На плахе Таганки

Иосиф Бродский, «Мрамор». Вилькин дал читать. Филатов: «Не пригласил меня на свое кино. Жаль».

27 декабря 1990 г. Четверг

Филатов шибко врезал мне: «Мы с тобой как-то не разговаривали... Я все думаю об этих твоих дневниках или мемуарах, как их назвать... На решение твое это не повлияет, но все это такая неправда, ложь. Ты прикрываешься и рисуешь себя с чужих слов... свидетелей нет... дерьмо это, а не литература... детский лепет... дерьмо». И что-то еще очень точное он сформулировал, но наш разговор прервали. Быть может, это Нинка нажала рычаг или шнур выдернулся, не знаю. Когда отдавал пленки, Нинка сказала, что он с большого похмелья, спит, чтоб я не тревожил. Где-то на свадьбе гулял Леонид. Но настроение мне на Новый год он испакостил. Но любопытно: чем он больше меня поносил — «кроме дикого, нечеловеческого тщеславия, там нет ничего», — тем мне становилось злее-веселее и созревала уверенность: «А вот и напечатаю на погибель себе гражданскую, а то и физическую...»

31 декабря 1990 г.

Любимов давит формой. В такой форме любой бездарный артист может существовать, что они, собственно, и делают.

Скотт Роберт Фолкон (1868-1912) — английский исследователь Антарктиды. В 1901-1904 гг. рук. эксп., открывшей п-ов Эдуарда VII. В 1911-1912 гг. рук. эксп., достигшей 18.01.1912 Южного полюса (на 33 дня позже Р. Амундсена). Погиб на обратном пути.

Так вот, лучшей книги, чем его дневники, прочитанной мной на Пальчиковом переулке, я не читал. И идите вы на х... все с этими афоризмами. А прочитал я ее больше четверти века назад. Вот вам и дневники!

«ГДЕ ВЫ БЫЛИ 21 АВГУСТА?» 1991

12 января 1991 г. Суббота

Табаков: «Я в детстве не понимал, откуда у носорога складки».

Губенко на «Таганку» звонит:

— Срочно ваш театр решили переделать в какую-нибудь церковь, или костел, или мечеть, в общем, во что-то такое на ваш выбор, только побыстрее. Золотухин ответственный, дело не затягивать. Это приказ.

Прошло десять минут, у Губенко телефон звонит:

— Коля, это Валера, все готово!

— Что готово?

— Ну, храм готов, театр переделали в храм.

— В какой храм?

— В храм Герострата!

14 января 1991 г. Понедельник, аэроплан, 1-й класс. Мы летим в Прагу

Что нас ждет? Война с Литвой? Все опять против нас: Европа, Америка. Горбатый не ведает, что творит.

А в «Советской России» статья против Любимова «Между двух стульев». Повод — его очередное интервью «свободным голосам». Не читал. Со слов Лавлинского понял, что, к сожалению, она на руку Любимову — его опять подвергают гонению за его инакомыслие. Губенко статьей, вернее, поведением Любимова, возмущен. «Может, мне не ехать?» — был его вопрос.

Часто показывают сейчас на заседании Верховного Совета Губенко, поседевшего, постаревшего, озабоченного, отягощенного государственными проблемами. Думал ли он в эти часы о нас, о неприятной для него встрече с Любимовым, который опять кругом прав:

1) Успех его последней постановки в Мюнхене.

2) Статья Краснова.

3) Ввод войск в Литву — ничего не изменилось, и «я не вижу смысла возвращаться в обманутую страну».

Он опять на белом политическом коне.

Просмотрел еще раз рукопись и ничего не нашел, чтоб это не печатать. А Леня перебьется.

15 января 1991 г. Вторник

Сейчас ночь, и не до анекдотов. Ельцин в Прибалтике объявлен предателем русского народа... Сволочи, как они его подставляют под народный гнев.

