Миры и междумирье - Кольца детей Ауле

– Значит, теперь ваш народ ненавидит наш – а ведь еще и года не прошло, – удрученно подытожил Келебримбер.

– Неужели у вас не помнят, что всегда видели от нолдоров только хорошее?! – вскинулся Фандуил.

– Так это ж просто, – мрачно фыркнул Горм. – Хочешь помнить – и помнишь, не хочешь – и не помнишь. Смотря по тому, что выгодно. Ничего не поделаешь, сейчас ругать эльфов у нас выгодно, что бы они там для нас ни сделали прежде. А кое-кому даже нравится. Ведь когда ругаешь другого, сам себе кажешься ох каким хорошим!

– А отношения с атани? – спросил Келебримбер. – Они тоже ухудшились?

– Да у нас с ними и не было никаких отношений. Нет, вся вражда у нас направлена на эльфов. – Горм вздохнул. – А я эльфов так хорошо знаю – и вас, учитель, и тебя, Фандуил – что никак не могу считать их плохими. Тяжко мне, и я чую, что все это добром не кончится. И еще вот что – когда я вернулся и увидел Дарина, мне показалось, что он какой-то не такой. Выглядит он не как нормальный гном, а как будто бы… – Он задумчиво взялся за бороду, пытаясь подобрать нужное слово. – Полупрозрачный, что ли… Вроде бы и борода у нашего короля на месте, большая такая, косматая, но за ней словно бы пустота образовалась. Вроде бы и лицо у него на месте – но что-то в нем не так. Тогда еще можно было ходить в другие кланы, и я пошел посмотреть на двух других наших вождей, сначала в Северный Казад, а затем в Южный. Харад показался мне странноватым самую чуточку, но когда я увидел Хъёрта, у меня аж мороз по коже прошел. Тело есть, лицо есть – все обычное, гномье, но сквозь все это словно бы какой-то жуткий и злобный призрак проглядывает.

– Ты говоришь, они изменились телесно? – переспросил мастер.

– Не то слово, – поморщился гном. – Лучше бы сказать, что они стали бестелеснее. Сроду не видел призраков, но если бы меня спросили, я бы сказал – вот такие они и есть. Или скоро будут.

– Разве ваш народ не видит, как изменились их правители? – спросил Фандуил.

– Это же не вдруг происходит, а постепенно, мало-помалу. Я это заметил, потому что меня долго не было в Казаде и потому что вы, учитель, велели мне там смотреть зорко. Там без меня много чего изменилось, и нашим было не до королевской внешности. Учитель, неужели это все из-за проклятых колец?!

– Не ругай их, Горм, это только изделия. Дело не в них, а в том, кто зачаровал их.

– Если бы мы с Фандуилом знали тогда, в тот вечер… – горько вздохнул Горм. – Если бы я не уговорил тогда Фандуила…

– Коварный майар сумел обмануть не только вас, но и весь Общий Совет. Судя по твоему рассказу, он хочет посеять рознь между народами Средиземья и ослабить их изнутри, превратив их правителей в призраков. Без сильного и мудрого правления любой народ быстро превратится в запуганную толпу, которую легко подчинить.

– Наш король станет призраком?! – ужаснулся Горм. – Наш многославный Дарин, Который Воплощается? Неужели это никак нельзя предотвратить?

Келебримбер опустил голову, чувствуя на себе тревожные взгляды учеников.

– Я должен попытаться это сделать, – сказал он после нескольких мгновений глубокой задумчивости. – Гномы Синих гор еще пускают эльфов к себе – я сам поеду туда и расскажу им, что происходит в Казад-Думе. Может, это образумит их и они согласятся уничтожить свои кольца, а возможно, и помогут мне уговорить здешних гномов. И еще эльфийские кольца… им тоже не место здесь, в Средиземье. Гил-Гэлад не вернул их, но я постараюсь убедить его.

