* * *
Весь день он бесцельно слонялся по улицам Фираки, города Священного Пламени. На этот раз он надел красновато-коричневую тунику и старые сапоги, а также большую, украшенную пером тейанскую шляпу, которую он очень любил. Ганс с удовольствием глазел по сторонам. Он всегда с удовольствием относился к манере фиракийских женщин демонстрировать свои груди; эта мода достигла своего апогея в нынешнем году, зато юбки стали такими длинными, что прикрывали даже ступни. У богатых и важных женщин юбки не только полностью скрывали ноги, но даже волочились по земле. Мы, как бы хвастались они, можем позволить себе купить больше ткани, чем нам нужно, а также нанять прачку.
Лишь немногие фиракийские женщины носили распущенные волосы, как это было принято в Санктуарии. У большинства на головах были сооружены сложные прически, украшенные шпильками, гребнями и колечками. Они с Мигнариал давно заметили, что у семи женщин из десяти короткие туники, выполнявшие роль блузок над туго перепоясанными юбками, были непременно желтого оттенка, а две из оставшихся трех носили туники белого цвета или того оттенка, что принято называть «натуральным». Они пришли к выводу, что желтые туники были связаны с культом Пламени. А натуральные скорее всего — с недостатком денег.
И конечно, он видел множество рыжеволосых. Каштановые кудри стали предметом мечты каждой дамы за последнюю пару лет, с тех пор, как новая жрица, Хранительница Очага, была возведена в сан: она оказалась рыжеволосой. Красная краска раскупалась на базаре мгновенно. Немало фиракийцев обоего пола носили на шее бусы из квадратных медных монет, которые назывались «искорками», нанизанных на кожаный шнурок или проволоку. Лишь количество монет вносило некоторое разнообразие в это одинаковое для всех украшение.
Ганс не стал подражать этой моде. Священное Пламя не помогло ему. Он бросил ему эти проклятые монеты, все до единой. И они вернулись назад, появляясь вновь, как потерявшиеся коты находят свой дом. Кроме того, боги есть боги, и Шедоуспан уважал их... но пламя? Просто танцующие желтые и оранжевые язычки?
«Давай-ка держаться за Отца Ильса», — тихонько сказал он как-то Мигнариал.
С тех пор он благоразумно носил деньги в кошельке, а также в потайных карманах под туникой.
Глава 6
В тот же вечер, надев мягчайшие сапоги и одежду цвета самой глубокой тени, он вновь взобрался, подобно огромному черному коту, по задней стене того же самого дома. На этот раз он был предельно осторожен, ибо хорошо знал, что люди, однажды потрясенные вторжением на их территорию, чувствуют себя униженными и делаются более чуткими, словно вор может быть настолько глупым, чтобы прийти к ним еще раз, рискуя быть пойманным или даже убитым, и все ради того, чтобы похитить что-то еще.
На этот раз вор действительно возвращался на место преступления, и миссия, которую он на себя возложил, была как раз чрезвычайно странной.
Тихо, как призрак, забравшись в ту же темную спальню, Шедоуспан положил красивую и, вероятно, дорогую застежку на маленький письменный стол, пытаясь доказать что-то самому себе.
Его застигли — и едва не ранили или убили, в зависимости от того, что было на уме у разъяренного владельца драгоценности. На этот раз он не спал, а притаился в дальнем конце комнаты, поджидая в темноте, и он был отлично вооружен, готовясь встретиться один на один с вооруженным грабителем и не дать ему сбежать. Свирепый голос стал выкрикивать проклятия и угрозы, и арбалетная стрела запела во тьме, но Шедоуспана уже не было в комнате.
— Растворился в тени, словно это были врата в ад, — услышал он голос хозяина квартиры, обращенный к невидимым компаньонам, но донесся он издалека; сам объект возмущенной тирады уже скользил по крыше соседнего дома тише и быстрее арбалетной стрелы.
