Опрометчивый поступок

Пока Лидия раздумывала, Сэм собственническим жестом протянул руку и привлек ее к себе. Как чудесно, подумалось ей в полудреме! Все ее тело, руки и ноги, лицо и даже кожа головы ощущались совершенно расслабленными, теплыми. Было невообразимо уютно и как-то еще, но как именно, она пока еще не умела объяснить. Растрепанная, все еще мокрая, только что совершившая то, что могло погубить ее репутацию, Лидия чувствовала себя на седьмом небе от счастья.

Ну, черт возьми, и ну! Сэм с удивлением вспомнил выражение, которое сам же и выдумал. Но еще больше его удивляло то, что он лежал рядом с Лидди, держа ее в

объятиях, и то, каким это казалось естественным. У них было столько общего! Ему хотелось присвоить часть ее удивительного характера и добавить к своему. Он был бы счастлив стать таким же терпимым, иметь такое же чувство юмора и столько же собственного достоинства. Он хотел бы уважать себя.

. Как он опять все усложняет! Но она принимала его таким, каков он есть. Разумеется, ей хочется, чтобы с ним было легче и проще, но она не возражала и против него теперешнего. Сэм не желал быть в тягость ни ей, ни себе самому, но не умел ? быть другим, хотя предпочел бы стать более цельной личностью, прямой и непосредственной, и не воспринимать свои недостатки так болезненно.

Лидди закрыла глаза – должно быть, задремала. Ее длинные ресницы опустились и теперь касались кончиками округлостей щек. Сэм тронул губами ее веки – одно и чуть погодя другое, дотронулся до полуоткрытых губ, устроился поудобнее! и тоже прикрыл глаза. Медленно погружаясь в сон, он думал о том, с какой удивительной девушкой свела его судьба. Лидди Браун. Она вскружила ему голову!

Проснувшись, они попытались собрать разбросанную одежду. Лидия назвала их при этом заблудшими душами. Такими они и были в буквальном и переносном смысле. Во-первых, потому, что все еще были затеряны среди пустошей, а во-вторых, потому, что просто не могли держаться друг от друга на расстоянии.

Заблудшие души! Каждый затерялся в другом. Они блуждали, одурманенные, по сказочной стране, где не было никаких ориентиров, где не существовало карт и путеводных нитей. Лидия была только рада потерять дорогу домой. Возможно, точно так же дело обстояло и для Сэма, потому что он не рвался к работе и семье, без которой не мог эту работу получить.

Но знали ли они, что делают? Что было у них на уме? Включил ли каждый из них другого в планы на будущее? Вот, например, она. Хочет ли она, чтобы в ее будущем присутствовал Сэм?

Лидия мысленно посмеялась над собой. Родителей приводила в ужас даже ее дружба с Роуз. Их бы хватил удар, узнай они о том, как она льнет к простому американскому ковбою! Но она не могла противиться своему желанию. Что-то неустанно нашептывало жаркие, греховные мысли. «Прижмись к нему 'теснее! Так, чтобы ощутить, как наливается его плоть, как она твердеет для тебя. Дотронься до него. Подставь губы для поцелуя!»

Лидия была бессильна против этого искушения. Там же, у озерца, они оделись и сразу разделись снова, занялись любовью, вздремнули, снова попробовали одеться, но бросили это безнадежное занятие, чтобы снова потянуться друг к другу. Это длилось до самых сумерек, и каждый раз Сэм вовремя успевал отстраниться. Надо сказать, он приноровился и уже не реагировал так бурно.

– Ненавижу это! – сказал он в конце концов. – Отдал бы все, чтобы оставаться внутри в самый интересный момент.