Собрание коллектива было в дискотеке, на втором этаже. Любимов начал с вопроса: готов ли коллектив подписаться под заявлением двух театров, осуждающим агрессию в Литве? «Тут надо поименно. А то человек промолчит, а потом скажет, что не понял, о чем речь. Вот Валерий Сергеевич, он сидит первый, пусть он и начнет». Валерий-то начал с подначки Желдина... но никто толком и не продолжил. Но документ принят, теперь надо будет ждать реакцию члена президентского совета, который может развернуться и улететь к ...матери. Я все записал на магнитофон. Любимов вставил:

— Ты известный летописец. Но твой друг скурвился — есть такое слово «скурвился» — и потерял талант. А вы так любите евреев, что соглашаетесь иногда с ними работать. Мы с Боровским читали, чуть не прослезились.

— Только это вы и запомнили, не разглядев иронию...

Документ у меня для расшифровки есть. Я эту пленку буду хранить как зеницу ока. Там много признаний, проколов. Оказывается, «крупный финансовый специалист» Левитин — жулик и проходимец. На мой вопрос: «Вы будете ставить „Подростка“?» — он начал плести опять о положении, об отношении европейского сообщества. «Нужны длительные заграничные гастроли. Но для этого необходимо найти деньги».

Весь вечер театр обсуждает, перемывает, перемалывает. Труба полная, и гастроли под угрозой срыва. Но мое поведение, начиная от организации мизансцены и кончая конкретными вопросами по делу, было воспринято коллегами с большим знаком плюс. Несколько промахнулся Иван. Он сидел далеко, в сумраке прикрытый колонной, и, не сориентировавшись в серьезности шефа, крикнул:

— Предлагаю заняться искусством!

— Желательно на трезвую голову, иначе вы можете погибнуть от пощечин своих коллег, а не от танков, а это бывает иногда гораздо больнее.

«Не ему меня критиковать!» Я думаю, этой фразы Николай ему не простит, не спустит.

«Пострадать не от танков, а от пощечин своих товарищей» — это значительней, даже оскорбительней. Вот дословный текст.

Прилетел ли Николай? Где Глаголин?

17 января 1991 г. Четверг, не мое число

Американцы бомбят Багдад по точкам предполагаемого нахождения Хусейна. Горят несколько нефтепромыслов.

Сейчас мы соберемся у Николая в № 1618 для решения наших проблем. Завтрак обильный, не удалось мне сократить свой аппетит.

Собрание — Любимов, Губенко, Демидова, Золотухин, Боровский, Жукова, Глаголин. Началось с агрессивной, пугающей, запугивающей, обвиняющей интонации шефа: что вы, дескать, мне собираетесь предъявить, какие условия продиктовать. Хотелось уйти.

Вспомнил всем опять все грехи, про свои умолчал. «Бортник на коленях ползет целовать мне руку, я ему говорю: „Уйди, пока этой рукой ты не получил по роже“.

Поругались хорошо, чуть не прослезились от объяснения в любви, вспомнили молодость. Слава Богу, часа через полтора заговорили по-человечески, и шеф растеплился. Будто бы Катя перевела, что он в списке «десяти», который объявила «Память», как отступник, продавшийся евреям. Ни о чем, конечно, не договорились. Боря начал: «В таком тоне и ракурсе с Любимовым нельзя разговаривать!» Не слышал начала разговора. У него такие резкие качания от верноподданничества к отступничеству — погладь его, он лизнет тебе жопу и про все забудет.

А в Персидском полыхает война. В Ригу вошли танки Горбачева. Польша и Чехословакия думают, как помочь Литве. Спектакль вчера начался с минуты молчания по убитым в Литве. В общем, полный п..., надо бы в это время быть дома...

У Беляева нет голоса, а такой крепкий парень. То же было с ним в Берлине.

Наши уехали на экскурсию, мы говорили и матерились в № 1619. По спектаклю Ю. П. делал замечания Демидовой и мне, чтоб не бился самоцелью в тень Грозного. Смотрел на меня мягко, иронично. Николай горячо говорил о предательстве Любимова в сговоре с Петренко... Но Любимов усвоил мой вчерашний ответ о Гамлете — ни один артист не имеет права на монополию в роли. И сегодня начал он эту тему, но его «заговорили». Но я понял, куда он повел — спасти может только крепкий дублер.

