Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Превратности судьбы. Часть I

ModernLib.Net / Детективы / Анисов Михаил / Превратности судьбы. Часть I - Чтение (стр. 1)
Автор: Анисов Михаил
Жанр: Детективы

 

 


Михаил Анисов
Превратности судьбы
Часть I

Часть I

ГЛАВА ПЕРВАЯ

      Шанхай. Старинный район города, расположенный в огромной, широкой и длинной яме, построенный бедными переселенцами и местными малоимущими людьми, более полувека назад. Небольшие, в основном деревянные, покосившиеся домики, с проржавевшими от времени крышами, с крохотными участками и сарайчиками. Богом забытое место, вечная нищета, которая, по традиции, передается из поколения в поколение. Как был район окраиной города, так, спустя много лет, им и остался. Весной и осенью – непролазная грязь, зимой – непроходимые сугробы и только лето сносное. Единственное достояние района мощные, высокие, вековые дубы, которые давно выросли из ямы и, возвышаясь над ее краями, заглянули в иную жизнь: с многоэтажными домами, с широкими асфальтированными дорогами, вдоль которых тянутся аккуратные, чистые тротуары, с ярким освещением улиц и с вывесками всевозможных магазинов.
      Шанхайские жители соприкасаются с современным миром, только делая вылазки по магазинам и на работу, но неизбежно вынуждены возвращаться в свои убогие жилища. Живут надеждой, что когда-нибудь и они получат благоустроенные квартиры, поднимутся наверх и займут достойное место в жизни. Идут годы, а мечта так и остается мечтой. Проработавшие на заводах и в организациях больше десяти, пятнадцати, двадцати лет, они продолжают оставаться первыми в списках очередников на квартиры, но лишь единицам удается вырваться из ямы.
      От такой жизни радости мало. Обитатели Шанхая с молоком матери впитали истину: никому они не нужны, никто им не посочувствует и не пожалеет их. Да и сами они себя не жалели. Местные мальчишки и девчонки с малых лет считали себя отбросами. Рано становились самостоятельными и, конечно, с законом не ладили. Причем преступления совершали мелкие и глупые, ломали себе жизнь и попадали за решетку, откуда возвращались озлобленными. По пальцам можно перечесть семьи, которых не коснулся уголовный кодекс.
      Ветхий домик Казаковых располагался в самой глубине ямы. Узкая улочка, упираясь в покосившиеся ворота, выводила в тупик. Рядом с воротами болталась калитка, скрипя прогнившими досками; калитка была грязно-зеленого цвета, и хозяева сами не помнили, когда последний раз ее красили. Во внутреннем дворике стоял обветшалый сарай, своей тенью закрывавший чуть ли не весь огород – меньше двух соток.
      Снаружи дом мало отличался от сарая, разве что только размерами. Преодолев две ступеньки короткого крыльца, гость попадал на веранду, потом в кухню, где стояли деревянные стол и шкаф – наследство прабабушек и прадедушек. На столе – двухконфорочная плита, соединенная с маленьким газовым баллоном. Четыре дешевых табуретки завершали обстановку.
      У плиты хлопотала хозяйка Ирина Анатольевна, тонкими ломтиками нарезая в кипящую воду очищенную картошку. Около Ирины Анатольевны крутился, хватаясь за подол цветастого домашнего платья, двух с половиной лет мальчонка.
      – Мама, хочу кушать, – захныкал малыш, не переставая дергать подол.
      – Потерпи, Сереженька, потерпи маленький, скоро сварится, – попыталась успокоить его мать. – Иди пока поиграй с игрушками, вот-вот должен вернуться папа с работы и мы все вместе сядем за стол.
      – К папе хочу, к папе, – заревел Сережа и забыл про еду.
      – Спрячься в доме, папа придет и будет искать Сережу. Скажет: куда это мой сын запропастился? – пошла мать на хитрость.
      Глаза у ребенка моментально высохли и наивная, детская улыбка сменила слезы. Подпрыгивая на одной ножке, он застрекотал:
      – Будет искать и не найдет Сережу, а я как выскочу – вот твой сыночек, – и он, обрадованный, убежал в комнату.
