Построение ответа офицеру на поставленный вопрос не принесло.
      – Очень жаль, Казаков, – вновь, обратился отрядный к Алексею. – Думаю, что пять суток карцера освежат твою память. – Уведите, – приказал он конвойным. – Завтра я напишу рапорт начальнику колонии.
      После того как увели Алексея, отрядный пригласил к себе в кабинет, расположенный на втором этаже двухэтажного барака, Марата Сайфутдинова по кличке Диксон.
      Диксону уже несколько месяцев, как исполнилось восемнадцать лет, но его не переводили в колонию для взрослых, потому что у него были общие дела с офицерами, в частности с Мирошниченко.
      – Что скажешь на счет новенького? – спросил старлей, как только захлопнулась дверь кабинета за Маратом. – По-моему, парень с характером.
      – Я тоже так думаю, – кивнул Диксон, опускаясь на стул, стоявший возле письменного стола. – Он дежурного по бараку Сотника отделал, отнял у него нож, а с этим ножом не побоялся выступить против Урюка и Тихони. Думаю, что Тихоне повезло – новенький не успел с ним разделаться.
      – Вот видишь? – обрадовался отрядный. – Я к чему клоню разговор? Как Сутулый освободился, ты до сих пор не подобрал себе подельника.
      – Может ты и прав, начальник, – осужденный на мгновение задумался, затем добавил. – Не будем торопить события, посмотрим как на него подействует одиночное заключение, – он взял со стола отрядного сигареты без разрешения и закурил.
      – Ты уже полгода присматриваешься то к одному, то к другому. Сам знаешь, что не за красивые Глазки держу тебя среди малолеток, – уколол Мирошниченко.
      – Не попрекай, – взъерошился Диксон. – Ты на мне и так прилично заработал.
      – Ладно, не психуй, – пошел офицер на уступки. – Просто создается впечатление, что специально тянешь кота за хвост. На меня тоже давят, – оправдывался хозяин кабинета.
      – А ты объясни им, что я подбираю напарника не для прогулок по парку, тут спешить нельзя. А если он лажанется во время первого же дела?
      – Да понимаю я, – согласился старший лейтенант. – Только и ты должен войти в мое положение, сверху торопят.
      – Если после карцера не сломается, я его прощупаю, – пообещал Сайфутдинов и спросил:
      – Кстати, за что парень срок мотает?
      – За убийство, – просвятил собеседника Мирошниченко. – Родного отца на тот свет отправил.
      – Ого, – удивился Марат. – Не промах юноша, только слишком горяч. Не было у дурня хороших учителей.
      – Вот ты и займись его воспитанием, – уцепился за последние слова отрядный. – Передай ему опыт, который тебе передал Сутулый…
      Время от времени Сутулый и Диксон совершали преступления: кражи, грабежи в районе, в котором находилась их колония, по наводке отрядного. Местной милиции и в голову не приходило искать преступников среди осужденных. Сутулый сколотил солидный капитал к освобождению, в немалой степени обогатив и некоторых офицеров внутренних войск. Теперь, оставшись один, Диксон не очень торопился найти себе подельника, рассчитывая протянуть до освобождения – ему осталось восемь месяцев. Он прекрасно знал, что если схватят с поличным, офицеры вывернутся, а ему, вдобавок ко всему, припаяют еще срок за побег. Но сегодня Мирошниченко недвусмысленно намекнул, что если он и дальше будет тянуть кота за хвост, то его переведут к взрослым.
      – Придется еще пару раз рискнуть, – думал Марат, лежа на своей койке нижнего яруса в углу барака. – А-а-а, будь, что будет, попробую этого новенького, – окончательно решил он, перевернулся на бок и закрыл глаза…
      Алексей вернулся из карцера озлобленным, но не сломленным.
      – Пусть лучше прибьют, но в шестерках ходить не собираюсь, – убеждал он сам себя.
      Казаков, не реагируя на язвительные реплики осужденных, прошел к своему месту, взял полотенце с мылом и отправился умываться.
