- Подумать только! - накалялся Мээн. - В год открытия месторождения, не дожидаясь высочайшего указа, уже была организована добыча руды, а как только Екатерина Вторая подписала Указ: "Учинить сильной рукой разработку Риддерского рудника и строить на нем плавильный завод", - сразу же началось строительство рудника, и он был введен в действие со всеми подсобными сооружениями в том же году! Это, знаете ли, фантастика. С точки зрения современного технократа. Ничего подобного я не могу себе представить! У нас после разведки месторождения проходит подчас несколько пятилеток, прежде чем начинает работать рудник на новом месторождении. Возьмите, например, Шубинку...
      - Стоп! - сказал Гей. - Стоп!.. - И он тоже ладонью хлопнул по столу. - Вы почему эту пламенную речь не произнесли на бюро горкома, а может, и на бюро обкома партии? Пророков наверняка бы воспринял позитивно ваш героический пафос...
      - Пророков? - будто очнулся Мээн. - При чем здесь Пророков?.. Я же вам про историю...
      И Гей вспомнил, как Мээн вскочил с кресла во время шахматной игры, уступая место Бээну.
      И Гей сказал:
      - Кое-кто думает, что на то или иное явление нашей действительности проще всего найти ответ не в современности, а в истории. Особенно если она с золотым тиснением на обложке. Блеск золота способствует, во-первых, тому, что этот человек начинает свято верить в само существование такого понятия, как история, а во-вторых, он безусловно верит в благородные деяния самых разных исторических деятелей. По этой логике такие люди через много лет будут свято верить в то, что происходит нынче, хотя сейчас они меньше всего верят в настоящее, ибо рано или поздно все то, что происходит в наши дни, тоже станет историей, и вовсе не исключается, что у этой новой истории тоже будут обложки с золотым тиснением...
      Это был монолог трагика.
      Мээн молча ушел из резиденции.
      И больше Гей не встречал его - ни в Сибири, ни в Москве.
      Говорили, что Мээна понизили, назначили начальником цеха - то ли потому, что в Мээне оценили технократа, то ли потому, что просто-напросто Бээн по достоинству оценил реплику Мээна.
      Ну ту самую, насчет коня...
      И вот они встретились здесь, в Татрах.
      Да, но самым первым человеком там, в Лунинске, с кем Гей играл в шахматы, был не Мээн и даже не Бээн.
      Пророков!..
      С ним Гей играл и в бильярд.
      Хотя играть в бильярд Гей не любил.
      Но в тот раз, во время того самого Всесоюзного совещания, вроде бы не было другого выхода, как сесть за шахматную доску и расставить фигуры, а потом перейти в другой зал, взять кий, натереть его мелом и расставить по сукну шары.
      Была запланированная программой совещания культурная пауза.
      Кстати заметить, подавали и квас, коллекционный, может быть, из подвалов Нового Света.
      Впрочем, был не только квас.
      Каждый пил что хотел.
      Например, фанту или пепси-колу.
      И сколько мог.
      В соответствии с законами гостеприимства.
      А потом уже началась культурная пауза.
      Непосредственное, личное, как бы неофициальное общение всех участников совещания, ну почти всех, Гей вошел в этот круг как подающий надежды социолог, который время от времени печатался в центральной прессе, о чем Пророкову могли уже и сказать.
      К тому же он был земляком, лунинцем.
      И Пророков успел как бы дать ему задание - написать о Бээне. Очерк под названием СОВРЕМЕННИК.
      Вот почему Пророков позвал Гея сыграть сначала в шахматы, а потом и в бильярд.
      Но Гею тут особо нечего вспомнить.
      Он проиграл и в шахматы, и в бильярд.
      Как и Бээну.
      Тягаться Гею с Пророковым было еще труднее.
      Пожалуй, просто невозможно. Куда более высокая лига...
      Так что и это воспоминание ничего не добавило к образу Пророкова.
      Разумеется, поговорить по душам с Пророковым в тот раз Гею не удалось.
