Чародей - Великий Эллипс

— Что он сказал? — спросил Трефиан Фестинетти.

— Что происходит? — возмутился Стециан.

— Молчите, — тихо посоветовал проводник на вонарском. — Это — Монгрел.

— Это кто-то или что-то…

— Молчите.

Проводник и Монгрел перекинулись несколькими словами на своем наречии, из которых траворнцы ничего не поняли. Проводник, похоже, пытался его в чем-то убедить. Монгрел передернул плечами и ответил ему что-то резкое. Проводник кивнул, уступая с сожалением, после чего Монгрел подал знак, и пара его ребят приблизилась и взяла поводья верблюдов Фестинетти.

— Что ты делаешь, парень? — возмутился Трефиан Фестинетти.

— Какой-то местный обычай? — спросил его брат. Ответа не последовало.

Монгрел поднял руку, и всадники поскакали вперед по дороге, таща обоих Фестинетти за собой. Поток тревожных вопросов остался без ответа.

Часа два банда скакала без остановки по вьющемуся горному серпантину Навойского ущелья. Наконец они остановились, чтобы напоить лошадей. Трефиан и Стециан сползли со спин верблюдов, слабо стеная. Один из зулийцев, оказавшийся рядом, тут же был атакован близнецами.

— Послушай, ты, я не понимаю, вы что, не собираетесь нам сказать… — начал Трефиан.

— Вы должны знать, что мы необычайно ценим ваше внимание к нам, но нам бы очень хотелось бы знать… — вторил своему брату Стециан.

Зулиец рявкнул что-то непонятное и отвернулся.

— Что за странные манеры у этих людей, — пробурчал Трефиан.

— Я не думаю, что он понял нас, Треф. Как показывает практика, эти зулийцы не знакомы с цивилизацией.

— Может, нам хоть с тем повезет… — Стециан посмотрел на того, кого имел в виду Трефиан.

Монгрел стоял неподалеку, опершись о скалу и устремив взор за горизонт. Близнецы поспешили к нему.

— Господин… э-э… Монгрел, вы говорите по-вонарски?

Монгрел небрежно повернул голову в их сторону, выдержал паузу и хмыкнул:

— Ну.

— О, великолепно. Может быть, вы будете так любезны сказать нам, что вообще-то происходит? Это все, конечно, потрясающе забавно, но, честно говоря, мы с братом участвуем в Великом Эллипсе, если вы не знаете, это…

— Знаю я про Великий Эллипс, — произнес Монгрел.

— Отлично. Тогда вы, конечно, понимаете, что — хотя это все невыразимо — но мой брат и я — правда должны продолжать свой путь. Нам надо…

— Ну.

Что-то в совершенно спокойном тоне Монгрела заставило близнецов обменяться растерянными взглядами, и Стециан нерешительно произнес:

— Нам нужно…

— В Иин Джассиин. — договорил Монгрел.

Путешествие продолжилось, последовало еще два часа езды по дикой местности, по каким-то невероятно узким и каменистым тропкам. Наконец они добрались до очень крутого подъема на небольшое плато, окруженное стеной красноватого камня. Монгрел и его подручные поехали вверх по тропинке к огромной железной решетке, закрывающей проход. Часовые сразу же подняли решетку, и отряд въехал во внутренний двор красной каменной крепости, с дюжиной витых башенок и плоскими железными крышами. Каждая башенка была украшена железным шестом с человеческим черепом.

— Где это мы? — спросил Трефиан Фестинетти. Ему никто не ответил.

Всадники остановились. Им навстречу из крепости вышел невероятно высокий и крепкий зулиец с абсолютно лысым блестящим черепом. Монгрел о чем-то тихо с ним пошептался, в заключение лысый наградил его дружеским тычком, и поводья верблюдов Фестинетти перекочевали в его огромные ручищи.

Монгрел и его ватага галопом унеслись прочь. Близнецы и хозяин какое-то время молча рассматривали друг друга. Зулиец что-то залаял на своем языке, и верблюды послушно опустились на колени.

