И она ринулась было к этому адскому ящику, чтобы выключить его хотя бы на время, но Гей умоляюще воскликнул:
      - Не надо!.. Ради бога, еще несколько минут... Сейчас пойдут любопытные кадры фильма...
      Он знал, что говорил.
      Он был опытным социологом.
      Дело в том, что в поисках самого свежего, оригинального материала социолог Адам наткнулся однажды на статью... где бы вы думали?.. в "Литературной газете"!
      Да, да, в той самой, которая выходит в Советском Союзе!
      Гей глазам своим не поверил, когда увидел на экране - титульную страницу милой его сердцу "Литературки" с профилями Пушкина и Горького.
      Широко образованный Адам, знавший, оказывается, русский язык, купил "Литературку" в центре Парижа, в магазине "Глобус", во время турне по Европе.
      Помешивая ложечкой кофе, который сварила ему притихшая Ева, - точнее, как бы что-то осознающая, - Адам сидел в кухне и читал задумчивой Еве отрывки из статьи.
      Но сначала, глядя в газету, он риторически произнес:
      - Отчего распадаются браки?
      Ева вздрогнула.
      - Ты спрашиваешь меня?
      Адам покачал головой:
      - Нет. Я прочитал заголовок. - И он повторил: - Отчего распадаются браки?
      Ева опять вздрогнула.
      Адам усмехнулся и стал читать:
      У двадцатого века множество ярких примет. Это век великих социальных революций и национально-освободительных движений, век кибернетики и атомной энергии, век лазеров и нейтронной бомбы, век научно-технической революции и космонавтики. То и дело мелькают на страницах печати и другие броские определения: "демографическая революция", "зеленая революция", "информационный взрыв". Неудивительно, что рядом с этими поистине грандиозными событиями оказалась не очень приметной и даже "заурядной" революция в брачно-семейных отношениях...
      - Потрясающе! - восхитился Адам.
      Кажется, он вовремя понял, что разработкой темы внутривидовой борьбы, какой бы научно глубокой и научно обоснованной - именно так это называется ни была его разработка, никого теперь не удивишь.
      - Но слушай дальше...
      Семья оказывается полем битвы между мужчиной и женщиной.
      - Господи, эка новость! - воскликнул он опять. - Нет, надо что-то менять, надо что-то придумать, какой-то новый ракурс, неожиданные взаимосвязи, свежие оригинальные выводы...
      Что и говорить, подумал Гей, тема проигрышная.
      И тут Ева сказала:
      - Неужели ты думаешь, что женщина хочет этой битвы?
      Она сказала это как бы снисходительно.
      Однако в ее голосе он уловил тревогу...
      Вообще с некоторых пор ее будто подменили. Прежде она то и дело впадала в мистицизм, верила в сны, в приметы, в гадание на картах. Господи, до чего доходило дело! Она порой открыто гадала на короля, который по масти отличался от масти законного Адама, темного шатена, то есть вместо крестового короля загадывала короля червового! А рыжим, огненно-рыжим был как раз Эндэа. Этакий мухоморчик. Сухонький. Маленький. Куда ниже самого Адама, хотя у того был весьма средний рост по нашим акселеративным временам, всего метр семьдесят четыре, рост Аполлона, утешительно говорил себе Адам. И его подмывало сказать Еве язвительно: "Погадай уж тогда на валета. Эндэа на короля не тянет". Но Ева опережала его, роняя как бы между прочим: "Я на Адамника гадаю... как он там в своем училище..."
      И вот все это кончилось.
      Ева стала реалисткой.
      Критический момент распада на атомы и молекулы был предотвращен.
      - Да, но ты послушай, Ева, дальше!..
      Семья является важнейшим объектом социально-экономической и демократической политики, предметом постоянной заботы нашей партии и государства. В последние годы ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли несколько постановлений, касающихся укрепления семьи. Большие задачи поставлены и перед советскими учеными - демографами и социологами, психологами и педагогами, экономистами и философами, правоведами и медиками. Они работают над созданием комплексной программы по укреплению брака и семьи в СССР.
      - Это просто потрясающе! - восхитился Адам. - Программа по укреплению брака...
      - Счастливые... - тихо сказала Ева.
      - Да, но автор, - сказал Адам, глядя в газету, - реалист...
