- Может, свечку тебе запалить, Капсим?
      - Светло еще.
      - Детишков спать разогнать?
      - Рано еще. Пускай колготятся!
      Отошла жена в сторонку, перст к губам приложив: великое и многотрудное дело у Капсима, лучше не мешать!
      А Капсим барабанил пальцами по столешнице и хмыкал, поглядывая с тоской в сереющее окно...
      Есть в "Листвянице" сказ про голого младенца, устами которого Спас глаголил: не заспите, людишки, судьбу свою, коли в образе зверевом и обманном она явится к вам! И что-то там еще... Цепи какие-то... Не упомнишь враз - вот грех! Двенадцать треб на обет... Не многовато ли? Не много! И по одной на брата не приходится... Та-ак... Обет - схима общая! Первой требой чистотел телесный и духовный... Второй...
      Капсим потянул к себе толстенную книжищу и снова начал ее листать.
      А Панфил в это самое время задами и огородами пробирался к домику отца Лаврентия, держа в правой руке посох резной, а в левой - тяжеленную корзину, нагруженную всякой снедью.
      На задушевную беседу с попом Панфил не рассчитывал, но про нечистую силу, что на белом коне по горам скачет, надеялся узнать побольше, чем отец Лаврентий на проповеди своей сказал. Так ли уж велика беда, чтобы готовиться к ней с полным серьезом? Если она вконец неминучая, то можно и крещение принять... А если так, разговор один, то и капсимовского обета с требами хватит!
      Иерей открыл двери сам и, похоже, не удивился:
      - Милости прошу! - И лишь разглядев, что Панфил пришел один, несколько разочаровался. - А остальные твои единоверцы где?
      - Спасу молятся.
      Посмурнел немного отец Лаврентий, но в комнаты провел, крикнув попадье, чтоб самовар сготовила.
      На малый иконостас священника Панфил смотрел широко распахнув глаза иконы все были новые, красочные, под лаком и стеклом, на их золотых и серебряных окладах белыми, розовыми и красными огнями подрагивали языки трех лампадок. Да, это не медная позеленевшая иконка прадеда Панфила! На такой иконостас и креститься-то боязно!
      Отец Лаврентий был в нанковом подряснике и в черной ермолке на голове, на ногах - мягкие домашние туфли без пяток, в руках - недочитанная газета, свернутая в трубочку. Покосившись на свои смазные сапоги, Панфил смущенно протянул корзину попу:
      - Вот, сопруженница моя собрала подарочек. Уж не побрезгуйте!
      Священник усмехнулся:
      - Дары мирян - благо! Да не оскудеет рука дающего! Прошу.
      - Покорнейше благодарю, - смутился Панфил, присаживаясь на краешек стула, не зная с чего начать и как приступить к делу, ради которого пришел, - покорнейше благодарю, батюшка
      Священник сам поспешил к нему на выручку:
      - Общиной ко мне послан или сам по себе заявился?
      - Своим умом и желаньем.
      - Сказывай, с какой такой докукой?
      - Узнать захотел про Бурхана самолично! Велика ли беда от него будет? Как оборониться от нее ловчее...
      Иерей хмыкнул. Резонанс от его проповеди оказался более гулким, чем ожидал! Уж не переборщил ли в гневных словесах своих?.. И доктор не доволен... ан донесут в епархию, сукины дети, свет не мил станет!.. Но и отмахнуться, как от пустого дела, от хана Ойрота, ведомого Белым Бур-ханом, тоже нельзя! Газеты-то вон не скрываясь пишут об оживлении буддизма, о японцах, что накапливают военные силы на Ляодуне, о русской концессии на постройку дороги в Маньчжурии под самым носом у китайцев, только что сокрушенных теми же японцами, о строительстве укреплений в Порт-Артуре, об англичанах, которые до сих пор вспоминают русскую миссию Доржиева с бурятами и выражают по сему поводу свое неудовольствие, думая, что неспроста посланцы далай-ламы были приняты государем, хотя и прошло с того события более трех лет... Что-то все к одному вяжется, даже мурашки по коже... То японцы, то англичане! А теперь этот Бурхан возник из небытия с ханом Ойротом на поводке собачьем... Тьфу!
