С кухни в большой зал «Скучающего Грифона» доносились такие отвратительные запахи и дым, будто повара из экономии готовили жаркое на сапожной мази. Кабак был наполнен запахами дешевого цветочного масла, сальных волос, застарелого пота. В зале стоял гвалт. Сегодня вечером притон был забит едоками и выпивохами всех мастей. Некоторые, конечно, предпочитали держать рот на замке. Но единственным действительно молчаливым посетителем был огромный рыжий кот. Он разлегся на высокой скамье так, будто это была его личная собственность, равнодушно разглядывая таверну и ее завсегдатаев полуприкрытыми глазами зеленее изумруда.
      В двух посетителях по форменным туникам и сапогам можно было сразу узнать людей из городской стражи. Их кожаные кирасы лежали в стороне, пока их владельцы, свободные от дежурства, упивались вином из простых глиняных кружек и поцелуями ярко накрашенных красоток.
      Толстый человек с копной волос на голове и замасленной бородой, торчащей в разные стороны, довольно удачливый купец, тоже забрел сюда, хотя, будь он чуть рассудительнее, он выбрал бы для своей трапезы место поприличней «Скучающего Грифона» на улице Торговцев, что на западной окраине Фираки. Он уселся подальше от ребят из стражи, которые весьма быстро накачались вином и явно уже не могли быть защитниками в случае какой-либо потасовки. С торговцем прибыл крупный, крепкого сложения мужчина, очевидно, телохранитель. Он был вооружен топором, кинжалом приличных размеров, имел злобный вид и сверкал голым черепом. Он уселся в стороне, подозрительно оглядывая присутствующих. Его руки напоминали огромных беспрерывно шевелящихся пауков, а лицо украшал большой шрам.
      В центре сумрачного зала, под раскачивающейся лампой, своей непонятной формой напоминающей какой-то пыточный инструмент из латуни и чугуна, сидели развалившись четыре медитонезских воина в ярких туниках и блузах в складку явно чужеземного происхождения. Они сбежали сюда от старой карги — своей королевы, чтобы предложить этому городу единственное, в чем он не нуждался, — услуги наемных убийц. Вид у них был такой зверский, что, казалось, их любимое занятие — жевать гвозди. Большинство же посетителей являлись коренными жителями Фираки, мирными людьми, скромно одетыми, хотя более половины из них носили желтые туники. Они сидели, потягивая разбавленное вино и ничуть не лучшее пиво, делая вид, что не замечают распоясавшихся чужестранцев, которых они называли «медами».
      Один из медов уже начал заметно раздражать окружающих, когда кто-то из сидевших вокруг горожан тихо заметил, что обладает небольшим колдовским даром. Наемник из Медито не поверил. Постукивая пальцами по черному камню на рукоятке меча, он спросил:
      — Что же ты тогда не правишь этим городом? Ведь здесь правят колдуны!
      — Ты зарабатываешь клинком, а я — искусством, — спокойно сказал ему фиракиец. По его лицу нельзя было определить, что он думает. — Я не всемогущий маг; так, имею некоторые способности. Ну, знаешь, навести дрожь в руках, бородавки на ногах, в таком вот духе.
      Мед решил не связываться с фиракийцем.
      Внезапно голоса стихли, головы одна за другой стали поворачиваться в сторону двери — люди рассматривали двух новых посетителей, появившихся в дверном проеме.
      Неизвестной парочке явно было не место в этом притоне, особенно это касалось вызывающе разряженного франта, который, по всей видимости, был главным. В дополнение к яркой, щегольской одежде на лице у него застыло выражение превосходства, даже надменности. У другого, одетого более просто, но далеко не бедно, цвет лица был серовато-оловянным. Густо заросший затылок контрастировал с блестящим голым скальпом. Природа, словно издеваясь, показывала, какую шевелюру он мог бы иметь.