Черной тенью Шедоуспан спустился по стене, едва переводя дух и чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Кожа покрылась мурашками, и ему нравилось это ощущение. Кошачьим шагом он заскользил по улице вдоль стен домов, напугав влюбленную пару, которая отпрянула от него на другую сторону улицы. Чуть позже Ганс, холодный и уверенный в себе, в зеленой тунике поверх кожаных штанов и большой шляпе с пером, направился на базар, в тот дом, который стоял позади шатра, где Мигни занималась своим гаданием.
Он не собирался переодеваться, это вышло случайно, после того, как он вернулся в квартиру на Кошенильной улице в надежде, что Мигнариал вернулась. Вернулась в их чудное маленькое гнездышко, которое стало для них домом.
Ее не было, и она не приходила.
Квилл и Бирюза приветствовали его с выражением, как ему показалось, сдержанной сердечности; их милая дочка Зрена застенчиво, а может, задумчиво, пялилась на него из-за занавески, которая была лишь чуть менее цветастой, чем юбка ее мамы. Ганс почувствовал внезапную боль: именно так когда-то смотрела на него Мигнариал в доме своих родителей, это было много лет назад и далеко на юге.
— Но... нет, Ганс, ее здесь нет.
— Ну же, Квилл, я ведь вам нечужой. Где Мигни?
Супруги обменялись взглядами, и у Квилла на лице застыло то же выражение, что и у Бирюзы. «Они не хотят говорить мне», — подумал Ганс с некоторым удивлением, и он не ошибся.
Конечно, ему не доставило удовольствия узнать, что она пошла на представление пьесы, написанной какой-то местной знаменитостью, причем пошла она туда в сопровождении Аркалы.
Проклятие! Аркала! Привлекательный вдовец, практически всесильный в этом городе, еще нестарый. И очень, черт возьми, обаятельный. Ганс хорошо помнил, как маг и Мигни сразу же понравились друг другу и как она заботилась о его детях. После смерти Корстика Аркала стал верховным магом Фираки, что означало одновременно должность главы Магистрата; то есть он занимал должность повыше мэра, однако не был фактическим правителем. Ганс понимал, что Аркала просто не стремился к этому, ибо при его неограниченных возможностях не было ничего недостижимого.
— Может, посидишь, поговорим, — дружелюбно сказал Квилл, у которого явно отлегло от сердца после того, как он выполнил неприятную задачу. Словно ничего не случилось; словно ничего не изменилось. — Она придет домой... обратно, — смущенно поправился он, — уже скоро. Ты знаешь, я сделал пирог с голубиным мясом, да такой — у статуи слюнки потекут!
— Спасибо, Квилл, — сказал Ганс, притворяясь, что не заметил оговорки и изо всех сил сохраняя приятное выражение лица — словно ничего не случилось; словно ничего не изменилось. Однако он решительно отказался от угощения и возможности подождать, пока Мигнариал придет «домой». Ему удалось сохранить лицо до тех пор, пока он не распрощался с заметно расстроенными супругами.
«Они уже не любят меня, как прежде, — мрачно думал он, не имея на то никаких оснований. — Она рассказала им, какая я подлая и гнусная тварь, никогда не прихожу домой, как семейный человек, и ей приходится ждать и беспокоиться».
Он побрел по мостовой, забыв о своей исполненной достоинства походке. Он чувствовал себя несчастным и виноватым в этот второй вечер одиночества. Сейчас ему было особенно трудно сдерживать данную себе клятву держаться подальше от того, что он так любил и от чего решительно отказался: от крепких напитков.
И все же... столкновение с карманником в самом конце неимоверно растянувшегося базара доставило ему огромную радость.
Ганс просто остановился и уставился на воришку, лишь чуть-чуть подогнув колени.
— Ну? Тебе что-то нужно, приятель? Может, хочешь навестить праотцев? Иди сюда, я тебе помогу, — сказал он таким тоном, что вор убежал, не помня себя от страха.
