Он потянулся, чтобы первым схватить ненавистную трубку, что было верхом неприличия.
      Однако Алина спасла от конфуза, умудрившись опередить его руку.
      - Алло?.. - Она посмотрела на Гея. - Молчат... Наверно, не сработал.
      Она уже хотела было положить трубку на рычаги, но Гей лихорадочно схватил ее, прижал к уху.
      И услышал голос Мээна:
      - Привет вам!
      - Это мне... - зажав трубку, сказал Гей.
      Она деликатно вышла в ванную, прикрыв за собой дверь.
      - Ты почему удрал из ресторана? - строго спросил Мээн. И тут же хохотнул: - Така-ая занятная компашка подобралась!..
      - У нее своя машина, - брякнул Гей. - "Вольво" последней модели.
      - Не понимаю...
      - В том-то и дело! У меня возникла мысль выехать в сторону Рысы ночью. Чтобы на рассвете быть на вершине.
      - Это еще зачем? Темнишь ты что-то... Слушай, а может, и меня возьмешь, а?
      - Привет вам! - и Гей бросил трубку на рычаги.
      И Гей вдруг остро пожелал невозможного - чтобы то время, когда Ленин поднимался на вершину Рысы, вернулось вспять, вот будто именно сегодня, утром, это и должно было случиться, и Гею довелось бы встретить Ильича там, высоко в горах, с глазу на глаз, и Гей спросил бы вождя, чем же все может закончиться, только об этом и спросил бы его, ибо спрашивать о том, с чего же все началось, было, по сути дела, бессмысленно.
      Да, важно было теперь знать одно: ЧЕМ ЖЕ ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ, чтобы какие-то меры предпринять, пока еще не поздно.
      Разумеется, речь бы шла о всеобщем, глобальном, о судьбе человечества, и Гей не стал бы тратить время вождя на расспросы о грядущей судьбе того или иного индивидуума, homo sapiens, хотя бы и себя в виду имея. Гей хорошо представлял себе, что никто не в силах угадать судьбу того или иного конкретного человека, никакой гений, никакой экстрасенс, и в задачу Ленина это не входило, ему важно было дать общий ход исторических событий, в котором уже закономерно определялась судьба как бы усредненного человека - советского, как говорят и пишут.
      Вот в каком смысле, сказал себе Гей, Ленин был ответчиком за судьбу того или иного конкретного человека.
      Поэтому-то Гей уже не мог не думать о Ленине.
      А не только потому, что писал о нем очерк.
      Он потому и взялся за очерк, что не думать о Ленине уже не мог.
      И с Лениным как героем своего очерка он словно был теперь в знакомстве.
      Ибо одна встреча с ним уже состоялась в Кежмароке, в библиотеке лицея, а другая встреча была в кабинете Ивана Богуша, работавшего в краеведческом музее местечка Ломнице.
      И Гею показалось, что Ленин был близок к тому, чтобы ответить ему, а может, хотя бы намекнуть, каким будет ответ на вопрос: чем же все кончится?
      И теперь Гею хотелось немедля взобраться на Рысы.
      Он так бы и сделал, если бы на дворе был день, а не кромешная ночь.
      Впрочем, был один человек среди знакомых Гея, который знал, должен был знать возможный ответ Ленина...
      Как же он мог забыть о Пророкове?!
      О Константине Александровиче Пророкове...
      Ведь Гей упустил из виду человека, по воле которого, собственно, и началось знакомство с Бээном.
      Впрочем, это знакомство с Бээном и закончится по воле Пророкова, о чем Гей пока не ведал ни сном ни духом.
      Такие дела.
      Господи, как же он мог забыть о Пророкове?!
      Да нет, он вовсе и не забыл о Пророкове, не думал забывать и не смог бы.
      Пророков есть Пророков.
      Был, есть и будет.
      Независимо от того, забыл кто-то о нем или не забыл.
      С Пророковым Гея свела судьба.