      И тут, когда Алина уже взяла было Гея под руку, возвращая его к действительности, он вдруг воскликнул:
      - Постойте, ради бога!..
      И раздался звон колокола.
      Тихий и вроде как печальный.
      - По ком он звонит? - спросил Гей.
      Алина удивилась его вопросу.
      Но Гей сам же и ответил:
      - Он звонит по тебе... То есть и по мне тоже... Это сказал не я, но мог бы сказать и я...
      Да, коли уж он вспоминал Пророкова то и дело, как бы все же претендуя на воссоздание его образа если уж не из атомов и молекул, то из реальных фактов канувших в Лету встреч с этим замечательным во многих отношениях нашим современником, то, может быть, все-таки есть смысл приобщить к делу - именно так это называется - давнее, отмеченное тысяча девятьсот семьдесят восьмым годом exercise (следовательно, сделанное до высказывания Ивана Афанасьевича Бондаренко), которое Гей осуществил на Всесоюзном совещании уже не в Лунинске, а в Западной Сибири?
      Собственно говоря, это exercise уже упоминалось в сцене встречи Пророкова с Геем в столичном аэропорту Внуково.
      - Ты чего там понаплел? - с мягким укором спросил Пророков бедного автора, ну и так далее.
      Стало быть, есть прямой смысл восстановить это exercise Гея, хотя в Красной Папке его и не было.
      ЗАПАДНАЯ СИБИРЬ. 1978 ГОД
      Человека, о котором хочется вспомнить сегодня, в здешних краях знают и помнят хорошо. По виду он могучий сибиряк, да и характер у него под стать облика - своеобразный, вбирающий в себя прозорливый ум и природную сметливость, деловую хватку и твердость духа, даже жесткость известную, когда без нее нельзя, а еще он и душевный, остроумно-веселый в общении и трогательно любит хорошую песню. Однажды он смущенно признался в присутствии Льва Ошанина, что прослушал его "Бирюсинку" двенадцать раз подряд, когда впервые попала к нему пластинка с этой песней...
      В Юго-Восточной области, куда назначили его после Западной Сибири, он сразу начал с того, что прямо из аэропорта поехал не в обком партии, а на берег Иртыша, где долго и как-то трудно возводили мост, до зарезу необходимый хозяйству области. Поговорил сначала с рабочими, а потом и с руководством. А два часа спустя, приехав в обком, пригласил секретарей и других ответственных товарищей и спросил не то чтобы строго, но отрезвляюще конкретно: "Это что такое дело-делается с автодорожным мостом?.."
      "Что такое дело-делается" - на первый слух странную эту фразу слышали потом в Юго-Восточной области не раз и не два. С приездом в область этого человека, в сущности, начался там новый стиль работы.
      А теперь я спрошу сибиряков: а разве не такой же стиль руководства определял успех нефтяников Западной Сибири и тогда, когда в Салыме, например, прямо на карте геолога Ф. Салманова было немедленно, как только стала ясна суть дела, начертано карандашом секретаря обкома партии: "Срочно организовать здесь экспедицию и главным... нет, начальником экспедиции сделать Салманова"? Ведь именно так решалась судьба нового месторождения.
      Как уже догадались, наверное, имя этого человека - Константин Александрович Пророков. Откровенно признаться, знакомство с ним и теперь уже многолетнее общение оказали на меня немалое влияние. Всякий раз я диву даюсь, когда воочию вижу деятельную мощь этого человека, взращенного нашим строем. Мне становится понятной сущность многих сложнейших социально-политических явлений, экономической да и культурной политики нашей партии, когда я вижу Пророкова в работе, в многообразных его делах. И отчетливо понимаю в такие моменты, что воссоздание подобного образа средствами художественной литературы нашей - дело и ответственное и творчески многосложное...
      - Копирайт, - сказал Гей, усмехнувшись.
      Алина с тревогой смотрела на него.
      - Он спросил меня с мягким укором без всякого предисловия, когда я встретил его в аэропорту:
      ТЫ ЧЕГО ТАМ ПОНАПЛЕЛ?