— Слезайте, — приказал лысый по-вонарски. Близнецы послушно, как и верблюды, исполнили приказание.

— Вы приехали, — оповестил лысый.

К Трефиану Фестинетти первым вернулся рассудок, и он спросил:

— Кто вы?

— Я — Илчи. Я служу, — сообщил им лысый.

— Служите чему? Служите кому?

— Моему господину. Хозяину этих мест и всей земли, что вокруг.

— А ваш хозяин…

— Иин Джассиин.

Илчи повел их в крепость, они шли по мрачным, гулким коридорам, мимо ниш со старинными доспехами, мимо стены с коллекцией ужасающего вида мечей, пик и боевых дротиков, миновали залы, увешанные потертыми гобеленами таких дремучих времен, что и представить нельзя, и наконец прошли сквозь огромную двойную дверь и словно попали в потусторонний мир.

Близнецы удивленно оглядывались по сторонам. Они стояли в просторном помещении со сводчатым потолком, с колышущимися шелковыми портьерами сиреневого цвета, с хрустальными люстрами под розовыми абажурами. Сильно пахло духами, а высокие мраморные статуи богов и атлетов кто-то разрисовал как живых людей. Воздух был теплый и влажный. Сладко лилась убаюкивающая музыка, трепетная, как лепестки цветов, и запах фиалок окутывал зал нежной пеленой.

В помещении было достаточно много людей. На розово-фиолетовых мраморных плитках пола, устланных разноцветными коврами, на отделанных бахромой подушках сидели или полулежали не менее полусотни мужчин разного возраста: от безусых юнцов до зрелых мужей. Все они были хорошо сложены, мускулистые и крепкие — это хорошо было видно, поскольку они все были одеты одинаково — в короткие шелковые набедренные повязки, и… больше ничего. У всех — красивые лица, преимущественно с оливковой кожей и ястребиными зулийскими чертами, но попадались и светлые, северные типажи, и даже один юный херувим, по всей видимости, из Авескии. Все лица были раскрашены, глаза подведены и от этого казались особенно большими, веки мерцали металлическим блеском, щеки и губы ярко алели. Ногти на руках и ногах были покрыты лаком красноватых тонов. В тщательно напомаженных кудрях у многих выделялись полоски золотого, белого или синего цвета.

— Что за причудливое сборище? — вполголоса пробормотал Стециан. — Напоминают каких-то актеров.

— Не таращь глаза, — посоветовал брат, — не забывай, мы — космополиты.

Легкий гул любопытства прокатился по залу при появлении близнецов. Пара юнцов поднялась с подушек, чтобы получше рассмотреть их. Не обращая на них внимания, Илчи громко хлопнул в ладоши. Четверка седых, беззубых, сутулых, но проворных старушенций мгновенно откликнулась на призыв. Женщины низко поклонились, схватили пораженных близнецов и быстро потащили их через гипсовую арку в соседнее помещение. Здесь приглушенный солнечный свет освещал огромную бирюзового цвета ванну.

Старушенции со знанием дела разоблачили братьев и запихнули их в ванну. Вода была теплая, ароматная, усыпанная плавающими на поверхности цветами; услуги старушенций приятно радовали, но уж слишком они старались. Очень скоро сияющие чистотой близнецы были извлечены из ванны, растерты полотенцами докрасна, намазаны ароматическими маслами и облачены в шелковые набедренные повязки. Затем их аккуратно разрисовали, слегка выщипали брови, придав им форму, покрыли ногти лаком, напомадили и уложили каштановые волосы. И напоследок каждого украсили парой длинных серег.

— Я не знаю, Треф, — Стециан Фестинетти тряхнул головой, и сережки мелодично зазвенели. — Как-то мне все это не очень. Особенно не нравятся фиолетовые ногти.

— Местный обычай, — напомнил ему брат, — экзотическое зулийское гостеприимство, только и всего. Разве путешествие не предполагает расширение кругозора, а?

Вопрос остался без ответа. Снова появился Илчи, и старушенции рухнули перед ним на колени. Лысый пристально изучил результат их труда, кивнул и что-то сказал на своем диалекте. Женщины поднялись с колен и удалились.

