- Ну? Каво сейчас скажешь?
      - Мириться с вами пришел,-вздохнул Винтяй, оглядывая братьев. - Не до ссор-драк, когда беда лютая пришла...
      - И тебе приспичило, выходит?-ухмыльнулся Феофил.
      - А вам всем не приспичило? Вы в ту окаянную долину потемну богу молиться ихнему двинетесь?
      - Не твоя печаль-забота, каво мы там делать будем!
      - Да я смекалистый, сам понимаю...
      Феофил с Серапионом переглянулись: откуда узнал, кто из братьев проболтался? Винтяй отвел глаза на окно, через которое зимой вылетел, поморщился:
      - Отец был у попа вечор. Сам сказывал ему про вашу задумку.
      - Врешь!
      - Вины на вас нет, темных. Яшка знает. Спросите его Феофил скалой двинулся на лавочника:
      - Ну?! Врет Винтяй?
      - Посылал меня отец к попу,-пролепетал Яшка, - деньги ему прибитого Винтяем калмыка отнес. На ружья. Феофил грязно выругался.
      - Вона как!-дернул себя Серапион за отвисшую в удивлении губу.-Нам, значит, рты на замок, а - сам?..
      - Мы отцу не указ! -отрезал Феофил.
      - Дураки вы,-сказал Винтяй с горечью.-В седой волос скоро входить, а вы за его порты держитесь, ровно клещуки какие...
      - Не лай отца!-взревел Феофил, не столько злой на Винтяя, сколько на его правоту.-Зашибу!
      Он рванул тяжелую скамью на себя, задрал ее к самому потолку, но тут же с грохотом уронил - братья повисли на нем, как шишки на кедре.
      - Тьфу на вас! - плюнул Винтяй себе под ноги. - Что воду толочь в ступе, что с вами толковать!.. Своей силой обойдусь.
      Разложив веером двенадцать новеньких десяток, принесенных приказчиком Яшкой от Игнатия Лапердина, отец Капитон удрученно думал о том, что купец-кержак охотно швыряет деньги, оплачивая свой страх, рожденный реальной угрозой. А когда была прямая нужда храму помочь и Бересте, и пальцем не шевельнул! Что это - очередная причуда человека, которому некуда деньги девать, или первый робкий шаг примирения с православием? Предпочтительнее было бы второе, но - вряд ли! Кержацкие корабли от страха чаще огнем полыхают, чем смиренно к паперти идут...
      Остановилась попадья Анна за спиной, сопит. Что за манера, ей-богу! Надо что - спроси голосом, чего в ухо-то дуть?
      - Что тебе, матушка, надобно?
      - Боюсь я этого Брюхана, Капитоша! А ну и тебя привезут, как отца Лаврентия, убиенным по дороге басурманами?
      - Нет, матушка, меня так не привезут... Широков сам себя запутал в окаянстве, за что и поплатился гневом отца Макария, а засим - и головой! Потому в лукавство непотребное влез... Православию сейчас, матушка, нужны не апостолы и пророки, а ломовые лошади!.. Иди, матушка, читай свои романы и не мешай мне думать.
      Попадья ушла.
      - Распечатал я эту кубышку или еще не распечатал?-вопросил отец Капитон вслух.-Похоже, токмо крышку поднял на Вершок...
      Белого Бурхана и хана Ойрота отец Капитон не боялся-с ними и без вмешательства местных приходов управятся. Надо думать не о том, что завтра или послезавтра закончится в Теректинских горах, а о том, как жить дальше!..
      Для зачину - в Чемал, благочинный округ, надо пробиваться! Не конским скоком к митре идти, как того хотел Широков, а ползком, по вершку в год! Вершок к вершку- аршин, аршин к аршину - верста... Ползком, тихо... Побьют самооборонцев Лапердиных - перекрещенцы будут! Побьют нехристей вместе с ханом Ойротом - новообращенцы явятся!.. Судьба - не конь, кнутом ее не гонят...
      Иерей сдвинул веер десяток, сложил их в стопку:
      - Зело борзо!
      Никаких ружей он, конечно, закупать не будет. Ружей и у прихожан хватает. И у солдат их довольно, и полицейские их сыщут, ежли нужда придет!..
      Отец Капитон выдвинул ящик стола и смахнул в него деньги. Потом подумал и повернул на два оборота ключ.
