- Ну, это слишком! А мне нравится предложение нашей очаровательной Алины. По принципу, который она предложила, не мешало бы проводить международные форумы, чтобы каждый из выступающих высказал хотя бы одну, зато ценную мысль, которую запомнили бы все!
      - Не обязательно, чтобы непременно была новая мысль, - важно высказать мнение.
      - Конечно! И вот вам мое мнение. Я считаю, что кандидат на пост президента США от демократической партии Уолтер Мондейл был глубоко прав, когда сказал, что президент Рейган сделал гонку вооружений смертоносно опасной.
      - А мне, честно сказать, был по душе этот симпатяга сенатор Харт, который слишком рано вышел из предвыборной борьбы. Он говорил, что в международных делах вряд ли целесообразно повышать голос и пускать в ход пушки.
      - Да, он здорово однажды сказал! Люди хотят, сказал он, чтобы страна проявляла больше политической и меньше военной активности, чтобы правительство больше работало головой, чем руками...
      Гей вдруг представил себе Бээна.
      Здесь, на вершине Рысы.
      Интересно, что бы ответил Бээн, если спросить его мнение об этом высказывании Харта, которое наделало много шума в Америке?
      Дурацкий вопрос, сказал бы, наверно, Бээн.
      На кой черт ему нужно мнение какого-то американца?
      Разве и так не ясно, что у них там, в Америке, происходит?
      БАРДАК.
      А Бээн предпочитал, конечно, ДИАЛЕКТИКУ ЖИЗНИ.
      Но когда Гей спросил его там, в Смородинке, о ядерно-лазерном оружии Эдварда Теллера, Бээн вдруг выдал совсем новое слово:
      - ЧЕПУХА.
      А когда Гей возмутился, свое доказывать стал, Бээн сказал:
      СИЛЫ МИРА И ПРОГРЕССА НЕ ДОПУСТЯТ.
      И никаких эмоций при этом не выразил.
      Или потому, что знал гораздо больше того, что знал Гей об этой космической новинке сезона, или же потому, что знал гораздо меньше Гея, а то и вовсе ничего не знал.
      Собственно, после этого не имело смысла спрашивать Бээна еще о чем-то.
      Между тем свободный обмен мнениями коллег, как теперь называл Гей участников симпозиума, переходил в спор, что было вполне естественно для такого рода мероприятий.
      Одни говорили горячо, с пафосом:
      ЛЮБОВЬ СПАСЕТ МИР!
      И это, по сути дела, никто не оспаривал.
      Но другие заявляли с не меньшим чувством:
      МИР СПАСУТ ДЕТИ!
      И с этим, конечно, тоже нелепо было не соглашаться.
      Мээн как многоопытный председатель хотел найти золотую середину.
      - Может быть, - сказал он, - надо всем взяться за руки, как предлагал поэт?
      И тогда Алиса воскликнула:
      - Но для этого нужно, чтобы руки были свободными! А ведь наши дети, солдаты, держат в руках оружие!..
      Ее поддержал Гарри:
      - Мой сын, увы, служит в королевских войсках Великобритании, он участвовал в позорной войне на Фолклендах...
      - Это позор!
      - Увы! Точно такие же ребята вторглись на Гренаду. На очереди - Никарагуа. И это далеко не полный перечень. Был Вьетнам, и была Кампучия. Была война Израиля с Египтом, и были события в Ливане...
      - Но и это не полный перечень! - воскликнула Мария.
      - Разумеется. Вся планета в горячих точках, именно так это называется... И я бы, мистер Гарри, написала письмо вашему сыну, состоящее из цитаты, которую я бы взяла из выступления министра Громыко, нынешнего президента СССР, на тридцать девятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Чтобы ваш сын воспринял это как родительское завещание.
      - Что за цитата? - спросил Гарри.
      - Скажу по памяти. В международных делах нельзя! вести себя по принципу что левой ноге заблагорассудится. Вот и ступают по чужим землям кованым солдатским сапогом то левой, то правой...