Сразу же после этого разговора он ушел к правителю. Затем они вызвали к себе Олорина и долго совещались втроем. В тот же день неугомонный маг куда-то отбыл – по своему обыкновению, безо всяких прощаний и объяснений – а к вечеру Келебримбер вернулся в мастерские и сообщил ученикам, что завтра утром уезжает в Линдон.

Наутро Горм и Фандуил вышли провожать своего учителя. С ними увязался и Рамарон, накануне узнавший от них эту новость. Парень взрослел быстро, как и все атани. За время пребывания в Ост-ин-Эдиле пушок на его верхней губе превратился в небольшие усы и начал распространяться на щеки. Никогда не обучавшийся у мастеров, Рамарон не понимал привязанности своих друзей к Келебримберу и долго удивлялся, когда узнал, что они не считают присутствие мастера обузой. Еще больше он удивился, когда до него дошло, как они огорчены его отъездом.

– Так это ж хорошо, что он уезжает! – с недоумением уставился он на них. – Вы будете сами себе хозяева, а это ж здорово! Ладно бы вы ничего не умели, а вы чуть ли не два десятка лет у него обучаетесь – так неужели вы обойтись без него не можете?!

– Много без чего обойтись можно, – обиженно ответил Фандуил. – Да вот только зачем это нужно?

Горм оказался прямолинейнее своего напарника.

– Дурак ты, Рамарон, – заявил он. – У нас в Казаде, знаешь, как говорят – у каждого гнома есть три отца. Первый – это кровный отец, который зачал тебя и вырастил. Второй – это мастер, который зачал и вырастил в тебе мастера. А третий – это вождь клана, который зачинает и растит благоденствие своих подданных. По-нашему, по-гномьему, слово «вождь» как раз и означает «отец клана».

– Выходит, ты сумел обзавестись эльфийским папашей! – как ни в чем не бывало расхохотался Рамарон, не умевший обижаться на замечания своих друзей.

– Выходит, – опечаленно подтвердил Горм. – Но вон как все повернулось с эльфами, и теперь я в Казаде считаюсь на треть ублюдком. Да только я так думаю – ублюдок тот, кто от родного отца отворачивается, а разве мастер Келебримбер мне не отец по кузнечному делу? Как я могу от него отвернуться?

На рассвете они вышли на окраину города, чтобы напоследок еще раз поглядеть в лицо учителя, которое они не видели прежним с тех самых пор, как он вернулся из Мордора. Что-то безвозвратно изменилось в мастере, и его глаза никогда уже не глядели как раньше, в ту прекрасную пору, когда над миром еще не висела никакая угроза, когда по мастерским Ост-ин-Эдила еще расхаживал Аннатар.

Они махали ему руками, пока он не скрылся из вида. Каким бы ни был быстроногим гнедой скакун Теркеннера, на котором уехал Келебримбер, путь до Линдона был не близкий, и было ясно, что мастер вряд ли вернется раньше начала зимы. Но это не беда, что поездка учителя будет долгой – лишь бы она была успешной.

***

Дорогу на запад первыми проложили гномы. Первоначально это был гномий путь, соединявший Казад-Дум и поселения гномов в Синих горах. В Первую Эпоху там были заложены два больших подземных города, в каждом из которых жило по два гномьих клана. Северный город получил навание Габилгатхол или Могучая Крепость, южный – Тумунзахар, или Обитель Гномов. На наречии линдонских эльфов это звучало как Белегост и Ногрод, а в нынешние времена оба города в совокупности назывались Казад-Гуш, или гномьими выселками.

Это название они получили уже во Вторую Эпоху, после катаклизма во время Войны Гнева, едва не погубившего оба города. Когда Лун изменил русло и образовал залив, на берегах которого впоследствии были выстроены легендарные Седые Гавани, многие из глубинных гномьих шахт были затоплены, но сами города, находившиеся выше уровня воды, пострадали только от обвалов и землетрясений.