      Отделанная золотом туника франта была того же цвета тутовых ягод, что и плащ с шелковой каймой. Из-под коротких, до локтя, рукавов туники выглядывали серебристо-блестящие рукава рубашки. Мягкие сапоги из красной кожи охватывали ногу до середины икры. Лицо заострялось книзу коротко подстриженной седоватой бородкой, однако верхняя губа под огромным хищным носом оставалась безволосой. Портрет завершали кустистые брови и шляпа в тон сапогам с большим желтым пером. На бедре он носил меч с небрежным видом человека, относящегося к этому оружию лишь как к предмету мужского туалета. Глаза над острым клювом носа оставались равнодушными к множеству устремленных на него взглядов, во всяком случае, так казалось.
      Он сразу заполнил собой таверну, этот здоровяк ростом выше среднего. Он выступил вперед, оставив своего вассала позади, и начал осторожно пробираться между столами к двум мужчинам и женщине, сидевшим у задней стены. Посетители, словно сговорившись, провожали его глазами.
      Когда он приблизился, женщина подняла голову. Ее лицо было скрыто под сиссэнской вуалью цвета старого вина, покрывавшей ее от макушки до груди, оставляя открытыми лишь гладкий лоб и глаза, темные, как ночь после дождя. Вопреки моде, принятой среди фиракийских женщин, ее грудь была полностью скрыта.
      Она слегка толкнула обоих своих спутников. Один из них, тонкий и гибкий, очень молодой с виду мужчина, с носом, который мог бы посоперничать с хищным клювом подошедшего, резко обернулся. В тот же момент в правой руке у него звякнули два ножа, касавшихся друг друга рукоятками. Он был одет во все черное. Черными были его волосы и глаза. Брови над этими пронзительными полночными глазами тщетно стремились друг к другу, словно разлученные влюбленные.
      Третий член компании был истинным гигантом с нечесаной шапкой черных волос и многочисленными шрамами на огромных волосатых руках. На нем были кожаные штаны и шнурованные сапоги, как принято у варваров. Жест, которым он схватил рукоятку меча под плащом, был неуловимым.
      Вошедший остановился подле их стола, и его глазки, разделенные огромным носом, скошенным влево, уставились на сидящих. «Выглядит так, будто его мамаша провела жаркую ночь с картофелиной», — подумал смуглый молодой человек.
      — Я всегда спрашиваю имена лишь после того, как представлюсь сам, — сказал незнакомец довольно высокопарным тоном. — Я Катамарка из Сумы. Я ищу чужеземца, южанина, который, насколько мне известно, видел изнутри жилище некоего покойного мага этого города.
      Все трое молча смотрели на него. Женщина перевела) взгляд на своих компаньонов.
      Наконец ровным голосом, исходящим из глубин могучей груди, сидевший великан произнес всего одно слово: «Интересно».
      Катамарка направил на него острый, откровенно изучающий взгляд. Какие бы выводы он для себя ни сделал, это не отразилось на его бесстрастном лице.
      Некоторое время спустя гигант за столом отпустил еще одну реплику: «А что?»
      — Справедливый вопрос. Этот южанин, несомненно, обладает великим талантом к некоторого рода деятельности. Я ищу человека, владеющего подобными способностями.
      На лице здоровяка не дрогнул ни один мускул. Взгляд его голубых глаз, холодных, как зимний ветер, застыл на бороде Катамарки. Еле шевеля губами, он повторил свои слова:
      — Интересно. А что?
      Слуга Катамарки раздраженно метнулся вперед, и тут же несколько рук схватились за оружие. Настороженные взгляды скрестились, словно мечи, еще не извлеченные из ножен, вернее, не извлеченные до конца. Рука хозяина, затянутая в стального цвета перчатку, остановила слугу, хотя Катамарка не сводил глаз с сидевшего гиганта.
      — Не надо, Йоль. — Катамарка смотрел на великана, не меняя выражения лица. — Интересно, это моя одежда, мои манеры или твой характер заставляют тебя грубить, дружище?
      Верзила пристально смотрел на него, стискивая кулачищи так, что костяшки пальцев побелели. Он поднялся, разгибая огромное могучее тело, горой возвышавшееся над столом. Лицо оказалось в тени единственной лампы, освещавшей зал.
      — Ты говоришь, что думаешь, приятель. Может, это все от того, что я из Барбарии?