И все равно Сэм казался вполне довольным жизнью. Когда солнце уже скрылось за горизонтом, он отвел Лидию к железнодорожному полотну. Там она узнала, как случилось, что он прибежал ей на помощь в таком расхристанном виде и отчего у него под брюками не оказалось нижнего белья. Он носил так называемый тельник – тонкий трикотажный комбинезон на пуговицах, с рукавами до локтей и штанинами до колен. Поскольку тот был ярко – красным и его никак нельзя было не увидеть, Сэму пришло в голову использовать его как стоп – сигнал. Пока Лидия в ожидании его резвилась в воде, он привязал рукава тельника к одному концу лука, а другой, к ее ужасу, воткнул в землю, для устойчивости привалив со всех сторон камнями. Сейчас этот импровизированный красный вымпел весело развевался на свежем ветерке. Вряд ли он останется незамеченным.

Итак, Сэм поставил себе целью вызволить их из беды.

Лидия выразила восторг по поводу его изобретательности и смеялась до слез, глядя, как штанины болтаются в воздухе. Но на сердце у нее было тяжело. Конечно, все правильно, поезд не должен больше проехать мимо. Конечно, нужно как-то выбираться с проклятых и благословенных

пустошей. Конечно, рано или поздно ей предстояло вернуться к семье. Но все же они с Сэмом…

Что они с Сэмом?

Лидия задумчиво смотрела на красный комбинезон. Прежде она видела только нижнее белье отца и брата, да и то мельком, когда горничная проносила чистую стопку наверх, чтобы разложить в шкафах. Оно было неизменно белым – английское мужское нижнее белье. Нельзя было представить себе человека ее круга в чем-то красном под одеждой.

Она стояла и смотрела на красный вымпел, развевавшийся на конце ее лука, и спрашивала себя, чего недопонимает в сложившейся ситуации. Сэм был самым красивым, самым интересным мужчиной из всех, кого она знала. К тому же он был изобретателен. Один мимолетный взгляд в эту сторону – и их заметят. Они будут спасены.

Почему же тогда ей хочется спрятаться за ближайший пригорок?

Глава 11

В старом добром городе Хьюстоне есть три группы людей, за которых, как за детей, должны ставить свою подпись другие, потому что они не имеют никаких законных прав. Это идиоты, сумасшедшие и женщины.

Сэмюел Джереми Ходи. «Техасец в Массачусетсе»

Продолжение вечера оказалось ничем не хуже его начала. Лидии было так хорошо, что она хотела, чтобы он длился вечно. Сэм держал ее за руку, обнимал, целовал и ласкал. Она была добычей, он – охотником. Как оставленные без присмотра дети, они забыли обо всем за этими играми и опомнились лишь тогда, когда спустилась тьма. Разговор после шуток и поддразниваний вернулся к тому, что им следует делать дальше.

– Можно пойти вдоль рельсов, – предложил Сэм. – Если хочешь, можем вообще не ложиться спать. Отправимся в дорогу, как только взойдет луна.

Они сидели – Лидия, привалившись спиной к его груди между расставленными ногами. Руки его были переплетены у нее на животе, дыхание щекотало затылок. Они не были совсем голыми, но не были и одетыми, и это было даже пикантнее, чем полная нагота. Рубашка Сэма была вытащена из брюк, подтяжки опущены, одежда Лидии спущена с плеч, чтобы он мог время от времени их целовать и оглаживать. Она ощущала, как он зарывается лицом в ее волосы, вдыхая аромат. Божественно! Они могли себе это позволить, так как ночь выдалась теплая.

– Ни к чему дожидаться утра, – продолжал Сэм (ну просто воплощение благоразумия!).

– Это верно, – согласилась Лидия. – Теперь у нас есть путеводная нить.

– Да еще какая! Ты верно заметила, что рельсы никуда не денутся – даже в тумане.

– Они нас куда-нибудь да выведут.

– Угу. – Сэм помолчал и вздохнул. – Хотя, если честно, зачем спешить? Я устал, а ты?

– Еще бы! Это был трудный день, – со смехом сказала Лидия. – Все началось с погони за поездом. Потом я плавала, долго пререкалась с одним знакомым ковбоем с Дикого Запада и с ним же почти полдня занималась любовью. Я совершенно обессилела! – Ей все время хотелось смеяться, пришлось приложить усилие, чтобы сохранить серьезный вид. – Вот что! Разумнее будет пуститься в дорогу с утра, сразу после завтрака.