      - Браво! Это замечательные слова!.. Меня зовут Гашек. Я историк из Вены. Это очень злободневные слова!.. Как важно, чтобы эти слова произнесли и другие государственные деятели и чтобы слова эти не расходились с делом! Неразрывность дела и слова! Именно этот смысл витает сейчас вокруг нас в виде СПАСИТЕЛЬНОГО ОБЛАКА!..
      Мээн постучал карандашом по бутылочке из-под фанты.
      - Товарищи! Товарищи!.. Минутку внимания!.. - Он посмотрел на часы. - Мне кажется, все мы обменялись своим мнением... Я тоже дополню... К тезису ДЕТИ СПАСУТ МИР... - Мээн достал из кармана газетную вырезку. - Наша "Правда"... недавно заметку напечатала. Про то, как душманы издевались над советскими бойцами, которые в плен попали...
      - Хватит, хватит!.. - закричала Алина. - Ну сколько можно?! - И она заплакала.
      Гей метнулся было к ней, но Мээн остановил его.
      - Всем оставаться на своих местах!.. Товарищи! Работа нашего симпозиума подходит к концу, - быстро заговорил Мээн. - Работа была успешной. Мне кажется, что наши коллеги из многих стран мира, - он посмотрел на Гея, - не только на словах проявили свою духовность, но и готовы доказать ее на деле...
      - Да, сэр! - сказал Гарри. - Прямо отсюда я решил поехать в Филадельфию, туда, где был уничтожен дом негритянской секты "Движение", вместе с людьми...
      - А я поеду в Гринем Коммон, в палаточный лагерь мира, чтобы бороться против размещения американских ракет на земле Англии!
      - Я буду бороться за создание безъядерной зоны на Севере Европы, в Скандинавии!..
      Мээн, приложив лист бумаги к спине Гея, торопливо записывал: кто, куда, с какой целью...
      - Товарищи! - сказал он под конец. - Вот мы и нашли истину. Высказались все...
      - Кроме Гея, - промолвил кто-то, и Гею показалось, что это Георгий.
      Давненько не давал о себе знать...
      Но откуда он здесь? - растерялся Гей.
      - А ну-ка, Гей, скажи! - уже и напирал Георгий.
      - Да, - сказал Мээн, - ты у нас остался последним... С кого не сняли маску...
      - Чтобы снять маски, - загорячился Гей, не спуская взгляда с Георгия, надо отменить, по крайней мере, капитализм!
      - Да ладно тебе... - поморщился Мээн. - Давай без демагогии...
      - Причина всего - бездуховность! - сказал Гей.
      - Чего - всего?
      - А всего! И внутривидовой борьбы, и мировых войн - тоже!
      - Значит, бездуховность - явление не только социальное, но и политическое?
      - Да!
      - Ну и... что же теперь делать?
      - Прежде всего, надо помешать уничтожению рода людского. В современном мире это главная обязанность каждого человека, имеющего хоть какое-то воздействие на общественную мысль.
      - Хм, красиво говоришь...
      - Это сказал не я.
      - А кто же?
      - Макс Фриш.
      - Опять этот твой Макс Фриш! Посмотреть бы хоть на него...
      - Я здесь!
      Вперед выдвинулся человек лет сорока в больших роговых очках и с трубкой, правда, незажженной.
      Гей знал, что Максу Фришу, год рождения тысяча девятьсот одиннадцатый, Цюрих, Швейцария, было семьдесят четыре года.
      - Это не вы! - сказал Гей.
      - Это как раз я, - с улыбкой сказал Макс Фриш. - И я в свою очередь хочу прочитать вам одну притчу. Ее написала наша несравненная Алина!
      - Вот как? - удивился Мээн. - Почему же она сама не прочитает?
      - Это понятно, - сказал Гей. - Магия авторитета, имени.