      При этих словах его молодой стройный товарищ нахмурился.
      — Ага, — продолжал огромный человек, — слушай, твой фанфаронский вид мешает мне пригласить тебя присесть. Тебе здесь не место, и мы тебе не компания. И лучше бы тебе не называть своего имени.
      Гул разговоров в «Скучающем Грифоне» прекратился внезапно, словно летний дождь. Множество глаз уставились на пятерых у задней стены, а те, кто не смотрел, лишь притворялись, что не смотрят. Они, конечно же, тоже насторожились.
      Рука, обтянутая серебристым рукавом, сделала тщательно выверенный жест.
      — Я Катамарка, граф Рокуэлла, что возле Сумы. Я пришел в это место сам, а не послал слугу, по той причине, что не люблю, когда мне отказывают.
      — Хорошо сказано. Я Ганс из неважно где, далеко на юге. — Великан улыбнулся, не показывая зубов; варвары, подобно животным, обнажали зубы лишь в знак злобы или предостережения.
      Катамарка посмотрел на их кружки.
      — Если вы и ваш друг не откажетесь сопроводить меня в «Сломанное Крыло», Ганс из неважно где, я угощу вас вином, которое не будет ни кислым, ни разбавленным.
      — Мы пьем пиво.
      Катамарка пожал плечами и махнул рукой.
      — Ну, разумеется, тогда вы оцените качество тамошнего пива.
      Гигант склонил голову. Приняв это за согласие, граф Катамарка повернулся и вышел из притихшей таверны. Его плащ цвета тутовых ягод прихотливо обвивался вокруг щиколоток. Телохранитель Йоль поспешил обогнать его и открыть перед ним дверь. Великан за столом повернулся к товарищу.
      — Идем.
      Девушка или молодая женщина было вскочила, но тут же остановилась, глядя на молодого человека, хранившего молчание в продолжение всего разговора.
      Он вскинул черные брови, которые почти встретились у переносицы:
      — Ему нужен ты, Ганс.
      Здоровяк из Барбарии пожал плечами:
      — Ты со мной, так же, как и она, Бримм, — сказал он, так же делая упор на имени. — Пойдем.
      Он вытащил из старого кошелька монету и не без сожаления оставил ее на столе. Тот, кого назвали Бриммом, и женщина встали и не торопясь пошли вслед за ним к выходу из таверны. Она была на четыре дюйма пониже него; он был на фут ниже того, кто назвался Гансом. Тот, кто пониже, взял широкополую шляпу с большим развевающимся зеленым пером и водрузил ее на свою черную, как ночь, шевелюру. Когда они подошли к двери, он заметил, как его огромный компаньон слегка пошатнулся, перешагивая через порог.
      Четверо медитонезских воинов уже ушли. Правда, недалеко.
      Примерно в полуквартале от таверны они тут же напали на сумезского дворянина и его спутника. Это происходило в небольшом тупике, ответвлявшемся от плохо освещенной части улицы с домами, выкрашенными розовой краской, однако луна, высокая и полная, заливала всю сцену серебром. Все шестеро были отлично видны. Стальные клинки ярко вспыхивали лунным блеском. Ганс хмыкнул, и его огромная левая ручища отбросила назад плащ, в то время как правая вытянула меч в целый ярд длиной, не считая медной рукоятки, которая целиком скрылась в его кулаке.
      — Эй, старый друг, — подал голос его товарищ, — ты сегодня маленько выпил.
      — Ррр-г-ммм, — промычал великан. — Несколько чаш наполняют смыслом руку, держащую меч!
      — Подожди немного, ты слишком торопишься, их там четверо, — начал было молодой и стройный, но гигант шел, не оглядываясь, в возбуждении от предстоящей схватки.
      Солдаты обернулись на крик варвара. Один из них махнул рукой:
      — Остановите его, Ортил, Бленк! Мы позаботимся об этих двоих!