В них еще можно было жить, но большая часть гномов рассудила иначе. Три клана, включая клан Дарина, полностью переселились в Казад-Дум, подальше от опасных раздоров наземников. К ним присоединилось множество гномов из прочих кланов. Но правители четырех кланов все же остались на насиженном месте, и их немногочисленные подданные мало-помалу расплодились, хотя кланы так и не вошли в прежнюю силу. С тех пор Казад-Дум по праву считался столицей гномов, а синегорские города – полузаброшенной околицей, недостойной упоминания в истории. Тем не менее, гномы проложили удобную дорогу, соединявшую новую столицу с прежними поселениями.

Впоследствии этот путь использовали и эльфийские переселенцы Ост-ин-Эдила, и эриадорские атани, называвшие его просто западной дорогой. Линдонские эльфы, напротив, называли его восточной дорогой. Это был наезженный тракт, ровный и широкий, с прочными каменными мостами через пересекавшие его реки – через обрывистую Изморось, через виляющий Берендуин, в просторечии именуемый Пьяной, через прозрачный Лун, разделявший Ногрод с Белегостом. Наведенные еще в Первую Эпоху, мосты и поныне стояли как новенькие. Одно слово – гномья работа.

Келебримбер ехал на запад – в места, где прошла первая половина его жизни, в края, где он не бывал с начала Второй Эпохи. Дальше этих земель находился только Валинор, где прошли первые десятилетия его юности. Память о тех временах давно не тревожила мастера, но теперь, по пути в свое давнее прошлое, он словно бы возвращался назад по ухабистой дороге воспоминаний.

Они приходили отрывочно и беспорядочно, всплывая в его сознании не по хронологии, а по значимости. Вот корабельная палуба, у борта стоят две женщины, одна из которых – его бабка Нерданель, единственная, к кому прислушивался его прославленный дед Феанор. Дочь кузнеца с характером кузнечного молота, как говаривал под дурное настроение дед, она принесла ему семерых сыновей и всегда пользовалась его неизменной любовью и преданностью. Узнав о клятве и о схватке с тэлери, она только укоризненно покачала головой и пошла укладывать вещи в дорогу.

Даже сейчас, тысячелетия спустя, мастер видел ее глаза в своей памяти так же ясно, как тогда с берега – удивительный взгляд, полный тревоги и скорби, но в то же время и радостного, предвкушающего ожидания, распахнутый навстречу неизвестной и наверняка нелегкой судьбе. А рядом с ней – его невеста, зеленоглазая Фаниариэль, и она улыбается, протянув обе руки в прощальном жесте к нему, Феанарэ. Тогда он еще не знал, что в последний раз видит их обеих, потому что день спустя их корабль переломился пополам от удара гигантской волны, подмявшей его под себя, и никто не спасся. Этого он не видел, он тогда шел в береговом отряде. Он узнал об этом позже, по рассказам очевидцев с другого корабля.

Он родился незадолго до конца трехсотлетнего заточения Мелькора и еще помнил суд, на котором был вынесен приговор о помиловании Отступника. Мелькора судили открыто, при всех, кто пожелал прийти на суд, и, конечно, на гору Таниквэтил явилось буквально все население Валинора. Отступник был скован зачарованной цепью, изготовленной Ауле специально для этого случая и, по слухам, не без помощи самого Илуватара, потому что любая другая магия не удержала бы Первого из Валаров. Он был одет в черное, высок и тонок, резок в движениях и держался прямо, с гордо поднятой головой, умудряясь даже плененным, даже в цепях выглядеть значительнее всех своих судей.

В те годы Келебримбер был еще мальчишкой, ему и сотни лет не исполнилось. Он многое не знал и не понимал тогда, но не мог не видеть особого, трагического величия этого валара, не похожего на благостное величие правителя Манвэ. Когда тот спросил Мелькора, раскаивается ли он в своем поведении, Отступник процедил сквозь зубы, что был дурак и что всё нужно было делать по-другому. Даже детскому разумению Келебримбера было очевидно, что принять эту фразу за раскаяние можно было только при очень большом желании, но валары одобрительно закивали и заулыбались.

