Миры и междумирье (№1) - Острова междумирья

– Это наибольшая мощность, которую можно получить по подобной методике, – ответил Гримальдус. – В известной мне теории магии нет более сильных средств.

– Я знаю, – согласился Хирро, – но заклинание, не подкрепленное достаточным количеством силы, останется словами и больше ничем. Хотя теоретически оно верно, на практике оно может оказаться невыполнимым.

– Мы должны попытаться, – в голосе Гримальдуса прозвучало неявное согласие со словами пиртянина. – Я надеюсь, что наша совместная сила дополнит слабость ингредиентов. Все-таки основное в колдовстве – это сила мага, и мне известно множество заклинаний, которые опираются только на нее. Зависимость от вспомогательных средств не безусловна, при соответствующей подготовке можно вообще обходиться без них. Драконы, например, никогда не пользуются ничем, кроме собственной колдовской силы.

– По-моему, неправильно начинать колдовство, не будучи заранее уверенным в его исходе, – сказал Зербинас. – Это снижает шансы на успех.

– В таком колдовстве невозможно быть уверенным заранее, – ответил не Хирро, а Гримальдус, хотя замечание Зербинаса относилось к пиртянину. – Главное – быть уверенным во время его выполнения.

Он размешал ингредиенты в чаше и точным ударом силовой иглы приколол ее к фокусу дуги. Зербинас и Хирро воткнули остальные семь игл по размеченным точкам дуги и встали по ее краям, а Гримальдус остановился лицом к чаше на серединной точке. Убедившись, что все готовы начинать, он заговорил вводную часть заклинания, предназначавшуюся для концентрации силы.

Когда силовые вихри стянулись в чашу, маги начали основное заклинание. Гримальдус произнес слова силы, остальные двое повторили их мысленно, чтобы усилить и поддержать их. Каждый почувствовал, как тугие вихри выскользнули из чаши и устремились к материку, обволакивая его невидимым облаком, призванным преобразовать его в пыль.

Каждый из магов ощутил, что все получилось как нельзя лучше. Сила была собрана, сбалансирована и направлена, заклинание прошло безошибочно, именно так, как оно и было задумано. Не было ни малейшего диссонанса, и если перед началом работы у кого-то и были определенные сомнения, во время выполнения они были отброшены и отставлены, как это принято у опытных и умелых магов.

Но материк остался на месте. Хотя Зербинас не мог определить этого сам, он безошибочно догадался об этом по вытянувшимся лицам Хирро и Гримальдуса. Какое-то время все трое стояли, не говоря ни слова.

– Нет сомнений, все прошло наилучшим образом, – сказал наконец Хирро. – Если бы кто-то из нас дрогнул или сфальшивил, я заметил бы.

– Да, все прошло наилучшим образом, – мрачно подтвердил Гримальдус.

– Значит, можно принять к сведению, что эксперимент не удался, и заняться поиском других способов решения проблемы, – подытожил пиртянин.

– Я привлек к ее решению все известные мне знания. Может, в вашей академии… – Гримальдус глянул на Хирро, не договорив фразу.

– Нет, – покачал головой тот. – Я не знаю более подходящих методов. Возможно, асфрийская школа… все-таки там тоже давние традиции.

– Нужно обсудить это с Ринальфом, – закончил его мысль Зербинас.

– Да, это будет самым разумным. Как я понял, у нас еще есть время?

– Около полутора лет, – сказал Гримальдус. – Боюсь, что я не смогу составить вам компанию, потому что связан договором с нанимателем. Мне необходимо вернуться на работу, я уже потратил на это столько времени, что больше не могу злоупотреблять снисходительностью Герна Иру. Давайте договоримся так – вы обсудите это дело с Ринальфом, а затем заедете за мной, а я тем временем тоже поразмыслю над этим и, возможно, придумаю что-то более удачное.

– Договорились, – кивнули оба мага.

XVI

Чайка стремительно летела вдоль океанского берега. Она мчалась под синим небом, над синей водой, мимо черного утеса, заканчивающегося сверху черной башней. Серые крылья резали воздух, в отчаянном усилии перекрывая наивысшую мыслимую для чаячьего тела скорость.

Но сокол был еще быстрее. Маленький соколок, мышиный охотник, вдвое меньше чайки, он был не по размеру свиреп и отважен. Юркий и верткий, он был сильнее длиннокрылой птицы и старался скогтить ее на лету, настигая ее в бешеной гонке и ударяя сверху. Каждый раз чайка чудом уходила от гибели и мчалась дальше, роняя перья в океанскую воду.

