Самосожжение

      Гей взял со стола видеокассету с записью.
      Между тем на экране телевизора под музыку показывалась тайная загадочная жизнь людей.
      Впрочем, жизнь Адама и Евы уже давно перестала быть загадкой, еще раньше утратив, само собой разумеется, и всякую тайну.
      Гей понимал, что в его книге рано или поздно должен был возникнуть вопрос уже как бы философского характера:
      С ЧЕГО ЖЕ ВСЕ НАЧАЛОСЬ?
      Его частенько подмывало задать этот вопрос Бээну, своему Большому Недругу, можно даже сказать - Большому Неприятелю, хотя сам Бээн, Борис Николаевич, называл себя чуть ли не самым большим другом Гея, земляком, соратником, ну и так далее. Конечно, когда бывал в особом настроении, состоянии ли, как лучше сказать...
      Но Гей все откладывал, временил, не спрашивал Бээна о том, с чего же, по его мнению, началось это напряженное положение в мире, свистопляска эта. Вопрос, в общем-то, был риторическим. Каждому советскому человеку ясно, что все началось с того, что американцы объявили нам сначала войну холодную, идеологическую, а теперь грозятся войной звездной, физической, последней в истории человечества. И Бээн вправе был выбрать ответ самый короткий...
      Впрочем, каждый мог ответить на этот вопрос по-своему.
      Адам, например, был уверен, что все началось с бездуховности. Точнее, с постепенной потери духовности Евы, а может, и самого Адама, они оба, скорее всего, стали вести бездуховный образ жизни, они слишком долго боролись за право жить по-человечески, а потом сломались - и теперь уже боролись не с каким-то реальным социальным злом, которое не давало им возможности жить по-человечески, а грызлись между собой, как говорил их младший сынишка, собачились, но считалось, что каждый из них утверждает свое собственное Я и этот процесс имеет как бы духовную основу, и Адам как ученый называл все это внутривидовой борьбой. На самом же деле все обстояло куда как просто. Ева роман завела. Именно так это называется. Как, скажем, купила щенка. Причем купить даже плохонького щенка нынче гораздо труднее, чем завести роман, пусть даже хороший.
      И создатели фильма "Адам и Ева", желая как можно скорее приучить к этой прогрессивной мысли самого отсталого в духовном развитии зрителя сразу же дали роскошную сцену встречи любовников.
      Бедный Шекспир! Знаток интимной жизни своих современников, он думал, наверно, что показывает ее в гениальных пьесах во всей мыслимой полноте.
      Гей выключил телевизор и бегом спустился в холл.
      - Мне нужно срочно позвонить в Братиславу!..
      Портье отметил, конечно, возбуждение Гея, но отнес это, возможно, к эмоциональному воздействию местных достопримечательностей. Днем портье дал ключ от номера этому вежливому, прилично одетому советскому туристу, и турист был тих и спокоен, только немного как бы рассеян, однако поблагодарил портье кивком и улыбкой. А к вечеру, стало быть, местные достопримечательности сделали свое доброе дело. И теперь портье, как бы деликатно не замечая возбужденного состояния гостя, одетого в джинсы и пуловер, ответил по-русски, но предельно доброжелательно, как может ответить портье "Гранд-отеля" в Высоких Татрах:
      - Очень сожалею, пан, но связи с Братиславой не будет до утра. Говорят, повреждение на линии. - И, помолчав, глядя на столбенеющего Гея, портье добавил еще мягче и сердечнее: - От имени фирмы "Чедок" приношу пану извинения...
      Как потом выяснилось, портье не лгал. Телефонной связи в тот час действительно не было.
      Другой на месте Гея отнес бы и этот момент, как и сцену самосожжения, к странной игре неких мистических сил, как если бы они существовали на самом деле, но Гей всегда был реалистом, социологом.
      Неожиданно для себя Гей направился вслед за новобрачными в маленькую деревянную церковь, стоявшую вблизи "Гранд-отеля".
