— Мерзкие бледные твари! Говорящие змейки! До чего же глупо притворяться живыми!
— Попробуй миновать нас, и ты раскаешься, — просвистела с шипением змея с коричневыми, красными, черными, синими и навозно-желтыми пятнами.
— Хорошо сказано, — саркастически изрек Шедоуспан. Он уже не сомневался, что перед ним видения, и теперь всего лишь нервничал, но не боялся. Во всяком случае, не очень боялся. — Вы хвастливы, как Катамарка. Самое большее, на что вы способны, это уползти подобру-поздорову или же раздвоиться так, чтобы вас стало четыре, а то и больше, — пренебрежительно сказал он рептилиям, хотя единственное, чего ему сейчас хотелось, это повернуться и задать хорошего стрекача.
— Сссссссс, — изрекла правая змея.
— Ну что ж, вот это уже больше похоже на то, что мужчина может ожидать от пары отвратительных уродливых змей, — сказал Шедоуспан. — Похоже на настоящий язык Катамарки, лживый змеиный язык. — И с этими словами он метнул длинное плоское листообразное лезвие прямо в пасть левой твари в тот самый миг, когда она собиралась броситься вперед.
Метательный нож зазвенел где-то далеко в проходе. Хотя Шедоуспан отчетливо видел, как лезвие вонзалось в широко раскрытую лиловую пасть, оба невероятных стража в ту же секунду просто исчезли самым банальным образом.
— Хм-м, — самодовольно сказал Ганс и прошел через дверной проем. Никто больше не останавливал и не предостерегал его. Нож лежал в пятидесяти трех шагах от двери. — Хороший бросок, — сказал он себе. Было приятно слышать звук голоса. Человеческого голоса. Своего голоса.
Он нагнулся за ножом... и в то же мгновение бросился ничком на пол, стараясь увернуться от горизонтально летящего бревна, толстого, как его бедро, семи футов длиной, которое направлялось в него с почти по-человечески звучащим свистом, на высоте двух футов над землей. Оно громко врезалось в стену справа, точно напротив того места левой стены, откуда появилось, пролетев над распластавшимся Гансом со скоростью хорошего бегуна.
Шедоуспан не торопился вставать. Сердце бешено колотилось. Только он собрался было изменить позу и подняться, как убийственная штука метнулась обратно. Он вновь припал к полу, притворяясь червяком. Бревно мягко вошло в стену слева от него. Не поднимая головы, Ганс осторожно взглянул на дыру в стене.
Прошло несколько минут, но бревно оставалось на месте, очевидно, готовясь к следующему нападению.
— Какой-то пружинный механизм, — пробормотал Ганс. — Или система противовесов. Очевидно, приводится в действие, когда наступаешь... туда, куда я наступил в последний раз. — Он поднял нож, который метнул в иллюзорную змею, и сунул его в ножны под левой рукой. Потом он боязливо прополз по-змеиному футов десять, пока наконец не осмелился встать — медленно и осторожно.
После этого он продолжил путь. Шагов через пятнадцать после того места, где ему уготовано было сломать ноги, а потом быть вдавленным в стену, чтобы превратиться в кашу из обломков костей, он очутился перед развилкой. Оба прохода казались одинаково привлекательными — или одинаково отталкивающими. Все выглядело уныло: стены из серого камня и земляной пол.
Он повернул налево.
Шагов через пятнадцать после развилки появились ступеньки вниз. На этот раз ступеньки были каменными. Он долго стоял перед ними, прислушиваясь, оглядываясь во всех возможных направлениях. В конце концов, удовлетворившись тем, что ничего не сумел разглядеть и расслышать, кроме собственного дыхания, он решил спускаться. Один в темноте, медленно и осторожно.
Ничего не происходило, возможно, потому, что он держался близко к стене. У подножия длинной узкой лестницы с немного истертыми ступенями он вновь остановился, потыкал мечом в пол впереди себя и двинулся дальше по короткому коридору.
