А потом, когда кончится самая ужасная в истории человечества война, которая поставит последнюю точку в этой истории, газ постепенно выйдет из праздничных шариков, и Красная Папка благополучно спустится на землю.
      Хотя бы и на мертвую.
      И Красная Папка будет ждать своего часа, когда будущая жизнь будущего человечества начнет мало-помалу воссоздавать себя из атомов и молекул.
      Поначалу преимущественно розового цвета.
      ...23 марта 1983 года президент произнес речь о космической войне, которая, безусловно, представляет собой наиболее рискованную и опасную из всех военных затей нынешней администрации.
      ...Советский Союз и его союзники были бы поставлены перед совершенно новой военной и политической дилеммой. Иными словами, космическое оружие - это провокационное оружие, это, безусловно, casus belli ядерной войны.
      Контролировать космическую систему человеческий разум был бы не в состоянии. Решения надо было бы принимать в считанные секунды и учитывать при этом тысячи компонентов. Эти решения придется передоверить компьютерам. Роботы приобретут абсолютную власть над судьбами рода человеческого. Наши меньшие братья - животные - будут наконец отомщены за вековое господство над ними человека. Машинный мозг решит, быть или не быть человечеству на планете Земля.
      Копирайт
      Федор Бурлацкий. "Литературная газета"
      И все-таки с праздничными шариками шанс есть, думал Гей. Какой-никакой. И хорошо бы при случае купить несколько шариков, наполнить их газом, привязать к Красной Папке и нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах не расставаться с этим праздничным украшением, чтобы при первых же признаках ядерной войны дать Красной Папке возможность взмыть куда-нибудь на Седьмое небо.
      Только вот как угадать момент начала самой последней войны?
      ЗАТРУБЯТ ЛИ АНГЕЛЫ ПЕРЕД ЯДЕРНОЙ АТАКОЙ?
      Так называлась статья в "Литературной газете".
      Копирайт
      Владимир Симонов
      Ангелы не затрубят, ясное дело.
      Поэтому Красную Папку все-таки следует оставить здесь, на Рысы, загодя.
      - Ну что, пошли к финишу? - Мээн уже стоял на тропе самым первым, как вожак.
      Гей близко к нему подошел.
      - Я же просил вас, Матвей Николаевич... - сказал он вполголоса.
      - Да что ты заладил! Они все прекрасные люди! - горячим шепотом отвечал Мээн. - Ты вспомни, с каким сочувствием они к Адаму отнеслись - там, на вилле... Более того. Все они, как я выяснил, участвуют в антивоенном движении. Да ты и сам еще услышишь об этом! Я просил каждого из них сказать несколько слов - там, на вершине...
      Гей снова оглядел всю компанию.
      И ему теперь показалось, что эти люди вовсе не похожи на маски. В их лицах напряжение было. Каждый из них, судя по всему, о живом думал, о болящем, о мире и о войне, во всяком случае, так показалось Гею.
      В толпе он и Алину заметил, она стояла рядом с каким-то мужчиной, но смотрела, как видел Гей, на него, и он хотел было тут же к ней подойти, но решил это сделать на вершине.
      Гей спохватился, что в описании ВОСХОЖДЕНИЯ почти отсутствует пейзаж как элемент художественно-образной системы. Ну какой же роман без пейзажа?
      Даже у классиков пейзаж был и сам по себе, и в связи с каким-то настроением героя, его состоянием.
      Мрак на небе - мрак в душе.
      Ассоциативный пейзаж.
      Или, наоборот, амбивалентный пейзаж.
      Когда все шиворот-навыворот.
      На эту вечно живую, вечно кормящую тему сочинено множество теоретических опусов - разумеется, глубоко научных и глубоко содержательных, - авторы которых конечно же стали членами всевозможных клубов, потеснив там и самих создателей пейзажа.
      И вот Гей лишал возможности очередных соискателей членского билета в тот или иной клуб сварганить очередной теоретический опус.
      В самом деле, что он мог и должен был сказать о пейзаже во время восхождения?
      Кругом были горы, скалы.
      Цвет преимущественно серый.
      Ну и, конечно, много тумана.
      Что он уже отмечал.