      Игнат благословлял своих сынов на христианский подвиг, глаголя зычно и со слезой во взоре:
      - Озаботил нас окаянный бог Бурханов и его поганый хан! Не потому, что они грозны есть и несокрушимы, а что подняли головы свои калмыки из орды! Сами зрите, как они предерзостно ведут себя, забыв, кто их благодетели в этих нищих горах... Смутив их ум и души, сей сатана, сам того не ведая, близит их погибель страшную! О геенне огненной я уже и не говорю... Но пока суд да дело - надо стать охраной своей не только всего хозяйства нашего и выпасов, но и предать искоренению саму подлую думку их о вольготности разбойной!.. Ты, Феофил, главой будешь, а Серапион - твоя правая рука во всем! Берите всех русских в деревне и ведите их в ту долину, где собирает хан Ойротов свой вонючий сброд! Бейте их без страха в душе! Все грехи ваши я один беру на себя, своей седой головой клонюсь до полу Спасу нашему... Аминь.
      Истово перекрестившись по семь раз кряду, сыновья молча уставились на отца. Потом подал голос Серапион:
      - А с Винтяем и его людями как нам быть? На одно дело идем!.. За одной с ним смертью! Может, замиримся
      пока?
      - Время такое, что не до распри нам поганой, - поник отец головой, шевельнул длинными желтыми пальцами, лежащими на коленях, выдохнул тяжело:-Держитесь пока рядом, не мешайтесь, не поганьте чистых душ своих!.. А на прямой мир с Винтяем - запрет кладу! - Он поднял голову, сморгнул мелкую слезинку. - Да поможет вам Спас!
      Повинуясь взгляду мужа, поднялась Ульяна, размотала длинную холстину, выпростав из нее крохотную медную иконку. Поцеловала ее, протянула Игнату. Тот высоко поднял иконку в руке, где она почти утонула, сказал с дрожью в голосе:
      - С этим ликом Спаса пришел в горы алтайские прадед, давший корень всему нашему роду-племени! Спас провел его через все беды. Проведет и вас... Прими, Феофил, святыню нашу, на груди запрячь, у сердца!-Повелительным жестом Игнат уронил на колени сыновей, встал сам. - Господь наш милосердный, к тебе молитва наша: оборони от супостата, хулителя и осквернителя веры христовой! Дай сил и духа нам для оборенья того вора пришлого и присных с ним! Дай крепость рукам и телу нашему, сделай неранимыми и несрамимыми их в успеньи светлом!
      Самодельную молитву отца подхватили сыновья, выговаривая старательно каждое слово:
      - И пусть низвергнется вор тот в геенну огненную!
      - И пусть падет позор и стыд на все дело его, а бренное тело его засыплется прахом смердящим и пожрется червем поганым!
      - И до седьмого колена пусть будет проклят род его!
      - И позабудется пусть на веки вечные его имя!
      Глава шестая
      ИСПОЛНИТЕЛИ ВОЛИ НЕБА
      Ыныбас отер пот и сел поудобнее на мокрой и скользкой коже седла, не решаясь поторопить коня плетью... Скоро Чемал, где есть друзья и знакомые. Аилы, юрты, избушонки. Два-три каменных дома, два-три пятистенника, крестовый дом, опять аилы... Может, подойти?
      - Антраш дома, Диламаш?
      - В Терен-Кообы вчера уехал, Белого Бурхана слушать!
      Вынесла пиалу с жирным чаем. Ыныбас с удовольствием выпил, снова отер пот с лица:
      - Жарко, Диламаш.
      - Жарко, Ыныбас, - согласилась женщина. - Скоту шибко плохо.
      Вот так всегда у алтайцев: скоту плохо, молодняк болеет, травы мало на пастбищах, голодная тонина шерсти скоро пойдет у овец! Голову поднять некогда, о себе подумать, детям хоть малую радость дать! Друг другу улыбнуться!
      Вернул пиалу, кивнул в знак благодарности, свернул в переулок. Ткнулся глазами в палисадник, спешился, взялся за острые пики свежеоструганных, но еще не окрашенных штакетин.