      - Так вот... - Макс Фриш прищурился. - Человек представляет себе так... В одном углу леса жили да были звери, самые разные, и сначала они жили как все другие лесные звери, но потом вдруг выискался один коварный жестокий зверь в этом углу и стал вести себя... м-м-м... не совсем хорошо по отношению к другим зверям своего лесного угла, и в том углу леса наступило лютое время!.. Соседи этих зверей, из других углов звери, даже знаться с ними перестали. Но вот сменилось время, и этого нехорошего зверя не стало, и потомки его вроде бы мирные были звери, а все же соседи с недоверием к ним относились. Более того, страх у них остался и укрепился, усилился даже, потому что потомки того нехорошего зверя хотели бы установить свои порядки во всех углах леса, говоря, что порядки эти - самые хорошие, а те, нехорошие, которые были у их предка, это все в прошлом, об этом и вспоминать но надо. И лес ощетинился! Разбились звери на два лагеря: на Тех и на Других... И каждый стал разводить ядовитых змей - ползающих, летающих и ныряющих, - таких змей, что, если их выпустить на волю, они могли в одночасье уничтожить и Тех и Других, да и лес бы сожрали, всю траву, все цветы, и воду бы отравили своим ядом, и воздух - до того ядовитые были. Такие дела... - Макс Фриш вздохнул. - А на вершине самой высокой горы денно и нощно заседал Вселесной Комитет Зверей по Разозмеиванию, и все звери с надеждой глядели на эту вершину - кроме одного, Самого Главного Зверя, который объявил Крестовый Поход против Других Зверей, полагая, что в Змеиной Войне можно уцелеть, спрятавшись глубоко под землей. О том, как потом выбираться из-под земли в белый свет, который уже не будет белым, потому что его отравят змеи, этот Самый Главный Зверь, как видно, не думал...
      - Ну, все ясно! - сказал Мээн. - Регламент.
      Макс Фриш с недоумением посмотрел на председателя:
      - Разве это имеет значение, когда речь идет о корневых причинах войны, как, впрочем, и других социальных, политических, бедствий, в том числе и бездуховности?
      Мээн посмотрел на Гея:
      - Ты не считаешь, что эта тема уже выходит за рамки диспута?
      - Во всяком случае, все это в пределах политического романа, - сказал Гей.
      Гарри поднял руку:
      - У меня вопрос! Коварный жестокий зверь - это. конечно, Трумэн? Ведь именно Трумэн отдал приказ об атомной бомбардировке Японии!
      - В этой роли хорош был бы и Черчилль!
      - А Гитлер, Гитлер?! Вот кто самый коварный жестокий зверь!
      - А можно, я назову по имени прототип Самого Главного Зверя? - спросила Мария.
      - Да, я тоже его узнала, - сказала Алиса.
      - Это, конечно..? - спросил Гарри.
      - Да, фигура типичная, - сказал Грей де Гриньон.
      - Какой гротеск! - восхитился Гивл Кристл.
      - При чем здесь гротеск? - возмутилась Алина. - Все абсолютно реально!
      - Но разве в образе Самого Главного Зверя не может быть современная женщина? - язвительно спросил Геофил Норт.
      Их голоса слились в нестройный хор.
      - Товарищи, дамы энд господа! - заволновался Мээн. - Прошу соблюдать порядок!
      - Тем более, - сказал Гей, - что Макс Фриш еще не закончил.
      - Да, меня перебили. Ведь я совсем не так хотел закончить свою притчу... Он сунул незажженную трубку в рот и как бы сделал две-три затяжки. - Концовка притчи внушает нам надежду. Дело в том, что совсем недавно в мире появилась новая реальная сила, которая может остановить регресс и бездуховность.
      Мээн открыл было рот, но Гей опередил его.
      - Тут можно многое процитировать, - сказал он, - причем все соответствует моменту, то есть внушает надежду на новую реальную силу, которая остановит регресс и бездуховность. Но я процитирую только вот это место...
      Советский Союз, его друзья и союзники, да, собственно, и все другие государства, стоящие на позициях мира и мирного сотрудничества, не признают права какого-либо государства или группы государств на верховенство и навязывание своей воли остальным странам и народам.