Любимов о «Гамлете»:

1) «Мы начали с тобой серьезно работать».

2) «Я считал это единственной возможностью повлиять на Владимира».

Особое мнение: Высоцкий — великий поэт, и этим он особенно дорог русской культуре. Он хороший артист, но не в этом его сила. В поэзии и в личности, конечно, которая приковывала к себе внимание. Хотя вот роль Свидригайлова, с моей точки зрения, он играл блистательно.

18 января 1991 г. Пятница

А Ирак ударил по Хайфе, нацелен на Иерусалим. Это уже война на полную катушку. Заварилась каша не на шутку. Телевизор все время передает про войну, и понять ничего невозможно.

«Свет социализма». Я приехал сюда еще с одной тайной целью. Этот журнал десять лет назад поместил некролог о В. Высоцком с моей фотографией. Люди, знакомые с цивилизованным правосудием, посоветовали мне подать на «Свет социализма» в суд за нанесенный моральный ущерб. Я ждал этого часа десять лет. Вот, думаю, попаду в Чехословакию, затею процесс и получу с журнала деньги. Но оказалось, что год назад «Свет социализма» померк, погас, редакцию разогнали, процесс не состоялся, деньги я не получил, и вообще мне чехи заявили, что слово «социализм» вычеркнуто из словаря. Вот что наделал «нерешительный» Горбачев.

Губенко:

— Я не боюсь, я считаю себя еще конкурентоспособным.

Любимов:

— Абсолютно.

19 января 1991 г. Суббота

Господи, спаси и сохрани и искорени из сердца моего злой корень! Начинается вахта «Живого». Заставили меня вчера говорить тост, и начал я с того, что, мол, среди коллег раздавались голоса — да стоит ли ехать к военным, когда совершаются преступления в Прибалтике, в других районах... И тем не менее я счастлив, что столько коллег откликнулось на просьбу посетить ЦГВ, и, поскольку я трезвый и это нельзя посчитать за подхалимаж, я низко кланяюсь Юрию Петровичу за то, что, несмотря на всю занятость, нервную обстановку в связи и с войной, и с Литвой, и с делами внутри театра, он нашел время, силы и возможность приехать вместе с нами. Здесь могли быть наши дети, служба есть служба, работа есть работа... мы с вами не виноваты и не ответственны за преступления, совершаемые по приказу свыше. За наших главнокомандующих...

Рад, что поднял эту тему и сказал всю правду, которую и военным небесполезно знать, и нашим еще раз услышать, что я подчас самую больную и скрытую точку не боюсь задеть. Но — гордыня, прочь!!

21 января 1991 г. Понедельник. Прага

Что часто перед глазами моими... чайная, кажется, ложечка, которой Тоня черпает «собственный сок» лососевый, мясо рыбы она съесть не в силах, хотя полрюмки водки, разведенной чаем, выпила. «Не хочу, мама». Потом мы провожали ее с Сашкой домой, снег, зима, я в полушубке Сашином, на ней пальто тяжелое, она еле несет этот квадрат на своих плечах. Сестра моя! Да слышит ли меня душа твоя чистая, в каждом «Живом», на каждом «Доме» я вызываю образ твой, смерть твою, жизнь твою в помощь себе. И не в силах описать я последние часы твои, как ты села на полу на кухне... Ты поняла, что не дойти тебе до кровати одной... однако ты не позвала, не кликнула мать. Она спохватилась, что тебя долго нет... а ты сидишь на полу... Как ты села? Ты оперлась на стол, за что держалась ты?! И почему мать не позвала? Хотела отдохнуть, думала подняться или уже поняла и решила — вот и конец!! Мать-старуха в восемьдесят лет снова тебя 60-летнюю на руках носила. А когда это случилось?! Года еще нет, ведь нет?! Я зимой приезжал не в кожаном пальто. Говорили, если ледоход переживет — еще поживет. Ты не дожила до ледохода. Господи, что же это с памятью творится! Кто же ты была для меня в жизни, что значила, если снова и снова я утешиться не могу, а мать тем более. Она пережила свое дитя — дитя самое любимое, потому что самое несчастное и волею судьбы обделенное и материнской лаской, любовью (которую хранила тайно от второго мужа, не выказать лишней заботы старалась, скрывала, как могла), и кровом родительским. Вот ведь какая штука.