      Холодная вода охлаждала пыл и снимала усталость. Он намылил голову и засунул ее под кран, от холода захватывало дух, но ему нравилось такое состояние. Алексей кряхтел и фыркал от удовольствия.
      – Ты посмотри, как его разморило? – долетел до него голос Урюка.
      – Крещение пошло на пользу, – поддержал кореша Тихоня, ехидно улыбаясь.
      Алексей смахнул воду с лица и повернулся к досаждавшим ему подросткам.
      – Что рана уже затянулась и можешь свободно сидеть? – съехидничал Урюк.
      – А то повторим, в воспитательных целях, – добавил Тихоня.
      – Если я вам позволю, – начинал заводиться Казаков.
      Взаимный обмен уколами закончился и подростки уже приготовились к драке. Алексей отскочил к стене и встал в стойку, готовый к отражению нападающих. Он был безоружен, в то время, как в руке одного из противников блеснуло лезвие ножа.
      Тихоня махнул ножом перед самым носом Алексея и тот еле-еле успел отклониться, наткнувшись на кулак Урюка. Алексей, не отвечая на удары, все-таки умудрился поймать руку Тихони с ножом и дернул ее на себя, переместившись в сторону. Тихоня врезался в стену и тут же получил удар локтем в переносицу. Казаков повернулся к Урюку, но к тому подоспел на помощь Сотник, который дежурил во время первого появления Алексея в бараке. Опять численное преимущество было на стороне противников, еще и Тихоня очухался, его недоброжелательный взгляд явно намекал новичку, чтоб тот на пощаду не рассчитывал. На Казакова набросились одновременно с трех сторон. Пинками и тычками свалили на пол и беспощадно избивали. Он, как мог, прикрывался, терпел, но и прощения не просил.
      – Осадили, – раздался зычный голос Диксона на всю умывалку.
      Марат на голову возвышался среди присутствующих и считался непререкаемым авторитетом не только в своем бараке, но и во всей зоне, поэтому расправу немедленно прекратили.
      – Он же сам борзеет, – возразил было Урюк, но Диксон бросил на него такой выразительный взгляд, что разом отбил охоту пререкаться.
      – Оставьте нас одних, – приказал Сайфутдинов осужденным и те беспрекословно покинули помещение. – Пошли со мной, – позвал он Алексея.
      Тот попытался подняться, но не смог. Тогда Диксон помог ему встать на ноги, закинул правую руку побитого себе на плечи и отвел в каптерку. Выгнал оттуда ответственного и они остались вдвоем.
      – Водку пьешь? – спросил он Казакова.
      – Пробовал, – соврал новичок, желая казаться значительным.
      Марат достал из тумбочки початую бутылку водки, граненые стаканы, нарезанную на тарелке колбасу, луковицу, хлеб и ножик. Почистил лук и разлил по полстакана водки.
      – Ну, за знакомство? – авторитет поднял свой стакан. – Меня Диксоном зовут.
      – Алексей, – ответил собеседник.
      – Алексей значит, – сказал Марат, после того, как закусил. – А как дразнили в школе, на улице?
      – Атаманом, – смутился новичок.
      – А что? Неплохо, – задумался Сайфутдинов. – Характер – не подарок, статья за убийство, быть тебе Атаманом, – утвердил он кличку. – Закуривай, – выбросил Марат на стол пачку «Примы» и коробку спичек.
      Казаков вспомнил, как он впервые закурил и нерешительно протянул руку за сигаретой.
      – Не стесняйся, – по-своему понял его партнер и чиркнул спичкой.
      Алексей глубоко затянулся и поперхнулся, затяжной кашель перекрыл дыхание и собутыльник похлопал его по спине, догадавшись, что новичок не курит.
      – Отца за что замочил? – спросил Диксон и сам же предположил вариант ответа. – Мать обижал? – собутыльник утвердительно кивнул. – Ну и дурак, – сделал Марат вывод.
      – Я так не считаю, – возразил Алексей. – Не я его, так он бы мать убил наверняка.