      В то же время было бы неосторожно и опрометчиво уповать только на помощь семье со стороны общества и государства. Ясно, что, даже при самых оптимальных материальных и жилищных условиях все равно не исчезнут семейные драмы, останется в семейной жизни сфера, которая не подвластна никому - только двоим выбравшим друг друга, когда решают только двое - ОН и ОНА.
      - Вот это верно! - Адам вздохнул и отложил газету - Копирайт. Вэ Сысенко. Кандидат философских наук. Ай да кандидат!
      Может быть, от смущения, а может, еще почему, Алина забыла о том, что она хотела нить, едва лишь они вошли в номер.
      Явно желая как можно скорее одолеть это свое смущение, Алина быстро прошлась по номеру.
      Она заглянула на балкон.
      Она бросила взгляд на эстампы.
      Она мельком посмотрела на китайскую вазу.
      Еще быстрее, как бы мгновенно, она глянула на широкую двуспальную кровать.
      И чуть было не ляпнула, что у нее в номере стоят две обычные узкие кровати, хотя они с Геем законные муж и жена, о чем администрация отеля, разумеется, знала!..
      Слава богу, Алина вовремя прикусила себе язык и, подойдя к телевизору, нажала кнопку.
      - Мне нравятся здешние телевизоры, - сказала она самое первое, что пришло ей в голову. - Не нужно ждать, когда нагреются лампы. Да и вообще, стоит нажать кнопку - сразу включается другая программа.
      - Электроника... - буркнул он.
      Ему передалось это странное, непривычное для него смущение женщины.
      А между тем на экране возникли Адам и Ева.
      Только этого еще не хватало, сказала себе Алина. Она совсем забыла, что фильм был многосерийный. Впрочем, кажется, сцена была вполне приличная.
      Что же теперь делать?
      С одной стороны, ей хотелось досмотреть эту историю про Адама и Еву, историю, настолько похожую на жизнь если не самой Алины, то каких-то знакомых людей, что не узнать, чем же все кончится, если предположить, что стало уже понятно, с чего же все началось, было просто невозможно.
      С другой стороны, смотреть и слушать все это при постороннем человеке, при мужчине, с которым она только-только познакомилась...
      - Вы знаете, я, пожалуй, пойду, - сказала она. - Уже поздно. Всего вам доброго!
      Она попробовала улыбнуться непринужденно, как светская дама, но, кажется, такая улыбка у нее не получилась.
      Он смотрел на нее с недоумением:
      - Но вы же как будто согласились посмотреть ночную Братиславу...
      - Разве я так и сказала, что согласна?
      - Нет, вы так не сказали, но...
      Он был растерян.
      - Я сказала, что это, наверно, интересно, - как бы невольно пришла она ему на помощь, - посмотреть на ночную Братиславу с холмов...
      - Да! - оживился он. - И я так понял, что...
      - А но поздно?
      Ну что вы! На машине мы везде побываем очень быстро. Это не такой большой город!
      - Меньше, чем ваш Мюнхен?
      Вот теперь она улыбнулась легко, раскованно.
      - О да, коне-ечно! - сказал он протяжно, однако тут же испугался, как бы не обидела ее такая снисходительность, и вдруг вспомнил: - А пить?!
      И это прозвучало до того смешно, что Алина рассмеялась.
      И будто невольно присела на краешек глубокого кресла.
      Только чтобы не заставлять его, сказала она себе, стоять перед нею.
      Между прочим, она старалась при этом не глядеть на экран телевизора.
      Хотя в то же время пыталась вслушиваться в разговор Адама и Евы, что было нелегко, потому что диалог их уже утратил воинствующий тон.
      А Гей между тем прошел к холодильнику и достал бутылку кока-колы.
      А ведь там есть и вино, сказала себе Алина, и даже шампанское.
      Она отметила это просто так.
      Она подумала, что у большинства мужчин все-таки довольно превратное представление о случайном знакомстве как таковом.
      Если женщина, тем более замужняя, познакомилась на улице с каким-то мужчиной, это уже верх безнравственности!
      А если она еще и вошла к нему в номер да выпила бокал шампанского - все, конец света!..
      Но всегда ли, спросила Алина кого-то невидимого, это именно так?
      Разве Ромен Роллан призывал к безнравственности?
      Ах, мужчины, мужчины...
      И чтобы уж совсем опровергнуть расхожее мнение о случайных знакомствах как таковых, Алина даже кока-колу пить не стала.
      Взяла бокал и пошла в ванную.
      - Я люблю пить сырую воду, - сказала она улыбаясь, чтобы не обидеть своего нового знакомого.