      А временами туман был сплошной. Эка невидаль!..
      Да, и еще он фиксировал, что вершина, куда они устремлялись, все более розовой становилась. Как отражение солнца, лучи которого где-то сквозь туман пробивались.
      Стало быть, много тут не выжмешь.
      Но тем не менее можно было сказать, что душевное состояние кое-кого из участников этого восхождения было созвучно пейзажу.
      То есть пейзаж был ассоциативный.
      Он вызывал, например, в душе Гея чувства весьма противоречивые. То кромешная тьма, то просвет. Да оно и неудивительно. Рядом с ним шла Алина, отнюдь не театральный кассир и не библиотекарь, не говоря уже о работниках торговли и службы быта, но он толком не знал, какая именно Алина - то ли та, которая приехала из Братиславы на "мерседесе", то ли другая, которая приехала из Старого Смоковца на "вольво". Впрочем, совсем не исключено, что это была Алина какая-то третья, скажем невеста, а может, была еще и четвертая, только жаждавшая стать невестой.
      Словом, Ева шла рядом с Адамом.
      Чуть впереди и сбоку.
      Как и положено современной Еве.
      Значит, вот куда привело упражнение с пейзажем...
      Мээн долго молчать не умел.
      А Гей, напротив, молчать любил, а сейчас так и вовсе говорить ни о чем не хотел.
      Он мысленно был еще там, в том февральском дне восемьдесят первого, который только что воссоздал из атомов и молекул, но уже как бы блочным, достойным деяний Бээна методом.
      Почему именно этот день он воссоздавал?
      Судя по всему, воссоздание было неплановым.
      Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
      Школа Бээна...
      У Гея опять возникло предчувствие, что встреча с Бээном состоится с часу на час. Он поискал взглядом Алину - ту, свою, законную... - как бы пытаясь ответный взгляд поймать, который помог бы ему теперь укрепиться духом, но Алина оживленно говорила со своим спутником, была внимательна к нему, как если бы это был сам Гей двадцать лет назад, и движением естественным, будто привычным, как умела только она одна, не то соринку убрала с плеча своего спутника, не то воротник разгладила, и Гей поспешно отвернулся, ему всегда было больно видеть эти жесты Алины, потому что сам он ходил то без пуговицы, то с петелькой разодранной, в последние годы, конечно...
      "Но это вовсе ничего не значит!" - словами Алины сказал он себе. Все ничего не значит... И эта зряшная мысль, как ни странно, отвела его от размышлений о Бээне, совершенно сейчас неуместном, а тут и Мээн обернулся к нему и сказал недовольным голосом:
      - Хоть бы музыку, что ли, включил! А то все как воды в рот набрали... У тебя Аллы нету случайно?
      Гей живо покачал головой, будто испугавшись, и вынул из Красной Папки кассету.
      И звук магнитофона усилил до предела.
      Многоголосие живого, болящего, яростного, негодующего, прекрасного, скорбящего, радостного, тревожного мира...
      Наверно, безумный Эдвард Теллер, атомный маньяк, хотел бы изобрести такое сатанинское оружие, чтобы оно сверху, из космоса, выжигало любую заданную точку.
      Делая это бесшумно.
      Бескровно.
      Чисто.
      Эдвард Теллер, дружок Рейгана, патологически ненавидит коммунистов, он мечтает умертвить их всех до единого, свести на нет как биологическую особь homo kommunist, но выполнить эту свою историческую миссию он хотел бы чисто.
      Стерильно.
      Изумительное качество, роднящее талантливого физика с фашистами.
      Такие дела.
      И поскольку Гей был коммунистом, Эдварду Теллеру ничего не стоит - в мечтах, пока в мечтах! - выжечь лазером заданную точку, то есть квартиру номер 20 по Архангельскому переулку в доме номер 5, где жила семья Гея.
      Юрик.
      Гошка.
      Алина.
      И сам Гей.
      Может быть, сатанинское устройство знаменитого физика сработало бы как раз в тот момент, когда Юрик, уже ученик первого класса ЦМШ, исполнял на пианино Восьмую инвенцию Баха или прелюдию Глиэра.
