На плахе Таганки

Господи! Пошли мне удачи в сегодняшней болтовне, озари мой ум метафорами и красивым слогом изъяснения, сделай так, чтоб слово мое помогло Пецу набить зрительный зал Дойчес-театра так, чтоб яблоку негде было упасть. Пусть придут все эмигранты и диссиденты, космополиты, фашисты и коммунисты, демократы и монархисты. Лишь бы их было много на всех объявленных спектаклях.

Странно. Или автобус развозит труппу действительно по пяти гостиницам, и сюда в последнюю очередь, или, что всего вероятнее, опоздал самолет. Самое невероятное — Губенко бомбу подложил, да промахнулся — меня в самолете не оказалось. Шутки шутками, но ведь половина одиннадцатого. А жду я единственной вести — сняли охрану или не сняли.

Что случилось в театре за день моего отсутствия в Москве?

28 октября 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка, душ

Я видел вчера счастливого Шнитке, я видел его таким, каким хотел видеть в Вене и не увидел.

— Альфред Галич, мы не стали хуже после Вены?

— Гораздо, гораздо лучше, гораздо лучше... Я счастлив, что я это увидел, спасибо. Я вам очень благодарен, спасибо, спасибо! Мне этого так не хватает здесь...

Жена его тоже была озарена и повторяла за ним, улыбаясь тепло: «Намного лучше, намного, очень хорошо!» Я видел людей искренних и был счастлив, я обнимал их, целовал, я не мог удержать себя от этого телячьего восторга и его проявления. У Шнитке, казалось, на глазах были слезы, и выглядел он мощно, а не немощно.

29 октября 1993 г. Пятница. Молитва, зарядка, душ

Из политики надо выйти, хотя несколько поздновато. Но анализирую газету «День», подсунутую мне Цветковым, и понимаю, что связываться с ними даже косвенно — ну их на хрен. Вывешенное решение совета трудового коллектива — открыть театр в связи с резко изменившейся политической ситуацией, то есть победой Ельцина, — это прямое, безоговорочное свидетельство баррикадности против «Дня», «Памяти», «Русского собора». Ну и когда и зачем в такой ситуации, когда начинаешь дрожать уже за свою шкуру в прямом смысле, писать?! По мне иной раз кажется — да и хрен бы с ним, с театром, закрыли и закрыли. Если даже 2 ноября проиграем, особенно переживать не стану — меньше хлопот. Нет, Валерий Сергеевич! Так напугали тебя хорошие фамилии в этой газетенке... Да Ларису Баранову ты еще в те времена, что подвизался в издательстве «Современник», недолюбливал, и были вы явно чужими, а теперь, когда указом президента «Русский собор» прихлопнут, там визгу будет много и тебя там вспомнят не самым добрым словом. Думаю, оттого и не звонит тебе Кондакова, ни та ни другая. И с ними ты разделен, и теперь навсегда, выстрелами танков по Белому дому, тут смешалось все. Занимаясь «Живаго», ты ушел в сторону от них, ушел еще дальше, чем был, и ушел ты, естественно, с Любимовым. Новое издание выступает за возрождение Отечества на основе православия, соборности, государственности и единения народов России. Главный редактор — Лариса Баранова-Гонченко. Слова и программа — православие, соборность, государственность, единение — хорошие, они не противоречат тому, что хочу, к примеру, я — ничуть. Но действуют они на разрушение и уничтожение власти избранной, обвиняя ее в продажности Западу и т. д. Но надо все-таки активность политическую вашу, В. С., погасить. Она, в общем-то, и распространяется только на пространство театра и в борьбе за помещение противу Филатова-Губенко. Где-то там, на Алтае, в Белокурихе, где отдыхает неудавшийся губернатор Красноярска Романов, где-то там есть гнездышко этих спасителей России через русский национализм, а лучше — русский, примитивный ностальгирующий по СССР и ставящий идиотский знак равенства между бывшим СССР и возрожденной Россией.

«Нашу газету читают на всей территории СССР». Надо же, перед СССР они даже не ставят «бывший» — так он, СССР, для них дорог и вечно живой.