      Но еще задолго до того, как Гея свела с ним судьба, он был вроде как знаком с Пророковым. Скажем, заочно. В 1959 году Гей писал свою дипломную работу по Западной Сибири. Считалось, что у него была перспективная тема, которую, говорил шеф кафедры, можно развить потом в кандидатскую диссертацию, а может, и в докторскую. Но Гею не хотелось развивать ее никак. Тема была связана с годовыми теплооборотами в грунтах зоны затопления Салехардской ГЭС. Хотя задолго до защиты диплома было уже ясно, что никакого гидроузла в нижнем течении Оби, где стоял Салехард, не будет. Никакой зоны затопления. И никому не интересны стали годовые теплообороты в тамошних грунтах. Зону спасли от затопления. Спасли целую область. Потому что нашли там нефть и газ.
      И в этой победе был настоящий герой.
      Пророков!
      Человек, который то и дело шел на риск, воюя со сторонниками затопления, утверждавшими, что добывать нефть и газ в крайнем случае можно из-под воды.
      Этот человек настоял на своем. И был переведен вскоре в другое место. В область, где находился и город Лунинск. Назначен первым секретарем обкома партии. Случилось это в начале шестидесятых годов. Там Пророкову предстояло вместо поисков нефти и газа развивать цветную металлургию. Он был, естественно, коммунистом и поехал туда, куда послала его партия. Так он сам сказал позднее Гею. Сказал, как потом признался сам же, полуправду. Развивать цветную металлургию ему и впрямь вменили в обязанность, это факт, но истинная причина перевода из нефтяного края была в том, что Пророков позволил себе высказать свою особую точку зрения на характер экономических взаимоотношений нашей страны с другими странами, в том числе не совсем дружескими. Он имел в виду газ и нефть Западной Сибири как обменный эквивалент в торговле.
      Георгий сказал однажды Гею, с глазу на глаз конечно, что сама жизнь и международная обстановка расставили в этом споро свои акценты.
      Гей не знал, что и ответить.
      Позже он знал, что ответить, но его уже никто не спрашивал.
      Следовательно, строго сказал себе Гей, ни в коем случае нельзя забывать, что его знакомству с Бээном предшествовало знакомство с Пророковым.
      То есть знакомство с Пророковым уже очное. Которое состоялось в середине семидесятых годов, когда у Пророкова в области проходило Всесоюзное совещание, посвященное проблемам развития цветной металлургии.
      Пророков сам заговорил с Геем, когда их смешанную бригаду научных и творческих работников, которые были как бы гостями совещания, прямо из аэропорта привезли в музей города Лунинска, где был специальный раздел, посвященный вождю. Именно там, в музее, кто-то шепнул Пророкову, что Гей родом из Лунинска, и тогда-то Пророков спросил Гея напрямик: "Так ты, значит, наш земляк, лунинец?" - показывая, во-первых, что он и сам считает себя земляком лунинцев, хотя был москвичом по рождению, а во-вторых, как бы привечая особо Гея, самого молодого в бригаде научных работников.
      И тогда Гей, смутившись, сказал: "Да, я родом из Лунинска ".
      И Пророков тут же подозвал Бээна и вроде как рекомендовал ему Гея: "Твой земляк..." - после чего сказал донельзя смущенному Гею, кивая на Бээна: "Сделай о нем очерк. Это наш старый кадр. Наш современник..."
      А когда к их разговору, происходившему, значит, прямо в музее, стали прислушиваться другие, Пророков сказал:
      - Так и озаглавь. НАШ СОВРЕМЕННИК.
      Потом, помолчав, сказал:
      - Нет. Лучше так. Современник. Чтобы коротко и ясно.
      Вот как, значит, было дело.
      Как же он мог забыть о Пророкове?
      Кстати, если продолжать этот ряд, то можно сказать, что знакомству с Алиной, у которой он сейчас находился в ее номере "Гранд-отеля", предшествовало знакомство Гея с музеем в Ломнице, где хотя и не было ленинского раздела, но был живой человек, Иван Богуш, фанатик, энтузиаст, который много лет помимо основной работы занимался исследованием деятельности Ленина в Татрах.
