У Дэна Диммока («Зовите меня просто Д.Д., старик!») из рекламного агентства «Уоллеби, Диммок, Пейли и Тукс» был великолепный кабинет, лучший в конторе, с двумя рядами высоких окон. К сожалению, прогресс в тех краях шагал семимильными шагами и сквозь оба ряда окон врывался грохот пневматических дрелей. Диммок сидел за большим столом, рассматривая какой-то эскиз. Это был грузный, озабоченный и неопрятный человек — дорогой костюм всегда сидел на нем так, словно его хозяин спал не раздеваясь, а говорил мистер Диммок на поразительной смеси ланкаширского с американским, словно частица Мэдисон-авеню каким-то образом перенеслась в Бэрнли.
      Перед столом, глядя на шефа, стояли его помощники — Энн Датон-Свифт и Филип Спенсер-Смит. Обоим было по тридцать с небольшим, и они были так похожи, что могли бы сойти за близнецов, хотя на самом деле не состояли в родстве. Но оба были высокие, стройные, энергичные, полные прыти.
      — Меня это не устраивает, — сказал Диммок, бросая эскиз на стол. — И фирму «Жуй-да-плюй» не устроит. А главное, покупатель не клюнет. Нет, не пойдет.
      В разговор вступили пневматические дрели и в течение следующих сорока пяти секунд не давали никому сказать ни слова.
      — Совершенно с вами согласен, Д.Д. — объявил Филип Спенсер-Смит, когда дрели наконец смолкли.
      — Да, покупатель не клюнет, но наш клиент… я не уверена, Д. Д., — возразила Энн Датон-Свифт.
      — Зато я уверен, — сказал Диммок. — Говорю вам — не пойдет. Для «Жуй-да-плюй» ни к черту. Что у нас дальше?
      — «Чулок прекрасной дамы», — сказала Энн. — Потрясающая тема. Можно сделать шикарный бизнес. Нужна броская реклама на обложку! Романтическая атмосфера. Работает Сэм Пенти.
      Диммок проговорил в микрофон селектора:
      — Пегги, попросите мистера Пенти принести то, что он сделал для «Прекрасной дамы». Только живо!
      — Если хотите знать мое мнение, Д.Д., — сказала Энн, но тут снова завели речь пневматические дрели. Диммок проглотил две таблетки. Видимо, Энн не переставала говорить, потому что, когда дрели замолкли, она спросила: — Разве я не права?
      — Ничего не могу сказать, — проворчал Диммок. — Не слышал ни слова из-за этих вонючих тарахтелок. — Он бросил взгляд на микрофон. — Пегги, отправьте еще один протест по поводу этих дрелей. — Он снова положил в рот таблетку и запил водой.
      Вошел Сэм Пенти с папкой в руке и изогнутой вишневой трубкой в зубах. Это был широколицый коренастый мужчина за тридцать в желтом джемпере и забрызганных краской вельветовых брюках.
      — Привет, Д.Д.! Энн, Фил, привет. Хороший денек.
      — Не заметил, Сэм, — ответил Диммок. — Забот полон рот.
      — А вот у меня одна забота, — сказал Сэм, — одно из головы не идет — что сегодня тридцать первое июня.
      Диммок уставился на него.
      — Тридцать первое июня?
      Мисс Датон-Свифт издала мелодичный смешок.
      — Не болтай глупостей, Сэмми. Тридцать первого июня не бывает.
      Сэм был невозмутим.
      — Да, все так говорят. Но я проснулся с ощущением, что сегодня тридцать первое июня, и никак не могу от этого отделаться.
      — Сэм, я вам скажу одну вещь, — проговорил Диммок, все еще не спуская с него глаз. — Вы мне нравитесь, хотя по идее и не должны бы.
      — Присоединяюсь, Д.Д., — подхватил Филип Спенсер-Смит.
      — Зачем вы служите у нас? — продолжал Диммок. — Сколько раз ни спрашивал себя, не могу понять.
      Сэм задумался.
      — Потому что я плохой художник. Не по вашей мерке, а по моей. Вот я и служу у Уоллеби, Диммока, Пейли и Тукса… и зарабатываю себе на хлеб. Кстати, что это за Тукс, черт бы его побрал? Может, вы, Уоллеби и Пейли, выдумали его?
      — Тукс — это наш финансовый бог, — ответил Диммок.