      Двое медов развернулись, чтобы отразить сумасшедшую атаку великана, явно предпочитая быть на месте тех, кто остался драться с Катамаркой и Йолем. Катамарка доказывал, что умеет использовать свой меч не только как аксессуар костюма. Стройного Йоля было трудно застать врасплох; он одновременно орудовал мечом и кинжалом, извиваясь, как змея.
      Ганс не опешил даже при виде двух профессиональных вояк, надвигающихся на него с обнаженными мечами в руках. В последний момент Ортил дрогнул перед бесшабашным, на грани безумия, нападением огромного варвара. Взгляд великана был сосредоточен на Бленке, но от него не ускользнули колебания Ортила, и меч Ганса молнией метнулся в сторону меда. Огромный кулак мелькнул в двух дюймах от горла несчастного.
      Ортил выглядел очень удивленным. Он захрипел, и кровь, булькая, забила одновременно из шеи и рта. Мед бросил оружие, пытаясь обеими руками зажать горло и остановить фонтан. Но тело его уже оседало на мостовую.
      Длинный меч, подаривший ему смерть, метнулся обратно как раз вовремя, чтобы с громким звоном отбить атаку Бленка. Удар высек искры, которые заплясали в воздухе, словно возбужденные зовом природы светлячки. Скрежет металла о металл был далек от музыкальной гармонии. Ни один из сражавшихся не имел при себе щита, который, впрочем, терял смысл при такого рода неистовой схватке. Бленк споткнулся, но все же удержался на ногах, следя за тем, как его клинок скользит вниз по клинку великана со скрежетом, способным разорвать барабанные перепонки, ударяется об эфес и легко устремляется прямо в объемистый живот варвара. Дюйм за дюймом блестящая сталь скрывалась в теле человека, называвшего себя Гансом, и Бленк счел за лучшее на время выпустить из рук свой меч. У него оставалась еще пара добрых длинных кинжалов, а проклятый варвар агонизировал. Вцепись в этот меч и, чего доброго, последуешь вслед за ним в какой-нибудь варварский ад.
      Здоровяк изрыгнул проклятие, рухнул на колени, содрогнулся и тяжело повалился вперед. Первым ударился о мостовую круглый камень на рукоятке меча Бленка, а секунду спустя кончик клинка показался из спины Ганса. По мере того, как гигант сползал вниз, пронзивший его клинок выступал сзади. Ноги его дергались. Один сапог судорожно бил по мостовой.
      Бленк посмотрел мимо него на молодую пару, сопровождавшую покойного, и тут же забыл о мече, который собирался высвободить из трупа. Гибкий юнец бежал прямо на него, бросая что-то.
      Глаза Бленка чуть не вылезли из орбит, когда он понял, что происходит. Он попытался пригнуться. С чавкающим звуком лезвие ножа застряло у него в горле. Всего мгновение он стоял, широко открыв глаза и шевеля губами, не подозревая о том, что он так же мертв, как и великан у его ног. Бленк упал поперек убитого им варвара.
      — Хах! — болезненно выдохнул Катамарка, принимая удар, рассекший ему предплечье вместе с тонким дорогим плащом, которым он обмотал руку для защиты.
      Его противник внезапно окаменел и тоже издал утробный звук, но не такой громкий. На его лице появилось удивленное выражение. Граф рубанул его мечом по лицу, не встречая сопротивления. Вторым взмахом он счел за лучшее ударить по руке, которой мед держал меч, просто на всякий случай, и отступил в сторону, чтобы дать противнику упасть. И только после того, как это случилось, увидел, что из спины бедолаги торчат острия двух метательных шестиконечных звездочек.
      Противник Йоля услышал шум. Боковым зрением он понял, что дело плохо. Полуобернувшись, он негромко выкрикнул имя, прозвучавшее как «Туп», и в тот же момент меч Йоля рассек ему лицо. Он отпрянул назад, обливаясь кровью, и Йоль рубанул еще раз: повторный взмах пришелся низко, по бедру. Мед упал.
      Йоль нанес упавшему наемнику еще один сокрушительный удар по затылку, выдернул лезвие и занял боевую позицию, готовый разить еще, если того потребуют обстоятельства.
