Свое время

      Мы затолкали ящик в авоську.
      Авоська... Говорят, что это чисто московское слово, появилось во время войны или сразу после отмены карточек. Идешь в город - возьми авоську, авось чего-нибудь прикупишь по дороге. Нынешнее житье, конечно, не сравнишь с теми временами, но авоська - обязательный атрибут всех домохозяек. Да и мужей тоже. Надо бы и мне завести авоську, как человеку, считай, семейному.
      На улице влажный, оттаявший воздух, стены домов в мокрых пятнах, монотонно захлебывающийся говорок в водосточных жестяных трубах, слякотный, растоптанный снег.
      - А ведь весна, Валера, - глаза у Светланы блестели, она улыбалась
      Ручьем весна.
      Рекой весна.
      Войной весна.
      Трубят зарю зеленые войска.
      И сердце стукает в висках.
      А женщины
      теряют шпильки
      и распускают волосы,
      теряют головы
      и на высоких каблуках
      танцуют по просохшему асфальту,
      и маникюрят пальчики,
      и застывают мальчики,
      как в столбняке,
      и нервно крутят пальцами,
      и отирают лбы в испарине.
      Мужчины замирают в шаге,
      а женщины, 0 1как 0 1маги,
      а женщины,
      как маги...
      - Как ты умудряешься все это запоминать? - засмущался я, удушливо краснея.
      - Мне нравятся твои стихи, - просто сказала Светлана. - сами запоминаются. А новых у тебя нет?
      - Как-то не до стихов было. Вот киносценарий написал. Фантастический. "Планета пустынь". Про любовь.
      Со Светланой мы могли часами говорить о прочитанных книгах, виденных фильмах, спектаклях, выставках... Это о ней, о Светлане, кто-то анонимно позвонил Тамаре.
      - Фантастика? Про любовь? - рассмеялась Светлана. - Не представляю. Так не бывает.
      - Бывает. В искусстве все бывает, если только оно настоящее. Неподдельное.
      - А вот что значит настоящее и ненастоящее искусство? - уже всерьез спросила Светлана. - Разве есть ненастоящее искусство? Это же алогизм.
      - Пришли. Нам, кажется, сюда, - посмотрел я в бумажку с адресом.
      По длинным крутым маршам старого дома мы поднялись на третий этаж. Позвонили в высокую дверь. Не сразу загремели засовы, цепочки, замки. Дверь распахнулась, вынеся волну застоявшегося воздуха, запахи кухни, нафталина. В ноги бросился, толкаясь, бесцеремонный лохматый пес.
      - Той, на место, - лениво шуганул пса невысокого роста мужчина. Лысина, волосатая грудь, майка, полосатая шелковая пижама, шлепанцы на босу ногу.
      - Проходите. Проходите, пожалуйста, - пригласил он. - Мы ждем вас с утра.
      В комнате неметено, на столе большая черная сковорода, куски хлеба, тарелки с остатками завтрака, чашки с недопитым чаем. Орет телевизор.
      - Кто там? - выглянула из кухни пожилая женщина в фартуке, с длинным ножом в руках. Смерила нас, даже не нас, а наши ноги, подозрительным взглядом.
      - Успокойтесь, тетя, - сморщился, как от зубной боли, лысенький. Это к папе. С избирательного участка. Сегодня же выборы. местных депутатов.
      - Здравствуйте, - сказал я.
      Тетя, не ответив, развернулась, ушла на кухню. Загремела там кастрюлями.
      - Не обращайте внимания, - пожал плечами лысенький, подошел к телевизору, уменьшил громкость.
      - И папа, и тетя плохо слышат, - пояснил он. - Сейчас папу позовем. Он гуляет. На балконе. Папа после смерти мамы очень сильно переживает, забывается, поэтому я звонил, чтобы прислали кого-нибудь. А тетя боится, что я унесу отсюда что-нибудь. А зачем это делать? Я все равно здесь прописан. Папа! Папа!..