      Ирина Анатольевна перемешала картошку в бульоне и принялась чистить лук. Она последнее время сильно уставала от домашней работы, да и к тому же семь месяцев как была беременна. Она протерла заслезившиеся глаза рукавом и бросила мелко нарезанный лук в кастрюлю. Села на табуретку и поправила волосы. Пошел третий день, как она вышла в декретный отпуск.
      – Теперь будет больше времени, – думала она. – Сегодня Леня должен получить зарплату. Накуплю пеленок, распашонок. Коечка Сережина еще крепкая, новорожденный ни в чем не будет испытывать нужды, – так, сложив натруженные руки на коленях, мечтала мать.
      Ирине Анатольевне было всего тридцать шесть. Но заботы и беспросветная нужда рано состарили ее. Многочисленные морщинки вокруг глаз рано коснулись ее лица, когда-то очень красивого. Но она всегда мало заботилась о себе, привыкнув с юности тянуть домашнее хозяйство вместе с матерью, рано ушедшей из жизни и поставившей на ноги четверых детей. Выросли они без отца, которого убили в зоне, когда Ирине исполнилось восемь лет. С тех пор на правах старшей она ухаживала за младшими.
      Два ее брата жили своими семьями неподалеку, на соседних улочках, и тоже влачили жалкое существование.
      Младшей сестре, которая, несмотря ни на что, очень внимательно относилась к своей внешности, удалось вырваться из омута. Она умудрилась подцепить московского парня, который учился в местном медицинском институте. Уже более десяти лет Анна Анатольевна жила в столице. Отец мужа работал в министерстве, занимая ответственный пост, и своему единственному сыну ни в чем не отказывал. Сама Анна Анатольевна, испытав голод и нищету послевоенных лет, напрочь забыла и братьев и сестру, за столько лет не написав ни единой строчки. Но Ирина не обижалась на неблагодарную сестру и даже радовалась, что хоть кому-то из семьи удалось выбиться в люди.
      Сережа изучающе осмотрелся, придумывая, где можно спрятаться. Единственный шкаф, старенький диван и два обшарпанных кресла не удостоились его внимания. Он бросил взгляд на блестящую полированную тумбочку, на ней стоял старенький черно-белый телевизор с маленьким экраном. Малыш подбежал к тумбочке, раскрыл створки и влез внутрь, считая, что это самое надежное место, чтобы спрятаться.
      Ирина Анатольевна помешала бульон ложкой и убавила огонь в конфорке.
      – Минут через пятнадцать суп будет готов, – сказала она.
      В это время на веранде громко хлопнула дверь.
      – Бывали дни веселые, гулял я молодой! – раздался пьяный голос Леонида Николаевича, главы семейства. Дверь распахнулась и он, ввалившись в кухню, опустился на табуретку. – Иришка, встречай мужа! Кормилец домой вернулся после тяжелого трудового дня.
      – Опять нажрался, как свинья, ирод! – расстроилась жена, сполоснув руки в умывальнике и вытирая их об фартук.
      – Молчи, женщина, – огрызнулся глава семьи. – Не забывай, кто в доме хозяин!
      – Да какой ты хозяин? – жена отвернулась. – Последнее из дома тащишь. Мы же договорились, что пить ты больше не будешь.
      – Не мог же я отказать ребятам. К тому же, моя очередь угощать, – Леонид икнул и достал из пачки беломорину. – Не бухти, жена, с завтрашнего дня ни капли в рот не возьму.
      – Ты зарплату получил? – насторожилась Ирина Анатольевна.
      – Получил, – гордо вскинув голову, ответил муж. – Вот, – он начал вынимать из карманов, смятые бумажки.
      Жена расправила их и сложила аккуратно стопкой, затем пересчитала.
      – Это все? – на глаза навернулись слезы. – Тут и половины не наберется того, что ты должен получить.
      – Сказал же, что подошла моя очередь угостить мужиков, – отмахнулся Леонид. – В следующий раз принесу больше.
      – Может и рожать в следующий раз прикажешь? – Ирина Анатольевна схватила мокрую тряпку со стола и несколько раз ударила ею мужа по лицу. – Сколько лет вместе живем, хоть раз была не твоя очередь? – она бросила тряпку на место, прикрыла лицо руками и навзрыд зарыдала. – О своем будущем ребенке подумал? Какой после этого ты отец, кровопийца проклятый!