И Отступник был прощен при условии, что он будет вести себя примерно и не будет отлучаться из Валинора. Интересно, видели его судьи всю несоизмеримость их и его силы? Понимали они тогда, что их условия для него – это не больше, чем погрозить урагану пальцем?

Во всяком случае, его дед сказал тогда, что хлопот с этим валаром будет еще немало. Впоследствии молва упорно приплетала ему дружбу с Отступником, но это были чистейшие выдумки – как говорится у аданов, два медведя в одной берлоге не живут. Они с Мелькором никогда не были дружны именно потому, что были слишком похожи. Оба они не переносили несвободы и принуждения, и оба они сожгли себя в борьбе за право самим выбирать и определять свои пути.

Алмазный песок садовых дорожек дворца валаров на горе Таниквэтил…

Смерзшиеся песчинки залива Дренгист, холодный пронизывающий ветер, метущий по ним редкую ледяную крупу…

Вечнозеленые деревья дворцового парка, увешанные сладчайшими и изысканнейшими плодами, творения Йаванны…

Голый ивовый куст, бурые тонкие ветви, бьющиеся на ветру…

Хрустальные скамейки, отделанные россыпями самоцветов, дивные пестрые птицы над ними, похожие на самоцветы…

Холодный гранитный валун и одинокая крачка на нем…

Сладкие яства и душистые вина, арфы и лютни в каждой комнате – бери и играй…

Горсть подмокших пшеничных зерен на ужин, голоса отца и дядей, охрипшие от холода…

Безупречное мраморное кружево декоративных изгородей и беседок…

Желто-бурая роспись пятен лишайника на выветренной временем скале…

Горят корабли, смертельно израненные плаванием, пылают их бесполезные крылья, их выгнутые лебединые шеи, слишком прекрасные и вычурные для этого сурового мира. Горит последняя связь с Валинором, горят останки былых добрососедских отношений, поставленные лицом к лицу перед жестоким выбором, которого потребовала новообретенная свобода. И сердце горит от горя, когда глаза глядят за водный горизонт, где остались друзья и знакомые, которые, может быть, тоже смотрят оттуда на эти костры, цепенея от безнадежности…

И все-таки – мы пришли! Ты слышишь, мир, мы уже здесь! Замерзшие, бездомные, оплеванные друзьями и проклятые богами, мы все же добрались к тебе! Мы жжем корабли – значит, мы идем вперед!

Кто отступает, те сжигают мосты.

Смешно было думать, что род Феанора пришел сюда в погоне за сильмариллами, хотя кое-кто всерьез повторял эти россказни. Нет, главной причиной была гибель Финвэ, который удерживал нолдоров от решительного разрыва с Валинором, считая этот шаг слишком рискованным и опрометчивым. Но вот его сыновья остались одни – и даже добродетельный, благоразумный Финголфин спешит оттуда, прикрываясь рассуждениями о необходимости присмотра за родичами. Ох уж эти благоразумные, впоследствии подобравшие все лакомые плоды отчаянного поступка Феанора и назвавшие его главным скандалистом и единственным виновником розни с валарами! Осмелились бы они на такое, если бы он остался жив?

Смешно было думать, что сыновей Феанора сгубила злополучная клятва. Сам Келебримбер в те годы был слишком молод, чтобы иметь право на клятву, а теперь он стал слишком зрелым, чтобы не понимать, что единственный способ не стать клятвопреступником – это никогда ничем и ни о чём не клясться. Но что такое – одно маленькое клятвопреступление по сравнению с той длинной чередой гнусностей, которую традиционно приписывали сыновьям Феанора? Разве те исчадия Тьмы, какими они остались в истории, остановились бы перед ним?