Он привел его к еще одной металлической двери с маленьким зарешеченным окошком. Ганс смело шагнул к ней, потянулся к ручке... и отпрянул назад с ловкостью, которой позавидовал бы сам Нотабль.
Через решетку окна высунулась змееподобная рука, испускающая зеленоватое свечение. Пальцы этой с виду бескостной конечности тянулись за ним, словно щупальца, будто каждый палец жил собственной жизнью.
Ганс нанес по руке удар, и лезвие пронзило насквозь эту ищущую, шарящую руку, словно она была из дыма. Однако на этот раз опасность не растаяла; рука продолжала надвигаться, удлиняясь. Она была уже в длину около ярда. И неумолимо искала его, словно у нее были невидимые глаза.
Ганс думал недолго. Он решил отступить перед этой новой угрозой. Кому, в конце концов, нужна эта дверь? Шедоуспан побежал прочь, словно леопард, со всей скоростью, на какую был способен, и не оглядываясь.
Шурша кожаными сапогами в сумерках между серыми стенами, он ежеминутно рисковал подвергнуться нападению со стороны реальных или мнимых монстров. Забежав за угол, он столкнулся нос к носу с огромным рыжим волком, глаза которого горели, словно угли. Подобно факелам, они отбрасывали на морду зверя жуткий темно-розовый свет. Он пристально смотрел на Ганса, этот рыжий волк, который медленно шел на задних ногах и был вооружен мечом и круглым щитом. В ухе у него поблескивала крупная золотая серьга.
Ганс остолбенел, глядя на эту невообразимую тварь. Лицо у него побелело, словно мел, а зубы стучали. Злобные красные угольки вперились прямо в его черные глаза. Волк приближался медленно, но как-то странно. Ну, конечно же, представители семейства собачьих со своими выгнутыми задними лапами не приспособлены к прямохождению. Со скоростью молнии Ганс запустил метательную звездочку прямо в левый глаз твари... и был поражен той видимой легкостью, с какой зверь выставил перед собой красно-зеленый щит. Щит отразил стальную звездочку, издав при этом тяжелый лязг, совсем не свойственный иллюзии.
Секунду поразмыслив, Ганс правой рукой с невероятной быстротой извлек меч и рассек им воздух с громким, угрожающим свистом. Глядя в глаза волка, он сделал шаг вперед.
— Уходи, волк. Я распознаю иллюзии, где бы ни встретил их.
Волк повторял его движения, держась к противнику боком, выставив перед собой щит, а меч занося назад в позе опытного бойца.
— Проклятие!
Используя таланты бойца, дарованные ему богами, Ганс отклонился вправо и нанес удар слева. Длинное лезвие скользнуло по щиту, который волк выставил перед собой с невероятной быстротой. А выпущенный левой рукой метательный нож вонзился в горло зверя.
И красно-черные глаза удивленно выкатились; Ганс был поражен тем, что лезвие вошло в плоть, застряло там и вызвало ручеек крови.
— Иллюзия? — пробормотал он, изнеможенно отшатнувшись с поднятым мечом в одной руке и новым метательным ножом в другой. — Но тогда откуда кровь?!
Волк на самом деле истекал кровью. Невероятно, но это невообразимое создание не было иллюзией! Правой рукой — вернее, лапой — он вырвал нож из горла и отбросил его далеко в сторону. Еще не затихло лязганье стали о камни, а алый поток уже фонтаном рвался из рассеченного горла зверя. Тем не менее он продолжал сжимать щит и меч, изумленно глядя на предполагаемую жертву, оказавшуюся столь блестящим бойцом. Мохнатые ноги начали подгибаться по мере того, как кровь лилась из перебитой артерии.
Гансу оставалось только стоять и смотреть. Ждать. Вот неистовые красные угольки подернулись золой. Волк рухнул на колени.
С мудростью, порожденной страхом, Шедоуспан подождал, пока глаза зверя сделались незрячими, а лужа натуральной волчьей крови растеклась по полу. Затем он молниеносно бросился вперед и еще раз рассек горло животного, не встретив никакого сопротивления с его стороны. Следующим ударом Ганс отрубил ему голову. Неистово дергаясь в конвульсиях, обезглавленное тело колотило мечом и щитом по каменному полу.