Мужчина какое-то время наблюдал за ними из окна башни на утесе, но вскоре потерял интерес к их смертельному состязанию. Либо этот соколок получит сегодня свой обед, либо ему придется поискать другую добычу, а чайка еще поживет на свете, пока не наткнется на другого сокола. Все эти гонки хищника и жертвы однообразны и стары как мир, они не стоят никакого внимания.

Он слишком мало интересовался повадками мелких животных, чтобы знать, что мышиный соколок никогда не нападает на чаек.

Иначе он наверняка понаблюдал бы за ними еще. И тогда он увидел бы странное существо, похожее на стрижа с совиной головкой, вылетевшее из расщелины утеса на помощь чайке. У этого существа были крепкие совиные когти, которыми оно вцепилось в соколка, и над океаном завязался яростный воздушный бой. И, что совсем уже противоречило повадкам чаек, та развернулась в воздухе и вместе с неожиданным заступником накинулась на своего недавнего преследователя. Обе птицы били и трепали соколка, пока не заклевали его насмерть – и вместо растерзанного комочка перьев в океан упала капля.

Одна-единственная капля крови.

В устройстве и размещении жилищ многочисленных асфрийских магов можно выявить определенные закономерности. Темные маги, например, имеют привычку селиться во мрачных и зловещих местах, особенно пользующихся дурной славой, неподалеку от кладбищ и склепов, лучше – заброшенных, но можно и действующих. Их особняки черны и грубы, башни унылы, заборы высоки и неприступны, и все это в совокупности выглядит так, что даже не хочется проходить мимо.

Светлые маги предпочитают спокойные и приятные для созерцания окрестности, преимущественно уединенные, но невдалеке от населенных пунктов и связанных с ними удобств. Их особняки уютны и спланированы с большим архитектурным вкусом, всегда имеют сад или хотя бы цветничок, башни чисты и стройны, а заборы выглядят наивными сооружениями, неспособными защитить даже от младенца. Но вы попробуйте, суньтесь…

А как еще прикажете конструировать заборы в мире, где полно темных магов?

Особняк Вольда стоит на окраине Асфасты – причем на ее лучшей окраине, именуемой океанским побережьем. Он обладает всеми признаками жилища светлых магов – то есть, весьма уютен и спланирован с безукоризненным архитектурным вкусом, имеет огромный парк с цветником. Одним из выдающихся украшений парка является башня мага, куда больше похожая на обзорную башню для увеселительных прогулок членов королевской семьи Нафи.

Впрочем, королевская семья Нафи и не пытается соперничать роскошью с Вольдом.

Ажурная решетка, обносящая парк с особняком, предназначена не скрывать ни клочка из находящегося внутри великолепия. Но вы попробуйте, суньтесь…

Тем не менее, посмотрите на выражение лица кого-нибудь из светлых магов, если вы по несчастью назовете при нем Вольда светлым магом – и у вас язык присохнет к горлу. Точно так же не нужно называть его темным магом в присутствии темных магов – они обдадут вас таким презрением, что после целый месяц не отмоетесь.

Вольд – это Вольд, единственный и неповторимый.

– Я не темный – я практичный, – любит он говорить, рисуясь перед ничего не смыслящими в магии обывателями, когда он, весь выхоленный и умащенный душистыми притираниями, в безумно яркой и дорогой одежде, поигрывает драгоценными перстнями на каждом из десяти пальцев под их завистливыми взглядами.

Просторные комнаты его особняка обиты редчайшими и красивейшими сортами тканей, увешаны картинами и гобеленами, инкрустированы ценнейшими породами дерева и обставлены дорогой мебелью и безделушками. То же самое касается холлов, лестниц, коридоров и рабочих помещений Вольда. Постоянной прислуги Вольд не держит, обходясь заклинаниями защиты от пыли и магическими творениями собственной разработки для уборки мусора. Иногда он, однако, нанимает мастеров для новых отделок и переделок особняка – и тогда по всей Асфасте начинают ходить слухи о роскоши и диковинках, скрывающихся там.

Эти слухи весьма интригуют обывателей, потому что Вольд никогда не приглашает к себе гостей.

Вольд любил роскошь и удобство своего особняка, своей одежды и быта – точно так же, как птица любит свое оперение.