      - Беда велика, Панфил, врать не стану! - помахал газетой иерей, хотя и знал, что гость к ней не потянется трепетной рукой - неграмотен. - Возможно, что на Алтай будут введены даже войска для усмирения зреющей среди калмыков смуты. Потому и зову вас, агнецов заблудших, в лоно церкви православной, бо солдаты разбирать не будут...
      - Спаси и помилуй!
      Иерей сглотнул улыбку торжества и продолжил тем же менторским бесстрастным тоном:
      - Кому будет нужно вас спасать? Вы же от православия шарахаетесь, потому и выходит - руку Бурхана того держать будете, поцелуями оную осыпая...
      -У нас - Спас!
      - Для солдата все едино: что Спас, что Бурхан...
      Панфил переступил ногами - не натекло ли дегтя на желтый крашеный пол? Не пора ли надевать шапку и кланяться?
      А отец Лаврентий ждал, убежденный, что достиг желаемой цели: "У других с вами не вышло, у меня - выйдет! Ну! Ну же!"
      - Я все обскажу братьям по вере, как оно есть, - встал Панфил. - Как общиной порешим, значит... Я им не указчик, а они мне - завсегда!
      Иерей отлично знал, кто кому сейчас указчик в говорковской общине, но счел за благо отмолчаться: пусть их поскребут в бороденках!
      - Можете и опоздать... Панфил вздохнул и надел шапку:
      - Веру, батюшка, поменять никогда не поздно. А вот с душой-то расколотой как быть потом?
      Глава пятая
      ОБЕТОВАННАЯ ЗЕМЛЯ
      Буран задержал не только Сабалдая и Яшканчи, но и другие стада и отары, растянувшиеся от долины Яломана до урочища Чече в Курайской степи. Там снег лег глубоко, забив своей рыхлой массой не только траву и кустарники, но и обходные тропы, каменные осыпи, сделав путь опасным даже для верховых.
      Курай вообще славился своими заносами, в которых нередко застревали целые купеческие караваны и стада. Но так рано здесь снег еще не ложился. И необычность природного явления вызвала лавину предположений, тревог и пророчеств. На всей дороге, идущей по правому берегу Чуй, теперь только и было разговоров, что о приходе на Алтай хана Ойрота, ведомого древним богом Бурханом, о нетерпеливо ожидаемых новых чудесах.
      Кураган, тащившийся за отарами, догнал отца и Яшканчи, сказал торжественно и громко, поблескивая глазами:
      - Само небо говорит людям: пришел новый свет на Алтай! Пришел хан Ойрот! Ждите теперь и светлого лица самого бога!
      Новые друзья - Хертек и Доможак, идущие конями рядом с Сабалдаем и Яшканчи, переглянулись. Ни тот, ни другой уже не верили в чудеса и не ждали их.
      - Я поеду вперед, чтобы сказать эту новость всем!
      - Ты можешь сказать об этом в кае, - нахмурился Яшканчи, - зачем же орать об этом?
      Кураган изумленно и обиженно посмотрел на Яшканчи, оглянулся на Хертека с Доможаком, но не нашел поддержки и у них. Повернул коня обратно, растерянно обтирая облепленное снегом лицо.
      - Яшканчи прав, - сказал Хертек, - осадить надо парня!
      - Да-да, - кивнул и Доможак, - как бы беды не наделал своим длинным языком...
      Но Сабалдай заступился за Курагана:
      - Ничего, пусть покричит. Стражников пока не видать. Он ничего не замечал, кроме дороги. Не замечал и того, что возле Курагана постоянно отирались подозрительные люди - то знакомый уже перекупщик из Тувы, то алтаец без скота и в русской солдатской фуражке, то русский старовер-кержак, хорошо говоривший по-теленгитски и постоянно пристающий ко всем с разными вопросами, один глупее другого. Они потом, когда с ними круто поговорил Хертек, ушли вперед и исчезли в буране, а возле Курагана скоро оказался раскосый и рябоватый тубалар в рыжей замусоленной шубе. Он скалил гнилые зубы и, похохатывая, лез к Курагану, явно задираясь:
      - А зачем тебе такой большой топшур, парень? Ты на нем ногами играешь, да? А почему у твоего отца русская борода растет? А зачем твоему дохлому скоту столько погонщиков - у баранов твоих золото в курдюках, а?
      Болтовня назойливого тубалара надоела Яшканчи, и он поставил своего коня поперек его дороги:
      - Скажи все сразу, не сходя с места, а потом уезжай! Ну!
      Тот оскалился и поднял плеть:
      - Эй, ты! Всю жизнь косоротый! Давай дорогу! - Но, увидев подъехавших следом Хертека и Доможака, опустил плеть. - Вперед я ушел, попутчиков своих жду. Вот и болтаю от скуки. Разве нельзя?
      - Нет у тебя никаких попутчиков и никакой дороги, Хомушка! - строго сказал Хертек. - На переправе ты ехал в другую сторону и вернулся. Зачем ты вернулся, Хомушка? Бабинас-перекупщик тебя вместо себя оставил? Зачем? Каким скотом вы с ним торгуете? А может, не скотом, а честными алтайцами?
      Смертельная бледность покрыла лицо тубалара.
      - Я тебя не знаю! - закричал он. - Чего пристаешь! У тебя своя дорога, у меня - своя!
      - А я тебя хорошо знаю, Хомушка. Русским стражникам помогаешь Техтиека ловить? Ну и лови его!
      У Хомушки испуганно забегали глаза и перекосился рот:
      - Какие стражники? Зачем мне русские стражники? И Техтиека я не знаю!
      - Может, других пастухов позвать? - предложил Яшканчи. - Они поговорят с ним!
      - Не надо. Он уже выдал себя. Уступи ему, Яшканчи, дорогу! Пусть едет навстречу своей смерти сам!
      - Я тебя узнал, - сказал Хомушка мрачно, - ты - Хертек! Тебя ловит Тува!
      Родиона и его сопутчиков буран подстерег на выходе из Курайской степи. Упал, закружил, затянул все белесой мокрой мутью.
      - Не то зима этакую рань пожаловала? - удивился Родион, поджидая Акулину и Макара со стадом. - В Курай надо поворачивать! И не мешкая! До Чагана - большой путь! Перемрем и скотину погубим!
      Вот и Макар. Лицо усталое, под глазами - мешки от бессонницы, хоть и не спал всего одну ночь. Остановился рядом, мотнул головой, прохрипел:
      - Метет, язви его! Вота увязались в путь не ко времени! А все Кузеван: успеется!.. Что кумекаешь-то, Родион?
      - Вернуться и переждать непогодь в Курае.
      - Ждут нас тама! - скривился Макар. - Держи карман, навалят!
      Подошли Фрол с Кузьмой, но держатся по-прежнему сторонкой, лишь поглядывая изредка на Родиона, признавая в нем главного и как бы опасаясь, что это он и напустил непогоду.
      - Чего шары пялите? - прикрикнул на них тот. - Бабе бы лучше помогли со скотиной! Не до святости, коль беда!
      Не отозвались, повернулись, пошли навстречу стаду.
      - За что ты их лаял-то? - попрекнул Макар. - Слово дали молчать, вот и блюдут свой обет. С этим у их - строго!
      - А ну их! - отмахнулся Родион с сердцем. - Будто цепи на ногах! Кандалы государевы.
      Подошло стадо. Акулина укуталась в платок - только нос и глаза торчали. Острые, как иголки. Но молчала пока: ее дело бабье - как мужик распорядится, так и будет. Сама увязалась - никто не звал!
      - В Курай надо вернуться. Не в степи ж околевать!
      - Мне все едино, - вздохнула Акулина. - Как ты, так и я...
      У темноверцев не спрашивали - их дело сторона. Не хотят ежли обратно в Курай, то пусть себе одни идут, куда их кривая заведет!
      Повернули. Теперь буран хлестал в спины и подгонял их белой хворостиной. Версты через две показались темные избушенки, пахнуло дымком и кислятиной, послышался собачий брех. Скоро и жилье сыскали - чье-то заброшенное зимовье, судя по постройке, теленгитское: ни окон, ни крыши, только дверь... Им-то что - костер запалили и тепло и светло!
      Акулина сразу же занялась по бабьей части обживать жилье, а Фрол и Кузьма из дров поленницы начали себе шалашик ладить с подветренной стороны.
      - И чего дуруют? - покрутил Макар головой. - Аль тут им было бы тесно с нами? Ух, темнота!
      - Вера у них такая, - вздохнул Родион, - на все запрет.
      - Ну и сидели бы дома!
      Скоро буран утих, а к вечеру начал иссыхать и выпавший снег. Тучи ушли, выкатило солнце и можно было сызнова собираться в дорогу, но Макар вдруг загрустил. Сел на порожке и, сцепив руки на коленях, мучительно и напряженно морщил лоб. В глубине души он уже клял и ярмарку, и дорогу, и Кузевана, и самого Родиона, заторопившего его. Акулина старалась не влезать ни во что, ожидая, когда с мужика ее целиком слезет торгашеская дурь и он сам предложит заворачивать стадо обратно, домой...
      Родион заглянул в шалашик к темноверцам. Фрол и Кузьма стояли головами к выходу на коленях, их ладони лежали на грязной от подтаявшего снега земле, а лбы покоились на тыльных сторонах ладоней. Почуяв чужака, поднялись, обтерли ладони о штаны, уставились на гостя.
      - Нечего лбами землю мять! - сказал Родион строго. - Идти пора, пока ведро!
      Обе головы кивнули враз, оба рта раскрылись, как по команде:
      - Посейчас, тово...
      Макар с Акулиной уже сбили свое стадо в кучу и о чем-то тихо перешептывались. Взглянув на них, Родион от души пожалел горемык: он-то с темноверцами за счастьем лыжи навострил в дальний путь, а эти-то - куда и зачем? Тряпка лишняя бабе понадобилась? Жизни им без той окаянной тряпки нет, что ли? К месту буран! ан, дурь-то малость и повыдуло? Ничего, дальше дорога слаще этой будет - ни жилья, ни лесочка поблизости, одни скалы! Да и на ночную стоянку Родион больше не рассчитывал: убегать надо из Алтая, пока зима колуном не трахнула по дурной башке! Там, по ту сторону Сайлюгема, путь иной!..
      Встали рядком все трое, наспех помолились за себя, за единоверцев, за весь мир. Особую молитву счел Макар за сохранность живота скотского и за благополучный путь... Поди, сам ту молитву и придумал? Не было ведь такой, не помнил Родион...
      - С богом! - подбил сборы Макар и первым вышагнул на дорогу.
      Едва прошли с версту, как пришлось остановиться. Во всю ширину езжей части текли стада овец, коз, быков, коней...
      - Батюшки-светы! - ахнула Акулина и перекрестилась на ближний коровий зад. - Никак к кочевникам, к калмыкам пристали!
      - Какие кочевники? - хохотнул Родион. - Ярманка идет!
      - Ну и слава господу! - обрадовался Макар. - Все - попутчики! А я уж подумал, что одним дураком оказался...
      Доктор был дома, но отца Лаврентия Галина Петровна к нему не впустила:
      - Прием больных. Пока нельзя. Можно заразиться. Иерей поморщился и присел на табурет Дельмека.
      - Как же вы сами-то не боитесь заразы? - спросил он, выдержав паузу. Ведь они всего могут к вам в дом натащить!
      - Я - жена врача, первый санитар. Чего же мне бояться!.. Да и заразы мало, все - простуды... Сегодня вот мальчика привезли из Ябогана с признаками скарлатины... Давно не было!
      - Да-да, - отозвался отец Лаврентий рассеянно, - эти их ужасные ямы, в которых они держат младенцев... Бр-р! Тысячами ведь мрут! Родился - и сразу в могилу...
      Галина Петровна рассмеялась:
      - Кто это вам таких страхов наговорил? Ямки сейчас редко у кого выкопаны в аиле. Чаще в колыбельках младенцев держат... Уж только самый отъявленный дикарь или лодырь такое позволит!
      - Но дети-то мрут? Мрут как мухи!
      - Да, смертность высокая. Но тут не только быт теленгитов виной...
      - Надолго эта бессмыслица у него?
      - Трудно сказать уверенно... Хотите чаю? Завозился в сенях Дельмек, поскребся в дверь, нерешительно открыл ее, шагнул было через порог, но тут же испуганно попятился, едва не рассыпав охапку только что наколотых дров.
      - Входи, входи! - засмеялся священник. - Я тебя не съем.
      - Драстуй, поп.
      - Не поп, балда, а - батюшка, святой отче! - поморщился отец Лаврентий.
      - Помер. Медведь задрал.
      - Кто помер? - не понял иерей.
      - Отец, мои батюшка, помер. Давно.
      Галина Петровна прыснула в кулачок. Но совсем иначе воспринял слова Дельмека священник. Он встал и грозно шагнул навстречу алтайцу-санитару:
      - Издеваешься, дикарь? Над саном моим смеешься?.. Да я тебя, сатану, в порошок сотру!
      - Успокойтесь, Лаврентий Егорович! - поспешила на выручку хозяйка дома. - Он вас не понял всего-навсего!
      Отец Лаврентий топнул ногой, погрозил Дельмеку пальцем:
      - Все он понял, каналья! Не любишь меня, боишься, все едино - терпи! Понял?
      - Извиняй, поп-отец! - пролепетал Дельмек и, схватив с лавки полные ведра, устремился на улицу. - Плохой стала вода! Новой принесу!
      Иерей усмехнулся победно и строго посмотрел на дверь кабинета Федора Васильевича, которая, будто загипнотизированная, тотчас распахнулась. Молча кивнув гостю, доктор прошел к умывальнику и забрякал соском. Галина Петровна протянула полотенце:
      - Что с мальчиком?
      - Умрет. Поздно привезли.
      И сделал знак иерею, приглашая в кабинет.
      - Ну, какие новости из епархии?
      Иерей брезгливо отогнул двумя пальцами простыню на клеенчатой кушетке, неуверенно сел. Широко развел руками:
      - Епархия молчит. Но одна новость есть: в наших краях объявился сам Техтиек!
      - Ого! Фигура крупная... Надеюсь, он объявился не для того, чтобы грабить нас с вами?
      - Нас с вами ему грабить резону нет. А вот прииски Сосновские или Благословский, что поблизости, возможно... Да и к купцу Лапердину может в гости заглянуть... Ожидается приезд полицмейстера из Бийска - местные военные чины уже оповещены!
      - Меня это мало интересует, - отмахнулся Федор Васильевич. - Бандиты, прииски, полицейские, лавки купцов... Одно и радует: имея в вашем лице, святой отец, столь информированного человека, газет можно и не выписывать! Тем более, что приходят они сюда спустя неделю и более...
      Иерей обиженно засопел:
      - Ну, знаете ли! Вам ничего нельзя сказать, вы сразу начинаете ерничать...
      - Ладно, не сердитесь, - рассмеялся доктор, - я пошутил. Я, знаете ли, всегда шучу, когда у меня скверное настроение... М-да! Хандра - это всегда протест против собственного бессилия...
      - Мальчишку не могли спасти? Полноте! При их чадородности, доктор, к весне появится уже десятка три таких мальчишек!
      - Да, вы правы. Только высокая рождаемость и спасает этот несчастный народ от полного исчезновения... Нужны больницы! Хотя бы пять-шесть... Я писал владыке в Томск, но - ни ответа, ни привета! Может, к миссии обратиться?
      Отец Лаврентий смущенно отвел глаза:
      - У православной миссии, доктор, свои задачи и возможности ее ограничены. Приходы почти убыточны, даже священнослужители живут, как пустынники, питаясь манной небесной, как наши праотцы. Да и окажите, ради Христа, что дадут местным дикарям все эти ваши больницы? От Эрлика их отодрать не можем, а вы от дикости надумали оттаскивать... Пустое, доктор!
      - Вы думаете? - Федор Васильевич прошел к шкафчику, налил себе спирта в мензурку, глотнул, поморщился. - Что же мне теперь делать прикажете, святой отец? Говорить прямо: идите и умирайте?.. Правда в моем деле, как и в вашем, весьма и весьма опасная штука! А я могу вам загнуть по пальцам: йода нет, бинтов нет, марли нет, хлороформ - проблема, стрептоцид - на вес золота!.. Вот и остаются одни мази, настойки и отвары... Жену в провизора превратил! Сам за травами хожу в лес! Мои письма остаются без ответа, а посылки от друзей таинственно теряются... - Он повертел в руках пробирку, будто не зная, что с ней делать. - Вот и извольте тут выкручиваться... Дельмека ругаю за шарлатанство, а сам я - лучше?
      - С кем равняетесь-то? - воздел руки иерей. - С дикарем Дельмеком! Вы же - образованный, культурный человек!..
      - Да-да, с дикарем Дельмеком... Потому, что необразован и неокультурен! - Федор Васильевич сунул мензурку в стакан, захлопнул дверцу шкафчика. Здесь и таится наша с ваши ошибка, святой отец! И не только наша... Все люди орды - дикари! И на этом мы ставим, если не восклицательный знак, то непременно - точку. А надо бы ставить знак вопросительный: дикари ли? Может, они носители культуры, которая нам просто-напросто недоступна, святой отец?
      - Ну, знаете ли! - развел отец Лаврентий руками. - С вами говорить, что воду решетом носить!.. Я готов понять вас, но принять - никогда! Сие противно моему духу и потому - ложно!
      - М-да, святой отец... Вы не одиноки в своей позиции. Вас - легион! Одиноки такие люди, как я...
      - Чего тащимся? Этим же гуртам да отарам конца не будет! Обходить их надо! - Родион нырнул в первый же просвет между отарами, оглянулся на Макара с Акулиной, прощально помахал им рукой, поискал глазами темноверцев. - Фрол! Кузьма!
      - Тута мы. Поспешаем.
      - Я думал, за хвосты скотов держитесь... Двигай ногами!
      И Родион с такой поспешностью пошел прошивать стада, отары, табуны и гурты, что за ним и конному было не угнаться! Скоро Родион оставил за спиной затор и вышел на чистую дорогу, убегающую вверх на подъем, чуть ли не в самое небо. Фрол и Кузьма еле настигли его, остановились, чтобы отдышаться.
      - Что случилось? - повернулся к ним Родион.
      - Молитве время, тово!
      - Ну и молитесь на здоровье, а я пошел! Родион знал, что впереди одна, много - две деревни, а версты немеренные. Ночевать же посреди дороги из-за темноверцев ему не было никакого резона. Да и кто знал, какую погоду подарит тот или иной хребет, из-за какой горы ударит ледяным ветром или хлестанет дождем? Он уже отшагал версты полторы, когда, оглянувшись, заметил две крохотные человеческие фигурки, нагоняющие его. Может, подшутить над дураками? Присесть вон за тем камнем и пусть себе ищут!
      Вспомнились оставленные среди гуртов и стад Макар с Акулиной. Может, бросили свою затею и вернулись? Родион на их месте всенепременно бы вернулся! Такая дорога только для страстотерпцев и пригодна!
      Подбежали Фрол с Кузьмой. Дышали тяжело, сипло, как загнанные лошади. Пробегись-ка в гору полторы версты! Не-ет, они Родиону не попутчики! Да и что им делать в Беловодии с их каторжной верой? Манна небесная падать мешками начнет, а они над своими потайными иконками губами шевелить будут?
      - Разойтись нам надо! - мрачно уронил Родион. Темноверцы испуганно переглянулись:
      - А мы как же?
      - Не ходоки вы! С вами и до весны не дойдешь до нужного места!
      Потупились оба, сопят. Может, что и высопят?
      - Хозяин дома?
      От звона шпор поморщились оба - и доктор, и иерей. Переглянулись, глянули на дверь, но та распахнулась сама и через порог шагнул высокий, несколько полноватый мужчина, затянутый в мундир, в наброшенной на одно плечо шинели. Пригладил франтоватые усы, сбросил шинель на кушетку, гулко кашлянул в кулак:
      - Имею честь представиться...
      Доктор отмахнулся и первым протянул руку:
      - Не надо, Кирилл Аркадьевич, мы с отцом Лаврентием вас хорошо и давно знаем. Больше того - осведомлены о вашем прибытии по леотложным делам службы...
      Богомолов прошел к столу, поправил ножны шашки, сел в кресло хозяина, удовлетворенно вытянул ноги:
      - Дорога, знаете ли... Чайком не угостите? Федор Васильевич улыбнулся:
      - Разумеется. Может, рюмочку?
      - Не откажусь.
      - Шустовского не держу, но спирт в наличии имею. Священник внимательно рассматривал гостя и не находил в нем каких-либо заметных перемен, хотя прошло уже пять лет со дня их последней, не совсем приятной встречи.
      Вот, разве что, гусиные лапки в углах глаз да залысины стали побольше. Подбородок потяжелел и стал почти квадратным, тупым, а уши присохли к черепу.
      Спирт, поданный доктором, полицмейстер не выпил, а вылил в себя - даже кадык не дернулся. Большая практика, надо думать.
      - Чем живет уезд, Кирилл Аркадьевич?
      - Вашими молитвами, священник. Только - вашими молитвами, хе-хе... У вас курят? А вы обжились, доктор!
      Он вынул массивный портсигар с эмалевой монограммой на крышке, достал папиросу, долго разминал ее толстыми безволосыми пальцами, похожими на сырые сардельки, внимательно разглядывая литографии на стенах и вышивки хозяйки дома, иронически кривя мясистые губы и шевеля усами. Спартанская обстановка кабинета явно не произвела на него впечатления.
      Вошла хозяйка с самоваром, начала собирать на стол, сдвигая бумаги мужа.
      - Наследниками еще не обзавелись? Блюдете традиции нигилистов? Хе-хе!
      Федор Васильевич вопросительно поднял бровь, но промолчал. Он терпеливо ждал, когда гость перейдет к делу. К тому же, доктор знал Богомолова давно и не питал к нему симпатий, хотя, не в пример священнику, не влипал в истории, связанные с кутежами и битьем зеркал в публичных заведениях.
      - Ну и как ваш Техтиек поживает?
      - Наш? - опешил иерей. - Вы его ловите, значит, он ваш!
      - Хе-хе... Испугались? - Богомолов заговорщицки подмигнул отцу Лаврентию и шумно чиркнул спичкой, прижигая папиросу. - Нынче он изволит обитать в вашем приходе, а не в моей кутузке!
      Федор Васильевич отвернулся к своему шкафчику и начал священнодействовать, разбавляя спирт какой-то настойкой из трав, отчего содержимое квадратного сосуда приняло золотисто-бронзовый оттенок и проблескивало зеркальными искорками. Поставив сосуд неподалеку от самовара, он отослал жену за рюмками.
      - Техтиека вы не возьмете и на этот раз, - сказал доктор осторожно и прищелкнул пальцами, довольный своей алхимией. - Вы еще только собирались покинуть Бийск, как он был упрежден и принял меры. Виселица его мало привлекает, надо думать, а ничего другого он от вас не ждет и ждать не может!
      - Упрежден?- насторожился полицмейстер.- Кем же?
      - Этого я не знаю. Но не кажется ли вам, Кирилл Аркадьевич, странным, что вы не можете взять Техтиека уже шесть лет?
      - Семь лет! - уточнил Богомолов, барабаня пальцами по собственному колену. - Ровно семь лет!
      - Отсюда следует неизбежный вывод: кому-то Техтиек очень хорошо платит за свою свободу! - рассмеялся доктор и подмигнул иерею: - Не так ли, Кирилл Аркадьевич?
      - Хе-хе... Не исключено! - Полицмейстер неловко завозился в кресле, роняя пепел себе на колени. - Но у меня есть другие соображения в пику вашим, господа! Его просто-напросто прячут наши калмыки! Орда!
      - Не думаю. Какой им резон прятать Техтиека? Это для них опасно и совершенно невыгодно... К золоту они равнодушны - есть его не будешь, а бумажные деньги для них вообще не имеют цены. Скажем, тот же баран в их понимании стоит дороже любой бумажки! Монеты, правда, они берут охотно: женам на монисто и хранить удобно - не размокнут и не испачкаются... Нет, Кирилл Аркадьевич, Техтиека прячет кто-то другой! И не здесь, а в Бийске, а может, и в самом Томске! Там и надо искать начало нити.
      Лицо гостя побагровело. Может, от спирта, а может, и от гнева. Он решительно ударил кулаком по столу:
      - Нет, доктор! Его прячет орда! И ни в каком Бийске, тем более, в Томске я искать концы нитей не стану!.. Здесь буду искать. И надеюсь на ваше, господа, вспомоществование.
      - Вспомоществование? - удивился иерей. - Каким же фертом, в каком, так сказать, виде? Ходить по окрестным горам с ружьями, забросив все наши дела?
      - С ружьями, священник, и без вас есть кому ходить, хе-хе... А вот через самих калмыков... - Идея Богомолову явно пришлась по душе. - Вы, священник, через тайну исповеди. А вы, доктор, через страждущих и жаждущих исцеления... Такую услугу я смог бы достойно оценить, господа!
      Отец Лаврентий обескураженно и недоуменно развел руками:
      - Во-первых, мои новообращенны живут здесь, в деревне, где и подкову от коня не спрячешь, не только человека с конем... А, во-вторых, кто же тогда к храму подойдет, если я сам разгоню всех? С этими новообращенцами и без того хлопот полон рот... Увольте!
      - А вы что скажете, доктор? У вас-то определенно бывают не только те, кто живет в деревне! И вас бежать болящие не будут, если их даже у ворот будут псы рвать!.. Один из калмыков, кстати, живет у вас в доме... Давно ли он из орды?
      Федор Васильевич нахмурился:
      - Мой санитар никогда не имел и не имеет никакого отношения к вашему Техтиеку! Полицмейстер резко встал:
      - А уж об этом, доктор, я его сам спрошу! Где он?
      Темноверцы теперь уже не шли, а ковыляли. Убавил свой разгонистый намет и Родион. Шутка ли, верст тридцать отмахали за день! Особенно трудны были последние два перехода с крохотными отсидками между ними - от Мухора, перейдя Чую вброд, по шею в воде, погрелись на берегу Кокузека и двинулись вверх, круто забирая в горную глухомань, пока Родион не сказал на последнем выдохе:
      - Будет! А то упадем.
      И они упали - спинами на землю, глазами в небо.
      "Ну вот, - с усмешкой глядя в темнеющий свод, гнал неспешные мысли Родион, - рассечем эту глухомань, перевалим через Сайлюгем, а там - на Урумчи, в гости к тамошнему китайскому дракону!"
      Разом вскинувшись, Родион покосился на Фрола с Кузьмой:
      - Спят мои святые! Ночи им не достанет! Бесцеремонно растолкав сопутчиков, он услал их за сушняком и, весьма довольный собой, нащупал в торбе огниво, которым запасся еще в Минусе. Теперь их никто и ничего не сможет удержать! Считай, одной ногой уже стоят в земле обетованной!
      Вернулись темноверцы, свалили сушняк, испуганно уставились друг на друга, не решаясь сказать вслух причину ужаса, вдруг охватившего их.
      - Огня-то... - прохрипел Кузьма.
      - ...нету! - закончил за него Фрол.
      Вместо ответа Родион ударил кресалом по кремню, высыпая сноп искр на растеребленный мох с берестой. Тотчас занялся слабенький огонек, который Родион раздул после небольших усилий в жаркое пламя.
      Темноверцы повеселели:
      - Ловок ты!
      - Умен, тово!
      - Походите с мое по земле! - хохотнул Родион. - Не тому еще обучитесь! Ну, чего рты поразевали? Вешай котелок!
      Все трое развязали котомки со снедью. У Фрола с Кузьмой - хлеб, сало, а у Родиона - только сухари да луковица, подаренная Кузеваном. Переглянулись темноверцы и тут же полоснули ножами по своим харчевым припасам, выделяя проводнику и атаману по куску настоящей еды. Родион принял дар как должное, только головой лениво
      кивнул.
      Скоро закипел котелок, и в мятую кружку Родиона
      плеснулся ароматный цветочный кипяток, приправленный
      медом.
      "Слава тебе, господи! - мысленно рассмеялся тот.
      Вразумил ты оболтусов! То ли еще будет!"
      Глава шестая
      ЛАПЕРДИНЫ
      Одолев каменную осыпь, Торкош спешился на голых
      камнях.
      Далеко внизу лежала сухая долина, в которой не было
      жилищ и скота. Люди из нее ушли давно, еще в самом начале лета, не дождавшись дождя и новой травы. Где они кочуют сейчас? Степь, как и лес, не оставляет следов от человека: была тропа - заросла, стоял аил - завалился, а потом ветер и дождь сравняли земляную выбоину, а золу и угли закрыла пыль. На следующий год все зарастет и тогда вообще не найдешь никаких следов!