А завтра в 10.30 сбор коллектива в конференц-зале, при закрытых дверях. Шеф снова и снова будет излагать свои претензии и делать ходы. А ну как он предложит всему театру эмигрировать, не возвращаться, и сделать по этому поводу заявление — вот шума-то будет! А если это еще будет подкреплено, по мысли Беляева, чьим-то крепким капиталом, то эта игра может оказаться серьезной. А семьи, а близкие, а любовницы.

— Семьи наши постепенно через ООН мы перетащим сюда.

— Да кому мы нужны тут?! Что мы делать будем?!

— Да мы сыграем, сблефуем, а там видно будет.

Да, это замечательная возможность от семьи избавиться. Эмигрировал вроде, советская власть заела.

22 января 1991 г. Вторник

Любимов утверждает, что «Память» включила его в первую десятку смертников. Так перевела ему Катерина. Во-первых, она ему могла наврать, чтоб не возвращался, не вздумал ездить в Москву, припугнула... Но утка пущена, она полетит далеко. Во-вторых, он мог наврать, сославшись на Катерину (не станешь же ее проверять, дескать, где это вы слышали и почему на иврите или венгерском?), чтоб найти для нас вескую причину для неприезда.

Как мало мне осталось жить?! Почему-то я положил себе десять лет. Что надо успеть сделать за эти десять лет? Во-первых, надо помнить замечательные слова Тамары: «Как хорошо, что я ничего не делаю!» Потом я попросил у Господа еще десять лет. Любимов Петьку в шестьдесят два года родил. «А моя любимая со щек маков цвет стирает сальной тряпкой».

Начал Любимов встречу с труппой с упреков, привычных Ваньке, скучной, всем надоевшей нотации, а ему (Ваньке) и больно, и смешно, и мать (шеф) грозит ему в окно. «Театральная ситуация вам известна. Она неприятна тем, что Бортник так себя ведет. Хотя он был предупрежден, что сядет в самолет, а прилетит и сыграет Трофимов. Так, Иван, нельзя третировать, доводить, оскорблять людей — мириться с этим я больше не буду. Он дает слово и как хозяин слова берет его обратно, ведет себя так, что... Были эти разговоры и с Володей, все знают, что он полгода не работал в театре, потому что это уже было сверх всего... Но он все-таки понял и полтора года работал... Но он был болен. Это и врачи говорили, к сожалению, это наследственное».

И мы за собой замечаем, во что превратились за семьдесят лет. То, о чем писал я до собрания, — главный, быть может, пункт, к нему он подбирался долго, но Борис был готов, взял слово и произнес-то два предложения, что билет Ю. П. заказан на 4-е, но нужно заказать с открытой датой. Подумать на месте недельку, ситуация сложная, приезжать вам опасно. Как тут все загалдели!

Демидова:

— Безнадежно, но не опасно.

Любимов закричал:

— Ельцина трижды физически старались убрать! У меня есть сведения, что составлены списки, кто в десятке, кто в первой сотне, кто в тысяче. Меня тут же на аэродроме могут послать в другое место за мои выступления на митингах, за мои речи!

Вот и разгадка, вернее, причина, веская для неприезда, причина, ясно, для дураков. А все Петькой прикрывается.

— Если бы у меня не было маленького ребенка, которого надо поставить на ноги... Я соберу информацию, я человек не боязливый. Мой сын меня спрашивает: «Папа, зачем ты меня сюда привез? Я тут жить не могу». Он четырнадцать школ посещал, мотался за мною. Характер сильный, не знаю в кого. (Ждал, что мы поддакнем: «Да знаем, знаем в кого!» А мы действительно знаем — в мать только.) А увидел 25-летие театра — до сих пор не может прийти в себя. Взбесившееся, пьяное стадо.