      Но Богуш - это не Бээн.
      Богуш тут ни при чем.
      Коли уж Гей вспомнил опять про Ленина, то нелишне было бы вспомнить и о том, что он писал в своей заявке на эту зарубежную поездку.
      "Работой над образом Ленина, - писал Гей, - я обязан самому факту своего рождения в городе, где есть музей с отделом, посвященным Ленину, именно там, в Лунинске, у меня возникла мысль написать антивоенную книгу..."
      Без этой заявки, естественно, не было бы и командировки за границу.
      Следовательно, знакомством с Пророковым он был обязан тому, что родился в Лунинске, то есть обязан был, как ни крути, самому Ленину.
      Хотя, может быть, это нескромно сказано...
      Но ведь кое-кто мог бы подумать, что он приехал сюда, в "Гранд-отель", чтобы разводить шуры-муры с незнакомой шатенкой в розовом.
      Алина застряла в ванной.
      Поглядывая на телефон, Гей достал из Красной Папки журнал.
      Он почти сразу нашел нужные страницы.
      Физик на ранчо президента во время уик-энда...
      Но сначала этот физик, атомный маньяк, как его называют даже коллеги, нанес визит в Белый дом, встретился там с Джорджем Кенуорси, помощником Рейгана, затем напечатал статью в журнале "Ридерс дайджест".
      Атомного маньяка преследовала идея нового атомного трюка.
      Маленькая ядерная бомбочка выстреливает в космос, там она, естественно, взрывается и с помощью особых зеркал посылает во все стороны лазерные лучи, которые, тоже естественно, сжигают на своем пути не только спутники и ракеты противника, но и все, что находится на Земле.
      Ах, какой сногсшибательный трюк!
      Лучший номер сезона!
      И президент, натура артистическая, трюк этот оценил, и атомный маньяк получил от президента личное приглашение провести с ним уик-энд.
      Такие дела.
      И тут появилась из ванной Алина.
      - Так зачем вы подошли в ресторане ко мне? - повторил Гей, держа в руках журнал.
      Алина открыла холодильник и достала бутылку. Ему пришлось взять ее и открыть, а затем и разлить по бокалам.
      Алина села в кресло и взяла свой бокал.
      Гей смотрел на нее почти враждебно.
      Алина сделала глоток.
      И улыбнулась.
      Он чуть не сорвался - так и подмывало сказать ей что-то хлесткое.
      Вдруг посерьезнев, она тихо промолвила:
      - Я увидела вас и подумала, что вот с вами бы, наверно, я смогла начать все сначала, заранее зная, чем это кончится...
      Глядя на нее, он взял свой бокал и тоже сделал глоток.
      Потом выпил залпом.
      Зубы лязгнули о стекло.
      Он почувствовал, что не может сказать ей сейчас ни единого слова.
      На него нашло редкое, чудовищное волнение.
      Не было голоса.
      Он знал, что голоса не было.
      Язык присох к нёбу.
      И не было сил глянуть ей в лицо.
      Когда же это было с ним такое?
      Он помнил только одно.
      Тогда перед ним был почти полный зал народа.
      Незнакомые чужие люди.
      Незнакомые чужие лица.
      Сытые.
      Одетые с иголочки.
      Отчужденные.
      Хотя и соотечественники.
      Словно он был им не друг, товарищ и брат, а вроде как западный буржуа.
      Напряженное до презрительности любопытство к человеку, соотечественнику, который осмелился сыграть с ними, почти западными людьми, партию, комбинация один к иксу... сколько же их тогда было, игроков во все мыслимые и немыслимые игры?
      Господи, и о чем он хотел им тогда сказать?
      Безумец.
      Ему нечего было сказать ей.