      Нельзя сказать, чтобы Гей был верующим человеком. То есть он считал себя в определенном смысле верующим, но отнюдь не набожным, конечно. Верующим, как говорил он Алине, в разум, добро, надежду. И что-то подействовало на него во время обряда венчания. То ли отрешенно-вдохновенные лица Адама и Евы, как назвал он мысленно жениха и невесту, то ли чинная торжественность их родственников и друзей, а может, бесхитростные, но такие сердечные слова пастыря, речитативом обращенные к новобрачным под аккорды органа.
      Как ни странно, молодожены оказались не такими уж молодыми, возможно, одного возраста с Геем и Алиной, ему - за сорок, ей - около сорока, и Гей вдруг представил себе, что венчают его с Алиной. Ситуация, конечно, нелепая, но у Гея комок подкатил к горлу, когда новобрачные опустились на колени и вслед за пастырем стали повторять слова клятвы. Они клялись быть друг с другом и в благоденствии, и в несчастье...
      Неужели и после этой клятвы, подумал Гей, торжественной благородной клятвы, исполненной любви друг к другу, Адам и Ева, народив детей, придут к тому же, к чему рано или поздно приходят, как он знал по своей работе, едва ли не большинство современных Адамов и Ев, и кто-то из них далеко не в прекрасный момент скажет как бы уже и не в сердцах, а вполне осмысленно, решение: "Иди оно все к черту!.." - неужели скажет?
      Стоя у входа в церковь, Гей размышлял о том, что даже угроза ядерного уничтожения всей жизни на земле, вероятность которого возрастает с каждым годом, не делает иных людей умнее. Семьи, хорошие семьи преждевременно умирают не столько от быта, как считали иные социологи, сколько от внутривидовой борьбы, как называл Гей этот странный и страшный процесс, который был столь же необратимым, как и распад ядерной энергии.
      Ему стало тревожно.
      Нельзя сказать, что это было редкое для него состояние, но там, в церкви, чувство тревоги возникло так внезапно и сильно, более того, настолько не вязалось с умиротворенным обрядом венчания, что Гей невольно оглянулся, как бы отыскивая причину этой тревоги прямо здесь же, в церкви.
      Возле двери, за его спиной, стояла какая-то шатенка в розовом платье. И смотрела на него. То есть в этом ничего странного не было, она могла посмотреть на него в тот момент, когда он обернулся, но Гею показалось, что эта молодая женщина смотрела ему в затылок уже давно, с самого начала обряда венчания.
      Впрочем, Гей входил в церковь последним и встал позади всех.
      Откуда и когда она тут появилась, эта шатенка в розовом?
      Бог ты мой, прошептал Гей, как же она похожа на Алину...
      Теперь уже все, что происходило возле алтаря, привлекало внимание Гея куда меньше, чем шатенка в розовом у входных дверей.
      Гея подмывало подойти к ней и спросить хоть о чем-нибудь, чтобы еще и голос услышать - наверно, мягкий, грудной, ласковый. И увидеть ее глаза совсем близко. И понять, может быть, отчего ему вдруг тревожно стало в самый неподходящий для тревоги момент.
      Да, он размышлял отнюдь не о веселом - в частности, о скоротечности современных брачных союзов, от чего страдают не только дети. Однако мысли эти были для него совсем не новые, он уже как бы давно к ним привык, и они вызывали, скорее всего, чувство боли - застарелой, непроходящей, самой неприятной.
      Что же встревожило его теперь?
      Гей уже совсем было решился подойти к шатенке в розовом, даже предлог нашел - спросить о том, первым ли браком венчаются жених и невеста, - но, обернувшись, увидел, что возле двери шатенки нет.
      Куда она девалась? Не могла же она выйти из церкви, не дождавшись конца обряда венчания!