Она почувствовала кивок Сэма, наступило долгое молчание.

– А зачем сразу после завтрака? – неожиданно спросил он. – Кто нас подгоняет? Можно вовсе не трогаться с места, а ждать, пока нас обнаружат. Вот представь, будем мы тащиться по болотам и камням, натрудим ноги, выбьемся из сил – и все это только ради того, чтобы подняться в вагон, на десять миль дальше по дороге. Ну не глупо ли? Пусть за нас поработает наш сигнал бедствия, иначе зачем я его водружал?

Это звучало резонно.

– Ладно, как хочешь, – сказала Лидия, чувствуя себя на редкость покладистой. – Останемся здесь и будем ждать следующего поезда.

Мысленно она добавила: когда бы он ни пришел, хоть через неделю.

– А до тех пор давай вести себя так, словно мы…

– На курорте! – быстро вставила она и повернулась в кольце его рук, чтобы бросить взгляд на лицо Сэма.

Даже в сумерках было заметно, что он счастливо улыбается.

– Правильно, милая. Мы устроим себе…

– День отдыха! Отдыха от всего того, что ждет нашего возвращения. Забудем все, будем беспечными, как дети.

– Пальцем не пошевелим без крайней необходимости! Лидии пришло в голову, что именно так люди и ведут себя

во время медового месяца. Идея до того ей понравилась, что она сильнее прежнего вывернулась назад, взяла лицо Сэма в ладони и привлекла к себе.

Конечно, думала она, поезд пройдет по рельсам в положенный срок. Скорее всего уже завтра. Но даже в самом худшем случае у них остается ночь и утро. Все это время Сэм будет принадлежать ей и только ей. Он сказал, что за все нужно платить. Что ж, она заплатит. После возвращения в Лондон она будет вести себя безупречно: носить предписанные модой платья, вращаться в своем кругу – и наконец выйдет замуж по расчету. Это ли не щедрая плата за несколько дней полноценной жизни?

Впрочем, с чего она взяла, что поезд непременно появится завтра? Сомнительно, чтобы через пустоши проходила оживленная ветка. А если и правда у них в запасе целая неделя?

Лагерь они устроили на том же самом месте, что и накануне. Этот вопрос не обсуждался, но каждый знал, что жаждет уединения и не хочет быть замеченным с локомотива в неподходящий момент. Если поезду вздумается подъехать, когда… ну, когда им будет совсем не до него, он просто обязан будет остановиться у красного вымпела, чтобы понять, что это такое. Они успеют привести себя в порядок и явиться к паровозу.

Таким образом Сэм и Лидия провели ночь у вересковой поросли, у костра, разведенного на прежнем кострище, в которое было вложено столько труда. В каком-то смысле они провели ее в самой гуще цветущего вереска, так как устроили себе чудесную постель из веток, уложенных цветами вверх. В самом деле, получился упругий и душистый матрац – такой чудесный, что жаль было тратить время на сон. Устав от любви, Сэм и Лидия лежали в обнимку и шептались, как дети или, скорее, как два давних и близких друга, чьи отношения поднялись на новую ступень. Лидии вспомнилось старинное слово «наперсник» – тот, кому поверяют сердечные тайны. Она могла рассказать Сэму все, абсолютно все, доверить любой секрет, даже такой, каким не поделилась бы не только с братом, но и с Роуз или своей лучшей подругой Мередит. Она чувствовала, что Сэм, как никто, способен понять ее мысли и побуждения, и отвечала ему тем же. Даже их близость была построена на полном доверии. Физическая близость с удивительной точностью отражала близость духовную.