      – Не вой, без тебя душа разболелась, – прикрикнул хозяин, выпуская дым изо рта.
      – Не кури, здесь маленький ребенок бегает, – Ирина Анатольевна прекратила лить слезы, вырвала у мужа окурок и выбросила в помойное ведро.
      – Ах ты, мегера, – вскочил пьяный хозяин. – Забыла свое место? Но так я напомню, – он ударил ее кулаком в живот.
      Жена закричала не своим голосом, согнулась, и присела на корточки.
      – Чтоб через десять минут накрыла на стол, я жрать хочу, – приказал Леонид и ушел в дом, так громко хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка. Он сел на диван, закинув ногу на ногу, достал новую папиросу, прикурил и кинул горелую спичку на пол.
      – У-у-у! – раскрылись дверцы тумбочки, оттуда выскочил Сережа и бросился к отцу. – Не нашел, папка, не нашел! – тараторил возбужденно сын, уже сидя на коленях у отца.
      Леонид встал с ребенком на руках и подбросил его несколько раз к потолку, окутывая малыша дымом.
      – Еще, еще, – загорелись у Сережи глазенки. – Папа, еще!
      – Отпусти ребенка или затуши папиросу, – сказала вошедшая Ирина Анатольевна, охая и держась за живот.
      Муж бросил на нее злой взгляд и выпустил дым в лицо сыну.
      – Пусть привыкает, мужик растет. Малыш поморщился и закашлялся.
      – Отпусти, папа, отпусти – глаза щиплет, – захныкал он.
      – Оглох или сердца у тебя нет? Ведь родное дитя просит, а он? – она кинулась к мужу и стала вырывать сына.
      – Совсем никакого уважения, – отец отпустил ребенка и влепил жене оплеуху, та отлетела вместе с сыном.
      – Не бей маму, не бей, – в голос заревел Сережа.
      – И ты туда же, выродок? – Леонид бросил окурок на пол и раздавил его ногой.
      – Ну зачем свинячишь? У меня и так руки отваливаются, – жалобно произнесла Ирина Анатольевна, прижимая к себе сына, гладя его по голове и успокаивая.
      – Заткнись, без тебя тошно, – взревел Леонид.
      – Совести у тебя нет ни на грош, чадо разрывается, а… – она не успела договорить.
      Муж схватил ее за волосы одной рукой, а другой наотмашь тыльной стороной ладони ударил по лицу.
      – Совести говоришь нет? – передразнил он жену, таская ее за волосы по комнате. – Выходит ты совестливая? Что молчишь, язык проглотила?
      Ирина выронила ребенка, тот путался под ногами, заливаясь слезами. Она прикрыла руками живот, не заботясь о голове, на которую так и сыпались удары. А Сережа, хоть и перепуганный насмерть, ухватился за ногу отца, пытаясь как-то защитить мать и елозил вместе с ней по всей комнате. Он, привыкший к подобным сценам, уже не ревел, а лишь скрипел зубками – все сильнее и сильнее сжимая пальчики на штанине у отца. От напряжения побелели суставы, он любил отца, но ему было жалко и маму. Малыш пыхтел и думал, что когда вырастет большим и сильным никогда не обидит слабых.
      – Ты опять за старое, мать избивать? – в доме появился старший, четырнадцатилетний сын Казаковых Алексей и пришел на помощь матери. – Сколько раз нужно тебе говорить, чтоб не распускал рук? – сын ударил горе-отца в челюсть и тот выпустил жену.
      Леонид поднялся и вытер кровь, сочившуюся из рассеченной губы, рукавом рубашки.
      – Так, – многозначительно произнес он. – Маменькин сыночек, прихвостень, на родного отца руку поднял?!
      – А ты мать не трогай, – огрызнулся подросток.
      – Знай я, что доживу до такого дня, в колыбели бы придушил змееныша, – сказал глава семьи, но на рожон не полез.
      – Смени пластинку, – ответил Алексей, успокаиваясь. – Нажрался, так иди отдыхай, нечего тут права качать, – уже мирно закончил старший сын.