      – Ты меня неправильно понял, – остановил Марат собеседника, разливая новую дозу. – То что заступился за мать – молодец, то что лишил жизни отца – твое личное дело, а вот то что срок за это получил – дурак. Ведь твой отец пьянствовал, дебоширил, подстерег бы его где-нибудь подальше от дома и столкнул в какую-нибудь канаву. Никто бы на тебя и не подумал, списали все на несчастный случай, а у матери остался бы помощник, – поучал Сайфутдинов. – Дела нужно с умом обстряпывать. Теперь же без твоего присмотра остались младшие братья, сестры, – закончил он свою речь.
      – Откуда ты все знаешь: про сестру, брата? – удивился Казаков.
      – Здесь большого ума не надо, треть зоны таких же, как ты – из неблагополучных семей, – просвятил Диксон.
      – В общем-то ты прав. Только в тот момент я об этом не думал.
      – А зря. Голова как раз и дана человеку, чтобы он ею думал, – объяснял Марат прописные истины. – Ты держись ближе ко мне, научу жизни, – он поднял свой стакан. – За тебя, корешок.
      Они выпили, закусили, выкурили еще по одной сигарете, и новичка с непривычки сильно развезло. Поэтому Диксон доставил его в барак тем же способом, что привел в каптерку и положил на соседнюю со своей койку.
      – Урюк, перебирайся на место Атамана, – сказал он уже бывшему ночному соседу, усаживаясь рядом с новичком.
      – Какого еще Атамана? – не понял Урюк.
      – Моего кореша, – Марат кивнул на Алексея. – И перенеси сюда его шмотки.
      Диксону очень редко приходилось повторять свои приказания дважды. И Урюк, хоть и нехотя, но вынужден был подчиниться. С этого момента больше не нашлось желающих выяснять отношения с новичком, а многие даже стали заискивать перед ним…
      На следующий день Казаков первый раз вышел на работу. Осужденных возили на кирпичный завод, в девяти километрах от зоны. Так как специальности у Алексея не было, работа досталась ему нелегкая. Он брал кирпичи с двигающейся ленты, таскал и складывал их на специальные деревянные поддоны. К концу дня онемели руки и не разгибалась спина. Но через неделю он втянулся и уже так сильно не уставал, как в начале, хоть приходилось тяжеловато. Несколько раз Диксон приглашал его пропустить по маленькой, но усталость брала свое и он отказывался.
      – Что-то ты совсем сник, – уколол его как-то Марат.
      – Привыкну, – сдержанно ответил Атаман.
      – Зачем привыкать, – возразил Сайфутдинов. – Не легче ли подыскать что-нибудь подходящее? Пока лето, вечера более-менее свободные, а осенью еще начнутся занятия, совсем ноги протянешь.
      – Выдержу, – заверил Алексей. – Другие же терпят.
      – Другие меня не интересуют, я только за своих корешей переживаю.
      – И что можно сделать? – поинтересовался Казаков.
      – Перевестись на более легкую работу, – посоветовал Диксон.
      – Интересно, каким образом?
      – Это уже мое дело, – загадочно улыбнулся Марат, но бросив взор на обиженного собеседника, добавил. – Поговорю с отрядным.
      – Думаешь он тебя послушает? – засомневался Казаков.
      – Еще как послушает, – заверил старожил. – Куда ему деваться? – заметив недоумение на лице Алексея, решил еще больше удивить того. – Даже обрадуется.
      – Но какой ему резон облегчать мою жизнь? – лицо Алексея выражало явное любопытство и недоверие.
      – Есть причина, но как говорится – всему свое время.
      Атаман догадался, что большего Диксон сейчас не скажет, поэтому не стал задавать лишних вопросов. Но и отказываться от выгодного предложения смысла не было, не очень-то ему улыбалось целыми днями таскать кирпичи.
      Действительно, через два дня к Атаману подошел отрядный и объявил, что его переводят в столярку.