Нет, дело было не в клятве – просто они унаследовали каплю пламенной крови Феанора. Они всегда были впереди и стремились быть впереди, не умея жить иначе, и это привело их к закономерному исходу. Все они расстались с бессмертием – но зато они и пожили…

***

Келебримбер блуждал по миру полузабытых воспоминаний, вдруг ставшему для него живее реальности, через которую бодро рысил гнедой Аралот, сын любимой кобылы Теркеннера. Вокруг были только деревья, под ногами была только мощеная гномья дорога, с неба привычно светил Анар, влекомый по небесному своду огненной майей Ариен – давнее чудо, превратившееся в зауряднейшее из событий. А там, в его прошлом, были грандиозные происшествия, войны, катаклизмы, вольно или невольно совершаемые исполинами духа, жившими в те далекие времена. Все они ушли, оставив Арду мелким склокам ничтожных потомков – а он уцелел, чтобы собственными глазами увидеть то, что пришло после них.

Внезапное прикосновение чужого взгляда вырвало мастера из мира воспоминаний и вернуло в реальность. В следующее мгновение он узнал этот взгляд, который он привык ощущать на своей спине во время побега из Мордора. Двое творцов одного колдовского изделия, они с Сауроном были пожизненно связаны друг с другом через кольцо всевластья. Магия Ост-ин-Эдила была непроницаема для дурных влияний, и Келебримбер подзабыл об этом, пока оставался там, но теперь, за пределами эльфийского города, он был доступен взгляду майара как на ладони.

Взгляд в затылок ощущался очень ясно – холодный, настороженный, проницательный. При желании они могли бы обменяться мыслями, если бы им было что сказать друг другу – но им нечего было сказать. Мастер чувствовал острое внимание Саурона, напряженно размышлявшего, куда и зачем мог направиться объект его наблюдения. От него не укрылась и вспышка мгновенного сожаления майара, что поблизости от Келебримбера нет никого, кого можно было бы послать за ним в погоню.

Итак, ост-ин-эдильская защита не заставила Саурона забыть об этом свойстве кольца и он постоянно пытался следить за мастером. Будучи сильным колдуном, Келебримбер мог закрыть от наблюдения свое сознание, но не себя самого, так как мощь кольца превосходила его собственную. Мастер с горечью осознал, что теперь он – либо вечный узник эльфийской защитной магии, либо невольный шпион злейшего врага народов Арды. И в любом случае его местонахождение всегда будет известно врагу, а сам он не мог следить за Сауроном, потому что кольцо находилось в руках майара. Но если бы и выпал случай, мастер не осмелился бы прикоснуться к силе кольца, потому что знал, какая сила была заложена в эту маленькую золотую вещицу и для чего она предназначалась. К ней нельзя было прикоснуться, не заразившись при этом скверной.

Взгляд последил за ним некоторое время и исчез. Понятно, у Саурона были другие дела и он оставил наблюдение, как только догадался, что мастер еще долго пробудет в пути. Обдумав случившееся, Келебримбер понял, что бесполезно бежать и прятаться от слежки, но решил не возвращаться в Ост-ин-Эдил. Гномы уже были под наблюдением Саурона, а линдонские леса, где жил и правил Гил-Гэлад, были точно так же защищены эльфийской магией, непроницаемой для злой воли майара. Если оставалась хоть какая-то возможность избавить гномов от злополучных колец, ее нельзя было не использовать.

Взгляд преследовал Келебримбера на протяжении всего пути до Синих гор. Сначала он появлялся часто, затем Саурон сообразил, что мастер едет в Линдон, и стал подглядывать за ним однажды в день, примерно в одно и то же время суток. Но когда Келебримбер стал приближаться к Синим горам, взгляд стал появляться чаще – видимо, Саурон подозревал, что мастер направляется к гномам. Келебримбер понимал, что если майар догадается о цели его поездки, то сделает все возможное, чтобы сорвать переговоры с гномами западных кланов, и без того имевшие очень небольшую надежду на успех. На время переговоров нужно было выскользнуть из-под внимания Саурона, и мастер придумал единственно возможную в его положении уловку.

В каждый из синегорских гномьих городов вело по двое ворот, известных другим народам Средиземья. Главные ворота, через которые гномы принимали у себя послов и торговцев линдонского населения, выходили на западную сторону хребта. Другие, через которые гномы встречались с эриадорскими атани и выезжали к казад-думским сородичам, были построены значительно позже главных и находились на восточном склоне Синих гор. Естественно, жители Эриадора для переговоров с гномами пользовались этими воротами.