— Я похвалил их, — сообщил Илчи близнецам. — Вы ему понравитесь.

— О, — от смущения Трефиана не осталось и следа. — Что, наконец-то мы можем познакомиться с хозяином?

— Да, сейчас вы пойдете к Иин Джассиин.

Илчи хлопнул в ладоши. Появилась пара слуг с носилками. Близнецов живописно усадили спиной к спине, покрыв их обнаженные плечи фиолетовыми лепестками.

Илчи поднял вверх большой палец:

— Красота.

Слуги подняли носилки и понесли их.

— Весьма своеобразные традиции, — шепнул на ухо брату Стециан.

— Я бы сказал — забавные, — подхватил Трефиан. — Я просто сгораю от нетерпения познакомиться с этим парнем — Иином Джассиином. Могу себе представить, какой это обалденный типчик.

— Интересно, о чем это он будет с нами говорить?

XI

— Прощай, Балерина. Я буду по тебе скучать, — сказала Лизелл.

— Я бу ходить тебя похожий ма дочка, — поклялся новый владелец лошади на отвратительном вонарском.

— Она любит, когда ей чешут морду.

— Я бу чесать морду, овес давать, копыта полировать. Она бу звезда в небе.

Она ворованная, и ты, вероятно, догадываешься об этом. Лизелл кивнула с улыбкой и ничего не сказала.

— Иди теперь, моя каурка, — счастливый бизакиец увел гнедую.

Лизелл вздохнула. В глазах пощипывало. Конечно, с Балериной будут хорошо обращаться, но Лизелл ненавидела себя. Она опустила глаза на пачку бизакских денег — до смешного низкая цена за украденную лошадь, — которые она все еще держала в правой руке. Жилка на запястье дернулась, и от этого нервного импульса ей захотелось разжать кулак и пустить деньги по ветру. Какой дурацкий импульс! Есть более достойные способы потратить вырученную мелочь.

Она обвела взглядом пыльную площадь, рай для мух древнего Квинкевага. Особо смотреть было не на что. Величественная каменная стела возвышалась в центре площади; по преданию, именно на этом месте Преподобному Яктору привиделись Три Огня. В действительности же именно на этом месте в течение последних пятисот лет, а может, и больше, проводились ежегодные ярмарки коз. Несколько старых деревянных зданий выделялось своими куполообразными крышами и золотистыми стеклами окон, рядом притулились несколько некрашеных палаток уличных торговцев. Тут же наблюдалось: несколько бродячих собак, пара повозок, запряженных ослами, и довольно много прохожих. Все мужчины в широченных мешковатых брюках, все женщины в черных головных уборах, дети в коротких туниках без рукавов или попросту голые. Жанровая картинка повседневной суеты, которая, похоже, не особенно изменилась со времен Преподобного Яктора.

Хотя, пожалуй, была-таки одна перемена. В самом конце площади возвышалось во всем своем серовато-кирпичном великолепии не так давно построенное здание квинкевагского вокзала. Здесь, в Бизаке, ходили поезда, и, как было указано в одном из имевшихся у нее расписаний, ближайший поезд, идущий на восток, в Зуликистан, прибывает примерно через час. Это значит, что у нее не так уж много времени на то, чтобы потратить местную валюту. Что же купить? Еду? Сувениры? Может, собаку?

Одежду.

Она посмотрела на себя. После нескольких дней, проведенных в седле на дорогах Аэннорве, ее внешний вид едва ли можно было назвать приличным, ну или хотя бы сносным. Скромная темно-синяя юбка внизу была забрызгана грязью, жакет — в пыли и пятнах. А что касается белья, так она о нем даже и думать не хотела.

В одной из палаток продавалась бизакская одежда. Торговала рослая молодая женщина, которая не говорила ни по-вонарски, ни по-грейслендски, ни по-лантийски, в общем, ни на одном из доступных Лизелл западных языков.