Было у Сэма одно откровение, которое не вошло в «Техасца в Массачусетсе»: «Если бы женщины знали, как это упоительно, когда их нежные пальцы, едва прикасаясь, скользят вдоль напряженной мужской плоти, они могли бы править миром». Он давно уже выразил все в словах, но не вставил в книгу, потому что решил: это тайна, которую надо сберечь любой ценой. Правда, в глубине души он подозревал, что женщины и сами прекрасно обо всем знают, что на деле они и правят миром, где якобы безраздельно властвуют мужчины. Умная женщина не борется за чисто условные права, она вовсю использует те реальные, которых у нее в избытке. Втайне посмеиваясь, она уступает мужчине трон и дергает за нужные ниточки, укрывшись за высокой раззолочен ной спинкой.

На ужин он и Лидди отведали рыбы, наловленной в реке и запеченной в глине на углях. Остаток вечера и всю ночь они то и дело занимались любовью, порой таким неожиданным образом, что даже Сэм при всем своем опыте никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным. Это выходило за рамки того, что он привык считать нормальным и приемлемым, но в хорошем смысле этого слова.

Пальцы у Лидди были мягкие и нежные, и если бы только это! В какой-то момент ей вдруг вздумалось приласкать его ртом, и она не замедлила воплотить эту идею. Сэм был настолько потрясен, что потерял дар речи и не сумел вовремя воспротивиться. А потом уже было поздно.

– Чтоб мне провалиться! – пробормотал он, когда все кончилось. – Лидди, где ты набралась таких… таких потрясающих непристойностей?!

– Что же в этом непристойного? – в свою очередь, удивилась она. – Ты же первый начал! И с таким видом, как будто это совершенно нормально! И потом, мне ведь понравилось. А тебе разве нет? Ты не выглядел огорченным.

– Да, но… когда это сделал я, ты была шокирована!

– Ну, была, но с тех пор много воды утекло, Сэм. – Она засмеялась. – Очень много! Целое озеро! Я не возражаю, что бы ты время от времени меня шокировал.

– Да и я, пожалуй, тоже.

Сэм решил, что женская неискушенность имеет свои положительные стороны. Лидди понятия не имела о том, что такие ласки считаются постыдными, и он не собирался просвещать ее на этот счет. Зачем? Сам Сэм прекрасно об этом знал, потому и поддался искушению в их первый раз, ведь все запретное сладко вдвойне.

Надо сказать, он был немало поражен, когда Лидди откровенно призналась, что испытала от той ласки удовольствие. Это так не по-английски! Зато совершенно в ее духе – и прямота и чувственность.

Ночь шла своим чередом. Сэм и Лидия любили друг друга у догорающего костра, шутили и забавлялись, болтали. Однажды, когда они только что привели себя в порядок и выглядели вполне пристойно, Лидди сунула нос в карманы куртки Сэма. Она вывернула их один за другим, наслаждаясь только что придуманной игрой в ревнивую жену, которая показалась ему лестной.

– Что за бесцеремонность! – возмущался Сэм, хотя обыску не препятствовал.

Ему нравилось, что Лидди им настолько интересуется.

– Это не более бесцеремонно, чем шарить в моем саквояже, – парировала она.

Сэм растерялся от этого выпада и не нашел, что ответить. Когда Лидди приказала ему поднять руки, он кротко повиновался. Она обшаривала его методично, как полицейский. Нашла пустую фляжку из-под виски, открыла, понюхала и свистнула в горлышко.

– Ты что, любишь выпить? – спросила она лукаво.

– Да не особенно, хотя по последним дням этого не скажешь. Придется тебе поверить мне на слово.

За фляжкой последовал бумажник с восемью долларами и десятью фунтами стерлингов и карманные часы на цепочке. Они выпали в разгар драки, и кто-то из грабителей на них наступил. Стрелки застыли, показывая 9.24 утра трехдневной давности. Потом наступил черед документов, включая паспорт.

– Ага! – вскричала Лидия с торжеством. – Сейчас я все про тебя узнаю! Так… Сэмюел Джереми Коди. Вот что означает твое Дж. Рост: шесть футов три дюйма. Вес: двести двадцать фунтов. Домашний адрес: Чикаго, Штат-стрит, 49…

Сэм попробовал отобрать паспорт, надеясь, что она не заметит его очевидного желания убрать документы с глаз подальше. К счастью, Лидди пока не придала значения тому, как сильно его паспорт отличался от обычного. Если уж быть точным, это был дипломатический паспорт.