      Ирина Анатольевна ушла на кухню, Сережа терся около брата, а Леонид отправился в спальню и бухнулся на кровать, не раздеваясь и не разуваясь. Это была небольшая комнатка, где стояла одна кровать и огромный дедовский сундук, который хозяйка запирала на замок и никого к его содержимому не допускала.
      – Мальчики! Кушать, – позвала хозяйка из кухни. Малыш дул на ложку, обжигался, снова дул, но не позволял матери кормить себя – любил самостоятельность. Остальные молча хлебали суп. Алексей, насупившийся и угрюмный, быстро опорожнял тарелку. А мать, задумавшись, больше водила ложкой по дну тарелки, чем ела.
      – Алеша, позови отца, – не выдержала Ирина Анатольевна.
      – Да ну его, – буркнул старший сын.
      – Позови, сказала же! Человек с работы, голодный, – настаивала на своем мать.
      – Вот так всегда, он ее лупит, а она его жалеет, – с досадой ответил Алексей и поднялся.
      Леонид, подогнув под себя ногу в грязном полуботинке, храпел, пуская слюни, он не слышал и не чувствовал, как к нему подошел первенец и потряс за плечо, брезгливо поморщившись. Сообразив, что на предка легкое прикосновение не действует, сын перевернул его на спину и потряс сильнее, дергая за ворот рубашки.
      – Что надо? – открыл глаза глава семьи.
      – Мать за тобой послала, – угрюмо сказал сын.
      Старший сын не любил отца и всякий раз это подчеркивал. Он не понимал мать, которая прощает ему все вместо того, чтобы сдать в милицию. Алексей считал, что нары – самое лучшее место для такой скотины. Он опасался, что в порыве необузданной ненависти, которая нередко накатывала на него, не выдержит и убьет того, благодаря кому появился на свет. Это, наверно, единственная заслуга его отца. Алексей знал, что основную нагрузку в его воспитании на своих хрупких плечах несет мать, и очень любил ее за это. Он переживал трудный, переходный возраст и все видел без малейших оттенков: если любил, то любил, если ненавидел, то ненавидел.
      – Зачем я ей понадобился, – спросил кормилец, державший семью на голодном пайке и больше заботившийся о своей луженой глотке.
      – Ужин стынет, – выдавил из себя первенец.
      – Пусть сама жрет свои помои, – пробурчал отец и отвернулся к стенке.
      – На большее ты не заработал, – начиная выходить из себя, заступился за мать сын. – Не советую тебе оскорблять маму в моем присутствии, иначе…
      – Что иначе? – усмехнулся папаша. – Пока еще мелко плаваешь, сосунок.
      Алеша хотел развернуть труженика, на зарплату которого они были вынуждены влачить жалкое существование, и съездить ему по физиономии. Но жалея мать, он сдержался.
      – Он не голоден, – ответил сын, на немой вопрос матери и добавил: – Не унижайся ты перед ним, мам. Жрать захочет, сам приползет.
      – А ты не осуждай его, Алеша, какой ни есть, а все же отец, – мать протерла глаза передником.
      – Лучше бы он сдох, – в сердцах выпалил сын. – Он же тебя когда-нибудь прибьет.
      – Нужно перетерпеть, сынок, он муж мне, по закону. Иной раз в горячке ударит, потом и сам пожалеет. Характер у отца добрый. Это зеленый змий его губит, вот он и буянит, – заступалась мать за отца.
      – Да ну вас, – безнадежно махнул рукой подросток. – Разбирайтесь сами.
      – Мама, когда папа будет кушать? – вмешался Сережа, облизывая ложку. – Суп остынет.
      Мать не успела ответить малышу, в дверной проем с веранды просунулась голова девочки, одноклассницы Алексея.
      – Здравствуйте, Ирина Анатольевна, извините, мне Алеша нужен. Можно его похитить? – непослушная челка лезла на глаза, пухлые щеки румянились, от нее веяло юностью и свежестью.
      – Здравствуй, Светочка, – улыбнулась хозяйка, ей нравилась эта симпатичная девочка. – Забирай сорванца.
      – Я пойду, мам, – сразу, засобирался сын.
      – Иди уж, – отпустила мать.
      Старший сын убежал со своей девчонкой, а Ирина Анатольевна вытерла салфеткой рот младшему, взяла его на руки.