Вы можете представить себе птицу без оперения?

В таком случае вы поймете Вольда.

Единственным маленьким неудобством особняка являлось то, что по извечной нелюбви асфрийских магов к прислуге там не было своей кухни. Однако, любой недостаток можно превратить в достоинство – особенно, если для этого имеются средства – и Вольд приспособился обедать и ужинать в самом дорогом ресторане Асфасты. По утрам он обходился кувшинчиком иги с купленными там же лакомствами – и имел лишний повод для довольства собой благодаря тому, что в совершенстве выучился заваривать игу.

Этим утром – и весьма поздним утром, потому что Вольд, как это принято у светских особ, очень поздно ложился спать и очень поздно вставал – он сидел за кувшинчиком иги в своей любимой гостиной с окнами на восток. Густой розоватый настой наполнял ароматом всю гостиную, солнце освещало светло-бежевую обивку стен, придавая вытканным на ней цветам такую свежесть и рельефность, что они казались живыми. Пузатая экзотическая ваза на угловом столике переливалась синью и золотом, многократно отражаясь в зеркалах – чего-чего, а нехватки зеркал не было ни в одной из комнат особняка – и бегущие вдоль выпуклого бока фигурки множились по гостиной, наполняя ее иной жизнью и обычаями, бесконечно удаленными отсюда во времени и пространстве.

Удобное кресло с выгнутой по форме тела спинкой и мягкими валиками подлокотников принимало в себя представительную фигуру Вольда, облаченную в крикливо-яркий красно-сине-желто-лилово-оранжево-зеленый халат и пухлые шлепанцы из меха северного момуса. Любопытно, что этот халат, расцветка которого сама по себе смотрелась так дико, что польститься на нее мог только сумасшедший, выглядел на хозяине уместно и естественно – наверняка потому, что Вольд имел неплохую, заметную внешность, в соответствующей обстановке и оформлении вполне претендующую на звание местного эталона мужской красоты.

Сам Вольд был прекрасно осведомлен об этом и всегда тщательно заботился о соответствующей обстановке и оформлении. Сегодня он ощущал довольство окружающей обстановкой особенно остро, потому что вчера имел успех на вечернем приеме у нового казначея королевства Нафи. Он отхлебнул иги из чашечки тончайшего цветного стекла и неторопливо оглядел искусно вытканные цветы на стенной обивке, безупречный рисунок вазы, превосходную мебель гостиной, выполненную лучшим мастером по последней моде Асфасты. Затем он перевел взгляд на свою руку, на крупную, холеную кисть с длинными ровными пальцами, и некоторое время разглядывал ее, слегка поворачивая и пошевеливая ею так, чтобы была заметна игра драгоценных камней в нанизанных на ней перстнях. Безусловно, во всей гостиной не было ничего более безупречного и совершенного, чем эта рука.

Вдруг резкое ощущение заставило его вздрогнуть – непередаваемо противное, словно у него откуда-то из глубины внутренностей выдернули зуб. Сначала Вольд просто возмутился этим событием, так бесцеремонно нарушившим его приятное времяпровождение. Затем он задумался, чем оно могло быть вызвано, и без труда определил единственно возможную причину.

Погиб кто-то из его соглядатаев. Бытие этого колдовского творения полностью поддерживалось каплей крови и каплей силы мага – а гибель этого творения вызывала ощущение вмешательства в его собственное тело и оставляла прореху, ранку на его собственной магической силе. Хотя Вольд прекрасно сознавал, что вред сам по себе невелик и что такие мелкие магические травмы быстро затягиваются естественным путем, он встревожился.

Он ничуть не хуже сознавал, что соглядатаи никогда не гибнут случайно. Никакое природное существо не станет на них охотиться, потому что чует их неестественную, не пригодную для питания сущность. Никакой случайный охотник не изловит и не подстрелит их, потому что они слишком разумны и хитры, чтобы стать его жертвами.

Соглядатая мог убить только другой маг, догадавшийся об его подлинной сущности. Напрашивался естественный вывод, что это сделал тот, за кем производилась слежка. Гибель соглядатая была еще небольшой бедой – было куда хуже, что слежка замечена. Но было бы хуже всего, если бы содержащаяся в соглядатае капля крови попала в руки того мага. По ней тот сумел бы не только определить, чье это создание, но и навредить его создателю. Вольд интуитивно ощущал, что этого пока не случилось, но на месте слежки оставались еще двое соглядатаев.