Шедоуспан, которому казалось, что он распознает любую иллюзию с первого взгляда, не мог признаться в ошибке даже при виде настоящего трупа. Это не остановило его, однако, от того, чтобы нанести бьющемуся в конвульсиях телу еще один удар, на всякий случай.
Он вытер клинок о длинный рыжий мех, поднял нож, повернулся... и увидел еще трех рыжих волков. Все шли на задних лапах, все были вооружены мечами либо топорами, и все трое надвигались на него. Щиты у всех троих были выкрашены в красно-зеленый цвет.
Это было уже слишком. И вновь мудрость взяла верх над храбростью: Шедоуспан повернулся и побежал, словно его преследовали демоны. Впрочем, он не сомневался, что так оно и было.
Не успел он завернуть за угол, как из стены вырвался бесплотный кулак, ударил Ганса в плечо с силой кузнечного молота и вновь скрылся в исторгнувшей его стене. Ганс услышал собственный жалкий всхлип. Холодные пальцы ужаса подбирались к горлу. Он рванулся дальше без оглядки.
Мгновения спустя, когда он несся, не разбирая дороги, по узким каменным коридорам, из стены выскочило и ударило ему в лицо нечто, напоминающее клуб серого тумана. Ганс споткнулся и растянулся на полу. Ему удалось, однако, приземлиться на три точки: локоть, бедро и колено.
Пока он лежал, слушая собственное всхлипывающее дыхание и теряя последние остатки уверенности перед лицом непрерывного кошмара, часть стены позади него отодвинулась в сторону. Из темноты появилась гибкая молодая женщина; женщина, чье тело было полностью окутано водопадом длинных алых волос. Не издав ни звука, она обрушила короткий верблюжий кнут, который держала в левой руке, на спину несчастного беглеца и тут же скрылась обратно в проеме в стене.
Проем мгновенно закрылся, оставив Ганса в неведении о том, что происходило у него за спиной.
Единственное, что было очевидно, это ужасающий удар, обрушившийся на него, и боль, которая сначала обдала ледяным холодом, а потом стала жечь огнем. Горло перехватило так, что единственным звуком, который Гансу удалось издать, было мяуканье новорожденного котенка.
Со стоном, грозившим перейти в вопль, Ганс попытался выкарабкаться из пучины страха. Маленькое облачко тумана опустилось на пол. Охваченный внезапной паникой из-за того, что оно может дотронуться до него, Ганс метнулся прочь и вслепую понесся по сумрачным узким проходам. Он бежал долго. Ему было невдомек, что он повторяет свой путь, пробегая по одним и тем же коридорам. Он не смог разглядеть, как из маленькой трещины в стене, к которой он приближался, примерно в футе над полом выдвигается тонкая свинцовая трубка.
Тяжело дыша и стараясь придерживать обеими вспотевшими руками бренчащие и хлопающие о тело клинки своих ножей, он ободрал плечо об острый выступ стены. Он вновь взвыл, дернулся... и ударился голенью о свинцовую трубку.
Ганс завопил от боли и упал, проваливаясь в алый туман и даже не зная при этом, что именно вызвало это падение, — не сознавая ничего, кроме того, что голень будто размозжили кувалдой.
Пока он корчился на шершавом холодном полу, разрывая одежду и царапая кожу о камни, трубка незаметно для Ганса ускользнула или была кем-то втянута обратно в ту самую щель, из которой она столь же незаметно появилась.
Он лежал, корчась от боли и стараясь только не зарыдать, когда вдруг услышал хриплый голос, который, несомненно, исходил из глотки какого-то гнусного и неумолимого демона, созданного специально для того, чтобы разорвать Ганса на части.
— Он должжжно быть ззздессь! Сссскорррей!
Ганс мгновенно понял: это были те самые волки!