      И она смотрела на него уже почти точно так же, как смотрели потом на него те незнакомые чужие люди из первых, вторых, третьих... десятых рядов.
      Это был ужасный конфуз людей, которым не от его конфуза нужно было конфузиться, потому что они сидели как попки и смотрели как попки на конфуз человека, страдающего от того, что он не знал, как им сказать о том, что они напыщенные, надменные, ничтожные, одетые в импортное барахло молчаливые попки, слепые и глухие ко всему тому, что больно ранит его душу, что делает его самого больным и сконфуженным, он страдал от того, что щадил их, а они, конечно, видели такой небывалый конфуз, но добивали его своей нескрываемой сконфуженностью, они будто смотрели на сцене половой акт, и у него, выходит, ничего но получалось, впрочем, это был совсем другой конфуз толпы - как если бы толпа сама хотела полового акта, но у толпы ничего не получалось.
      Гей судорожно вздохнул и молча протянул Алине журнал, раскрытый на той странице, где было описание уик-энда на вилле Президента.
      Журнал жег ему кожу рук.
      Будто глянцевая бумага распадалась на атомы и молекулы.
      Алина с опаской взяла журнал.
      Судя по всему, уик-энд удался на славу.
      Президент, в голубом джинсовом костюме, слегка поношенном, и ковбойских сапогах из желтой кожи с бронзовыми заклепками на голенищах, напоминавшими лошадиную сбрую с медными насечками, которую Гей впервые увидел еще во время войны в одной сибирской деревне, не то чтобы казался моложе своих лет, но был весьма подвижен, изящен, будто настоящий ковбои, при этом ироничен как никогда, и даже Первая Леди государства, супруга Президента, знавшая лучше других веселый нрав мужа, отметила про себя, что он сегодня в ударе.
      - Хорошие новости? - спросила она, улучив минутку, когда гости. Физик и Кинозвезда, приотстали на своих лошадях.
      - О да! - улыбнулся Президент.
      У него была замечательная улыбка, которую любили телезрители.
      Впрочем, одному из них улыбка Президента не понравилась.
      И однажды он взял да и выстрелил в Президента.
      Но даже в такой чрезвычайной ситуации, когда все его окружение, в том числе и видавшие виды агенты охраны, оказалось в шоке. Президент как ни в чем не бывало улыбнулся жене, Первой Леди одного из первых государств мира.
      Он улыбнулся ей и сказал как бы даже слегка кокетливо: "Ты знаешь, я не успел пригнуться".
      Стало быть, может кто-то подумать, что главное, как считал Президент, успеть пригнуться.
      Очень хорошее правило.
      На все случаи жизни.
      Первая Леди оглянулась на Физика и, будто не замечая, что тот флиртует с Кинозвездой, с улыбкой спросила у мужа:
      - А мы успеем пригнуться?
      Она правильно рассчитала: хорошее настроение Президента конечно же связано с каким-то приватным сообщением Физика, а не с голливудскими сплетнями, которые привезла Кинозвезда. И теперь Первая Леди хотела бы знать подробности этого тайного доклада, по домогалась их деликатно.
      - Я надеюсь! - Президент улыбнулся и соскочил с коня, как заправский наездник, и помог Первой Леди сойти на землю.
      - Новая ракета? - не выдержала она.
      - О нет! - Он посмотрел на Физика, который надолго застрял возле Кинозвезды. - Это будет нечто новенькое...
      Президент оглядел подстриженную большую лужайку, обнесенную ровным забором в. две толстые жерди, одноэтажный беленый домик с низкой черепичной крышей и большими, почти во всю стену, окнами, перевел взгляд на кустистые холмы вокруг, сиренево-розовые в свете заката.
      Нигде ни души.
      Не считая Физика и Кинозвезды.
      Три черные, с белыми подпалинами, лохматые собаки, молчаливые, ласковые, и караковые лошади как бы являлись частью идиллического пейзажа без людей.
      Не считая агентов охраны за кустами.