      Алина теперь поняла, о чем он думал.
      - Бээн? - спросила она.
      Он промолчал, поразившись тому, что она знает Бээна.
      - Пророков? - спросила она.
      Гей был точно в столбняке.
      ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ОБЛАСТЬ. 1978 год.
      ЦЕНТРАЛЬНОМУ КОМИТЕТУ КПСС О СЕРЬЕЗНЫХ НЕДОСТАТКАХ ПЛАНИРОВАНИЯ КАПИТАЛЬНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА И ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА МИНИСТЕРСТВОМ ЦВЕТНОЙ МЕТАЛЛУРГИИ СССР
      ...Ввиду распыления материальных и денежных ресурсов по многочисленным объектам, необеспечения финансированием и оборудованием, наиболее важные объекты не введены в эксплуатацию в сроки, предусмотренные народнохозяйственным планом. В то же время начиналось строительство новых объектов, что привело к увеличению незавершенного строительства.
      На Лунинском комбинате полиметаллов с 1966 года снижаются темпы прироста добычи руд вследствие значительного отставания сырьевой базы.
      Развитие рудников Лунинска значительно отстает от проектных сроков. Свыше десяти лет строится Шубинский рудник при норме строительства четыре года. Из девяти миллионов рублей капитальных вложений выделено и освоено четыре миллиона рублей.
      ...Рудники комбината не имеют элементарных бытовых помещений для горняков и культурно-бытовых объектов.
      Ну и так далее, тому подобное.
      Это был документ на шести страницах.
      С грифом СЕКРЕТНО.
      За подписью секретаря обкома КП Пророкова.
      Гей помнил наизусть лишь эти четыре абзаца.
      Впрочем, остальные были похожи на эти четыре.
      А весь текст хранился в Красной Папке.
      - Но не мог же я выступать с высокой трибуны с критикой Министерства цветной металлургии СССР! - воскликнул Гей в отчаянии.
      - Тогда бы это понравилось Бээну, - сказала Алина. - Он все время воевал с министерством...
      Гей опять посмотрел на Алину, однако уже не с удивлением, а с испугом.
      И опять не спросил, откуда она знает Бээна.
      И они вышли из церкви.
      И вдруг в ужасе Гей воскликнул:
      - Моя Красная Папка!..
      И метнулся назад, в церковь.
      Алина едва успевала за ним.
      Красная Папка лежала возле свечи.
      Гей схватил ее, прижал к себе.
      - Как это могло случиться?!
      - У вас в руках был подсвечник...
      - Гильза!
      - Подсвечник.
      - По-моему, гильза...
      Это уже начинало злить Алину.
      Она молча пошла к своей машине.
      Гей оглянулся на церковь.
      Нет, она не сгорит, она испарится в доли секунды.
      Чудо гения человеческого.
      Будут разрушены, расплавлены все памятники, барельефы и горельефы, фрески и чеканки во всех городах и весях мира, исчезнут во тьме веков изображения самых разных князей и баронов, политиков и авантюристов, маршалов и пиратов, ученых, убийц, врачей, проституток, хоккеистов... кого там еще?.. писателей, художников, артистов, передовиков труда и лауреатов разных премий, изображение в рост Аллы Пугачевой, как лучшей певицы всех времен и народов, и бюст Николая Озерова с микрофоном и клюшкой в руке, как выдающегося мастера художественного слова... все, все будет уничтожено, разрушено и расплавлено, все дотла, останутся одни атомы и молекулы, а также бесформенные кристаллические решетки отдельных неодушевленных предметов из интернационального строительного материала, то есть железобетона.
      Алина сигналила, но звук словно не доходил до Гея, и тогда она ослепила его светом фар.
      - Вы едете или нет?
      Он услышал звон колокола...
      От подъезда "Гранд-отеля" тяжелой рысью к ним бежал Мээн.
      - Фу!.. Думал, не застану! - Мээн перевел дух. - Сматываетесь без меня? Он улыбнулся и быстрым круговым движением облизнул губы. Он опять был похож на варана, и Гей, прижимая к груди Красную Папку, невольно попятился. - Звоню, звоню тебе, а ты снял трубку, буркнул какое-то непотребное слово - и опять отключился!
