Память и желание. Книга 1

      – Так это и был романтический пикник, мой бедный раненый герой? – шутливо прошептала Сильви.
      – Да, настоящий романтический польский пикник. – Он сжал ей руку. – Правда, здорово? Ты видела, какой он маленький? Просто чудо. Его сделали поляки. – Тон Анджея изменился. – Теперь обе корзины должны быть на моем велосипеде. Если нас остановят и я попадусь, отправляйся в «Пти-Пусэ» и расскажи хозяину все, что видела.
      Сильви серьезно посмотрела на него.
      – Ничего не случится. Но корзины мы поделим – иначе это будет выглядеть странно. Если нас остановят, Гийом Пакетт, разговаривать буду я. Ты лучше помалкивай, потому что твой французский еще далек от совершенства.
      – Слушаюсь, мадемуазель Латур, – шутливо поклонился Анджей. – И не забудь, мы все еще любовники.
      Велосипеды лежали там, где они их оставили. На поле не было ни души. «Любовники» привязали корзины к рамам, для пущей маскировки набросав сверху всякой всячины – пустую бутылку, купальник Сильви, велосипедный насос. Беззаботно насвистывая, они пустились в путь. Километра через три на шоссе показался длинный хвост машин и людей. Полицейский кордон!
      – Черт, – вполголоса выругался Анджей. – Проверка документов.
      Он быстро взглянул направо, налево.
      – Может, попробуем объехать?
      – Поздно, – прошептала Сильви.
      Сзади их нагоняли двое велосипедистов, подозрительно похожие на крестьян, ранее трудившихся в винограднике.
      – Главное – не забудь, что ты ранен, – прошептала Сильви.
      Как только они оказались в очереди, она обняла его за талию и начала громко причитать:
      – Какой кошмар! Проливаешь кровь за свою страну, возвращаешься домой еле живой, а над тобой издеваются! Просто безобразие! – Она обернулась к соседу, старому фермеру. – Знаете, бедный Гийом первый раз выбрался на прогулку. Вот, милый, попей. – Она протянула Анджею флягу с водой. – Видите, какой он бледный?
      Она посмотрела на других соседей, рассчитывая на сочувствие.
      Анджей, слава богу, и в самом деле был бледен.
      – Ничего, Сильви, со мной все в порядке, – пробормотал он.
      – Бедненький. – Она поцеловала его. – Ручка болит? Дай-ка я твой велосипед подержу. А ты пойди вон туда, сядь.
      Анджей направился к обочине, но в это время из начала очереди донесся громкий голос:
      – Эй вы, двое, идите сюда. Я не спешу, можете занять мое место. Пропустите-ка их!
      Пожилой мужчина властно махнул рукой мотоциклисту и велосипедистам, чтобы они расступились.
      – Видите, парень нездоров. Ему нужно поскорее попасть домой.
      Мужчина посторонился и пропустил «любовников» вперед, даже помог Сильви докатить второй велосипед.
      – Вы очень добры, месье. Я так вам признательна, – поблагодарила его Сильви.
      Одной рукой она придерживала велосипед, другую заботливо положила Анджею на плечо. Когда они добрались до кордона, она выпустила велосипед из рук, так что тот чуть не свалился на жандарма, проверявшего документы. Полицейский мельком взглянул на ее удостоверение личности и нетерпеливо махнул рукой.
      Сильви придержала за руль велосипед Анджея.
      – Он нездоров, – сообщила она жандарму. – Рука ранена.
      И горделиво улыбнулась самой очаровательной своей улыбкой. Она с явным нетерпением ждала, пока полицейский кончит возиться с бумагами ее приятеля. На сей раз проверка была более тщательной. Один жандарм просмотрел удостоверение Анджея, передал следующему, тот третьему. Сердце Сильви билось учащенно, ноги дрожали. Неужели все пойдет прахом? Ведь самое страшное уже позади – передатчики у нее в корзине.
      – Как вы смеете! – заверещала она. – Он так слаб, а вы над ним издеваетесь!