      — Парень первый сорт, — сказал Филип.
      — Писаный красавец, — сказала Энн.
      — Верно, — подтвердил Диммок. — И — только строго между нами! — смрадный человечек. Эх, не надо бы мне этого говорить!
      — Нет, почему же, — возразил Сэм, открывая папку. Ведь сегодня тридцать первое июня. Ну, так вот. — Он вынул сверкающий яркими красками рисунок и поставил на стул. Это был портрет принцессы Мелисенты Перадорской, и, надо сказать прямо, портрет отличный. — Вот что я сделал для «Прекрасной дамы» — до двух ночи провозился. Прежде чем обсуждать, попытайтесь уловить самую суть. — Но, пока Диммок и Энн улавливали суть, Сэм отвел Фила в сторону, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. — Послушай, Фил, что это за карлик шныряет здесь с самого утра, в красно-желтом камзоле и штанах в обтяжку?
      — Карлик? Я не видел никакого карлика.
      — Он все время тут крутился. Так и лезет в глаза.
      — Должно быть, позирует кому-нибудь в художественном отделе, Сэм.
      — Он молчит как пень. Заглянет в дверь, ухмыльнется, кивнет — и след простыл.
      — Сэм, старина, у тебя богатое воображение!
      — Надо надеяться. Воображение в моем ремесле — все. Но почему вдруг карлик и красно-желтые штаны в обтяжку?
      Диммок объявил свой приговор:
      — В этом что-то есть.
      — Вы похитили мою мысль, Д. Д., — сказала Энн.
      — Но, с другой стороны, — прибавил Диммок с сомнением, — не знаю…
      — Именно! Ведь с этой «Дамой» не так-то просто договориться.
      — Ваше мнение, Фил?
      — Вполне совпадает с вашим, Д.Д., и да — и нет…
      — Давайте отвернемся на минутку, — предложил Диммок, а потом посмотрим снова, будто в первый раз.
      — Кто тебе позировал, Сэм? — спросила Энн.
      — Никто. Во всяком случае, никто в нашем мире. Это целая история, рассказывать не стоит.
      — А почему бы и нет? — возразил Диммок. — Давайте выпьем. Всем, как обычно? Пегги, дайте нам четыре двойных джина. — Не успел он распорядиться, как из-за стены донеслось громкое пение, возвестившее начало рекламной передачи, но тотчас было заглушено пневматическими дрелями, грохотавшими так неистово, что дребезжали стекла. Когда восстановилось какое-то подобие тишины, Диммок хмуро продолжал: — Никто не может упрекнуть меня в том, что я недостаточно предприимчив или нерасторопен. Корпишь над делами, выколачиваешь деньги по шестнадцать часов в сутки… по меньшей мере. И всякий раз диву даешься: как это мы все еще с ума не посходили! Спасибо, Пегги, поухаживайте за нами, пожалуйста.
      Пегги, секретарша мистера Диммока, была хорошенькая, тихая, как мышка, девушка, до того похожая на благородную Элисон из Перадора, что никто, кроме ученого, не решился бы назвать это случайным совпадением.
      — Спасибо, Пегги, — сказал Сэм, принимая от нее бокал. — Девушки, никто из вас не видел сегодня красно-желтого карлика?
      — Нет, — отвечала Пегги с полной серьезностью. — А что, мистер Пенти? Вы потеряли карлика?
      — Наоборот, никак от него не отвяжусь.
      — От чего вы никак не отвяжетесь, Сэм? — спросил Диммок, когда Пегги вышла. Он засмеялся. — Мне почудилось, вы что-то сказали про красно-желтого карлика, но это я ослышался, правда?
      — Нет, именно так я и сказал. Ну ладно, за процветание Уоллеби, Диммока, Пейли… и, если угодно, Тукса. Так вот, вчера, когда вы дали мне это задание, сел я за стол и задумался. Прекрасная дама… рыцари в латах… замки… король Артур и Круглый Стол… драконы… поиски приключений… принцессы в башнях… сами знаете — замшелая чушь. И вдруг, словно в какой-то освещенной раме, я увидел девушку: на ней был средневековый наряд и она улыбалась мне. Она исчезла не сразу, так что я успел сделать первый набросок. А потом, когда я уже работал красками и сомневался в оттенках, она показалась еще два раза, почти осязаемая и такая прелестная, как раз в те мгновения, когда больше всего была мне нужна.
