Грааль никому не служит

Визионер покачал головой:

– Сомневаюсь. Скорее, Анфортас или рунархи. Ты говорил о них, пока я выводил тебя из сумерек.

– Но я не общался с рунархами! – запротестовал я. – Я отлично помню, как Итер, умирая, проклял меня.

– Да, да. Именно это и навело меня на мысль, что воспоминания фальсифицированы. Два слоя защиты, дружок: один вынуждает забыть о важных событиях, второй включается, когда взломан первый. Его предназначение – запутать следы. Поверхностный блок я снял, а глубже... увы! Ладно. Сейчас ты расскажешь всё, что помнишь. И не напрягайся. Если почувствуешь себя плохо, говори. Сразу прекратим это.

Я вновь принялся рассказывать о бестиарии. Повествование звучало сухо и правильно, как если бы вместо меня говорил кто-то другой. С каждым словом я видел картинку происходящего всё ярче и чётче.

Скрипит, покачиваясь, отпертая дверца клетки. Сухой и тёплый запах змеиных чешуек бьёт в ноздри, мешаясь с вонью машинного масла. Лицо Итера – маска в потёках киновари. Грубые стежки чёрной ниткой на алом камзоле. Ноющая боль в руке.

И ликующий вопль мантикоры. Мартовская песнь, гимн победителя.

Когда я рассказал о привычке мантикоры прятать жало под крыло, Визионер обрадовался.

– Да, да, именно так, – забормотал он, глядя в пустоту. – Деактивация инверсора... Дальше, – потребовал он.

Я рассказал о Граале, затем вспомнил разговор рунархов под дверью. Перешёл к мантикоре.

– Ты его Симбой прозвал? Ах да, припоминаю... – Рыбаков говорил отрывисто, глухо. Не обращая на меня внимания, он вызвал голографический терминал, потом, спохватившись, развоплотил его.

– Императорский дворец? – прокричал он в пустоту. – Адмирала флота Пелеаса. Да! Доложите, что Рыбаков! – Раскрасневшийся, взволнованный, он напоминал управленца из анекдота, который в эфиросфере с плохой связью проговаривает мыслесообщения вслух. – Да, чёрт возьми!! хоть из бассейна!.. хоть от бабы!.. Я учить вас буду?.. Скажите, что протей отыскался. Так и передайте, он должен знать.

Лицо его обессмыслилось, а губы продолжали шевелиться, проговаривая неслышимые фразы. С удивлением я понял, что Сергей Дарович и в самом деле общается с неведомым собеседником голосом. Вот глупость! Имплантат улавливает мельчайшие движения гортани и языка, возникающие, когда человек «продумывает» фразу. По настоящему «слышать» слова ему совершенно не нужно.

– Я связался с Землёй, – объяснил Визионер, вытирая пот со лба. – Через несколько часов на станцию прибудет аватара вице-адмирала императорского космофлота, – Видя моё недоумение, он усмехнулся: – Тебя удивляет, что я бормочу? Когда волнуюсь, всегда так. Я человек деликатный, а на этих сволочей в приёмной надо орать, да так, чтобы у них имплантаты дребезжали. В общем, отдыхай. Поправляйся. И помни: к появлению адмирала ты должен быть как огурчик.

Затем, словно бы вспомнив что-то, он добавил:

– А экзамен ты сдал. Лабораторный анализ показывает, что у тебя есть задатки. После обучения ты станешь срединником. Срединником на девять.

– На девять? Да таких не бывает!

– Удивительно, как ты выжил. Во время медосмотра врачи проводили тесты... Обычные тесты, ничего особенного. Если бы всё шло по плану, ты бы ничего не почувствовал. Но тебе дали взрослую дозу препарата, понимаешь? К счастью, ты жив. Мало того: попал в Лонот и совершил то, что не под силу нашим лучшим специалистам.

Он достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Я перевёл дух.

– А скажите, – спросил я, запинаясь. – Анфортас вылечится?

– Вряд ли. Он ранен уже больше двух тысячелетий. С этим ни ты, ни я ничего не сможем поделать. Если верить средневековым легендам, Анфортас ждёт, что кто-то задаст ему вопрос.