Еще раз перечитал документы о закрытии театра в «МН». Это было сделано сильно, красиво и аргументированно для всех. Может быть, и не торопиться открывать театр, пока народ не востребует... если востребует. Но ведь такая страшная ситуация и такое оцепенелое равнодушие, что, по-моему, мало вообще кто знает, что театр закрыт, что в театре мрак, смерть, что театр не играет спектакли. Вот ведь беда, вот ведь в чем дело!

И если мы сами не пошевелимся, то так и останется театр закрытым. Может быть, и хорошо? Может быть. Но это и для Губенко отлично — ни мне, ни вам. А если мы откроемся в двух залах — ему будет плохо. Из этого и надо исходить. А зрителю будет хорошо. И из этого надо исходить. И рубли-зарплату мы будем снова получать не зазря, а по праву — это тоже говорит за то, что театр открыть необходимо, но в двух одновременно залах. Тогда это — победа!!! Я думаю, общественное мнение, начиная с момента захвата, повернулось в нашу сторону. Это я к тому, что судьи должны быть 2 ноября на нашей стороне.

В декабре — два года позорной тяжбы. Чтение контракта-проекта Любимова с Поповым. Начало смуты.

30 октября 1993 г. Суббота. 8.30. Молитва, зарядка, душ

Вчерашний спектакль был лучший из всех трех сыгранных. Жалко, что именно этот спектакль не увидел Любимов. Ну да, Бог даст, мы не слишком разочаруем шефа. Кого он и будет ругать и кому делать замечание — так это меня и мне, и дай-то Бог. Надо сказать, что я соскучился по старику. Надо же, никогда такого не было, просто по-человечески хочется увидеть его бодрым и здоровым, да нет, даже просто увидеть.

31 октября 1993 г. Воскресенье. Автобус, мы едем

Не идет из головы до сих пор. Я нашел утерянный на сцене образок. Я выронил его на первом спектакле, спрашивал у всех — никто не находил. И вдруг, когда вчера упал в конце забора за камертоном, нагнулся и обмер — глядит на меня Спас, спокойно лежащий на решетке. Если он там лежал с первого спектакля, почему не открылся он мне на втором, третьем? И ведь реквизиторша Оля заряжала камертон на каждый спектакль, она что, не видела его?! Ведь я у нее спрашивал! Что это? Определенно Господь услышал меня, он меня одарил своим возвращением. Не окончательный я, видимо, лжец и грешник.

Если делом, целью своей жизни Губенко поставил испакостить дело Любимова, отомстить и лишить его театра, убить его при жизни, и если вдруг он окончательно провалится и проиграет и таким образом в совершеннейшем дерьме утопит столько людей, пошедших за ним, — то или он должен убить себя, или они убьют его. Что он сейчас думает, что он может предпринять, в какие тяжкие еще пуститься? Агония может вывести его на непредсказуемые поступки, заставит искать путей и вовсе отчаянных и преступных.

1 ноября 1993 г. Понедельник. Мюнхен. Отель

«Регент», № 218. Молитва, зарядка, душ, кофе

Как хочется писать «21 км — покаяние»! И что же мешает? Дух трескучей фразы. Как научиться фразе-слову Саши Соколова? Озарение — что-то несусветно потрясающее, виртуозное и по словам, и по ассоциациям, метафорам инструментальная проза в высшей степени. Господи! До чего ж богат и бездонен русский язык. Сколь его ни «изнуряют», а какие перлы еще скрываются в нем, какие букво-слово-звукосочетания еще поразят нас, читателей, под пером будущих Набокова, Соколова, Бродского и, не побоюсь сказать, Вознесенского.

Что такое атеист по Цветкову? Это так просто, но так замечательно верно. Атеист — человек, считающий, что жизнь начинается с рождения и заканчивается смертью.