Несколько мгновений они держались за него с двух сторон, и Сэм уже собрался было дать запоздалые объяснения. Впрочем, они все равно немногого стоили, поскольку

касались поста, который он так лихо проворонил и который все равно был временным. Вот если бы Лидди добралась до многочисленных пограничных штампов, у нее могла появиться догадка, причем весьма несвоевременная. А впрочем, отчего же? Как раз наоборот! Разве он не подумывает о том, чтобы в Лондоне явиться к ней с визитом?

Однако Сэму не пришлось объясняться, так как Лидди выпустила паспорт. Зато он пришел в смущение при виде очередного предмета из тех, что были рассованы у него по карманам.

Лидди сидела на коленях между его разведенных ног, лицом к лицу, и упоенно предавалась обыску. Фляжка, часы и бумаги, которые она нашла не слишком занимательными, грудой лежали рядом. В том, что она делала, была своего рода интимность, и хотя Сэм, в общем, не возражал, он был озадачен тем, как быстро она завладела инициативой. Ей нравилось пользоваться новообретенными привилегиями и как бы пробовать их близость на прочность. Он понятия не имел, как к этому относиться.

Но то, что обнаружилось в очередном кармане, несколько поумерило ее пыл.

– Вот это да!

Лидди привалилась спиной к согнутому колену Сэма и осторожно, кончиком пальца, подвинула находку точно в центр своей раскрытой ладони. Потом наклонила руку, чтобы отсвет тлеющих головней мог упасть на нее. Это были два предмета, о которых Сэм начисто забыл: обручальные кольца, мужское и женское. Увидев их на ладони Лидди, он все вспомнил и опечалился.

– Кольцо Гвен было у меня, – объяснил он негромко, – а мое она бросила мне в лицо.

Он и сам не знал, зачем его поднял. Кольцо вылетело из окна верхнего этажа, ударило его в лоб и покатилось по мостовой. Чисто автоматически Сэм бросился за ним вдогонку. Возможно, спрятав его в карман, он символически задернул занавес после финальной сцены спектакля.

Когда тем роковым утром Сэм вышел из гостиницы, направляясь на собственную свадьбу, в его боковом кармане лежало только кольцо Гвен, потому что шафер Джозеф, ее родной брат, страдал провалами памяти и боялся оставить его дома. Прежде чем закрыть за собой дверь номера, Сэм проверил, на месте ли кольцо.

– Ты тоже собирался носить обручальное кольцо? – спросила Лидди озадаченно.

– Да, а что?

– Как странно! В Англии это не принято.

– Я же не англичанин.

– А твоя невеста?

– Она тоже родом из Чикаго.

Лидди поднесла большее кольцо к правому глазу и посмотрела через него на кострище.

– Здесь считается, что джентльмену не пристало носить кольцо.

В ее голосе не было ни вызова, ни осуждения, только все та же озадаченность. Казалось, она размышляет над разницей в традициях.

– То есть джентльмену не пристало выставлять напоказ то, что он женат? – съехидничал Сэм.

– Джентльмену довольно помнить об этом, чтобы вести себя достойно. – Лидди помолчала и спросила: – Ты ее любишь?

– Кого? – удивился Сэм и тут же опомнился. – Ах, Гвен! – Он всерьез призадумался. – Наверное, люблю, раз я ее так долго добивался.

Честно говоря, этот вопрос занимал его куда меньше, чем другой: любит ли он Лидди Браун? Он не на шутку опасался, что любит. Это было, конечно же, нелепо, потому что с Гвен они были знакомы гораздо дольше, их чувство было проверено временем.

– Какая она?