      Гошка в это время, уже дембель, разложил на полу, рядом с пианино, старые полузасохшие краски, блаженно нюхал их и прикидывал, где бы поставить мольберт и натюрморт, чтобы немедля начать то, что прервалось два года назад, когда его призвали в армию.
      Гей, само собой разумеется, как папа-кормилец, кропал свои сочинения, и дверь его кельи, то бишь кабинета, была полуоткрыта - не для того, конечно, чтобы узреть, как моментально испарятся, в пепел превратятся прямо на глазах отца его сыновья, а для того, естественно, чтобы вдохновенье ощутить при виде своих сыновей, творцов.
      Что же касается Алины, очаровательной, на редкость молодой мамы, всегда изящно одетой, в меру накрашенной, пахнущей духами "Фиджи", любимыми духами Гея, тем более что других он толком не знал, - что касается, значит, Алины, единственной женщины этого святого, как говорили знакомые, семейства, то была она в эту роковую минуту на кухне, как и следовало ожидать, ибо Алина была на редкость же заботливой матерью и женой, и пекла она пироги с капустой, чтобы троих мужчин своих накормить, живоглотов, и, внимательно слушая игру Юрика, время от времени кричала ему: "Не надо так быстро! Анна Даниловна запрещает играть быстро, а то заиграешь, опять все смажешь!.."а сама между делом, сунув пирог в духовку, сочиняла очередную и наверняка прелестную сказку, и жаль, что текст этой сказки она опять записала тайно от всех на клочке салфетки со счетами домашних расходов за день, опять непомерно больших, и, пока Юрик играл инвенцию, а Гошка принюхивался к масляным краскам, Алина куда-то девала листок со сказкой, хотя Гей потом допытается, что сказка была про снежинку, которая стала цветком, а цветок в конце концов превратился в бабочку, копирайт, само собой разумеется.
      Вот, стало быть, в какой момент жизни семейства Гея сработает сатанинское устройство Эдварда Теллера.
      Бесшумно.
      Чисто.
      Итак, в полном соответствии с модной ныне гипотезой о самоповторяемости, чрезвычайно обнадеживающей, что и говорить, ставшей как бы аксиомой, Гей заменял теперь произвольную самоповторяемость, цикличность которой, возможно, растягивается на века, прогрессивным поточным методом принудительной повторяемости с помощью соответствующих сугубо материалистических, отнюдь не метафизических сил.
      В данном случае с помощью собственных записей.
      Которые хранились в Красной Папке.
      Как бесценные уроки графомании.
      Ах, если удалось бы, сказал себе Гей, в будущем воссоздать лишь то, что было правдой!
      Какая прекрасная жизнь установилась бы на планете!
      ОБЩЕСТВО ВСЕОБЩЕГО РАЗВИТОГО СОЗНАНИЯ.
      Что, разумеется, не одно и то же, когда говорят про ОБЩЕСТВО РАЗВИТОЙ СИСТЕМЫ, например капиталистической, которую в таком случае проще называть империализмом.
      Что касается первого случая, то формулировка здесь тоже предельно лаконичная: КОММУНИЗМ.
      Да, но, может быть, именно с этого все и началось?
      С НЕУМЕНИЯ ГОВОРИТЬ С ЛЮДЬМИ ЯЗЫКОМ ПРАВДЫ...
      Увы, Ева лгала Адаму, а потом и Эндэа, и не только этим двоим, и незаметно для себя Адам стал врать Еве, а потом и ее подруге, и не только им.
      Да, но кто обманул первым - Ева или Адам? Адам или Ева?
      Нет, сказал себе Гей, не это главное.
      Истина, как он думал теперь, в другом была. Действие жизни зависело не только от Адама и Евы, но прежде всего от многих других причин. В том числе социальных и политических. От международной обстановки в целом. Такие дела. И Адам как ученый не мог не понимать, что историческая правда в его стране, скорее всего, недоступна для воссоздания ее в будущем из атомов и молекул.
      И когда уже поднялись на вершину, Гею показалось, что в розовом небе над ними во все стороны света идут ракеты.
      Но взрывов, которые могли бы внести существенные мазки в пейзаж, пока еще не было.
