Глава 31

Белые Пески

Клиническая смерть Питера Година наступила в семь часов пятьдесят две минуты.

Рави Нара спал прямо в больничном ангаре, поэтому у кровати Година он оказался меньше чем через две минуты.

В происходящем для Рави не было большой неожиданности. Он давно готовился к худшему. По науке, нужно было шунтировать четвертый желудочек мозга, чтобы уменьшить давление и избежать водянки. Но в его нынешнем состоянии Годин не перенес бы подобную операцию.

Однако, примчавшись в Шкатулку, Рави обнаружил, что произошла другая, и непредвиденная, беда: у старика отказало сердце.

Медсестры уже интубировали больного и теперь пытались реанимировать его с помощью дефибриллятора. Рави взглянул на электрокардиограмму: да, медсестры правильно поставили диагноз – желудочковая тахикардия. Рави с жаром подключился к работе. В конце концов комбинация двух лекарственных препаратов и электрошок вернули старика к жизни.

Напоследок Рави взял кровь Година для анализа, чтобы по характерным энзимам определить степень ущерба, нанесенного сердцу.

Годин теперь был временно вне опасности, но без сознания. Рави присел, желая расслабиться и подумать.

Как он ненавидел клиническую медицину! Всегда что-нибудь наперекосяк, всегда какие-то неприятные сюрпризы! Пятнадцать лет назад Годин перенес операцию коронарного шунтирования, а в 1998 году ему поставили эндопротез сосуда. Таким образом, имелся значительный риск инфаркта, но Рави так напряженно занимался главным – годинской глиомой, что про опасность со стороны сердца почти забыл. Медсестры, разумеется, заметили его неловкость и растерянность в критической ситуации. Не того они ожидали от лауреата Нобелевской премии. Но после стольких лет лабораторных исследований Рави напрочь отвык от реальных больных. Ну и что? В простых случаях даже ветеринар способен успешно реанимировать инфарктника; Рави рожден для других, более великих дел.

Пока медсестра прилаживала вентиляционный прибор к дыхательной трубке Година, старик пытался что-то сказать.

Рави наклонился к его уху.

– Не пробуйте говорить, Питер. У вас была небольшая аритмия, – солгал Рави, – теперь ваше состояние устойчиво.

Годин зашарил перед собой правой рукой. Медсестра догадливо вставила в его пальцы ручку.

Годин нацарапал в блокноте:

– Успокойтесь, вы не умираете, – сказал Рави, хотя оптимизма не испытывал. Гипоксии ничего не стоило спровоцировать летальную водянку мозга. Успокоительно пожав Годину плечо, Рави приказал медсестрам держать больного на вентиляторе. Это приведет старика в ярость, но ему придется смириться.

Чтобы не выслушивать бесполезные протесты Година, Рави тут же вышел из Шкатулки. Закрывая люк, он увидел Зака Левина, который мчался от входа в ангар к Шкатулке.

– Что случилось? – испуганно спросил Рави. – Какие-то неприятности?

Прежде чем Левин смог заговорить, он несколько секунд переводил дыхание.

– Нейрослепок Филдинга добивает последние алгоритмы! Он ухитрился состыковать части мозга, которые до сих пор существовали в «Тринити» раздельно: область памяти и область обработки информации! А теперь он создает совершенно новую схему интерфейса. Я просто шалею, никогда не видел такого фейерверка гениальных решений! Вот человечище, я вам скажу!

– Как странно вы говорите о компьютерной копии Филдинга – словно о живом!

– А его уже и сейчас от живого трудно отличить! «Тринити» пока что – или уже! – работает на пятьдесят процентов плановой мощности. Но при этом у меня полное впечатление, что я разговариваю с человеком, с которым я работал два последних года.

– Вы вышли на пятьдесят процентов?

Левин радостно улыбнулся.

– Ага! И стремительно набираем темпы. Зря я, дурак, не верил Питеру. Он сказал, что теперь как с горы покатимся. Так оно и есть. Правильное у него чутье!

Рави пытался скрыть свое потрясение. Годин предсказывал, что девяносто процентов работоспособности станут "порогом тринитизации", то есть именно с этого момента нейрослепок превратится в полноценное самосознающее и сознательное существо.