– Какой вопрос?

– Кому служит Грааль.

– А ответ?

– Никто не знает. Наши посланники пока что не добирались до замка Короля-Рыбака. Ты первый.

– А рунархи? Они ведь попали в замок.

– Над рунархами Король-Рыбак не властен. Они не соревнуются, не сожалеют о прошлом. Не воюют. Их учёные далеко опережают наших в исследовании мифизического плана. Честно скажу: я встревожен. Рунархи – наши друзья. Мы торгуем, обмениваемся технологиями, ведём разведку космоса. А теперь выясняется, что им что-то нужно в нашем Лоноте.

– Они хотят на нас напасть?

Визионер поморщился:

– Вряд ли. Но быть настороже необходимо. В общем, Андрей, – он протянул мне ладонь, – поправляйся. Доктор говорит, что окончательно ты в себя придёшь через два дня. Потом штатные процедуры, и – готовься к отправке на Землю. Желаю удачи!

– А-а... – начал я, но генерал остановил меня жестом:

– Всё. Хватит. Скоро пребудет Пелеас. Постарайся выспаться к его прибытию.

* * *

В ожидании адмирала флота на станции поднялась суета. Служаки носились, высунув языки: мыли коридоры шампунем, меняли голопанели в каютах (патриотичные земные берёзки вместо разнузданного хентая), красили робообслугу серебристой краской.

Визит адмирала – дело серьёзное. А визит адмиральской аватары – это вообще тихий ужас. Аватара невещественна. Она может запросто отправиться в реакторный отсек и проверить комплектность костюмов радиационной защиты. Или устроить ревизию гальюнов. Хуже начальника, который проходит сквозь стены и не боится грязи и радиации, и вообразить-то ничего нельзя. Особенно в захолустном гарнизоне, где безалаберность в порядке вещей. Визионера встречали гораздо спокойнее. Генерал от экзоразведки мало интересовался боеготовностью станции. Ему нужны были люди Каза.

Само появление аватары я пропустил. Жалко, конечно. Зато я выспался и хорошо отдохнул.

Разбудил меня Николай Джонович. В парадном мундире он выглядел забавно. Его простецкая физиономия совершенно не вязалась с мишурой аксельбантов и эполетов. Капитан сконфуженно развёл руками: этикет, ничего не попишешь.

А потом он отыгрался. Когда Николай выдал мне мою парадную форму, я чуть не взвыл. Это оказался тот самый комбинезон. Белый. Девчачий. Парадная форма курсантов Каза. Бедные курсанты... С какой ненавистью я принялся защёлкивать замки! На плече вспыхнули идиотские скрещенные молнии. Живот украсился голограммой с гербом Каза. Судя по тому, как осветилась комната, на спине творилось и вовсе нечто несусветное.

– Не обращай внимания, – посоветовал Николай. – На Втором Небе всегда так: чем дальше от метрополии, тем больше хочется выделиться. На Леодегрансе, например, космодесантники до сих пор носят световые мечи.

Идиоты! Световой меч современную броню не прорубает! Я окончательно смирился с дурацким комбинезоном. Ну что делать, если на моей планете больше нечем гордиться?.. Как-то так вышло, что я начал воспринимать Каз отдельно от себя. Меня ждал центр подготовки экзоразведчиков – Ордусь или Камелот. А может, даже и Земля. Каз же оставался Казом – полунищим мирком Второго Неба, ничем не примечательным.

Капитан придирчиво осмотрел мой костюм:

– Хорошо. Глаз радует. Курсанты обычно своевольничают и ломают вот эту пластину, – он показал. – Иллюминация гаснет, вид неуставной... Наказывают за это, не скрою. Но всё равно на каждом смотре человек десять бунтарей находится. Пойдём.

Мы двинулись по коридору. Николай Джонович шёл впереди, я за ним. Ломают? Будьте спокойны! И я сломаю. Пока я воевал с проклятой пластиной, он давал последние наставления:

– Не стекленей. На вопросы отвечай чётко, с достоинством, без заиканий. Сам вперёд не лезь: при дворе обстановка сложная. Рыбаков и Пелеас друг друга не любят; сдуру ляпнешь не то, считай, врага нажил. Понимаешь, что говорю?.. Ничего, справишься. Парень умный.