      Между прочим, сказал себе Гей трезво, по другую сторону двери, как бы охраняя шатенку в розовом, кажется, только что стоял усатый угрюмый мужчина, тоже будто наблюдавший со стороны обряд венчания.
      Куда он-то исчез?
      Ушел вместе с шатенкой?
      Может, и ему вдруг тоже тревожно стало и он решил заглянуть близко в глаза незнакомец красивой женщине, чтобы еще и голос ее услышать, возможно, мягкий, грудной, ласковый?
      Гей вернулся в отель.
      По привычке, как это бывало дома, он от порога прошел к телевизору и включил его, а сам сел за стол, спиной к экрану.
      Дома старый "Рекорд", который они с Алиной купили в шестьдесят восьмом году, нагревался, оживал бесконечно долго, и Гей обычно успевал забыть про него к тому моменту, когда возникал звук и что-то появлялось на экране. Сидя за столом, спиной к телевизору, он перебирал исчерканные страницы своих рукописей и вроде не прислушивался к тому, что происходило на экране, но вдруг резко вставал и выключал телевизор, даже не глянув на экран, а бывало, что тут же бросал работу, поворачивался вместе со стулом и прикипал взглядом к экрану. Его особенно волновали репортажи из Никарагуа, ЮАР, Афганистана... да мало ли нынче было так называемых горячих точек! Их правильнее было бы называть горящими. Но, разумеется, Гея не только политика интересовала. Иной раз и фильм хороший покажут. Может быть, и о любви. Как говорилось в начале этого фильма про Адама и Еву, о величайшем из всех человеческих чувств, которое тоже создает немало точек, не только горячих, но и, увы, горящих.
      Как раз такая сцена и была. Экран телевизора "Сони", стоящего в номере "Гранд-отеля", засветился моментально, и Гей не успел написать ни строчки.
      Это был артиллерийский дуэт.
      Именно так сказал бы Гошка, вернее, написал бы из армии, применяя к гражданской жизни военные термины.
      Гей сразу понял, что этот Адам был уже не тот незаконный Адам, то есть любовник, хахаль, который участвовал в сцене полового акта в начале фильма, а вполне законный Адам, то есть муж Евы.
      Поэтому они выясняли свои отношения довольно грубо, будто новобранцы, как написал бы Гошка.
      Точнее, Адам вел дознание, как сказалась на их отношениях перемена цвета волос у Евы.
      - Когда я впервые встретил тебя, ты была блондинкой, - взволнованно говорил этот законный Адам, интуитивно чувствуя, что вокруг него творится полное беззаконие. - Я отчетливо помню, что полюбил блондинку! А теперь ты стала фиолетовой! И все почему? Да потому, что Эндэа сказал однажды, что тебе пошел бы фиолетовый цвет волос. Я сам, своими ушами слышал! - сорвался Адам на фальцет.
      - Какая чепуха! - снисходительно сказала Ева, накручивая волосы на бигуди, похожие на портативные реактивные установки. - Стала бы я из-за мужчины перекрашиваться...
      Ева была, судя по всему, убежденной феминисткой, достигнувшей многого на поприще эмансипации женщин.
      А Эндэа, как нетрудно понять, был Незаменимый Друг Адама, то есть друг всей его семьи. Этого незаменимого друга так и звали. Сокращенно. Для удобства произношения. И вот этот самый Эндэа и был тот незаконный Адам, который участвовал в сцене полового акта - не как статист, разумеется, а как главное действующее лицо.
      - Интересно получается! - кипятился законный Адам. - Я тебе говорю: "Не люблю крашеных, просто терпеть не могу!" - но ты как ни в чем не бывало изменяешь свой цвет волос. Будто нарочно. При этом заявляешь, что я разлюбил тебя.
      - Господи, ну при чем здесь волосы?! - патетически воскликнула Ева, блеснув бигуди, будто выстреливая в Адама из своих портативных реактивных установок.