      - Сырую?... - не понял он.
      - Ну да. То есть водопроводную. Некипяченую.
      - Но здесь есть минеральная! - Он достал из холодильника огромную зеленую бутылку.
      - Нет-нет!
      Она знала, чего хочет.
      Она хорошо контролировала себя.
      И она поспешно скрылась в ванной.
      Собственно, ей хотелось войти сюда сразу же, как только она вошла в номер этого нового своего знакомого.
      Вполне естественное желание!
      Она должна была проверить прическу.
      Косметику.
      То-се.
      Как ни странно, подумал Гей, розовое платье Алины было своеобразным катализатором, и теперь, глядя на нее, одетую в джинсы и куртку, он чувствовал, что наступает какой-то сбой в режиме воссоздания будущего из прошлого.
      Что-то происходило с кристаллической решеткой...
      Какая-то новая взаимосвязь устанавливалась...
      У Алины, как позднее узнал Гей, был хороший вкус. И порой ей хватало и фантазии, чтобы из кусочков разной бросовой материи-приданого, которое она принесла из своего дома в их квартиру на Урицкого, сделать себе вечернее платье, то есть булавками приколоть к лифчику этот кусочек, приколоть и собрать его не просто абы как, а с выдумкой, с чувством гармонии, чтобы получилось элегантное платье, может и вечернее.
      Из старого тюля.
      Из линялых занавесок.
      Бог знает из чего!
      Спина, конечно, была голая.
      И не только спина.
      Но Алина умудрялась изображать перед Геем танец в этом супермодном вечернем платье, не поворачиваясь к нему спиной.
      И только напоследок, перед тем как уйти, убежать в коридор за новой моделью, она делала стремительный волчок на месте - лучшая танцовщица самодеятельного ансамбля как-никак! - и Гей видел и не видел голую спину Алины, и не только спину, и он чувствовал, что в его жизни начинается нечто необычное.
      При этом Алина как бы загадочно говорила, что не последнюю роль играет общий фон.
      Фон действа.
      Гей долго не мог взять в толк, при чем здесь какой-то фон, если ее модели и так хороши.
      И лишь совсем недавно он понял, какую роль играет этот общий фон.
      Фоном, сказала Алина, у них в ДК были задники.
      Да, задники.
      Это всего лишь нечто вроде малеванных декораций.
      Задники действа.
      Ах вот оно в чем дело!..
      Значит, все то, сказал себе Гей, что связано, в частности, с Бээном, тоже имело общий фон.
      Задники жизни.
      Это были, выходит, задники к тем или иным танцам жизни, в которой уже Гей был одним из солистов.
      Вот какая кристаллическая решетка вырисовывалась.
      Точнее, лишь предварительный контур некоторых ее сторон.
      - Да, но позвольте наконец представиться, - он встал при ее появлении из ванной и сделал церемонный полупоклон: - Гей...
      - Как?!
      У нее вырвался этот изумленный вскрик, и он замер с полуоткрытым ртом, не успев произнести свое полное имя.
      Он, кажется, понял ее состояние.
      - Да, того человека, помнится, звали точно так же...
      - Он сжег себя сегодня вечером, - у нее дрожал голос.
      - Да, я видел.
      - И вы говорите об этом так спокойно?!
      Он пожал плечами:
      - Что же делать... Увы, это не первый и, надо полагать, не последний случай. К сожалению, жертва напрасная.
      - Почему? - спросила она и тут же спохватилась: вопрос был, конечно, глупый.
      - О нем уже почти никто не думает... Как не думают о тех, которые гибнут каждый день в войнах объявленных и необъявленных.
      Почему-то именно тут она вспомнила Гошку.
      Может быть, потому, что он был солдатом.
      Война и солдат.
      Солдат и война.
      Эти два слова стоят рядом.
      - Что же делать? - спросила она в тревоге.
      - Образумиться... - Он пожал плечами. - Я говорю о тех, кто провоцирует новую войну.
      Она долго молчала.
      Кажется, теперь она вспоминала Гея.
      То есть своего мужа.
      Именно от мужа она впервые услышала эти слова.
      Он ведь и в книге хотел написать об этом!
      Вид пустого бокала, из которого Алина в ванной пила воду, а теперь нелепо держала перед собой, вернул их к тому, с чего они было начали.
      - Ну что?.. - Он взял бокал из ее рук и поставил на холодильник. - Теперь поедем смотреть ночную Братиславу?