      В столярке восемь осужденных подростков распиливали доски и сколачивали из них поддоны, на которые до этого Алексей складывал кирпичи. Новый труд ему показался легким и несложным. Атаман молча взял свободный молоток и взялся помогать Сотнику, своему бывшему врагу, сколачивать доски.
      – Отставить, – услышал он голос Диксона. – Тебя перевели сюда помощником бугра, то есть меня, – и Марат рассказал Казакову, в чем заключаются его новые обязанности. – Твое дело следить за тем, чтоб другие выполняли норму, а не самому молотком размахивать.
      Диксон увел Алексея в подсобное помещение. Оно оказалось довольно-таки просторным. Только на двух стеллажах, с левой стороны комнаты, находились инструменты. Справа был оборудован миниатюрный спортзал: висела длинная груша, лежала самодельная штанга и валялись разбросанные гантели и гири. Центр комнаты был практически свободным, не считая двух небольших шкафов, стола и нескольких стульев.
      – Присаживайся, – предложил Марат новоиспеченному заместителю.
      Алексей опустился на стул и уставился на спортивный уголок.
      – Интересуешься? – спросил Сайфутдинов. – Просто на свободе я спортом занимался и чтоб не расслабляться, я и здесь тренируюсь.
      – А как же работа? Отрядный не гоняет за то, что в рабочее время тренируешься? – задал вопрос Алексей.
      – На многое, что я делаю, глаза закрывают, – пояснил Диксон. – На то у отрядного есть свои причины, о которых и ты скоро узнаешь.
      Казакову не терпелось узнать, о чем идет речь, но он сдерживал любопытство. Он постепенно втягивался в лагерную жизнь и знал, что чрезмерная любознательность здесь не поощрялась. Если собеседник посчитает нужным, то сам все расскажет.
      – Я тоже полтора года занимался борьбой, но пришлось забросить, – вернулся Алексей к теме спорта.
      – Отлично, – обрадовался бугор. – Ты обучишь меня приемам, а я научу тебя хорошо драться.
      – И когда мы этим будем заниматься?
      – Каждый день, пока другие вкалывают, – ответил Диксон.
      – Знать и пользоваться нужно многими ударами, особенно надо уметь защититься от них, – поучал Марат, который пять лет занимался подпольным каратэ, оборудовав зал в подвале жилого дома. – Но главное, отобрать несколько и довести их исполнение до автоматизма.
      Так прошли очередные несколько недель. Алексей по-прежнему возвращался в барак усталым, но это уже была приятная усталость, заметно росли мышцы, появлялось ощущение легкости в теле. Да и питался Алексей чуть ли не лучше, чем на свободе.
      Атаман удивлялся, откуда у бугра средства на такую, можно сказать шикарную, жизнь в неволе, но, естественно, с расспросами не лез. Наконец наступил день, когда Диксон сам удовлетворил его любопытство.
      – Как думаешь, твоей матери трудно одной приходится, без поддержки сына? – завел он разговор издалека.
      – Мучается бедняжка, – грустно сказал Алексей.
      – Если так, то ты просто обязан ей помочь.
      – Чем? – задал Атаман резонный вопрос. – Еще ни одной зарплаты не получал, да если судить по суммам, которые тут выплачивают, помощью это не назовешь. Сам сижу на твоей шее.
      – Не в ту степь понесло, – прервал Сайфутдинов.
      – Мы же кореша.
      – Давай сменим пластинку и так на душе муторно, – попросил Алексей, представляя, как мать одна выкручивается.
      – Смотри-ка умник нашелся, чуть жареным запахло, сразу в кусты. Так легче всего, – как бы пристыдил его Марат.
      Казаков опустил голову, прикусил губу и упорно молчал, ему было стыдно за свою беспомощность.
      – Ты никогда не задавал себе вопрос: почему конвойные таскают мне жратву, сигареты, водку? – спросил Диксон.
      – Деньги платишь, вот они и носят, – отмахнулся Атаман.
      – Правильно, – согласился бугор. – Невольно возникает следующий вопрос: откуда деньги?
      – Желание появится – расскажешь, – буркнул Алексей.