Вольд распахнул окно гостиной и вызвал Юки, намереваясь немедленно передать с ним другому оставшемуся соглядатаю приказ о прекращении слежки. Но вестник не появился, и Вольд был вынужден признать, что погиб именно Юки, хотя вестник обычно держится поодаль и не подвергается такой опасности, как дневной и ночной соглядатаи. Это было еще досаднее, потому что заклинание не предусматривало возможности вызвать двух других соглядатаев без вестника.

Тем более было необходимо убрать их с места слежки, потому что без связи с хозяином они стали не только бесполезными, но и опасными. Но Вольд был слишком заметной в Асфасте фигурой, чтобы ползать между скалами под башней Могрифа, прячась от случайного взгляда Гестарта и разыскивая по расщелинам мышей и летучих мышей – потому что его дневной соглядатай был мышью, а ночной – летучей мышью.

Он находился еще не в такой крайности, чтобы заниматься этом самому. Это дело можно было поручить другому, и Вольд задумался – кому именно. Он не любил ненужной спешки и всегда тщательно обдумывал предстоящие дела, даже самые мелкие, не без оснований полагая, что в этом кроется секрет его успеха. Постоянных доверенных лиц он не имел, отводя на каждое дело определенный уровень доверия и выбирая исполнителя согласно этому уровню. Отзыв оставшихся соглядатаев предполагал высокий уровень доверия, поэтому количество возможных исполнителей мгновенно сократилось до ничтожной величины.

Сначала Вольд подумал о Къянте, которая пока жила в его особняке и после происшедшего с ней несчастного случая выглядела очень смирной. Не так давно он жалел, что когда-то подобрал и впустил к себе в дом эту девку – исключительно по недостатку опыта в этой области житейских отношений – и еще больше жалел, что выучил ее магии. Девка оказалась цепкой, как пиявка, и наглой, как портовая шлюха, которой она, собственно, и была до знакомства с ним. Выучившись от него кое-чему из магии и вообразив, что она стала могущественной колдуньей, Къянта стащила у него некоторые ценности и амулеты, словно у перепившего матроса, сдуру воспользовавшегося ее услугами, и переметнулась к Гестарту, но затем надула и того, тайно выудив из бумаг его учителя сведения о пещере сокровищ.

Однако, ее вылазка за сокровищами окончилась плачевно. Судя по рассказу Къянты, в пещере было установлено охранное колдовство класса трансформаций, и она попала под его действие. Затем ее случайно вытащили оттуда и расколдовали, но она по глупости накинулась на своих спасителей и не узнала подробностей своего спасения, которые могли бы пригодиться в будущем. Когда Гестарт отказался от нее, она не нашла ничего лучшего, кроме как вернуться сюда, и столько наговорила Вольду о сокровищах, что он не мог не заинтересоваться ее рассказом, даже если тот был сильно преувеличен. Пещера, безусловно, заслуживала посещения самим Вольдом.

Къянта согласилась рассказать ему, как попасть туда, поставив при этом условие, что он временно приютит ее, а затем выделит ей часть сокровищ, чтобы она могла купить себе дом в Асфасте. Эта девка наверняка надеялась, что он не вернется из пещеры, и рассчитывала присвоить его имущество, но Вольд не собирался доставлять ей эту радость. Он считал, что разумный риск допустим в любом деле, но никогда не забывал рассмотреть все возможные способы его снижения.

В данном случае риск состоял в том, что в пещере имелось некое заклинание трансформации. Зная природу и особенности заклинания, можно было бы снять его, но Вольд не видел никакой необходимости ни копаться в тонкостях заклинания, ни устранять его – любое заклинание трансформации можно было временно перенаправить на другой объект, безразлично, на какой. Поразмыслив над этим, он начал разработку разового амулета отражения трансформации. На изготовление постоянного амулета ушли бы годы, но Вольд на то и был практичным, чтобы подстраиваться под текущую необходимость, и имел обыкновение пользоваться разовыми амулетами. Он предпочитал десять раз изготовить амулет однократного действия, чем десять лет корпеть над постоянным.