      Она молча прошла к окну.
      Из этого номера вид был не на Дунай, как поначалу Алина подумала, а на храм святой Марии-Терезы.
      Как раз в эту минуту раздался звон колокола.
      Алина знала, что Гей любил такой тихий, как бы печальный звон колокола.
      - И вы тоже пишете книгу? - спросила она вдруг.
      - Да... - смешался он.
      И невольно огляделся.
      Нет, нигде не было ничего такого, что говорило бы о его работе над рукописью.
      Он привык это скрывать от всех.
      Особенно от служащих фирмы, в которой он работал.
      - Мне нужны не писатели, а социологи, - заметил однажды генеральный директор фирмы господин Крафт.
      И Гейдрих - это было его полное имя - старался помнить об этом.
      И даже здесь, в Братиславе, он всякий раз убирал все материалы с глаз долой.
      На столе был только журнал с изображением на обложке президента одной великой страны.
      - Так почему же вы подошли именно ко мне? - резко спросила Алина.
      В ее голосе было раздражение.
      Ему казалось, что она опять смотрит на церковь, в которой сегодня венчался ее муж.
      На другой, естественно, женщине.
      Но она, протянув руку почти к самому верху рамы, сказала:
      - Там - Рысы...
      Гей вздрогнул.
      - Что вы сказали?
      - Я сразу поняла, зачем вы приехали сюда, в Татры.
      Она посмотрела на Красную Папку, которую он держал под мышкой.
      - Да, - он кивнул, - мне давно хотелось побывать на Рысы.
      - А это у вас... вроде отчета?
      - Да!
      - Я понимаю вас... Несколько лет назад мы с мужем тоже были на Рысы... А такие канцелярские папки, - вдруг произнесла она, - обычно лежат большущей стопкой на столе моего отца...
      - Эту папку, - сказал Гей настороженно, - я взял у Бээна...
      Было такое впечатление, что это странное имя на мгновение парализовало ее.
      Мало ли что напомнило оно ей своим звучанием!
      - Мне бы хотелось подарить вам на память маленькую брошюрку...
      Он порылся в Красной Папке и достал книжечку с тонкой дешевой обложкой, на которой было написано:
      HoMo prEkataStrofilis
      Алина взяла ее нетерпеливо из его рук.
      - Человек докатастрофический... - прочитала она с удивлением.
      - Позвольте, я сделаю автограф...
      Гей взял красный фломастер и, волнуясь, написал наискосок:
      ЛЮБОВЬ СПАСЕТ МИР
      Гей заметил однажды, что, когда он пишет, в его комнате, которую Алина иногда называет кабинетом, или в номере отеля - но пока еще не в домике на Истре, потому что никакого домика не было, - время от времени раздается стук, похожий, как он помнит по двум случаям, на стук в операционной, когда хирург бросает инструмент в металлическую ванночку.
      Что касается Гея, он бросал на стол импортные фломастеры, которыми правил текст рукописи.
      Синяя, красная, а также другого цвета вязь письма была похожа, если уж говорить о физиологии, на сплетения вен и артерий, пронизанных капиллярами правки.
      Гей был уверен, что кровообращение его новой рукописи в целом достаточно жизнестойкое, но был не уверен в том, что не возникнет по чьей-то вине тромб, от которого остановится сердце.
      И после того как Гей написал на обложке своей брошюры: ЛЮБОВЬ СПАСЕТ МИР, он бросил на стол фломастер.
      И раздался звук, похожий на стук в операционной.
      И Гей почувствовал укол в сердце.
      Хотя, думая о тромбе, он имел в виду сердце рукописи, а не свое собственное, - простим ему, как бывалому графоману, эту велеречивость!
      Однако укол есть укол.
      В чье бы сердце ни кололи.
      Гей совсем недавно похоронил своего хорошего друга, тоже социолога. В науку они пришли по-разному, но уйти из нее, а вместе с тем и из жизни вполне могли одинаково. В сорок два года у друга случился инфаркт. Жена говорит, что он ощутил небольшой укол в сердце. В свое собственное. Не то после укола в сердце рукописи его статьи, не то после тромба в артериях и венах рукописи, который вообще остановил сердце.
      Друг только и сказал:
      - Вот падло!
      Это у него такая была нехорошая северная, экспедиционная привычка выражаться.
      И тотчас за сердце схватился/
      Будто ножом его пырнули.
