Дэвид Дрейк

НАСЛЕДНИЦА

— Вам нужен кинжал, господин караванщик, — сказал незнакомец Сэмлору хил Сэмту, медленно извлек из-под плаща оружие и протянул его караванщику.

Незнакомец говорил негромко, но он произнес слова, которые всегда заставляли как-то по-особому вибрировать воздух «Распутного Единорога». Упоминания об оружии — равно как и упоминания о деньгах, — было достаточно, чтобы привлечь внимание всех посетителей. Все разом умолкли и отвлеклись от своих кружек с пивом или стаканчиков с игральными костями.

Когда Сэмлор хил Сэмт вошел в таверну «Распутный Единорог», расположенную в самом центре Лабиринта, он был настолько напряжен, что ни один мало-мальски наблюдательный человек просто не мог этого не заметить. При слове «кинжал» Сэмлор вздрогнул, и его правая рука скользнула к висящему на поясе длинному ножу с рукоятью из твердой древесины и бронзовым навершием. Нож был простым и надежным — весь в хозяина.

Одновременно левой рукой Сэмлор прижал к себе семилетнюю племянницу по имени Стар. Он взял девочку с собой, потому что для нее во всем мире не было места безопаснее, чем рядом с братом ее матери…

В свои сорок три года Сэмлор хил Сэмт привык делать то, что считал нужным, и, невзирая на цену, сметать препятствия, которые мешали ему выполнить намеченное.

Чужаку не следовало называть его «господином караванщиком». Да, Сэмлор хил Сэмт действительно был караванщиком — с тех давних пор, когда посчитал, что это наилучший способ избавить свою семью от нищеты. Он принял решение и добился своего, несмотря на вопли родни, кричавшей, что торговля ниже достоинства сирдонских дворян. Но здесь, в Санктуарии, его никто не должен был знать; а раз кто-то знает, кто он такой, значит, у него и Стар появились неприятности более крупные, чем витающий в таверне запах опасности.

Неужто кто-то в Санктуарии желал смерти Сэмлора. Это было необычно: не потому, что Сэмлор хил Сэмт за всю свою жизнь не нажил врагов, а потому, что с большинством из них караванщик уже успел разделаться — сам или с помощью судьбы.

Когда Сэмлор останавливал свой караван на ночь, он сам обходил лагерь и тыкал в каждую дырку или трещину в земле посохом из древесины кизила. Посох был достаточно гибким, чтобы погрузиться в любую нору где-то на локоть.

Если из норы раздавалось раздраженное шипение или на посохе появлялись потеки яда, Сэмлор либо засыпал нору, либо дразнил змею до тех пор, пока она не выбиралась на поверхность, и убивал ударом посоха. Это был единственный способ защитить уснувших верблюдов и людей от укусов гадюк, которых привлекало тепло тел.

Караванные пути были суровой школой, но благодаря этой школе Сэмлор закалил характер и набрался опыта.

Впрочем, Санктуарий относился к неприятностям такого рода, которые лучше избегать, чем пытаться их преодолеть. Сэмлор не имел ни малейшего желания еще раз столкнуться со здешней грязью и вонью — если бы не посланец, доставивший письмо Сэмлейн.

Письмо могло быть подделкой, хотя подделать сирдонские письмена, написанные на полоске бумаги из древесины хинного дерева, было довольно сложно: прочитать письмо, можно было только приложив к нему особый шифровальный квадрат, которым семья Сэмлора пользовалась вот уже семнадцать поколений — с тех самых пор, когда им было пожаловано дворянство. Да и почерк был знакомым; письмо несло свойственную сестре Сэмлора ауру самонадеянности — она не сомневалась, что брат не откажется выполнить ее волю…

Бумага, на которой было написано письмо, потемнела от времени, хотя и пролежала все это время в банковском сейфе. Похоже было, что письмо было написано до того, как Сэмлейн умерла от ножа собственного брата, вскрывшего ей живот, и убившего то, что она несла в своем чреве.

Сэмлор представить себе не мог, какое наследство стоило того, чтобы ради него рискнуть и привезти Стар обратно в Санктуарий, но обычно сестра вела себя безответственно, только когда дело касалось ее самой. Похоже, наследство, которое должно было перейти к Стар при достижении семилетнего возраста, действительно было ценным, и Сэмлор, как дядя девочки, обязан был позаботиться, чтобы Стар это наследство получила.