Лизелл осмотрела экзотические костюмы и показала пальцем на то, что она хотела бы посмотреть. Торговка энергично кивнула и подала ей длинную юбку из тонкого черного хлопка. После более тщательного изучения вещи она обнаружила, что эту явно женскую юбку прошили посередине, в результате чего она превратилась в очень просторные брюки. Как умно придумано. Она улыбнулась и снова показала пальцем, на этот раз на свободную изумрудно-зеленого цвета тунику с полосками черной вышивки по краю широких рукавов. Для пробы она прикинула одежду на себя. Торговка растянула рот в широкой улыбке и потерла ладони, что, вероятно, у местных означало одобрение или положительную оценку. Вдобавок она предложила широкий черный пояс с бахромой и зеленой вышивкой. Лизелл взяла пояс, еще одну темно-красную хлопковую тунику, в тон к ней еще один пояс, что-то стеганое наподобие жакета и несколько комплектов белья, чей крой был, мягко говоря, странный, зато ясно отражал предназначение. Она протянула торговке пригоршню денег, та посмотрела с удивлением, пересчитала и отдала назад две купюры. Примечательно.

Лизелл аккуратно уложила покупки в саквояж и, перейдя площадь, укрылась в прохладной тени здания вокзала, предварительно взглянув на часы. До прихода поезда оставалось еще двадцать минут. Куча времени. Оглядевшись, она увидела дверь в женский туалет. Войдя внутрь, она быстро переоделась в черную юбку-брюки, зеленую тунику и подвязалась поясом, в то время как ее вонарская одежда отправилась в саквояж. Возможно, у нее еще найдется время до конца гонок постирать все эти вещи. Новая одежда была легкой и просторной, она чувствовала себя в ней удивительно комфортно и свободно. Эти бизакцы не такие уж и отсталые, как думают на западе.

Зеркала в туалете не было, поэтому она не знала, как выглядит в экзотической крестьянской одежде. Возможно, нелепо, но какое это имеет значение? Чувствовала она себя изумительно.

Быстро выскочив на свежий воздух, Лизелл поспешила к окошечку билетных касс. Выразительно тыкая пальцем в карту, висевшую на стене, она попыталась без слов объяснить, что ей нужно. В обмен на деньги она получила билет — грубо отпечатанную бумажку — и поток непонятных слов на бизакском. В ответ Лизелл улыбнулась и пожала плечами, показывая, что она не понимает языка. Мужчина за стеклом показал на огромные часы, висевшие на стене, замотал головой и что-то залопотал. Она обернулась и посмотрела на часы, потом снова на него, а он продолжал лопотать.

Как бы ей хотелось знать, что он говорит. Наградив его широкой дружелюбной улыбкой, она пошла, чтобы занять место на ближайшей к выходу на перрон деревянной лавке. Она протиснулась между двумя бизакскими матронами, обремененными мужьями и оравой детишек. Как и на всех местных женщинах, на них были черные головные уборы. Женщины не выразили особого удовольствия по поводу ее вторжения, наградили Лизелл откровенно злыми взглядами за неприкрытые золотисто-рыжие волосы и принялись возмущенно переговариваться.

— Шт'ишкур.

— Фа кути.

Она не понимала, да и не хотела их понимать. Она стала сосредоточенно изучать серовато-коричневые плитки пола. Время шло, мысли в голове текли вяло.

Бой настенных часов вернул ее к реальности. В это время на квинкевагский вокзал должен был прибыть ее поезд. Вот именно в это время.

Но никаких объявлений не было. Казалось, прошло всего лишь несколько минут, но часы вновь пробили: на самом деле прошел еще один час. Поезд все не прибывал.

Она подняла голову и огляделась. В зале ожидания было довольно много народу, большую часть скамеек занимали обычные бизакские пассажиры, нагруженные чемоданами, сумками, рюкзаками, попадались клетки с курами и голубями, один бизакиец держал на веревке белого козла. Женщины вязали что-то и судачили, мужчины курили, дети, играя, носились по всему залу, младенцы пронзительно кричали. Люди вокруг поедали фрукты, орехи и еще какие-то местные соленые вкусности, и от всего этого у нее заурчало в желудке. Ничего необычного, но что-то настораживало Лизелл в этой картине. Через минуту она поняла, что именно: атмосфера всеобщей беспечности, никто не выказывал нетерпеливого ожидания, словно никто не ждал скорого отправления, напротив, все расположились надолго.