– Кто? – На этот раз Сэм смутился настолько, что ощутил, как краснеет. – Ах да, Гвен. – Он снова впал в раздумье. – Она красивая, нравится мужчинам. – Последовала продолжительная пауза. – У нее печальные глаза! Даже когда

она смеется, они остаются печальными.

Это было правдой. Выражение ее глаз наводило на мысль, что Гвен перенесла какие-то тяжкие лишения.

– Я думаю, это оттого, что она очень чувствительная. Любая неприятная мелочь ввергает ее в мировую скорбь. Но это не значит, что она не способна быть счастливой. Порой она просто не может нарадоваться жизни.

«Ну да, – подумал Сэм, – когда покупает новое платье или получает особенно дорогой подарок». Он устыдился своих мыслей.

По натуре Гвен была очень ранима. Наиболее бурно она реагировала на все неожиданное – на то, к чему не имела времени себя подготовить. Это был далеко не худший вариант. Когда ничто не омрачало горизонта, Гвен легко проявляла великодушие и по большей части была мила с людьми. Именно мила. Сэму никогда не приходилось встречать такой приятной женщины. Возможно, она держалась так потому, что по собственному опыту знала, как легко задеть, ранить человека. Она все время боялась огорчить других, причинить кому-нибудь боль. К чести ее будет сказано, понадобилось две неявки на свадьбу, чтобы она наконец всерьез рассердилась на Сэма, но уж когда это случилось, буря вышла нешуточная и никаки: оправданий принято не было. В этом была вся Гвен.

– А что именно она сказала? – спросила Лидди. – Ну, по поводу твоего опоздания и прочего? Она же не просто выбросила кольцо.

– Что сказала? Да разное. Что обычно говорят в таки: случаях?

– А что обычно говорят?

Сэм напряг память, вспоминая.

– Что я негодяй, подлец, трус и боюсь брака, как черт ладана. Что я никогда никого не любил и любить не способен, что я ничем не лучше своего отца. Да, и что у меня мозги набекрень. – Он вздохнул. – Боюсь, все это недалеко от истины.

Еще бы! Не явиться на собственную свадьбу – распоследнее дело, но в жизни всякое случается. Один раз это может случиться с каждым. Не явиться вторично, но уже к другой женщине – это все еще в рамках возможного, хотя и с меньшей вероятностью. Но уж если венчание перенесено, если ты прощен, пройди огонь и воду, но явись! Три раза – это закономерность, порочная закономерность.

Сэм сидел, уставившись на свое колено, и занимался самобичеванием, а когда наконец искоса бросил взгляд на Лидди, та смотрела на него с мягкой укоризной, слегка покачивая головой и как бы говоря: бедный ты, бедный! Лидди не осуждала его, принимая таким, каков он есть.

Сэм сразу почувствовал себя лучше.

Лидди знала, что мозги у него набекрень, что чувства его перекорежены, как тело моллюска в спиральной раковине, но ее это не отталкивало. Такая терпимость производила на Сэма странный эффект: мало – помалу он становился и сам терпимее к себе.

Ну допустим, он похож на своего отца! Уж такой уродился. Если он примет это как данность, жить станет легче.

Что это такое, приятие себя самого? Любовь к себе самому в той разумной дозе, без которой человек не может быть в ладу с самим собой? Если Лидди на это способна, значит, это… правильно?

Сэму пришло в голову, до чего же они, в сущности, похожи. Как и он, Лидди любила спорить и препираться по пустякам, любила доказывать свое. Порой было так же трудно понять мотивы ее поступков. Самым существенным их различием было то, что она любила Лидди Браун или как ее там звали, любила и принимала собственную личность со всеми ее достоинствами и недостатками. Для Сэма с его тридцатилетним опытом общения с людьми и миром это было сродни чуду. Лидди не приукрашивала в своих глазах свой собственный образ, но и не открещивалась от него за то, что он не совершенен. Она умела жить с тем, что собой представляла. Она была в ладу с собой.

Лидди – чудесная девушка. Она открывает лучшие стороны его натуры. Он и она – вместе это они. Причастность, принадлежность друг другу – это значит быть понятым и принятым.