      Райский уголок во вселенной.
      Которая там, за холмами, может, давно уже провалилась в тартарары.
      Правда, там, в городах, были дети...
      Президент вздрогнул.
      Он слыл хорошим семьянином, отец четверых детей, которые, как считалось, вышли в люди, и вышли весьма удачно. Кстати, без всякой протекции с его стороны, как любил Президент говорить не только в узком кругу, используя это в качестве едва ли не самого убедительного, наглядного примера исключительных преимуществ образа жизни страны, руководить которой выпала ему честь, ну и так далее. Президент был превосходный оратор, может, не хуже Демосфена, хотя и не имел привычки, сомнительной с точки зрения гигиены, репетировать с камешками во рту.
      Впрочем, Президент сейчас думал не о новой своей речи, с которой после уик-энда он выступит, как обычно, перед законодателями. Точнее, сначала выступит перед телезрителями, то есть перед народом, как бы заручившись его поддержкой, а потом уже перед конгрессом, где было немало твердолобых, как говорил Президент, и тоже не только в узком кругу, которые так и норовили сунуть ему палку в колеса, особенно когда речь шла о новом проекте бюджета военного ведомства.
      Президент размышлял сейчас не о том, как будет проходить голосование в бюджетной комиссии сената, он думал о своих детях.
      Стало быть, как обобщил бы он, окажись перед камерой телевизора, он думал о детях вообще.
      Президент очень любил детей и полагал, что достаточно много времени уделяет поискам реальных путей, которые спасли бы детей всего мира от гибели в ядерной войне.
      Президент считал себя гуманистом.
      Судя по всему, очень большим гуманистом.
      И поэтому он пригласил сегодня Физика на этот уик-энд, который прошел просто замечательно.
      Физик поведал Президенту об ударной программе создания рентгеновского лазерного оружия космического базирования. Именно так это называлось.
      Сто миллиардов долларов.
      Стоимость этого "космического пирога", как сострил Президент.
      Да уж и в самом деле пирог!
      Слоеный.
      Система космических зеркал способна сфокусировать лазерный луч на любую цель.
      И цели нет.
      Она сгорает почти бесшумно.
      И никакой радиации!
      Можно оплавить самолет или ракетную установку.
      Надвое разрезать корабль, подводную лодку.
      Чтобы противнику нечем было доставить свои бомбы на эту зеленую лужайку и кусты тамариска.
      А Президент нисколько не сомневался, что противник спит и видит, как бы стереть с лица земли эту зеленую лужайку и дивные розово-сиреневые кусты, уютный домик и лошадок, превратить милых, чудных собачек в прах.
      - Ты не хочешь мне сказать, что это будет? - напомнила ему о себе Первая Леди. - Или не можешь?
      Она была слегка уязвлена.
      Президент улыбнулся.
      - Ты знаешь, - мягко сказал он жене, - как ни странно, все больше становится тех, кому не по душе мои начинания... Даже его ближайший друг, Президент кивнул в сторону Физика, - заявил, что лазерное оружие подводит нас к войне в космосе, но не в качестве альтернативы войны на земле, а в качестве прелюдии к войне на земле. Довольно остроумно, ты не находишь?
      - Да, пожалуй, - с улыбкой сказала Первая Леди и посмотрела в сторону дома, где появился слуга, выкативший столик с напитками и сандвичами.
      А Президент между тем тоже заметил слугу со столиком, сглотнул слюну и продолжил свою прерванную мысль.
      Они, сказал себе Президент, имея в виду своих идеологических противников, спят и видят, как бы сжить со света и этого слугу в белом пиджаке. Такой славный слуга... Хотя и негр. Преданно служит семье Президента вот уже тридцать лет.
      - Уже нынче, - сказал Президент, - будут заключены контракты на производство компонентов лазерной системы космического базирования...