Завтра никакого суда нет, а есть собеседование — бред какой-то. Приглашаются обе стороны, и что будут предлагать — решать вопрос мирно, соединяться в объятиях? Что за чушь! Арбитражный суд упразднен. Значит, весь процесс аннулируется — все остается на своих местах до всех постановлений Моссовета (дескать, начинайте все сначала, а лучше не начинайте). Завтра в 14.00 они придут всем кагалом. И это будет внушительно. «Вы не хотите прислушаться к голосу народа!..» Куда-то нас опять втягивают. Пусть суд рассматривает — только откройте театр!! Снимите охрану, б...!! И самое ужасное, что завтра опять ничего не решится, завтра опять не будет никакой определенности. Какое-то есть указание свыше — навести порядок в Театре на Таганке. Что это значит?!

«А луна — канула» — не за эту ли фразу пострадали «Лица». А Андрей будет нобелевским лауреатом, вот увидите. Распутин не будет, а Андрей будет.

3 ноября 1993 г. Среда, мой день. Бонн. Молитва, зарядка, душ, кофе

Присмотрел с помощью каких-то случайных русских ежиков маленький пистолет. Не было денег с собой, а так — был бы я уже вооружен.

4 ноября 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка, душ

Звонил в Москву. Глаголин сообщил, что сказал конкретно каждый из наших.

Черниченко Юр.: «Вы мародерствуете! Бог вам не простит этого!» (Что-то в этом духе, но очень здорово, резко и по существу.)

Демидова напомнила Губенко историю с Мейерхольдом и Царевым: «Вы никогда не отмоетесь!..»

Смирнов Ю.: «Нет, Н. Н., это вы все организовали и не говорите, пожалуйста, что народ вас попросил. Мы знаем, как народ просит...»

Борис говорит — наши были подготовлены прекрасно, держались спокойно и уверенно. Странное впечатление, Борис говорит, произвел судья. «Я хочу выслушать творческие планы обеих сторон, я буду думать...» О чем он будет думать?! Вот ведь еще Сократ. Ну, может быть, он соблюдает юридическую этику, норму — не выносит в присутствии решение сразу, хотя оно и очевидно, а будет советоваться, созваниваться. Кстати, там же был и представитель Министерства культуры, который опять же повторил точку министра о неделимости Театра на Таганке. Что еще?! И почему не снимается охрана? Объясните мне, пожалуйста. Нет объяснения, кроме надежды на реванш в путче.

Тоня опять стала являться ко мне на «Живаго». Сестра моя, сестра моя, скоро, скоро мы встретимся с тобой.

Встал на сцене на колени перед Беляевым, и он согласился сыграть в «Живаго» Федора Ивановича. И слава Богу! Надо сказать, замечательной души он мужик. И девочка его обожает его, ездит за ним, гуляют, ходят на выставки, обсуждают современных поэтов. Девчушка-интеллектуалка — мне нравятся такие экземплярчики.

Любопытно и грустно — видя, что сам стираю, горничная кладет мне два куска мыла. Видя, что я питаюсь из своих кастрюлек, предложила мне ставить молоко в бар-холодильник, предварительно убрав пепси, соки и водку. Что толку хранить в моем баре напитки, если я не пользуюсь услугами бара, если мы бедные?! Да, мы бедные, но гордые...

В моих дневниках много зашифровано сведений разного рода, и какой-нибудь Шерлок Холмс методом дедукции, интуиции и пр. многое может раскопать, чего я и сам не подозреваю. Убежден, например, что моя версия «Зачем Моссовету новое здание Таганки?» абсолютно точно имеет отношение к перераспределению, к перезахвату власти — один из опорных пунктов обороны. Что Коля метил таким образом в партийные лидеры около Руцкого, в вице-президенты, допустим, совершенно не исключено. Человек, вкусивший оргазм власти, мечтает о его повторении, на каком бы витке развращения это ни состоялось. И что по сравнению с этим какой-то там Театр на Таганке, какой-то там Любимов, которого стоит объявить живым трупом, творческим импотентом, евреем или продавшим Россию западным холуем — и тогда все запреты сняты, совесть раскрепощена. «Совесть, как обрезание, калечит человека». Эту фразу Гитлера из своей роли Коля усвоил буквально.