Келебримбер проехал берегом Луна мимо восточных гномьих ворот, надеясь этим убедить Саурона, что направляется прямиком в Харлонд. И, действительно, внимание майара ослабло – на следующий день мастер почувствовал на себе его взгляд только однажды, в обычное послеобеденное время.

Он проехал мимо северного края хребта, а там свернул на дорогу в Харлонд и ехал по ней, пока не миновал главный вход в Ногрод. Доехав до ближайшего удобного для стоянки места, Келебримбер устроился там на дневной привал, дожидаясь слежки. Вскоре появился взгляд Саурона и, как всегда, внимательно прощупал и мастера, и окружающую его местность. Затем он исчез – и Келебримбер понял, что в его распоряжении есть целые сутки.

Мастер вскочил на Аралота и галопом помчался обратно. Вскоре он уже стучался в главные ворота Ногрода, на которых, в отличие от казад-думских, не было никакого «скажи друг и входи», точно так же, как здесь не было и близкой дружбы между эльфами и гномами. Деловое сотрудничество и взаимная выгода, издавна связывавшие оба народа, не нуждались во взаимной приязни.

Ему открыли привратники, вооруженные боевыми топорами. Поскольку время было мирное, ворота охраняли только двое гномов. Оба настороженно уставились на незнакомого эльфа, стучавшегося к ним в город. Келебримбер испытующе глянул на каждого из стражников, но их небольшие глазки – круглые и темные, как у большинства гномов – не выражали ничего, кроме подозрительного внимания к чужаку, полагавшегося по службе. Видимо, враждебность к эльфам здесь еще не достигла такого уровня, как в Казад-Думе.

– Кто ты такой и что тебе у нас нужно? – деловито спросил привратник.

– Я – Феанарэ по прозвищу Келебримбер, – ответил мастер. Темные глазки обоих гномов вспыхнули вниманием и впились в него – здесь слышали это имя. – Я приехал сюда из Ост-ин-Эдила, чтобы встретиться с вождями кланов Тумунзахара.

Оба гнома переглянулись.

– В последнее время наши вожди не очень-то жалуют эльфов, – нехотя сообщил один из них. – Но, может, для вас, мастер… Ладно, доложу.

– Я приехал с важным делом и должен встретиться с ними сегодня же, – продолжил Келебримбер. – Постарайся объяснить им, что малейшее промедление может обернуться величайшей опасностью для ваших кланов.

Какое-то время гном молча глядел на мастера, вникая в его слова. Келебримберу было известно, что гномы соображают медленно и туго, поэтому он не торопил привратника.

– Я объясню, – кивнул наконец тот. – Вот только… думаю, не получится у вас встретиться сразу с ними обоими. Весной они поссорились, да так, что до сих пор друг на друга глядеть не хотят.

– Тогда я встречусь с каждым в отдельности, но только непременно сегодня. Возможно, мне удастся помирить их.

– Вот было бы славно! – обрадовался гном. – А то у нас в последнее время нехорошо стало. – Он покрутил головой и вздохнул.

– Ваши кланы враждуют, – сказал за него мастер. – У ваших правителей растет неприязнь к эльфам, верно?

– И не только к эльфам – к аданам тоже, – добавил привратник. – Но хуже всего вот что: – он понизил голос и опасливо оглянулся по сторонам. – С нашими вождями что-то происходит, особенно с Грором. Они… тают!

– Тают?

– Да! Фарин из соседнего клана еще ничего, а вот наш Грор – он с каждым днем выглядит все прозрачнее, словно нежить какая-нибудь. Как посмотришь на него, прямо жуть забирает!

– В Казад-Думе происходит то же самое, и я знаю причину – поэтому я и приехал сюда. От этого несчастья можно избавиться, если я встречусь с вашими вождями и смогу убедить их, но это нужно сделать сегодня же. За мной следит враг, он сделает все, чтобы помешать мне.