      - Ах вот оно что! - просияла Первая Леди. Она сделала вид, будто понимала суть не хуже самого Физика, не говоря уже о Президенте. - А мы успеем пригнуться? - вдруг пошутила она, и это было так неожиданно, что Президент сначала не нашелся что сказать, но потом все же справился с собой и улыбнулся.
      - Я надеюсь, дорогая, - сказал он, - что пригнуться мы успеем...
      Они стояли возле жердей, повернувшись к закату, и смотрели, как Физик и Кинозвезда подходят к ним, держа лошадей под уздцы.
      Они улыбались.
      Уик-энд удался на славу.
      Все было замечательно.
      Алина долго рассматривала великолепные цветные фотографии.
      Копирайт. Рон Масарос.
      Она как бы давала Гею возможность прийти в себя.
      Если бы те, в первых, во вторых, в третьих... в десятых рядах, будто не замечая его смущения, заглянули себе в душу, чтобы увидеть великолепные цветные фотографии своих дел земных, копирайт, чужая душа - потемки, вот где был бы конфуз-то, но почти никто из них не сделал этого!
      Впрочем, какая-то молодая женщина бросилась к нему навстречу утром следующего дня со словами благодарности, признательности... чего еще?
      Кажется, она была вполне искренней, но что ей мешало проявить эту искренность там, в зале?
      - Мир сошел с ума, - наконец тихо сказала Алина.
      - С ума сошли не все, - возразил Гей твердо.
      Возможно, именно в этот же уик-энд, по-нашему называемый выходным, Бээн, как обычно, проводил планерку на строительстве птичника в Смородинке.
      Гей представил себе эту ситуацию - и тут его осенило.
      Он подумал, что Бээна в интересах дела тоже можно, пожалуй, назвать президентом.
      Хотя бы с маленькой буквы.
      Во всяком случае, в пределах своей управленческой системы Бээн и был таковым.
      Следовательно, можно сказать, что Гей был хорошим знакомым президента.
      По крайней мере, Гею так иногда казалось.
      А иногда казалось наоборот.
      Это было свойством натуры Гея.
      А может, свойством натуры Бээна.
      Все-таки он был как-никак президентом, хотя и с маленькой буквы.
      Кстати, в этой связи, считал Гей, титул супруги Бээна следует писать, пожалуй, тоже с маленькой буквы, чтобы, во-первых, не нарушать семейную субординацию, а во-вторых, не выходить за рамки общепринятого у нас демократизма.
      То есть не Первая Женщина Комбината, а просто первая женщина.
      Точнее, просто женщина.
      Еще точнее, простая баба.
      Так вот, значит, Бээн провел тот самый уик-энд, то есть - по-нашему если выходной, на расширенном выездном заседании, которое стало доброй традицией с тех самых пор, как началась ударная, хотя и неплановая, стройка птичника в Смородинке.
      Выходит, как представлял себе Гей, получалась такая расстановка, имевшая, можно сказать, международный характер.
      Один Президент, катаясь на лошадках неподалеку от своего ранчо, вынашивал убийственную для человечества идею ударной программы создания рентгеновского лазерного оружия космического базирования.
      Второй президент ломал голову над тем, чтобы накормить яйцами и птичьим мясом жителей Лунинска, прежде всего коллектив Комбината, вроде как детей своих.
      - Я им должен дать хэм энд эгс! - говорил он с пафосом, переняв у Гея заморское слово.
      Гею нравился этот пафос, хотя он и поправлял Бээна:
      - Без ветчины и колбасы - это уже не хэм энд эгс...
      На что Бээн резонно ему отвечал, что суть не в названии, была бы яичница.
      И в этом смысле Бээн был глубоко прав, наверно.
      Такие дела.
      Стало быть, вот ради этого блюда, как там его ни называй, Бээн и назначал на каждый уик-энд выездную расширенную планерку, отчего про эти уик-энды можно было сказать, положа руку на сердце, что они удавались на славу.
      Хотя и не все было замечательно.
      То есть далеко не все.
      Точнее, как считал Гей, все было отнюдь не замечательно.