Любопытная деталь — вчера меня один очкастый, колючий, холеный, холодный молодой человек спросил: «Почему Любимов не пошел на примирение с такими звездами, как Филатов и Губенко?» Я начал отвечать, вспомнил опять Прагу и литовские события 7 января 1991 г. Любимов с Губенко не разговаривали уже в Мюнхене, а Мюнхен был ровно три года назад, то бишь в октябре 90-го. Вот как?

Когда была гуманитарная помощь? «Подачка!» — обозвал ее Николай и не стал брать свой паек. «Зачем? У него паек министра!» — комментарии Любимова по этому поводу были безжалостны. Но и Коля бы помолчал. А то плохо было получить продукты задарма в тот голодный и опасный год?! Собрали люди, организовали доставку, барон хлопотал. Что же тут дурного? Сами ведь мы виноваты, что оказались в такой беде, чего же немцев-то срамить!

6 ноября 1993 г. Суббота. Молитва, зарядка, душ, кофе

А вся история с письмами в Бонне?! Заседания вечерние с шефом, выработка тактики — я вижу, как шеф благодарен труппе, что она согласилась закрыть театр. Это хорошо, что мы выиграли 27 сентября; убежден, что закрытие театра повлияло на решение суда. Это хорошо, что 3-4 октября в трагические дни одержала верх пока все-таки ельцинская рука, распущен Моссовет и у Кольки выбита поддержка из-под ног. Но все это пока на словах, а на деле — ожидание, затаенность, подполье коммунистов и присутствие охраны, которую держат, очевидно, испытывая наши нервы, чтоб мы нарушали закон и поднялись на них силой. Нет, не дождутся! Пойдем малым ходом, хотя «улита едет — когда-то будет».

Вижу, что поправился, хотя и целый день себя сдерживаю, быть может, сегодня попытаюсь вообще больше не жрать. А молодых артистов надо всех взвесить и записать в журнал учета формы. Через каждые 5 лет взвешивать, записывать, обмерять объемы и сравнивать: поправился — зарплату придержать, и приходите только со справкой от весов.

7 ноября 1993 г. Воскресенье. Молитва, зарядка, кофе, душ

Нас ждет дома неизвестность. Сегодня день Великой революции. Что будет в Москве, какие выступления? Не может быть, чтоб коммунисты не попытались продемонстрировать, что они живы и будут жить. Господи, пронеси угрозу очередную! Не дай России опять обагриться кровью! С выборами парламента или Думы торопится Ельцин, но боюсь, не успеет подготовиться, все будет смято, а то и сорвано. Уж к этому-то точно шайка будет призывать.

8 ноября 1993 г. Понедельник. Автобус

Коммунисты таки выступали опять вчера в Москве, и ОМОН применял дубинки. Потому и не уходит охрана из театра. Ждут третьей крови, ждут, негодяи.

Вчера говорил с шефом. «Засранцы (про правительство и президента), как они с нами поступили... со своим равнодушием, судьба у них будет такая же... Трусливый судья, ждущий выборов... Халатность... бессердечие... говнюки... Так и скажи им от меня, а я приеду 10-го и добавлю из своей 76-летней гаубицы...» Сильно я смеялся — он меня отврачевал. Несколько раз спрашивал меня про храм, а я ничего не мог ему сказать, кроме ничего не значащего «нормально».

2 декабря 1993 г. Четверг. Зарядка, молитва

Однако целый день в бегах по театру, по Алексеевской, по Бугаеву. Губенко срочно готовит «Чайку». Вышли, открыли реквизиторскую, просят Кизеева выдать одежду сцены — черный бархат. Любимов ужасно расстроен, взбешен, что в его «постели» тренируется Соловьев. «Передайте ему от меня, что он дерьмо!» Но все куплено мультимиллиардером-продюсером. За все заплачено судьям, клеркам, охране, рэкету и пр. Ужас!

3 декабря 1993 г. Пятница. Молитва, зарядка, кофе

Которую ночь я коротаю с открытыми глазами. Одна забота — театр, Губенко, Соловьев, «Чайка» и преданная им часть бывшей труппы, Любимов, «Живаго» и я сам по себе. Губенко баллотируется в Думу, Гончар — куда-то выше. Горняки объявляют политические требования.