      – Если малыш будет себя хорошо вести, то ему покажут мультики по телевизору, – сказала мать, посмотрев на часы.
      – Я хороший мальчик, слушаюсь маму с папой, – ответил Сережа, – удобно устраиваясь на диване.
      Ирина Анатольевна включила телевизор и села рядом с сыном, прижав ребенка к себе. Они смотрели мультфильм про Деда Мороза и Снегурочку, когда из спальни вышел заспанный Леонид Николаевич. От частого пьянства глаза у него воспалились, запали внутрь небритые щеки. Сам он за последнее время сильно похудел и только гордо выпирал небольшой животик. В свои сорок лет он выглядел намного старше из-за непробудного пьянства. Муж виновато посмотрел на жену.
      – Что? Опять буянил? – вкрадчивым голосом спросил он.
      – А то нет? – с упреком, бросила жена.
      – Иришка, прости своего непутевого, – муж подсел к жене и опустил голову ей на плечо.
      – Ладно уж, – снисходительно улыбнулась мать.
      – Кушать будешь?
      Леонид утвердительно кивнул.
      – Ты у меня хорошая, добрая, ласковая – лучшая женщина на свете, только досталась шалопаю, – виновато бормотал он.
      – Кончай подхалимничать, – прервала его излияния жена, но по тому, как она взъерошила волосы мужа, нежно перебирая их пальцами, было заметно, что ласковые слова пришлись ей по душе. – Пошли на кухню, – она поднялась с дивана.
      Леонид хлебал разогретый суп и морщился.
      – Что, не вкусно? – забеспокоилась жена.
      – Очень вкусно, – торопливо ответил муж. – Только… – он бросил на Ирину виноватый взгляд.
      – Что только? Начал, так договаривай.
      – Голова раскалывается, наверно перепил, – муж преданно уставился на жену. – Дай на бутылку.
      – Опять начинается? – Ирина обиделась и отвернулась.
      – Последний раз. Клянусь, – затараторил Леонид.
      – Ну хочешь на колени перед тобой встану?
      – Даже и не уговаривай, сам знаешь, как нам теперь нужны деньги, – опять испортилось настроение у жены.
      – Ириш, но войди в мое положение. Сердце того и гляди выскочит, – Леонид приложил руку к левой стороне груди и продолжал упрашивать. – А ну, как совсем остановится? – он скорчил гримасу, подтверждающую его мучения.
      – Хорошо, – не выдержала и смягчилась Ирина.
      – На бутылку не дам, но рюмку налью.
      – У тебя есть? – обрадовался муж.
      – Есть. Сереженьке на растирание берегу, – жена три раза сплюнула через левое плечо. – Не дай Бог – простынет, беды не оберешься, – она открыла шкаф, раздвинула на полке банки, пакеты, кульки и откуда-то из глубины извлекла початую бутылку водки.
      – Да здесь больше полбутылки, – обрадовался Леонид, потирая руки.
      – Только одну рюмку, – грозно предупредила Ирина.
      – Одну, одну, – поспешно согласился он, опасаясь, что жена передумает.
      Ирина поставила пятидесятиграммовую граненую рюмку на стол и налила до краев.
      – Обещай, что не будешь больше просить?
      – Обещаю, обещаю.
      У Леонида загорелись глаза, он поднял рюмку, выдохнул воздух из легких и одним глотком выпил. Затем крякнул, отломил маленький кусочек хлеба и понюхал.
      – Закусывай, горюшко ты мое, – посоветовала жена, убирая бутылку на место.
      – Спасибо, я уже наелся, – изобразил улыбку муж, чувствуя, как по жилам растекается эликсир. – Лучше покурю, – он привычным движением вставил в рот папиросу, прикурил и с наслаждением затянулся, выпуская дым через ноздри. – Хорошо!
      – Кури, а я пойду Сережу уложу, уже десятый час, – сказала Ирина, собираясь уходить.
      – Ты его в спальне укладывай, а мы с тобой телевизор посмотрим, – поддержал Леонид. – Я потом его перенесу, все равно Алексей допоздна загуливается со своей Светкой.