      - Я думал, что это Георгий звонит...
      - Хм, Георгий! Ох, выведу я тебя на чистую воду! - Мээн достал очки, надел их и посмотрел поверх стекол на Гея. - Слушай, все хотел спросить тебя... Что там в этой бээновской папке, а?
      Гей прижал ее к себе еще крепче.
      - Да я не конфискую! Письма у него там любовные, что ли? - Мээн со смехом посмотрел на Алину.
      Она включила зажигание. Гей быстро плюхнулся на сиденье и захлопнул дверцу. Мээн успел, однако, встать перед машиной. Алина и Гей, помедлив, открыли окна - каждый со своей стороны.
      - Ну мы поехали... - сказал Гей, высовываясь.
      - А то ведь я газану! - усмехнулась Алина.
      - Да, с вами отдохнешь, расслабишься... - Мээн снял очки и спрятал их. Ведь я же успел народ организовать!
      - Какой народ?
      - А свадебную компанию-то! Сидят в номерах, ждут моих указаний. Так что явка на мероприятие будет стопроцентной! - Мээн опять оживился.
      - Не трогайте их! - сказал Гей. - Этого еще не хватало... И вообще, это никакой не пикник. Мне по работе туда надо. Командировка.
      Мээн озадачился, шляпу сдвинул на лоб и почесал затылок.
      - Да, с тобой не соскучишься... Темнишь чего-то! - Мээн с подозрением смотрел на Гея. - Земляк, называется... Встретились на чужбине, я тебе обрадовался как родному, а ты меня бросаешь с этими масками, фантомами!
      - Вам не привыкать быть с масками, фантомами... - язвительно сказал Гей.
      - Но этих не я же породил! - Мээн кивнул на отель.
      - Какая разница... - сказала Алина.
      - А если никакой, - уцепился Мээн, - то давайте вместе, коллективом, снимем с них эти маски, как порождение буржуазной действительности!
      - Для этого перво-наперво нужно отменить капитализм, - сказал Гей.
      - И отменим!.. Я уже сказал им, что идем в горы. Высоко. Попотеть придется. А им трын-трава! Скучно, видите ли... Под вашим, говорят, руководством - хоть куда!.. Ну, думаю, устрою я вам расширенную выездную планерку! До конца жизни помнить будете этот ночной уик-энд! На первом подъеме, думаю, очухаетесь и поймете, что к чему! Я же в молодости альпинизмом увлекался... - Мээн посмотрел на Алину. - Так что есть возможность прополоскать им как следует мозги... как бы попутно с восхождением... - И Мээн подмигнул Гею. - Я уже назвал это мероприятие восхождением к истине. Так что ты как социолог будешь доволен!
      Может быть, все-таки сказать ему, куда и зачем я еду? - подумал Гей.
      Но тут Алина и впрямь газанула прямо с места. Гей видел, как Мээн помчался к отелю той же тяжелой рысью.
      Чуть позже, когда выехали на автобан, Алина спросила с усмешкой, кивая на Красную Папку, которую Гей прижимал к своему животу:
      - Все же что у вас там - любовная переписка?
      Гей улыбнулся:
      - Ах, если бы!.. - Он помолчал и сказал со вздохом: - Писем здесь нет. Ни единого!.. - Он опять помолчал и опять вздохнул: - Все письма были уничтожены...
      Да, это правда. Писем в Красной Папке не было. Впрочем, их не было там никогда. Письма - это был особый отдел в семейном архиве. Нечто вроде особого секретного отдела. Хотя ничего секретного, само собой разумеется, в этих семейных письмах не было, а может, и особого - для кого как. И так уже было заведено еще до появления Красной Папки, что этим особым секретным отделом ведала сама Алина.
      Вероятно, потому и выпало ей заведовать этим новым для молодой семьи отделом, что Алина первой проявила известную женскую сентиментальность, с понятным умилением перечитывая по несколько раз любовные послания молодого Гея, которые тот отправлял ей во время командировок в район Гонной Дороги когда они жили еще там, в Лунинске.