      - Здорово, Сильвестр! Все в саду своем копошишься? Молодой поп взметнул гривастую голову, подставил ладонь к глазам, всматриваясь в гостя, узнал. Широко шагнул, протянув по-алтайски обе руки сразу:
      - Хо-хо! Назар! Каким ветром, бродяга?
      - На этот раз - восточным.
      - Куда нацелился-то?
      - Пока в Камлак.
      - Ночевать в Чемале не останешься?
      - Нет, пожалуй. Спешу Белого Бурхана послушать! У отца Сильвестра сразу же сбежала улыбка с лица, сменившись гримасой озабоченности и даже некоторой растерянности:
      - Да, этот Бурхан шума наделал! Из самой столицы в епархию петиции идут одна за другой. И все - депешные, на Маркони...
      - Из Петербурга?-удивился Ыныбас.-Уж не из Синода ли?
      - Из него. Сам Победоносцев в панике! Важная новость! Бурханам-то, надо думать, копии таких депеш не поступают?.. Эх, конь устал! Утром был бы в Мыюте, завтра - в Туэкте, послезавтра - в долине Теренг!.. Может, у Сильвестра коня попросить? Не даст. У русских нет табунов, у них всегда один конь, иногда
      два...
      - Пойду, Сильвестр. Коня надо где-то раздобыть, своего умаял вконец!.. Сорок верст по горам в такую жару, сам понимаешь...
      - Останешься у меня до вечера, на моем серим уедешь!-Сильвестр вздохнул. - Поговорить надо... Голова лопается от мыслей, а язык к затылку присох! Ни во что верить не хочется... Карикатуру днями видел: нигилисты бомбу под мир подкладывают. И - милая такая надпись с гробовым юмором... С нашими-то иереями не разговоришься - у них на уме карты, на языке глупости, а в сердце - лед равнодушия... Не пастыри, а мастодонты какие-то, ей-богу! Тошно, и выть по-волчьи хочется
      от тоски...
      - Вот и ты разочаровался в избранной стезе...
      - Нет, Назар. Я не разочаровался... Я - разуверился в полезности своей... Постриг хотел принять, как ты в свое время, да одумался: Зинаиду свою пожалел, любовь нашу
      нечаянную...
      - Хорошо, Сильвестр. Переночую у тебя... Может, и пришло время тебе перед кем-то исповедаться... Так бывает.
      - Вот, спасибо! - обрадовался иерей.-Зина! Гость у нас дорогой, друг сердечный!.. Зинуля! Назар объявился!
      Большая группа верховых двигалась со стороны Ело. Уже по посадке Яшканчи определил, что это не воины, охраняющие Ян-Озекский перевал. Он остановился, поджидая гостей.
      От группы всадников отделился молодой парень на рыжей кобыле, остановился, сверкнул крупными белыми зубами:
      - Якши ба! Вы местный, абагай?
      - Да, мой скот пасется в этой долине.
      - Тут Ойрот-Каан говорит с людьми?
      - Говорил. Сейчас его ждут другие горы.
      - Ба-ата-а... - протянул разочарованно парень, спешился, подошел к седлу Яшканчи, протянул мозолистую руку: - Кара Тайн... Значит, мы опоздали?
      - Нет. Ждем в гости самого Ак-Бурхана.
      - Эйт! Тогда я остаюсь!
      Парень снова сел в седло и свистнул. К нему подлетели на конях несколько крепких парней. Горячо загалдели, обсуждая новость. Сошлись на том, что бога надо подождать, а проклятый бай со своим скотом пусть подыхает от злости...
      Вспомнив вчерашний приказ бурхана об охране долины, Яшканчи подумал весело: "Вот кто мне нужен!"
      - Кара Тайн! - позвал он. - Ты сам и твои друзья можете ускорить приход Ак-Бурхана сюда, в Терен-Кообы!
      - Как? - заволновался тот, оттесняя крупом своего коня друзей и снова подъезжая к Яшканчи. - Говори, аба-гай, что надо делать!
      - Узнаете, когда приедем на место. Там есть человек, который хозяин этой долины, к которому приходил хан Ойрот.
      - Сам Чет Чалпан? О нем весь Алтай знает! - загалдели парни.-Веди нас к пророку и его дочери!