Но даже такой амулет требовал времени для изготовления, и Вольд пока был вынужден мириться с присутствием Къянты под его крышей. Хотя она выглядела такой послушной, что не отказалась бы даже ловить мышей под башней Могрифа, Вольд опасался, что соблазн предать его окажется слишком велик для нее, и она отдаст его соглядатаев в руки Гестарта. Нет, Къянта не подходила для этого.

Единственным, кто соответствовал требуемому уровню доверия, был шаман, привезенный из недавней поездки. Хоть Вольд и распустил по Асфасте историю о трогательном спасении жизни своего нового помощника, на самом деле все обстояло не вполне так. На самом деле Вольд заглянул в одном из миров на кладбище местного полудикарского племени, надеясь поживиться ценностями, которые дикари имеют привычку оставлять в могилах знатных покойников, но не нашел ничего полезного, кроме этого шамана, которого привязали там умирать заживо за неудачное шаманство. Бедняга искренне считал, что понес заслуженное наказание, и когда Вольд отвязал его, решил, что дух-покровитель племени вместо смерти определил его в вечное услужение к этому пришельцу.

Но так ли уж важно, как обстояло дело, если Вольд не сомневался в преданности шамана?

Гораздо больше Вольд сомневался в уме шамана и его способности справиться с порученным делом. Это наивное дитя природы понятия не имело о таких ухищрениях, как шпионство и скрытность, и считало недостойным настоящего воина прятаться за кустами и кочками. По его представлениям, врага следовало встречать лицом к лицу, под грохот барабана и в полной боевой раскраске. Но по уровню доверия шаман был единственным подходящим исполнителем, и Вольд остановился на нем. Правда, пару дней нужно было потратить на подготовку – вдолбить шаману, что именно от него требуется, внушить, что этого хочет дух-покровитель и что враг недостоин встречи в открытом бою, и научить его заклинанию иллюзии, чтобы тот сумел хотя бы отчасти замаскировать свою экзотическую внешность.

Конечно, было рискованно оставлять соглядатаев еще несколько дней шнырять по башне Могрифа, но куда рискованнее было поручать их отзыв неподходящему или неподготовленному помощнику – и Вольд выбрал наименьший риск.

Балтазар и Дагон явились на Асфри через междумирье, применив наводящее заклинание на академический маяк. Они вышли из междумирья прямо над гроздью остроконечных башенок асфастской академии и помчались по воздуху к Ринальфу. Приземлив скакунов у ворот, оба мага провели их сквозь защитное поле, невидимой полусферой накрывающее дом и парк. Когда они шли по парковой дорожке к особняку, из беседки послышались радостные возгласы, и обе колдуньи выбежали оттуда навстречу.

– Ба-ал! Дагон!

– Анор, пташечка! Раундала! Дайте обнять вас, девочки! – Балтазар подхватил обеих в охапку. – А где учитель?

– Как всегда, в лаборатории.

– А Фэр?

– Фэр с ним.

– Как у вас дела, в порядке?

– Все прекрасно, вас ждем.

– А Хирро с Зербинасом?

– Еще не возвращались.

– А Могриф?

– Тоже не было. – Анор радостно сверкнула оранжевыми зубами. – Баал, а где же твой дракон?

– Да ну их, этих драконов – такие обжоры, – отмахнулся Балтазар. – Ты лучше посмотри, кто у меня есть! – указал он на Ракша, еще за воротами перекинувшегося в бескрылую форму.

– Ой, шерпанчик! Какой милый! – Анор присела рядом с Ракшем, чтобы почесать ему гривку. – Это твой любимец?

– Это мой скакун, – самодовольно объявил маг.

– Ты меня разыгрываешь?

– Нисколько.

– Как тебе не стыдно мучить животных! – возмутилась колдунья. – Ты же его раздавишь!

– Так уж и раздавлю, – еще самодовольнее ухмыльнулся Балтазар. – Ракш, покажи им, какой ты бываешь – а вы, девочки, отойдите, отойдите немножко, а то места не хватит.

Колдуньи машинально попятились, и Ракш у них на глазах перекинулся в крылатую форму.

– Ой-ой, – остолбенело пробормотала Анор, глядя снизу вверх на черногривого крылатого льва высотой в полторы лошади. – Где ты такого достал, Баал?

– Это целая история, не хуже той, когда мы с Дагоном ездили пиво пить на Орфу, – интригующим тоном сообщил Балтазар. – Мы вам ее расскажем за обедом – кстати, нас сегодня будут кормить?

– Конечно! Идемте в дом!