      - Да? - не поверил ей Адам. - А если я пойду сейчас в парикмахерскую и постригусь наголо, обреюсь под Тараса Бульбу, что ты мне скажешь?
      - Ничего.
      - И сбрею усы!
      - Ради бога.
      - Но ты же говорила, что с усами я тебе нравлюсь больше... - совсем упал он духом.
      - Я тебе этого не говорила. Ты меня с кем-то путаешь.
      Потрясенный Адам некоторое время молчал, но открывал и закрывал рот, как после контузии, а затем, признав свое поражение, предпринял последнюю попытку вернуть себе если и не высоту в квадрате Супружества, как сказал бы Гошка, то хотя бы маленький окопчик под этой высотой, где можно было бы отсидеться до нового штурма.
      - Хорошо, - сказал Адам как бы смиренно, - представь себе такую ситуацию... Сейчас вот я тоже наведу марафет, - он сделал рукой замысловатое движение, которое должно было имитировать подготовку Евы к тайному рандеву, и уеду этак денька на два к Бобу Растиньянцу, на взморье, там у него вилла, корт, бассейн... он давно меня зовет, хочет отыграться в теннис... Естественно, компания соберется, конец недели, уик-энд, гёрлс, у него всегда, говорят, навалом девочек... выпивка, танцульки, то-се... и как тебе это понравится?
      Он замер, полагая, что Ева сражена теперь наповал.
      Наконец-то одумается!
      Представит себе хоть раз, что творится с ним, ее законным Адамом.
      И пусть не упадет ему в ноги - он противник такого средневекового ритуала! - но ласково попросит прощения за то... за что же именно?
      Адам готов был проявить известную деликатность... достаточно и того, если Ева просто-напросто скажет ему, что теперь они снова будут вместе повсюду, как прежде.
      Ева накинула на голову косынку, будто накрыла чехлом свои портативные реактивные установки.
      Это был долгожданный мир!
      И Ева сказала великодушно:
      - Пожалуйста! Можешь ехать на взморье к Бобу Растиньянцу. И вообще куда угодно. - И тут, презрительно глянув на Адама, она поняла, что переборщила. Конечно, если ты будешь себя вести точно так же, как и я... - добавила она снисходительно. - То есть безупречно!
      И Адаму, кажется, плохо стало.
      Как и всякому тяжелораненому.
      И режиссер, тоже великодушно, сделал затемнение кадра, посредине которого были рыбьи, навыкате, глаза Адама.
      Но если быть исторически точным, сказал себе Гей, то ВСЕ НАЧАЛОСЬ с безумной идеи одного маньяка, шизофреника, параноика, ну и так далее.
      Впрочем, современная история знала множество маньяков, шизофреников, параноиков, ну и так далее.
      Март 1948 года. США. Правительство Трумэна - президента, отдавшего приказ об атомной бомбардировке Японии. Меморандум No 7 Совета национальной безопасности:
      Разгром сил мирового коммунизма, руководимого Советами, имеет жизненно важное значение для безопасности Соединенных Штатов.
      Соединенные Штаты уже в конце 1945 года имели 196 атомных бомб. 196 Хиросим!.. Советский Союз в это время еще не сделал свою атомную бомбу.
      3 сентября 1949 года. Советский Союз провел испытание атомного оружия.
      31 января 1950 года. США, Заявление президента Трумэна:
      Я предписал Комиссии по атомной энергии продолжать работу над всеми видами атомного оружия, включая водородное.
      1 ноября 1952 года. Атолл Эниветок в Тихом океане. США осуществили испытание водородного устройства.
      20 августа 1953 года. Сообщение ТАСС:
      На днях в Советском Союзе в испытательных целях был произведен взрыв одного из видов водородной бомбы.
      Мнение консультантов из Комиссии по атомной энергии США: "Советский Союз взорвал не громоздкое экспериментальное устройство, а транспортабельную водородную бомбу".
      США. Решение правительства форсировать разработку межконтинентальных баллистических ракет.