      Яшканчи поцокал языком и отрицательно мотнул головой:
      - Он не будет с вами говорить! Ему надоели гости, идущие в долину со всего Алтая!.. Он просил, чтобы я помог ему. Надо сделать так, Кара Тайн, чтобы ни один лишний человек даже не подошел к его аилу... Народ разный бывает, сами знаете! Алтаю нужен живой Чет, а не мертвый!
      - Веди к нему! Мы ляжем псами на его пороге!
      Дельмек вошел в кабинет доктора на этот раз без стука и доклада Галины Петровны. Федор Васильевич удивленно поднял голову:
      - Что-то срочное, Дельмек?
      - Да, меня зовет к себе хан Ойрот. Я должен немедленно ехать и вести к нему своих людей. Лапердины затевают нехорошее дело, и надо вмешаться, пока не пролилась кровь.
      Доктор растерянно поднялся в кресле:
      - Твои люди, конечно, вооружены?
      - Да, к этому нас вынуждают.
      - Но ведь ты убедил меня, что хан Ойрот приказал закопать оружие! Глаза Федора Васильевича сузились. - Теперь он вам дал более разумный приказ?
      - Мне приказ дали бурханы. Он краток: погибнуть, но не допустить кровопролития в долине!
      - Бурханы? Их много?
      - Их пятеро, доктор. А во главе- Белый Бурхан, бог... Старик Лапердин привез из Бийска воз винтовок и раздач своим людям. Они идут в долину!
      - Да, это - серьезно!-Федор Васильевич положи и ладонь на лоб, ставший вдруг влажным. - Можешь взять мой винчестер. Он мне больше не нужен.
      - Спасибо, - кивнул Дельмек. - Я обязательно возьму его.
      - Я тебе соберу аптечку! -Доктор выдвинул ящик стола, достал пачку бумажных денег. - С больницей, как видишь, придется теперь подождать... Я возвращаю тебе твои вклад, он теперь тебе будет нужнее... И не смей спорить! Я старше тебя! Чем ты собираешься кормить своих людей? Словами и приказами хана Ойрота?
      - Спасибо,-поблагодарил Дельмек и, замявшись, попросил выпустить его через кабинет: он не хотел прощаться с хозяйкой и расстраивать ее.-Я скоро приеду, доктор! Обязательно.
      Федор Васильевич прошел к двери, повернул ключ:
      - Иди, Дельмек. И помни - в этом доме тебя всегда ждут!
      Их дороги сошлись на Семинском перевале - муторном и затяжном, которому, казалось, и конца нет. Два привала уже сделали Чочуш и Ыныбас, а до седловины не добрались.
      Возвращение ярлыкчи и бурхана было невеселым: вол-реки надеждам Белого Бурхана многое складывалось не так. Заповеди Неба, провозглашенные Техтиеком со скалы Орктой и искаженные до неузнаваемости молвой, казалось, и повторяли древние заповеди алтайцев, но в таком виде уже не принимались людьми: и сорок основных сеоков они никак не могли насчитать, и запрет на бескровный убой скота смущал, и отношение к земле и лесу настораживало. И кол нельзя в землю вбить и яму выкопать? Но особенно удивляла неприязнь к кошкам: за что их убивать? Да если не будет кошек, то в аиле ничего не спасешь от мышей и крыс - ни зерна, ни муки, ни курута, ни мяса!..
      Не совсем правильным было и отношение к русским. И с оружием не все понятно. А заводские и фабричные вещи сейчас есть в каждом аиле - ткани, зеркала, посуда, наконец, деньги!..
      Создавалось впечатление, что сработала какая-то тайная смысловая мина. Кто ее заложил? Гонгор, Бабый, сам таши-лама?
      Чочуш давно уже не чувствовал себя бурханом и не хотел им теперь быть. Его тянуло к простым людям гор, к кайчи Курагану, ему были интересны Ыныбас и Хертек, особые чувства вызывала мудрая, нежная и твердая Алтынай. Эти люди имели каждый в отдельности те черты характера, которых не было теперь у него, они были убиты и вытравлены дугпой Мунхийном еще в те дни, когда они шли через Бай-Тайгу Урянхая и через страну Шамо Монголии...
      На вершине перевала опять произошел затор - стада из южных долин, высушенных солнцем, пастухами перегонялись в северные, где еще была трава. Люди убегали от голода и собственной смерти, их ничто не могло остановить! В том числе и загадочные события в Терен-Кообы.