Пластина наконец хрустнула. Дурацкая ёлочная иллюминация погасла, и капитан, не оборачиваясь, объявил:

– Неделя карцера. Напомнишь потом, после аудиенции. Если я, конечно, ещё буду твоим наставником.

Возле кают-компании Николай замер с сосредоточенным видом. Судя по тому, как шевелились его губы, он связывался с начальством через имплантат. Мембрана раскрылась, и мы вошли.

– Курсант Перевал по вашему приказанию прибыл, – чётко отрапортовал я.

Адмирал поднялся из кресла мне навстречу.

– Курсант Перевал? – сухо переспросил он. – Приветствую.

Толстый, обрюзгший – даже рядом с Визионером он смотрелся глубоким стариком. На лице застыла недовольная гримаса. Бровь пересекал застарелый шрам. Мне Пелеас показался похожим на старого боевого шарпея.

Вдруг лицо его осветилось озорной улыбкой.

– А что, господин капитан, курсанты Каза того?.. По-прежнему верны традициям? – Он ткнул пальцем в погасший герб. – Надеюсь, он будет должным образом наказан?

– Так точно, ваше высокопревосходительство, – отрапортовал Николай Джонович.

– Молодцом, молодцом... Господин капитан, я хотел бы переговорить с вами ближе к вечеру. В неофициальной, так сказать, обстановке.

Намёк был очевиден. Тем не менее капитан уйти не торопился. Визионер едва заметно кивнул. Николай Джонович вытянулся в струнку.

– Разрешите идти, ваше превосходительство?

– Разрешаю.

Капитан развернулся на каблуках и вышел чуть ли не строевым шагом. Я понял этот спектакль так: капитан экзоразведки не подчиняется адмиралу флота. От этих игрищ становилось тускло на душе. К тому же меня зачем-то хотели выдать за курсанта военного училища.

– Курсант Перевал, расскажите, что вы видели в подземельях короля Белэйна, – официальным тоном приказал Сергей Дарович.

Я начал рассказывать. Справился я неплохо. Если в начале рассказа адмирал поглядывал на меня с усмешкой, то к концу его ирония улетучилась.

– Великолепно, курсант Перевал. Поздравляю.

Я хотел рассказать о замке Грааля, но Визионер остановил меня:

– Довольно, Андрей. Итак, ваше слово, Пелеас?

Адмирал поёрзал в кресле:

– Скажите, Рыбаков... – только честно. Почему вы обратились ко мне? Ведь экзоразведка подчиняется напрямую императору. Только не говорите, что хотели разделить лавры. Не поверю.

– Видите ли, господин адмирал, – мягко ответил Визионер, – было бы глупо и неправильно считать вас идиотом. Что произошло с протеем, император представляет лишь в общих чертах. Он уверен, что протей болен. Что это диверсия лионесцев. Если я предложу иную версию, а она не подтвердится... Вы ведь можете сделать так, чтобы она не подтвердилась, правда?

– Иными словами, – скривил губы Пелеас, – вы хотите сказать, что я способен на испытаниях подменить больного протея здоровым и убить вашего срединника.

– Посмотрим правде в глаза: различить неприрученных протеев невозможно. Корабли-протеи морфа «мантикора» для пилотирования не предназначены – это автономные террор-машины. Они созданы для того, чтобы разрушать и убивать. Не будем говорить о злом умысле. Достаточно случайности. Кто-то из ваших подчинённых ошибётся, и на полигон привезут другую мантикору. Андрей попытается вступить с ней в контакт, и дело закончится кровью. Это слишком неравноценный размен. Андрей – потенциально лучший срединник Империи. Пользуясь шахматными аналогиями, его можно назвать слоном. Менять слона на пешку, то есть инженера обслуги кораблей-протеев, – глупо.

Аватара мигнула: видимо, засбоила эфиросеть. Я стоял ни жив ни мёртв. Собеседники рассуждали о моей жизни так, словно меня рядом не было.