      Стройный и гибкий юноша в черном, казалось, просто появился из тени, словно он не бежал, не несся, как ветер, на помощь другу. Катамарка с удивлением и некоторой тревогой рассматривал орлиный профиль зловещего ночного странника. Быстро взглянув в глаза Катамарки, он подошел к лежавшему великану и рухнул перед ним на колени.
      — У-у, проклятие, парень, проклятие! Мы столько времени провели в этой вонючей дыре и там, в Суме, и я даже полюбил тебя! Теперь ты ушел, о, проклятие! — И он гладил и гладил плечо мертвеца, словно гладил мертвую собаку.
      Он с горестным вздохом поднялся, сделал несколько шагов к графу Катамарке, который задумчиво следил за его действиями, и гибко присел на корточки, чтобы извлечь метательные звездочки из спины мертвого меда.
      Катамарка сказал таким тоном, будто ничего не произошло:
      — Что-то я не слышал о том, чтобы он был великаном, тот южанин, который видел изнутри жилище некоего покойного колдуна из этого города. Зато я слышал, что он силен в метании ножей.
      — Это верно, — отозвался молодой человек, присевший на корточки. — Черт! Эти штуки застряли! У вас был серьезный противник, Катамарка, — у этого шакала не спина, а одна сплошная мышца. — Он вытащил кинжал и с его помощью выковырял звездочки из трупа.
      Катамарка часто заморгал и отвернулся.
      — Черт, — вновь пробормотал его спаситель, скорее самому себе. — Убивать становится слишком легко. Помнится, я говорил не так давно одному принцу крови, что убийство — это дело принцев и им подобных, а не воров, ну не таких людей, как я. Я хорошо помню, как это случилось впервые! Это тоже было не так давно. Тоже ночью, в переулке. Нападавшие были похожи: трусливо выследили ничего не подозревавшую жертву, так же, как эти четверо. В тот раз, помнится, я помогал другу. Ну, вроде как другу. Ну, то есть мы тогда действовали как друзья. Я бросил звездочки, а потом все ходил вокруг да думал об этих мертвецах несколько дней. Это меня по-настоящему зацепило. Черт! С тех пор я через столько всего прошел и столько трупов повидал!
      Южанин покачал черноволосой головой.
      — На этот раз я мстил за друга, за человека, которого едва успел узнать. Но мне нравилась эта ходячая гора, черт возьми. Илье знает, почему я пошел дальше и положил еще и этого для вас.
      Катамарка сказал:
      — Потому что вы прирожденный герой. Об Ильсе я слышал. А кто же этот гигант?.. — спросил он и, оглядев валявшиеся трупы, поправился:
      — ..Был.
      — Его звали Митра, — сказал Йоль, — из Барбарии.
      — Черт, — сказал смуглый юноша. — Я провел с ним последние две недели, и он говорил мне, что он Бримм Киммериец. — Он с величайшей тщательностью вытирал сюрикены краем плаща убитого, где было поменьше крови. — Ну почему люди лгут!
      Катамарка хмыкнул.
      — И это в мою честь вы решили сегодня поменяться именами, — сказал он, дав понять смуглому юноше, что тот сам солгал.
      — У-гу, — молодой человек не стал развивать тему. Он снял свою большую шляпу, провел рукой по иссиня-черным волосам и торопливо надел ее опять, чтобы граф не принял это за подобострастный жест.
      Но вопрос почестей занимал сейчас Катамарку меньше всего. Он заметил глаза, которые смотрели, словно со дна колодца в полночь, зловещие, парализующие глаза, взгляд которых мог выдержать не каждый; правда, эти глаза были так глубоко посажены, что даже придавали лицу некоторое простодушие. При этом граф понимал, что за этим простодушным выражением крылись не мягкость и тупость, а уверенность в себе и сила. Этот молодой человек, весь в черном, знал, что делает, и делал хорошо.
      А заговорил он вновь тихо и мягко:
      — Я решил прийти в эту сомнительную часть города нынче вечером, потому что мне казалось, это будет забавно. Встретил в кабаке Бримма, то есть Митру, и эту как ее там. Он и впрямь варвар — из Барбарии, да! — и очень веселый. Был веселым. Мы отлично провели время, рассказывая небылицы, когда вы пришли и все испортили.