      К портрету, на земле выложенному, они подходили по одному, будто к финишу, с интервалом в минуту.
      Силы у всех были разные. Неодинаковым было и душевное состояние.
      Но каждый, прежде чем присесть, перевести дыхание сначала осматривал то, ради чего проделал немалый путь и нелегкий подъем, а потом обходил по кругу и само место, как бы наглядно разделившее мир, Европу, на два лагеря - как говорят и пишут.
      С одной стороны был Восток, родина Ленина, социализма, коммунизма, а с другой стороны был Запад, логово капитализма, империализма, фашизма, ну и так далее.
      Тут было о чем подумать.
      - Ты не находишь, - сказал Мээн с гордостью, - что наш, там, в Лунинске, больше?
      - Да, - сказал Гей. - Конечно.
      - И выразительнее.
      - Да...
      - И камень там, у нас, получше...
      Гей уже будто не слушал Мээна.
      Имя Ленина, думал он, если и допустить, что все библиотеки, все книги мира сгорят в одночасье в ядерном пожаре, в любом случае останется на века, на тысячелетия, как наскальные рисунки первобытного человека. Портреты Ленина и подписи ЛЕНИН, выложенные из камня там, в Лунинске, на вершине одной из самых высоких гор Сибири, и здесь, на Рысы, на вершине одной из самых высоких гор Европы, останутся наверняка даже после мировой ядерной войны.
      Впрочем, такие портреты, наверно, есть и на других горах.
      Их могут выложить и на вершинах Килиманджаро и в Гималаях, если к моменту начала всеобщей ядерной войны их там успеют выложить.
      - А я тебе письмо написал... - вдруг услышал Гей.
      - То есть как?
      - Не знаешь, как письма пишут, что ли?
      - Когда написал? - не понял Гей.
      - Да еще весной.
      - Я не получал.
      - Я знаю... - Мээн достал из кармана сложенный вчетверо листок. - Не успел отправить. Закрутился! А потом эта поездка подвернулась. Думал, в Москве тебе передам...
      - Что-то очень ценное?
      - Стихи... - смутился Мээн.
      - А! - Гей как бы зауважал Мээна. - ТАЛАНТ ЕСТЬ НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ. Копирайт...
      - Да ладно тебе смеяться!
      - Это не я сказал.
      - Но мог бы сказать и ты?
      - Кто бы мне дал слово?
      - Ну да, - хмыкнул Мээн. - Тебе дай слово, а ты потом будешь настаивать, чтобы оно с делом не разошлось.
      - Теперь это лозунг времени. ЕДИНСТВО СЛОВА И ДЕЛА.
      К ним прислушивались.
      - А вы могли бы почитать свои стихи? - спросил кто-то.
      - Прямо здесь? - еще больше смутился Мээн. - Удобно ли это? - Он выжидательно посмотрел на Гея, но тут же добавил: - Впрочем, стихи у меня, можно сказать, антивоенные, животрепещущие, так что, я думаю, можно...
      Все сомкнулись в круг, в центре которого оказались Мээн и Гей.
      - Только сначала будет проза... - вдруг сказал Мээн. - Проза жизни... - Он огляделся, приметил камень и встал на него, приосанился. И начал читать письмо:
      Здравствуй, Георгий Георгиевич, а также вся твоя семья и лично Алина! Большое спасибо тебе за поздравление с юбилеем. Ты уж меня прости за долгое молчание. Слишком тяжелая была зимовка этого года, а весна еще хуже...
      "Какая зимовка?" - подумал Гей. Это слово было взято из лексикона работников сельского хозяйства. Лето прошло - у них зимовка на уме. Чем скот прокормить, чтобы не было падежа. Впрочем, шефы Комбината думали о том же самом. И не только зимой. Об этом я уже говорил в первую очередь, как бы там ни было, на Комбинате думали о том, чтобы выполнить план по выпуску цветных металлов, а также прочим показателям, именно так это называется. Неужели минувшей зимой дело дошло до того, что все наоборот стало? Гей краем уха слушал, как Мээн читает письмо. Но почему же Мээн задержал отправку письма? Может быть, потому, что общая ситуация изменилась весной в корне?