– Сергей Дарович, вы слышали легенду о царе Соломоне? – устало спросил Пелеас. – Женщины искали праведного суда. Их было две, а ребёнок – один, и каждая объявляла себя его матерью. Соломон рассудил просто. Он приказал разрубить мальчишку пополам. Не стану скрывать: я поступлю так, как вы только что сказали. И вы знаете почему.

Они смотрели друг на друга, не мигая. Я был уверен, что проиграет Визионер: аватара способна играть в гляделки, пока не иссякнет энергия. Плохо же я знал Визионера.

– У этой легенды есть продолжение, – сказал он. – Одна из матерей отказалась от ребёнка, чтобы спасти ему жизнь. Она-то и была настоящей. Вас когда-то звали Корабелом, господин адмирал, или я ошибаюсь?

Адмирал смутился и отвел взгляд. Визионер продолжал:

– Корабли-протеи – это ваша жизнь, Пелеас. Вы их открыли. Они проложили вам дорогу ко двору. Человека вы предать можете, но протея – нет. Прошу вас, позвольте нам спасти мантикору! Мы ведь можем заключить соглашение, которое окажется выгодным для нас обоих.

– Какое же?

– Помните приказ от стандарт-февраля этого года? Император распорядился передать в распоряжение экзоразведки протея клана «единорог». Приказ до сих пор не выполнен. Вы оттягиваете его исполнение с упорством, достойным лучшего применения. Я предлагаю сделку. Отдайте экзоразведчикам больную мантикору, а я улажу этот вопрос с императором. Соглашайтесь, Корабел! Зверь страдает, и для флота он бесполезен.

Адмирал беззвучно побарабанил пальцами по столу. Синхронизация образа сбоила, и пальцы проваливались сквозь поверхность.

– Мантикора больна, – проговорил он задумчиво. – Лежит без движения, на раздражители не реагирует. Проваливает все тесты... – Он посмотрел на собеседника: – А если я скажу, что протей выздоровел? Что вчера наступил кризис?

На лице Визионера не дрогнул ни единый мускул.

– Это правда?

– Да.

– Вы сами понимаете, с чем это связано. Сознания протеев обитают в Лоноте в виде мифических тварей. Вы сами разработали механизм перевода чудовищ с мифизического плана в нашу реальность. Наш курсант освободил мантикору из клетки. Естественно, протей ожил. Но это ничего не значит: одна ловушка сменилась другой. Дело в том, – он выдержал паузу, – что Андрей дал мантикоре имя. Андрей, расскажи, пожалуйста, что случилось дальше.

Глава 7. ГАВАНЬ

Раньше моя жизнь была проста и предсказуема. Остров, интернат; в будущем – Белый Оракул, административный индекс и работа. До самой смерти.

А ещё была Земля – где-то далеко и не здесь. Всё, что я знал о Первом Небе, я почерпнул из фильмов и эфиросеть-сообщений. Как оказалось, большей частью это вранье. Ребят жалко: Вальку, Гарета, Иришку... не ту, которая в Лоноте, а интернатскую. Они ведь до сих пор живут, ничего не зная. Думают, что меня отправили в Лачуги. Николай Джонович говорит, что маме сообщили правду, но тоже не всю. Потому что всю никому нельзя.

А Николай Джонович молодец. Если бы не он, я бы, наверное, загордился. Сами посудите: в пятнадцать лет попасть в школу экзоразведчиков! На Землю! У меня способности срединника, а ещё я установил контакт с кораблём-протеем морфа «мантикора». Вернее, установлю. Эх, мне бы на секундочку встретиться с нашими, интернатскими. Посмотрели бы на меня. Особенно Валька.

Правда, быть экзоразведчиком тоже не сахар. Я отсидел за сломанный комбинезон, а потом ещё и досконально вызубрил его схемы. Теперь могу собрать-разобрать с закрытыми глазами. Сергей Дарович приказал доставить меня на Землю, и до прибытия линкора Николай «делал из меня человека». Мне вживили имплантат и научили пользоваться эфиросферой. На Казе она слабенькая, а линк в сферу метрополии нестабилен, но я всё равно узнал много нового.