      СССР, 4 октября 1957 года. Осуществлен запуск первого в мире искусственного спутника Земли.
      Ну и так далее.
      Гей проследил ход событий вплоть до наших дней, когда президент США Рональд Рейган, не без участия атомного маньяка, шизофреника, параноика Эдварда Теллера, принял "Программу "звездных войн". Об этой "стратегической космической оборонной инициативе" стало известно 23 марта 1983 года.
      Такие дела.
      Гей перелистывал свои записи, выдержки из газет и журналов и наспех набрасывал черновой вариант книги.
      Оборонная инициатива...
      Гей подумал, что ничего более чудовищного по каннибальской казуистике невозможно себе представить.
      Он решил использовать слово инициатива при составлении своих таблиц, которые разоблачали бы, естественно, американский империализм.
      Гей все же решил досмотреть видеозапись.
      Президенты сидели по обе стороны от камина.
      Огонь горел ровно, как символ покоя, ну и так далее.
      Огонь, который только что сжег человека, теперь как бы гарантировал человечеству несколько минут относительной безопасности...
      - Мы были бы не правы, - задумчиво произнес молодой президент, - если бы во всем обвинили только оператора с репортером или комиссариат, который почему-то не среагировал на уведомление директора программы новостей.
      - Да, пожалуй, - без охоты согласился старый президент.
      Молодой президент сказал с пафосом:
      - Но представьте себе, что вместо одного человека сгорят, причем почти мгновенно, миллионы людей! Дети, женщины, старики... А миллионы других людей при этом будут обречены на мучительную медленную смерть, такую же, какая ждет, вероятно, Гея.
      Старый президент увел взгляд в сторону. Возможно, он спрашивал себя, достаточно ли надежны те убежища, которые были сооружены в его стране. Старый президент, хотя и прожил долгую жизнь и видел многое, впервые волей-неволей смотрел сегодня, как горит живой человек. Признаться, это было страшно. Но куда страшнее было представить себе ядерную войну, которая, как знать, покончит со всякой цивилизацией человечества, а может, и с человечеством вообще.
      В глубине души старый президент не раз ужасался, мысленно представляя себе такую картину, но тем не менее он был ярым сторонником невиданного по своим масштабам ядерного вооружения. Никто, ни один президент его страны не отличался такой противоестественной, казалось бы, одержимостью. Однако старый президент говорил везде и всюду, что он является противником ядерной войны, как, впрочем, и всякой.
      - И я спрашиваю теперь самого себя, - произнес в это время молодой президент, - где же логика нашей мировой политики? Неужели мы и в самом деле уверены, что сохранить мир, не допустить ядерную катастрофу можно только с помощью супермощных ядерных средств массового уничтожения людей?
      - Да, но как тогда защитить нашу социальную систему? - спросил старый президент как бы самого себя. - Идейные противники стремятся навязать нам свое представление о человеческом обществе...
      - Нельзя навязать то, что не имеет жизненной основы.
      - Навязать можно с помощью силы.
      - Кажется, для наших стран такой угрозы нет...
      - Только потому, что мы сильны!
      - Мы... - повторил молодой президент. - Кто именно? Лидеры, которых поддерживает мощный государственный аппарат, или народ?
      - Все вместе.
      - Позвольте усомниться... Сегодняшний случай доказывает как раз обратное. Народ выражает нам свой протест. В самом деле, все ли мы знаем о воле народа, который представляем?
      - Воля народов проявляется во время голосования. Народ знает программу будущего лидера.
      - Голосование, увы, подчас ни о чем не говорит. Сказываются известные манипуляции. Демагогия и заданность предвыборных мероприятий, например. Традиционная инертность избирателей, наконец. Невозможность выбора действительно достойного кандидата, который бы устраивал большинство народа.
      - Это намек?
      - Нет. Общее рассуждение. Которое годится, возможно, не для всех стран.