      Письма складывались в коробку из-под печенья. Но эта коробка с письмами поначалу, естественно, не была отделом. Тем более особым секретным. Это была просто коробка с письмами. Где, между прочим, стали оседать и письма самой Алины, которые она отправляла Гею, когда он бывал в своих геологических экспедициях в районе Гонной Дороги.
      Эти письма Алина не то что экспроприировала в пользу народа как представляющие историческую ценность бумаги будущего социолога - просто она брала их у Гея как бы на время, перечитать, перепроверить свои ощущения и чувства, которыми любящая молодая жена поделилась с мужем неделю-другую назад.
      И так как Гей получал от Алины, своей любимой жены, в действительности все то, о чем она писала ему, и знал, что получит все это и завтра, и послезавтра, и год, и много лет спустя, то он и отдавал Алине все эти ее письма без всякого опасения.
      Ведь он любил Алину.
      Как же он мог не любить ее письма?
      По сути дела, эти письма были единственными ценными бумагами Гея.
      Вместо облигаций.
      И Гей просто-напросто доверял письма Алины самой Алине.
      Без всякой расписки.
      Без всякого залога.
      Впрочем, залогом была его любовь к Алине и любовь Алины к нему.
      Разве не так?
      И вот в один прекрасный момент эти письма уже не стали помещаться в коробку из-под печенья.
      И Алине пришлось ломать голову над тем, где и как хранить эти письма.
      Она отделила для них место в шкафу.
      То есть нет, не в шкафу - никакого шкафа у них не было, причем очень долго.
      Она отделила это место в кухне, на посудной полке.
      Хотя нет. Никакой посудной полки у них тоже не было.
      Она отделила это место бог знает где.
      Это место было непостоянным, как тайник опытного резидента.
      Это место могло быть то под подушкой, то под матрацем, а то и в тазике под несвежим бельем в ванной.
      Мало ли где!
      Может, наконец, и в шкафу, который все же появился у Алины.
      Словом, Алина и сама не заметила, как возник особый секретный отдел.
      Но с некоторых пор доступ к письмам был закрыт. Для простых смертных.
      Гей оказался, увы, в числе простых смертных.
      Алина сказала ему, что от старых писем много пыли.
      А Гей был склонен к аллергии, в том-то и дело!
      Алина проявила к нему своеобразное милосердие.
      Собственно говоря, доступ к письмам потому-то и был закрыт, что самих писем уже не существовало.
      Доступ к тому, чего нет, - это абсурд, могла бы теперь сказать Алина, сказать вполне логично, если бы Гей завел запоздалый разговор о выдаче своеобразного разрешения на пользование архивными документами для творческих целей - именно так это называется.
      Письма были просто-напросто разорваны Алиной.
      Недозволенный акт архивариуса!
      Не сожжены, нет, что имело многочисленные аналоги в истории, может, не столь далекой, а потому вроде как входило в обязанность архивариуса - при неких чрезвычайных ситуациях - и, значит, как бы снимало вину персонально с архивариуса, персоны маленькой, подневольной, по сути неперсонифицированной, которой всучить коробок спичек в руки - все равно что по носу щелкнуть.
      Не сожжены - разорваны.
      А это уже личная инициатива архивариуса.
      Попытка заявить о себе как о персоне отнюдь не маленькой, не подневольной, а персонифицированной по высшему разряду.
      Шутка ли - разорвать в клочья архив, хотя и семейный, документальное свидетельство многолетней совместной жизни Адама и Евы, давших человечеству двоих сыновей, граждан, солдат, комсомольцев, коммунистов, строителей коммунизма - именно так это называется.
      Разорвать в клочья свидетельство любви, ревности, опять любви и опять ревности, надежды и отчаяния, а потом снова надежды...
      И так далее и тому подобное.