Когда чуть позже Сэм прикасался к Лидди, наблюдал за ее реакцией, когда он проник в нее и ощутил, как она обвивается вокруг него и сжимает в объятиях, он ощутил, как что-то в них обоих размыкается, некие внутренние путы. Это было большее, чем простая физическая разрядка во время близости. Потом, прижимая к себе задремавшую Лидди и сам начиная задремывать, Сэм уловил, как на него нисходит покой, как в душе воцаряется мир, которого он не знал лет с шестнадцати, когда оставил родной дом и пустился в странствия. Он был тогда преисполнен надежды найти свое место в жизни и готов был это место заслужить.

Птицы знают, что солнце готово взойти, и рады оповестить об этом весь мир. Лидию разбудило оживленное щебетание, в которое то и дело вплеталась более причудливая трель. Тяжелая во сне рука Сэма обнимала ее за талию. Перед самым пробуждением ей что-то снилось. Что-то приятное.

Лидия позволила себе расслабиться, вернуться на грань между сном и явью – и вспомнила. Пудинг! Она не удержалась от смеха. Сэм шевельнулся, глаза его приоткрылись.

– Вообрази, мне приснился пудинг!

Лидия закинула руки за голову, чтобы как следует потянуться. Теплая ладонь погладила ее по внутренней стороне правой руки от запястья до подмышки, по боку до талии, по бедру и наконец легла на ягодицу. Сэм прижался лицом к ее груди, и его дыхание согрело кожу там, где были расстегнуты верхние пуговки.

– Пудинг… – повторила Лидия, задумчиво улыбаясь. – Мне снилась столовая, целая процессия слуг с серебряными подносами, и на каждом – что-нибудь вкусное. Омар под датским соусом, салат по-гречески, меренги. Настоящий пир! – Подумав, она добавила деталь, которой не было в этом сне во имя чревоугодия: – Ну и, конечно, кролик. Я была за столом не одна, а с моим братом Кливом. Как странно! Он почти никогда мне не снится, а тут взял и приснился. Когда перед ним поставили желе из малины в красном вине, он вывалил его из формочки на ладонь, слегка потряс,

чтобы заставить дрожать, и сказал: «Смотри, сердце на ладони». А еще говорят, что сны не отражают действительность! Однажды он так и сделал за столом, и я помню свое отвращение и восторг.

– Ты скучаешь по всему этому, – сказал Сэм, целуя ее шею.

Разве? Лидия изогнулась навстречу кончику языка, чертившему на ее коже влажную спираль. В самом деле, она немного скучала по прежней жизни, по всему тому, что там было хорошего, но то, что происходило с ней в эти минуты, вознаграждало за утрату.

Они начали день с того же, чем занимались почти всю ночь напролет, – с любовных игр. Все остальные занятия казались им пока что пустой тратой времени. На сон было отведено ровно столько, чтобы восстановить силы для новой близости. В конце концов они довели себя до болезненных ощущений, но все равно, едва проснувшись, занялись все тем же, хотя и с большей осторожностью. Это вполне укладывалось в картину безумия, которым страдают молодожены во время медового месяца.

Наконец Лидия и Сэм покинули ложе, предоставленное им самой природой, и принялись за повседневные дела.

Утро выдалось ничуть не хуже, чем накануне – такое же теплое и сияющее, – и это позволяло надеяться на лучшее. Цветущая вересковая поросль гудела от пчел, солнце заливало ее потоками света, ручей весело искрился среди травянистых берегов. Все это, вместе взятое, выглядело как рай земной, так что невольно хотелось задаться вопросом: не лучше ли махнуть на все рукой и остаться здесь навсегда?

Лидия выбранила себя за глупость и отказалась всерьез размышлять над ситуацией, тем более что отвлечься было проще простого, Присутствие Сэма путало мысли и будоражило чувства. В его лице Лидия нашла великолепный образчик мужской красоты и силы. Сам он, при всей своей врожденной скромности в самооценке, все-таки сознавал, что внешне весьма привлекателен. Казалось, его это забавляло. Он не задирал носа, да и вообще не придавал этому никакого

значения, однако был доволен тем, как выглядит, и не боялся выставлять себя на обозрение.