Маша:

— Можно придумать форму, как вас охранять.

— Я все равно узнаю, по чьей инициативе министр собрал вас. Он говорит «инициатива театра». Вот он приедет, и я узнаю, что так ему загорелось, что у него — изжога, несварение желудка... Да, мы с министром не понимаем друг друга. Вы бы его спросили, раз вы такие смелые: «Коля, а зачем ты пошел в министры? Помочь партии, которую надо судить за преступления?» Ну, пусть помогает.

К вопросу о спасении семей и детей он нет-нет да возвращался. Но в открытую агитировать за эмиграцию из страны не рискнул, хотя и сказал, что и шведы, и норвежцы создают лагеря для беженцев из Прибалтики. Сначала, значит, надо убежать в Литву, как Гришка, а уж оттуда рвануть дальше.

— Надо понимать, в какой трагической минуте истории находится государство.

— Если вы не приедете, то кто, что, где и как будет ставить? Если вы настроились не приезжать, то скажите, как нам быть, что репетировать?

Ни на один вопрос он ответа не дал.

— Я ведь собрал вас не для того, чтоб вы осудили вхождение войск в Прибалтику.

Хотя, говоря, чтоб мы высказали свою позицию, он добивался именно этого, но вот была на всякий случай сказана и такая фраза.

Пока я писал и сном не позабылся, Горбачев какую-то речь по телевидению долбанул об отмене денег, пятидесяти— и сторублевых купюр.

Любимов: «Поверьте, мне в этой жизни уже ничего не нужно, кроме чести театра. Только с этой стороны я уязвим».

23 января 1991 г. Среда, мой день

Тема Ефимовича:

— Чтобы знали: три месяца меня не было, я не получаю деньги за это и никогда их не возьму. Я не работал три месяца, и мне не полагается, чтоб не было никаких разговоров. Мне эти деньги и не нужны. Не за шестьсот же рублей я работал девять месяцев. Моя девятимесячная работа принесла мне пока что одно только горе. Никакой радости, никакого желания работать, никакого желания вытащить театр, снова его сколотить. В театре есть свои периоды... он может иссякать, но единственно, что мне кажется, что он еще не настолько мертв, он еще может как-то существовать.

Репетиция идет нервно, но обормоты прощены.

«Вы мои нервы меньше бережете, чем нервы этих негодяев».

«Я человек суеверный».

«Лучше бы вы были верующий». — Но это тихо.

В том и беда, что суеверный. Как ни странно, неверующий Эфрос был более божеским человеком.

В конфликте Любимова с Губенко Борис излишне подогревает, нашептывает шефу негатив о Николае. Политика политикой, но объективно для Театра на Таганке Николай сделал дело огромное, и не надо упрекать его глупостью газетной, что он не поставил спектакля своего. Вся его деятельность в театре, увенчавшаяся советским паспортом Любимова и назначением его снова художественным руководителем театра, — самый лучший спектакль Николая, который только можно себе представить в этот срок его правления. А Боря подсевает зря, он понимает отношение к нему Губенко, Филатова, Смехова. Они его за ноль держат. Борис не может от комплексов освободиться и отвечает глупо. Но, мне кажется, при благоприятной ситуации, при терпимости к нему отношений он весьма полезен может быть.

Я чувствую, что эти записи, и магнитофонные, и дневниковые, одни из последних, относящиеся к истории Театра на Таганке. Она заканчивается вместе с входом танков в Вильнюс и Ригу. Она заканчивается по всем статьям. Я зря соврал шефу, что в отличие от министра мне «Самоубийца» нравится. Сорвалось с языка, надо было как-то потрафить ему, чтобы потом сказать жесткость. Так вот, я давно так много не писал о театре. Все пространство бумаги занял быт, роман и всякая ерунда.

24 января 1991 г. Четверг. Братислава

По телеканалам всякие угрозы и проклятия в адрес Горбачева. Буш: экономические санкции, если Горбачев не уйдет из Прибалтики, а Хусейн — из Кувейта. В какую страну мы вернемся?!