      Он выпрямился, заставив при этом свои звездочки куда-то исчезнуть, и гордо встретил взгляд Катамарки своими не правдоподобно черными глазами. Тьма и тени, несомненно, породили этого искусного метателя ножей, одновременно угрожающего и внушающего доверие.
      — Меня зовут Ганс, я с дальнего юга. Это я неделю с чем-то назад побывал в жилище Корстика.
      — Рад встрече, Ганс с дальнего юга!
      — Мы еще посмотрим. Йолю это не понравилось.
      — Ночь вероломных убийц и надменных союзников, мой господин.
      — Замолчи, Йоль, — сказал Катамарка, заметив, как Ганс повернулся оглядеть слугу. — Этот человек, похоже, все-таки спас нам жизни. Кроме того, он безупречно владеет оружием, болван, и крайне быстро отвечает на оскорбления! Ганс, я подозреваю, что нам все равно предстоит объясняться со стражей, но я не в силах понять, зачем нам оставаться здесь. Не убраться ли нам восвояси?
      Ганс с одобрением заметил, что граф Рокуэльский оставался столь же хладнокровным, как и в трактире. Он решил еще немного испытать его хладнокровие.
      — У меня много друзей в фиракийской городской страже. Катамарка оглядел его более чем скептически. Но Ганс не улыбался. Напротив, он сделал большие глаза, придав лицу невинное и бесхитростное выражение.
      — Я хочу сказать, что пять мертвых тел — это многовато, — сказал он. — Кроме того, я отослал ту женщину обратно в трактир, когда я... э-э... приступил к работе.
      — Женщина? — переспросил Катамарка. — О, вы имеете в виду девушку под вуалью.
      — Женщину под вуалью, — сказал Ганс. — Она недурна. Ах! — Он резко дернулся и посмотрел вниз. — Черт! Напугал меня, проклятый кот!
      Не правдоподобно большой, красно-рыжий кот из «Скучающего Грифона», казалось, материализовался из темноты позади молодого человека в черном. Он тут же стал тереться о его ногу, изгибаясь всем телом. Ганс смотрел на него сверху вниз.
      — Пропустил драку, дуралей. Не надо было лакать вторую кружку пива! Граф Катамарка, это мой кот Нотабль. Нотабль, граф Катамарка из Сумы. Он вроде ничего. А это его... э-э... человек, Воль.
      Кот отозвался низким раскатистым «р-р-р».
      — Йоль, — поправил Йоль сквозь зубы.
      — Нотабль, — сказал Катамарка, повторяя это престранное имя с преувеличенной почтительностью. Невообразимый кот, как заметил граф, отозвался на звук своего имени.
      — Это не я его так назвал, — заметил Ганс, однако это не прозвучало как оправдание.
      — Ваш... кот?
      Молодой человек, назвавшийся Гансом, пожал плечами.
      — Я никогда не любил котов, а с Нотаблем мы настоящие друзья, поэтому он не может быть просто котом. Кроме того, он повсюду следует за мной, куда бы я ни пошел. — И он вновь пожал плечами. Катамарка кивнул.
      — Я... понимаю, — сказал он, задаваясь вопросом, был ли этот юнец сумасшедшим или просто пребывал вне себя после пережитого.
      — Простите меня, Катамарка, Нотабль. Мне нужно отойти в сторонку…
      «Ага, — подумал Катамарка, — его рвет. Ну, тогда все в порядке. Он действительно потрясен… Убийство для него не такая уж повседневная вещь. Уж лучше иметь дело с ним, чем с прирожденным убийцей, вроде того огромного варвара».

      Катамарка не без некоторого удивления убедился в том, что этот Ганс с далекого юга и в самом деле знал «людей в красном», ребят из городской стражи Фираки. Хотя они уже много лет не носили красного, фиракийскую охрану продолжали именовать Красными. Для Ганса же любой стражник по-прежнему оставался охотником.