      – В каких условиях ты жил на свободе? – неожиданно спросил он и поправился: – Я имею в виду само жилье.
      – Так, дом-развалюха, – машинально ответил Казаков. – А что?
      – С печным отоплением, – продолжил бугор.
      – Естественно, – кивнул Атаман.
      – А что ж матери квартиру не дадут на производстве, или она не стоит на очереди? – язвительно спросил Марат.
      – Больше пятнадцати лет, только пока толку нет.
      – Раз нет возможности получить квартиру от государства, почему бы не вступить в кооператив, там намного быстрее продвигается очередь, – терзал бугор новенького.
      – На какие шиши вступать в кооператив? – насторожился Алексей. – Что-то не пойму, к чему ты клонишь?
      – А к тому, что деньги можно заработать.
      – Есть конкретные предложения? – заинтересовался Атаман.
      – Есть, – Диксон прекратил издеваться и перешел на деловой тон. – Филок вокруг нас вращается много, нужно только протянуть руку и бери сколько душе угодно. Но для этого необходимо иметь сноровку и не бояться рисковать, правда риск необходимо свести до минимума и тщательно продумывать предстоящие операции, иначе недолго схлопотать дополнительный срок.
      – Если ты такой умный, тогда почему ты здесь? – поинтересовался новичок, догадавшись, что речь идет о незаконном добывании денег.
      – Я, так же как и ты, залетел по дурости, – признался Сайфутдинов. – Уже здесь поумнел. Нашелся человек, привил мудрость.
      – Благодарю за науку, учту на будущее. У меня впереди еще четыре года, чтобы обдумать твои советы. Есть время на размышления, как заработать и каким образом помочь матери, – заключил Алексей.
      – Нет у тебя времени, – ошарашил его Диксон. – Я веду речь не о будущем, а о настоящем.
      – Не понял? – брови Алексея взлетели вверх. – Уж не предлагаешь ли ты ограбить банк, находясь за колючей проволокой?
      – Зачем? Не обязательно банк.
      Алексей долго не мог ответить, прикидывая в уме, правильно ли понял Диксона, потом, медленно выговаривая каждое слово, произнес:
      – Лично я на побег не пойду.
      – Никто тебе этого не предлагает, – рассмеялся Диксон. – Посмотри на меня, разве я похож на идиота? Отсидеть больше четырех лет, а когда осталось восемь месяцев, совершить побег? Никогда бы не подумал, что ты обо мне такого «высокого» мнения.
      – Тогда я решительно ничего не понимаю, – заявил Атаман. – Если можно, объясни недоумку более простым и доходчивым языком, – попросил он.
      – Вернемся к тому месту, когда я задал вопрос: откуда у меня берутся деньги? – начал Марат. – Только условие: то, что ты сейчас услышишь, в тебе же должно и умереть.
      – За кого меня держишь? – сделал вид, что обиделся Алексей.
      – Ты обиженного из себя не строй, – остепенил его бугор. – По ходу беседы поймешь, чем я рискую, раскрывая перед тобой свои карты.
      – Могила, – поклялся Казаков.