      Сильви сердито посмотрела в глаза долговязому жандарму и нетерпеливо топнула ногой.
      Тот смутился и жестом велел Анджею проезжать.
      Сильви по-матерински погладила своего друга по спине.
      – Как ты, любимый?
      Анджей лишь молча кивнул.
      Минут десять они крутили педали молча, потом Сильви остановила велосипед.
      – Больше не могу. Нужно отдохнуть.
      Анджей усмехнулся.
      – Еще бы, Сильвечка. После такого спектакля ты наверняка выбилась из сил.
      – Они тебя заподозрили?
      Он пожал плечами.
      – Скорее всего кордон на дороге – следствие того, что они узнали о выбросе.
      – О чем?
      – О выбросе. Прошлой ночью британцы сбросили с самолетов кое-какие подарки. В том числе содержимое нашей корзины.
      – Ах вот оно что! Так ты работаешь на англичан?
      – Я работаю на Польшу. – Он кинул на нее угрюмый взгляд, но тут же расхохотался. – А от тебя, Сильвечка, много пользы. Но нужно поторапливаться, иначе эти головорезы нас догонят.
      – Какие головорезы?
      – Эсэсовцы на велосипедах. Они не посмели прицепиться к нам на глазах у полиции, потому что мы как-никак находимся на территории петэновской неоккупированной Франции. – Он иронически хмыкнул. – Хотя вообще-то гестапо не особенно здесь стесняется, да и половина французских жандармов пляшет под их дудку. Давай-ка поторапливаться, а то они нас догонят, и это будет не слишком приятно. – Увидев ее испуганный взгляд, Анджей добавил: – Да ты не волнуйся. Судя по тому, что корзины по-прежнему при нас, кроме подозрений, у них ничего против меня нет. Им понадобятся более серьезные улики. Ты, красавица, представляешь собой великолепную маскировку. Сразу видно, что мы любовники.
      Для вящей убедительности он чмокнул ее в щеку.
      Сильви оставила Анджея у ворот большого дома на окраине Марселя.
      По пути в «Отель дю Миди», вспоминая события минувшего дня, Сильви с удивлением подумала, что поцелуи Анджея ее совершенно не возбуждали – во всяком случае, гораздо меньше, чем разыгранный спектакль. Мы с ним товарищи по оружию, подумала она. Он – мой брат по борьбе. Как мало ее дружба с Анджеем была похожа на отношения с Жакобом!
      Только теперь Сильви вспомнила, что забыла попросить Анджея найти Жакоба. Радостное возбуждение сменилось тревогой. Страх и беспокойство, не находившие выхода в течение дня, обрушились на нее со всей силой. Сильви представила, что Жакоб попал в лапы гестаповцев. Вот он лежит на полу мрачной тюремной камеры…
      Развернув велосипед, Сильви поехала было обратно к тому дому, где оставила Анджея. Нет, делать этого нельзя. Придется отложить на завтра. Завтра она непременно оставит ему записку в кафе. Жакоба нужно отыскать.
      В тот самый вечер свершилось чудо. Выступая в гостинице, среди публики Сильви заметила его.
      Свет в зале был приглушен. На белых крахмальных скатертях сияли свечи, и их пламя отражалось в лепных зеркалах. Сильви стояла рядом с пианистом, который приходил несколько раз в неделю аккомпанировать ей. Рассеянно оглядывая зал и покачиваясь в такт любовной песне, слова которой Сильви то пела, то шептала ритмичным речитативом, она вдруг заметила мужчину, одиноко сидевшего за столиком в самом углу. В развороте его плеч, в форме головы было что-то такое, от чего сердце Сильви забилось сильнее. Она не столько увидела, сколько угадала ироничную линию рта, и конец песни был скомкан. Наскоро исполнив следующий номер, Сильви спустилась в зал. Лишь профессиональная привычка заставляла ее замедлять шаг и обмениваться пустыми, ничего не значащими словами с постоянными посетителями. Как бы ненароком она приближалась к заветному столику.
      Прежде чем Сильви успела открыть рот, Жакоб сказал:
      – Мадемуазель, вы прекрасно поете. От души вас поздравляю.