Несчастный злоумышленник ретировался в такой панике, что уронил серьгу. Шедоуспан подобрал ее, еле заметно улыбаясь, повертел на ладони и удивленно вскинул брови. Он быстро понял, окинув безделушку опытным глазом, что золотое с топазом украшение было весьма ценным, а стало быть, украденным.
— Спасибо за чудесную сережку, поганец, — выдавил Ганс, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
С легкой полуулыбкой он принял решение отнести серьгу с топазом Джемизе и зашагал уже более целенаправленно. Даже его знаменитая походка, похоже, начинала восстанавливаться с каждым шагом.
Когда он постучал в дверь, а потом уверенно, с чувством собственника распахнул ее, поскольку считал себя желанным гостем, к тому же принес подарок, первое, что он увидел, были ее волосы, растрепанные именно так, как ему нравилось, вот только женщина в комнате была не одна, на этот раз другой мужчина устроил беспорядок на кровати, а именно граф Катамарка.
Ганс вышел, не сказав ни слова и унося с собой сережку.
* * *
Рассвет застал Шедоуспана сидящим на плоской крыше дома из розового камня. Он обхватил руками колени и вот уже несколько часов смотрел прямо перед собой.
Ганс мало кому верил, кроме самого себя, а это был тоже не слишком надежный субъект. Вот почему он всегда был готов ко всевозможным неожиданностям. Эта черта характера всегда верно служила ему, еще до того, как он увидел Каджета, своего учителя и человека, заменившего ему отца и мать, повешенных за воровство. Он должен был стать мастером своего дела, этот сирота по прозвищу Шедоуспан — Порождение Тени, и он им стал. В течение прошедшей тихой ночи его мысли в конце концов переключились от самообвинений к Катамарке в постели у Джемизы, затем плавно перетекли к предстоящему делу, и в конце концов к окончательному решению.
Он решил, что возьмется за это: вернется в то ужасное место. Теперь он хотел только одного: чтобы все это побыстрее закончилось.
То есть чем быстрее, тем лучше. Он спустился с крыши и направился к резиденции Катамарки, не думая о том, что тот мог все еще тешиться с Джемизой. Он купил хлеба и перезрелых слив у женщины с ребенком, который уже успел весь вымазаться, несмотря на раннее утро, и едва удержался от того, чтобы им не отдать серьгу, рассудив, что это вовлечет их в беду. Поел он на ходу.
Молодой человек, который нагрянул в двухкомнатные апартаменты Катамарки, не отличался ни радостным видом, ни излишней вежливостью.
— Идем, пора делать дело.
— Но я... э-э-э, Ганс, что касается прошедшей ночи... когда вы видели меня с... ах... м-м-м… Джемизой…
Ганс помахал рукой и бесцеремонно оборвал собеседника.
— Это не имеет никакого значения, граф. Она просто шлюха. Мы с вами оба знаем, что таких вокруг пруд пруди.
В этот момент раздался пронзительный визг, и в комнату вбежала разъяренная Джемиза с занесенным кинжалом. Ганс похолодел, но реакция, как обычно, его не подвела, и он мгновенно присел. Джемиза ночевала у графа!
Катамарка не без интереса отметил про себя, что его... гость не выхватил ни одного клинка. Гансу не пришлось сожалеть об этом, не пришлось ему и бороться с женщиной: нарядно одетый граф просто вытянул обутую в красивый сапог ногу, сделав ей подножку. Полуобнаженная Джемиза тяжело грохнулась на пол, кинжал отлетел в сторону, а Иоль тут же подхватил ее и грубо выволок из комнаты.
Джемиза била воздух руками и ногами, издавая множество безобразных криков, но Ганс заметил, что она была не так уж и настойчива в стремлении освободиться.
— Женщины, — пробормотал он, качая головой.
— В самом деле, — поддакнул Катамарка, умудренно кивая головой. — Но это, мой друг, иной случай. Она еще слишком молода.
Ганс только пожал плечами. Он-то знал, что, хотя Мигнариал и моложе, она настоящая мудрая женщина. Он вдруг крикнул, глядя через плечо графа:
— Не делай ей больно, Йоль! Она бы меня все равно не ранила.