Все пошли в особняк, включая Ракша. Если Тьо-Тин со своими острыми копытцами был вынужден оставаться в саду, то шерпан в бескрылой форме вполне мог сойти за комнатное животное. Там, на кухне, маги взялись за приготовление обеда по случаю благополучного возвращения двоих членов союза Скальфа из авантюрной поездки, а затем накрыли на стол в большой гостиной, повидавшей немало празднеств такого рода.

К началу обеда из лаборатории вышел Ринальф в сопровождении Фэра, и все принялись за еду, во время которой Балтазар с Дагоном рассказали остальным свои драконьи похождения.

– Теперь я понял, почему никто не держит драконов, – добавил в конце рассказа Балтазар. – Слишком много жрут.

После обеда он уселся на свой любимый двухместный диванчик, но на этот раз потеснился, освобождая место вспрыгнувшему рядом Ракшу. Тот свернулся в клубок под боком у мага, а Балтазар откинулся на жалобно заскрипевшую спинку диванчика и запустил здоровенную ладонь в буроватую гривку шерпана. Ринальф тем временем сходил в лабораторию за переводами и вручил их Дагону.

– Здесь есть сведения об островах, – сказал он, подавая листки магу.

Дагон начал читать вслух перевод рукописи, остальные внимательно слушали его, хотя все, кроме Балтазара, были знакомы с ее содержанием.

– Как интересно, – одобрительно прогудел тот, когда чтение было закончено. – Припоминаю, Галактион говорил мне, что острова создают маги – значит, так оно и есть.

– С чего бы дракону врать, – хмыкнул со своего места Дагон. – Он, кажется, говорил тогда еще что-то?

– Еще… Да, еще он говорил, что был случай, когда это сделали демоны… и – вспомнил! Что острова междумирья остаются прицепленными каналом к тому месту, откуда они отделились! Мне это показалось любопытным, поэтому я запомнил.

– Ты говоришь – прицепленными? – живо заинтересовался его словами Ринальф. – Знаешь, среди записок Могрифа попались два листка, написанные самим Талатшем, и там мне встретились слова «вращается, как на нитке». Из контекста я не понял, что они означают, и опасался, что неверно перевел текст. Возможно, Талатш как раз и имел в виду такой канал!

– Где этот листок? – приподнялся с диванчика маг. – Дагон, читай.

Тот перебрал оставшиеся листы, пробегая глазами их первые строчки и откладывая в сторону прочитанные до поездки.

– Кажется, этот, – задержал он взгляд на одном из листков и начал читать вслух:

«О сын мудрости, читающий эти строки!

До того, как начать читать их, прими мое сострадание, потому что я знаю, что ты идешь путем страдания – мудрость не ходит легкими путями. Затем прими мое сочувствие, потому что я тоже прошел им и знаю твои чувства. И, наконец, прими мое благословение, потому что я знаю, что ты не повернешь назад.

Прежде всего остального ты должен усвоить, что и проявленные миры, и междумирье – все состоит из магии. Если это вызовет у тебя сомнения, поразмысли над тем, что магия может иметь различные уровни твердости. То, что ты считаешь веществом – это твердая магия, трудно поддающаяся воздействию мага. Мне достоверно известно, что бывают миры различной твердости и среди них встречаются даже такие, где почти вся магия находится в связанном состоянии – поэтому там невозможно простейшее колдовство и обитатели не верят в ее существование. Чтобы ты лучше понял сущность этого явления, вспомни о воде, которая также может пребывать в различных состояниях, и подумай о том, насколько различны ее свойства в виде льда и в виде пара. То же самое касается и магии.

Если пример с водой еще не убедил тебя, вспомни о том, что ты считаешь светом, и прими к сведению, что это – жидкая магия. О сын мудрости, ты, конечно же, задавал себе вопрос, почему скорость света не может превышать определенной величины. Ответ же на него таков – это граница, за которой жидкая магия переходит в газообразную, ту самую, с которой работают маги.

Газообразная магия податлива воздействию мага, потому что она одной природы с мыслью и ее телесным воплощением – словом. Любое слово является бледным и неполным отпечатком мысли, поэтому всегда помни, что слова тоже важны, но не они – главное в заклинании. Главное – то, что стоит за ними. Помни это, о сын мудрости, и никакое заклинание не будет невозможным для тебя.