      – Тогда слушай, – продолжил удовлетворенный ответом Диксон. – Начну по порядку, с самого начала. Я был хилым и слабым мальчишкой и меня обижали все, кому не лень, во дворе, в школе. Однажды меня избил мальчишка, который был на два года младше, я был прав, но не мог ничего поделать, а ровесники и старшие только подзадоривали его. Я шел домой, глотая слезы обиды. Вот тогда и повстречался мне добрый дяденька, он успокоил меня и ласково поинтересовался, что случилось. Я в ответ еще больше расплакался и излил перед ним свою детскую душу. Знаешь, даже полегчало. Вадим Борисович, так его звали, пригласил меня в свою секцию. Он нелегально обучал подростков каратэ, я оказался самым маленьким в секции. Юные спортсмены относились ко мне как к равному, но в тренировках спуску не давали и скидок на возраст не делали, и я почувствовал себя личностью. У них существовало самое настоящее братство, стоило кому-нибудь на стороне обидеть одного из них, поднимались все, как один. И я стал членом этого братства, всех моих обидчиков поставили на место. Прошел год. Я стал крепким, рослым парнем и уже сам вполне мог постоять за себя, теперь меня побаивались и старшие. Друзья частенько подкидывали денег на мелкие расходы, меня это обстоятельство радовало и удивляло одновременно. Жили бедно, отца не было и мать не особо раскидывалась даже мелочью. Только через пять лет усиленных занятий спортом узнал, чем на самом деле занимается группа каратистов. Самым старшим было за двадцать лет и они во главе с тренером контролировали вещевой рынок. Деньги платили все, кто занимался недозволенным бизнесом – барыги, фарцовщики, цыгане. К тому же, верхушка организации выискивала нечистых на руку руководителей и взымала с них дань. Я только тогда понял размах организации. Она практически контролировала весь город. Кроме молодежи, был костяк взрослых людей, так сказать мозговой центр.
      Большие дела вершат люди богатые, а значит двуликие и нечестные. Богатство и достаток – это роскошь для нашего человека. Но заметь себе, почему-то основная масса стремится к этой роскоши, их становится все больше и больше. И только нищие могут быть честными. Но странное дело: именно они больше всего и страдают. Твое прибывание здесь – лишнее тому подтверждение. Чем богаче и выше чиновник, тем он менее наказуем. А до честных нищих, отбывающих срок, ему и дела нет.
      – Но они же не совершают убийств, – не выдержал Атаман.
      – Еще как совершают, – заверил Марат и пояснил. – Только не напрямую, не физическим путем, а моральным, постепенно, капля за каплей лишая сил. Твоя мать – живое подтверждение моим словам. Она тянет лямку: недосыпает, недоедает, вкалывает дома и на работе. Пятнадцать лет стоит в очереди на квартиру, а ведь есть такие, которые получают жилплощадь меньше, чем через год. Есть! Они-то и получают благоустроенные квартиры. Никогда не задумывался, кто они такие и почему происходят подобные вещи?
      – Тебя послушаешь, так можно подумать, что разговариваешь не с уголовником, а с политиком, – вставил реплику Алексей.
      – Политика тут ни при чем, – возразил Диксон. – Я согласен, что у нас самые гуманные в мире Конституция и законы, только соблюдать их почему-то должны лишь низшие слои населения.
      – Откуда такая подкованность в молодые в общем-то годы? – изумился Алексей, считая, что в словах Диксона есть определенная истина.
      – Ладно, прекратим бесполезные разглагольствования. Ты прав, что мы обыкновенные уголовники, а не политики. Просто обидно становится, глядя на всю эту несправедливость и беззаконие. С детства испытал боль незаслуженных обид, вот и ноет душа и ты первый, кому я ее излил в полной мере, – признался бугор. Я ведь, как почувствовал силу, ни одного пацана без причины не обидел, естественно до тех пор, покуда не угодил сюда. Тут, сам понимаешь, законы волчьи.
      – В моей жизни хоть и мало было светлых дней, но как-то я не задумывался о том, что ты рассказал. Мне льстит, что именно предо мной ты излил душу, – выражение лица Алексея свидетельствовало, что он действительно признателен за откровенность. – И правильно рассуждаешь: да, репрессии прекратились, да, наступила оттепель, человек открыто может высказать свои мысли, но для таких, как мы, сама жизнь лучше не стала, – с азартом втянулся в дискуссию Казаков.
      – Не кажется тебе, Атаман, что мы развели демагогию уже в мировых масштабах? – спохватился Сайфутдинов. – Пора вернуться к теме, касающейся непосредственно нас.
      – Что-то нас и правда высоко занесло, – Алексей перевел дух и приготовился слушать. – Кажется мы остановились на твоей юности, – напомнил он.