      Он стал стучать кулаком в балконную дверь. Старик на балконе сидел спиной к окну, на стуле с высокой гнутой спинкой, грудью навалившись на перила, и жадно рассматривал улицу. Резко обернулся, увидел нас. Радостно, молодо заулыбался. Вошел в распахнутую сыном дверь свежий, розовый. Неожиданно для его возраста очень крепко пожал нам руки.
      - Вы ко мне? Очень, очень рад. Прошу садиться. Сейчас будем пить чай. Я вас ждал. Ну, рассказывайте. Ах, какие же вы молодые, какие красивые. Что?! А?! Да, да, прекрасно, что вы пришли, как все прекрасно! Вы говорите, говорите, пожалуйста, все, все расскажите, это так интересно, какие вы. А?! А ведь мы тоже в свое время... Голод... Война... Гражданская... Сабли наголо!.. Эска-а-дрон... Там я и познакомился с Тосей... Эх, Тося, Тося...
      Старик неожиданно, без перехода, бурно расплакался - так же, как ранее бурно радовался.
      - Ой, что вы! - взяла его за трясущиеся руки Светлана.
      - Папа, не надо, прощу вас, папа, - громко, но очень спокойно, даже равнодушно, сказал лысенький, утомленно подняв брови. - Люди ждут. Им еще много ходить надо. Где ваш паспорт? Вы вечно куда-нибудь его прячете.
      Старик сел, весь как-то съежился, посмотрел снизу благодарно на Светлану, не отпуская ее рук.
      Я поставил урну на край стола.
      Старик поднялся, выпрямился, взял избирательные бюллетени и торжественно опустил их в прорезь.
      - За власть Советов! - твердо сказал он.
      Он смотрел на нас невидящими глазами, потому что ему открывалось то, что неведомо нам, может быть степь, эскадрон в буденовках с саблями наголо, Тося...
      Следующий наш адресат проживал рядом, в этом же доме, в соседнем подъезде.
      Дверь открыла строго, но нарядно одетая... дама, иное определение к ней не подходило. Сдержанно-любезная, но не надменная, а с большим достоинством и чем-то очень привлекательная.
      - Прошу вас, раздевайтесь, - плавным жестом руки предложила она нам.
      - Да мы на минутку, - сказала Светлана, доставая избирательную урну из авоськи.
      - Неудобно, молодые люди, в верхней одежде находиться в доме. Прошу вас.
      Наверное, Светлана почувствовала себя также неловко, как и я, - ведь это так естественно: раздеться, раз пришел.
      В этой квартире, в отличие от предыдущей, было тихо и чисто. Тисненые обои, мебель красного дерева, старинные напольные часы в мой рост, на стенах картины.
      За столом в гостиной сидел высокий, если так можно сказать о сидящем, человек с густыми белоснежными волосами, очень чистой, без морщинок, кожей и умными спокойными глазами.
      - Папастов Евгений Валерианович, экономист, - представился он, не вставая. - Прошу простить великодушно, ноги отказывают, приходится сидеть. Присаживайтесь и вы. С кем имею честь, молодые люди?
      Мы назвались.
      - Вот и чудесно. Машенька, угости Светлану и Валерия чаем, ничего, что я вас так запросто называю?
      Дама уже вносила поднос с ажурным сервизом.
      Я принялся помогать расставлять чашки, а Светлана поднялась и пошла вдоль стен, рассматривая картины. У одной из них она задержалась надолго. Сквозь кусты и деревья деревенского погоста, покосившиеся кресты проглядывала стоящая на пригорке церквушка. Белая, как невеста.
      - Нестеров, - Евгений Валерианович тоже взглянул на картину, хотя было заметно, что ему интереснее было наблюдать за Светланой. - Как тут не вспомнить:
      Эти бедные селенья,
      эта скудная природа,
      край родной долготерпенья,
      край ты русского народа.
      Н о не поймет и не заметит
      гордый взор иноплеменный,
      что сквозит и тайно светит
      в наготе твоей смиренной.