Забыв про пылающую огнем ногу, он вскочил и бросился бежать. Кинжалы звенели и хлопали по ногам, царапая кожу через дырки в разорванных сапогах. Он старался придерживать их на бегу, превозмогая боль в ноге и спотыкаясь на каждом шагу. Ганс не хотел убирать в ножны меч, но что касается метательных ножей, то теперь они стали скорее орудием пытки, нежели оружием. С другой стороны, не бросать же их в подземелье?
Он чуть не пробежал мимо узкой двери в одной из стен, за которой открывался боковой проход. Ему удалось нырнуть в этот еще более темный подземный коридор.
Заворачивая за угол в кромешную тьму, он остановился, прижался телом, покрытым горячечной испариной, к ледяной каменной стене и прислушался. Отекшая после удара голень болезненно пульсировала. Ганс отчаянно пытался сдержать громкое прерывистое дыхание.
Трехдюймовая игла бесшумно выдвинулась из стены, к которой он прислонился, и мягко вошла в заднюю поверхность бедра, пронзив ткань, кожу и плоть.
С нечеловеческим воем он дернулся вперед... и его колено наткнулось на зазубренный диск, вставленный между камнями футах в полутора над полом. Еще один крик разорвал легкие, и Ганс рванулся в сторону, разодрав чем-то острым кожу на правой руке. Его пальцы разжались, и он уронил меч.
Упав на твердый пол, меч не лязгнул.
Рыдая чуть ли не в беспамятстве, он заметался по подземелью, зажимая раненую руку ладонью. Однако через мгновение он вновь поднял меч. Шедоуспан был слишком земным созданием, чтобы бросить оружие!
Изувеченное тело ударилось сначала о стену слева, затем о стену справа. Это только добавило ему новых ссадин. И тут рука его провалилась в пустоту. Неожиданно для себя он свернул в черноту, которая была... комнатой?
Продолжая сомневаться, стоит ли входить в такую чернильную темноту, он вдруг увидел нечто, приближающееся к нему по коридору. Ганс вытаращил глаза от ужаса при виде этого сверхъестественного демона. Лицо его представляло отвратительное и ужасающее месиво со свисающими клочками кожи и плоти, которые покачивались и развевались, пока это чудовище приближалось к незваному гостю, вторгшемуся в подземный сумасшедший дом.
Глава 9
То был бывший главный маг Фираки, города, где традиционно правили маги. Корстик, мертвый Корстик.
Охваченный паникой Ганс среагировал быстрее мысли, метнув звездочку прямо в лицо мертвого чародея, в лицо, изуродованное когтями и зубами Нотабля той ночью. Смертельная звездочка вонзилась в голову и осталась там. При этом не выступило ни капли крови. Корстик приближался.
«Мертвые не кровоточат», — сказал себе Шедоуспан — сказал про себя, ибо стучащие зубы не позволяли ему произнести ни слова. Наконец ему удалось унять дрожь, и он крикнул:
— Нет! Это всего лишь чертова иллюзия! Корстик мертв, мертв, мертв!
Слова оказали магическое действие: Корстик мгновенно исчез.
Судорожно вздохнув и тщетно стараясь унять дрожь, Шедоуспан решил не искать свою звездочку на полу там, где только что стоял фантом. Вместо этого он уставился в неизвестность могильно-черной комнаты за проемом в стене.
Ганс напряженно вглядывался, сверля зрачками черноту, когда серая каменная стена вдруг осветилась. Вор зажмурился и содрогнулся. Опять чары! Никто не зажигал огня. Он просто увидел, как факел, вставленный в старое железное кольцо, укрепленное в стене, вдруг загорелся сам по себе. Мурашки забегали по спине Ганса под рваной туникой. Мерцающий огонь, вспыхнувший было белым, а потом утихший до желтого, оставался, однако, достаточно ярким, чтобы осветить небольшую квадратную камеру. Ганс разглядывал помещение, не забыв отпрянуть назад и укрывшись в глубокой тени, куда не попадал свет факела. Он чувствовал покалывание на затылке, волосы вставали дыбом. Мурашки бегали по телу.