      – Да, мне тогда было четырнадцать лет, как тебе сейчас, когда организация привлекла к первому делу. Мне показалось, что задание на редкость простое: проучить зажравшегося чиновника, который отказался нам платить. Я должен был подкараулить его и запугать. Вадим Борисович объяснил мне все, что следовало передать ему на словах. Но вышло по-другому. Чиновник и слушать не захотел: посылал куда подальше, отпускал грязные ругательства, а когда оскорбил моего тренера и кумира, мои нервы сдали. К тому времени я уже был рослым и крепким парнем, с приличной физической подготовкой и так уделал обидчика, что тот попал в больницу. Жизни его не лишил, подоспела милиция, но здоровье подпортил изрядно, он еле-еле выбрался из больницы. Я позже узнал, почему чиновник так смело и нагло себя вел. Он заложил нас и менты охраняли его, рассчитывали взять крупную рыбу, а напоролись на мелкую сошку, на меня.
      Алексей с интересом слушал Диксона и больше не перебивал, изредка прикуривая сигарету, вредная привычка уже прилипла к нему.
      – На следствии я молчал, не назвал никого из моих. Наградой за верность послужили пять лет лишения свободы. Никого не винил, не виню и сегодня считаю, что влетел по собственной глупости, – он прервался, закурил, мысленно вспоминая короткое следствие, приговор и свои переживания. – Вот мы и подошли к главному в нашей беседе. Я, так же как и ты, решил, что в шестерках ходить не стану и принял бон, покалечив несколько человек и получив ножевое ранение в плечо. Я тогда был на твоем месте, а на моем – Сутулый. Он защитил меня от нападок и предложил помогать матери. Боже, как вспомню ее сгорбленную фигурку на суде, заплаканные глаза, осунувшееся лицо, до сих пор мурашки по спине бегают. Она, еще молодая женщина, жизнь посвятила мне, не считаясь со своими личными интересами, – голос у Марата от нахлынувших чувств дрогнул и он замолчал, но довольно-таки быстро справился с воспоминаниями.
      – Ты уже дал обещание сохранить услышанное в тайне.
      Атаман подтвердил кивком головы.
      – Сутулый и я совершали кражи и грабежи. Помолчи и дослушай до конца, – сказал Диксон, заметив намерение Алексея перебить его. – Тебя, вероятно, интересует: каким образом можно грабить свободных граждан, самому находясь за колючей проволокой? Отвечу. Все намного проще, чем ты думаешь. Нам подыскивает клиентов отрядный, старший лейтенант Мирошниченко, половину денег отдаем ему. Точно знаю, что он делится с начальником колонии, подполковником Сазоновым, но, как говорится, это его личное дело. Остальное наше, за годы заключения я помог матери купить кооперативную квартиру и обставить ее, скопил капитал, которого хватит на несколько лет беззаботной жизни после освобождения. У Сутулого срок закончился полгода назад, с тех пор я без подельника. Скажу честно, что меня в данный момент устраивает подобное положение, но кое-кому не по душе такой поворот событий и они вынуждают продолжить промысел и передать опыт следующему поколению. Мой выбор пал на тебя и я предлагаю тебе стать моим подельником, в накладе не оставлю, все поровну, – Диксон вытер выступивший пот со лба тыльной стороной ладони и подозрительно взглянул на Алексея.
      Обескураженный Атаман долго молчал, обдумывая предложение Марата.
      – Я жду, – напомнил Марат.
      – Но я не могу сразу дать ответ, – признался Казаков. – Из-за меня пострадают невинные люди.
      – Невинных людей не бывает, – уверенно высказался Диксон. – Но эту тему мы продолжим в следующий раз, еще будет время для философских разговоров. Лучше подумай о близких: о матери, о маленьком брате, о новорожденной сестре, между прочим, ты лишил их единственного кормильца, – напомнил бугор.
      – Да таких кормильцев…
      – Неважно каких, – перебил Сайфутдинов. – Важно то, что ты, как старший сын и брат, просто обязан содержать семью. Если не ты, то кто? – давил Диксон на болевые точки.
      – Могу ли я немного подумать?