      Впрочем, совсем не исключено, что Алина, вроде как предвидя попытку Гея воссоздать будущее из прошлого с помощью атомов и молекул, решила своеобразно облегчить ему задачу, чтобы он смог воссоздавать как бы блочным, популярным в современном строительстве - что бы ни строили - методом.
      А чуть позже у Гея появилась Красная Папка.
      И в нее он стал собирать разные материалы.
      Взамен любовных писем.
      Такие дела.
      Надо сказать, что Гей был добросовестным архивариусом.
      Правда, поначалу он складывал в Красную Папку все подряд.
      Без глубоко научного и глубоко содержательного анализа.
      Именно так это называется.
      Поэтому поначалу в Красной Папке оказался текст его выступления на совещании в Западной Сибири.
      И он убрал его лишь после того, как Пророков сказал ему с мягким упреком без всякого предисловия:
      ТЫ ЧЕГО ТАМ ПОНАПЛЕЛ?
      Но даже и теперь, когда Гей старался всякий раз делать глубоко научный и глубоко содержательный анализ каждого нового документа, который поступал на хранение в его Красную Папку, материалы оказались перемешанными до такой степени, что у случайного посетителя архива могло сложиться впечатление, будто часть фотографий, например, может и большая, непременно должна в запасниках находиться, где-нибудь в пыльном темном углу чердака, это еще в лучшем случае, а то и вообще бы сжечь не мешало весь этот хлам, от которого, как сострил однажды Гей, одна только аллергия.
      Кстати, ему это сравнение понравилось.
      Историческая память, материализованная в аллергию...
      Нет, в самом деле, неплохо! - думал Гей.
      В Японии возникло движение, которое получило название ядерной аллергии.
      Хорошо бы, думал Гей, такому движению возникнуть во всех странах мира без исключения.
      В сущности, самых разных фотографий накопилось в Красной Папке так много, тяжесть их стала до того ощутима, что Гей и сам уже прикидывал, а не сдать ли их в какой-нибудь музей.
      Впрочем, для этой цели годился только один музей.
      Города Лунинска.
      Однако и туда могли принять лишь отдельные фотографии.
      Например, ту, где на фоне Гонной Дороги была запечатлена шеренга заезжих, пардон, известных творческих работников с Бээном в центре шеренги.
      Кстати, эта фотография в музее Лунинска уже была.
      Копирайт. Коля Глянцевый.
      Правда, и еще одна фотография из необъятной фототеки Гея оказалась в музее Лунинска.
      На ней был изображен обоз переселенцев.
      Точнее, это были старообрядцы.
      Раскольники.
      А если говорить еще точнее, это были политические ссыльные.
      Екатерина Вторая императорским указом всемилостивейше позволила лучшим людям России вернуться в Россию из Польши, где они были в изгнании полтора века.
      Но в Россию не Центральную, упаси боже, где сто пятьдесят лет назад жили эти русские люди, свято чтившие Веру, в том числе и образованная знать, а в глубину Сибири, на вымирание.
      Так что декабристы пришли уже в обжитые места.
      Старообрядцы, считал Гей, были своеобразными первыми декабристами.
      Георгий, естественно, полагал, что это политическая ошибка Гея, хотя сам Гей видел в такой параллели справедливую оценку духовного начала русского человека, который испокон века шел на физические лишения во имя высокой идеи.
      При этом Гей, разумеется, был противником идеализации старины, патриархальщины, славянофильства и уж конечно монархизма, дьявол бы его побрал, хотя кое-кто из социологов даже в наше время склонен впадать в такой архаизм.
      Впрочем, это может называться иначе.
      Но неужели все, абсолютно все сгорит, испарится в ядерной войне?! В том числе и Красная Папка...
      Случайный посетитель архива мог найти в Красной Папке не только фотографии.
      Там были, как уже ясно стало, и кое-какие другие материалы.
      В частности, записи Гея.
      Уроки графомании, как считал Георгий.
      Ну да и сам Гей был достаточно умен и одарен, чтобы не считать свои записи ни умными, ни талантливыми. И он отшучивался, отвечая, что в этой Красной Папке останется бесценный материал для тех критиков и литературоведов, которые умудряются делать монографию или кандидатскую, а то и докторскую диссертацию на одном только названии того или иного произведения.