Йоль и Катамарка расценили эту реплику как крайне странную со стороны этого юноша, которого они знали в качестве вора и убийцы, однако воздержались от комментариев. Ганс и его наниматель принялись планировать ночную миссию.
Глава 7
И вновь Шедоуспан, весь в черном, выехал из Северных Врат Фираки на своем огромном сером тейанском коне, которого он звал Железногубым.
На этот раз он был одет в безрукавку из черной выделанной кожи поверх туники и кожаные штаны. И ехал в компании двух всадников. Они поднялись на вершину длинной холмистой гряды, где располагались богатые поместья, в том числе и имение Корстика. Расположенный в живописном месте, дом по-прежнему выглядел пугающе — темное, словно наводненное демонами сооружение. При одном его виде на Шедоуспана нахлынули воспоминания, с которыми он предпочел бы навек расстаться.
Особняк казался темным, покинутым и, как искренне надеялся Ганс, безопасным. Просто большой пустой дом с окнами, черными, словно сердце его бывшего владельца.
— Подождите, — сказал Ганс, когда Катамарка направил было своего скакуна через открытые ворота.
Граф и его телохранитель обернулись, вопросительно глядя на затянутого в кожу Ганса.
— Просто подождите минуточку, — тихо повторил Ганс, запустив руку в гриву своего коня, жаркую и влажную от пота. — Нам с Нотаблем здесь крепко досталось, а ведь мы были далеко не первые. Поэтому... подождите немного…
При звуке собственного имени большой рыжий кот, сидевший на коне впереди Ганса, рубанул воздух хвостом и встревоженно посмотрел вверх на своего обожаемого бога — ибо он, безусловно, воспринимал Ганса именно так: источник еды, пива, поглаживаний и почесываний живота, а иногда и случайных пинков.
— Сейчас здесь безопасно, — напомнил Катамарка, — как вы помните, Аркала уничтожил чары Корстика.
— Угу.
Катамарка и Йоль обменялись взглядами; граф пожал плечами.
Ганс несколько минут сидел неподвижно, глядя на красивый особняк, который был когда-то полон зла и ужаса. Резное кольцо, золотое, с причудливым двойным серовато-голубым узором, которое он тайно взял в ту ночь, по-прежнему было с ним, в кармане, пришитом изнутри к тунике.
Когда он в ту ночь вошел в роскошную виллу Корстика, дом был наводнен призраками и настоящим ужасом. Но тогда при нем был разноцветный черепаховый амулет, который подарил Мигнариал по дороге в Фираку странный человек по имени Стрик. Мигнариал сразу же поняла его назначение, как только Шедоуспан приступил к выполнению своей страшной миссии; амулет Стрика давал своему обладателю возможность видеть то, что скрывалось за наваждением, и изгонять его.
Чародейство, как злое, так и доброе, всегда имеет две стороны: амулет едва не погубил Ганса, когда он вошел в дом Корстика и решил, что каждый из нападавших на него демонов — иллюзия. Он ошибся: Корстик подготовил ему истинную ловушку. Один из этих чудовищных воинов был настоящим.
Хотя Шедоуспан твердо верил в то, что никакое колдовство не может служить добру, он все же и сегодня прихватил с собой амулет Стрика — тот висел у него на шее на двойном кожаном шнуре. Сейчас Ганс задумчиво трогал амулет и, не обращая внимания на нетерпение спутников, смотрел на безжизненную громаду пустого дома. Кроме оберега, на нем было еще несколько предметов, которым он доверял: на бедре — меч с красивой рукояткой и изогнутой гардой; к другой ноге были приторочены ножны с двухфутовым мечом без гарды, который мужчины с Ибарских холмов называли просто ножом. Меч он взял в качестве военного трофея в Олалском лесу после того, как гнусный вор и убийца с большой дороги Синайхал совершил подлое покушение на жизни его и Мигнариал.