      А причина одна, как считал Бээн.
      Нерадивость иных товарищей, наделенных, к сожалению, определенной властью.
      Даже не то чтобы нерадивость, поправлял он себя, а хроническое недопонимание поставленных перед ними задач.
      Ну ладно, мысленно как бы возражал ему Гей, - собираясь сказать и вслух, но уже после планерки, конечно, - их еще можно понять, этих нерадивых товарищей, когда возникает нехватка цемента, арматуры, швеллерных балок и тому подобного дефицитного материала. Но неужели в округе Смородинки нет хорошей питьевой воды? Дело дошло до того, что в этот раз на планерке заслушали выступление врача студенческого строительного отряда, который привел данные анализа питьевой воды из бочки, к питью, увы, непригодной, как заявил врач. Да и участились перебои с подвозом хлеба, как сказал командир эсэсо, то есть студенческого строительного отряда.
      Ни хлеба, ни воды.
      Вот уж нерадивость так нерадивость!
      Безответственность.
      Халатность.
      Или как там это еще называется.
      Из рук вон плохое руководство стройки, как тут же сказал Бээн.
      Сказал, разумеется, гневно.
      То есть он просто сказал:
      - Бардак.
      Хотя он с удовольствием бы произнес другие слова:
      - Диалектика жизни...
      И вот когда Бээн сказал: "Бардак", он поискал взглядом куда-то запропастившегося директора совхоза "Рассвет", которому было поручено курировать ударную стройку птичника, потому что птичник, в конце концов, вместе с будущими новоселами, то есть курами, и снесенными ими яйцами, число которых по проекту исчислялось миллионами, должен был влиться в основное хозяйство совхоза, пока, к сожалению, незавидное.
      - А где Петухов? - как бы стараясь сдержать свой гнев, спросил Бээн.
      Приближенные люди Петухова робко ответили, что Петухов отсутствует по причине болезни горла. Бедолага совсем охрип.
      - Допелся... - мрачно сострил Бээн и посмотрел на Гея, точнее, на блокнот в его руках, то ли прося записать эту меткую остроту, то ли прося не записывать ее.
      Гей знал, что вообще-то, во всяком случае, в другое время и в другой обстановке, Бээн весьма уважительно относился к незаурядным, как он говорил, вокальным данным директора совхоза.
      Бээн был натурой песенной.
      Более того, он слыл как бы даже меценатом.
      Благодаря чему и завязалась в свое время дружба Гея с ним.
      Между тем Гей заметил, что кое-кто, посмелее кто, не то чтобы хохотнул, но все же изобразил якобы смеющееся лицо, особенно если сидел во втором ряду, за чьей-то спиной, вне поля зрения Бээна, как говорил Гей о таких заднескамеечниках, изображавших из себя как бы оппозицию Бээну, однако на самом деле норовивших отсидеться в тени молчком.
      Грустным тут стал Бээн.
      Загрустишь поневоле.
      Ты едешь сюда, за добрую сотню километров, вместо уик-энда, то есть выходного дня, устраиваешь тут заседание, никаких сил своих не жалеешь, а директор совхоза не соизволил явиться на эту выездную планерку, хотя мог бы и без персональной машины обойтись - на окраине Смородинки и заложили птичник-то.
      Не прощал, не оставлял Бээн без внимания такое неуважительное к себе отношение и умел, имел немалый опыт напомнить обидчикам об их плохом воспитании, возможностей для этого у Бээна было много, но тут, Гей заметил, не то чтобы пасовал Бээн, а проявлял несвойственную ему выдержку.
      - Да-а... - только и сказал Бээн.
      А ведь это, по сути, не его дело - проводить тут планерки.
      Строить птичники.
      Механизированные коровники.
      Овцекомплексы.
      Что там еще?
      Ямы силосные.
      Парники.
      Да и сено косить.
      Убирать с полей овощи.