4 декабря 1993 г. Суббота. Театр, келья Г. Н.

Вчера я звонил моей маме и долго с ней разговаривал. Радовался внутренне, что у нее бодрый, свежий голос и чистый ум. Ей 84. «Лев Толстой дожил до 82, а мне уже 84». — «Мама, Гоголева дожила до 93, и ей Толстой не указ».

Я снова сижу в келье, я — после сытного обеда, после съемки в пользу Собчака. Агитировал по просьбе Фурмана за партию «Движение российских демократических реформ». Господи! Хоть бы «наша» взяла! До того противно все.

8 декабря 1993 г. Среда, мой ли день? Молитва, зарядка, кофе

Привезено 36 000 книг. Наломались с разгрузкой. Это вообще большая головная боль — хранение, складирование. Мы оказались к этому не готовы. Забиты две гримерные, а дальше что? Книжечка замечательная. Бумага, иллюстрации — комбинат постарался. Как-то надо отблагодарить.

Жду какого-то скандала, взрыва от акции «обесточивание». Это напоминает Белый дом. Что предпримут они? Они, конечно, очень сильны и свет выбьют или купят. Кроме того, они могут использовать киношный свет, это даст дополнительный эффект, это подскажет им художественное решение — «юпитеры» будут дымить, греть, изображать собой, и получится слияние театра и кино. Пара гнедых. Мы им подсказываем хороший ход.

9 декабря 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка

Черные, неприятные дни. Губенко ходил вчера к министру культуры. От него звонил Щербаков, выяснял, почему мы не даем свет Губенко. Глаголин объяснял.

Вечером к Глаголину нагрянули майор-пожарник, участковый, еще кто-то и Губенко. Торговались.

Глаголин: «Откройте двери — дадим свет».

Губенко: «Откроем для всех, кроме вас».

Это неверный торг. Надо было требовать договор об аренде. Судья Воронин и арбитражный суд выдали им документы, предписывающие не подчиняться постановлению правительства «О передаче театрам в полное хозяйственное ведение...» и т. д. Это сколько же надо заплатить за эти липовые, но дающие им возможность тянуть и не выполнять, не уступать бумаги?! Вот чернота-то. Господи, услышь наши молитвы!

Концерт — группа поддержки Владимира Виссарионовича Вахания. Мой гонорар — 200 000 р. Он против принятия Конституции, а я — за. Но, судя по всему, Конституция не будет принята. Косвенно или не косвенно бывший парламент окажется прав, и тогда события 3-4 октября обернутся против Ельцина. Это — катастрофа. Да почему катастрофа? Да хрен бы с ними, в конце концов! Хуже того, что отобрали театр, быть же не может? А все остальное...

«Профессиональным агитатором» назвался я вчера. За деньги можно агитировать за кого угодно. А за большие деньги — хоть за черта. Я поехал на концерт, а за кого, что за депутат, что у него за убеждения, что за программа, фашист ли он, коммунист ли, демократ, либерал, умный, дурак, злодей — мне ведь было все равно. Мне Светка пообещала за номер заплатить 200 000 руб. — и все, больше я ее ни о чем не спрашивал. Вот это, наверное, и есть безответственность артистической когорты.

По ТВ прошла информация, что мы мешаем «Содружеству» работать. Но, несмотря на это, они постараются к 16 января 1994 г. спектакль выпустить.

Речь, обращение к народу Ельцина. Он просто умоляет принять Конституцию, иначе выстрел по Белому дому обернется ему трибуналом. И никто или очень мало кто понимает, что выхода у него не было. Но, в конце концов, он еще президент до 12 июня, а полгода — срок немалый.

12 декабря 1993 г. Воскресенье — отдай Богу

Проголосовал правильно. Агитировал за Собчака, проголосовал за блок «Выбор России».

Вчера целый день с Любимовым — разговоры, поздравления Солженицына.