Это было его отцовским долгом, но об этом Сэмлор думал лишь, когда просыпался в стылой темноте.

Так вот случилось, что Сэмлор хил Сэмт вновь оказался в Санктуарии, где ни одно живое существо не могло чувствовать себя в безопасности, и где его сразу опознал человек, которого Сэмлор никогда в жизни не видел.

Стар прикоснулась к локтю дяди, чтобы дать ему понять, что осознает сложность ситуации.

Трое сидевших у двери юнцов искоса бросали на них сальные взгляды. Они выглядели как типичные местные хулиганы, слишком молодые, чтобы входить в какую-нибудь банду, но изо всех сил старались подражать взрослым бандитам. Именно поэтому юнцы вырядились в одинаковые желтые банданы и высокие сапоги, годные лишь для верховой езды. Видят боги — они были опасны, как опасна стая бабуинов. Точно такие же вонючие и болтливые, как бабуины, они относились ко всем чужакам со злобной враждебностью даже тогда, когда человеку стоило бы все же полагаться на разум.

За столиком, расположенным рядом со стойкой бара, сидели четверо мужчин. Они были одеты в штатское, но короткая стрижка — так стригутся те, кому приходится носить шлем, — выдавала в них солдат Компанию им составляли сутенер и женщина. Сутенер оценивающе глянул на Сэмлора, как на потенциального клиента, а женщина смерила его мутным взглядом, да и то лишь потому, что Сэмлор случайно оказался там, где ее взгляд хоть немного сфокусировался.

Солдаты на мгновение насторожились, оценивая вероятность возникновения заварушки, после чего вернулись к прерванному торгу по поводу того, сколько будет стоить прихватить женщину на прогулку в ближайший переулок — на всех четверых, разумеется.

Кроме вышеперечисленных, в таверне присутствовали еще около десятка посетителей, сутулый бармен и официантка — единственная женщина, не считая проститутки. Она скользила между столами, разнося заказы. Посетители то и дело норовили ущипнуть ее за задницу, но официантка настолько устала, что даже не пыталась бить их по рукам или уклоняться. Ей уже было все равно.

— Мне не нужен кинжал, — сказал Сэмлор, осторожно убирая руки племянницы со своего локтя и продолжая держать собственный нож наполовину вынутым из ножен. — У меня есть свой.

Оружие Сэмлора было очень простым, без всяких там украшений. Обоюдоострый прямой клинок в фут длиной. Небольшая гарда, чтобы не скользили пальцы. Правда, нож был сделан из неплохой стали. Неплохой, но не более того. Ничего выдающегося.

Не так давно в городе появилось несколько клинков из энлибарской стали. Ее ковали из сплава железа и сине-зеленой медной руды, проклятой духами земли, кобольдами. Расплавить эту руду можно было лишь при помощи магии, что придавало энлибарским мечам особую прочность.

Сэмлора интересовали слухи о подобном оружии, но он сумел дожить до своего нынешнего возраста только потому, что связывался исключительно с теми вещами, в которых был абсолютно уверен. Так что пускай со сталью кобольдов экспериментирует кто-нибудь другой.

— Но этот кинжал тебе обязательно захочется приобрести, — продолжал настаивать на своем незнакомец. Он приподнял кинжал за перекрестье так, чтобы рукоять была обращена к Сэмлору

В этом движении не было никакой угрозы. Человек просто пытался продать свой товар. Но сирдонец автоматически скользнул в сторону, чтобы увеличить расстояние между собой и чужаком. Сэмлор был почти уверен в безвредности незнакомца, но все же предпочел задвинуть Стар себе за спину, прикрыть ее своим телом от настойчиво предлагаемого оружия. Парень заинтересовался Сэмлором, как только караванщик вошел в «Распутный Единорог», и по внешнему виду вычислил род его занятий. Больше похоже на работу торговца, чем наемного убийцы.

И все же это еще не повод пренебрегать осторожностью.