Темные глазки гнома с надеждой устремились на Келебримбера.

– Ладно, я пойду к Грору, – сказал он. – Я постараюсь уговорить его – но уж и вы постарайтесь, мастер! А то нехорошо у нас тут стало.

Он исчез в глубине коридора, а Келебримбер уселся на выбитую в стене скамью рядом со вторым привратником. Из уважения к гостю тот пока не закрывал ворота, и Келебримбер долго сидел в напряженном размышлении, устремив невидящий взгляд на розовеющее предзакатное небо. Гном не решался первым заговорить с прославленным эльфийским мастером, чья известность уступала разве что известности Гил-Гэлада, и то об этом можно было бы еще поспорить. Лишь иногда он громко и нарочито покашливал, чтобы привлечь к себе внимание, но мастер не замечал этого.

Солнце уже спускалось к горизонту, когда в коридоре раздался торопливый стук башмаков привратника. Затем из-за поворота вынырнул и сам гном, сияющие глазки которого намекали на широченную улыбку, прикрытую косматыми зарослями бороды.

– Уговорил-таки! – воскликнул он, подходя. – Сначала наш Грор и слушать меня не хотел – все твердил, что занят очень – но я сказал ему, что сам Келебримбер хочет встретиться с ним и сказать ему что-то очень важное. Он подумал-подумал и наконец согласился принять вас, мастер, как только подсчитает доходы клана от недавней продажи кузнечных изделий аданам. Я остался там ждать, чтобы он не забыл и не передумал, а теперь вот пришел за вами, мастер! Идемте в тронный зал!

Келебримбер пошел вслед за привратником в глубины гномьего города. Тронный зал Ногрода был создан в обычном для гномов стиле – с колоннами, с боковыми ярусами для общих собраний, отделанными золотом и резьбой. В отличие от тронного зала Дарина здесь стоял только один трон. На нем восседал рослый, могучего вида гном, украшенный черной бородой, волос с которой вполне хватило бы, чтобы набить большую подушку. За троном выстроилась в ряд Почетная Десятка, вооруженная боевыми топорами и секирами. По широким серебристым поверхностям митриловых лезвий струилась голубоватая вязь древних рун, освещаемых колеблющимися огнями факелов.

С первого же взгляда на Грора мастер понял, что имел в виду привратник, утверждавший, что их вожди тают. Борода и головной обруч Грора выглядели слишком плотными и осязаемыми по сравнению с тем, что находилось между ними, а крепкий лоб, мясистый нос и широкие щеки гнома казались полупрозрачными, как бы сделанными из темного стекла, в которое добавили тонкий порошок. Невольно возникало впечатление, что тяжесть короны должна была бы продавить эту странную живую массу, но золотой обруч каким-то чудом держался на ней. Наиболее жутко выглядела темно-коричневая радужка глаз Грора – она словно бы подтаяла, пропуская сквозь себя красноватый свет, идущий из глубины зрачков.

В дни Войны Гнева Келебримберу случалось сражаться с призраками, по ночам вылезавшими из глубин Ангбанда и нападавшими на эльфийские войска. Еще с тех пор он на всю жизнь запомнил жуткий багровый отсвет, светившийся в черных ямах бестелесных глаз – да и кто забыл бы такое, увидев хотя бы однажды? Несомненно, Грор под воздействием кольца превращался в такое же бесплотное чудовище. Развоплощение зашло так далеко, что все доводы, все слова убеждения, подготовленные мастером, пока он сидел на скамье у входа в Ногрод, улетучились сами собой, сменившись одним-единственным вопросом – а что случится с этим гномом, если он снимет кольцо?

– Меня привела сюда забота о вашем здоровье, многославный Грор, – сказал он, когда они обменялись традиционными приветствиями. – Наши послы уже приезжали к вам за кольцом и, надеюсь, объяснили вам, почему его нужно уничтожить. Но вы, к сожалению, не вняли их убеждениям, и я был вынужден сам приехать сюда, чтобы предупредить вас, что ношение кольца самым опаснейшим образом скажется на вашем здоровье.