      Ну а кроме всего прочего в Красной Папке были еще и высказывания Пророкова.
      Как особый всеобъемлющий жанр!
      Например, он однажды высказался так:
      НАС ГУБИТ СКЛОННОСТЬ ЗАМЕНЯТЬ ДЕЛО РАЗГОВОРАМИ.
      Хорошее высказывание!
      Поначалу Гей даже не предполагал, что это высказывание Пророкова есть не что иное, как сокращенное высказывание Ленина...
      И тут раздался звонок телефонный.
      Под ложечкой екнуло у Гея...
      Аппарат стоял в машине Алины.
      - Ради бога, не поднимайте трубку! - взмолился Гей.
      Она усмехнулась:
      - Наверно, меня разыскивает невеста, моя лучшая подруга...
      Гей покачал головой, на трезвонивший телефон глядя:
      - Нет, это звонок не женский! Это звонит Мээн...
      - Из машины моей лучшей подруги, то есть невесты...
      - Да, он у нас не промах! - теперь усмехнулся Гей.
      - Разве что по этой части...
      - Вы давно его знаете?
      - Да неужели Мээна понять нельзя и с первого взгляда? Уж примитивное, чем эта маска, не бывает...
      Телефон трезвонил, казалось, еще неистовее.
      Гей помолчал, а потом сказал тоном адвоката:
      - Увы, не во всем он виноват сам! - Еще помолчал, как бы взвешивая то, о чем сказать хотел, и произнес: - Я вот прикидываю даже, нельзя ли вывести из него, то есть создать, образ положительного героя, который преодолевает в себе некоторые негативные черты, заимствованные, так сказать...
      Телефон умолк, словно прислушиваясь.
      - Создать или воссоздать? - уточнила вдруг Алина. - То есть из атомов и молекул, как говорил Адам.
      - Ну-у... - замялся Гей. - А вам разве не все равно?
      - Нет.
      - Вы же человек не творческий, - уклонился Гей от прямого ответа. - Вы из племени читателей, а читатель у нас, как говорят и пишут, широкий, массовый...
      - Кто говорит и пишет?
      - Критики.
      - Им теперь придется пересмотреть свое кредо, точнее - обрести его, выработать. В соответствии с новыми требованиями.
      - Что вы имеете в виду?
      Телефон снова зазвонил, но уже не так настойчиво.
      Алина помедлила с ответом, сосредоточенно глядя на дорогу.
      - Это же ясно, - сказала она, - что имеются в виду требования времени. Она пожала плечами так, будто речь шла о чем-то очевидном.
      Телефон опять перестал звонить.
      Гей дыхание перевел.
      - Да, но требования уже были определенно и твердо высказаны давно, сказал он. - И в тысяча девятьсот семьдесят втором году, когда вышло постановление ЦК "О литературно-художественной критике", и в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году на июньском Пленуме, когда обсуждались идеологические вопросы.
      - Я знаю. Слежу за прессой... - Она улыбкой как бы его упрекнула, что он ее недооценивает. - Но теперь, во-первых, сделаны высказывания еще более определенные и твердые, а во-вторых, и это самое главное, самое важное, эти требования не столько директивный характер имеют, сколько жизненный.
      - Как вы это понимаете?
      - А так, что иначе и жить уже невозможно.
      - Это с вашей точки зрения? - спросил он с нажимом.