— Дядя, когда мы пойдем спать? — спросила Стар, немного повизгивая на последних слогах. Девочка говорила так только тогда, когда действительно сильно уставала — это было вполне объяснимо, — и означало, что Стар может в любой момент закапризничать, а Сэмлору сейчас требовалось от нее полное повиновение. Она могла даже назвать его «дядя Сэмлор», несмотря на строжайший запрет. Сэмлор не раз предупреждал племянницу, что если его кто-нибудь узнает, они вполне могут немедленно превратиться в мишени.

Стар была необычным ребенком, и все же она была ребенком.

— Две кружки голубого джина, — громко сказал Сэмлор, так, чтобы его услышал бармен. Впрочем, тот и так уже обратил внимание на караванщика. Бармен был крепко сложенным мужчиной, уже начинающим лысеть, слегка располневшим, но явно сильным и опасным. Многочисленные шрамы свидетельствовали о том, что он уже не первый год занимался сомнительными делишками.

Он даже лишился где-то большого пальца левой руки, но все-таки сумел выбраться из той передряги — ведь иначе он здесь не работал бы, верно?

— Я хочу… — пискнула Стар.

— И два пива, чтобы запить еду, — громко добавил Сэмлор, заглушая голос племянницы. И полез левой рукой в поясной кошелек, на мгновение коснувшись при этом головы девочки, в том месте, где под капюшоном скрывалась белая прядь. Именно этой пряди Стар и была обязана своим именем. Девочка мгновенно утихла, хотя прикосновение и было мягким.

Мать Стар увлеченно занималась сомнительными искусствами, которые в конечном итоге ее и убили — вернее, привели к гибели. Ее дочь получила в наследство необычайно мощные Силы, но проявляла их лишь при крайней необходимости и при определенном стечении обстоятельств.

Но Сэмлору хил Сэмту не было нужды прибегать к помощи магии, чтобы припугнуть человека, кем бы он ни был. Его гнев был не менее грозным, чем докрасна раскаленные камни в жерле вулкана, но он кипел под броней сдержанности и вырывался наружу лишь тогда, когда Сэмлор считал это нужным. И он никогда не направлял гнев против своих родственников, против крови от крови своей…

Стар была уже достаточно взрослой, чтобы почувствовать, что дядя взбешен, и достаточно умной, чтобы не лезть под горячую руку.

Монета, которую Сэмлор держал средним и указательным пальцами левой руки, была небольшой по размеру, но отчеканена из золота. Она говорила остроглазому бармену, что клиент желает немедленно промочить горло. Бармен кивнул и зачерпнул из стоявшего под стойкой глиняного кувшина кислого молока.

Для пришедшего из пустыни путника, который устал, проголодался и потерял слишком много влаги, чтобы есть грубую пищу, не было более освежающего напитка, чем голубой джин. Это был напиток караванщиков — а Сэмлор им и был, это любому было ясно с первого взгляда, еще до того, как Сэмлор заказал голубой джин. Пожалуй, не удивительно, что незнакомец обратился к нему именно так.

Сэмлор был одет в плащ, сейчас поддернутый до колен, — обычна его подбирают так для верховой езды. Когда же он ложился спать или хотел спрятаться от пронизывающего ледяного ветра, плащ укрывал его с головы до ног. Плащ был пошит из толстой шерстяной ткани иссиня-черного цвета — именно такого цвета была пошедшая на эту ткань овечья шерсть. Его не красили и никогда не стирали. Сохранившийся в шерсти ланолин делал плащ почти водонепроницаемым.

Под плащом на Сэмлоре была туника — тоже шерстяная, но выкрашенная в неброский красновато-коричневый цвет. Когда караван задолго до рассвета трогался в путь, Сэмлор надевал на себя целых три такие туники, а потом, по мере того, как солнце поднималось все выше и припекало все сильнее, снимал их, по одной.

Подкладка туники была сделана из шелка — единственная роскошь, которую позволял себе Сэмлор. Впрочем, он вообще привык довольствоваться малым.

Сэмлор хил Сэмт был мужчиной широкоплечим, даже если учесть, что тяжелый плащ делал его фигуру несколько грузнее. А вот его запястья были бы тонкими даже для вдвое более хрупкого мужчины. Кожа на руках и лице Сэмлора была выдублена тысячами песчаных бурь и метелей, носившихся над бескрайними равнинами, и потому не покраснела от гнева, а лишь немного потемнела. Впрочем, сирдонца вообще редко бросало в краску.