Восточная покорность судьбе. Помогает пищеварению. Учись у них. Лизелл закрыла глаза и заставила себя расслабиться. Сработало, и она уснула.

Ее разбудил бой часов, прошло еще два часа. И снова никаких признаков прибытия поезда, а было уже довольно поздно. Ну ничего, он обязательно приедет, убеждала себя Лизелл. В Бизаке нет стревьо, нечего бояться. И возможно, эта задержка, которая кажется ей такой длительной, здесь — обычное дело. Остальные же пассажиры ведут себя спокойно. Она вынула из саквояжа пакетик с изюмом и принялась жевать. Ее движения выбили опору из-под чьего-то локтя, за что она тут же получила тычок, за которым последовал злобное женское шипение:

— Шт'ишкур.

Повернувшись лицом к обидчице, она смерила ее взглядом, оттолкнула назойливый локоть и холодно попросила:

— Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне.

Вряд ли бизакская матрона понимала хотя бы слово по-вонарски, но ответила тирадой визгливой брани. Слово фа кути повторилось несколько раз, сжатый кулак многозначительно сотрясал воздух, оскорбленная матрона закончила свой экспрессивный выпад плевком на пол.

Мерзость. Лизелл поднялась со скамейки, и матроны тут же сдвинулись, их широкие зады заняли пространство, на котором она раньше сидела. Она показала им фьеннскую комбинацию из четырех пальцев, но та не вызвала никакой реакции. Высунув язык насколько было возможно, она повернулась спиной к своим обидчицам. Волна брани ударила ей вслед.

В любом случае она уже устала сидеть. Пора бы и ноги размять. С саквояжем в руке она прохаживалась по периметру зала ожидания. Не успела она пройти и несколько ярдов, как кто-то быстро вскочил с одной из скамеек.

— Мисс Д'вер?

— Меск Заван! — удивление и радость при виде знакомого дружелюбного лица, разочарование при виде соперника, который, как она думала, где-то отстал — все эти чувства смешались в ней. Ей нравился Заван, но она обрадовалась бы больше, если бы он оказался на сотню миль позади нее. Улыбаясь искренне, хоть и не от всего сердца, она отметила, что энорвийский биржевой спекулянт переживает те же чувства, что и она. Как он хорошо выглядит, подумала Лизелл. Отдохнувший и бодрый, с ясными глазами. И как же это ему удается? Вид у него был безупречный: одежда чистая, сам он аккуратно подстрижен, свежий маникюр, на его хорошо скроенном льняном костюме не было видно ни одной складки. В отличие от него она представляла собой забавное зрелище в бизакских одеждах и с вороньим гнездом на голове. К тому же она давно как следует не мылась.

Он осмотрел ее с ног до головы, и показалось, что в его улыбке присутствовала доля насмешки:

— Бизакская одежда эта вам очень хороша.

— Я дошла до ручки и вынуждена была приобрести хоть какую-нибудь чистую одежду. Понимаете, так случилось, что в Эшно я потеряла все вещи. Я совсем не хотела бросать там свой багаж, но у меня не оставалось иного выбора…

— Украсть багаж в Эшно?

— Не совсем так. Я лишилась своей сумки и поэтому в течение нескольких дней ехала, не меняя одежды. Я решила, что от этого только выиграю, но оказалось, что ничего хорошего — одежда начала пахнуть отвратительно, и я больше не могла этого переносить, так что я готова была схватить все, что попадется под руку, лишь бы это было чистым… — она оборвала свою речь на полуслове, понимая, что говорит лишнее.

Очевидно, Меск Заван не понял и половины из того, что она сказала, поскольку, нахмурив лоб, он уточнил:

— Было вам очень хорошо?

— Именно так, — она глубоко вдохнула и взяла себя в руки. — Вы великолепно выглядите, господин Заван. С тех пор как мы высадились в Эшно, у вас все складывалось хорошо.