      Он вежливо поклонился.
      Сильви растерялась, не зная, как себя вести.
      И тут он улыбнулся. Как хорошо знала она эту улыбку, начинавшуюся у глаз и лишь затем появлявшуюся на губах. Жакоб едва заметно подмигнул. Или ей это показалось? Изображая случайного посетителя, он начал перечислять песни, которые ему больше всего нравятся. Сильви чувствовала исходящее от него тепло, но была вынуждена сохранять дистанцию.
      – А знаете вы песню «Гостиница «Алжир»»?
      Он напел мелодию, которую Сильви слышала впервые: «В гостинице «Алжир» я встретила его. Случилось это в полночь иль около того».
      Внезапно до Сильви дошло – он назначает ей свидание сегодня ночью в гостинице «Алжир», большом дешевом отеле, находившемся на другом берегу гавани. Сильви просияла улыбкой.
      Все правильно, думала она, возвращаясь на сцену. Анджей ведь предупреждал, что ей лучше сменить имя. Жакоб наверняка придерживался того же мнения. Возможно, у него были и свои причины для сохранения инкогнито. Она попросила пианиста наиграть знакомую мелодию, а затем, прильнув к пианино, стала импровизировать. Слова лениво падали с ее губ, словно рождаясь сами по себе:
 
В гостинице «Алжир»
Я встретила его.
Случилось это в полночь
Иль около того.
 
 
Я встретила в субботу
Героя моих снов,
Но утром в воскресенье
Расстались мы без слов.
 
      Глядя на нее, Жакоб чувствовал, как у него загорелись щеки. Она поняла! Но как это похоже на Сильви – воспользоваться его собственными словами, чтобы придать им новый смысл. Он слегка распустил узел галстука. Действительно, завтра утром придется уехать. Но у них впереди целая ночь. Как давно они не виделись! Жакоб был вынужден держаться от Сильви подальше, пока не наладит работу. Он и в Марсель-то попал, лишь выполняя очередное задание. Появляться в этом городе было небезопасно – его могли здесь узнать. К чему лишний риск? Понадобилось время, чтобы новоиспеченный доктор Жюль Леметр обосновался в Монпелье. Он работал в госпитале и помогал местным практикующим врачам. Госпиталь давал ему возможность получать документы умерших пациентов, а частная практика позволяла получше узнать местных жителей, разобраться, чем они дышат. И первое, и второе шло на пользу его основной работе – спасению еврейских беженцев.
      Начинал Жакоб с работы в организации, куда его направила принцесса Матильда, – переправлял детей в дальние деревушки. Со временем удалось организовать эстафету в Швейцарию, и несколько недель назад Жакоб побывал в Гренобле. Он предпочитал проверять все каналы лично. Ему нравилась эта работа, нравилось, что люди ему доверяют, не задают лишних вопросов, заражаются от него спокойствием и уверенностью. Сейчас он был занят устройством канала через Пиренеи. Необходимость в этом назрела: антиеврейские законы начали действовать не только в оккупированной зоне, но и в вишистской Франции.
      Вот какое дело привело его в Марсель. Кроме того, он привез документы для троих эмигрантов, скрывавшихся в доме его отца. Конечно, можно было бы послать с этим заданием кого-то другого, но Жакоб почувствовал, что больше не может без Сильви. Уже несколько недель она снилась ему каждую ночь.
      Разумеется, он знал, где она находится и чем занимается. В подполье информация распространялась быстрее, чем по телеграфу. Поэтому Жакоб был в курсе и явных, и тайных дел своей жены. Сведения, поступавшие о ней, еще больше заставляли его жаждать новой встречи и в то же время наполняли душу тревогой.
      И вот наконец он ее увидел. Она оказалась еще прекраснее, чем в ночных видениях. Жакоб тяжело вздохнул, словно воздух вокруг стал слишком густым. Он чувствовал ее запах, сладкий аромат мускуса, окутывавший ее во время публичных выступлений. Усилием воли Жакоб заставил себя подняться. Он должен уйти первым. В гостинице «Алжир» гораздо безопаснее. Он знал и хозяина, и ночного портье.