Глаголин тащит Петренко как доказательство: вот вы все, дескать, были против, шипели, а он может и будет. Да кто спорит! Это еще один кол в спину министра. И репетициями в Брно Глаголин принародно получил от шефа указания ввести Петренко на Бориса в Москве, и дать ему сыграть, и собрать прессу.

25 января 1991 г. Пятница

Смотрю какой-то дурацкий фильм ковбойский, штопаю себе носки и думаю, что нашему шефу очень подходит кличка Неуловимый Ковбой — он на х... никому не нужен, а думает, мечтает, что в него будут стрелять. «Ельцина три раза физически пытались убрать». И морочит нам голову, и морочит, выдумывает одну причину за другой. Самое страшное, если он добьется своего и поссорит нас. Ну скажи же, наберись мужества: «Ребята, не поеду я к вам, устраивайтесь, думайте сами». Нет, скользит из рук, шипит, грозит и жалит. Прицепился к Николаю. Вчера, говорят, страшная грызня была.

— Мой младший сын не хочет жить в этой стране... Извините, искусство искусством, но мой сын мне дороже. Когда улягутся некоторые вещи, когда пройдет эйфория танков... а сейчас я не поеду, это и есть моя акция гражданская, я не желаю с ними иметь ничего общего.

26 января 1991 г. Суббота

Ну, что ж... Пришли ко мне вчера Николай с Шопеном, с водкой. Все те же повторили разговоры и жалобы. Посоветовал я Николаю ничего не говорить резкого, конкретного шефу, не брать на себя, не уговаривать — в любом случае он будет рассматривать его как лицо должностное, принадлежащее к партократии. Николай сказал, что он ищет малейшего повода, чтоб выскользнуть из этого хомута — министерства.

— Я пока не могу Горбачева предать, который сделал все, чтоб вернуть Любимова, а вот теперь... «Я единственный из визитеров, который приехал и работал, вкалывал, не промелькнул этаким фейерверком, а работал девять месяцев как проклятый». Я стоял рядом и понял, кого он имеет в виду — Войновича, Лимонова и др. Многие ведь приезжали и уехали. Но они и не получали паспортов и гражданства, не становились опять художественными руководителями — Ростропович с Галиной, в первую очередь он имеет в виду этих блестящих визитеров.

Короче, после третьей, солидной дозы Николай принимает решение срочно собраться по случаю дня рождения Володи у него в апартаментах.

— Свистать всех наверх, кто с чем может: есть водка — с водкой, с бутербродом, с банкой консервов, с куском хлеба, с пивом, водой, яблоком, голые, мытые, немытые, спит — разбудить, пьяный — растолкать, но чтоб все были!

Кто мог, кто был на месте — все явились. И это было хорошо. Выпили за Володю. И опять разговоры, споры, уговоры Любимова.

— Театр мертв, особенно по утрам. Вечером еще что-то копошится в нем, какая-то видимость жизни, энергия искусства, легенды, тень...

Хорошо говорила Демидова, умница она все-таки, и многому жизнь ее научила. И попривыкла она, но свое отточила и сохранила. Она говорила: «Зачем мы уговариваем, тащим? Есть данности, которые мы не можем не учитывать. Александра Николаевна Гончарова, старая дева, в пятьдесят лет родила... полюбила... вышла замуж... сорок лет прожила в тишине, забвении. Это данность. Катя, Петя, возраст — все это данность, судьба... А мы хотим навязать ему свою судьбу, так как нам видится, хочется...» Спокойно, очень хорошо, ясно так она говорила, что, казалось, и возразить нельзя, только согласиться и принять. Нет, у Маши нашлись опять какие-то контраргументы, опять она эмоционально стала прожектировать. «Маша, ты сначала думай, потом говори».

Глаголин:

— Я хочу выпить за Таню и ее дочь! — (За дочь Т. Иваненко от Высоцкого.)

Губенко:

— Хоть бы показала дочь. Почему она не в студии?

Таня:

— Потому что она умная.