И, разумеется, Шедоуспан имел при себе все свои ножи, а также несколько метательных звездочек с шестью лучами-бритвами и острыми, словно иглы, кончиками.
Собравшись с духом, Ганс щелкнул языком, и Железногубый медленным шагом вошел на территорию поместья. Остальные так же медленно последовали за ним к многоэтажному особняку. Ганс подождал, пока Йоль привяжет поводья всех трех коней, после чего вся компания взошла по ступенькам крыльца.
Нотабль дал понять, что не испытывает ни малейшего желания заходить. Он не бежал, как обычно, а крался, буквально распластываясь по полу. Гансу пришлось наклониться, чтобы взять кота на руки. Поддерживая его правой рукой, словно мягкий, но тяжелый мешок, Шедоуспан глубоко вздохнул и после некоторого колебания толкнул дверь. Дверь оказалась не заперта, и он испытал противоречивые чувства.
Слегка приседая на полусогнутых в коленях ногах, в боевой стойке, он вошел, трепеща и содрогаясь, и... ничего не случилось.
Ганс улыбнулся и пересек обширную прихожую, где в прошлый раз был столь предательски атакован; теперь же это оказалось легче, чем разрезать пирог!
— Теперь ты сам справишься, Нотабль, — сказал он, вновь наклоняясь, чтобы опустить кота на пол. — К тому же в такой темноте ты видишь гораздо лучше меня.
Нотабль припал к полу, прижав к голове уши и дергая хвостом. Он ясно давал понять, что не верит ни одному слову Ганса. Он очень хорошо помнил это место.
— Я нашел свечи, — объявил Йоль.
— Отлично! — сказал Катамарка с преувеличенной радостью. — Зажги три, Йоль, и захвати с собой побольше.
Ганс забеспокоился, как бы свечи, обнаруженные в жилище такого бесчеловечного чудовища, как Корстик, не были сделаны из человеческого жира, но оставил эти пренеприятные мысли при себе. Желтый свет придал мрачной берлоге Корстика вид довольно привлекательный, почти уютный.
Теперь Катамарка соизволил небрежным тоном сообщить, что в особняке было подземелье.
— Я уверен, что именно там мы разыщем безделушки. Ганс пристально посмотрел на него:
— А до сих пор вы этого... не могли вспомнить, дружище? Катамарка лишь пожал плечами и натянуто улыбнулся. Шедоуспану, однако, было не до улыбки. Ни рыжий кот, ни человек вовсе не рассчитывали спускаться в подземелье, особенно теперь, когда об этом известили в последнюю минуту. Тем не менее после некоторых блужданий во мраке, освещаемом трепещущим пламенем свечей, им удалось разыскать дверь. При этом Йоль умудрился налететь на тяжелое кресло и опрокинуть его с шумом, способным разбудить покойника. Однако никто, судя по всему, не проснулся. Дверь была огромная и тяжелая, с прочными железными петлями и массивной ручкой. В тот момент, когда она раскрылась с леденящим душу скрипом, возникло ощущение, будто само зло вырвалось из подвала вместе с потоком холодного спертого воздуха. Все трое переглянулись. Нотабль уставился в темноту лестницы, и зрачки его зеленых глаз сделались чернее ночи. Прижав уши, он прижался к ногам своего хозяина.
— Ах-х, — выдохнул Шедоуспан в раздражении от собственного испуга и стал спускаться.
И тут же на него навалился неистовый, безотчетный страх, сдавив кожу, кости, мозг и сердце, словно страх этот был чем-то реальным и осязаемым.
А затем он и вправду стал осязаемым.
Вопреки необоримому страху Ганс все же сделал еще один шаг, и в тот же момент какие-то шевелящиеся усики, словно живая паутина, принялись ощупывать его лицо. Он содрогнулся и затряс головой, поднимая руки к лицу, чтобы счистить эту гадость.
Пальцы не почувствовали ничего.