      Ведь он еще и основную продукцию должен давать государству - разные металлы, Гей предпочитал не упоминать, какие именно, точнее, упоминать было можно - медь, свинец, цинк и так далее, включая, естественно, редкие, об этом во всех газетах писали, но вот цифры называть - это Гею казалось уже излишним, точнее, сам Бээн приучил его к такой скромности.
      И вот как бы в порядке шефской помощи селу, которое в последние годы пострадало от капризов погоды, Бээн и взял на себя эту нелегкую миссию быть своеобразным прорабом той или иной стройки для села.
      Не президентом - прорабом.
      Великий этот парадокс, по мнению Гея, был главным движущим моментом маленькой истории маленького края, центром, столицей которого был Комбинат.
      А другой парадокс, как говорил Гей, парадокс жестокий, каннибальский, состоял в том, что один президент созидал даже во время уик-энда, чтобы у людей всегда был хэм энд эгс, хотя и без ветчины, а другой Президент во время уик-энда вынашивал идею "звездных войн". Такие дела.
      Гей постоянно думал об этом, как бы пытаясь найти выход.
      Время от времени он раскрывал свой блокнот и пытливо разглядывал маленькую цветную фотографию.
      Копирайт. Рон Масарос.
      Изображение Президента и Первой Леди с черной собакой возле жердей на фоне зеленой лужайки, на которой у дерева, перед кустами на холме, стоял белый домик, довольно скромный.
      Негра с прохладительными напитками и Физика с Кинозвездой на этой фотографии не было.
      Как, впрочем, и на других, которые лежали, как закладки, в блокноте.
      Этих троих Гей просто-напросто выдумал.
      Копирайт.
      Хотя, вероятно, они существовали в действительности.
      И не только они.
      Занимаясь этим посторонним на первый взгляд для выездной планерки делом, Гей, разумеется, ни на секунду не терял из виду Бээна.
      В перерыве Гей решил подойти к нему и показать фотографию Президента и Первой Леди.
      Гею хотелось знать, что думает Бээн о космической новинке Эдварда Теллера.
      И вообще обо всем таком.
      Кроме того, разумеется, Гей при случае хотел спросить Бээна, как бы между прочим, с чего же, по его мнению, все началось и чем все кончится.
      Не мог Бээн всего этого не знать.
      Огромный был у Бээна опыт.
      Бээн годился Гею в отцы.
      И вот как раз отца у Гея не была.
      А иногда просто необходимо, чтобы у человека был отец.
      Вроде как первый оборонительный эшелон.
      И Гей доверял Бээну.
      Может, почти как отцу.
      И надеялся на него.
      Может, и зря.
      И хотя отчетливо понимал, сколь наивно его желание получить ответ на эти свои злополучные вопросы именно от Бээна, удержать себя от соблазна уже не мог.
      Алина положила журнал на столик.
      И подошла к Гею.
      Он почувствовал себя кроликом.
      Перед ним был изящный удав.
      В прелестной розовой шкуре.
      Она коснулась его лица ладонями.
      Она охватила его лицо ладонями.
      Ее ладони были прохладны.
      Вначале он испугался, а потом вдруг подумал: "Как жаропонижающее средство" - и мысленно сказал себе, что, как бы там ни было, он хорошо контролирует эксперимент.
      Ее ладони гладили его щеки.
      Ее ладони вдруг стали горячими.
      Просто пылающими.
      Гей на мгновение замер, сомкнул глаза, сгорая на этом чудесном костре, но тотчас, как утопающий, судорожно схватил кисти рук Алины, спасительно отрывая от своего лица ее ладони.
      Впрочем, сравнение с утопающим, скажет себе Гей позднее, было тут весьма неточным, ибо сам Гей поступил в эту минуту вопреки инстинкту природы, которая, увы, жаждала огня, исходившего от пылающих рук женщины.
      - Так мы с вами никогда не поймем, с чего же все началось и чем все кончится, - успокоившись, произнес он усмешливо минуту спустя.