Прилетели мы, можно сказать, тайно. Самой Земли я так толком и не увидел. Линкор пришвартовался к орбитальной крепости; оттуда мы добирались катером. Корпус, в котором жили воспитанники школы экзоразведчиков, пустовал. На время каникул будущие экзоразведчики перебазировались в Новую Зеландию.

Когда меня заселяли, я ужасно хотел спать. Поэтому сразу нырнул под одеяло и выключился. Никакие красоты Земли меня не интересовали. А вот выспавшись, понял, что мне совершенно нечем заняться. Бродить по пустым коридорам было скучно, а из здания меня не выпускали. Я попробовал разбирать мем-карточки, которые мне выдал для ознакомления Николай Джонович. Но в основном это оказались инструкции и мои личные документы. Ничего интересного.

Терминал на все мои запросы лишь ругался: у меня не было доступа в эфиросеть школы. Оставалось одно: напиться чаю и уныло смотреть в окно. Чай я, кстати, нашёл в шкафчике для личных вещей. Там же отыскался пластиковый альбом-нотпаг с морф-картинами и морская ракушка. Спираль её закручивалась против часовой стрелки. Говорят, такие ракушки редко встречаются и приносят удачу. Чей-то талисман, наверное.

Ракушку я положил обратно, а альбом включил и стал рассматривать картины. Неведомый художник не особо утруждал себя придумыванием подписей. Большинство картин назывались «Закат», «Песок» или «Девушка». Всего в альбоме было четыре галереи: «Янтарь», «Изумруд», «Рубин», «Сапфир». Может, автор – девчонка? Девчонки любят красивость ради красивости. Я пролистал всю изумрудную галерею, перешёл к сапфировой. Леса сменились океанскими пейзажами и облаками в небе.

Скоро мне стало скучно. Непонятно было, как сюжеты рисунков связываются с названиями. Почему песчаный бархан называется «Руфина»? Где в морской глади прячется «Взгляд души»?

Я уже собрался отложить нотпаг, как рисунок поплыл, начал меняться. В волнах едва заметно обозначилось девичье тело. Я едва не выронил альбом: с пластикового листа на меня смотрела Иртанетта! Мои глаза начали слезиться. Я боролся сколько мог, но всё-таки сморгнул. Иришка исчезла. Сколько я ни бился, мне так и не удалось вызвать её вновь. Неужели показалось?..

Воды в чайнике оставалось чуть меньше трети. Линия доставки не работала, и я отправился на кухню – набрать свежей.

Я шёл по коридору, насвистывая арию из «Мёртвых королей». Альбом-нотпаг я так и не решился оставить в комнате и нес под мышкой. Мне было жутковато и весело – как тогда, в каюте Визионера. Интересно: бывал неведомый автор в Лоноте или же рисовал наугад? Лучше бы нет: тогда получалось бы, что Иришка принадлежит мне и больше никому; А к художникам у меня давняя неприязнь. Один Валька из пятой чего стоит.

Возле кухонной двери я остановился. До меня донеслись мальчишечьи голоса:

– Ерунда. Энтропийную шашку под дверь, а сам за угол. Минуты через три стена расплавится. А когда она вытечет и...

– Ага. Умный больно. Как я её положу?

– Ну-у... под тортик замаскируй или цветы.

– А охраннику что сказать? Цветочки для тети Маши-дворничихи?

Я затаил дыхание. Диверсанты. Эти интонации я не перепутаю ни с какими другими. На Казе я целых полгода вёл политинформацию, поэтому отлично знаю, что шпионы бывают повсюду. А тут школа экзоразведки. У меня оставалось два пути. Можно было вернуться в комнату и оттуда связаться со службой безопасности. А можно – остаться и проследить за преступниками.

Я выбрал второе. Стараясь не дышать, я подкрался вплотную к двери. Из кухни слышалось аппетитное шкворчание масла и доносился запах жареной картошки. Сквозь щель виднелся краешек стола и чья-то нога в расхристанном кроссовке.

Девчоночий голос с сожалением произнёс:

– Не, не пойдёт... Тортик уже был у Семченко, он за это пару схлопотал. И вообще, ты читал условие?