      Лица встречных пастухов были растерянными, а в глазах их жен и детей стыла тревога, которая через день-другой сменился паникой и страхом: где-где, а в северных долинах они сейчас уже не найдут свободных пастбищ. На запад гнать скот бессмысленно - там плотно заселились русские, на восток непроходимые хребты и леса, реки и тропы, по которым не пройдет и всадник...
      Каждый год одно и то же! Весной юг идет к северу, а осенью север спешит на юг, где после поздних дождей всегда бывают хорошие и густые травы!
      На седловине их нагнал Кураган, торопившийся в священную долину. Все обрадовались этой встрече и на какой-то миг забыли о своих недавних невеселых мыслях и о том странном состоянии пустоты и растерянности, которое ощущает человек, которого обидели или обманули. И этим чувством, казалось, был даже пропитан сам воздух на знаменитой дороге...
      - Ты поешь мои новые песни, кайчи? - спросил Чочуш равнодушно.
      - Нет, Чочуш. Я пою свои песни. Твои плохо слушают - в них нет души. Они непонятны людям. Ыныбас усмехнулся:
      - Хороший кайчи в любую песню может вложить душу!
      - Нет, Ыныбас. Я старался,-Кураган опустил голову, - но люди прерывали меня: не надо петь о Бурхане, кайчи, говорили они, надо петь о нашей несладкой жизни... И я пел. У меня много своих новых песен!
      Ответ Курагана вполне устраивал Ыныбаса, но почему-то не понравился Чочушу. Бурхан нахмурился и отвернулся, ушел конем вперед, но скоро остановился:
      - В долине Терен-Кообы ты тоже будешь петь свои песни?
      - Не знаю. Я еду не петь, а слушать...
      У Ыныбаса не было особого отношения к Заповедям Неба. Он был уверен, что они вообще не нужны никому. Тем более девять! Любому человеку хватит одной заповеди: живи дружно со всеми, не обижай никого, никому не заступай его пути и не хватай за повод его коня! Христианский декалог тоже состоит из прописных истин, -а многие ли следуют хотя бы одной из них до конца? Не нужны Алтаю никакие законы и прописи! Ему нужна настоящая свобода, независимость от кого бы то ни было, реальность возможностей для самораскрытия... Любое дерево, огороженное забором или подростом, всегда задыхается от тесноты и недостатка света... А человек - не дерево, его корни куда глубже уходят в землю, а ветви куда дальше раскинуты во все стороны!
      Прощальный костер разожгли на развилке дорог. Вправо - тропа на Теньгу и Ябоган, влево - на Каракол и Онгудай. Отсюда Чочуш и Ыныбас уходили к верховьям Катуни, к Храму Идама, а Кураган - через перевал в священную долину Теренг.
      Новобранцев Яшканчи Хертек осматривал придирчиво и строго. Да и вопросы задавал, к каким парни не привыкли. В конце концов Кара Тайн не выдержал:
      - Кто силу словами показывает? Побори нас сначала!
      - Руками или на поясах?-деловито осведомился Хертек.
      - Мне все равно! Я сильный.
      Хертек расстегнул свой широкий пояс и сбросил меховую куртку. Кара Таин развязал опояску и снял шубу. Противники еще не успели и сблизиться как следует, ухватиться руками друг за друга, как парень грянулся оземь. То же самое повторилось и с другими парнями, и только с Уйбалой, пришедшим из урочища Мендур, где начинается Чарыш, тувинец протоптался немного дольше, чем с Кара Таином - и устал, и теленгит оказался жилистым и увертливым.
      - Здоровый дядька! - подвел итог Уйбала, смущенно поднимаясь с земли. Настоящий алып! Я теперь буду звать тебя Хертек-Алып, ладно?
      - Ты тоже крепкий парень.
      Теперь с отрядами добровольцев разобрались быстро, и Хертек охотно включил всех парней Кара Таина и Уйбалы в состав своих воинов, выдав им одинаковые меховые куртки и винтовки. Потом кивнул на Яшканчи:
      - Будете слушаться его. Я не могу постоянно находиться в Терен-Кообы!-Он сел в седло, подал знак Яшканчи, попрощался с парнями, подняв правую руку с плетью.