Любимов:

— Да, здорово она умыла актерских детей.

Ну, а я, когда созрел для тоста (опять он меня колобком назвал, и теперь я понял: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел... везде прокатился, нигде не застрял, хитрый такой, ласковый. Но это лучше, чем я думал — потолстел, покруглел... А это о себе мнение я знаю давно. К нему же относится: ласковый теленок двух маток сосет), сказал, что Володя родился под знаком Водолея. Алла добавила, что Россия вступает в Водолея. Что весь практически февраль пройдет под этим знаком, давайте проживем его в мире, в добром отношении друг к другу, быть может, зародится что-то здоровое и в государстве, и в нас, сыграем на уровне все февральские спектакли и встретимся в Штутгарте добрыми, здоровыми и с новыми идеями... Не загадывай вдаль, как говорил Теркин, доживем до Штутгарта. Пусть Володин Водолей поможет нам. Что-то в этом роде.

Пьяная Додина комментировала каждое слово любого. «Он учился на нашем курсе, никому в голову не могло прийти: Высоцкий — Гамлет! Надо быть Любимовым, чтобы такое выдумать: Володя — Гамлет, да что вы...»

Сайко вякнула:

— А «На дне»?»

Любимов всполошился:

— Да я разве запрещаю, играйте, если нравится, если к вам пойдет народ. Я никогда не запрещал чужие спектакли, мои снимали... — И пошел.

Как его это задевает. Тут он прокалывается весь, до дна. Бедная Наташка-то в связи со спектаклем «Высоцкий» подвякнула, что нельзя играть один раз, 25-го числа.

Не было Ивана, Жуковой... Около двадцати трех Николай скомандовал: «Прошу покинуть мой номер!» Но действо удалось, при всем хаосе мнений, крике, пьяной неразберихе... Удивительно, если бы Николай на полчаса опоздал со сбором — все были бы уже в умат и не собрать бы никого. В полном составе только рабочие явились, но тоже на крепком взводе.

Гладких:

— Я от начала до конца вела все «Гамлеты». Он выступает, отдает мне сигарету: «Вера, я бы все отдал, только чтобы не играть, сил нет, Вера». И все-таки играл... Он меня любил, денег всегда давал, и Коля давал, и этот... как его... Как же я любила Володю!

27 января 1991 г. Воскресенье. Унитаз (в ванной тепло и светло)

Приснился мне Любимов — с лицом северного корейца, в зеленой гимнастерке, увешанной медалями и орденами, ярко-сочно-зеленой, желтизной отдающей.

Вспомнилось на днях, как мы с Вовкой болото косили, как метали стог и как потом его раскидывали и сушили. Это был тот год, кажется, когда мы приезжали с Нинкой. Тогда же и дрова заготовляли. Володька старался еще и потому, что Ольга жила у деда с бабкой, держали корову. Тогда я и вышиб одной битой целую фигуру. Перед тем Нинка загадала: «Загадываю, зайчик, если одним ударом вышибешь, будешь великим артистом». Ну я и вышиб. И что? Стал я великим артистом? Кем-то стал, до «народного» дошел, чего-то сыграл приличное, но что такое — великий артист?! Кто у нас великий?!

28 января 1991 г. Понедельник. Унитаз — мой письменный стол

Все замечают, сокрушаются: как Любимов стал много пить. Он держится, конечно, но поддает здорово. Вчера опять по его инициативе подняли зал в минуте молчания по жертвам тоталитарных режимов — тут и Прибалтика, тут и Хусейн, все тут. Любимов речь держал. Спектакль перед спектаклем.

— Пока войска в Литве — нога моя не коснется порога так называемого Союза нерушимых республик свободных.

А дальше не идет — Великая Русь хочет отделиться.

— Он (Губенко) не прошел испытание властью. Как он на меня кричал, когда я снял пионеров и маски! В этом интимном спектакле такой бодряческий балаган.

— Вознесенский молодой был хороший, потом испортился. Мы — товар скоропортящийся.