Там ничего не было, никакой паутины, никаких усиков; просто пустота. И все же омерзительное ощущение не проходило. Страх схватил Ганса ледяными пальцами, сдавил сердце. Он вновь содрогнулся, задрожал крупной дрожью и стиснул зубы, чтобы не стучали. Это было ощутимое зло, рожденное темной сущностью Корстика и вырвавшееся из нездешнего мира видений и призраков, которые человек может ощущать, но не видеть… Чувствуя, как рот наполняется чем-то горячим с привкусом желчи, он, всхлипнув, повернулся и бросился наверх.
Перед собой он увидел недоумевающие лица Йоля и его хозяина, которые, судя по всему, были удивлены нерешительностью Ганса. Было ясно, что они ничего не почувствовали.
И тут, несмотря на то что колени у него дрожали, а ладони покрылись холодным потом, Шедоуспан понял, что происходит. В своей богатой приключениями жизни ему уже дважды приходилось сталкиваться с такими посланиями из мира теней, мира некромантии и дурных предзнаменований. Один раз это случилось давным-давно той черной и густой от ужаса ночью в Санктуарии, тогда ужас наводила волшебная трость. И второй раз, не так давно и совсем рядом, наверху в прихожей, когда он впервые вторгся во владения Корстика.
— Попробуйте сделать шаг, и вы почувствуете это, — сказал он своим спутникам. — Это проклятые чары, наводящие страх!
У Йоля, возможно, было другое мнение, но не далее чем через секунду он доказал правоту слов Ганса. В тот момент, как его сапог коснулся первой ступени лестницы, он затрясся словно в лихорадке. Нечеловеческий звук вырвался у него из горла. Через мгновение Ганс оттащил его назад, пристально посмотрел ему в глаза и отодвинул в сторону.
Йоль и Катамарка молча смотрели, как Ганс вновь шагнул на лестницу, крепко сжимая амулет на груди.
Ему удалось победить чары с помощью разума и амулета, преодолевая дрожь и оцепенение постоянным напоминанием о том, что все это наваждение; что это всего лишь чары, оставшиеся от Корстика... а может, наведенные недавно Аркалой. Амулет, похоже, утратил свою силу, во всяком случае, он действовал не так быстро, как прежде, и Ганс сообщил об этом через плечо своим спутникам.
— Возможно, это чары Аркалы, а ваш талисман настроен против Корстика, — предположил граф Катамарка. — Именно поэтому мне так нужны эти кольца; одно из них само создает иллюзии, зато другое не дает таким скверным иллюзиям овладеть вашим разумом. Вы должны верить, Ганс, что это всего лишь чары; верьте в это, верьте…
«Пошел ты к черту, Катаморда, — подумал Ганс, но все же подчинился. Он закрыл глаза. — Это всего лишь чары… Это всего лишь чары…»
В конце концов амулет, кажется, ожил, замерцал слабым светом и начал вливать уверенность в грудь Ганса, в его сердце. Туман рассеялся. Призрачная паутина исчезла. Наводящий оцепенение страх испарился, словно роса под первыми лучами солнца.
— Вперед! — объявил он вновь обретенным сильным голосом.
Теперь, после такого конфуза, Шедоуспану предстояло восстановить свою репутацию, спустившись по лестнице так, словно он проделывал это каждую ночь уже много лет, словно настоящий, не призрачный страх, не охватывал его все больше с каждой ступенькой.
«Проклятие, — думал он, — сукин сын не счел нужным сказать мне о необходимости спускаться сюда, а, кроме того, соврал мне насчет того, зачем ему нужны эти кольца… Ведь так или иначе они заколдованы! Отец Илье, спаси и сохрани... дай мне выбраться отсюда!» Ему даже пришло в голову, не Катамарка ли наслал на него вчерашних убийц с птичьими головами.
Но если так... то зачем?