– Вы употребили выражение "разговариваю с человеком, с которым я работал последние два года", – сказал Рави. – Стало быть, синтезатор голоса действует? Филдинг с вами разговаривает?

– Это некоторое преувеличение. Его речи не хватает связности. Но он старается. Впрочем, гладкость речи – дело наживное. Он нам не все может объяснить, однако конкретные результаты его работы ошеломляющие, и это главное. Теперь начинается отсчет часов до полного успеха.

Несмотря на двусмысленность своих личных интересов в этой ситуации, Рави испытал большой эмоциональный подъем. Они так долго ждали этого момента!

– И сколько, по-вашему, остается?

– От двенадцати до шестнадцати часов.

– Порог тринитизации будет действительно преодолен?

Левин, счастливо улыбаясь, закивал.

– Мы во Вместилище уже делаем ставки на время. Я поставил сто долларов на двенадцать часов. И я не единственный оптимист.

Рави невольно посмотрел на часы.

Через двенадцать часов.

Рехнуться можно.

– Насколько вы уверены в успехе?

– Настолько, насколько можно быть уверенным, когда имеешь дело с техникой такой сложности. Я должен немедленно доложить Питеру.

Это никак не устраивало Рави. Годин должен узнать о происходящем не раньше, чем Рави переговорит со Скоу.

– К Питеру сейчас нельзя. Он вас все равно не сможет выслушать. Мы его только что вытащили из клинической смерти.

Левин окаменел.

– Но он ведь жив, да?

– Жив. Однако на вентиляторе.

– В сознании?

– Да, но сознание затуманено. Вас он не поймет. И говорить не может.

– Он должен знать о нашем прорыве! Это удвоит его желание бороться за жизнь.

Рави прикинулся сочувствующим.

– У Година воли к жизни всегда было в избытке.

– Нет, вы не понимаете. Это известие его из могилы поднимет!

– Сожалею, Зак, я вас к нему пустить не могу.

Левин смерил Рави презрительным взглядом.

– Не вам принимать решения. Какое у вас право скрывать от Питера информацию такой важности?

– Я его лечащий врач.

– Ну так и занимайтесь своей гребаной работой. А мне и без медицинского образования ясно, что в этой ситуации лучшее лекарство для Питера – прямо сейчас узнать, что дело его жизни накануне успешного завершения!

Левин возмущенно отвернулся от Рави, вступил на платформу перед Шкатулкой и нажал кнопку ультрафиолетового дезинфектора.

Рави было заспорил, однако инженер, слушая ровное жужжание аппарата и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, полностью игнорировал невролога.

Остановить упрямого Левина не было никакой возможности. Не драться же! Да Годин и сам, чуть придя в себя, затребовал бы Зака к себе.

Рави поспешил к выходу из ангара. Следовало без промедления связаться со Скоу. Если Зак Левин не ошибается и «Тринити» заработает через двенадцать – шестнадцать часов, то Годин почти наверняка доживет до этого момента. И это опрокинет все их планы. Скоу подготавливал президента к провалу проекта «Тринити» и настраивал его против Година, на которого было решено списать все безобразия. Рави был помощником Скоу в этой подрывной работе. Но если Скоу в своих стараниях зашел уже непоправимо далеко, а Годин вдруг возьмет и за минуту до отхода поезда предъявит действующий образец обещанной научной революции, то Рави окажется, мягко говоря, в сомнительном положении. Питер Годин не из тех, кто прощает предательство. И с предателями он предпочитает разбираться не публично, а "домашними средствами". Перед мысленным взором Рави мелькнуло бесстрастное лицо Гели Бауэр. Этой убить – одно удовольствие. Какое счастье, что сейчас она лежит где-то в мэрилендской больнице. И жаль, что профессорша ее недострелила.

Иерусалим

Машине "скорой помощи" приходилось лавировать между толпами туристов на узких улочках Старого города, и Рейчел держалась за кресло обеими руками, чтобы сохранять равновесие. Дэвид лежал без сознания, закрепленный ремнями на каталке. Сидящий рядом с Рейчел фельдшер неплохо говорил по-английски, но говорить было не о чем: несмотря на принятые меры, состояние больного оставалось угрожающим, и все возможности добольничной помощи были уже исчерпаны.