— А, хорошо, да, — он кивнул. — В Аэннорве я дома, среди друзей. Много помощи мне делают. Мне дали в использование карету, хороших лошадей, чтобы везти меня комфортно до Квинкевага. Я имел легкое время в Аэннорве.

— Должно быть, было приятно оказаться дома.

— Много приятно. Правда, так много приятно, что я сам трудно заставить продолжать дальше путь.

— Вы хотите сказать, что вам было так хорошо дома в Аэннорве, что вы с трудом заставили себя отправиться дальше?

— Вы мне мозоль больной давить. Здесь, в Аэннорве, я моей мадам Заван, мои сыновья и маленькая дочка. Это хорошо, но коротко, так коротко. И когда я снова их видеть?

— Думаю, довольно скоро. Гонки идут быстро.

— Сегодня не быстро. Я здесь на вокзале сегодня утром, ровно в шесть, чтобы поехать поезд номер 344, «Летящий пастух», но он не приходить. Я жду. Поезд не приходить. Я жду. Поезд нет, кто-то отрезать этот пастух крылья. Я жду до полдня. И сейчас жду другой поезд номер 682, «Бизакская стрела», он по расписанию идет в час дня.

— Да, и я тоже жду «Бизакскую стрелу».

— И жду, и жду, и поезд нет.

Все это только к лучшему, подумала Лизелл. Если бы ты сел на утренний поезд, ты бы обогнал меня на сотню миль. Вслух она сказала:

— Нам придется сидеть тут и ждать, если не найдем другой вид транспорта.

— Нет, нет. Поезд лучший, когда он приезжает, если приезжает.

— Он приедет. Все эти люди, — она взмахом руки показала на пассажиров, заполнявших зал ожидания, — не могут ошибаться.

— Я надеюсь. Я надеюсь слишком что-нибудь покушать. Я с рассвета не ел, но я не осмелюсь уйти отсюда искать пищу. Что если «Бизакская стрела» прибудет на вокзал, пока я ушел?

— У меня есть изюм. Хотите?

— Мисс Д'вер, вы — богиня щедрость.

Дальше они продолжили прогулку по залу ожидания вместе, и Заван умял две пачки ее изюма и пригоршню орехов. Беседа была ни к чему не обязывающей и сводилась в основном к происшествиям последних дней. Она рассказала ему, как попала в засаду и была обстреляна комьями глины в якторской деревушке, он, в свою очередь, поведал ей о страшном горбатом хозяине гостиницы на Юго-Западном шоссе. Она постепенно привыкла к его сильному акценту, невозможному синтаксису и стала лучше понимать Завана. Чем лучше она его понимала, тем яснее чувствовала его тоску по дому и вновь подумала: «Бедняга, не надо было ему участвовать в этих гонках».

Они заплутали в клубах дыма чьей-то вонючей сигары, и она предложила хоть на минутку выйти на свежий воздух. Ее глаза метнулись к центральному входу и у нее перехватило дыхание. Меск Заван проследил за ее взглядом:

— А, — пробормотал он печально, — сюрприз.

Их нагнали еще два «эллипсоида». Гирайз в'Ализанте и Каслер Сторнзоф бок о бок вошли в зал ожидания Квинкевагского вокзала. Вошли как два закадычных друга.

Сторнзоф? Здесь? Он должен быть далеко впереди, на востоке. Что же задержало его, как он мог оказаться здесь? И почему с ним Гирайз, а не кто-то другой?

Они не могут ехать вместе. Гирайз, который не выносит грейслендцев, никогда не стал бы по собственному желанию проводить время в компании Каслера Сторнзофа. То, что они оказались здесь вместе, вероятно, просто совпадение.

Но это не походило на совпадение. Они направились прямо к окошку билетной кассы и при этом о чем-то оживленно болтали. Ей даже в голову не приходило, какую тему они могут обсуждать так непринужденно. Гирайз что-то говорил, а Каслер отвечал, кивал головой и улыбался. И со стороны это выглядело как вполне дружелюбный разговор.