      Гей вспомнил, как именно весной, когда не просто надежда появилась, как бывает каждой весной, но надежда совсем новая, негаданная, он решил наконец посмотреть, что же было напечатано в тридцать пятом томе собрания сочинений В. И. Ленина. И вот, после того как Юрик вышел из кабинета, сказав отцу, что все началось с войны, Гей взял с полки этот самый том, в который опять ткнул пальцем Юрик.
      И Гей открыл этот ленинский том наугад.
      И на странице 201-й он прочитал:
      РАЗГИЛЬДЯЙСТВО, НЕБРЕЖНОСТЬ, НЕРЯШЛИВОСТЬ, НЕАККУРАТНОСТЬ, НЕРВНАЯ ТОРОПЛИВОСТЬ - СКЛОННОСТЬ ЗАМЕНЯТЬ ДЕЛО ДИСКУССИЕЙ, РАБОТУ РАЗГОВОРАМИ, СКЛОННОСТЬ ЗА ВСЕ НА СВЕТЕ БРАТЬСЯ И НИЧЕГО НЕ ДОВОДИТЬ ДО КОНЦА...
      Уж не с того ли все и начинается? - подумал теперь Гей.
      Ну конечно, он и прежде читал сочинения Ленина - по программе курса истории КПСС.
      Государственный экзамен сдавал при защите диплома.
      И кое-что, естественно, врезалось в память.
      Например, такое высказывание вождя:
      СОЦИАЛИЗМ ВЫРОС НЕПОСРЕДСТВЕННО ИЗ КАПИТАЛИЗМА: ЭТО - УЧЕТ, НАДЗОР, КОНТРОЛЬ... КОММУНИЗМ ДОЛЖЕН ВЫРАСТИ ИЗ СОЦИАЛИЗМА, ОН ВЫШЕ ЕГО...
      Это высказывание Ленин сделал в газете "Известия" 21 декабря 1919 года.
      И опять про УЧЕТ...
      В первый раз Ленин произнес это слово в речи на заседании Петроградского Совета 4 (17) ноября 1917 года.
      Через два года появилось два дополнения, куда более жестких по смыслу: НАДЗОР, КОНТРОЛЬ...
      Интересно, спросил себя Гей, как увязываются с этими тремя словами Ленина два слова Бээна - НЕПЛАНОВАЯ СТРОЙКА?
      Она возможна, когда есть учет, надзор и контроль или, напротив, когда нет ни учета, ни надзора, ни контроля?
      А может, она вообще невозможна или, напротив, только она и возможна?
      Вот бы о чем поговорить сейчас там, наверху, с вождем.
      Однако незаметно для Гея к нему вернулось ощущение тревоги, он стал вспоминать, как листал тогда тем за томом, пытаясь найти еще одно слово, которое не то чтобы в ряд с этими тремя должно было встать, но как бы даже и заменить их.
      Это слово Гей определил для себя так:
      СОЗНАТЕЛЬНОСТЬ.
      Впрочем, у этого слова тьма-тьмущая синонимов, например таких, как РАЗУМНОСТЬ, СОВЕСТЛИВОСТЬ, ПОРЯДОЧНОСТЬ, ну и так далее и тому подобное.
      Конечно, Ленин употреблял все эти слова не раз и не два, с самого начала краеугольным камнем входили они в понятие СОЦИАЛИЗМ, не говоря уже о КОММУНИЗМЕ, но в тот день Гею не удалось наткнуться на это слово, да и немудрено: гигантское по своему объему собрание сочинений!
      И ко всему прочему Гею надо было бежать куда-то.
      Чуть ли не за паспортом.
      Как раз перед этой поездкой сюда, к Ленину.
      И Гей выхватил взглядом напоследок еще одно высказывание вождя:
      НЕЛЬЗЯ БРАТЬ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ИДУТ ИЗ-ЗА МЕСТА, ИХ НАДО ГНАТЬ ИЗ ПАРТИИ.
      Гей восхитился!
      Из одного этого высказывания, подумал он, можно составить многотомное собрание сочинений.
      Тут и проза, и стихи, и драма...
      И Гей до того восхитился, что даже не обратил внимания, какой это был том и какая страница.