Когда Сэмлор улыбался — время от времени случалось и такое, — улыбка скользила по его лицу с нерешительностью человека, ошибшегося адресом. Когда он отдавал приказы, — неважно, людям или животным, — его лицо оставалось непроницаемым, а в твердом, холодном тоне звучала несокрушимая уверенность.

Когда же Сэмлор хил Сэмт был достаточно разъярен, чтобы начать убивать, он говорил мягким, слегка язвительным тоном. В этот момент у него особенно резко выступали скулы, придавая караванщику почти нечеловеческий вид. Но Сэмлор редко бывал рассержен настолько.

Кислое молоко было разлито по масарам, деревянным чашкам, до блеска отполированным потными ладонями многочисленных посетителей. Когда бармен застыл, размышляя, забрать монету или сначала принести пиво, Сэмлор сказал:

— Я ищу в этом городе одного человека и надеюсь, что ты сможешь мне помочь. Это касается одного дела… не слишком серьезного.

Это было чистой правдой, хотя ни бармен, ни прочие любопытствующие в его слова явно не поверили.

Впрочем, бармену не было дела до того, что говорят посетители. Лишь бы платили.

— Простой обыватель? — негромко спросил бармен, накрывая рукой монету, которую Сэмлор пока не спешил выпускать из рук.

— Не думаю, — ответил сирдонец с мимолетной неискренней улыбкой. — Его зовут Сетиос. Деловой человек. Возможно, банкир. А может, и нет. Не исключен вариант, что он… ну, вы понимаете… один из тех, кто имеет дело с магией. Я слыхал, что он держит в стеклянной бутылке демона.

Обычно упоминание о колдунах производило на собеседника впечатление. Особо впечатлительные люди могли побледнеть и даже сделать ноги — лишь бы не связываться с магией.

Бармен же лишь улыбнулся и сказал:

— Возможно, кто-нибудь его и знает. Я поспрашиваю.

Он повернулся. Монета исчезла в кармане фартука.

— Дядя, мне не нравится…

— И не забудь про пиво, приятель, — нарочито громко добавил Сэмлор.

В подобных местах трудно было найти подходящий для ребенка напиток. У Стар не было того опыта десятилетий жизни в пустыне, когда любая жидкость кажется прекраснее улыбки божества. Так что выбор был невелик. Пиво было предпочтительнее вина и уж явно безопаснее воды.

— Это особый нож, — донеслось из-за плеча Сэмлора.

Сирдонец повернулся, внешне сохраняя невозмутимость. Он почему-то хотел не верить наитию, которое подсказывало, что незнакомец просто пытается продать свой кинжал. В этом городе непрошеная настойчивость обычно вела к появлению свежего трупа.

— Убирайся, — отчетливо произнес Сэмлор, — или я вышвырну тебя в окно.

Он кивнул в сторону выходящей на улицу стены. По обе стороны от входной двери наличествовали два проема, закрытые плетеными решетками. В боковых стенах имелись отдушины в виде высоких горизонтальных щелей, выходящие в переулки. Впрочем, толку от них было мало, эти переулки были куда более зловонными, чем сама таверна.

Сэмлор действительно намеревался выполнить то, что сказал, хотя это и могло привести к заварушке, которых он обычно избегал.

Не только Стар устала до такой степени, что отчасти утратила контроль над собой.

В назойливом незнакомце не ощущалось угрозы, но он раздражал Сэмлора Он был на пару дюймов ниже караванщика и почти по-женски хрупок. Чужак был одет в льняной кильт с алой каймой и с поясом из роскошной золототканой парчи. Кроме него, на чужаке был еще короткий плащ из тонкой синей ткани, из-под которого выглядывал голый торс. Кожа у незнакомца была смуглой, с медным оттенком, а грудь, хоть и безволосая, была неплохо развита и явно принадлежала мужчине.

Незнакомец заискивающе улыбнулся и слегка попятился. Сэмлор поймал кружки, пущенные барменом по стойке.