Комната была холодная, и пахло отвратительно. Странный, жемчужно-серый туман стелился по полу, укрывая его, словно ковром. В этой камере с каменным полом, запрятанной глубоко под особняком, шесть гробов были расставлены неровным кольцом вокруг каменного возвышения, на вершине которого виднелся большой каменный прямоугольник. Это сооружение можно было бы принять за еще один гроб, если бы не его необычайная ширина. Крышкой ему служила каменная плита толщиной в дюйм.
Плита начала медленно скользить в сторону.
Издавая неприятный скребущий звук, она больше и больше открывала щель, откуда вырывался трупный запах.
Волосы на голове у Шедоуспана зашевелились. Он смотрел на происходящее, чувствуя дрожь в коленях. Он слышал издаваемые им самим тихие звуки, похожие на стон, и чувствовал себя удивительно маленьким: словно страх уменьшил все его существо. Ноги тряслись, и это было единственное движение, на какое он был способен. Он застыл в смертельном оцепенении, словно мышь, которая не в состоянии отвести глаз от кобры. Все конечности его онемели. Подошвы словно приклеились к полу. Несмотря на то что в склепе было холодно, все тело покрылось потом. Ганс, охваченный ужасом, продолжал беспомощно стоять, отстраненно наблюдая, как дюймовая каменная плита, прикрывавшая необычайно широкий гроб на каменном возвышении, полностью сдвинулась в сторону, словно кто-то подталкивал ее изнутри.
Обнаженная женщина медленно села в гробу и откинула назад длинные блестящие волосы цвета воронова крыла.
Она была красива, чувственна; она источала соблазн. Ее бледное, как мел, лицо было удлиненным с заостренным книзу подбородком, с красиво очерченными скулами, густыми черными бровями и длинным прямым носом. Большие, белоснежные груди неустанно колыхались при каждом ее движении. Как ни напуган был Ганс, он оставался мужчиной и в полной мере оценил привлекательность женщины, которой на вид было лет тридцать. Она огляделась вокруг, затем осмотрела шесть прямоугольных деревянных гробов, окружавших ее возвышение.
— Пора вставать, детки.
Лицо беспомощно пялившегося на все это Шедоуспана побелело, лоб заливало потом боли и страха. Он был не в силах закрыть глаза. Прячась глубоко в тени, он съежился, словно цыпленок при виде приближающейся лисы.
Крышки гробов, окружавших обнаженную женщину, начали подниматься, подталкиваемые изнутри. Ганс увидел тонкую руку, бледную, словно только что отбеленная ткань…
Наконец отчаянные горячечные сигналы воспаленного глаза пробудили Шедоуспана к жизни. Бесшумно он повернулся и выскользнул из камеры восставших мертвецов. Его рука ныла, проткнутая иглой, нога болела при каждом шаге. Но это не могло остановить его бегства.
Глава 10
«Слава богам за то, что дали мне преодолеть ту силу, которая удерживала меня внутри», — бормотал Шедоуспан вслух, главным образом потому, что ему было необходимо услышать звук человеческого голоса. В этот самый момент бледная, словно песок пустыни, светящаяся рука со свистом вырвалась из стены и схватила его за горло.
Издавая хрипы, он попытался замахнуться мечом, но на таком близком расстоянии ему удалось лишь выбить сноп искр из каменной стены. Вцепившись в эту новую напасть обеими руками, он с трудом, но сумел вырваться.
Шедоуспан бежал, не разбирая дороги. Кошачья грация покинула его. Он несся вприпрыжку по коридорам, залитым призрачным светом, шатаясь и ударяясь о стены. Сердцебиение отдавалось в ушах оглушительными взрывами, и сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Он вновь превратился в какого-то ничтожного человека, в бессмысленной панике бегущего по темным коридорам, вымощенным почерневшим от времени камнем.
Ганс заметил полуоткрытую дверь лишь после того, как чуть не вбежал в нее, ослепнув от темноты и всеобъемлющего ужаса.