— Англичане предлагали мне английский паспорт, если я попрошу политическое убежище. Для сына — королевский лицей, потом Кембридж или Оксфорд. Сыну была бы обеспечена блестящая карьера, самые высшие должности...

— Губенко, вместо того чтобы три месяца заниматься театром (работать в театре), стал министром.

29 января 1991 г. Вторник

— Да знаю я, Галина Николаевна, ну чего хвалить — это все видят... Если он только не успокоится, пройдет медные трубы... Владимир прошел медные трубы, он понял под конец жизни. А Николай Николаевич, которому ты так прощаешь все, не прошел испытание властью.

Настроение срочно поднять. Чем? Молитвой — научи меня, молитва, надеяться, верить, терпеть, любить и прощать. Так вот, простим Любимову и вспомним: кто из нас не согрешил словом! В сердцах, в гневе, в помутнении. Уверяет он себя, что прав, и Бог ему судья.

Господи, пошли легкости, пошли скорости!

Мы закрывали сегодня наше турне по Чехословакии. Помоги выстоять мне и партнерам моим. Чтоб хоть трезвые были и добрые.

30 января 1991 г. Среда, мой день, пора и на унитаз

Потом ходили с Юрой по магазинам, проводивши, кстати, шефа, уезжающего (с Катей за рулем почему-то) в Мюнхен. Счастливого пути.

31 января 1991 г. Четверг, братиславский унитаз

Борис страшную одну деталь проболтал: Любимов поручил ему поговорить со старшим его сыном Никитой относительно некоторых пунктов завещания — исправить или что-то в этом роде.

9 февраля 1991 г. Театр

Пока я не заставлю себя насильно открыть дневник — я живой труп. Когда я пишу — я живу.

10 февраля 1991 г. Воскресенье — отдай Богу

Сегодня «Годунов», выдвинутый, оказывается, на Государственную премию (Любимов, Губенко, Золотухин).

14 февраля 1991 г. Четверг

Два чумовых дня в Ленинграде. Теперь «Чума». Завтра кинопроба у Швейцера с Денисом.

17 февраля 1991 г. Воскресенье. Мое число!!

О чем бишь я? Да, расстроился предстоящим сегодня просмотром комиссией по Госпремиям «Бориса Годунова». Почему не «Живого»?! А так я могу и пролететь в связи с интерпретацией «Бориса» как «Оптимистической трагедии». Да и вообще. Я убежден, что во всех этих организациях наверняка огромное количество завидующих Любимову и обозленных на Губенко людей, думающих, что это все политизированное, раздутое фуфло.

К театру нашему на Таганке в самую пору применить активную эвтаназию, то есть смертельный укол безнадежно больному организму, чтоб не мучился и других не мучил. То есть резкая сверху реконструкция.

У нас же даже не пассивная эвтаназия, потому что система жизнеобеспечения как-то поддерживается: то гастролями, то выдвижением на Госпремию, то какими-то прожектами.

И это вообще-то должен Любимов решать. Человек рождается, никого не спрашивает, и его не спрашивают. А когда приходит время уходить, много проблем возникает.

Самоубийство — страшный грех, да и сам человек хранит надежду и на выздоровление, и на обретение жизни вечной. И начинается всяческое бальзамирование, всякие приемы использует человек: и психологические, и терапевтические, и жениться на молодых особях пытается (от лежания с молодой молодым не станешь, но видимость поимеешь).

18 февраля 1991 г. Понедельник, парикмахерская

Театр шумит поездкой... кого берут, кого и почему не берут. Обращаются ко мне, меня это злит. Ну, давайте соберемся все и откажемся вообще от гастролей за границу, потому что не берут Лукьянову, Иваненко, Фурсенко. Откажемся в знак протеста германской фирме, что она мало дает денег... и Любимову, что он много берет денег за спектакль, пусть поделится с Иваненко, Фурсенко, Лукьяновой... Откажемся или прекратим эти жалобы. Не берут Шаповалова, но если он отказывается играть, тогда как?! Трудный характер? А мне что с того... Он уже показал свой характер на Мулиной, она от него в Голландию аж сбежала.