      И умер друг.
      На глазах жены.
      Ну кто бы мог подумать, что сердце, которое вынесло, как теперь говорят и пишут другие социологи, изучающие наследие покойника, сорок два года жизни голопузое детство, босоногое пионерское отрочество, комсомольскую юность, потом то да се, точнее, ненасытное студенчество, а потом уже то да се, еще точнее, самостоятельную работу, то есть работу вроде как самостоятельную под контролем старших товарищей, познавательные экспедиции на Север, первые, а потом и вторые, пятые, десятые шаги в науке, тоже не менее познавательные, ну кто же мог подумать, что сердце талантливого социолога не выдержит первого же инфаркта!
      Вон соседке моей, думал Гей, бывалой социологине, уже давно за восемьдесят, не менее трех инфарктов было и не то один инсульт, не то два, а ей все нипочем - как ездила, так и ездит на разные клубные мероприятия, уж такая выступальщица! Даже никто не заметил, когда у нее эти самые инфаркты и инсульты были, что значит старая закалка. На днях она встретила Гея на лестничной площадке и говорит: "Вы бледный какой, право! Отчего это? Хотя я знаю отчего... Нельзя же, голубчик, сиднем сидеть над своими статьями. Надо и жизнь изучать. Вот на последнем клубном мероприятии вас отчего-то не было. А жаль! Такой застрельщик бы из вас получился!.."
      Кстати заметить, друг скончался от инфаркта совершенно безвестным.
      Но зато уж теперь его талант почитают как один из самых ярких.
      Безвременно угасших.
      Именно так это называется.
      И даже заголовок его последней монографии теперь считается талантливым.
      РЕГИОН.
      В науке эти слово обозначает некую определенную местность, территорию, зону, где происходили, а может, все еще происходят некие процессы.
      Ощущение тревоги и вместе с тем чувство надежды было в этом названии, как думал Гей.
      Он жалел, что друг в свое время не играл в теннис.
      У Гея была некая странная теория, по которой люди, играющие в теннис не ради самоцельного выигрыша, а ради красоты и благородства самой игры, должны жить долго, может быть столько же, сколько жили боги на Олимпе.
      Во всяком случае, не меньше, чем жила бывалая социологиня, соседка Гея.
      Да, так вот, по теории Гея человек, ощутивший укол, должен был немедля схватить мяч и ракетку - при этом коньяк, якобы расширяющий сосуды, совершенно исключался, - подскочить к ближайшей стене квартиры, если она у него была и он еще не успел заставить ее какими-нибудь импортными стенками, и что есть силы ударить по мячу ракеткой, направляя мяч в сторону стены, после чего надо было поймать мяч на ракетку, как говорят теннисисты, то есть снова ударить по нему.
      И так до полного облегчения.
      Если вас не остановят соседи за крупноблочной стеной, которые не одобряют, конечно, подобный звуковой метод избавления от стрессовой ситуации, как нередко говорила Гею бывалая социологиня.
      - Так зачем вы подошли именно ко мне? - повторила Алина.
      Он ответил не сразу.
      - Я увидел вас и подумал, что вот с вами бы, наверно, я смог начать все сначала...
      Гей подошел к Алине.
      Она почувствовала себя маленькой, слабой, незащищенной.
      Перед нею был матерый удав.
      Он коснулся ее лица ладонями.
      Он охватил ее лицо ладонями.
      Его ладони были прохладны.
      Вначале она испугалась...
      И лишь на мгновение замерла...
      Его ладони вдруг стали горячими.
      Просто пылающими.
      И она взяла руки Гея за кисти и отвела его ладони от своего лица.
      Гей затем и приехал в Словакию, чтобы на Рысы, в Татрах, спросить вождя мирового пролетариата, спросить о том, с чего все началось и чем же все закончится.
      Вопрос был куда как непростой.
      К тому же Гею предстояло встретиться не с живым человеком, а с портретом. Какой бы удачный этот портрет ни был, но портрет - это всего лишь только портрет.
      Но даже если бы Гею выпало счастье встретиться с глазу на глаз именно с ним, вождем всех времен и народов, Ленин, пожалуй, не смог бы ответить на эти вопросы, полагая, что он, вождь, и права такого не имеет - отвечать на вопросы, которые имеют характер сугубо семейный, частный, личный.
      И все же, думал Гей, а вдруг он что и поймет, глядя на лик вождя очи в очи?