И вновь он не смог удержаться от крика боли и страха в этой другой комнате, залитой сумеречным светом. Сзади на него обрушился сокрушительный удар, и он почувствовал острую боль — что-то остро кольнуло его в незащищенную ягодицу.
Усилием воли Ганс заставил трясущееся, задыхающееся существо, каким он был в этот момент, встать на ноги, издал рыдающий всхлип, выдернул из ягодицы тонкую, как игла, колючку — и заглянул в дверной проем.
За дверью начиналась узкая лестница. Ступеньки, ведущие вверх!
— Вверх, ради всех богов!
Хихикая, словно сумасшедший, проскользнул в дверь, захлопнул ее за собой и поспешил вверх по ступеням, превозмогая боль, ибо на ушибленной голени уже выросла шишка величиной с лимон. Пот ручьями струился по спине.
В своих бесшумных сапогах он стремительно поднимался по лестнице, поднимая облачка пыли.
Ступени привели его к очень узкому и сумрачному коридору. Поскольку он довольно хорошо видел в темноте благодаря собственному дару и волшебному кольцу, он давно уже забыл про свечу, потерянную в самом начале пути. Да и проку в ней было немного — со свечой в руке особенно не побегаешь. Напрягая глаза, он долго двигался по узкому проходу, пока не заметил, что стена справа от него разительно изменилась: она была из дерева. Он постучал по ней.
В ответ раздался гулкий звук. За стеной была пустота.
Он начал ощупывать стену, превозмогая волнение и стараясь унять бешено стучавшее сердце и восстановить сбитое дыхание. Почти случайно он обнаружил выступ и услышал тихий щелчок.
Ганс тут же упал на четвереньки, опасаясь, что стена выстрелит бревном или еще чем похуже, и задержал дыхание, когда в стене открылся узкий проем. Он подождал, скорчившись на полу, но, по всей видимости, никаких ловушек здесь не было.
С бьющимся сердцем, холодея от страха, он осторожно шагнул в проем и очутился в комнате... красиво обставленной спальне! К своему удовольствию, он не обнаружил в ней хозяина. Сделал шаг, другой... из-под кровати вылетела рука, намереваясь схватить его за щиколотку. С хриплым воющим криком обложенного со всех сторон зверя он бросился вперед и одним прыжком вскочил на кровать... которая тут же пружинисто накренилась у него под ногами... и сбросила жалобно стонущего Ганса, беспомощно размахивающего руками и ногами, в сторону резного изголовья. На лету он увидел, что изголовье опускается, открывая за собой черный зияющий прямоугольник... и с тихим воем он влетел в черноту, грозившую стать его постоянным обиталищем. На этот раз, ударившись локтем о край открывшегося проема и непроизвольно разжав пальцы, он все же потерял меч.
С оскорбительно тонким вскриком Ганс приземлился на гладкий узкий пандус и заскользил вниз, вниз, все быстрее и быстрее, в переполненную демонами бездну.
Ганс летел, подскакивая на изгибах пандуса и ударяясь о стены, не в состоянии даже излить в крике свой страх, со все нарастающей скоростью проваливаясь в темноту. Внезапно скольжение прекратилось и сменилось падением. Он падал в каменный колодец, тускло освещенный прикрепленными к стене факелами.
Едва он успел с отчаянием осознать, что проваливается в ту же темницу, из которой только что выбрался, как его истекающее потом горячее тело с громким плеском погрузилось в бассейн ледяной воды глубиной фута в четыре.
Он уже захлебывался, когда две пары неведомых рук подхватили и вытащили его на бортик.
Ганс ничего не видел. Густая шевелюра намокла, и ее тяжелые пряди облепили лицо и шею, закрыв собой глаза. Желудок и легкие, казалось, вот-вот лопнут. Широко открыв рот, он обвис, влекомый куда-то невидимыми руками. Наконец ему удалось стряхнуть волосы с глаз, и он увидел, что его ожидает: высокий забор из неотесанных досок, утыканных иглами, вернее, остриями гвоздей. Вбитые с другой стороны, они ощерились, словно зубы. Стальные зубы, ожидающие, когда же наконец грубые руки невидимых подручных подтащат к ним обессиленную жертву.