      — Я вижу, ты увлечен этой девушкой, Сэм, — сказала Энн.
      — Конечно. Никогда еще так не увлекался. Эта девушка специально для меня создана.
      — А ведь все одно воображение! — задумчиво проговорил Диммок.
      — Пожалуй, — отозвался Сэм, — но что такое воображение? Ни один человек нам этого не скажет, во всяком случае, ни один из тех, кто сам наделен хоть капелькой воображения. Ну и вот, просидев полночи в надежде увидеть ее еще раз, я проснулся утром с ощущением, что сегодня тридцать первое июня…
      Диммок резко прервал его:
      — Сэм, вы знаете, я вам не только хозяин, но и друг. Согласны вы сделать мне маленькое одолжение?
      — Конечно, Д.Д.
      — Прекрасно. — Диммок наклонился к микрофону. — Пегги, доктор Джарвис еще у мистера Пейли? Да? Тогда попросите его зайти ко мне. — Он поглядел на Энн и Фила. — Вам обоим лучше уйти. Дело касается только Сэма, меня и его. Ах да, Энн… пока вы здесь… у меня тут где-то были образцы «Дамы»… Он принялся шарить в столе и вытащил несколько пар отличных нейлоновых чулок. — Вот, задрапируйте-ка Сэмов эскиз, чтобы нам точно знать, как это все компонуется, не забивает ли рисунок изделие, ну и так далее.
      — «Дама» это купит, — заявила Энн, делая вокруг рисунка чулочную рамку. — Но поговорить с ними придется крупно. Главное дело — это Мэгги Роджерс… Она помешана на парижском «Вог»… Ну, пошли, Фил.
      — Энн, лапочка, — начал Фил, когда они двинулись к выходу. — Я не в восторге от нашего эскиза для «Маминого пусика». Минни и Джеф его не вытянули…
      Оставшись наедине, Сэм и Диммок взглянули друг другу в глаза.
      — А доктор-то к чему? — спросил Сэм.
      — Да вы не беспокойтесь, он вас быстренько осмотрит — и все. А вообще он малый первый сорт. Между прочим, консультирует в компании «Ваше здоровье». Вот, верно, и он. Войдите!
      Доктор Джарвис был как две капли воды похож на магистра Джарви из Перадора. Единственное отличие состояло в том, что вместо долгополой черной мантии он носил кургузый черный пиджак и брюки в полоску.
      — Приветствую вас, доктор Джарвис, — сказал Диммок. Знакомьтесь: Сэм Пенти, один из наших лучших художников. У него что-то неладно со сном. Какие-то видения — девушки, карлики. И потом он думает, будто сегодня тридцать первое июня.
      — Ну и что из того? — проворчал Сэм. — Я совершенно здоров.
      — Мистер Пенти, — сказал доктор, приближаясь, — мой опыт свидетельствует, что совершенно здоровы лишь очень немногие, хотя многие склонны воображать, будто совершенно здоровы. А вы, надо полагать, относитесь к типу людей с повышенной деятельностью воображения…
      — Относится, доктор, относится, — подтвердил Диммок.
      — Ну-с, мистер Пенти, позвольте. И не глядите так хмуро. — Он сосчитал у Сэма пульс, пощупал ему лоб, оттянул книзу веко, посмотрел язык и заставил своего пациента сказать «а-а-а». Сам он то и дело приговаривал «хм-хм».
      — Эйдетизм, — сказал доктор Джарвис, — связанный, вероятно, с гиперфункцией щитовидной железы и неустойчивым общим обменом, влекущим за собою дефицит йода и кальция. Быть может, в недавнем прошлом имело место воздействие коры надпочечников на кальциевый обмен, нарушившее нормальную функцию паращитовидных желез. Не исключены почечные расстройства… бессонница… чрезмерная возбудимость функции эйдетической образной памяти, вызванная главным образом гиперфункцией паращитовидных желез и гиперфункцией щитовидной железы, иначе говоря — известным нарушением щитовидно-паращитовидного равновесия, что ведет к устойчивой объективации образов эйдетического воображения, галлюцинациям…
      — Верно, доктор! — торжествующе вскричал Диммок. — Галлюцинации! Именно это его и мучает. Ну, а можете вы ему что-нибудь такое дать, как-то наладить все это?