      Возле юрты оба всадника остановились, и Хертек положил ладонь на плечо Яшканчи:
      - Это хорошие парни. В строй они пока не годятся, но для охраны Чета Чалпана сойдут... Бурхан Пунцаг дал тебе задание: встретить наших ярлыкчи и провести их по осыпи в пещеру. Только их!
      - Я их знаю?
      - Ыныбас и Дельмек. Они приведут с собой вооруженных людей, которые тоже пока будут подчиняться тебе. Позаботься об их устройстве.-Хертек достал из кармана исполинскую монету, протянул ее Яшканчи: - Этого золота тебе хватит, чтобы оплатить все расходы и убытки...
      Адымаш встретила мужа укоряющей и тревожной усмешкой, похожей на гримасу боли. Яшканчи только вздохнул и широко развел руками:
      - Дела, жена. Дела!
      Он отдал ей монету, Адымаш внимательно осмотрела ее. Такие деньги ей еще не попадались...
      - Есть будешь?
      Яшканчи кивнул и сел выше огня. Неуверенно и боязливо подошел Кайонок, пристроился рядом, спросил просяще:
      - Ты и завтра меня не возьмешь с собой на яйлю? Яшканчи криво усмехнулся. Яйлю... Он уже и сам забыл, как выглядит пастбище, где ходит его скот, порученный Чегату.
      Куулар Сары-оол дал выпить Чейне отдающий плесенью напиток, и она пришла в себя. Удивленно огляделась, ощупала свои белоснежные одежды, спросила тихо:
      - А где Ыныбас? Я только что говорила с ним.
      - Ыныбас у хана Ойрота. Скоро ты увидишь его снова. Чейне недоверчиво и осторожно посмотрела в сухое лицо колдуна и не узнала его: белые волосы, окладистая серебряная борода, разлетевшиеся в разные стороны кустистые брови, пронзительный взгляд, следящий за ней пристально и неотступно...
      - У тебя другое лицо, Белый Бурхан!-удивилась Чейне, только сейчас разглядев темные полосы, идущие от крыльев носа к ушам и как бы разделяющие лицо колдуна две половины - живую верхнюю с ужасными глазами и мертвую, неподвижно застывшую, нижнюю.
      - Сейчас у всех бурханов такие лица. Как ты себя чувствуешь?
      - Хорошо, только немного тошнит и кружится голова.
      - Это скоро пройдет, и ты снова станешь такой, какой была.
      - А кто я теперь? Кем я была недавно?
      - Теперь ты - Чейне. Но ты еще и небесная жена всех бурханов. Или ты забыла о своем долге? Забыла до такой степени, что готова отдать себя простому смертному? Ведь ты - богиня!
      - Я люблю Ыныбаса, Белый Бурхан. В глазах черного колдуна вспыхнул знакомый кошачий огонек, которого она так боялась. Он взял со своего стола круглое зеркало с костяной ручкой, протянул ей, усмехаясь своей мертвой ледяной улыбкой:
      - Посмотри на себя внимательно, Чейне! И реши сама - стоит ли смертный, грязный и ничтожный человек твоего внимания? В состоянии ли он будет оценить то, чем по ошибке владеет?
      Чейне осторожно взяла из его рук дорогую игрушку, поймала свое отражение, недоверчиво провела пальцем, унизанным драгоценностями, по губам, по лбу, потрогала свои волосы, усыпанные бисером и золотыми узорчатыми мгами. Прошептала испуганно:
      - Неужели это и вправду я?
      - Ты, Чейне. Я только огранил тебя, как дорогой и редкий камень... Мне не пришлось много трудиться! Ты почти все получила от матери и отца.
      Чейне знала, что она красива, но сейчас она не хотела себя узнавать в зеркале - это была другая, блистающая золотом и камнями женщина, в незнакомых ей шелковых одеждах...
      - Разве я такая, Белый Бурхан?
      - Ты во всем осталась прежней, только мы сделали тебя еще прекраснее... Воля Неба!.. Ты все еще любишь своего Ыныбаса?
      - Да, Белый Бурхан!
      - Тогда иди к нему... - Неожиданно по лицу черного колдуна прошла гримаса гнева, оживив обе половины лица. - Надо было сделать из тебя старуху! Уходи, пока я не передумал.