Покров забытья навалился на него, словно докучливая шлюха, втягивая в себя, как в желанное избавление от нескончаемого кошмара, нестерпимой боли и умопомрачительного страха, навлеченного на него неведомой силой. Это были чары Корстика, наведенные давным-давно, решил Ганс. Он отверг соблазн спасительного забытья... скорее это сделали его истерически взвинченные нервы.
Неожиданно для себя он начал с маниакальным упорством дергаться и извиваться, швырнув одного из невидимых тюремщиков прямо на предназначенный для него самого забор, а другому заехав локтем в мягкий живот. Раздавшийся вопль боли принес ему глубочайшее удовлетворение. Когтистые лапы разжались, он вырвался и, убегая, услышал странный булькающий звук, а вслед за ним тихий, сдавленный крик боли.
И вновь он мчался по темным переходам мрачного подземелья…
Он бежал…
Голубая с розовыми и тошнотворно-желтыми разводами змея бросилась на него из-под потолка, но он успел отскочить в сторону.
Он бежал…
В конце концов, задыхаясь и обливаясь потом, он вынужден был признать, что он заблудился. Ему уже никогда не найти выход. Он не запомнил никаких примет и даже не озаботился этим. Как теперь ориентироваться в этом замкнутом, аморфном пространстве бесконечного каменного лабиринта?
Очень хотелось пить.
Прижавшись спиной к стене, он скользнул вниз, чтобы отдохнуть и подумать. Вскоре он решительно снял с себя кожаный жилет и тунику. Затем уселся поудобнее и принялся кромсать добротную ткань своей черной туники на мелкие лоскутки.
Он нашел способ метить путь: один лоскут он оставит здесь, и каждый раз, подойдя к лестнице, двери или развилке, будет метить их очередным лоскутком.
Ганс вновь надел защитный жилет из отлично выделанной кожи и возобновил свой путь... куда бы он ни лежал.
Не пройдя и двадцати шагов по коридору, изнывающий от жажды Шедоуспан вышел к маленькой комнатке в стене и увидел там полку, на которой стояла запечатанная бутылка с прозрачной жидкостью. Как ни мучила его жажда, он хотел было пройти мимо. Все здесь было пропитано злом, подлостью и ужасом. Самым логичным и разумным было бы ожидать в бутылке яд.
Но пить очень хотелось.
В конце концов он взял бутылку и энергично потряс ее. Послышался обычный для воды булькающий звук, который только разбередил жажду. Жидкость не окрасилась, не наполнилась пузырьками. Это был хороший признак, и все же, как содержимое, так и емкость оставались весьма подозрительными. Держа бутылку как можно дальше от себя, он откупорил ее, подождал, потом медленно поднес к лицу. Понюхал. Язык сделался еще суше, когда он ощутил запах чистой воды, даже не протухшей от долгого хранения в маленькой плотно закрытой бутылке. Трепеща, Ганс окунул в бутылку правый мизинец, вытащил, подождал.
Никаких подозрительных ощущений.
Наконец с величайшими предосторожностями он дотронулся мокрым пальцем до языка.
— Вода! Это просто вода!
И все же он был очень осторожен, когда, смакуя, пил эту воду, прекрасную воду, сладкую воду, словно только что пролившуюся с благодатных небес. Он сделал глоток, подождал, но каких-либо болезненных последствий не ощутил, напротив, почувствовал себя гораздо лучше.
Секунду спустя он обнаружил, что не может разглядеть собственной руки, и, посмотрев вниз, не увидел своего тела, включая одежду и оружие. Тем не менее он отлично видел все вокруг, хотя сумерки и не рассеялись.
— Это была колдовская вода — проклятое зелье сделало меня невидимым!