– Ну?

– Это же Каз. У них цветы девушкам не дарят.

– Листаешь, – испуганно ответил хозяин кроссовка. – На Казе – дарят. Спорим?

– Хорошо. – Зашуршали ролики, и кухонная дверь поехала в сторону. – Димка, следи за карто... Ой!

Отскочить я не успел. Чайник полетел на пол, девчонка, взвизгнув, отпрыгнула.

– Извините.... – только и смог пробормотать я. – Я нечаянно.

Вода из чайника выплеснулась на пол. Из ниши в стене вынырнул сентибот-уборщик и, деловито жужжа, принялся вытирать лужицу. Он уже нацелился съесть сам чайник, но девчонка выхватила его в последний момент. Прижимая его к груди, она отступила к плите. Выглядела девчонка моей ровесницей: худенькая, круглолицая, волосы русые. Одевалась она простенько: джинсы с мультяшным единорогом и белая футболка.

Сентибот обнюхал девчонкины сандалии и, укоризненно жужжа, вернулся в свою нишу. Стоять в дверях было глупо, и я шагнул через порог.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте, – растерянно отозвалась девчонка. Парень у плиты посмотрел на меня оценивающе, словно прикидывая: стоит ли здороваться? Затем солидно кивнул:

– Добрый день.

Третий (тот, что в кроссовках) ухмыльнулся:

– Здоров! Ты откуда?

Я не нашёл ничего лучшего, чем сказать правду:

– С Каза.

– С Каза! – радостно загомонили мальчишки. – О! С Каза! – И тут же умолкли под осуждающим взглядом девчонки.

– Дикари... – Она протянула мне чайник: – Возьмите, пожалуйста. – Тут она заметила альбом, который я Держал под мышкой. – Это же Данкины художества! Можно?

Я молча кивнул. Девчонка быстро перелистала нот-пцг:

– Ребята, смотрите! Все четыре галереи!

– Ура! – обрадовались те. – А Данка-то ныла. Потеряла, потеряла...

Скоро мы болтали так, словно знали друг друга целую жизнь. Я тяжело схожусь с незнакомыми людьми. Но тут всё произошло как бы само собой. Девчонку звали Галчей (это сокращённо. На самом деле она Галя-Галка-Галина, только своё имя терпеть не может), рыжего в кроссовках – Юркой, а третьего – Дмитрием.

Меня усадили за стол, налили чаю. От ароматов жареной картошки в животе забурчало. Николай Джонович поесть не оставил, а пользоваться местными линиями доставки я не умел. Галча перехватила мой голодный взгляд:

– Скоро готово будет. Если Димыч всё не слопает.

Димка ухмыльнулся. Он сидел ближе всех к сковородке и украдкой таскал картошку из-под купола термо-поля. Нежно-персиковое сияние расступалось, пропуская пальцы.

– Галча древний рецепт раскопала, – пояснил он. – Как в двадцатом веке.

– Ага, – хмыкнул рыжий. – В двадцатом термополе без защиты делали. Была бы у нас сейчас картошка с мясом. Димыч! – прикрикнул он. – Харэ картошку трескать. Учись давай.

Галча повернулась ко мне.

– Два экзамена завалил, – пожаловалась она. – По космическим вооружениям и тактике диверсионной службы. – Глядя на моё ошарашенное лицо, добавила: – Шучу. По тактической интуиции.

– Так это вы к экзамену? Ну, стены ломать, энтропийная шашка...

– Точно. – Димка подтолкнул ко мне задачник – Номер двести сорок семь. Вводная: Каз, провинциальный городок. Надо отвлечь охрану вот этого особняка на семь с половиной минут.

Я посмотрел на иллюстрацию. Картинка изображала перекрёсток в двух кварталах от маминого дома. По улице нескончаемой чередой двигались машины. Пешеходы стояли у светофоров, ожидая, когда загорится зелёный.

– Не туда смотришь, – Юрка отобрал книжку и потёр пальцем розу ветров у нижнего края страницы. Изображение поползло влево-вверх, открывая резиденцию лорда-администратора. – Вот охранники, – ткнул он пальцем: – здесь и здесь. Димка хочет растопить стену магазинчика, чтобы отвлечь внимание.