– А что, с мной что-то не так? – нахмурился гном.

– А разве вы ничего не чувствуете? – спросил Келебримбер после мгновения растерянности.

– Да я никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас! – пророкотал Грор. – Напротив, в последнее время у меня легкость необыкновенная во всем теле, топор так и летает в руках! А выпить я теперь могу столько, сколько мне раньше и не снилось, и даже не пьянею. Вы ошибаетесь, почтенный мастер – я прекрасно себя чувствую. И думаю, что это благодаря кольцу.

Он глянул на тыльную сторону своей ладони и полюбовался льдисто-голубоватым светом «Мир-Хигира». Мастер вспомнил, что развоплощение дает нечеловеческую силу, и понял, что правитель Ногрода уже начал ощущать его действие.

– А ваши ближайшие советники – разве они ничего вам не говорят? – спросил он.

– Что они могут сказать мне, эти болваны?! В последнее время я не понимаю, почему я прежде был таким глупцом, что прислушивался к ним. Нас, гномов, притесняет все Средиземье, а мои советники упорно уверяли меня, что все в порядке. Даже вы, эльфы – при всем моем уважении к вам, мастер – даже ваш заносчивый Гил-Гэлад обходится с нами вовсе не так, как следовало бы.

– Я как раз еду туда и могу передать ему ваши претензии. Я уверен, что Гил-Гэлад прислушается к вашим требованиям и выполнит их. Но – прошу вас, досточтимый Грор, снимите это кольцо хоть ненадолго, прямо сейчас, при мне! Я искусный лекарь и помогу вам, если вы почувствуете себя хуже, а затем мы с вами еще раз обсудим это дело и подумаем, как нам поступить. Дурная магия Саурона – это не пустые слова, это очень опасная вещь! Я ничего не собираюсь отнимать у вас без вашего согласия – вы только снимите кольцо и поговорите со мной без него! Я же не прошу у вас слишком много.

Грор заколебался. Он еще раз взглянул на свою руку, затем на мастера, и с откровенной неохотой взялся за кольцо. Но в это мгновение в гноме словно бы произошла невидимая вспышка. Остатки прежнего Грора исчезли, и в Келебримбера уперся жуткий багровый взгляд таившегося под ними призрака. В тот же самый миг мастер почувствовал на себе пристальный, яростный взгляд Саурона.

– Стража! – взревел призрак в обличье Грора. – Взять этого негодяя! Эй вы, у стенки, хватайте его!!! – обернулся он к Почетной Десятке.

Мастер догадался, что Саурон каким-то образом почуял намерение Грора снять кольцо. Пока гномы Почетной Десятки растерянно переглядывались, он в два прыжка оказался у выхода и бросился бежать по коридору. Мгновение спустя по всему Ногроду гулко зазвучал сигнал тревоги, который гномы по давней традиции выбивали обухами боевых топоров о стены. Весь подземный город загудел, оповещая жителей о нападении врага.

Келебримбер мчался к выходу, ощущая себя словно бы внутри пустой бочки, катящейся с горы по скалам. До ворот оставалось немного, когда ему навстречу показались несколько вооруженных гномов, бегущих к месту тревоги. Хотя мастер был безоружен, ему ничего не стоило прикончить их магией и прорваться к выходу, но он просто не мог заставить себя убить ни в чем не повинных стражников, которые сами нуждались в защите от своего одержимого правителя. Он развернулся и побежал назад.

Он петлял по коридорам наугад, то и дело натыкаясь на поднявшихся по тревоге гномов. Он сворачивал в боковые коридоры, бежал по просторным лестничным проемам, карабкался по узким винтовым лесенкам, стремясь оторваться от погони. Город гудел, выстукивая на неизвестном ему языке, в каких местах видели беглеца, и кольцо погони постепенно сужалось, отрезая мастера от выходов на поверхность и загоняя в глубины горы.