— Держи, Стар, — сказал Сэмлор, протягивая кружку с пивом своей питомице. — Ничего другого здесь нет, так что уж потерпи. В другой раз мы подыщем что-нибудь получше, хорошо?

В здешних местах пиво хранили в кожаных мехах, а швы мехов промазывали смолой, и эта смола почти напрочь забивала присущий пиву запах. Сказывалась она и на вкусе — причем, по мнению Сэмлора, отнюдь этот вкус не улучшала. Впрочем, кто знает, каким стало на вкус это пиво, если бы удалить запах и привкус смолы?

Бармен поманил к себе человека в серо-коричневой одежде, сидевшего за угловым столом. Сэмлор, собственно, не заметил, чтобы бармен подавал какой-то знак, но тем не менее эти двое отошли в дальний угол и принялись что-то негромко обсуждать.

Таверну освещали висевший над стойкой бара фонарь и три лампы, прикрепленные к ободу колеса под потолком. Для привлечения удачи эти терракотовые лампы были сделаны в форме пениса.

Впрочем, не наблюдалось ни малейших признаков того, что клиентам этого заведения сопутствовала какая-то особая удача. И видят боги, для освещения эта форма ламп уж точно была неудобна. Дешевое масло давало больше дыма, чем пламени, поэтому таверну заполнял смог, полный такой же горечи, что и лица здешних завсегдатаев.

— Нет, вправду, господин Сэмлор, вы должны взглянуть на этот кинжал, — сказал незнакомец.

Сирдонцу показалось, что обрушился потолок, когда незнакомец произнес его имя, хотя никто из посетителей вроде бы и не обратил внимания на эту реплику. Рукоять кинжала была по-прежнему обращена к Сэмлору. Незнакомец держал кинжал большим и указательным пальцами одной руки, уткнув лезвие в ладонь другой. Даже бритва не вопьется в тело, если на нее воздействует только сила тяжести.

Сэмлор выхватил свой нож из ножен — чисто рефлекторно, еще до того, как разум подал ему сигнал опасности. Но чужак улыбался и не делал никаких угрожающих движений, а кинжал, который он протягивал…

Кинжал действительно был очень интересным.

Его граненое навершие было сделано из красноватой меди и отполировано до блеска. Рукоять кинжала была плоской и узкой. К середине она расширялась, а потом снова плавно сужалась. Она смахивала на гроб, узкий со стороны головы покойника, расширенный в районе плеч и снова сужающийся к ногам.

Рукоять была необычной и, пожалуй, неудобной, но самым необычным в этом кинжале было его лезвие.

Чем тверже сталь, тем более она хрупка. Величайшая тайна искусства оружейников — это способы отпуска и закалки стали, после которых клинок не разбивается вдребезги при ударе, а становится достаточно прочным, чтобы разрубить доспехи или оружие противника.

Секрет заключался в том, чтобы сварить пластину мягкого железа с пластиной стали, более твердой за счет большего содержания углерода. Раскаленную полосу проковывают, потом перекручивают. Процедура повторяется до тех пор, пока железо и сталь не превратятся в тысячи слоев, тонких, как лезвие бритвы.

Если проделать все правильно, в результате получится клинок, в котором твердые слои чередуются с более мягкими и податливыми. Эти мягкие слои поглощают силу удара и придают клинку упругость. Но перед каждой поковкой необходимо очень тщательно очищать поверхность наковальни, иначе окалина попадет между этими слоями, при ударе в клинке будут возникать мельчайшие трещины, и в конце концов он сломается. Лишь у немногих кузнецов хватало искусности и терпения для того, чтобы ковать такие клинки. И лишь у немногих покупателей хватало денег, чтобы оплатить такую работу.

Похоже, чужак считал, что Сэмлор входит в число таких покупателей — караванщик действительно мог бы заплатить за этот клинок.

Кинжал был великолепен. Он был обоюдоострым, как нож Сэмлора, и примерно равен ему по длине, только иной формы. В середине он был несколько толще, чем по краям, — это увеличивало жесткость лезвия. И еще — вся поверхность клинка была покрыта мерцающими переливами — такие образуются при умелом соединении разных металлов.