      В очередной раз взглянув в угол зала, Сильви вдруг увидела, что столик пуст. Сердце сжалось от тоски. Она пела только для Жакоба, а он исчез. Сегодня Сильви решила не выступать на «бис» и ушла из отеля, когда часы били полночь. Зловредная невестка хозяйки проводила ее подозрительным взглядом – про себя Сильви стала называть эту особу «стоглазой Надин».
      Жакоб ждал ее в маленьком, запущенном баре гостиницы «Алжир». Сильви уже знала, что подходить к нему не следует, поэтому она просто взглянула ему в глаза. Взглянула и задрожала – в его темных глазах появилось что-то новое, неуловимое. Не говоря ни слова, Сильви дотронулась до его сильной руки. Жакоб встал, и Сильви последовала за ним. Они стали подниматься по лестнице. Ночной портье, не глядя в их сторону, лишь кивнул головой.
      Подъем по лестнице на третий этаж казался бесконечным. Затем Сильви увидела перед собой тускло освещенный коридор; тень Жакоба казалась гигантской. Кто этот мужчина, ведущий ее за собой? Острый запах опасности и приключения щекотал ей ноздри. Сильви испытывала одновременно возбуждение и страх.
      Жакоб открыл дверь в темную комнату, зажег две свечи. Долго супруги смотрели друг на друга в этом мерцающем свете.
      – Сильви, – не то прошептал, не то всхлипнул Жакоб.
      Он провел рукой по ее лицу, по длинной грациозной шее, а затем самозабвенно прильнул к ее губам. Его страсть передалась Сильви, пробудила в ней ответное чувство. Никогда еще она не ощущала в Жакобе такого любовного голода. Сможет ли она его утолить? Сильви вспомнила, что в начале их знакомства она, еще совсем девчонка, с таким же волнением и такой же неутолимой жаждой бегала к нему на остров Сен-Луи. Воспоминания еще больше возбудили ее. Когда Жакоб притянул Сильви к себе и они упали на мягкую постель, все вокруг окуталось туманом. Сильви ощущала лишь невыразимое наслаждение, пронизывающее ее насквозь при каждом движении.
      У Жакоба все было иначе. На него волной обрушились страшные образы, которые обычно он изгонял прочь: пыльные пустоши, на них трупы с невидящими глазами; руки и ноги безвольно раскинуты, на лицах застыла гримаса последнего изумления. Жакоб прижался к Сильви, спрятал лицо меж ее грудей и стал наносить удар за ударом по боли, по смерти – ради жизни, ради их совместного наслаждения. Когда у него из горла вырвался крик экстаза, Жакоб прижался губами к ее плечу, и по лицу его потекли слезы.
      – Как мне тебя не хватало, Сильви, – сказал он, придя в себя, – я очень тосковал по тебе. Если бы я смог, то пришел бы раньше.
      Она увидела, что в его глазах застыла мука, и попросила:
      – Поговори со мной. Расскажи мне о себе.
      И он стал ей рассказывать – конечно, далеко не все. Многое предпочел утаить. Потом, в свою очередь, задавал вопросы и внимательно слушал, гладя ее по волосам, по блестящей от пота коже. В конце концов, возбудившись от его прикосновений, Сильви вновь захотела любви. Даже когда он находился внутри ее тела, мысли его витали далеко, и Сильви сразу это почувствовала. Жакоб стал каким-то неуловимым, подумала она и тут же сказала ему об этом. Он улыбнулся, глядя на нее неподвижным взглядом. Прижал, крепко обнял. Потом они уснули.
      Когда Сильви проснулась, разбуженная ярким средиземноморским солнцем, Жакоба рядом уже не было. На постели сохранился отпечаток его тела. Сильви погладила простыню рукой.
      На столике лежал конверт. Внутри – толстая пачка денег и записка торопливым почерком: «Вернусь, как только смогу. Береги себя. Я тебя люблю».