      Только и отметил, что замечательное по современно и злободневности высказывание вождя было сделано в речи на заседании Московского Комитета партии 16 августа 1918 года.
      Более чем полвека назад...
      - Георгий Георгиевич - это кто? - спросили Мээна.
      - А это наш общий друг, известный социолог...
      - Ну и так далее, - перебил Гей.
      - Знаем такого! - сказала с каким-то намеком Алина.
      - Давай свои частушки... - буркнул Гей.
      Мээн подтянулся, в кулак покашлял...
      Собрался военный клан
      Составляют новый план:
      Как при помощи ракет
      Покорить весь белый свет.
      С того света вдруг пакет.
      Это через сорок лет
      Гитлер шлет друзьям привет.
      - Вы не балуйтесь с войной!
      А то будет как со мной.
      Ведь меня за Ленинград
      Утащили черти в ад!
      Сорок лет в смоле варюсь.
      Ох, зачем я шел на Русь?
      Сорок лет теперь казнюсь.
      Ох, не трогайте вы Русь!..
      Мээн умолк и глаза сомкнул, как большой усталый поэт.
      - Ничего не пойму... - сказал Гей. - Какая еще зимовка?! И при чем здесь Продольное?!
      - Одну минутку, дамы энд господа, одну минутку!.. - Мээн сошел с камня, увлекая Гея за собой. - Послушай! - заговорил он гневным шепотом. - Тебя кто за язык тянет?!
      - Да ведь в прошлый раз, когда я ездил в Лунинск, вы работали в системе Комбината. Теперь вдруг совхоз...
      - Это не имеет никакого значения! - отрезал Мээн. - Я всегда работал, работаю и буду работать в системе Комбината! И не надо меня дискредитировать в глазах этих масок! А то они, чего доброго, подумают, что и я тоже МАСКА! Этого нам с тобой еще не хватало!..
      - В самом деле... - пробормотал Гей.
      Он увидел, что к ним подходит негр.
      - Сэр! - сказал он Мээну. - Позвольте пожать вам руку! Это очень животрепещущие стихи! - по слогам еле выговорил негр. - О клане - это вы актуально сказали! Правда, что касается рифмы и вообще...
      - Позвольте узнать... - обратился Гей к негру, вглядываясь в его лицо, на котором было какое-то неопределенное выражение. - Как ваше имя?
      - Его зовут Гей, - быстро сказал Мээн, не глядя на негра. - Он, конечно, социолог, но только из Африки, а может, из Латинской Америки.
      - Меня зовут Гарри, - сказал негр с достоинством, и Гей уловил наконец выражение его лица - выражение ярости и печали одновременно.
      Он имеет желание, но не имеет возможности, сострил бы сейчас Бээн.
      ЖЕЛАНИЕ ПЕРЕДЕЛАТЬ МИР?
      НЕВОЗМОЖНОСТЬ ПЕРЕДЕЛАТЬ ЕГО?
      Гей с чувством пожал мощную пятерню негра.
      - Я протестую! - воскликнул кто-то с прононсом. - Миттеран в целом прогрессивный деятель и никаких гегемонистических планов покорения всего мира не вынашивает, заявляю это как француз-социалист!
      - Да, но мы знаем странные метаморфозы вашего президента, - осторожно заметил Гей. - Например, его выступление в городе Ренне, когда он высказался за создание странами Западной Европы, вслед за Соединенными Штатами Америки, обитаемой орбитальной космической станции военного назначения.
      Лицо француза исказила гримаса досады.
      - Это было, было! - сказал он с огорчением. - Но во время недавней поездки Рейгана по странам Западной Европы Миттеран дал недвусмысленно понять, что Франция против "звездных войн"!
      - И тем не менее Франция готова участвовать в космических исследованиях именно в этой связи!
      Лицо француза выражало растерянность.
      - Исследование космоса даже в военных целях и готовность вести "звездные войны" - это разные вещи...
      - Увы, коллега! Это взаимосвязано.
      Лицо француза выражало отчаяние.
      - Да, но такой сложный мир!..
      - Как ваше имя, коллега?
      - Гей, - сказал Мээн. - Гей из Франции.