      – Думай, – неожиданно согласился Марат. – Решение должно быть твердым и бесповоротным, поэтому даю тебе несколько дней. Только учти важный момент, в случае отказа, тебя переведут скорее всего в другой отряд, а там медленно сгноят.
      – Ненавижу, когда оказывают давление и пытаются запугать, – Алексей затушил сигарету и встал на ноги, сжимая кулаки.
      – Остынь, – бугор не делал попытки ответить на явный вызов. – Что касается меня, то я симпатизирую тебе. Не люблю хлюпиков и подхалимов, поэтому выбрал тебя. Но и меня можно понять, я всего лишь низшее звено в общей цепочке. Твоя дальнейшая судьба в случае непринятия предложения зависит от других лиц. Поверь, к моему великому сожалению. Лично я как уважал, так и буду уважать тебя. Но… – он развел руки в стороны, показывая бессилие противопоставить что-либо другим звеньям. – Если вступил на скользкий путь, у трясины есть свойство засасывать жертвы.
      – Хорошо, – Атаман успокоился и сел на место, доставая из пачки очередную сигарету. – Постараюсь как можно скорее дать ответ, – он прикурил и добавил. – Выходит, я уже угодил в трясину и обратной дороги нет: или медленно погружаться в ее пучину, или захлебнуться сразу? Прекрасный выбор ты мне предоставил, как сам только что сказал – из-за симпатии и уважения, – он выпустил дым и умолк, понимая, что угодил в капкан, благодаря своему же независимому характеру и гордости.
      – Не нужно так мрачно смотреть на вещи, – посочувствовал Диксон, вспоминая, как его тошнило после такой же беседы с Сутулым. – Потенциально все человечество преступно. Соблюдая сегодняшние законы, завтра может статься, что это соблюдение превратится в нарушение. Если мыслить теоретически, то мы идем не в ногу со временем, а опережаем его.
      – С твоей философией и твоими талантами возглавлять бы какой-нибудь научно-исследовательский центр по изучению человеческих пороков, которые, в результате уже разработанной тобой теории, в конце концов окажутся достоинствами. Слов не нахожу, – Алексей лишь покачал головой.
      – Ты меня не совсем верно понял, я только сказал, что в любом неблаговидном поступке легко можно отыскать положительные стороны. Например: пострадает от нас какой-нибудь куркуль, но непроизвольно принесет облегчение женщине с малыми детьми. И наоборот, в любом благородном на первый взгляд деле можно найти недостойные мотивы. Верхушка, которая придумывает законы, с жиру бесится, а плоды их высоких теорий и экспериментов пожинаем мы. – Марат выдержал непродолжительную паузу, затем подвел итог: – Запомни, кореш, если и суждено построить коммунизм, то даже наши правнуки его еще не увидят.
      – Меняем тему, – по-своему отреагировал Атаман. – А то прилепят статью за политические дебаты.
      – У нас не запрещено высказывать мысли вслух, – не согласился Диксон.
      – Думаю, что это временное явление и продлится оно недолго, – высказался Алексей.
      – Почему?
      – Потому что оно порождает философов и ораторов, подобных тебе, – объяснил Казаков. – Не лучше ли возобновить тренировку и подкачать мышцы, они еще пригодятся.
      – Да ну тебя, – Диксон успокоился и направился к штанге…
      Казаков три дня ходил сам не свой. Задача перед ним стояла не из легких и он долго прикидывал: за и против, но на исходе третьего дня, подошел к Диксону и решительно произнес одно единственное слово:
      – Согласен.
      – Камень с души, – облегченно вздохнул Диксон. Он не торопил Атамана и не досаждал напоминаниями. – Такое дело непременно необходимо отметить, – он потянул кореша за рукав, увлекая в каптерку.
      Отдых удался на славу. Сбросив с себя тяжесть, давившую последние несколько дней, оба расслабились. В разгар пьянки вошел отрядный.
      – Казаков, оставь нас наедине с Сайфтудиновым, – бросил он сдержанно, не реагируя на загул осужденных.
      – Все в порядке, начальник, – пьяно ответил ему Диксон.