      Сильви так и не спросила, как теперь зовут человека, с которым она провела ночь.
      Я – шлюха, подумала Сильви и улыбнулась.

10

      Хмурым морозным утром, в конце суровой зимы 1941 года, в лагерь для военнопленных Шамбаррен, находившийся недалеко от Гренобля, прибыл доктор Марсель Дерэн.
      Часовые были предупреждены о его прибытии.
      – Вы доктор Дерэн? Замещаете доктора Бертрана?
      – Да, у доктора Бертрана грипп, – Дерэн протер очки большим носовым платком. – Но ничего, через недельку-другую он встанет на ноги.
      Охранник мельком взглянул на удостоверение врача. Тот и сам выглядел не слишком здоровым. Слишком тяжелое пальто висело мешком на сутулых плечах; кислое выражение лица свидетельствовало, что на подмену этот господин согласился с нелегким сердцем. Еле волоча ноги, он поплелся за дежурным по направлению к лазарету.
      Дерэн был поразительно неуклюж и медлителен. С пациентами он беседовал рассеянно, подолгу рылся в своем черном саквояже, когда нужно было достать стетоскоп или термометр. Несколько раз, споткнувшись, он натыкался на немца-сопровождающего. Вот почему для канадского офицера, лежавшего на койке в углу, стала таким сюрпризом находка, которую он обнаружил у себя под одеялом после осмотра. Пальцы пленного нащупали остро заточенный напильник, смотанную в тугой клубок веревку, документы. Канадец насторожился и последние слова доктора выслушал с повышенным вниманием. Врач прописал ему снотворное, которое поможет ослабить боли, и еще сказал: если канадцу захочется передать привет заболевшему доктору Бертрану, так заботливо лечившему всех пленных, писать следует по адресу: Севастопольская улица, дом 17.
      Канадец понял с полуслова. Все готово для его побега. У него есть неделя до следующей проверки, чтобы воспользоваться предоставленным шансом. Беглеца будут ждать по названному адресу. Получил ли такие же инструкции Бриджес, тоже симулировавший заболевание и находившийся сейчас на соседней койке? Ладно, это выяснится позднее. Пока же канадец наблюдал за тем, как доктор, еле переставляя ноги, продолжает свой неспешный обход. Ничего не скажешь, этот француз умен. Трудно заподозрить такого неуклюжего, бестолкового типа в чем-нибудь предосудительном. Достаточно посмотреть на то, как он подслеповато мигает глазками за толстенными стеклами очков.
      После лагеря доктор Дерэн отправился в Гренобльский университет. Его походка стала чуть быстрее. Дерэну предстояло еще подменить доктора Бертрана на лекции по анатомии. В течение часа дотошно и обстоятельно он просвещал студентов по поводу рудиментов нервной системы. Когда академический час закончился, доктор Дерэн все тем же голосом мямли попросил троих студентов задержаться – профессор Бертран велел им кое-что передать.
      Со студентами Дерэн беседовал по очереди. Однако предмет разговора во всех трех случаях был далек от медицины. Речь шла о времени и месте очередной операции по спасению ребенка. Кроме того, молодых людей следовало предостеречь. На прошлой неделе был провал, необходимо усилить меры безопасности, строжайше соблюдать пароли. Каждый студент получил собственный пароль, состоявший из целой системы вопросов и ответов. Кроме того, доктор вручил им по крупной денежной сумме, необходимой для оплаты услуг проводников.
      Из университета доктор Дерэн шаркающей походкой направился в «Отель де Монтань». Когда он стал по коридору подходить к номеру 418, походка его вдруг изменилась, а очки с толстыми стеклами исчезли во внутреннем кармане. Дерэн постучал в дверь: три раза подряд и четыре раза погромче после паузы.
      Принцесса Матильда открыла дверь и уставилась на посетителя в недоумении, не сразу его узнав.
      – Жакоб! – она быстро закрыла за ним дверь. – Я тебя не ждала. Что-нибудь случилось?