Они, неожиданно подумала Лизелл, как небо и земля — такие разные, по крайней мере, внешне. Она заставила себя не таращиться на них.

— Мы подарим приветствия? — не то предложил, не то спросил Заван.

— Что? А… может, потом, — ответила Лизелл. Она чувствовала себя абсолютно растерянной. Она не раздумывая подошла бы и к Каслеру, и к Гирайзу, но только если бы они были отдельно, каждый сам по себе. Действительно, она была бы рада такой возможности. Но подойти к ним обоим, когда они вместе, ей казалось совершенно неловко. — Я немного устала от хождений, а вы? Может быть, присядем?

Он согласно кивнул, и они нашли место на одной из скамеек в дальнем конце зала ожидания. Она украдкой бросила взгляд на билетное окошко, где Гирайз и Каслер стояли и сосредоточенно расспрашивали кассира. Очевидно, он объяснял им на бизакском, что поезд безнадежно опаздывает, а они никак не могли понять его, ну ничего, скоро поймут. Они еще не знали о ее присутствии здесь, и она радовалась своему инкогнито, хотя бы временному.

Меск Заван что-то говорил, но без особой сосредоточенности его было не понять. Она повернулась к нему с улыбкой, дождалась, пока он с трудом закончит конструировать вежливый вопрос, касающийся ее последних лекций, и любезно ответила. Вновь завязался легкий разговор. Краем глаза она видела, как Гирайз и Каслер уселись на лавку. Вместе. Очень странно.

Сквозь пыльное окно вокзала было видно, как небо потемнело и на нем появились звезды. В зале ожидания зажегся свет, и большие часы на стене пробили восемь. Время ужинать. Она не просто хотела есть, а умирала от голода. Она принялась рыться в саквояже. Напрасно она искала пакетик с изюмом, орехи или хотя бы яблоко. Не было ничего съедобного.

— Я объесть ваши припасы? — верно определил причину ее расстройства Заван. — Как нехорошо я сделать.

— Да нет, что вы. Я не очень голодна, — солгала Лизелл. Противореча ей, в желудке заурчало.

— Как нехорошо я сделать, — повторил Заван. — Я должен пытаться исправиться.

— Да нет, правда…

— Подождите, пожалуйста, — он повернулся к соседке слева — еще одной тучной якторской матроне. Лизелл не поняла, что он говорил якторке. Вероятно, он вообще не знал бизакского, но это его не остановило, он что-то оживленно объяснял на пальцах. Никакой злобы или раздражения в его адрес она не заметила. Мужчинам разрешено путешествовать в одиночку, это не порочит их достоинства. Никому нет никакого дела до его неприкрытых волос. Напротив, якторка до ушей растянула рот в добродушной материнской улыбке — такой улыбкой обычно награждают обожаемых сорванцов или резвящихся щенков. Она полезла в плетеную корзину, стоявшую перед ней на полу, и достала оттуда пару узелков, которые сунула ему в руки. Когда он сделал попытку дать ей взамен деньги, она затрясла головой, протянула ему еще один маленький сверток и потрепала его по щеке. Отвратительно!

Заван повернулся к Лизелл лицом, развязал узелки и предложил ей отведать содержимое — долму, травяную лепешку и курагу. Она поужинала, и настроение у нее значительно улучшилось.

После ужина медленно потекла беседа, а вместе с ней и время. Полцарства она бы отдала за книгу или газету, но не было ни того ни другого. Наконец — устав ждать, устав сидеть, насладившись досыта всеми прелестями квинкевагского вокзала — она закрыла глаза на окружающую ее действительность и мгновенно уснула, сидя на жесткой деревянной скамейке.

Ее разбудила суета и гул голосов. Лизелл открыла глаза. Голова ее покоилась на плече Меска Завана. Он тоже спал, щекой прислонясь к ее волосам. Все пассажиры повскакивали со своих мест и заспешили к выходу. Очевидно, поезд прибыл. Она мельком взглянула на часы — 2:11 утра. Возмутительно.