      Француз улыбнулся:
      - Вы ошиблись, но только чуть-чуть. Мое имя Грей. Грей де Гриньон. Парижанин.
      Лицо француза выражало радость.
      - Виват, Грей! - Гей пожал ему руку. - Надо сделать новую редакцию, Матвей Николаевич.
      - Уже готово. Пожалуйста...
      Пентагон и с ним Меир
      Покорить решили мир...
      - Прошу прощения! - подняла руку некая дама. - Очевидно, имеется в виду Голда Меир, бывший премьер-министр Израиля. Это уже не актуальное имя в политике!
      - А вы-то почему знаете? - недоброжелательно спросил Мээн. - Может, вы ее защищаете?
      - Напротив! Мое имя Алиса. Я из Израиля.
      - Не диссидентка, случайно?
      - Нет. Я родилась в Тель-Авиве.
      - Ага... - сказал Мээн. - Ну ладно. У нас как бы международный симпозиум получился, и это хорошо, что такое широкое представительство... А вот и новая редакция моих стихов:
      Рейган с Тэтчер Маргарет
      Составляют злой секрет:
      Как при помощи ракет
      Покорить весь белый свет...
      - Это другое дело! Не в бровь, а в глаз, как говорят у вас в России!
      Мээн, как маститый поэт, слегка поклонился, а потом спросил:
      - Есть тут представители США и Англии?
      - Есть!.. Есть!.. - раздались голоса.
      - Это хорошо! - Он, видно, хотел, чтобы его слава перешагнула все границы. - А есть ли возражения, - спросил Мээн, - я имею в виду политические возражения против последней редакции?
      - Нет!.. Нет!..
      - Более того, - сказала какая-то дама, похожая на Алину. - Маргарет Тэтчер, наш премьер-министр, в своем антисоветизме уподобилась Черчиллю...
      - Даже так? - удивился Мээн. Он, видимо, проверял, как глубоко вскрывали проблемы современности его стихи.
      - Представьте себе, именно так! Цитирую по памяти вашу газету "Правда":
      "Прибывшая с официальным визитом в Вашингтон премьер-министр Англии М. Тэтчер выступила на совместном заседании сената и палаты представителей конгресса США с заявлением, заранее разрекламированным как "программное" в области отношений между Востоком и Западом. Некоторые наблюдатели даже сравнивают ее выступление с известной речью У. Черчилля в Фултоне в 1947 г., где он под аплодисменты тогдашнего президента США Г. Трумэна и по его подсказке объявил "холодную войну" Советскому Союзу".
      Гея подмывало спросить имя этой маски, но он чувствовал, что еще рано. Это была лишь общая часть, хорошо известная по материалам прессы, и выражение этой маски еще не утратило безликость манекена, говорящего робота.
      "Подождем", - сказал себе Гей.
      Да тут как раз и другая маска, уже вылитая Алина, заговорила с Мээном:
      - Почему вы обращаетесь к своему земляку на "ты", а он к вам всегда на "вы"?
      - Ну... я старше его!
      - По возрасту если - это не имеет значения, - сказала маска, в которой Гей хотел бы узнать жену. - Конечно, если вы считаете, что старшинство по чину является в этом смысле решающим обстоятельством, то можете тыкать и дальше...
      - Вопрос несущественный, а потому снимается! - сказал Мээн.
      - Напротив! - сказала эта маска. - Вопрос только-только поднимается. Известна четкая формулировка, я цитирую по памяти: "...жизнь, ее динамизм диктуют необходимость дальнейших изменений и преобразований, достижения нового качественного состояния общества, причем в самом широком смысле этого слова".
      - Браво! - сказал кто-то.
      Гей вдруг увидел себя как бы со стороны. И понял, что это именно он сказал "браво". Он восхитился вовсе не потому, что маска процитировала абзац без малейшей отсебятины. Восхитительными были сами слова, их следовало выбить золотом на мраморе. Впрочем, эти слова, как и другие подобные из того же контекста, и без мрамора с золотом с некоторых пор жили, действовали вящей силой своего смысла, этим смыслом, казалось, был пронизан теперь даже воздух.