Он вскоре получил подтверждение своим словам, когда стоял, тесно прижавшись к стене, пропуская трех вооруженных рыжих волков, проковылявших мимо на своих кривых ногах. Они непрестанно озирались кругом, и каждый из них несколько раз скользнул по нему взглядом. Однако они ничего не увидели и прошли дальше.
Ганс улыбнулся и, прежде чем продолжить путь, удостоверился, что волки не услышат шороха его сапог по земляному полу.
Он осторожно пошел в том же направлении, что и волки, стараясь не выдать себя случайным шорохом.
Он начал понимать, что его невидимость была скорее благословением, нежели проклятием. Будучи неразличим, он сумел избежать многих опасностей, включая хрупкую молодую женщину, сплошь укрытую алыми волосами, с коротким кнутом в левой руке. Невидимый, он даже хотел было подшутить над ней, поддразнить и напугать, но решил, что надежнее будет оставить ее в покое. Когда же он двинулся дальше, в коридоре появилось еще одно безумное видение: огромный петух с голубыми перьями, важно расхаживавший на ногах, длиной с человеческие, и совсем по-человечески бормотавший себе под нос:
— Надо найти Ганса. Надо найти этого проклятого Ганса. Надо найти…
Это было уж слишком. Охваченный порывом гнева, невидимый Шедоуспан запустил метательную звездочку прямо в жирный бок этого невообразимого создания.
— Ты нашел его, паршивец!
Петух умчался прочь, издавая нормальное петушиное заполошное кудахтанье и роняя на бегу капли крови и голубые перья.
Мрачно улыбаясь, Ганс собрал оброненные перья. Их оказалось семь. Ему было приятно, что он попал в петуха, каких бы размеров тот ни был. Чуть позже он прижался к стене и пропустил мимо себя чудовищную птицу — петух пронесся обратно по коридору, по меньшей один раз в упор глянув на Ганса. Шедоуспан заметно повеселел, зашел в круглую комнату и прислонился к стене отдышаться.
Тут-то на него и накинулись летучие мыши с большими ушами, которые улавливали малейший звук.
Охваченный ужасом, Ганс не менее сорока раз взмахнул ибарским ножом, разгоняя визжащую черную стаю. Ему удалось убить одну летучую мышь и отрубить крылья двум другим, поразив трех нападавших из примерно восьмидесяти. Еще одна мышь мягко упала на пол, когда он дотронулся до нее одним из голубых перьев. Между тем его самого основательно побили крыльями, исцарапали когтями и два раз укусили прежде, чем он сумел выбраться, проскочив в ту же самую дверь, в которую вошел.
Мыши не стали преследовать его, а лишь застрекотали вслед, словно дверной проем был стеной. Ганс отметил опасное место, оставив большой лоскут черной ткани перед дверью.
Он опять повеселел, несмотря на ноющую боль многочисленных ран, неглубоких, но саднящих... пока не увидел пробегавшую мимо гигантскую собаку. Она лязгала двухдюймовыми зубами и истекала слюной... гигантская короткошерстная собака, изо рта которой свешивалось несколько клочков черной ткани.
Впору было разрыдаться.
Шедоуспан не разрыдался. Ему уже доводилось сегодня плакать, поэтому он предпочел забыть увиденное.
«Я разорвал свою тунику, — думал он, тяжело переставляя ноги в сумерках, которые казались бесконечными. — Если я не найду лоскутки, то по крайней мере буду знать, что их подобрала собака. Но даже если я найду один или несколько — как мне узнать, что они лежат именно там, где я их оставил... а может, их случайно или намеренно переложили, чтобы запутать меня?»
Черт с ней, с разметкой дороги. Черт с ней, с туникой.
И то хорошо, что он сохранил быстроту реакции и сноровку. Немногие смогли бы избежать опасности, когда прямо под ними разверзается плита пола. Шедоуспан смог и даже испытал при этом некоторую радость. Ему удалось увернуться от очередной ловушки, но все здесь было настолько пропитано ужасом, что Гансу потребовалось все его желание жить, чтобы противостоять созданной Корстиком империи зла.