      Сержант, которого Ганс, приветствуя, назвал Римизином, вернулся в сопровождении четырех человек в сверкающих шлемах. На них были те же желтовато-зеленые туники, как и у предыдущих посетителей «Скучающего Грифона», — которых, кстати, нигде уже не было видно, — но поверх туник они надели кожаные доспехи, защищавшие грудь и спину. На этих кирасах, так же как на щитках, прикрывавших бедра, ремнях и сапогах, отсвечивали маленькие квадратные пластины из матового металла, который не походил на сталь. Все были до зубов вооружены мечами и кинжалами, а трое несли еще и копья. На шлемах и кирасах виднелись значки в виде символического пламени — символа Фираки. На сержанте был темно-синий плащ и шлем без навершия.
      За отделением сержанта Римизина следовала повозка с кучером, предположительно для перевозки арестованных или трупов, или того и другого вместе.
      К тому времени как Катамарка, Йоль, Ганс и кот вернулись в «Скучающий Грифон», большинство его покровителей уже исчезли, и женщина, которую подцепил Митра-Бримм, торопливо выбежала, чтобы обобрать трупы. Вернулась она со злыми глазами: кто-то умудрился опередить ее.
      Ганс встретил эту новость с легким подобием улыбки, окрашенной ностальгической грустью.
      — Ах, до чего же это напоминает мне родной дом, — пробормотал он растроганно.
      — Мы дождались вас, люди из стражи, только потому, что на этом настаивал мой старый друг Ганс, — проговорил граф Катамарка, вновь обретая свой царственный вид и напыщенную велеречивость. — Мы имели дело с трусливым нападением, четверо против двоих, и оказали сопротивление при дружеском содействии.
      «Сказал бы просто, что мы их спасли», — подумал Ганс, но вслух не вымолвил ни слова.
      Римизин кивнул.
      — Угу. И конечно, ни одного из нас не оказалось поблизости, когда требовалась помощь, да? Хозяин! Что здесь произошло?
      — Вы можете расспросить двоих ваших людей, которые были здесь, — произнес трактирщик сиплым голосом. — Им виднее.
      — Они были в форме?
      — Только в туниках, Рим, — вставил Ганс. — Они были не на дежурстве. Я их не знаю.
      — Пьяные?
      — Ну, они пили не больше других.
      — Вот почему ты предпочел не узнавать их. Ганс пожал плечами и изобразил улыбку. Это не вполне получилось. Сержант повернулся к трактирщику. У того на жирной шее висел кусок витой проволоки с нанизанными на него квадратными медными монетами, который фиракийцы называют «искорками».
      История трактирщика оказалась недлинной.
      — Эти четверо медов сильно буянили, и я прикинул, что они сюда приехали, в Фираку, работенку себе поискать, с оружием в руках, да не нашли ни черта. Я с ними говорил вежливо и тихо; только так и можно себя вести с вооруженными людьми, которые злы и недовольны. Они попытались приставать к вон тем достойным людям — ой, они уж ушли.
      Всегда так бывает, когда что-то случается. Даже у мирных граждан терпение лопается. Так или иначе, один из них что-то там сказал да и пригрозил меду — ну, то есть солдату из Медито. Навряд ли теперь они покажутся у меня завтра вечером.
      — Кто такой? — спросил Римизин.
      — Один клиент, — сказал трактирщик с невинным видом. — Да вот имя-то его я подзабыл.
      — Ну да, конечно.
      — Так вот, как уж я говорил, этот молодой парень вошел да и подсел к здоровенному варвару и девчонке вон там, и они там тихохонько сидели у стеночки. Кот тоже никому не мешал, и варвар, уходя, расплатился чин-чинарем. А до этого этот господин и его человек сюда вошли и прямиком к ним направились. Ну поговорили маленько. Я было подумал, варвар вроде как злиться начинает, но потом успокоился, и по всему видно, поладили они. Тут гляжу — четверо медов головы-то сдвинули и о чем-то толкуют тихонько, а до того некоторое время молча сидели. Потом они смылись, быстро и по-тихому. Оставили мне только что за выпивку причиталось. Ничего для заведения, понимаете ли.