«Я — пас, у меня пост».

Вся душа, башка, сердце, все клетки заняты ожиданием приговора — принятие Конституции. Господи, дай победу победителю, дай победу нашему президенту! Это необходимо театру и мне лично. Я думаю и о России. Интуиция не подводила меня. Гайдар-дед принес мне удачу, вздыбил рейтинг мой актерский. Помоги, Господи, внуку его Егору Тимуровичу и мне.

Обсуждали долго и серьезно — объявлять или не объявлять голодовку. В ответ на голодовку они объявят свою: кто кого переголодает. Голодовку предлагал шеф. Обсуждали, как опечатать оба здания до решения вопроса. Это, может быть, сделать стоит.

Как подъехать к Любимову с книжкой? Дали с Глаголиным книжку на комиссию Боровскому — что скажет этот мудрый и добрый еврей? И, конечно, гениальный. А Борис в смысле художественных идей совсем поглупел, говоря его языком — «не сечет» и «гребет не туда».

Любимов увез с собой к дамам две книжки.

13 декабря 1993 г. Понедельник. Молитва, зарядка

В церкви вчера просил я у Бога помощи партии Ельцина и чтобы, главное, была принята Конституция. Этого, судя по выступлению на ТВ, добивался и сам президент. И, кажется, Конституция проходит. Это — главная победа.

Но Жириновский и Зюганов набрали огромное количество голосов, они на 2-м месте! Твою мать!.. Что же это за народ?! «Россия, ты одурела!» — сказал Карякин. Невозможно представить, чтобы за ЛДПР проголосовали Солженицын, Сахаров, Аверинцев. Но оптимисты уверяют, что еще не все потеряно. Если, конечно, демократы в парламенте консолидируются. Опять «если»... Эти демократы тоже одурели.

Президент сохраняет свое кресло, свой мандат до конца срока. Так выходит, если Конституция принята.

На сборе труппы 11 декабря Любимов приветствовал меня:

— Здравствуй, руководитель!

А вчера он вдруг всерьез спросил:

— Ты не боишься, что Филатов тебя убьет? Подговорит кого-нибудь... Он такой злой, невероятно... до бешенства... больной...

— Не думаю. Побоится — там Денис между нами...

— Побоится Дениса?! Думаешь?

«Дорогая Лили!

Я рекомендую книгу нашего артиста Валерия Золотухина.

Юрий Любимов».

Вот такой факс уйдет завтра в Париж. Кому, к чему, для чего рекомендует и зачем — не объясняет шеф, он просто рекомендует. Но Борис говорил с переводчицей и объяснил ей смысл нашей просьбы и нашего предложения — продажа на спектаклях. Мне стыдно за мой народ, до какой же степени он тёмен! Господи! В самом деле, что ли, Богородица сняла со страны нашей благодать?!

Я напрасно, конечно, даю волю безудержному мату и прочим выражениям в дневниках. Зачем я пишу открытым текстом в дневниках, не стесняясь будущих читателей? Сыновьям стыдно будет за отца... Я якобы раскрепощаю себя — нет, это узость ума и мрачность, мелочность души. Ведь я хочу оставить после себя дневники, так элементарные приличия в речи написанной соблюдать надо.

14 декабря 1993 г. Вторник. Молитва, зарядка, душ, крепкий кофе, сковородка овощей из магазина «Морозко». Завел машину

Явлинский агитировал не голосовать за Конституцию. А что скажет академик Лихачев? А академик Лихачев говорит, что, слава Богу, Россия избежала беззакония, укрепила президентскую власть, есть перспектива движения к реформам и пр. Высказывания академика широко транслируются. Высказываются зарубежные обозреватели — «выборы показали, насколько безнадежно больна Россия». Но Пащенко радуется, его компартия в полном порядке. И, думаю, правильно поступил президент, не запретив ее и других. Его политика от этого должна выиграть.

А Явлинский, славный человек и экономист, провалился как политик, и такой президент нам на хрен не нужен.