Поскольку слои накладывались друг на друга и проковывались множество раз, соединительные линии между железом и сталью были такими же сложными, как швы на человеческом черепе. После того как клинок был откован и заточен, кузнец отполировал его, а потом на мгновение окунул в сильную кислоту, затем быстро ее смыв.

Сталь успешно противостояла кислоте, а вот на более мягкое железо та подействовала даже за такое короткое время. Теперь сталь сверкала, словно солнечный свет на горных вершинах, а железо создавало едва уловимую тень. Лезвие с такими разводами уже само по себе говорило об огромной стоимости оружия.

Сэмлор почувствовал резь в глазах, невольно сморгнул. В колеблющемся свете ламп тончайшие разводы на клинке казались письменами.

Улыбка незнакомца сделалась еще шире.

— Дя… — начала было Стар, дернув караванщика за рукав.

Посередине клинка змеилась сделанная сирдонскими буквами надпись: «Он нападет». За мгновение до того эти буквы были всего лишь завитками металла.

А еще мгновение спустя рукоять кинжала, выставленная до этого напоказ, скользнула в ладонь незнакомца, и тот наискось ударил, метя Сэмлору между глаз.

Сэмлор не поверил возникшим на сзади словам. Он даже не поверил, что действительно увидел их. Но часть его нервной системы — приписать мозгу рефлексы, действующие на таком глубинном уровне, было бы не совсем точно, — успела отреагировать на внезапный выпад чужака.

Сирдонец выбросил левую руку и отвел удар вверх, при этом ощутимо заехав чужаку по пальцам. На мгновение он коснулся рукоятки кинжала. И медное навершие, и деревянные накладки на рукояти оказались неожиданно холодными, хотя незнакомец держал до того кинжал под плащом.

Одновременно с этим Сэмлор одним движением правой руки, в которой держал нож, располосовал чужаку грудь. Нож остановился лишь тогда, когда рукоять уткнулась в грудину. Караванщик мог разоружить своего противника и не всаживая тому под ребро фут стали, но рефлексы и инстинкты потому и являются таковыми, что действуют быстрее здравых размышлений.

Чужак, — которого теперь уже уместнее было бы называть покойником, поскольку его грудная клетка была вскрыта от горла до диафрагмы, — приподнялся с коротким, резким выдохом. Его голова откинулась назад — на губах при этом все еще играла улыбка, — и ударилась об обод колеса, к которому были прикреплены лампы. Из ламп выплеснулось масло, фитили погасли.

— Стар, за спину! — скомандовал Сэмлор в ту же секунду, как погас свет, и попытался выдернуть свой нож из тела незадачливого убийцы. От этого рывка незнакомец подался вперед, увязший нож выходить не желал.

Кто-то швырнул пивную кружку и разнес вдребезги висевший над стойкой бара фонарь. В «Распутном Единороге» сделалось темно, словно в Аду.

Сэмлор быстро пригнулся и попятился к стойке, одновременно вновь рванув свой нож. Таким рывком можно было швырнуть на колени верблюда.

Раздалось какое-то ворчание, с треском разлетелся дубовый стол. Кто-то закричал так пронзительно, словно его раскроили от горла до паха, — что, кстати, вполне могло оказаться правдой. Темнота в таком заведении, как «Распутный Единорог», для кого-то была причиной паники, а для кого-то — лишь подходящим случаем. И то и другое могло привести к кровопролитию.

Нож Сэмлора никак не желал покидать тело покойника. Караванщик не чувствовал скрежета ножа о кость, когда лезвие входило в тело, и сейчас у него не было ощущения, что нож застрял между ребрами или в позвоночнике чужака. Но клинок сидел мертво. Это выглядело так, словно Сэмлор воткнул нож в свежий бетон, а день спустя вернулся и теперь тратил время в напрасных попытках извлечь его.

Одним из преимуществ драки на ножах было то, что если с твоим оружием что-нибудь случилось, ты всегда можешь попытаться завладеть оружием противника. Сирдонец левой рукой выхватил кинжал из безвольно раскрывшихся пальцев только что убитого им человека, а правой попытался притянуть к себе племянницу.