      - Именно этот мудрый тезис я и имел в виду в концовке своей притчи! воскликнул Макс Фриш.
      - Ну что ж, - сказал Мээн, - в таком случае наш симпозиум завершил свою работу весьма и весьма успешно. И я предложил бы, товарищи, взять за основу нашей резолюции, которую мы конечно же примем по традиции, слова этой цитаты.
      Все государства, стоящие на позициях мира... ну и так далее.
      И тут раздался взрыв оглушительный.
      Прямо над ними.
      Мээн рухнул на колени.
      Кто-то из женщин испуганно вскрикнул...
      Рев самолета в тумане возник. А может, подумал Гей, так подлетает ракета. "Першинг" там или какая другая.
      - Смотрите! Смотрите!.. - Алина держала в руках портативный телевизор. Не то "Юность", не то "Сони". - Это же ядерная война!..
      И Гей вспомнил о приказе президента Рейгана.
      Он подошел ближе. На экране была Хиросима. Нагасаки, Или какой-то третий город?..
      Съемка была замедленная.
      Чудовищной силы смерч, который возник после взрыва ядерной головки, сметал на своем пути все - здания, деревья, машины...
      Сметал и сжигал.
      Сжигал и сметал.
      И оставался только пепел.
      Крупным планом успели снять машину. В ней было четыре человека. Семья. А потом все испарились. Вместе со стеклом и резиной. Температура плавления железа выше температуры сгорания человеческого тела. Но в следующее мгновение сгорел и железный остов машины...
      Сердце Америки. Колосящиеся пшеницей поля Канзаса. Город Лоуренс с 50-тысячным населением. Обычный, ничем не примечательный день. Спешит к своим пациентам врач-кардиолог Расселл Оукс. Семья фермеров Далбергов готовится к свадьбе 19-летней дочери Дениз. Дети бегут в школу. Женщина готовится к родам.
      Но все тревожнее звучат теле- и радиосообщения. За каких-то несколько часов Вашингтон развязывает в Европе "ограниченную" ядерную войну.
      Но от нее нельзя спастись и на другом берегу Атлантики.
      С военно-воздушной базы Уайтмэн, что неподалеку от Лоуренса, стартуют "Минитмены". Они нацелены на советские города. Ответный удар неизбежен.
      Над Канзас-Сити взметается страшный гриб. Через несколько секунд проносится сжигающий на своем пути все живое ядерный смерч. И в Лоуренсе, за 40 миль, руины, пожары.
      Тысячи изуродованных трупов. Жуткие сцены гибели людей. Оставшиеся в живых получили смертельные дозы радиации. Они умрут через несколько часов...
      Гей знал, что эта вырезка из газеты "Правда" лежала в Красной Папке. Корреспонденция А. Толкунова из НьюЙорка. Копирайт. А фильм назывался "На следующий день". Телекомпания Эй-би-си. Режиссер Н. Майер.
      - Хватит! хватит!.. - крикнул Мээн, стоя на коленях.
      Он закрыл руками свое лицо.
      Гей увидел, что Мээн плачет.
      "А вот и с него сошла маска..." - подумал Гей, подошел к Матвею Николаевичу и сел рядом с ним на камень.
      Матвей Николаевич долго молчал. Потом тихо сказал:
      - Мне жаль...
      Гей будто не слышал.
      - Мне жаль, - повторил Матвей Николаевич, - что так все получалось... То вверх, то вниз... - Его речь была бессвязной. - Диалектика жизни... Я же в деревне теперь, в Продольном, переехал еще зимой... Бээн убрал меня с Комбината... А теперь говорит, что это именно я завалил цветную металлургию... Дескать, Мээну теперь надо перестраиваться...
      - А Бээну? - спросил Гей.
      Матвей Николаевич убрал с лица ладони.
      Гей, потрясенный, замер.