      – А вспомни, как мы на скамейке просиживали до рассвета, – жена мечтательно закатила глаза, держась за дверную ручку. – У нашего мальчика любовь. Совсем взрослый становится.
      – Какая может быть любовь в четырнадцать лет, – отмахнулся Леонид, делая глубокую затяжку.
      – Мы ненамного были старше, к тому же, теперь все акселераты, – сказала Ирина, открывая дверь.
      – Перед отцом нос задирать, да руку поднимать на родителя – вот его акселерация, – пробубнил Леонид, оставшись на кухне один.
      Он докурил и затушил папиросу в жестянке из-под консервов. Затем на цыпочках подкрался к двери и прислушался. До него долетел негромкий голос жены, которая пела колыбельную в дальней комнате. Леонид удовлетворенно кивнул и направился к шкафу. Он подсмотрел, куда жена прячет бутылку…
      Мать пела убаюкивающую песенку, думала о своем. Она вспоминала юные годы, когда Леня ухаживал за ней и дарил полевые цветы. Как он каждый раз, преподнося их, признавался в искренней, вечной любви. Они мечтали о счастливой, совместной жизни, мечтали иметь много детей и вести свое хозяйство, отдельно от родителей. Отец у Лени пил по-страшному, уносил из дома последние вещи и до полусмерти избивал жену. А Леонид вел активную борьбу с отцовскими загулами и всегда вступался за мать. Он ненавидел водку и проклинал тех, кто ее придумал, говорил, что его воротит от одного вида бутылки и тошнит от запаха. Кто бы мог тогда подумать, что он сам станет горьким пьяницей. Да, видно, яблоко от яблони недалеко падает. Ирина прислушалась к сладкому посапыванию малыша, прерывая воспоминания. Ребенок спал глубоким, безмятежным сном и чему-то улыбался.
      – Крошка моя ненаглядная, – мать невольно повторила улыбку сына, поцеловала его и поднялась.
      Ирина вышла на кухню позвать мужа и ахнула: на столе стояла пустая бутылка, а Леонид уткнулся носом в тарелку с недоеденным супом – развезло на старых дрожжах от выпитого. В руке у него, между пальцами, дымилась недокуренная папироса.
      – Ирод проклятый, обещал ведь, – Ирина забрала у мужа окурок и затушила его.
      Потревоженный Леонид что-то промычал, булькая в тарелке. А обозленная Ирина Анатольевна, за волосы, вытащила его голову из тарелки и принялась вытирать лицо влажной кухонной тряпкой.
      – Отстань, ведьма, – наотмашь оттолкнул ее Леонид.
      Ирина отлетела и ударилась животом об угол стола. Разозлившись, она запустила с силой тряпку в лицо пьяного.
      – Ах, ты так? – вскочил Леонид, раскачиваясь из стороны в сторону.
      Он неуверенной походкой приблизился к жене и ударил ее кулаком в живот. Ирина от боли согнулась и крикнула:
      – Ребеночка загубишь, варвар.
      – Хватит нам этих, все равно вырастут свиньи неблагодарные, – заплетающимся языком ответил Леонид и с остервенением набросился на жену.
      Он свалил беременную женщину на пол и несколько раз пнул ногой в живот. Ирина как могла прикрывала живот. После очередного удара она ойкнула, где-то глубоко внутри почувствовала невыносимую боль и потеряла сознание.
      – Будешь с уважением относиться к хозяину? – прекратил избиение муж, уставший от проделанной работы. – Будешь? – ответа не последовало. – Ну и валяйся тут, – он в последний раз пнул мать своих детей и, оставив ее одну, отправился в комнату.
      Ирина очнулась от того, что не хватало воздуха. Она, уже рожавшая дважды, догадалась, что начались преждевременные роды. Она попыталась подняться, но не смогла. Тогда ползком перебралась на веранду, затем на улицу. Собрав всю волю, опасаясь вновь потерять сознание, она с трудом добралась до ворот и толкнула калитку.
      – Помогите, люди добрые, помогите! – закричала она из последних сил.
      Алексей и Светлана сидели, обнявшись, на скамейке у соседского дома, и Алексей сразу узнал голос матери и бросился к ней.
      – Что стряслось, мама? – спросил старший сын, поднимая мать с помощью Светланы и усаживая ее на скамейку. – Опять этот алкаш руки распускал?