Спустившись, они принялись обшаривать старое темное подземелье. Нотабль рыскал вокруг, задрав хвост и колотя им воздух. Йоль, орудуя кремнем и огнивом, зажег еще несколько свечей и расставил их на полках, затянутых пыльной паутиной. Но время шло, а они лишь убеждались в том, что подземелье было совершенно пустым, если не считать своеобразного настенного украшения, по всей вероятности, оставленного Корстиком в качестве предупреждения: это был череп давно умершего человека, прикрепленный к стене двумя стрелами, пропущенными через глазницы.
— Прелестная вещичка, — пробормотал Ганс. — Из тех, что придают неповторимый уют любому человеческому жилищу.
Катамарка, похоже, был не столь склонен шутить.
— Да уж, — сдержанно отозвался он. — Поищем, нет ли здесь более достойной награды за нашу храбрость?
В конце концов их внимание привлек Нотабль, который упорно вынюхивал и высматривал что-то в дальнем конце подземелья. Они принялись тщательно обыскивать это место и почувствовали небольшой сквознячок у самого пола. Это открытие вызвало взрыв лихорадочной деятельности, в результате которой была обнаружена потайная дверь.
За этой узкой дверцей открывался проход, перегороженный вначале фальшивой деревянной стеной. Это был черный-пречерный подземный коридор с каменными стенами и земляным полом, твердым, словно дерево, неширокий, однако, потолок футов на семь возвышался над земляным полом. Дав привыкнуть глазам к темноте, Шедоуспан вглядывался в даль, где невозможно было различить ничего, кроме черноты. Нотабль тем временем плотно прижимался к его ногам.
Ганс оглянулся.
— Ну? Готовы?
Катамарка покачал головой.
— Дальше мы с Йолем не сделаем ни шагу.
— Что? — Ганс тяжело посмотрел на него. — Почему?
— Мы не можем, — твердо повторил Катамарка со своей высокомерной холодностью, доводившей Ганса до бешенства. — Именно поэтому я был вынужден отыскать вас и оплатить ваши услуги.
Ганс отвернулся, пряча исполненный злобы взгляд, от которого расплакались бы все дети в Фираке. Этот высокомерный дворянин был еще хитрее, чем ему казалось раньше. Не исключено, что он был магом, хотя и не таким сильным, как Корстик или Аркала.
«Он хочет, чтобы эти кольца помогли ему добиться власти, — осенило Ганса, — и... и чего еще? Что ж, он будет последним, кому я соглашусь их отдать!»
Как бы то ни было, он стоял перед подземным ходом и ничего не мог поделать со своим болезненным пристрастием к опасности. Шедоуспан был не в состоянии даже подумать о том, чтобы отказаться от рискованной затеи. Решив во что бы то ни стало разыскать кольца и отнести их Аркале, чтобы узнать их назначение, он потребовал от Катамарки подробно их описать.
— Золотое кольцо с вырезанным на ободке изображением змеи, украшенное рубином в оправе, — сказал граф, глядя в пространство, словно вызывая в памяти образ желанных безделушек... и стараясь избежать темного взгляда из-под грозных черных бровей, которые сошлись над хищным носом молодого вора. — Другое как две полоски из серебра, гладкие, но перекрученные в узелок, внутрь которого вправлен матовый черный камень. Далее гладкое и широкое золотое кольцо, украшенное большим угольно-черным камнем. Поскольку он крепится пересекающей его посередине узкой золотой полоской, камень кажется раздвоенным. Вот что представляют из себя кольца Сенека, Ганс.
Ганс кивал с показным равнодушием, хотя уже понял, что первое из колец, описанных его нанимателем, лежало у него в потайном кармане: это было кольцо, которое он снял с пальца Корстика в ту ночь. Разумеется, Шедоуспан не упомянул об этом. В его глазах ничего не отразилось.
— Хорошо, — сказал он, — скоро вы их получите, граф. Он распахнул дверь в подземный ход.
— Давай, Нотабль, пойдем немного прогуляемся.
Шедоуспан шагнул в тоннель, преисполненный той уверенности в себе, что явно прозвучала в его словах.