      Старый президент посмотрел на часы:
      - К сожалению, время уже позднее. Благодарю вас за сегодняшний звонок. Надеюсь, в следующий раз мы продолжим нашу беседу.
      - Будем надеяться, - сказал молодой президент, - что поводом к ней послужит случай не такой экстремальный.
      И президенты пожелали друг другу спокойной ночи.
      Нет, в глазах президентов акт самосожжения Гея не стал венцом победы над человеческой глупостью и политическим эгоцентризмом, который называют еще и гегемонизмом.
      Ибо в мире не произошло никаких существенных изменений.
      Впрочем, такая оценка была бы неточна. Изменения, и вполне определенные, произошли даже во время этого короткого диалога президентов. Обе страны, которые они возглавляли, успели за считанные минуты обзавестись новыми ядерными средствами, именно так это называется.
      Он решил написать Алине письмо, хотя знал, что письмо придет в Братиславу позже, чем он сам туда вернется, поэтому в почтовый ящик его и бросать не стоило, а, следовательно, и писать.
      И тем не менее Гей сел за письмо.
      "Так с чего же все началось?" - написал Гей без всякого обращения, будто вовсе и не Алину имел в виду, а одну из социологических проблем.
      И до того назревшей, по его мнению, была эта проблема, так хотелось ему рассказать о ней Алине, которая была первым читателем всех его социологических опусов, что он и не заметил, как расправился с этой проблемой на двух страничках. Получилась аннотация будущей книги.
      Однако последняя, заключительная, фраза вдруг ускользнула от него. Все никак не давалась ему. Точнее, фраза эта представлялась какой-то сложной, тоже чуть ли не философской, и Гей решил, что сейчас, в таком тревожном состоянии, за эту фразу лучше и не браться, да и все равно она повиснет в воздухе, потому что письмо не дойдет вовремя до адресата.
      Злясь на себя, Гей спустился в ресторан и в пустом зале, хотя и уютном, освещенном ровным неярким светом старых канделябров, сидел как на иголках, не понимая, зачем он здесь, и настороженно поглядывал на дверь, будто поджидая кого-то, но отнюдь не переводчицу.
      Впрочем, он уже знал, что ему хочется еще раз увидеть шатенку в розовом.
      Скорее всего, именно в этом зале, в дальнем углу, в нише, где стояли на столах незажженные свечи, и будет свадебное застолье.
      Гей вздрогнул, когда к нему подошла официантка, по сути дела, почти тотчас, едва лишь он сел за стол.
      - Просим пана...
      Она с вежливым вниманием уставилась на него, приготовив блокнот. И Гей, уводя взгляд в сторону, тихо попросил принести стакан кефира, заранее переживая тайные насмешки и полагая, что ему откажут, как водится в наших ресторанах и кафе, хотя и предельно вежливо, скорее всего, как водится в ресторанах здешних.
      Однако официантка с бесстрастным видом черкнула карандашом в своем блокноте и чинно ушла, будто унесла самый крупный заказ за всю историю ресторана, и вернулась почти сразу же, изящным жестом поставив перед Геем стакан с кефиром, как если бы это был не кефир, а фирменный дорогой напиток, который держали сто лот в подвалах "Гранд-отеля" для такого редкого случая, как посещение отеля самим Геем.
      Он посмеялся над собой и выпил кефир маленькими глотками, все так же напряженно поглядывая на входную дверь.
      Увы, свадебная компания не появлялась.
      Гей поставил на стол пустой стакан, и официантка дала ему счет невероятно ничтожный для роскошного ресторана вечерний счет, а потом, разумеется, вполне натурально и даже с улыбкой поблагодарила пана, хотя пан, уже от растерянности, не дал ей на чай ни одной монетки достоинством пусть бы в пять или десять геллеров, на которые, впрочем, не купишь и спичечный коробок.
      Гей был зол на себя пуще прежнего.