– Зачем? – Я принялся неуклюже тереть розу ветров, сдвигая картинку. – Не нужно ломать. Я знаю хозяина этой лавки. Он хороший. И у него дети – пятеро. Вот смотри: здесь фонтан, куда туристы бросают монетки. Иногда чужаки их достают.

– И?

– Администрация этого не любит. В воде фонтана активное вещество. Оно невредное, но синтетику съедает в считанные минуты. Чуть поплещешься – ходи в лохмотьях. А у нас на Казе когда человек делает глупость, все сразу собираются и смотрят. И не одобряют. Молча.

– И что, никто не знает?

– Не-а. Эту штуку полгода назад в воду добавили. Я, когда ездил на каникулы, видел.

Мальчишки переглянулись:

– Круто. Такого даже в справочнике лет. Пробуем?

– Ага.

Две головы, рыжая и чёрная, склонились над книгой. Димка принялся колдовать. Один из пешеходов надел чёрные очки, шляпу и накладную бороду. Его пиджак превратился в длинный светлый плащ. В таком виде шпион полез в фонтан. А за ним ещё двое.

– Ух ты... Работает!

Началось столпотворение. Люди всё прибывали и прибывали. Наконец случилось невозможное: один из охранников не выдержал и отправился к фонтану. Пикнул таймер: семь с половиной минут истекли. Задачу мы решили, а народ на картинке всё не мог успокоиться. Мне стало неудобно за соотечественников.

– Они что у вас, всегда такие?

Я пожал плечами:

– Да нет, в общем. Раз на раз не приходится... А зачем вам это? Вы готовитесь Каз захватывать?

– Нет, что ты! Это же просто упражнения. На кругозор, на раскрепощённое мышление. Ну... как в девятнадцатом веке задачник был по арифметике. «На рабовладельческом судне везли негров. За первую неделю пути умерло треть рабов, за вторую...» и так далее.

– Серьёзно?!

– Ага. Мы по истории проходили. А тут дальше и про Землю задачки есть, – Юрка постучал по стрелочке в углу листа. – Вот, трёхсотая: найти человека, прячущего в кармане будильник. Или вот: переправить на орбитальную станцию живую овчарку. В обход таможенных правил.

– А зачем?

– Чтобы избавиться от социальных догм. Когда будешь учиться, поймёшь. Вот я, например, – Димка ткнул себя в грудь, – с Логра. У нас считается неприличным есть в компании...

– ... то-то ты картошку украдкой трескаешь! – съехидничала Галча.

– ... а Юрка – лунит. Он неба боится, представляешь? У них на Луне купола. Открытого пространства вообще нет.

– А ты? – спросил я у Галчи.

– А я местная. Это ещё хуже. На Земле вообще сложно. Скажем, если ты из Московского района, то в Киевский лучше не ездить. Побьют. А в школе у нас была группа из Чукотки. Туда раз попал мальчишка с Питерщины, так они его тупым задразнили. Прикинь, да?

Мы пообсуждали школьные обычаи. Галча принесла сковороду и разложила картошку по тарелкам. Оказалось очень вкусно. Старинная еда – вещь странная. На миг я почувствовал себя человеком двадцатого столетия. Времени, когда термополе плиты не имело предохранителей, и готовить было смертельно опасно. Я перемешивал палочками разноцветные квадратики картошки, а в моей душе росло уважение к предкам. Прекрасное было столетие...

Я представил Галчу в средневековом сарафане, с ножом в руке. Как она режет ломтиками разноцветный брусок картофелины, прыскает на сковороду маргарин-спрей. Бесстрашная девчонка!

– Слушай, – Юрка задумчиво посмотрел на меня. – А тебя где поселили?

– В триста восемнадцатой.

– Альбом там же нашёл?

– В шкафчике.

Ребята переглянулись:

– Денис.

– Точно. В Данку втрескался. Помнишь, её на выставку не взяли? Потому что в морф-картинах морфа не оказалось?

Галча округлила глаза:

– Денисик. Точно, он и видел морф. А я ведь сразу поняла. Они же не разговаривают! Вот умора.