      Это было лицо старого человека. Матвей Николаевич изменился до неузнаваемости за несколько минут. Пока шла ядерная бомбежка. Его шляпа лежала в ногах, и седые редкие волосы Матвея Николаевича пошевеливал ветерок. Будто на голове покойника. Очки валялись на земле. Глаза Матвея Николаевича, ставшие враз бесцветными, словно покрытые пленкой, смотрели, точнее, незряче уставились куда-то на восток, в ту сторону, откуда солнце могло появиться, если бы не вселенский туман. По морщинистым впалым щекам Матвея Николаевича текли слезы. По сивой щетине. Которая была тоже как на мертвом.
      - А Бээн? - повторил Гей. - Он перестраивается?
      Матвей Николаевич и теперь не ответил.
      - В двадцать девятом году я родился, там, в Сибири, - сказал он глухо, не своим голосом, почти не разжимая сизых губ. - Во время коллективизации... Отец был тридцатитысячником, рабочим Питера, он и революцию делал... Так что первый председатель коммуны в Продольном... А я вот стал народной интеллигенцией, ну и так далее, в Москве учился, и не раз, то институт, то другие формы учебы и повышения квалификации... Выдвигался. Участвовал. Был награжден... И куда только не бросали меня на укрепление кадров! То вверх, то вниз... Диалектика жизни... Демон на договоре... Так что будем ПЕРЕСТРАИВАТЬСЯ... Волевой метод руководства, то есть волюнтаристский, осужден партией... Ну что, сорвали маски? - спросил он вдруг, и Гей вздрогнул.
      - Да, со всех, - поторопился Гей с ответом, удивившись тому, что Матвей Николаевич враз ожил. - Стопроцентное выполнение плана, - брякнул он совершенно уж для себя неожиданно.
      При слове "стопроцентное" Матвей Николаевич встрепенулся.
      - А нельзя было перевыполнить?
      - Разве что за счет скрытых резервов, именно так это называется.
      - На кого намекаешь?
      - На самого себя.
      - А!.. Самокритика - это как раз то, чего нам не хватало и не хватает... Матвей Николаевич очки надел и посмотрел на Гея поверх стекол, как это делал Бээн. - Так, может, и этот вопрос проработать? Я всегда подозревал, что и в тебе вроде как два человека живут...
      - Иногда и три, и четыре, а то и вообще толпа.
      - Не-ет!.. - Матвей Николаевич как бы весело погрозил Гею пальцем и поправил сбившийся на сторону галстук. - Ты меня теперь не собьешь с толку! Толпа - это когда в тебе дает себя знать дух социолога. Это я понимаю и даже оправдываю. А вот когда в одном человеке живет не толпа, а всего лишь два человека - это уже раздвоение личности. Возникает, стало быть, проблема идентичности. По Максу Фришу. Ну и так далее.
      Он взял шляпу и поднялся на ноги.
      - Георгий твой так называемый, которому ты все названиваешь... ты давай решай с ним! В свете грядущих событий.
      - Что вы имеете в виду, конкретно?
      - Многое... - Матвей Николаевич был загадочен, словно именно он и готовил грядущие события.
      - Thank you...
      - Не за что. Но я уже не шучу... - Он строго поглядел на Гея. - Ты Георгий, а не Гей! Запомни это.
      Он подошел к портрету Ленина, долго стоял возле него, и никто не знал, о чем он думал.
      Потом он заметил Красную Папку в целлофане, которая лежала возле портрета, как своеобразный венок.
      Матвей Николаевич наклонился, пододвинул Красную Папку ближе к портрету и, ни с кем не попрощавшись, быстро пошел вниз по тропе.
      Так получилось, что каждый сел в ту же машину, в какой приехал сюда.
      И все разъехались в разные стороны.
      Гей и Алина молчали до самой Братиславы.
      Может быть, каждый из них представлял, что было бы в случае прямого попадания бомбы там, на Рысы...
      В Красной Папке осталась такая вырезка из статьи академика Емельянова, председателя Комиссии по научным проблемам разоружения при Президиуме Академии наук СССР.