Сдержав зевок, она встала. Заван последовал ее примеру. Она окинула взглядом зал ожидания — и будто угодила под ушат ледяной воды: на расстоянии каких-нибудь сорока футов маячила в толпе черная борода — Бав Чарный энергично проталкивался к выходу. Наверное, он появился на вокзале, когда она спала. Почти со страхом она посмотрела чуть в сторону и тут же наткнулась взглядом на фигуру Поба Джила Лиджилла, в чьих украшениях отражался, сверкая, свет ламп зала ожидания. Здесь был не только Лиджилл, но, еще и стрелианский врач — доктор Финеска, тот участник Великого Эллипса, чьи шансы на победу ей казались нулевыми еще в самом начале гонок. Тут как тут был и представитель кирентских голубых кровей: заикающийся, с оттопыренными ушами Фаун Гай-Фрин. Последний раз она видела его в Ланти Уме и думала, что он давным-давно выбыл из гонок. Но нет, он здесь. Эта ночь была полна неприятных сюрпризов.

Вздохнув, она взяла в руку саквояж и направилась к выходу. Заван шел рядом. Когда они вышли на платформу, там стоял поезд, осаждаемый толпой заждавшихся пассажиров. Давка была нешуточная, держа билеты в руках, народ яростно толкался и работал локтями.

Ужасные манеры, подумала Лизелл и тут же поспешила себя поправить: Другие традиции, иной взгляд на жизнь. Не обязательно худшие, просто другие. Но это вовсе не значит, что она обязана поступать так же.

Вместе с Заваном она деликатно пристроилась в хвост бесформенной очереди. Наконец они втиснулись в вагон — и тут стало ясно, откуда взялась такая давка. Поезд был набит под завязку — ни одного свободного места. Спотыкаясь, они пробирались по проходу, волоча за собой багаж, переходя из вагона в вагон, но мест нигде не было: дети спали, растянувшись на родительских коленях, тут же были втиснуты клетки с живностью. Ближе к хвосту поезда даже проходы были заняты несчастными, примостившимися на своих узлах и чемоданах. Когда паровоз хрипловато свистнул, и поезд, дернувшись, поспешил покинуть квинкевагский вокзал, двигаться дальше по вагонам стало проблематично. В третий раз Лизелл чуть не упала, споткнувшись о чье-то лежащее тело, и остановилась:

— Все, хватит.

— Что? — переспросил Заван.

— Шататься по вагонам, ясно же, что мест больше нет. Я остаюсь здесь, — она поставила саквояж на пол.

— Откажемся искать тогда?

— Я не буду больше ничего искать.

— Я пойду еще искать.

— Удачи, господин Заван, и спасибо за ужин.

— Не благодарите, мисс Д'вер. И вам удачи, — с чемоданом в руке Заван, шатаясь, побрел дальше.

Она смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду. Подложив саквояж под спину, она оперлась на стену, облегченно вздохнув. Несмотря на импровизированную подушку, каждой косточкой она чувствовала вибрацию поезда. Пол, на который она опустилась, был грязный, к счастью, она купила юбку черного цвета. В вагоне царил полумрак, и в этом полумраке громко раздавался храп спящих. Счастливые люди, подумала про себя Лизелл. Она никогда не могла по-человечески спать в таких условиях. Вскоре она задремала и проснулась от голоса кондуктора. Что он говорил, понятно не было, но что хотел — ясно и без слов. Она сразу же протянула ему билет. Кондуктор оторвал часть билета, вернул ей корешок и пошел дальше. Лизелл снова прилегла на саквояж и закрыла глаза. Мысли текли вяло в неопределенном направлении, все медленнее и медленнее, погружаясь в беспокойный сон.

Поезд, пыхтя, тащился во мраке ночи на восток, в Зуликистан.

В следующий раз она проснулась уже на рассвете. Освещение в вагоне к этому времени уже выключили. Робкий утренний свет лился в окна. Несколько пассажиров позевывали, потягивались, покашливали. Тело Лизелл задеревенело и болело, глаза было не продрать, и вся она, с ног до головы, была припудрена паровозной копотью.