      Но и в холле никого не было, кроме портье и швейцара.
      И Гей решил постучаться к переводчице, чтобы, соблюдая обычай, утвердившийся во время поездок наших людей за рубеж, в братские, разумеется, страны, пригласить ее на чашку растворимого кофе, к себе в номер, от чего, пожалуй, она не откажется.
      Однако уже возле двери номера, в котором остановилась переводчица, Гея потянуло за стол, и, хотя очерк не был его профессиональным жанром, он как бы даже с нетерпением пошел в свой номер, чтобы еще раз полистать блокнот с последними записями, а заодно и письмо Алине перечитать.
      Ему хотелось прикинуть, как же все-таки будет выстраиваться очерк, точнее, книга. Он пытался представить себе, как было дело много лет назад, еще до первой мировой войны, когда Ленин частенько бывал в Татрах и размышлял впрочем, он всегда об этом размышлял - о революции в России и последующих за ней событиях.
      И стоило Гею войти в свой номер и увидеть на столе разбросанные странички, как он тотчас же понял, какой должна быть концовка письма Алине.
      Торопливо, стоя, словно боясь, что его перебьют, он черкнул всего одну фразу:
      "И чем же все это кончится?.."
      Кавычек в письме, естественно, не было, но многоточие - было.
      Уж не в нем ли и ключ? - с усмешкой подумал Гей.
      Настроение у него опять изменилось.
      Даже эмблема отеля, желтовато-зеленая гряда Высоких Татр, которая была на бумаге, использованной Геем для письма, вдруг стала казаться ему зловещей.
      Нагромождение неведомого, безрадостного.
      Горы становятся вдруг раскаленно-красными, потом черными, серыми...
      Цвет пепла.
      Такого цвета была Хиросима, когда стихли пожары.
      Как в насмешку над всем живым, первую атомную бомбу американцы назвали ласково, будто ребенка:
      МАЛЫШ
      Сколько японских ДЕТЕЙ погубил американский МАЛЫШ?
      Гей дорого бы дал за возможность узнать, что сейчас происходит с Алиной.
      Его жестокое любопытство?
      Нет, конечно, не праздного интереса ради хотел он знать, что творится теперь с Алиной.
      Ему казалось, что он смог бы понять, каким будет, хотя и частичный, наверно, далеко не полный, ответ на сакраментальный вопрос: "Чем же все это кончится?" - ибо любой ответ на вопрос "С чего же все началось? ""уже не играл, пожалуй, практической роли.
      Гей сел к столу и долго был неподвижен, глядя на странички письма в желтом круге света от настольной лампы.
      Но он видел нечто такое, чего не было в этом письме, адресованном Алине.
      Итак, человек сжег себя.
      Как говорят и пишут, ушел из жизни.
      Чтобы миллионы других людей продолжали существовать.
      В сущности, этот человек мог бы еще жить и жить, ничто ему пока не угрожало, а если бы однажды, далеко не в прекрасный момент, он сгорел бы в ядерном, пепле вместе с миллионами других людей, то это было бы для него куда менее мучительно.
      Может быть, он сгорел бы во сне, даже не успев открыть глаза.
      Лежал человек в постели, возможно, и не спал вовсе, не видел какие-то тревожные сновидения, от которых даже у спящего болит сердце, а, напротив, бодрствовал, занимался любовью с любимой женщиной и в безмятежном, расслабленном, счастливейшем, как говорят и пишут, состоянии, откинувшись на руку любимой, вдруг перестал существовать, моментально испарился в полном смысле этого слова, даже не успев осознать, что над ночным спящим городом взорвалась ядерная бомба.
      Может, он и успел бы отметить ярчайшую небесную вспышку, пробившую плотные шторы, но ни догадаться, что это ядерный взрыв, ни почувствовать, что в мгновение ока стал слепым, ни ужаснуться тому, что радиация уже обрекла его на гибель, человек никак не успел бы.