Театр. Келья. Вчера здесь были съемки для японского телевидения. Снимали мои слова о Высоцком, но случайно проходящий Любимов после некоторых иронических реплик, проверочных вопросов согласился сесть и сказать. И великолепно сказал о Володе и о том, как проходимцы могут подтасовывать его песни под свои дела. Например, «Охоту на волков» кто-то связал с сюжетом событий 3-4 октября, и получилось: те, кто в Лефортове, — волки, а кто их туда привез — охотники. Обратный смысл.

Я боюсь что-нибудь писать. Странно закончился день. Разговор Любимова с Бугаевым, который приехал от Лужкова. Через Коробченко Лужков отдал распоряжение Панкратову, и завтра охрана должна быть снята, а я с утра отвезу очередную бумагу в прокуратуру.

Я боюсь писать, потому что заплачу. Я полгода не был в своем театре, не видел сцену, не видел свою гримерную. Губенко потерпел поражение на выборах. Перед тем как говорить с Бугаевым, Любимов долго беседовал с каким-то человеком, присутствовавшим на съемках, долго рассказывал о нашем позорном общении в судах с Губенко и пр. Этот человек оказался продюсером «Чайки». Оказывается, Соловьев не хотел идти в «Таганку», он хотел сделать это в павильоне «Мосфильма». Но Губенко тряс все время бумажками из прокуратуры и судов. Что же произошло, почему продюсер пришел извиняться перед Любимовым и почему так поздно? Он вынул из почтового ящика листовку — «Не голосуйте за Явлинского и Гайдара, голосуйте за Жириновского и Зюганова!». Губенко в этом ряду. Этот парень говорил, что он ничего не знал. Это вранье. Все газеты писали о нашем скандале, и не мог Соловьев ему об этом не говорить. Он пришел от Соловьева к Любимову с извинениями на разведку. Упредить. Отмазать Соловьева. Они пронюхали и поняли, что надо убираться, затратив 157 миллионов...

Еще пять партий преодолели пятипроцентный барьер. Это какая-то, по-моему, надежда.

Бумагу я Платонову отдал. Сначала он меня спросил:

— Подключили вам свет?

— Зачем? У нас свет есть.

— Вы со стороны Любимова... А Губенко ходит с фонариком. Лужков приказал Панкратову снять охрану. Меня просили передать вам эту бумагу. Будет решение арбитражного суда.

— Да-да, до свидания. Извините за ранний визит.

Расписку с него я брать не стал. Мы же солидные люди, думаю я. Кроме того, у него сидела женщина, которая вышла из двери с табличкой заместителя прокурора.

Сейчас идет коллегия... Да, Люся права, она ничего не решит, это опять какая-то промежуточная инстанция, но вчерашний разговор Любимова с Витруком, разговор Бугаева с Лужковым и Панкратовым должны дело с места сдвинуть. Я сейчас молю Бога помочь нам и судей вразумить, а также красноречия и убедительности сообщить Татьяне Николаевне. Остается ждать.

Елена Мих., вчерашняя журналистка из Японии, начала нашу встречу с оплеушного комплимента:

— Люся Абрамова мне сказала, что лучшее, что написано о Высоцком, это у Золотухина. Все без прикрас, оттого и трясет Нину Максимовну.

Первая часть всплеска нравится ой как, а вторая ой как не устраивает...

АЛКОГОЛИЗАЦИЯ всей страны.

Коллегия суда нанесла нам поражение, признав законным первое решение. «В иске отказать». Ужасно. Руки опускаются, но надо жить.

Боровский интересно говорил про мои дневники. Он изучает меня, я интересен ему как психологический тип. «Актерская профессия — вне нормы. Нормальный человек не держит в голове чужие тексты».

16 декабря 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка

Вчерашняя среда не оказалась моим днем. Мы проиграли процесс, и это уже серьезно. Осталась последняя инстанция.

18 декабря 1993 г. Суббота. Молитва, зарядка

Шеф в 15.00 уезжает в Шереметьево — и в Бонн. Он в опере стал директором актерской труппы. Очень много русских работают, поют, а уж про балет Панова и говорить нечего. От Панова и узнал шеф, что я книжки продавал на Урале.