      – Проблема на линии. – Он пожал плечами. – Предатель. Мне следовало догадаться раньше. Они взяли одного из проводников и двух канадских офицеров, которых попросил выручить Жан Болье. – Не дожидаясь вопроса Матильды, он добавил: – Но дети в безопасности.
      – Ты здесь по документам Дерэна?
      Жакоб кивнул.
      – Старина Бертран мне очень помогает. Еще больше, чем раньше. На этой неделе я замещаю его в лазарете для военнопленных.
      Жардин усмехнулся.
      На лице Матильды отразилось беспокойство.
      – Не нужно этого делать, Жакоб, слишком рискованно.
      Она нахмурилась.
      Жакоб обнял ее за плечи и улыбнулся своей прежней, слегка дразнящей улыбкой.
      – Ну разумеется, ваше высочество. Ведь вы ничего рискованного сами не делаете.
      Они посмотрели в глаза друг другу, зная, как многое их связывает.
      Секретный канал, созданный принцессой и Жардином, функционировал уже больше года, и все это время действовал безукоризненно, если не считать нескольких мелких проколов. Эстафета помогала переправлять еврейских детей из Парижа или так называемых «лагерей для перемещенных лиц» в Швейцарию. Обычно дорога лежала через Гренобль, где голлисты и движение Сопротивления были особенно сильны. Здесь у подпольной организации было много явок и запасных квартир. В Гренобле и его окрестностях Жакоб действовал по документам доктора Марселя Дерэна. По официальной версии, он был приглашен в университет своим старым коллегой доктором Бертраном читать лекции по неврологии. На юге, в Монпелье, Жакоб пользовался документами Жюля Леметра. Что до доктора Жардина, то считалось, что он погиб на фронте.
      Эстафета заканчивалась в Швейцарии, где принцесса Матильда приняла уже больше ста ребятишек. Время от времени принцесса пересекала границу, перевозя в чемодане с двойным дном крупные суммы денег, необходимые для финансирования подпольной сети. На обратном пути принцесса захватывала с собой одного или двух детей. Во время этих рискованных операций она почти не испытывала страха. Ее импозантный вид, громкий титул, властный взгляд действовали на любых проверяющих безотказно. Кроме того, Матильда всегда тщательно прорабатывала свое алиби. Так уж оказывалось, что ее поездки во Францию всякий раз были вызваны болезнью какого-нибудь родственника, члена знатной фамилии. Дети же якобы являлись учениками частной школы, которую принцесса открыла у себя в замке Валуа. В конце концов, принцесса Матильда была известным педагогом – проверить это не составляло труда. И все же она не слишком злоупотребляла поездками во Францию, чтобы не навлекать на себя подозрений и не ставить под угрозу всю организацию.
      В последний раз она и Жакоб встретились в пригороде Гренобля четыре месяца назад. Встреча получилась грустной. Жакоб только что вернулся из Парижа, пробравшись через демаркационную линию. Матильда сразу поняла, что он чем-то глубоко расстроен. Понадобилось несколько часов, прежде чем она выудила у него всю правду.
      В Париже Жакоб встречался с одной из своих связных, Софи Штейн. Она и члены ее семьи носили на одежде желтые звезды, которыми нацисты помечали евреев. Софи нацепила на себя звезду Давида добровольно, потому что привыкла добросовестно выполнять любые указы властей. К тому же она не могла поверить, что ее друзья-французы могут обойтись с евреями плохо. Однако в октябре 1940 года, когда муж Софи, еврей-эмигрант, был арестован, она поняла свою ошибку. Но теперь менять что-либо было поздно – куда уйдешь из дома с двумя маленькими детьми? Кроме того, Софи продолжала надеяться, что муж вернется. Она начала сотрудничать с подпольем, помогая спасать еврейских детей.
      Жакоб специально решил зайти к Софи, чтобы убедить ее бежать на юг. До него дошли слухи, которые подтверждали, что кольцо вокруг Софи сжимается.