      Потому что в следующий миг адское пекло, хлынувшее с небес на землю, превратило его в невидимые атомы и молекулы.
      Ничто не исчезает бесследно, учат нас великие законы физики, а только переходит из одних видов материи в другие.
      Сначала, еще до царя Гороха, появилась материя в виде человека.
      Точнее, если быть последовательным в полном соответствии с миром природы, то надо сказать, что материя в виде человека появилась далеко не сразу.
      Тут можно было бы долго рассуждать об эволюции, особо остановившись на отряде приматов, то есть обезьян.
      Которые до атомной бомбы, естественно, не додумались.
      Потому что обезьяны знать не знали и ведать не ведали о великих законах физики, точнее, о политике.
      И вот когда эта самая эволюция, помноженная на цивилизацию, достигла своих вершин, когда человек вроде бы перестал быть обезьяной и постиг наконец-то разные великие законы, став богом и царем над самим собой, он вдруг начал творить элементарное беззаконие, овладев самой непостижимой и самой разрушительной материей - ядерной бомбой.
      Которая должна перевести материю человека в другой вид, тоже непостижимый, хотя и как будто изначальный. В атомы и молекулы. Такие дела.
      Стало быть, круг замыкается.
      С чего природа начала, тем и заканчивает, норовя превратить цветущую в результате эволюции Землю - как говорят и пишут - в покрытую пеплом безжизненную планету вроде Луны.
      Веселенькая метаморфоза!
      Человек только что дал жизнь плоти, новому человеку от желанной женщины, может быть, даже успел осознать это историческое, как знать, событие, момент зачатия будущего гения - музыканта, художника, изобретателя, и тотчас перешел в своеобразное состояние, в неведомый род материи, превратился в некие атомы и молекулы, компанию которым составили другие неосязаемые атомы и молекулы, только что имевшие облик прелестной женщины, которая приняла в себя семя новой жизни.
      Ум отказывался воспринимать этот закономерный переход одних видов материи в другие.
      Лучше и не ведать об этом чудесном явлении физики.
      И впрямь сатанинская расправа над человеком, даже над тем, который еще не стал и младенцем, а был во чреве матери в зачаточном состоянии.
      Нет, пожалуй, даже сатана, рогатый, хвостатый черт, самое коварное и жестокое в мире природы, познанной и непознанной, даже дьявол из преисподней выглядит милосерднее, чем Президент Великой Страны, который считает возможным из чувства мести отдать приказ о ядерной бомбежке другой страны.
      Гей подошел к окну и глянул на церковь, где он был на венчании.
      В лунном свете мерцал ее крест. Раздался звон колокола.
      Показалось ли ему, что шатенка в розовом на Алину была похожа, или это и в самом деле так?..
      Они с Алиной конечно же не венчались.
      Да и были, ясное дело, неверующими.
      Зато старый воинствующий Президент ходил в церковь как образцовый прихожанин.
      Ага, усмехнулся Гей, может быть, атомы и молекулы, в которые человек превращается с помощью ядерного взрыва, это всего-навсего новый, неведомый ранее даже богу вид человеческой души, которая испокон века отлетала от бренного тела, безмятежно помахивая крылышками?
      Предельно компактная форма, ничего не скажешь.
      И никаких транспортных проблем при так называемом переселении душ.
      Кроме того, модная ныне гипотеза о повторяемости, чрезвычайно обнадеживающая, что и говорить, становится как бы аксиомой.
      Более того, возникает уникальная возможность заменить произвольную повторяемость, цикличность которой, наверно, растягивается на века, прогрессивной поточной технологией повторяемости принудительной с помощью соответствующих сугубо материалистических, отнюдь не метафизических сил.
      Причем будто ненароком слегка сортируются, перемешиваются если уж не атомы, то молекулы во всяком случае, и повторение индивида, оставаясь как бы природным даром, становится строго контролируемым и, соответственно, планируемым процессом.