      – Потом, сынок, все потом. А сейчас, беги и вызывай «Скорую помощь», – тяжело выговаривая слова, попросила мать.
      Алексей оставил Светлану дежурить возле матери, а сам скрылся в узких улочках. Телефона в их районе не было. Алексей выбрался из ямы и бегом преодолел пару кварталов, пока не добежал до девятиэтажки, на первом этаже которой расположилась. «Скорая»…
      Алеша проводил мать в больницу и хотел остаться там на ночь. Но к Ирине Анатольевне его не допустили, а из больницы выгнали.
      – Утром приходи, – сказал ему дежурный врач, выпроваживая на улицу.
      – Я убью его, – в нем закипала злость. – Он сам вынуждает: или я его, или он кого-нибудь из нас, – сам себя подзаводил Алексей, отмеряя километры ночных улиц энергичным шагом.
      Около дома на лавочке его дожидалась Света.
      – Ты что домой не идешь? – спросил он ее. – Четвертый час ночи.
      – За тебя волновалась и твою маму, – ответила девушка, бросаясь к нему на шею. – Я у своих отпросилась.
      Алексей нежно, но настойчиво, отстранил от себя девушку.
      – Иди домой.
      – А как же ты? – она преданно посмотрела на него. – Давай заберем Сережу и переночуем у нас.
      – Ладно, – неожиданно согласился Алексей. – А твои возмущаться не будут?
      – Что ты!? – обрадовалась Света. – Маму мою сам знаешь, а отца нет, он на дежурстве.
      – Подожди меня, я мигом, – Алеша убежал в дом и буквально тут же вернулся с младшим братом на руках, завернутым в легкое летнее одеяло. – Держи, – передал он брата Светлане.
      – Ты не идешь с нами? – удивилась она.
      – Я догоню вас, – заверил Алексей. – Соберу кое-что из Сережиных вещей и догоню.
      Светлана прижала малыша к себе, словно боялась, что у нее могут его отнять и пошла вдоль домов. Алеша дождался, пока они скроются из виду, пнул калитку, больно ударившись ногой, но эта боль была пустяком по сравнению с тем, что он задумал. А задумал он страшное…
      Старший сын Казаковых выдвинул ящик кухонного стола и схватил большой нож для разделки мяса. Он провел по лезвию большим пальцем левой руки и, обрезавшись, убедился, что это именно то, что ему нужно. Алексей вошел в комнату и включил свет.
      Леонид Николаевич храпел на диване, даже не подозревая, что жена в больнице. От вспыхнувшего света он зажмурился и отвернулся к стенке.
      – Дрыхнешь, значит, как ни в чем ни бывало? – враждебно произнес сын, но отец не реагировал.
      Алеша схватил его за пояс брюк и скинул на пол. Тот раскрыл красные, непонимающие глаза и с ненавистью уставился на старшего сына.
      – Очухался, сволочь? – сказал первенец с раздражением.
      – Ну, ты у меня давно напрашиваешься, – рассвирепел отец. – Сейчас я тебе всыплю по первое число.
      Он схватил стул на трех ножках, стоящий неподалеку, занес его над головой и бросился на сына. Алексей выставил вперед руку с ножом и шагнул навстречу отцу. Нож по самую рукоятку вошел в мягкий живот Леонида, и тот не смог ударить стулом, ослабляя хватку и выпуская его из рук. Алеша провернул нож в ране и протащил его вверх, разрезая живот до ребер. Затем разжал кисть, отошел от отца, поднял стул на трех ножках и стал наблюдать за мучителем их семьи.
      – Ты же родного отца порешил, сынок, – сказал Леонид слабеющим голосом.
      – Не велика потеря, – отозвался первенец, поднял пачку «Беломора», валявшуюся около дивана, и закурил впервые в жизни.
      Леонид опустился на пол, внутренности вываливались наружу, распространяя неприятный запах, он подбирал их и пытался засунуть на место.
      – Вызови «Скорую», – прошептал он, с кровяной пеной на губах.
      – А ты маме вызвал «Скорую»? – сын не испытывал к нему жалости. – Вот и выкручивайся теперь сам или подыхай, – он выпустил дым из легких и закашлялся.