      Совокупная ядерная мощь оружия, которым нынче владеют ядерные страны, во много раз превышает ту, которая достаточна для уничтожения всего человечества и превращения Земли в мертвое космическое тело. В случае всеобщей ядерной войны поверхность планеты стала бы представлять собой оплавленную шлакообразную массу, на которой ничто не сможет произрастать, погибнет весь животный и растительный мир, испарятся и исчезнут моря, озера и реки. Может быть, только редкие отдельные руины величественных творений человечества смогут напомнить о том, что когда-то здесь, на этой оплавленной, отравленной радиоактивностью почве, была цивилизация.
      Впрочем, всё это знали уже не только академики, но и дети.
      Хотя иные политики этого вроде бы не знали и знать не хотели. Тот же Рональд Рейган...
      Такие дела.
      Гей включил транзистор и сразу поймал парижскую радиостанцию.
      Визит главы Советского государства во Францию...
      Новые мирные инициативы СССР...
      Гей подумал, что для его политической книги надо бы составить таблицу, куда следовало внести все мирные инициативы Советского правительства.
      Это была бы огромная таблица!
      Начиная с 1922 года.
      Когда советская делегация сделала в Генуе заявление о мирном сосуществовании двух систем, которое явилось манифестом внешней политики СССР.
      Нет!
      Начиная с 1918 года.
      Когда Ленин уже начал разрабатывать принципы мирного сосуществования при обсуждении в партии условий Брестского мира с Германией.
      Потом был мирный договор с буржуазной Эстонией, 2 февраля 1920 года, мирные переговоры с Латвией, Финляндией, Румынией, ну и так далее.
      Термин МИРНОЕ СОСУЩЕСТВОВАНИЕ возник в мировой политике в 1920 году.
      Творец этого термина - Ленин...
      Если раньше Ленин рассматривал вопрос о мирном сосуществовании как производный от вопроса о судьбах мировой революции (мировая революция единственный прочный гарант мира, она снимет необходимость борьбы за мир, поскольку уничтожит империализм как причину неизбежного возникновения войн), то после 1920 года эти два вопроса начинают - при всей их взаимосвязи разделяться. Мир установлен сейчас, мировая революция - дело более отдаленного будущего. Это уже не прежняя постановка дела: мирное сосуществование с Германией как кратковременная тактическая линия. Мирное сосуществование рассматривается теперь, судя по всему, Лениным как линия долговременная.
      Копирайт
      "Вопрос всех вопросов". В. В. Загладин, И. К. Пантин,
      Т. Т. Тимофеев. Политиздат. 1985
      МИРНОЕ СОСУЩЕСТВОВАНИЕ - ЛИНИЯ ДОЛГОВРЕМЕННАЯ.
      Но вот в чем беда: мирные инициативы СССР, как правило, отвергались и отвергаются капиталистическими странами.
      Сидя в машине Алины, Гей вспоминал, как уже на спуске завязался философский разговор, точнее, со ссылками на философов. Гей в ударе был. Он сказал: "Несмотря на то, что кошмар возможной ядерной катастрофы давит на каждого из нас, мы не можем не видеть, не понимать, не верить, что усилия социалистических стран... всех демократических сил мира вполне соответствуют философской концепции всеобщего мира, выдвинутой Лениным. Борьба классов рассматривалась вождем пролетариата как исторический фактор, который устранит войну, испокон века являвшуюся формой разрешения конфликтов, и в наше время успешная классовая борьба пролетариата, победа его в нескольких странах позволяют делать такое философско-историческое рассмотрение мира как противоположности войны, при котором стабильный всеобщий мир более отвечает природе истории как способ человеческого существования, нежели война..."
      Тут Георгий подал голос:
      "А ты не мог бы сказать все это своими словами?"
      Гей сбился на мгновение, и этого мгновения было достаточно, чтобы вклинился Гашек, историк из Вены.
      "Простите... - смущенно произнес он. - Однако еще Кант и Гегель в своих философско-исторических рассмотрениях мира как противоположности войны задавались вопросом, что более отвечает природе истории как способу человеческого существования - мир или война..."
      "А Гердер, ученик Иммануила Канта?" - напомнил Гарри.