Итак, первым делом Лидия и Сэм отправились к реке, чтобы смыть следы бурной ночи. На берегу Сэм без колебания разделся донага. Он не только не предупредил Лидию, что собирается это сделать, но и не бросил на нее ни одного смущенного взгляда – очевидно, он находил свою наготу совершенно естественной. На Лидию это зрелище произвело настолько сильное впечатление, что она застыла с приоткрытым и пересохшим ртом.

Природа наделила Сэма отличным телосложением, как будто нарочно для того, чтобы он мог вот так его демонстрировать. Всем своим видом он словно говорил: посмотри на меня, разве я не хорош? И Лидия сполна насладилась зрелищем. Пока Сэм плавал, она стояла на берегу и любовалась им без тени смущения, предписанного хорошо воспитанной юной леди. Когда еще доведется встретить подобное чудо?

Сэм плавал, как рыба – гибкая, проворная рыба с широкими плечами и спиной, бугрившейся мышцами и сужавшейся к крепким бедрам. Вода, похоже, была его родной стихией.

Вот он изогнулся, блеснув белизной ягодиц, и ушел на глубину. Вот он вынырнул и отряхнулся, послав во все стороны фонтан брызг. Но всего прекраснее было то, как Сэм выбирался на берег. Вода струилась с его плеч, стекала по мускулистым рукам. Длинные сильные ноги легко вынесли его на луговую траву. Мышцы бедер и икр при этом так и играли под кожей. Грудь и живот у него были могучие, скульптурно рельефные, в нем не было ничего недоразвитого, ничего укороченного, некстати спрямленного или неуместно округлого.

Любуясь Сэмом, Лидия сожалела о том, что не он позировал Микеланджело для его Давида. Хотя тот и был в своем роде совершенством, до Сэма ему было далеко, и не только по части телосложения. То, что находилось у Сэма внизу живота и легонько покачивалось при ходьбе, было не в пример внушительнее, чем у Давида. Ей пришло в голову, что скульпторы намеренно преуменьшают интимные части тела своих творений. Хотя Лидия и видела множество скульптур, она не была готова к тому, с чем ее столкнула судьба. Или это было так же индивидуально, как и все остальное? В таком случае природа щедро одарила Сэма.

На завтрак они ели очередного кролика и форель, что нельзя было.назвать скудной пищей. Обилие проточной воды тоже было истинным благословением. Вместо того чтобы искать подступы к ручью в зарослях осоки, они вернулись к реке и на совесть вымыли руки. Сэм даже потер их песком. Лидия опустилась на низком берегу на колени и, как могла, пригладила мокрыми пальцами своенравную шевелюру.

– Знаешь, – сказала она, отодвигаясь от воды, – это несправедливо, что личная жизнь должна строиться в угоду предложенному месту. Если она рушится, теряешь все. Твой начальник не прав. Что ты теперь будешь делать, куда пойдешь? И кстати, что ты имел тогда в виду под «привести в чувство, а то и припугнуть малость, чтобы взялись за ум»? Что это за работа такая?

– Скажем так, я улаживаю чужие дела, – ответил Сэм с усмешкой. – Вернее, должен был уладить одно дело. Это не совсем то, чем я обычно занимаюсь, тут случай особый. К тому же у меня не один начальник, а много. Речь идет о политике. Признаюсь, я бы не отказался получить этот пост.

Лидия подняла голову и бросила на него испытующий взгляд. Уж не ослышалась ли она?

– Пост? Звучит солидно. Я думала, речь идет о работе по найму.

– Всякая работа – работа по найму, кроме той, что передается по наследству, как у монархов. – Сэм хотел еще что-то добавить, но прикусил язык. – К чему рассуждать о том, чего все равно не случилось и уже не случится? Я даже не прошел собеседования.