      В свою нишу женщина летела чуть ли не на крыльях. Вбежала, дернула за веревку, закрывая каменной плитой вход. Закружилась легко и бездумно, села на ложе со скомканными простынями, вздрогнула неизвестно отчего... Торопливо разделась донага и, взяв зеркало, подаренное ей черным колдуном, внимательно осмотрела себя с ног до головы...
      Белый Бурхан ее не обманул - никаких изменений на теле не было, если не считать знака Идама на левом плече, поставленного Ыныбасом в ту первую супружескую ночь, когда он сказал ей, что увезет ее к бурханам, которым нужна женщина. Такая, как она - молодая, красивая и здоровая...
      Чейне рассеянно отложила зеркало в сторону:
      - Какая была, такая и осталась...
      Но откуда тогда у нее ощущение, что ее прежнего тела нет, что оно заменено чужим? Она даже не чувствует боли, когда щиплет себя!
      - Когда же я расплела свои косы? И эти украшения ей совсем незнакомы! И где ее чегедек?
      Догадка шевельнулась в голове и тут же угасла, оставив на душе рубец, похожий на тот, что вспухает после удара плетью по голому телу... Нет-нет, этого не могло быть!.. Она бы почувствовала чужого мужчину сразу! К ней приходил, с ней все это время был только он, только Ыныбас!..
      Чейне сорвала простыню с постели, скомкала ее, бросила в дальний угол. Постояла, нагнулась было за зеркалом, но передумала. Подняла шелковые одежды с пола, медленно и лениво надела. Ыныбас... Только Ыныбас может ответить на ее страшный вопрос!
      Глава седьмая
      НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ТРИУМФ
      Возвращение хана Ойрота было тоскливым. Через перевал и до Каракола его проводили воины Хертека, передали с рук на руки другим воинам. Получилось, что до самого Храма Идама он шел как арестованный. Никто не задавал ему никаких вопросов и не отвечал на его. В пещере его опять заперли в знакомой уже нише, предупредив, что Белый Бурхан будет говорить с ним сам. В этих словах таилась какая-то угроза для Техтиека. Он понимал, что главное он уже сделал, дальнейшая его судьба неопределенна и, вполне возможно, трагична.
      Никакой вины за собой он не чувствовал и нового отношения к себе не понимал. Заповеди Неба он не перепутал, а только сократил их; разговаривая второй раз с пророком, живущим в долине, дополнил некоторые из заповедей новыми соображениями, смягчив их безоговорочность;
      к замечаниям Хертека отнесся равнодушно, даже пренебрежительно только потому, что страж бурханов - не бур-хан и церемониться с ним не было нужды...
      Но предчувствие беды, нависшей над головой, редко обманывало Техтиека, не обмануло оно его и на этот раз.
      Белый Бурхан пришел в его нишу вместе с мудрецом Бабыем, законодателем Шамбалы и автором Заповедей Неба. Они сели по обе стороны от Хертека на его лежанку, сухо приказав опустить камень, закрывающий вход в нишу:
      - Наш разговор с тобой, хан Ойрот, не для чужих ушей.
      Техтиек распутал узел веревок, и камень, расписанный все теми же неистребимыми фигурами лучников, бегущих в ужасе животных и знаками скрещенных молний в ободах сансар, с глухим стуком лег на свое место.
      - Что случилось, хан Ойрот? - спросил Белый Бурхан тихо. - Почему ты исказил все заповеди? Почему ты не подчинился Хертеку и поторопился появиться перед девчонкой, не дав воинам взорвать бочки с порохом. К нему был примешан медный порошок, и в небо взвилось бы зеленое и красное пламя! Почему ты не встал точно в центре круга и потому резонаторы не смогли усилить твой голос, сделав его громоподобным?.. - Куулар Сарыг-Оол опустил брови на глаза, и тотчас его голос изменился - стал высоким, звенящим, раскаленным до белизны. - Ты пришел к Чугул, как простой смертный мужчина к обычной женщине, и наговорил ей своим слабым голосом всякой чепухи!.. И все это ты прикрыл грозным именем хана Ойрота, отца народов!..
      Техтиек резко встал:
      - Прошу на меня не орать! Плохо или хорошо, я свое дело сделал! И если я оказался плохим лицедеем, то мне и не нужна эта выдуманная слава! У меня хватало своей! - Техтиек расстегнул пояс с мечом, бросил его на ложе. - Я ухожу. Вы все мне надоели и опротивели!.. Лучше болтаться на виселице Техтиеком, чем гнить в этой норе ханом Ойротом!