      — Я попрошу моего аптекаря прислать глюконат кальция и витамин «Д» в таблетках — пусть принимает три раза в день. Приготовим микстуру с уротропином, хинной кислотой и теобромином… принимать два раза в день. Хорошо еще микстуру с бромом — на ночь и утром. Не злоупотреблять алкоголем и поменьше углеводов.
      — Ясно, Сэм? Ну, доктор, блеск! Попали в самую точку! Огромное вам спасибо!
      — Рад быть полезным, — ответствовал доктор Джарвис. Всего доброго, джентльмены. — И он вышел, чтобы быть полезным где-нибудь в другом месте.
      — Он все наладит, — сказал Диммок. — Готов держать пари, Сэм, через день — другой никаких видений и в помине не будет.
      — Да я не против видений. Наоборот.
      — Но ведь вы же знаете, чем кончают люди, которые видят то, чего не видят другие?
      — Знаю, — ответил Сэм. — Они попадают в Национальную галерею.
      Диммок принялся перебирать бумаги у себя на столе.
      — Нет, я хочу сказать, те, которые думают, будто сегодня тридцать первое июня… вы меня сперва озадачили, Сэм, не скрою… и те, которые ни с того ни с сего начинают расспрашивать про красно-желтых карликов — штаны в обтяжку. — Он говорил, не поднимая глаз от стола. А если бы он их поднял, то увидел бы, что карлик Грумет, в красно-желтом камзоле и штанах в обтяжку, появился в его кабинете, но только не из-за двери, а скорее всего вылез из шкафа. — Ведь здравый смысл вам говорит, что никаких красно-желтых карликов здесь нет… да и на что они нам, ума не приложу!.. И что все это одно воображение…
      Тут Сэм прервал его.
      — Тсс! — прошипел он, указывая на карлика, который уморительно кривлялся, скалил зубы и тыкал пальцем в его сторону.
      — Мать честная! — заревел Диммок. — Эй… ты!
      Помахав напоследок Сэму, карлик с озорной ухмылкой схватил рисунок и чулки, опрометью бросился к шкафу, юркнул в него и исчез.
      — Он утащил мой рисунок, — сердито сказал Сэм. — Эй! Эй!
      — Держи его! — закричал Диммок, выскочив из-за стола. Держи!
      Они настежь распахнули дверцы шкафа, но там были только тесные ряды книг и папок с бумагами, а карлик исчез бесследно. Диммок растерянно посмотрел на Сэма.
      — Отсюда он не мог улизнуть.
      — Нет, мог. И улизнул. Думаю, что он и вошел через этот шкаф.
      — Хватит, Сэм, — сказал Диммок с раздражением. — У меня уже и так голова кругом пошла.
      Он стал давить на кнопки звонков у себя на столе, и в кабинете снова появились Энн и Фил, На их лицах была написана тревога.
      — Я ухожу, — твердо объявил Сэм. — И сегодня, тридцать первого июня, — да, да, тридцать первого! — возвращаться не намерен.
      — Что?.. Вы домой, Сэм? — спросил Диммок.
      — Нет, в заведение по соседству — знаете, «Вороной конь» на Пикок-плейс… пока доберусь, его как раз откроют. И будь я на вашем месте — на вашем, Д.Д., и на вашем, Энн и Фил, — я б махнул рукой на работу. Сегодня дурной день.
      И Сэм выбежал из кабинета.
      — Д.Д., — начала Энн укоризненно, — не надо было его отпускать, пока мы не решили окончательно насчет «Прекрасной дамы». Где его рисунок? — Она огляделась по сторонам. Смотрите-ка, Д.Д., он, должно быть, унес его.
      — Нет, не унес.
      — Но его нет, Д.Д., значит, кто-то его унес.
      Фил скривил губы в бледном подобии усмешки.
      — Может быть, красно-желтый карлик, лапочка.
      Диммок не обращал на них никакого внимания.
      — Пегги, принесите мне две таблетки аспирина и стакан воды.
      — Брось паясничать, Фил, — сказала Энн строго. — Это дело, а не игрушки. Д.Д., унес кто-нибудь рисунок?
      — Да. — Диммок говорил очень медленно, с трудом выдавливая слова и тяжело дыша. — Красно-желтый карлик. Схватил его и нырнул вон в тот шкаф.
      Энн улыбнулась, но в улыбке ее был укор.