Когда Дэвид рухнул возле часовни, Рейчел сразу поняла, что это припадок типа эпилептического, то есть нечто худшее, чем нарколептический сон. Она вовремя успела его подхватить, чтобы он не ударился головой о каменный пол, но больше ничего предпринять не могла. То, что человек во время припадка способен проглотить язык, – пустая сказка: вы только рискуете потерять пальцы, пытаясь предотвратить невозможное. Ибрагим, не дожидаясь указаний, тут же вызвал по рации машину "скорой помощи" и охрану.

Израильские солдаты мигом окружили часовню, чтобы держать на расстоянии зевак. Ко времени прибытия санитаров судороги закончились, однако в сознание Дэвид так и не пришел. Сразу же сделали экспресс-анализ крови на сахар – уровень глюкозы оказался нормальным. Налицо была необъяснимая кома, и разбираться с ней предстояло в больнице. Дэвида закрепили на носилках, и солдаты пронесли его через густую толпу к машине во дворе храма.

Сидя рядом с неподвижным Дэвидом в машине "скорой помощи", которая мучительно медленно выбиралась из переулочков Старого города, Рейчел мысленно перебирала возможные причины комы. Чаще всего ее вызывает гипогликемия, катастрофическое уменьшение содержания сахара в крови. Вторая причина – наркотики, однако Дэвид явно не токсикоман. О каменный пол головой он не ударялся, поэтому и механическую травму можно исключить. Раньше Дэвид не страдал эпилепсией, а в сорок один год она практически никогда не начинается. Во время первых сеансов с Дэвидом она подозревала эпилепсию; впрочем, по словам Дэвида, Рави Нара решительно отвергает подобный диагноз.

Инсульт порой приводит к судорогам и коме, но такие случаи относятся к уникальным. Отравление? Рейчел вспомнила о белом порошке в письме Филдинга. Возможно, в нем все-таки содержался некий экзотический яд, который лаборанты университета Дыока не смогли обнаружить? Нельзя исключать и западнонильский энцефалит, переносчиками которого теперь являются и американские москиты. Если москит с этой экзотической заразой укусил Дэвида в Теннесси, то отек мозга мог развиться только теперь. Не исключено, что Дэвид каким-то образом заразился менингитом в аэропорту Кеннеди…

Самые фантастические и маловероятные версии мелькали в голове у Рейчел. Она исключала лишь мозговую опухоль – не только из-за парализующего страха перед подобным вариантом, но и потому, что суперсканирование не могло пропустить опухоль даже самого ничтожного размера, а за шесть месяцев болезнь не способна развиться от нуля до разрушений, вызывающих кому.

Продумывая, что ей необходимо рассказать врачу в больнице, Рейчел одновременно проклинала себя за то, что в свое время не настояла на полном обследовании. На самом деле она возводила на себя напраслину: это Дэвид не желал обследоваться, а она давила на него как могла!

Машина "скорой помощи" наконец выбралась из Старого города и уже на полной скорости мчалась по длинному зеленому холму в сторону огромного здания, которое напоминало крепость. На его крыше было больше спутниковых тарелок и антенн, чем на иной телестанции.

– Это больница? – спросила Рейчел.

Фельдшер кивнул:

– "Хадасса". Наша лучшая.

Дэвида сразу отвезли в отделение реанимации. Рейчел сказала, что она врач, и ей разрешили сопровождать больного. В палате она, чтобы никому не мешать, села на стул у стены и молча наблюдала за происходящим.

Одна медсестра проверила капельницу, затем переключила Дэвида с портативного кислородного баллона на больничный. Вторая раздела его и приклеила датчики сердечного монитора ему на грудь. Видеть своего возлюбленного голым и беспомощным для Рейчел было великой мукой; тут панцирь, нажитый за годы врачебной практики, увы, не помогал. Одежду и денежный пояс Дэвида она положила в большой полиэтиленовый пакет, который не выпускала из рук.

Пришедший врач первым делом переговорил с сестрами на иврите, потом на отличном английском, пусть и с сильным акцентом, обратился к Рейчел. Короткий рассказ о происшествии в церкви она дополнила тем, что ей, как психотерапевту Дэвида, было известно о состоянии его здоровья задолго до впадения в кому.