      Однако он прибыл слишком поздно. Когда Жакоб позвонил в дверь квартиры Софи, дверь ему открыл гестаповец. С первого взгляда ситуация была ясна. Софи стояла лицом к стене, держа на руках маленькую дочку. Сын плакал, схватившись за ее юбку. Лицо женщины было разбито в кровь. Перед ней стоял узколицый офицер с ледяными серыми глазами.
      – Я врач, – ровным голосом сказал Жакоб. – Мне передали, что в этой квартире больной ребенок.
      Немцы втащили его в комнату и бесцеремонно отшвырнули в угол.
      – Если мадам Штейн не назовет нам кое-какие имена, здесь сейчас будет не один больной ребенок, а сразу два, – угрожающе процедил гестаповец.
      – Я не понимаю, чего вы от меня хотите, – пробормотала Софи.
      Яростным рывком немец выхватил у матери девочку и швырнул ее на пол. Та ударилась головкой о ножку стола и осталась лежать без движения. Жакоб бросился вперед.
      – В нашей стране с детьми так себя не ведут! – крикнул он и с размаху двинул эсэсовца под дых. Тот сложился в три погибели, а в следующую секунду на затылок Жакоба обрушился мощный удар. Последнее, что он увидел прежде, чем потерять сознание, – слезы, текшие по лицу черноглазого мальчугана.
      Когда Жакоб пришел в себя, он находился в тюремной камере. Почти сразу же начались допросы. Да, он действительно доктор Жюль Леметр. Нет, в этом доме он никогда раньше не бывал. Нет, к немцам он относится не хуже, чем все остальные, но гестаповец вел себя поистине безобразно.
      Жакоба снова заперли в камеру, отобрали медицинские инструменты, одежду. Откуда-то доносились истошные вопли, не затихая ни на минуту.
      Новый допрос. Нет, он не еврей. Господин офицер, должно быть, знает, что лишь двум процентам еврейских врачей дозволено заниматься медициной. Поэтому он, Леметр, просто не может быть евреем. В это время в комнату вошел офицер-француз, но допрос не прекратился. Однако доктор Леметр обрезан, не правда ли? Это выяснилось во время личного досмотра. Да, но обрезание никоим образом не связано с религией. Жакоб заготовил это объяснение заранее. В восемнадцатилетнем возрасте у него была инфекция, в результате чего пришлось сделать небольшую операцию. В истории болезни сохранилась соответствующая запись – можно проверить в больнице. Жакоб назвал время и место операции, а затем, обращаясь к французскому офицеру, потребовал вызвать адвоката, известить коллег и родных о его задержании. Ведь он не сделал ничего ужасного – просто на миг потерял контроль над собой. В конце концов Жакобу разрешили сделать один телефонный звонок, и он позвонил Жаку Бреннеру. Через два часа его освободили. А еще два часа спустя выяснилось, что Софи Штейн и ее дети исчезли.
      Жакоб покинул Париж на следующий день. Он знал, что ему повезло. Связи Бреннера помогли выбраться из тюрьмы, но во второй раз этот номер не пройдет. Жардин крыл себя последними словами. Что ему стоило зайти к Софи чуть раньше! Зачем он бросился на гестаповца? Если бы не его импульсивность, возможно, Софи и ее детей еще удалось бы выручить. И в то же время Жакоб понимал, что его поступок мало что изменил. Гонения на евреев становились все более жестокими, распространялись все шире и шире.
      Очутившись в Гренобле, у принцессы Матильды, Жакоб продолжал клокотать от бессильной ярости. Когда он закончил свой рассказ, Матильда сказала:
      – Мы должны продолжать то, что делаем. И наш день наступит. Пока же мы с тобой помогаем несчастным испуганным детям.
      Она грустно покачала головой и погладила Жакоба по руке, стараясь передать ему частицу своего тепла.
      Он припал к ней так, словно от этого зависела его жизнь, словно в ее объятиях можно было забыть о страданиях и муках, заговорах и хитроумных планах, фальшивых именах и постоянной неудовлетворенности собой, о неизменной близости смерти. Они провели ночь вместе, занимаясь любовью медленно и обстоятельно, как старые, добрые друзья. Сон был глубоким и спокойным, словно мирная пауза в вихре военных невзгод.