Господи! Спаси и помилуй нас, грешных. Сегодня Любимов на митинг противу Жириновского идет — «Фашизм не пройдет!». Черниченко его позвал. Митинг закрытый. В «Московских новостях» Любимову необходимо широко высказаться, доругаться по оси Губенко — Жириновский — Говорухин. Разговаривал он вчера с председателем арбитражного суда Яковлевым безобразно — «совковый суд», «звонковый суд», «вы, советские...». Вот и дождались, вот и хлебайте! Он сразу настраивает на решение не в свою пользу. А Глаголина с Поповым вызывают в суд за самоуправство, выразившееся в отключении света. Любимов отдал распоряжение свет включить, но на «Мосэнерго» не торопятся. В конце будущей недели, говорят... Париж — Москва, впустую съездил вчера на вокзал. Парижские вагоны отправляются три раза в неделю. Вчера поезд шел только до Кёльна. На что Любимов надеется? Какая вчера беседа была у него со Свиридовым, Швыдким? Что он скрывает? Хотя настроение у него боевое. «Я человек не сентиментальный, не даю волю эмоциям. Я дерусь, поэтому мне слюни распускать некогда, не дама я, в отличие от некоторых». Задиристый тон у него — органическое начало всякого разговора, с кем бы то ни было и какого вопроса ни касалось бы. Всегда перед ним изначально потенциальный враг, а уж потом он смягчается, если на том конце провода или перед ним сидящий вытерпливает первую, вторую и третью атаки. Выдерживает субъект, не возражает, не обижается, не оскорбляется — Любимов довольно быстро это замечает и меняет тон, меняет фразы, слова, тексты, и даже нередко извиняется, да почти всегда: «Извините, что я так резко, но такой характер, довели...»

20 декабря 1993 г. Понедельник. Г-ца «Октябрьская», № 930

Как давно я не был в Ленинграде! Тот же Глиэр на перроне, но в зале... надпись «Ленинград» сменилась на «Санкт-Петербург». Ленина нет, стоит бюст роскошный хозяину — Петру, основателю. Чистота поразила, тишина и отсутствие коммерческого засилья.

21 декабря 1993 г. Вторник. Молитва, зарядка

Нина Максимовна. Надо найти возможность с ней объясниться через Люсю или через Никиту. Необходимо, чтобы они ее подготовили к моему визиту или звонку. Быть может, надо начать с поздравления новогоднего. Там, боюсь, еще ведут работу люди Губенко — Филатова, настраивая ее и окружение против меня.

Смоктуновский — в кожаной шапке-ушанке меховой, с опущенными ушами, чуть ли не завязанными под подбородком; перехваченные ремешком где-то посередине штаны.

Ульянов — подшепелявливающий почему-то вдруг, я так понимаю — неудачно вставленные зубы. Все это меня поразило в первый огляд в поезде... да еще состарившаяся красавица Быстрицкая, а что же я?! Зато удивительно хорош Боярский в черном свитерке, черных брючках, черной шляпе — этакий санкт-петербургский ковбой-Воланд.

23 декабря 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка

С возвратом театра не получается. Губенко по телевизору все врет, вернее — полуправда о приватизации Любимовым театра, о каком-то перемирии в будущем и т. д.

Надо отвлечься от этого конфликта.

Любимов: «Мой сын одобрил твою книгу, а он человек злой. Это нехорошо, но он одобрил, а он — злой».

Демидова: «Я прочитала твои дневники. Это очень интересно. Правильно сделал, что опубликовал. Я вообще люблю читать дневники».

24 декабря 1993 г. Пятница. Молитва, зарядка

Сегодня Лужков примет Любимова, что-нибудь скажет вразумительное. Вы можете решить, Ю. М., потому что вы единственный мужчина среди демократов.

27 декабря 1993 г. Понедельник

Сегодня было собрание, и был кворум впервые за два года. Решение: обратиться в городскую Думу, чтобы отменить решение Моссовета и прекратить судебное разбирательство. Билетерши проголосовали, но не подписали.