Войдя вслед за ним, Нотабль остановился и припал к земле, прижав уши. Еле слышный булькающий звук вырвался из горла. С поспешностью он развернулся и пулей вылетел из подземного хода, мяукая, словно напуганный котенок. Ганс оглянулся с некоторой досадой... и понял, что Нотабль оказался мудрее его.
Железный барьер опустился за его спиной с шумом, способным разбудить покойника, и отрезал Шедоуспана от Нотабля, Катамарки и Йоля.
Гансу не составило труда убедиться в том, что барьер был абсолютно непроницаем и лишен каких-либо скрытых механизмов, с помощью которых его можно было бы поднять; во всяком случае, Гансу не удалось их найти.
«Я заперт здесь, — подумал он, чувствуя укол страха. — Возможно, необходимо иметь все три кольца, чтобы эта проклятая стена открылась!»
В конце концов он повернулся лицом к подземному ходу, принуждая себя сделать то, что должен был сделать. С одной стороны, при нем были меч и длинный ибарский нож, скорее напоминавший короткий меч без гарды, а также набор из шести метательных ножей и звездочек. С другой стороны, — и это, похоже, было гораздо важнее, — он не имел при себе ни пищи, ни воды и всего лишь полуторадюймовый огарок свечи. У него не было даже огнива: все это должен был нести Йоль.
Если Шедоуспану не удастся вовремя найти другой выход отсюда, ему предстоит блуждать в темноте, страдая от голода и, что гораздо серьезнее, от жажды. Голод мучителен, но он убивает медленно. Жажда — палач, который быстро расправляется с приговоренными.
Обуреваемый этими невеселыми мыслями, он подождал, пока его безупречное ночное зрение начнет проникать в черноту подземелья. А потом Ганс решил надеть на палец кольцо мага Корстика... одно из колец Сенека.
В ту же секунду тьма наполовину рассеялась. Черное стало серым. Все виделось как в дымке, но окружающее уже напоминало не безлунную ночь, а сумерки, и Ганс был способен различить то, что находилось на расстоянии двадцати футов.
— Что ж, как бы я ни ненавидел колдовство, — пробормотал он, — оно иной раз оказывается весьма кстати.
Воспрянув духом, Шедоуспан двинулся вперед.
Глава 8
Своей обычной скользящей походкой он решительно пробирался по узкому проходу, который полого спускался вниз. Ему хотелось бы и в самом деле быть таким уверенным в себе, каким он казался; он старался внушить себе, что и впрямь уверен в себе. Приступ страха уже прошел. Перед ним был всего лишь темный неизведанный туннель, тянувшийся под убежищем чудовищного злодея, которого ему удалось убить. Чего здесь было бояться?
Вскоре Ганс понял, что это было не просто подземелье, а некое подобие огромной кроличьей норы. Все вокруг было из унылого серого камня, под ногами тянулся все тот же твердый, словно дерево, пол. И в высоту, и в ширину туннель был примерно семи футов.
Несколько раз ему пришлось поворачивать, при этом с трепетом выбирая между боковыми ответвлениями и спуском по длинным лестницам с множеством ступеней. В конце концов он добрался до тяжелой металлической двери. Она распахнулась на удивление тихо, без ожидаемого скрежета... и в тот же миг Шедоуспан оцепенел от ужаса. Тело словно налилось свинцом.
Перед ним покачивались две раскрашенных в безумно яркие цвета змеи. Головы у них были размером с его кулак, а узор на коже напоминал платки с'данзо. Широкие плоские морды смотрели на него наглыми глазами снизу вверх, лишь на фут приподнявшись над свернутыми в кольца телами.
— Ты не туда забрался, приятель, — прошипела та, чья шкура была раскрашена красными, зелеными, пурпурными, черными и розовыми пятнами.
У Ганса отвисла челюсть.
— Подумай об этом хорошенько, дружок, — добавила левая рептилия неприятным высоким голосом.
Хотя страх и скрутил его внутренности, Шедоуспан умудрился скорчить брезгливую мину.
