от родной планеты они паникуют и включают все резервы выживания. Головой думать надо, экзоразведчик! На прошлой же неделе фильм показывали. «Тихий омут на орбите венерианского ада» называется.

– Ничего, —утешил меня Сергей Дарович. – Ребята поразмялись. Боевая тревога по коду А-4. «Проникновение на борт чужой биосферы» – это не игрушки.

Успокоил, называется... Я совсем смутился:

– А скажите... Экзамен на срединника... я сдал?

– А сам-то как думаешь?

Ну вот, начинается...

– Если честно... Наверное, нет. Я же так и не добрался до замка Анфортаса.

Сергей Дарович хмуро кивнул. Мир сразу стал сереньким и тусклым. Отчего-то я не ожидал ничего иного. Он поднялся с табурета:

– Извини, Андрей. Жаль, что так получилось... Я постараюсь, чтобы тебя наказали не сильно. До Лачуг дело не дойдёт, обещаю.

Генерал уже стоял в дверях, когда я со спокойствием, удивившим меня самого, произнёс:

– Вот так всегда. Договаривались на честный обмен, а как дошло до самого важного – и в кусты!

Видно было, как напряглись плечи генерала. Медленно, очень медленно он повернулся ко мне:

– Андрей, я не понимаю... Ты считаешь, что я тебя обманул?

– Нет. Но вы не сказали всего. Что я видел в подводном зеркале? Как Лонот управляет моей жизнью? Кто такой Анфортас?

Вопросов было много. Они рвались из меня, словно пар из чайника.

– Ах вот о чём ты... – Его глаза остановились: Визионер через имплантат связался с эфиросферой. – Ладно, ещё минут десять есть. А потом я уйду: уж не обижайся. У меня и другие дела есть. И не жди, что я открою тебе государственные тайны.

– Тайн не надо, – обречённо сказал я. – Лучше расскажите про Лонот.

Он вновь сел. Наморщил лоб, собираясь с мыслями.

– Лонот... Лонот принадлежит не только тебе – всем людям. Война там может обернуться безумием и разрушением здесь. Ты убил Красного рыцаря – это как-то скажется на нашей жизни. Нам ещё предстоит выяснить как.

– А у других рас?

– Мы знаем только о рунархах. На мифизическом плане у них есть свой мир, подобный Лоноту. Но он устроен совершенно иначе.