      Куулар Сарыг-оол и Бабый переглянулись. Они не узнавали Техтиека, еще вчера покорного. Неужели появление перед людьми, которые признали в нем хана Ойрота, их молва сделавшая это имя крылатым, так изменили его?
      Белый Бурхан взял пояс, брошенный Техтиеком на свое ложе, протянул его владельцу:
      - Оружием, хан Ойрот, не швыряются. Тем более мечом, которое тебе вручено самим Небом!
      - Хватит меня учить, Белый Бурхан! Наши имена стоят рядом!
      - Они могли встать рядом! - Куулар Сарыг-оол тоже встал. - Твое появление должно было быть громоподобным! В огнях, в грохоте! Это было необходимо, хотя бы для того, чтобы долина Теренг содрогнулась от ужаса, а эта девчонка умерла на месте от страха! Твой голос должен был звучать рокочущим водопадом, а не писком комара!..
      Техтиек криво усмехнулся:
      - Перепугав людей, я превратился бы во второго Эрлика! И мне некому было бы читать заповеди Неба!.. Все эти ваши громы и молнии хороши, когда в долине тысячи людей, а не одна сопливая девчонка, набирающая в тажуур воду из ручья, падающего со скалы Орктой... Во всем нужна мера, Белый Бурхан!
      Куулар Сарыг-оол и Бабый снова переглянулись.
      - Белый Бурхан прав, Техтиек,-сказал озабоченно мудрец Бабый.-Вы явились в долину Терен-Кообы не ханом Ойротом, а разбойником Техтиеком... И не за девчонку вы боялись, а сами за себя! Это правда, что на высоте у вас иногда кружится голова?
      - Да, на большой высоте мне бывает нехорошо...
      - И от грохота взрывов и блеска огней вы могли бы просто свалиться со скалы Орктой в пропасть?
      - От неожиданности - да. Мог бы не удержать коня...
      - Почему же вы не воспользовались напитком, который специально для вас приготовил Белый Бурхан?
      - Я не пью ничего, кроме воды, молока, чая.
      - Это было необходимо для дела, хан Ойрот, и ваши капризы и вкусы здесь ни при чем!-Бабый вопросительно взглянул на Белого Бурхана. - Почему вы не встали,) точно в центре черного круга, что помешало открыться резонаторным плитам? Вы не видели его?
      - Я подумал, что это жертвенник для арчина.
      - Для чего? - переспросил Бабый. - Какой жертвенник?
      - Во время молений верхним богам алтайцы всегда зажигают можжевельник, вереск-арчин...
      Белый Бурхан и бурхан-мудрец переглянулись в третий раз.
      Итог был неутешителен и вина в этом самого Техтиека-хана Ойрота-была наименьшей.
      По первоначальному замыслу Куулара Сарыг-оола, хан Ойрот должен был явиться народу в грохоте громов и столбах огня, чтобы не только поразить девчонку, но и отнять у нее на время разум. Звуки и огни должны были выгнать из аилов женщин и детей, вернуть с пастбищ мужчин. И - никаких вежливых и спокойных слов! Только приказ Неба:
      - Я-великий хан Ойрот! Я пришел к вам, люди, с неба! Слушайте меня завтра! Но я не буду говорить с вами, погрязшими в грехах и заботах, как черви, копошащиеся в навозе! Я буду говорить только с непорочной дочерью Чета Чалпана, избранного Небом, вашим и моим пророком! Приведите ее ко мне в белых одеждах!
      Это было втолковано Техтиеку самим Белым Бурханом со всеми подробностями и во всех деталях:
      - Твой приказ должен прозвучать громоподобно, слышимый на много верст! Огни должны быть видны даже при свете солнца!
      А что получилось? Кто-то предупредил девчонку, и она с самого утра торчала у родника, мужчины все разъехались, а женщины толклись у очагов; Техтиек приехал поздно и отказался от возбуждающего напитка; у воинов Хертека вдруг отсырели запальные шнуры и не поднялись резонаторы... Такое впечатление, что все это было кем-то специально подстроено... А ведь хан Ойрот - легенда, которая должна была ожить на глазах у всех!