      – Отцеубийца, – произнес свое последнее слово в этой непутевой, грешной жизни Казаков Леонид Николаевич и время для него остановилось навсегда.
      Не то от первой папиросы, не то от тошнотворного запаха, к горлу Алексея подкатил комок и ему сделалось дурно. Он выбежал на улицу…
      В отделении милиции Центрального района с шумом распахнулась дверь и к окошку дежурного подошел расстроенный подросток, его бил озноб, несмотря на теплую летнюю ночь.
      – Мне нужен главный, – потребовал он у дежурного.
      – Всем нужен главный, – улыбнулся старший лейтенант. – Да где ж его возьмешь в шестом часу утра?
      – Нужно срочно позвонить ему домой, – стоял на своем юноша.
      – Да ты весь дрожишь, – заметил дежурный, он вышел к парнишке через боковую дверь, по-отечески обнял его за плечи и спросил. – Может быть мне расскажешь, что у тебя стряслось?
      От проявленной теплоты со стороны незнакомого человека, у Алеши на глазах выступили крупные слезы.
      – Только что я убил собственного отца, – признался юноша, и по его щекам покатились горькие слезы облегчения.

ГЛАВА ВТОРАЯ

      Ирину Анатольевну Казакову выписали из роддома. Она родила семимесячную двойню: мальчика и девочку и пробыла в больнице дольше положенного. Никто не приходил навестить ее, лишь сообщили из милиции, что Алеша арестован за убийство отца. И Светлана, подружка сына, передала через знакомую медсестру два яблока и записку, в которой написала, что Сережа живет у них. Родные братья ни разу не вспомнили про сестру, пили без просыпу, а у их жен своих забот хватало с детьми и горе-мужьями.
      Беспощадно слепило яркое, летнее солнце и женщина, с двумя младенцами на руках, невольно зажмурилась. Щебетали птички, облепившие цветущую липу, которая распространяла непередаваемый запах, и радовала глаз своей свежестью и сочностью ее молодая листва. Но Ирине было не до красот природы. Она крепко прижала к себе детей и оглядывалась по сторонам в надежде, что найдется хоть одна добрая душа и встретит ее.
      – Почему такая невеселая? Таких красавцев родила, – долетел до нее голос пожилого мужчины, водителя «Москвича» с красным крестом.
      – Нет особого повода прыгать от счастья, – безразлично ответила женщина и добавила. – Сиротки они у меня.
      – Да, – почесал затылок мужчина.
      – Это не ваша машина? – оживилась Ирина, увидев «Москвич».
      – Заведующего роддома вожу, – пояснил мужчина. – Мое дело шоферское – рулить, куда начальство укажет.
      – Вы меня не подбросите? – попросила Ирина, не надеясь получить утвердительный ответ. – У меня ни копейки, и куда я с ними на автобусе?
      – Вообще-то, поощрение от заведующего я за это не получу, – водитель ненадолго задумался, – А-а-а, семь бед – один ответ. Скажу, что заправиться ездил, – взмахнул он рукой, приглашая в машину.
      – Я знала, что мир не без добрых людей, – сказала Ирина, садясь в машину.
      Как ни сочувствовал водитель женщине, а подвез только до ее района, в яму спуститься не рискнул. Ирина искренне поблагодарила его, и попрощавшись, отправилась домой.
      Дома Ирина вынула из шкафа аккуратную, чистенькую стопку стареньких пеленок, оставшихся после Сережи и протертых до дыр. Развернула одну, погладила рукой по махристой, изношенной поверхности и подумала: – Придется малюткам донашивать обноски. Она с любовью посмотрела на новорожденных, спавших мирным сном, прижавшись друг к другу в тесной для двоих кроватке старшего брата.
      Ирина сходила в спальню, достала из сундука потертый кошелек, принесла его и высыпала все деньга на стул с тремя ножками, а сама опустилась на диван. Она насчитала семьдесят восемь рублей – последняя получка мужа. Прикидывая в уме, что нужно купить в первую очередь, без чего невозможно обойтись и сколько необходимо заплатить за содержание Сережи, который прожил последние две недели у чужих людей, она откладывала деньга в сторону. В конце концов у нее осталась потрепанная трешка с мелочью.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19