      Теперь, четыре месяца спустя, глядя друг на друга, Жакоб и Матильда вспоминали предыдущую встречу. То был миг, украденный у жизни. Миг, которому не суждено повториться. На сей раз у Жакоба было очень мало времени – его ожидали еще две важные встречи в горах, назначенные на тот же вечер. Матильда достала из чемодана деньги, которые надо было передать проводникам, ведущим беглецов опасными горными тропами. С каждым разом проводники требовали за свои услуги все больше и больше. Потом Матильда и Жакоб молча обнялись, и он исчез в морозной ночи.
 
      Два дня спустя доктор Дерэн вновь прибыл в лагерь Шамбаррен на рутинную проверку. Еще у ворот стало ясно, что в лагере произошло ЧП. Охранников стало гораздо больше, и врача повели не в лазарет, а к коменданту, предварительно обыскав одежду и саквояж. Жакоб прекрасно понял, в чем дело. Под маской растерянно-вялого простофили он скрывал нервное возбуждение. Судя по всему, побег состоялся. Оставалось надеяться, что он увенчался успехом. Во всяком случае, охрана лагеря увеличилась по меньшей мере втрое.
      Глядя на вывернутый наизнанку саквояж доктора, комендант недовольно скривился.
      – Доктор Дерэн, после вашего последнего визита в лазарет оттуда сбежали двое заключенных. Что вам об этом известно?
      Пухлое лицо коменданта приняло угрожающее выражение. Он прощупал своими толстыми пальцами стенки саквояжа и отшвырнул его в угол.
      Жакоб изобразил на лице изумление и с опаской поглядел на офицера.
      – Кому, мне? Я ничего об этом не знаю. Какое кошмарное происшествие. Очень вам сочувствую, господин комендант.
      Он съежился в своем мешковатом костюме. Потом похлопал глазами, глядя на коменданта через толстые очки.
      – Господин комендант, неужели вы думаете, что такой человек, как я, вернулся бы в лагерь, если был бы причастен к побегу?
      На губах доктора Дерэна появилась заискивающая улыбка.
      Комендант вперился в него свирепым взглядом, потом буркнул:
      – Пусть занимается своими обязанностями.
      Теперь каждый шаг Жакоба был под наблюдением охранников. Шаркающей походкой доктор Дерэн направился в лазарет и произвел обычный осмотр. Канадцев на месте не было. Ответная услуга Жану Болье была оказана.
      После лагеря врач кружным путем направился в университет. Там он заглянул в гардероб, взял чемоданчик и проследовал на вокзал. Поезд на Тулузу прибыл вовремя. Жакоб сел в третий вагон, а незадолго до первой остановки заковылял в туалет. Там он скинул нелепый наряд доктора Дерэна и переоделся в ладно скроенный костюм. Стер с волос помаду, вернул им естественный вид. Сменил нелепые очки с толстыми стеклами на свои обычные, в роговой оправе. Документы Дерэна убрал в потайное отделение, достал оттуда удостоверение Леметра. В довершение маскарада надел мягкую серую шляпу. Когда поезд остановился на станции, Жакоб вышел вместе с другими пассажирами на перрон и поднялся в следующий вагон, двигаясь быстрой и решительной походкой делового человека.
      Усевшись в кресло и вытащив из кармана старый медицинский журнал, Жардин подумал, что война научила его очень многому. И не только его. Во многих людях обнаружились способности и таланты, которые в мирное время оставались невостребованными. Жакоба поражало, сколько в его товарищах выдержки, верности, мужества, как быстро единомышленники научились понимать друг друга с полуслова. Люди, встречающиеся впервые, чувствовали и вели себя так, словно давно дружат. И еще война пробудила в душе каждого поразительный дар жить в настоящем времени, данной минутой и не задумываться о будущем, о послевоенной поре, которая воспринималась примерно так же, как в обычной жизни сладостное загробное существование. Жардина поражала хитрость и предприимчивость, которые проявлял человек, оказавшийся в экстремальной ситуации.