      Алина стояла у окна.
      Спиной к нему.
      Звон колокола был тихим и печальным.
      Гей думал, возможно, о том, что он поторопился, вспугнул Алину.
      А может, он думал о том, что в будущей гипотетической жизни, которая будет воссоздана из атомов и молекул, ему бы хотелось видеть более либеральных людей на месте генерального директора фирмы господина Крафта, номинального Хозяина не только фирмы, но и города, чтобы, во-первых, не допускать никогда впредь размещения на немецкой земле какого бы то ни было ядерного оружия, а во-вторых, осуществить наконец долгожданный социальный прогресс.
      Еще сегодня вечером, когда Гей сидел в своем номере и делал наброски к очерку о Ленине, у него не было и пригоршни атомов и молекул, из чего он должен был создавать будущее - во имя настоящего, разумеется.
      Возможно, теперь он располагал огромным резервом главка Минхимпрома, или как там это называется.
      Ему снова стало тревожно.
      Но тревожно ему было всегда.
      Еще до встречи с Алиной.
      Может быть, уже тогда его бесподобная интуиция, о которой ни Алина, ни сам он еще ничего не знали, угадала, уловила, вычленила в череде самых разных событий вселенской жизни какое-то знамение грядущей встречи на ранчо Президента с Физиком?
      Выездная, но отнюдь не расширенная планерка.
      - Мой муж, - сказала Алина, - если ему становится особенно тревожно, берет мяч и теннисную ракетку...
      Гей уставился на нее...
      Выходит, смятенно думал он, эта женщина понимает меня, даже когда я молчу?
      Она была как та Ева, которая когда-то понимала Адама с полувзгляда, с полуслова.
      Редчайший контакт, который, возникнув тотчас, закрепляется еще и совместно прожитой жизнью.
      Это нечто большее, чем любовное чувство.
      Впрочем, наверно, любовь и невозможна без взаимного понимания.
      Адам и Ева тогда и перестали любить друг друга, когда перестали понимать один другого.
      Самый разгар внутривидовой борьбы?
      - Интуиция, мой друг, интуиция... - обреченно скажет, бывало, Адам с печалью в голосе.
      - Диалектика жизни, а не интуиция... - только и скажет ему Ева, скажет с иронией, причем как бы даже злой.
      Впрочем, это уже были, возможно, следствия, а не причины внутривидовой борьбы.
      Да, но Алина не могла не знать, что и теннис не помогает избыть в себе постоянную тревогу, которая связана с угрозой ядерной войны.
      Даже если носить ракетку повсюду и стучать мячом о каждую стенку.
      Впрочем, академик Янушкевичус полагает, что "болезнетворность стресса" может быть "реализована в активном действии".
      Копирайт. "Литгазета".
      Правда, академик не дает никакого конкретного совета.
      Может быть, он вообще не имеет в виду теннис?
      Более того, академик ничего не говорит о воздействии на человека угрозы ядерной войны.
      Да и редакция "Литературной газеты" в своем предисловии упоминает лишь о том, что "здоровье человека тесно связано с образом его жизни, с условиями его труда, с бурным развитием научно-технической революции".
      Правда, нетрудно догадаться, что угроза ядерной войны так или иначе находит свое отображение и в образе жизни человека, и в условиях его труда, не говоря уже о том, что угроза эта связана, как ни парадоксально, с бурным развитием НТР.
      Так что "Литературка" осталась верна себе и тут как орган печати весьма объективный, если иметь в виду прежде всего вторую тетрадку, начиная с девятой страницы и кончая страницей шестнадцатой, всесторонне объективной, а материал "Как уберечься от стресса" напечатан посередине, на странице тринадцатой.
      Что же касается академика Янушкевичуса, то он выступал всего лишь в роли комментатора, хотя и с научным уклоном, имея в виду анкету американского ученого Рэя - почти Гея! - напечатанную в английском журнале "Санди тайме мэгэзин".
      В Красной Папке этой анкеты, естественно, не было.
      Гей помнил эту анкету наизусть.
      "БАЛЛЫ ОПАСНОСТИ"
      Отметьте относящиеся к вам пункты во всех трех разделах анкеты, после чего подсчитайте сумму очков.
      СТРЕССОВЫЕ СИТУАЦИИ
      Случилось ли за последние шесть месяцев в вашей жизни какое-нибудь из нижеперечисленных событий?