Брошенный кем-то нож оттянул рукав Сэмлора гораздо чувствительнее, чем минуту назад ребенок. Его лезвие было слишком тупым, чтобы воткнуться в деревянную стойку, а потому оно просто раскололо дерево, словно арбалетный болт.

А Стар на прежнем месте не оказалось. Ее вообще не было в пределах досягаемости Сэмлора. Он в отчаянии позвал малышку по имени, но ответа не получил.

По всему залу сталь звенела о сталь, высекая яростные оранжевые искры. С улицы, от двери, донесся предостерегающий возглас, но на пути к единственному выходу на улицу разгорелась нешуточная драка.

Оставалась дверь, выходящая в переулок; она располагалась с другой стороны таверны. И еще была лестница, ведущая на верхний этаж, которую Сэмлор не мог разглядеть в кромешной темноте. И был еще третий вариант — более быстрый и безопасный, чем первые два, хотя если по-хорошему, его никак нельзя было назвать ни быстрым, ни безопасным.

Сэмлор схватил тело своей жертвы под мышки и ринулся напролом, используя труп в качестве щита и тарана одновременно.

Его племянница, возможно, все еще находилась в «Распутном Единороге», но Сэмлор никак не смог бы отыскать Стар в такой темноте, поскольку она не отвечала — или не могла ответить, — на его призыв. Стар была весьма уравновешенной девочкой. Она могла закричать от испуга, но никогда не испугалась бы до потери дара речи.

Сэмлор был более чем уверен, что Стар отскочила двери в тот же миг, как погас свет, и сейчас находилась руках какого-нибудь типа, отлично представлявшего сколько можно выручить в этой чертовой дыре за девственницу возраста Стар.

Кто-то столкнулся с Сэмлором и отлетел прочь взвыв от ужаса. Караванщик пока не пускал новый кинжал в ход — ведь была вероятность, что Стар могла находиться рядом…

Сэмлор предпочел бы заколоть себя, чем по ошибке убить ребенка.

Сирдонец споткнулся о распростертое на полу тело. Лежавший даже не дернулся, когда Сэмлор наступил на него, — видимо, ему было уже все равно. Потом труп чужака в руках караванщика врезался в решетку, расположенную справа от двери. Сэмлор собрал все силы и попытался высадить сплетенную из ивовых прутьев решетку.

Решетка рассохлась от времени, и многие прутья уже покрылись сетью мелких трещин и нетвердо держались в раме. И в: 5 же прутья оказались более упругими, чем ожидал караванщик, и Сэмлор почувствовал немалую отдачу от своего яростного удара.

Хорошо, что каркас, в который были вделаны прутья, вылетел из оконной рамы, и под весом мертвого тела решетка рухнула на улицу.

Звезды и луна были скрыты легкой дымкой, но все же после того, как решетка выпала наружу, света в таверне прибавилось. Сэмлор нырнул через подоконник в окно и врезался в мостовую плечом…

Не поступи он так, нож, свистнувший у него над головой, как раз вошел бы ему между лопаток. Некоторым скандалистам, как и голодной акуле, не нужна причина для убийства; достаточно наличия подходящей цели.

— Стар! — вновь выкрикнул караванщик. Но сила удара о землю превратила крик в сдавленный выдох. Его плащ и плечо изрядно пострадали при падении, зато Сэмлору удалось сохранить кинжал, который в любое мгновение мог оказаться залогом выживания.

Вход в таверну, оказавшийся за спиной у Сэмлора, был в данный момент перекрыт двумя мужчинами. Тот, что повыше, держал более низкого и, словно безумный, раз за разом наносил противнику удары ножом. Единственным звуком, исходящим от жертвы, было глухое хлюпанье, раздававшееся в тот момент, когда нож входил в тело.

В дверях показался ночной сторож. Фонарь в его руке не освещал фигур, но его свет блестел на оружии в руках полудюжины мужчин, спешивших к: месту потасовки.

Сэмлор слышал, что в Старом городе существует местная милиция, в которую набираются жители близлежащих кварталов. От уличных банд они отличались тем, что помогали поддерживать порядок и защищали своих соседей, но это вовсе не значило, что они с пониманием отнесутся к чужаку, замеченному в драке на их территории. Милиционеры редко ощущали потребность в судебном разбирательстве, если у них под рукой были веревка и меч.