      "С его идеями морального самосовершенствования людей..." - сказала Мария.
      "Да, только духовность спасет мир!" - заявила Алина.
      "А любовь?" - спросил Геофил, или просто Гео.
      "Любовь есть одна из категорий духовности!" - сказала Алиса.
      "Yes, of course! - кивнул Гейдрих. - В молодости я и сам, признаться, увлекался марксистской философией истории с ее специфическим вниманием к отношению между индивидом и человечеством..."
      "Но Кант Иммануил, не говоря уже про Гегеля..."
      "Про Гей Геля?" - сострил Георгий, все еще рядом крутившийся.
      "Про Ге-ге-ля! Георга Вильгельма Фридриха, разумеется... Кант, стало быть, вообще не принимал во внимание судьбу отдельного индивида при рассмотрении проблем войны и мира в истории человечества".
      "Но позвольте! А его первая статья договора о вечном мире в трактате "К вечному миру"?! Там же четко сказано: "Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским". Кант считал, что не может быть мира между деспотическим, неправовым государством и республиканским".
      Ну и так далее.
      Страсти не на шутку разгорелись. Хорошо еще, что под гору шли, а то сбили бы себе дыхание.
      Гей надеялся теперь, что когда он вернется в Москву и расскажет об этом эпизоде рецензенту Диане, читавшей первый вариант рукописи "Homo prekatastrofilis", то Диана снимет свой первый вопрос-замечание, вопрос-пожелание, который звучал, выглядел, был напечатан черным по белому так:
      Необходима философия мира, не только житейская, обоснование возможности длительного мира, мира вообще как нормы существования общества с разными социальными устройствами - через человека, индивидуальность, homo, - тогда тема укрупнится и перестанет давить кошмаром.
      Гей очень хотел, чтобы тема укрупнилась и перестала давить кошмаром!
      Философия мира, как он считал, была выведена теперь именно через человека, homo sapiens, каковым он был сам, разве это не так?
      * * * * * * * * * *
      В Братиславе, на холме возле Града, остановив машину, Алина сказала:
      - Из полога чукчей все же есть шанс, хотя бы один из тысяч, перебраться в такой домик... - И кивнула на особняк, стоявший над Фиалковой долиной с видом на Дунай.
      Гея удивило, что двери были не заперты.
      Впрочем, она и машину оставляла с ключом в замке зажигания.
      Все нараспашку. Но где-то в комнатах были ее дети. Старший, студент художественного училища, и младший, ученик музыкальной школы. Видимо, к ним-то Алина и поднялась наверх, оставив Гея в холле.
      И быстро спустилась.
      Гей не успел даже оглядеться.
      - Дети живы-здоровы, - сказала она, улыбнувшись, - пока все в порядке, жизнь продолжается... - И она тут же перестала улыбаться, вероятно, вспомнив сцену ядерной бомбежки, которую они пережили на Рысы.
      Он вошел следом за нею в гостиную.
      И тотчас увидел нечто такое, что видел не раз и не два там, в Лунинске...
      На малахитовых ножках покоилась большая, из оникса, матово-молочная столешница, разделенная на шестьдесят четыре квадрата, которые, как и фигуры каждая величиной с бутылку, были сделаны из камня. Белый мрамор, черный лабрадорит...
      Лобное место Бээна.
      Все же дал о себе знать!
      То-то Гею мнилось в Татрах, что с часу на час он встретит Бээна...
      Гей остолбенел у входа в гостиную.
      Алина, проследив за его неподвижным взглядом, усмехнулась:
      - Подарок моего отца... - И быстро добавила: - А ему подарили этот стол где-то в Сибири...
      Было самое время спросить напрямую, как дела ее папаши, однако теперь Гею страшно стало представить себе, что Алина и впрямь являлась дочерью Бээна. Значит, маску с нее на Рысы не сняли?
      Гей ближе к столу подошел, как бы время выгадывая, но Алина рукой указала на середину гостиной:
      - Встаньте сюда!
      Сказала - как приказала.