А теперь я хочу рассказать тебе о равновесных качествах магии – о тьме и свете, о восприятии и мышлении, о притяжении и отталкивании и тому подобных противоположностях. Если ты поймешь их природу и качество, ты с легкостью сумеешь ими управлять и находить их точные соотношения для каждого заклинания. Обычно маги легко овладевают заклинаниями, близкими их собственной природе, и встречают неодолимые трудности при освоении чужеродных заклинаний, но это происходит только потому, что они имеют однобокое…»

Дочитав листок, Дагон вопросительно посмотрел на Ринальфа.

– Не этот, следующий, – ответил тот.

– Нашел. – Дагон продолжил чтение:

«…ключевым для успеха заклинания является умение вызывать переходы между твердым, жидким и газообразным состоянием магии. При этом сотворенное на уровне мысли легко принимает любую из форм энергии, что важно при выполнении боевых заклинаний, или форм вещества, что важно при выполнении различных материализаций и трансформаций.

Одним из наиболее показательных примеров вышеприведенных рассуждений является подъем части мирового вещества в междумирье. Поднятый кусок не теряет связи с исходным миром, потому что по своей сути является его продолжением. Невидимая часть куска превращается в газообразную магию и поднимает верхнюю сохранившуюся часть над миром на объем вещества, расширившегося во время преобразования. Наличие канала, остающегося в центре силового кольца, нормально для трансформаций такого рода и является залогом их обратимости, поскольку канал служит осью притяжения для трансформированной части вещества.

При полном равновесии света и тьмы поднятая часть располагается неподвижно над точкой отрыва, но такое идеальное соотношение силовых компонентов труднодостижимо, и отделенный кусок мира обычно подвержен вибрациям, вызванным нарушением силовой симметрии. Вследствие этого он вращается, как на нитке, вокруг воображаемой оси равновесия, описывая при этом более или менее широкий конус, а его материальная часть – более или менее широкую окружность в верхней части этого конуса, тогда как его нижняя часть фиксирована в точке отрыва. Сдвиг равновесия в ту или иную сторону допустим не больше, чем на треть, иначе уровень вибрации будет так велик, что последствия могут оказаться самыми катастрофическими.

Здесь будет уместным предупредить исполнителей подобных заклинаний, чтобы они заранее просчитывали соотношение сил, поскольку малейшее нарушение оговоренных условий…»

– Здесь пропуск в тексте, – оторвался от чтения Дагон.

– На исходном листке здесь была потертость, – пояснил Ринальф.

«…обвиняют в укрывательстве ценных знаний. Но с учетом высказанного на предыдущих страницах становится понятным, что сокрытие этих знаний вызвано исключительно соображениями безопасности как для самих исполнителей, так и для их мира. Маги слишком часто склонны недооценивать значение теоретической подготовки, считая, что для правильного исполнения заклинаний достаточно одного могущества…»

– Но это означает, что остров, о котором говорилось в рукописи, находится совсем неподалеку, – высказал догадку Дагон, дочитав листок.

– Я это уже понял, – подтвердил Ринальф. – Он находится где-то в междумирье над местом отрыва.

– Причем это тот самый остров с пещерой, где побывали Хирро с Зербинасом, – отозвался со своего места Балтазар, – потому что канальный выход оттуда ведет на Асфастский холм.

– Действительно, – кивнул старый маг. – Теперь мы знаем достаточно, чтобы быть уверенными в этом. Видимо, Могриф обнаружил этот остров и оставил в записках указания, которыми воспользовалась Къянта.

– Возможно, он тоже побывал в пещере, – предположила Раундала. – Къянта не полезла бы туда, если бы не знала о сокровищах.

– Но почему тогда привратник говорил, что все оставались там? – напомнила Анор.

– Наврал, наверное, – решил Дагон. – А, может, это касалось только таких невезучих магов, как Хирро с Зербинасом, которые случайно попали туда во время переноса. Зачем нужен этот канал, если ты прилетел туда на своем скакуне? Как прилетел, так и улетел – через междумирье.

– Может, слетаем туда, посмотрим? – предложил Балтазар.

– Ну уж нет! – возмутилась Анор. – А как мы после будем вытаскивать вас оттуда?

– Не нужно, мальчики, – ласково сказал Ринальф. – Не стоит браться за дело, которое не одобряет наша птичка удачи. Если верить Гестарту, его учитель скоро вернется и тогда у нас появятся более важные дела, чем спасать вас из этой пещеры.