      СПАСИТЕЛЬНОЕ ОБЛАКО...
      Кто же это сказал так точно?
      - Как вас зовут? - спросил Гей.
      - Алина... - Голос был грудной, ласковый, ну и так далее.
      И Гей узнал в ней свою жену.
      Ему хотелось метнуться к ней, обнять, поцеловать при всех и уже больше не расставаться, но руку подняла другая маска. Прехорошенькая. Впрочем, как и все. Кукла. Серийное производство. Она обращалась к Гею, он чувствовал, что между этой маской и образом СПАСИТЕЛЬНОГО ОБЛАКА существует какая-то связь.
      - Кто это? - подозрительно шепнул Мээн.
      - Пожалуйста! - Гей жестом дал понять этой маске, что она может говорить.
      - Меня зовут Эвелина, я из ФРГ. Между прочим, я здесь по просьбе моей подруги Марии Шелл, известной актрисы. Она знала, что я еду в Татры, и просила меня посетить Рысы.
      - Это правда? - быстро спросил Мээн, словно и он имел такое же поручение.
      - Зачем бы я стала говорить, если бы это было не так? - обиделась Эвелина.
      - В самом деле! - поддержал ее Гей.
      - У меня и своей славы достаточно. Хотя Мария сказала очень хорошо! Собственно, в своем выступлении я и хотела лишь повторить слова Марии.
      - О, это делает вам честь! - воскликнул Гарри, и на лице его было выражение ярости и печали одновременно.
      - Это в высшей степени благородно! - воскликнул и Грей де Гриньон.
      - Настоящая подруга! - сказала Алина.
      - Человек настоящий, - сказала Алиса.
      - Благодарю вас! - Эвелина смутилась. - Но послушайте, что сказала Мария... Она сказала: "Эфир приносит нам новости. Но мы по-своему реагируем на то, что видим по ТВ, и наша реакция как бы поднимается в воздух и, сливаясь с реакцией других людей, обволакивает Землю, словно облако. Пусть же это облако спасительной пеленой предохраняет планету от всех нависших над ней угроз!"
      Эвелина смолкла, и Гей подумал, что, может быть, это и есть Мария Шелл. Вовсе не кукла. Красивая умная женщина. Homo godly. На ее лице было выражение детского изумления перед миром и одновременно тревоги за него.
      - Можно, я буду называть вас Марией?
      - Конечно!
      Ее улыбка выдавала смущение и радость. Нитка крупного жемчуга на фоне воздушных воланов розового платья подчеркивала нежность ее шеи, ну и так далее. Гей отвлекся. Лирическая мощная струя в нем готова была пробиться. Он даже не удивился, не спросил себя: а откуда вдруг появилось это вечернее платье? Ведь вся компания перед восхождением на Рысы была в джинсах и куртках!
      - Благодарю вас, Мария!
      Мээн посмотрел на часы.
      - Это уже прения, что ли? Мне кажется, мы уклонились от животрепещущей, актуальной темы нашего симпозиума.
      - Напротив! - сказала Алина. - Мы думаем и говорим сейчас только о войне и мире. И я предлагаю придать нашему симпозиуму более динамичный характер. Путь обретения духовности связан с активизацией мышления, разве не так? Я предлагаю каждому сказать по одной фразе, которая так или иначе отражала бы сущность событий, явлений, процессов, способствующих миру на планете.
      - Ай да женский ум! - сказал какой-то человек с большим носом и лысой головой. - Это великолепное предложение! Меня зовут Гивл Кристл. Я адвокат из Чикаго. И я верю женщинам, когда они говорят, что любовь спасет мир. Между прочим, я голосовал за госпожу Ферраро, которая претендовала на должность вице-президента США от демократической партии.
      - А я Геофил Норт. Или просто Гео. Гей... Считал я себя свободным человеком. Я обожал женщин, особенно хорошеньких, но с тех пор как в Израиле появилась Голда Меир, а в Англии - Маргарет Тэтчер...
      - Вы правы! Меня зовут Ги Омо. Женщину я не избрал бы даже в муниципалитет! Когда я прихожу в офис и вижу за столом женщину, я невольно вспоминаю, не видел ли я ее на Сан-Дени...