      — Почему вы все вместе не ушли, Ганс?
      Ганс пристально посмотрел в глаза полицейскому.
      — Может, вы хотите разделить нас и посмотреть, совпадут ли наши истории, серж-жант? Римизин казался уязвленным.
      — Черт возьми, Ганс, не надо так. Мне приходится задавать вопросы. Мы должны все записать.
      — Граф Катамарка пригласил нас присоединиться к нему в «Сломанном Крыле». Как только Бримм согласился — это тот варвар, Бримм из Киммерии, так он мне представился, но Йоль сказал, что его звали Митра из Барбарии, — Катамарка сразу повернулся и вышел. Мы собрались, расплатились и вышли на улицу. Но не прошли и дюжины шагов, как услышали шум и увидели, что те четверо медов зажали двоих сумезцев вон в том тупичке.
      — Господин Катамарка, — спросил Римизин, — вы знали тех четверых медитонезцев? Почему они на вас напали?
      — Я их не знал. А о причине нападения догадаться нетрудно. Они прибыли в ваш город в поисках работы, ничего не нашли и были раздосадованы. Они сидели здесь и наливались вином. Я привлек их внимание, и они вышли, чтобы напасть на меня и моего человека и отнять у меня драгоценности.
      — Не говоря уж об одежде, — пробормотал Ганс.
      — Они даже не потребовали отдать им кошелек или что-то еще, — продолжал Катамарка. — Они просто напали. Их мечи были обнажены. Все произошло мгновенно; мы увидели блеск стали в лунном свете. Нам не хотелось сражаться с четырьмя мужчинами, тем более пьяными, которых невозможно урезонить. Поэтому мы предпочли бежать. К сожалению, мы оказались в этом глухом тупике. На бегу я вытащил меч и обернул руку плащом.
      — Вижу, он хорошо послужил вам, — сказал один из людей Римизина.
      Катамарка не удостоил взглядом ни его, ни изрезанный плащ.
      — Очутившись в ловушке, мы приготовились защищаться. Почти в тот же момент раздался дикий вопль, и мы увидели приближающегося великана-варвара.
      — С мечом наголо?
      — Совершенно верно. Двое нападавших бросились на него, а двое продолжали теснить нас. Я не видел, что случилось потом — я имею в виду с этими двумя и э-э-э… Митрой. Я был занят.
      — Бримм... э-э-э… Митра атаковал с ходу и убил одного с первого удара, — сказал Ганс прежде, чем Римизин успел спросить. Он щелкнул пальцами. — Вот так. Другой же проткнул Митре живот — и он упал вперед, прямо на лезвие. Я там был, футах в тридцати позади, и я видел этого проклятого убийцу из-за тела Митры. У Митры ноги задергались, и я понял, что он умирает. Я не помню, кажется, я что-то бросил…
      Девушка кивнула.
      — Нож вошел убийце прямо в шею, — сказала она Римизину. — Я никогда не видела, чтобы кто-то так метко бросал, да еще так далеко и при свете луны! Сама-то я едва различала бледные пятна вместо лиц.
      Она запнулась и взглянула на Ганса. Остальные тоже разом посмотрели на Ганса, который внезапно напустил на себя еще более мальчишески-простодушный вид.
      — Я, ну... я всегда хорошо видел ночью.
      — Мы знаем, — сказал Римизин. Он вновь обратился к девочке-женщине. — Что еще?
      Она выразительно пожала плечами.
      — Потом он отпихнул меня, велел возвращаться сюда, и это все, что я знаю.
      — Зато я все видел, — сказал Катамарка. — Разумеется, я не сводил глаз с лица человека, с которым сражался. Внезапно он замер, задергался, лицо его окаменело. Я и полоснул его, но, когда он упал, я понял, что Ганс запустил две метательные звездочки ему в спину. Четвертый мед, видя это, отвлекся на секунду.
      — И вы убили его?
      — Нет, это сделал я, — сказал Йоль. Он потрогал царапину на щеке. — За миг до того, как он чуть не искромсал мне, лицо!