      Он молча повиновался, сделал вперед ровно три шага, вскинул голову и увидел в простенке портрет...
      - Но ведь это же Бээн! - воскликнул он в испуге.
      - Да, мой отец большой начальник, - сказала Алина как ни в чем не бывало и опять поспешно добавила: - Подойдите ближе, ближе!
      - Его видно отовсюду... - буркнул Гей.
      Он прищурился на портрет.
      Портрет был в рост. На бордовой стене. Где, кроме портрета, ничего больше не было. Масло. Холст. Багет. Но это были для Гея второстепенные детали. Он лишь для того и отметил их сейчас, чтобы справиться с волнением. Чтобы проверить себя, что все это явь, не сон, не розыгрыш.
      Какой там, к черту, розыгрыш!
      Глаза несколько сонные и как бы обращенные в себя... мешки под глазами, чуть обрюзглые щеки, мясистые губы, которые, если вглядеться, были пригнаны друг к другу, как пара кирпичей... прядь волос, свисавшая на не очень высокий квадратный лоб.
      Что еще можно добавить к этому?
      Бээн куда-то в сторону смотрит.
      Как там, на Гонной Дороге, в Лунинске.
      Может, на Комбинат показывает или еще куда.
      Гей не помнит, куда Бээн показывал в тот раз, когда они фотографировались - там, на Гонной Дороге, в Лунинске, во время Всесоюзного совещания металлургов.
      Кстати, за фигурой Бээна, как на портретах мастеров Возрождения, была отчетливо видна местность. Среда обитания. Модус вивенди, или как там это называется.
      С городского холма, на котором тогда снимал их для краеведческого музея Коля Глянцевый, открывалась роскошная перспектива.
      Бээн любил перспективу...
      Дальним фоном была гора Ивановский кряж с белым абрисом вождя на пологой вершине.
      По предгорью вилась легендарная Гонная Дорога.
      Потом шла окраина Лунинска. Новая Гавань и трубы Комбината. Индустриальная мощь Сибири.
      А на переднем плане стоял Бээн...
      Копирайт. Коля Глянцевый.
      - Эй, вы где? - Алина тронула его за рукав.
      - Я вспоминал, есть ли эта фотография, - Гей кивнул на портрет, - в Красной Папке.
      - Этого не может быть! Такой фотографии нет вообще.
      - Такая фотография, есть. В музее Лунинска.
      - Да, но... этот портрет папы делал маститый художник с натуры!
      - Насколько я знаю, маститый художник на Гонной Дороге не бывал... Разве что видел ее с высоты, пролетая в Индию...
      Алина озадаченно примолкла, но потом воскликнула:
      - При чем здесь Гонная Дорога и что это вообще такое?!
      - А вы и не знаете? - съязвил Гей.
      - Господи! Да я всю свою жизнь прожила за границей, училась, стажировалась, потом вышла за иностранца, за другого, за третьего... - Она усмехнулась, как бы выражая этой своей усмешкой печаль, а может, и сожаление о прожитой жизни, которую, как и всякой женщине, теперь ей хотелось бы прожить совсем иначе, такие дела. - И нигде, ни в одной стране, - сказала она твердо, - не встречалось мне такое странное название местности, или же что это такое, что за понятие?
      Гей подавленно молчал.
      Алина сказала, пожав плечами:
      - Мне казалось, что этот портрет был написан в Старом Смоковце. И отец показывает на вершину Рысы.
      - Но Бээн в Татрах не был! - загорячился Гей. - Он сам говорил мне! И просил побывать на Рысы, а потом рассказать ему, как и что. Об этом и по телефону мы говорили, несколько дней назад, перед отъездом сюда, я позвонил Борису Николаевичу...
      - Бенедикту Никандровичу, - поправила его Алина. - Хотя все привыкли называть его Бээном. Такая вроде как ласковая аббревиатура... Вы где с ним познакомились-то? - спросила она участливо, уже и непонятно, какого Бээна в виду имея.
      - Да в Лунинске, где же еще... - упавшим голосом произнес Гей.