К этому моменту Дэвид был без сознания уже тридцать минут. Так долго из эпилептического припадка не выходят. Врач велел сделать полный анализ крови, спинномозговую пункцию на предмет менингита, рентген груди и шейного отдела позвоночника и компьютерную томографию головы, чтобы исключить инсульт, опухоль или субарахноидальное кровоизлияние.

После того как медсестра взяла кровь для анализа, санитар покатил кровать с Дэвидом в отделение радиологии.

Примерно через час его привезли обратно в палату. По-прежнему без сознания. Наблюдая, как делают спинномозговую пункцию, Рейчел вздохнула с облегчением: спинная жидкость была прозрачна и имела нормальное давление. Следовательно, инфекционное заболевание можно почти полностью исключить.

Затем, по правилам, больного должны были перевести в неврологическое отделение. Подобный перевод был связан с практическими проблемами: есть ли у Дэвида страховка, кто будет оплачивать его пребывание в больнице… В денежном поясе лежало пятнадцать тысяч долларов, но Рейчел не хотелось вызывать подозрения, показывая такое количество наличных. И когда врач с огорченным видом сообщил ей, что в неврологическом отделении нет свободных мест, от радости Рейчел готова была расцеловать его. Дэвида оставляли в реанимации, что исключало или отодвигало на потом денежные вопросы.

Затем специалист по электроэнцефалографии вкатил портативный аппарат – проверить биоэлектрическую активность мозга Дэвида. Рейчел с удовлетворением отметила, что он свое дело знает: он начал с того, что отключил все электрооборудование, кроме самого необходимого, чтобы фоновая интерференция не исказила картину работы мозга.

Глядя на полученную кривую, врач хмурился. И Рейчел отлично понимала почему. Мозг Дэвида показывал только альфа-ритмы одинаковой частоты и амплитуды. Врач наклонился к Дэвиду и похлопал руками около его правого уха. Однако десинхронизации альфа-волн на экране не произошло. Они вообще не изменились.

Сердце Рейчел упало. Ей не требовалось объяснять, что Дэвид находится в состоянии, известном как альфа-кома. Из этого типа комы мало кто возвращается к жизни.

– Вы доктор? – спросил врач, видя реакцию Рейчел.

– Да.

– Значит, все понимаете. Мои соболезнования.

Когда он потянулся выключить аппарат, Рейчел внезапно увидела на экране тета-волну.

– Погодите! – воскликнула она.

– Вижу, вижу.

Амплитуда тета-волн неуклонно увеличивалась. А затем появилось несколько бета-волн.

– Ему что-то снится, – ошеломленно произнесла Рейчел. – Но… но это же невероятно. Возможно, он просто спит?

Самой Рейчел вопрос показался нелепым.

Врач ущипнул Дэвида за руку. Никакой ответной реакции на экране. Тогда врач наклонился к уху больного и крикнул:

– Проснитесь!

Опять никакой реакции.

– Нет, он не спит, – глубокомысленно изрек врач. Вид у него был несколько озадаченный. – Хотя тета-ритмы определенно нарастают. Странно.

– Что, по-вашему, происходит?

– Больной, вне сомнения, находится в альфа-коме. Но его мозг показывает признаки какой-то деятельности. Что это за деятельность – для меня полная загадка… Сделаем вот что. Я аппарат оставлю включенным, а сюда пришлю невролога. Пусть попробует разобраться. Хорошо?

– Огромное спасибо.

Рейчел осталась одна в палате. Сидя у кровати, она наблюдала за кривыми на экране, и ее руки дрожали от волнения. До того, как появились тета-волны, она была уверена, что Дэвид обречен. Теперь она не знала, надеяться или нет, потому что происходило нечто абсурдное, противоречащее современным медицинским знаниям. Что же творится в мозгу Дэвида? Возможно, даже и в коме продолжаются его галлюцинации… как во время нарколептических припадков? Или это только иллюзорная кома? Но электроэнцефалограмма однозначно указывает на терминальное состояние. Тогда откуда необъяснимые в этом случае тета– и бета-ритмы?