      - Да нет, с любой, пожалуй. - Она закурила, и он, как ни странно, смолчал, не удивился даже. - И вот наконец-то пришел человек и сказал, что ВСЕ ВО ИМЯ ЧЕЛОВЕКА, НА БЛАГО ЧЕЛОВЕКА, что надо АКТИВНЕЕ РАЗВОРАЧИВАТЬ БОРЬБУ ЗА УКРЕПЛЕНИЕ ПОРЯДКА ВО ВСЕХ СФЕРАХ НАШЕЙ ЖИЗНИ, что надо ПРЕОДОЛЕТЬ НЕГАТИВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ, КРУТО ПОВЕРНУТЬ ДЕЛО К ЛУЧШЕМУ, что важно добиться того, ЧТОБЫ СЛОВО НЕ РАЗОШЛОСЬ С ДЕЛОМ, а для этого надо РАСШИРЯТЬ ГЛАСНОСТЬ, что ЧЕМ ЛУЧШЕ ИНФОРМИРОВАНЫ ЛЮДИ, ТЕМ СОЗНАТЕЛЬНЕЕ ОНИ ДЕЙСТВУЮТ, ну и так далее.
      Она словно по газете прочитала, и Гей мысленно выделил цитаты.
      Он долго молчал, волнуясь, и боялся глянуть на Алину. Такого подвоха от нее Гей никак не ожидал. Он ведь считал, что она иностранка! Но не могла иностранка принять все это близко к сердцу. Алина же приняла. Он по голосу это чувствовал. И не на шутку разволновался. Потому что и сам принял все это близко к сердцу. Человек не может жить без надежды. И надежда появилась именно теперь. И чтобы скрыть свое смятение, Гей произнес поспешно:
      - Вы сказали, критикам придется пересмотреть свое кредо, а точнее обрести его, выработать... Вы конечно же имели в виду критику в узкопрофессиональном, литературном смысле?
      - Экая вы зануда... - Алина посмотрела на Гея с насмешливым сочувствием. Критика не может быть явлением общественно-социальным, всякая критика, если она по своей сути является узкопрофессиональной, чисто цеховой, это же ясно!
      Гея словно током ожгло.
      Гигантская мысль!
      Он так и произнес.
      - Гигантская мысль... - буркнул он в смятении. - Однажды я уже слышал подобную риторику... Именно так Бээн говорил! - Гей вдруг схватил Алину за руку. - Бээн!..
      Машина резко вильнула. Свет фар скользнул по металлической сетке, которой был огражден автобан.
      - Осторожнее, вы, сумасшедший!
      Алина отдернула руку Гея, выправляя ход машины. Гей сжался, почувствовал себя пленником, точнее, заложником. Да, он так и представил сейчас свое положение: Я ЗАЛОЖНИК!.. Дурь, конечно, пришла ему в голову. Ну какой он, к черту, заложник?! Отели, храмы, рестораны, Моцарт... рядом женщина красивая, духи "Фиджи", шуры-муры с ней завел, весь вечер лясы точил, то да се, и обоих тянет, как видно, друг к другу, нет-нет да слышит он голос грудной, мягкий, ласковый... какой там еще?
      Бабник он, а не заложник, сказал бы сейчас Бээн.
      И Гей поймал себя на том, что в нем возникло вдруг ощущение, будто едет он теперь не на Рысы, куда собирался, а на встречу с Бээном. Такое вот странное, тревожное явилось к нему предчувствие, что именно сегодня он увидит Бээна. Это же невозможно! - понимал он своим умом. Бээн сейчас в Сибири, Гей точно это знал, два дня назад говорил с ним по телефону - из Москвы, перед отлетом в Братиславу. Бээн сюда и не собирался. А такую поездку экспромтом даже Бээну никто не позволит сделать. Бээн сиднем сидит в своем офисе. На Комбинате. В апартаментах на пятом, высшем этаже. Золото окон которого в свете заката видно всему городу. И тем не менее Гею мнилось, что встреча с Бээном состоится с часу на час, по крайней мере утром.
      - Такие дела... - сказал Гей вслух.
      И тут опять зазвонил телефон.
      - Да, это, скорее всего, Мээн... - Гей сделал было движение поднять трубку.
      - Демон на договоре... - Алина погасила сигарету. - Так что если создавать из него - это одно дело, а если воссоздавать его в будущем из прошлого - это же совсем другое...
      И опять у Гея возникло ощущение, что между Алиной и Бээном - именно Бээном, как ни странно! - существует какая-то связь. Неожиданно для себя он заступился за Мээна: