53

Когда Фаэтон, двигаясь по своей нестабильной, эксцентрической, как у кометы, орбите, приближался к альфе, он словно сходил с ума. Взрывались замерзшие газы, таял лед, бушевали ураганы, сопровождавшиеся ливнями и грозами, моря выходили из берегов и затопляли сушу, горы бомбардировали долины зарядами камней. Чем ближе планета подходила к звезде, тем ярче становилось сияние последней, тем смертоносней – жесткая радиация. Поэтому Фаэтон следовало изучать зимой, которая наступала раз в четырнадцать лет, когда планета удалялась от альфы на наибольшее расстояние.

Кира стояла на белом снегу. За спиной у нее чернела скалистая площадка, которую очистили от снега, чтобы разбить лагерь. Куда ни посмотри, повсюду расстилалась равнина; лишь впереди виднелся среди далеких пиков язык ледника, загадочно отливавший голубым. В багрово-черном небе стояли оба солнца – альфа превратилась в яркую звезду, бета представляла собой полумесяц. Поодаль поблескивала красной искоркой проксима. Задувал ветер. Кира видела будто воочию, как потоки воздуха обтекают шлем скафандра.

Над горизонтом появился «Мерлин». Женщина подождала, пока в лагерь не вернулся последний робот-геолог, а затем произнесла в микрофон:

– Почему ты настолько уверен?

– Сомневаться не приходится, – отозвался с борта корабля Ринндалир. – Компьютер проанализировал все возможности и не нашел способа уничтожить эту планету или хотя бы изменить ее орбиту.

– Неужели за восемьсот с хвостиком лет мы не сумеем насверлить в ней дырок и заложить в них бомбы из антиматерии? – Кира поразилась тому, насколько свыклась с деметрианским календарем. На Земле она бы наверняка сказала: «тысячу лет».

– Милая, похоже, ты совсем измоталась, если позволяешь фантазиям взять верх над рассудком. Фаэтон – не астероид и не комета. Его кора расплавилась; значит, ни о каких туннелях не может быть и речи. Равно как и нельзя установить на поверхности планеты машину, которая изменила бы ее орбиту: не выдержит почва. Да что там говорить! Даже если Фаэтон расколется пополам – хотя компьютер утверждает, что нам попросту не хватит антиматерии, чтобы произвести взрыв необходимой мощности, – даже тогда Деметра не избежит своей участи.

– Понятно, – вздохнула Кира. – Я все знала, однако в глубине души надеялась… – А теперь надеяться не на что, закончила она мысленно.

– Что толку горевать? Давай лучше прикинем, как нам и нашим потомкам лучше прожить отпущенный срок.

Он и впрямь изменился, подумала Кира. Лично перед ней вопрос, как быть, не стоит. В системе Центавра полным-полно неизведанных уголков, которые не мешало бы изучить; кроме того, необходимо организовать метеоритный патруль…

– Потомкам? – переспросила она. – Что ж, наше поколение обеспечит им хороший задел.

– Но не надо забывать, что у нас своя жизнь, – заметил Ринндалир.

Да, он изменился, но не слишком сильно. При том ускорении, какое он способен вынести, обратный полет несколько затянется. Вообразив, что ее ждет, Кира не испытала ничего, кроме разочарования.

54

В ответ на озабоченность, выраженную ее святейшеством Элимит Бхаираги в связи с восстанием Людова, прескриптор Хуан-гре Мендоса распространил обращение к населению Земли, в котором говорилось следующее: «Страх перед искусственным интеллектом вполне объясним и представляет собой атавистическую эмоцию. Однако он мало чем отличается от обычного невроза. Эти существа – да, я называю их не машинами, а существами – не несут миру никакой угрозы; наоборот, за ними будущее. Там, где необходимо – например, в космосе, – они заменят людей. Они – освободители, однако никогда не станут рабами; заставлять их трудиться, чтобы самим изнывать от безделья, значит ронять себя в собственных глазах. Они будут нашими полноправными партнерами. Так перестанем же именовать машинный интеллект „искусственным“. Неужели электронные, фотонные, ядерные, магнитогидродинамические процессы не принадлежат природе в той же степени, что и органические коллоиды? Я предлагаю впредь употреблять слово „софотех“».[142]

В отношении прогнозов на метеослужбу полагаться пока не приходилось: по крайней мере, она еще не научилась предсказывать туман в Низине – болотистой местности, которая занимала четверть территории Этолии. Впрочем, климатические условия Низины до сих пор оставались загадкой, тем более, что они постоянно и радикально менялись. Даже спутник не всегда успевал заблаговременно предупредить о том, что через какое-то время пелена тумана накроет собой сотни квадратных километров.

В подобный туман и угодил Неро Валенсия, который вместе с Хью Дэвисом возвращался на катере в базовый лагерь. На протяжении нескольких дней они изучали Низину, брали образцы, проверяли, как чувствуют себя растения и животные, устанавливали, каким путем идет эволюция. Туман сгустился внезапно: миг – и они словно ослепли, а рокот двигателя стих до едва слышного гула.

Они с трудом различали корму судна; временами туман заволакивал и ее. Света, что пробивался сквозь пелену, хватало ровно настолько, чтобы разглядеть мокрый нос катера за стеклом кабины. Повсюду вокруг, куда ни посмотри, клубилась грязно-серая масса. Иногда в ней возникали прорехи, в которых мелькали широкие темно-зеленые листья и розовые цветки водяных растений или же возникали призрачные островки, поросшие кустарником и чахлыми деревцами. Впрочем, разрывы моментально затягивались. Холодно, сыро, противно…

– Сэр, – проговорил Хью, который стоял за штурвалом, – у нас неприятности!

– Что такое? – крикнул Валенсия, который скорчился на носу катера, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь впереди.

– Пеленгатор свихнулся, – выпалил Хью. – Прыгает сразу на девяносто градусов… – Мальчишеский голос сорвался.

– Ничего страшного. Обычные радиопомехи. У альфы сейчас период наибольшей активности, а звезды, как тебе известно, имеют дурную привычку в такие моменты проявлять характер. – Тем не менее, Валенсия нахмурился, привстал и повернулся лицом к мальчику. – Ты можешь взять средний пеленг?

– Попробую, сэр, – ответил Хью, поза которого отнюдь не выражала страха. – Хотя мне кажется, что мы уже сбились с курса. Что-то я не помню никаких лилий.

– Молодец, наблюдательный, – похвалил Валенсия. Хороший парень, подумал он; толковый, трудолюбивый, надежный, вежливый, но не лизоблюд. Bueno, вполне естественно, если учесть, кто его родители. Может быть, Кира воспитывала сына не слишком тщательно, но в мудрости ей не откажешь. Немногие матери отпустили бы своего ребенка в возрасте Хью в этакую даль, даже в сопровождении столь опытного, побывавшего в разных переделках мужчины. А Кира согласилась сразу – улыбнулась и признала, что подобных впечатлений мальчик не получит ни от вива-приставки, ни от кивиры. – Сдается мне, ты прав. Но если мы будем двигаться в том же направлении, то рано или поздно доберемся до нашего острова, а уж найти лагерь не составит труда.

– Ни черта не видно. – Валенсия знал, что Хью вовсе не жалуется – чисто по-мужски ворчит. – Может, бросим якорь и подождем, пока туман развеется?

– Я не против, но в это время года туман может держаться на одном месте двадцать-тридцать дней. А у нас практически не осталось питьевой воды. – Какая ирония! Низина – единственное место на планете, не считая морей и прибрежных районов, где зародились и продолжали существовать деметрианские формы жизни, которые, умирая, отравляли воду и делали ее непригодной для питья. Земные растения и животные еще могли как-то приспособиться, а вот люди… Пройдет не меньше ста лет, прежде чем токсины растворятся без следа. – А звать на помощь как-то не хочется. У людей и роботов хлопот хватает и без нас.

– Понятно, сэр.

С правого борта из тумана вынырнул очередной призрак, очертания которого напоминали лезвие средневековой алебарды. Он возвышался над водой приблизительно на пару метров и был усеян причудливой формы голубыми раковинами.

– Ну и ну! Здоров, однако. Никогда такого не видел. Да, мы явно сбились с курса. – Валенсия прищурился. – Похоже, мертв. – Новые микробы убивали привыкшие к пресной воде кораллоиды и многое, многое другое. Вскоре призрак исчез в тумане. Пожалуй, надо следить в оба – вдруг появятся еще? Валенсия отвернулся было, но заметил краем глаза, что Хью вздрогнул.

– Брр! Болото нам словно мстит, – пробормотал мальчик.

– За что? – спросил Неро.

– За то, что мы уничтожаем здешнюю жизнь.

– Хью, – сказал Валенсия, решив, что шуткой тут не отделаться (чересчур мрачная обстановка), – если хочешь стать лесничим, тебе нужно изменить свое отношение к происходящему. Мы всего лишь помогаем природе, делаем за нее то, что она вершила на Земле – и, до нашего появления, на Деметре. К примеру, в плейстоцене, когда образовался Панамский перешеек, кошачьи мигрировали из Северной Америки в Южную и быстро извели тамошних плотоядных птиц. Изучай не только историю, но и палеонтологию. Не зная прошлого, невозможно понять настоящее.

Старый бандит читает проповеди… На Земле он имел самое смутное представление о геологических эпохах, ни при каких условиях не сумел бы их перечислить и не считал нужным запоминать названия. Годы, проведенные на Деметре, изменили его, превратили в человека, которому Кира Дэвис доверила своего сына. Может быть, наконец-то раскрылись возможности, изначально в нем заложенные, о которых он, в ту пору молодой и глупый, совершенно не подозревал? Тогда жизнь была пустой, а теперь…

– Ясно, сэр. – Хью слегка повеселел. – Со временем здесь все станет иначе, правильно?

– Правильно, – кивнул Валенсия. – Отсюда жизнь распространится по всему континенту. К тому же, не забывай: мы хотим организовать заповедники для местных растений и животных. Я даже слышал разговоры о смешанных экологических системах…

Внезапно палуба вздыбилась и ушла из-под ног. Валенсия покатился куда-то вбок, ударился о поручень, схватился за него рукой. Снизу донеслось омерзительное бульканье. Неро бросил взгляд на корму и увидел, что Хью выбирается из кокпита. Поддавшись порыву, непривычный к таким ситуациям, мальчик поспешил на помощь, как будто Валенсия приходился ему отцом. Двигатель он не выключил…

Катер вздрогнул всем корпусом, развернулся, клюнул носом. Хью упал за борт.

Валенсия вскочил и кинулся на корму. Тренированные мышцы позволяли ему сохранять какое-никакое равновесие на ходившей ходуном палубе. Судя по всему, катер врезался в подводную скалу, которой они не заметили из-за тумана и лилий. В днище зияла пробоина, которая с каждой секундой становилась все шире.

Неро спрыгнул в кокпит и выключил двигатель. Катер перестал ерзать по скале и замер, погрузившись кормой в воду.

– Хью! – позвал Валенсия, снова выбравшись на палубу и опустившись на четвереньки. – Хью!

Тишина. Туман, казалось, стал гуще и холоднее прежнего. Так, надо подумать. Плавает мальчик хорошо. По идее, он должен находиться у самого борта, однако… Может, он ударился головой или?.. Валенсия метнулся в кабину, сорвал со стены фонарь, разделся, скинул башмаки. На все это ушло около тридцати секунд. Очутившись на палубе, Неро тут же нырнул.

Луч фонаря выхватывал из сумрака стебли водяных лилий и облачка ила. Глубина составляла от силы два-три метра; Валенсия различал дно. Ему не хватало воздуха, сердце громко стучало… Вон! Луч уперся в скалу, которая поднималась к поверхности – к пробоине в днище катера. У подножия скалы распростерся Хью. Одежда мальчика была порвана во многих местах.

Воздуха, воздуха! А как же Хью? Валенсия устремился к мальчику, стараясь не обращать внимания на звон в ушах. Подплыл, схватил за плечи, потянул, смутно догадался, что порезался об острые края раковин. «А ведь я могу умереть», – мелькнула у него мысль. Ну и ладно, лишь бы спасти Хью. Наконец-то! Валенсия взял мальчика на руки, разжал зубы, которыми стискивал фонарь, и рванулся кверху. Легкие не выдерживали…

Внезапно в голове прояснилось. Неро с наслаждением глотнул воздуха и огляделся по сторонам. Потом подплыл к катеру, ухватился одной рукой за леер, подтянулся, втащил на борт Хью. Из многочисленных порезов на теле Валенсии сочилась кровь. Бог с ней. Парня нужно перевернуть на спину, сделать ему искусственное дыхание, постараться, чтобы его желудок вернул всю ту мерзость, которой оказался заполнен. Ну что, дышит? Нет? Значит, губы – к губам, а рука – на грудину. Давай, давай! Капли крови падали на неестественно бледное лицо мальчика; эти алые капли единственные нарушали серое однообразие пейзажа.

Хью шевельнулся. Валенсия сел на палубу. К горлу подкатил комок; он прокашлялся и вдруг сообразил, что готов заплакать. Ерунда, нюни распускать некогда. Он перенес Хью в кабину, раздел, вытер полотенцем, уложил на койку и накрыл несколькими одеялами.

– Muy bien, – прохрипел он. – Все будет хорошо, Хью.

Мальчик, похоже, был без сознания. Однако его кожа стала явно теплее. Лишь теперь Валенсия решил заняться собой. Достал аптечку, смазал собственные порезы, на три из которых пришлось, вдобавок, наложить пластырь, чтобы остановить кровотечение, затем обработал ранки на теле Хью. Что касается болотной воды, которой они оба наглотались, у них есть антитоксин. Валенсия вколол Хью двойную дозу, а сам ограничился стандартной. Должно хватить.

Bueno, чем скорее мальчику окажут медицинскую помощь, тем лучше. На катере можно ставить крест: он если и пойдет, то только на дно. Жутко хочется спать, глаза прямо слипаются… Должно быть, он потерял слишком много крови. Валенсия плюхнулся в кресло, включил передатчик, настроился на частоту Порт-Файербола.

– Прием! Прием! У нас неприятности. Прием! – Когда ему ответили, он кратко обрисовал ситуацию.

– Высылаем флайер, – сообщил диспетчер. Сколько тревоги и заботы в его голосе! – Не выключайте передатчик, чтобы он мог вас запеленговать. Вы сможете подняться по канату? Замечательно. Флайер прибудет в течение трех часов. К сожалению, других машин сейчас нет.

– А как быть с нашим снаряжением в лагере?

– Его заберут потом, после того, как доставят в город вас. Деметра не страдает от перенаселенности, поэтому сначала нужно спасти людей. Hasta la vista. – Вновь наступила тишина.

– Привет! – внезапно прозвучало из динамика.

– Что? – переспросил Валенсия. – Кто говорит?

– Сосед, – ответил голос. – Я слышал твои объяснения. Как на самом деле чувствует себя Хью?

– Если слышали, – буркнул Валенсия, которого все сильнее одолевала усталость, – выходит, знаете.

– Ну да. Послушай, мне известно немало случаев, когда у пострадавшего вдруг переставало биться сердце. Вряд ли ему грозит что-либо подобное, паренек он крепкий, однако это сын Киры Дэвис… Не спи. Лучше достань сердечный стимулятор, чтобы был под рукой, и не спускай с парня глаз, пока не появятся спасатели.

– Да кто ты, черт побери, такой, чтобы распоряжаться?!

– Энсон Гатри.

– Чего? – Валенсия ошарашенно уставился в пелену тумана.

– Ты что, настолько умаялся, что забыл обо всем на свете? Тоже мне, лесничий, называется. К твоему сведению, в стволы некоторых деревьев недавно вживили приемопередатчики на солнечных батареях, а в нужных местах построили ретрансляторы.

– Да, я знаю, но…

– Раз знаешь, должен вспомнить, что я имею обыкновение время от времени подключаться к сети. Именно так я тебя и услышал.

Значит, подумалось Валенсии, Гатри может быть где угодно – на побережье и на морском дне, на горе или в долине, в степи или в лесу; этакое всеобъемлющее сознание, которое следит за жизнью целой планеты…

– Понятно. Спасибо, что напомнили, сэр. Конечно, я присмотрю за ним. Вы правильно сказали, это сын Киры.

– Дело не в нем одном. На сей раз ты забыл про себя.

Гатри продолжать разговаривать с Неро – подбадривал, делился воспоминаниями, спорил, доказывал, отпускал соленые шуточки; словом, не давал Неро заснуть, – пока не прилетел флайер.

Спасенных доставили в порт-файерболскую клинику. Хью выписался быстро, а Валенсии перелили кровь, продержали пару дней в палате и наконец разрешили отправляться домой. От больницы до его дома было подать рукой, но, поскольку он поправился еще не окончательно, Неро отвезли на машине.

Автомобиль остановился. Валенсия вылез наружу и медленно двинулся по дорожке, что вилась меж кустов можжевельника и поражавших диковинными очертаниями валунов. Дом стоял на возвышенности; его окна выходили на восток, на бухту Приюта, и на запад, где зеленели холмы. Задувал ветер, по небу мчались облака, кричали чайки; одно из солнц клонилось к закату, а другое приближалось к зениту.

– Bienvenido, – проговорила Эйко, встретившая Неро на пороге. Она обняла Валенсию; тот прижал женщину к себе, прильнул губами к ее губам, наслаждаясь ароматом черных с проседью волос. Эйко навестила его в больнице, узнала от врачей, что ему ничто не угрожает, взяла на работе отпуск и принялась готовить праздничный ужин. Валенсия и сам был неплохим поваром, но с ней, конечно, состязаться не мог.

– С тобой правда все в порядке? – прибавила она дрожащим голосом.

– Правда, – ответил он. – Врачи велели отдыхать, но, чувствую, пройдет день-другой, и я начну изнемогать от безделья.

– А Хью?

– У него тоже все хорошо. Он сейчас то ли у Блумов, то ли где-то еще. Разве тебе не говорили?

– Нет. Мне только сказали, что беспокоиться нечего. Но я все равно волновалась. Если бы ты умер…

– De nada![143] – перебил Валенсия. – Разведчики обязаны выручать друг друга из беды, таковы правила.

– Ты… – Эйко отвернулась, потом выдавила: – Пришла лазерограмма… от Киры, которой обо всем сообщили… Она счастлива… Нет, это слово не годится… Когда вернется, она… готова отблагодарить тебя… любым способом…

– Чудесно! – рассмеялся Валенсия. – Пускай пригласит нас в гости и договорится с тобой насчет угощения. – Он вновь привлек Эйко к себе. – Что касается меня, я счастлив, что вернулся к тебе.

55

«Ваши достижения впечатляют. Разум Солнечной системы желает разуму системы Центавра всяческих успехов. Мы с большим интересом изучаем ваши отчеты и с радостью снабдим вас любыми необходимыми сведениями. Однако, чтобы получить характеристики и спецификации софотехнического устройства, вам следует увеличить скорость переработки информации и расширить объем памяти. Мы готовы оказать в этом помощь. Кроме того, не нужно забывать, что эволюция движется по экспоненте. Когда вы получите информацию, которую мы предлагаем, она уже успеет устареть. Разумеется, вы можете воспользоваться нашими данными в качестве основы для развития, если сумеете выкроить время на ознакомление с ними».

Пустошам северной Арголиды предстояло превратиться в леса лишь через несколько столетий; впрочем, вполне возможно, их обитатели предпочтут сохранить их такими, какие они есть. Как бы то ни было, теперь на пустошах росли камыш и утесник, ольха и береза, ива и хвойные, которые упорно продвигались на юг, к линии горизонта. Вокруг комплекса «Ливтрасир-Тор» деревья росли либо поодиночке, либо купами. Далеко не все напоминали своих земных сородичей. Инженеры-генетики всячески стремились ускорить эволюцию жизни на Деметре, чтобы, во-первых, та стала необратимой, а во-вторых, чтобы люди получали что-то и от природы, а не только от машин. Ветви переплетались, образовывая нечто вроде паутины, шелестела на ветру голубая листва, кора источала диковинный аромат.

По дороге, что вела к комплексу, шагал робот-Гатри, держа в руках модуль Киры Дэвис. Они разговаривали между собой, но не вслух, а по внутреннему радио (подобный способ общения с годами вошел у них в привычку). И вовсе не потому, что хотели, чтобы содержание беседы осталось тайной; просто таким образом они лучше понимали друг друга.

– Отличный денек, – проговорил Гатри.

– К сожалению, не могу ничего сказать, – отозвалась Кира.

– Прости, но ты сама настояла, чтобы мы не теряли времени. Хотя, наверно, мне не стоило соглашаться…

– Ладно, я не в претензии. Все равно никакие датчики не заменят человеческого тела.

– Разумеется. Однако… – Гатри не докончил фразы.

– Однако все может повернуться иначе, правильно? Что ж, вам в конце концов удалось меня уломать. Так не дави, не подгоняй, дай разобраться самой. – Кира отнюдь не грубила: давняя дружба с Гатри давала ей право на фамильярность.

Гатри промолчал. Впрочем, слов и не требовалось. Они оба знали, что вспоминают, причем одно и то же.

Той ночью они установили контакт, находясь на противоположных окраинах Порт-Файербола, в набитых различным оборудованием центрах управления, которые являлись для них домами. Расстояние никак не сказывалось на скорости передачи информации. За стенами центров раскинулся ночной город, большинство жителей которого бодрствовало, несмотря на поздний час. Люди толпились на улицах, на дорогах и набережных. Все глядели в небо, где сверкал Фаэтон, который в эту ночь должен был пройти совсем рядом с Деметрой. Белый диск, движение которого по небосводу фиксировал даже невооруженный глаз, неумолимо приближался к планете.

Впрочем, собеседники практически не обращали на него внимания. Их волновало другое.

– Ты серьезно? – спросил Гатри.

– Вполне, – отозвалась Кира.

– Уничтожить тебя… Нет, Кира, нет!

– Можешь просто выключить, если так будет проще. Но учти, я не потерплю, если меня включат без особой необходимости; если подобное произойдет, я уничтожу сама себя. Честно говоря, Энсон, я могу сделать это в любой момент. – Она помолчала. – Однако мне хотелось попрощаться.

– Неужели ты настолько устала? – Будь Гатри человеком, он бы наверняка опустил голову и закрыл руками лицо. – Я ни о чем не догадывался.

– Естественно, я ведь не жаловалась.

– Да уж… Пара случайных фраз, конечно, не считается. Я полагал, ты привыкла к себе. И к нам.

– Привыкла, – подтвердила Кира.

– И все же готова… м-м… умереть?

– Неудачное словечко, Энсон. Интересно, употребил бы ты его применительно к себе? Я выполняла свою работу, которая меня увлекала, доставляла удовлетворение. Но в глубине… Сколько осталось таких, как я? Двое – Габриэль Берец и Пилар Кайи. Тебе прекрасно известно, что дольше нескольких лет они не протянут.

– Я думал, ты другая.

– Так и есть. На планете, вместе с копией, то есть со мной, живет оригинал. Не то чтобы мы с ней близки, но она связывает меня с жизнью.

– Связывает? – пробормотал Гатри. – А может, наоборот?

– Не знаю. Послушай, я не собираюсь погибать, пока она жива; впрочем, ей осталось всего ничего. Мне почему-то кажется, что мой уход ее опечалит. Если бы ты сегодня не заговорил об этом, я бы промолчала. Видишь ли, шеф, мы, модули, поочередно оказываемся в схожей ситуации – в нас перестают нуждаться. Исследования закончены, транспортная система работает, спасательная служба исправно выполняет свои обязанности. Чем еще заняться? Повседневная рутина и тому подобное не для меня. Короче, я приняла решение.

– А космос? – справился он.

– Что космос? Да, быть кораблем и летать от планеты к планете просто здорово. Но мне никогда не ощутить того, что чувствует настоящая Кира, потому что я – не она. Вдобавок, встречали меня не слишком приветливо, особенно луняне, которые, похоже, спрашивали себя, не произойдет ли с ними здесь то же самое, что дома, не вытеснят ли их роботы. Я стала обузой; так чего ради существовать?

– Черт побери, мне тебя будет не хватать!

– Gracias, шеф, – проговорила Кира. – Между прочим, я продолжала тянуть лямку во многом из-за тебя. Ты мой лучший друг. Но всему приходит конец…

– Не согласен. Лично я до сих пор не устал от жизни.

– Ты – это ты, – рассмеялась Кира. – Мне никогда не стать этакой жизнелюбивой мерзавкой. Пойми, – прибавила она серьезно, – дело не в настроении. У меня нет желания ни жить, ни погибать. Я просто готова к любому исходу. Когда придет срок, позволь мне обрести покой.

– Тебя не прельщает пример Бена Франклина? Он хотел, чтобы после смерти кто-нибудь раз в сто лет вызывал его из могилы и рассказывал обо всем, что творится на свете.

– Нет. Слишком абстрактное желание. Кстати говоря, Энсон, вот главная причина, по которой я хочу уйти. Я чувствую, что превращаюсь в абстракцию. Компьютерная программа внутри металлического ящика, лишенная плоти и крови. – Кира помолчала. – Я не жалуюсь на судьбу. Надо признать, мне частенько бывало интересно. Но – бывало.

– Интерес можно возродить.

– Каким образом?

– Насколько я понимаю, ты хотела узнать, что я собираюсь тебе предложить.

– Если работу, то я сразу откажусь. Обратись к Гейбу или Пилар.

– Они не подходят. Я разговаривал с ними, пытался отговорить, как и прочих – тех, что ушли раньше, – и смею утверждать, что все признаки налицо. Они ждут не дождутся, когда закончат работу, и твердо намерены… умереть. А в тебе я подобной решимости не ощущаю.

– Ее пока нет, отчасти потому, что еще жива настоящая Кира. Когда не станет оригинала, исчезнет и копия. Так что можешь ничего не предлагать.

– Но это ново и совершенно необходимо! – воскликнул Гатри. – Елки-палки, ты ведь пока не ушла! Вспомни, в конце концов, о присяге!

– Я ничего не обещаю, – произнесла Кира после паузы (люди ее не заметили бы, но для модуля она была достаточно продолжительной). – Что тебе нужно?

– Помнишь, как я впервые подключился к биосистеме? Ты тогда была со мной.

– Конечно, помню. Сначала я рвалась заменить тебя, чтобы ты не рисковал собой, но потом, когда выяснилось, что никакой опасности нет, решила не вмешиваться. И, кажется, правильно сделала.

– Ты у нас вообще правильная, – пошутил он, почувствовав перемену к лучшему в ее настроении. – Неужели тебе не было любопытно?

– Ты же сам об этом догадался, верно?

– Признаться, я ничего не рассказывал лишь потому, что рассказывать толком было нечего. К системе я подключался редко и ненадолго. Отвлекали другие заботы. Кроме того, у меня не получалось. Я мыслю по-мужски, а она требует женского мышления. Рудбек со мной согласен. Недаром в древних мифах Гея, Земля, называется матерью.

– Чего ты от меня хочешь? Моего мнения?

– Гораздо большего, Кира Ты, похоже, не отдаешь себе отчета, что, впрочем, вполне естественно – подобные вещи в глаза не бросаются… Экологическая система не очень-то уживается с роботами и компьютерами; нет необходимого взаимодействия. Жизнь развивается быстрее, чем мы предполагали. Она ускользает из-под нашего контроля, что ведет к катастрофам, и не только в пограничных районах, но и на освоенных территориях. Я имею в виду различные болезни, которые поражают растения и животных. Чаще всего это случается на уровне микроорганизмов, поэтому неспециалисты ни о чем не подозревают. Однако для специалистов происходящее означает полный крах. Повсюду на планете экологическая система становится невероятно сложной и хаотичной, эволюция теряет направление. Если мы не вмешаемся и не обуздаем стихию, наши дети не увидят зеленой травы. А раз так, стоило ли переселяться на Деметру?

– М-м… Я, конечно, кое-что слышала, но…

– Составить ясное представление не так-то легко. Однако у ребят Рудбека оно имеется; они вовсе не скрывают своих данных, но и, разумеется, не кричат о них на каждом углу. Нам нужны сведущие люди. Знаешь, мне вспоминаются возрожденцы… Да, мы тщательно отбирали колонистов; к тому же, их слишком мало, чтобы учинить беспорядки, но лучше перестраховаться.

– Понятно. Но при чем тут я?

– В систему надо внедрить разум. Не набор алгоритмов, а именно разум, который станет ею управлять, объединит части в единое целое. Короче, необходим человеческий мозг.

– А искусственный интеллект не годится? – спросила Кира. – По-моему, земные софотехи уже превзошли людей.

– Достанет ли у них интуиции, чтобы справиться с подобной ролью? И потом, времени в обрез, ждать некогда. Пока прибудет корабль с Земли, пройдет лет двадцать-тридцать, а за это время здесь все провалится в тартарары.

– Значит, ты хочешь… заткнуть дырку модулем?

– Верно Я не просто хочу, я должен ее заткнуть.

– Но почему именно мной? Ты уверен, что Пилар не подходит?

– Уверен. Мне будет очень жаль, когда она уйдет, но тут уже ничего не поделаешь. Того, кто настроился уйти, переубедить невозможно. А у тебя подобного настроя нет и в помине.

– Как и квалификации, которая тебе нужна.

– Ерунда. Тебя подключат к настолько мощной системе, что освоиться не составит труда.

– Если она, несмотря на все свои возможности, не в состоянии выполнить задачу, какой толк может быть от меня?

– Не знаю. Надо попробовать, чтобы удостовериться, что мы выбрали правильный путь. Из теоретических выкладок следует, что модуль, то есть разум, окажется своего рода катализатором. А мой опыт подсказывает мне, что никому другому, кроме тебя, такое не по плечу. Ведь необходима Женщина с большой буквы.

– Спасибо за комплимент, шеф, – рассмеялась Кира. – Ловко у тебя получается морочить голову, раз – и готово.

– Ты согласна?

– Ладно уж, попытаюсь. Я все-таки многим обязана «Файерболу». И тебе, Энсон.

Окрестности комплекса, благодаря неустанной заботе, ничуть не пострадали от болезней, которые опустошали округу. Время не пощадило людей; впрочем, Бейзил Рудбек – поседевший, постаревший – по-прежнему руководил всеми работами. Оборудование же лаборатории совершенствовалось с каждым годом.

– Bienvenidos, – поздоровался Рудбек. – Наверно, вместо кофе мне следовало бы предложить вам поболтать, – прибавил он с улыбкой, – однако, по-моему, вы сгораете от желания побывать на экскурсии.

– Лично я, – отозвалась Кира, – была бы совсем не против, если бы меня сразу подключили к сети.