Они ещё поболтали о том, кто в кого влюбился. Я молчал: во-первых, я не знал никого из тех, о ком они говорили, а во-вторых... Я-то ведь видел Иртанетту в картине. Значит, морф есть.

Только попробуй, скажи им. Решат, что сам влюбился.

– Спасибо за угощение. – Я провёл пальцем по краю тарелки, включая очистку. Остатки еды исчезли. – Мне, наверное, уже пора.

– Да ладно, посиди ещё, – загалдели ребята. Юрка предложил:

– Хочешь, я письмо на терминал повешу? Твой капитан придёт – и сразу сюда.

– Ну... Давай.

– Раз плюнуть. – Он подтянул к себе задачник. – Это мы... Ого!

Мы едва не столкнулись с Димкой лбами. Задача, которую я помог решить, всё ещё работала. Вокруг фонтана начался митинг. Агентов в ошметках плащей выловили и куда-то понесли – бить, наверное.

– Загадочная душа Каза, – вздохнул Димка. Глаза его загорелись: – Андрюха, а это... айда в пятых «Демиургов» играть? Пара на пару, я с Юрычем, а ты с Галчей.

– Да? – прищурилась девчонка. – А экзамены?

– Я готовлюсь! Вон – пол-учебника нарешал, голова пухнет.

– И ни одной задачи сам. Даже Андрей лучше тебя справился. А он новичок.

– Что-о?

– Что слышал.

Галча достала ещё одну книжку:

– Вопрос первый. Перечисли типы кораблей рунархского флота.

– Слушаюсь, господин генерал, – дурашливо пискнул Димка. – К кораблям рунархского флота относятся биремы, триремы, квинтаремы, пентаграммы...

– Двойка тебе! Вот придурок... Поменьше в «Демиургов» играй. Не пентаграммы, а пентеры. И гексеры забыл. И эннеры. – Девчонка сделала умоляющее лицо: – Ну, Димчик! Семёныч же тебя завалит как пить дать. Заставит всё это пересказать на рунархском. Спросит год рождения бабушки конструктора протеев. Ещё что-нибудь придумает. Достанешь ты его своим разгильдяйством.

– Ну ладно... – Парень с обречённым видом потянулся к книге. – Тебе хорошо говорить: ты пилотом станешь. Тебе это всё в гипносне передадут. А нам учить...

– Пилотом? – Никогда не думал, что бывают девчонки-пилоты. – Ты что, будешь водить протеи?

Кажется, я сморозил глупость. Ребята засмеялись, но необидно.

– Каз – это, наверное, действительно далеко, – сказала Галча. – Протеев не водят, с ними можно только подружиться. У меня на третьем курсе будет пси-мод «счётчица». Тогда я смогу пилотировать обычные корабли. – Она помрачнела: – Вот только никто не знает, как мод пойдёт. Сделают из меня полуумка – и болтайся всю жизнь на рудниках.

– Говорят, сейчас моды стабильнее стали, – авторитетно заявил Димка. – Акселерация. В позапрошлом выпуске из двадцати трёх счётчиц только одна могла управлять линкором. А в прошлом из двадцати пяти – целых три! – Он покровительственно погладил её по плечу. – Ты это... не переживай. Даже если большой корабль не потянешь, разведчики – они же маленькие. Там много мозгов не надо.

– Ага утешил... Всё равно в разведку только протеев посылают.

Она сумрачно посмотрела на меня. Моё желание рассказать о встрече с адмиралом Пелеасом улетучилось. Да и о том, что я стану срединником, тоже лучше было помалкивать.

– Значит, так, – объявила Галча суровым топом. – Перечисли недружественные людям морфы кораблей-протеев.

– Ну-у... – Димка наморщил лоб. – Драконы, мантикоры, архонты, белые кобылицы, левиафаны...

Юрка хихикнул. На лице девчонки появилось злобное выражение.

– Ты учиться будешь, оболтус? Мы ведь из-за тебя здесь торчим! Остальные уже полмесяца как на Новой Зеландии. Думаешь, мы здесь сиренью любуемся?