      1. Смерть мужа (жены) 100
      2. Развод 73
      3. Супружеский разрыв 65
      4. Смерть близкого родственника 63
      5. Серьезное ранение или заболевание 53
      6. Бракосочетание 50
      7. Увольнение или его угроза 47
      8. Примирение с мужем (женой); уход на пенсию 45
      9. Изменение состояния здоровья одного из членов семьи 44
      10. Ожидание ребенка в семье 40
      11. Реорганизация на работе; появление нового члена семьи 39
      12. Изменение в материальном положении 38
      13. Смерть близкого друга 37
      14. Перемена работы 36
      15. Обострение разногласий с мужем (женой) 30
      16. Отсутствие возможности отдать крупный долг 30
      17. Изменение служебных обязанностей; уход детей из дома или
      другие неприятности с детьми 29
      18. Выдающееся личное достижение 28
      19. Муж (или жена) меняет место работы или перестает работать 26
      20. Конфликт с начальником 23
      Знакомство с этой анкетой приводит к утешительному выводу, что наш академик не дает никакого совета об устранении тревоги в связи с угрозой ядерной войны вовсе не потому, что не хочет что-либо посоветовать или нечего ему посоветовать, а исключительно потому, что в анкете американца нет и в помине подобного параграфа.
      Или это невольное упущение зарубежного ученого, думал Гей, или это скрытое, но явное проявление милитаристских устремлений американца, игнорирующего одну из самых стрессовых ситуаций самого высокого балла.
      Действительно, если смерть одного из супругов дает наивысший абсолютный балл - 100, который соответствует сильнейшему стрессовому состоянию, то неужели вероятность гибели обоих супругов одновременно, уж не говоря о вероятности гибели детей и близких родственников, не даст балл, раза в три превышающий абсолютный?
      Следовательно, думал Гей, самым первым пунктом в этой анкете должен быть такой пункт:
      1. Угроза ядерной войны - от 200 до 1000 и более баллов, в зависимости от семейного состава и числа родственников.
      То есть фактически все здравомыслящие люди планеты должны теперь находиться в критическом стрессовом состоянии.
      Кстати, думал Гей, если уж улучшать эту анкету, вернее, делать ее всесторонне объективной, почти как шестнадцатую страницу "Литературки", то надо ввести еще один пункт:
      21. Работа над диссертацией - до 99 баллов, в зависимости от направленности и содержания.
      Минимальное количество баллов Гей выбрал не случайно. Это уже сам Рэй навел его на размышления.
      В таблице Рэя второй по величине балл дается за развод. Наверно, тут надо учитывать особенности западного образа жизни. Влияние религии, традиции, какого-то культурного уровня, какой уж там у них ни есть, ну и так далее.
      Одним словом, для них развод - это большое чепе.
      Второе по экстремуму после смерти одного из супругов.
      Дети у них вроде бы не в счет.
      А может, из этических соображений Рэй нарочно исключил детей из своих экзерсисов с баллами?
      Хотя, впрочем, с детьми там, говорят, родители расстаются рано. В Швеции, например, детей лелеют в семье до шестнадцати лет, души в них не чают, а как только чаду исполнилось шестнадцать лет - якобы пинок ему под зад! Ступай на все четыре стороны. Живи как хочешь. Становись хиппи или бизнесменом, дело твое.
      Стало быть, по шведским понятиям, точнее, по нашим понятиям относительно шведов, за смерть шведского ребенка, которому стукнуло шестнадцать, балл должен выпадать куда меньший, чем за смерть шведской жены, даже если она давно - по нашим понятиям - нелюбимая, не первая и даже не вторая, и так далее и тому подобное.
      Гей же считал, что за смерть ребенка - не дай бог такому случиться! - балл должен выходить никак не меньше, чем за смерть жены.
      Тут и спорить нечего.
      Поэтому за работу над диссертацией он полагал давать балл чуть меньший, чем за смерть жены или ребенка.
      В самом деле, когда оппонент режет твою диссертацию, это все равно как если бы он убивал тебя самого.
      Но ведь не убивают же, ё-моё! - говорил Шурик из Дедова, слывший вроде как добряком, а на самом деле бывший чуть ли не извергом.
      Да, теперь оппоненты не убивают.
      Не то что в средневековье, во времена инквизиции.
      Поэтому Гей дал максимально 99 баллов за работу над диссертацией.
      На один балл меньше, чем за смерть члена семьи. Чтобы не прослыть бессердечным.