      Удрученный ношей крестной,
      всю тебя, земля родная,
      в рабском виде царь небесный
      исходил, благословляя...
      А вы не задумывались, молодые люди, о таком странном сочетании, ведь Федор Иванович Тютчев почти всю жизнь прожил заграницей, аристократ, высший свет, а вот Россию воспел так, как мало кому удавалось. Отчего же это?
      Я ждал, что скажет Светлана. Она помедлила, подыскивая точные слова:
      - Интересно, что я тоже думала об этом, Евгений Валерианович... Как бы лучше выразиться?.. Тютчев - патриот, вот нашла нужное. Патриот - понятие высокое, в него входит не только любовь к родным местам, к Родине, но и духовные постижения всего человечества. Тютчев знал и высоко ценил западноевропейский гуманизм, а сердцем любил Россию.
      - Вы совершенно правы, Светлана, - благодарно улыбнулся Евгений Валерианович, - именно любил, а любовь...
      Он посмотрел на жену.
      - Когда любишь, сердцу не прикажешь... И у понятия патриот иного смысла, кроме высокого, быть не может, тут вы опять правы. Правда сейчас, к сожалению, это слово как-то реже употребимо, стерлось, потускнело. Как вы считаете, Валерий?
      Я поймал себя на том, что не могу отделаться чем-то вежливо необязательным, но понял, что сидящему напротив седовласому человеку действительно интересно знать мое мнение, и настала моя очередь держать ответ. Перед этим патриархом? Нет, если разобраться поглубже, то я и сам должен знать - почему сейчас, в конце шестидесятых, на пятидесятом году советской власти тускнеют идеалы, пропадает вера в них... В день выборов... И почему не поется народом с патриотическим воодушевлением "Союз нерушимый республик свободных..."
      - Евгений Валерианович, наверное, всех причин назвать не смогу, но считаю, что так уж сложилось исторически. Нас же всю жизнь учили, по теории Маркса, что главное в развитии общества - экономический базис, а культуру, мораль, этика - это надстройка, нечто вторичное. Занялись базисом, забыли о надстройке. И потом не до стихов, когда живешь в коммунальной квартире а туго с едой и одеждой, когда вкалываешь от гудка до гудка. Кстати, Евгений Валерианович, вы же экономист. Почему, скажем, до сих пор нет учебника по политэкономии социализма?.. Хотя, получается, что я опять о базисе.
      - И правильно, что о нем... - задумчиво сказал Папастов.
      - С чего бы начать?.. Скорее всего так... Идеальная модель общества справедливости, то есть модель социалистического общества, была создана с одной целью - раскрепостить человека, освободить его физически и духовно от усилий, направленных на удовлетворение социальных нужд, порабощенного труда. Но реальная модель нашего социализма вынуждена работать на развитие производительных сил, на создание материально-технической базы, то есть она порабощает человека. А порабощенный человек не в состоянии стать личностью. Почему?.. Человек накапливает, осознает и ощущает духовное богатство только тогда, когда он может принять решение сам и осуществить его. Здесь и есть момент истинной свободы: человек - творец, созидатель, осознанно реализующий свои возможности для всеобщего блага... Заманчивая перспектива? Конечно, это же и есть реализация мечты о счастье человека и человечества. А у нас получилось на деле, что вот как раз этой возможности, этой свободы выбора человек лишен. Порабощенный же человек морально опустошен, не верит в идеалы, добавьте к этому разрушение семьи как хозяйственной, экономической ячейки, несовершенный институт брака...
      - Евгений, ты только не волнуйся, - мягко вступила молчавшая до сих пор его жена.
      - Ну, что ты, Машенька, я спокоен, мне хорошо, мне радостно, что молодым людям так интересно, что тянутся они к свету истины... Кстати, о коммунальных квартирах и голоде - революцию делали в рваных обмотках, но стихи писали. И какие стихи! А царизм, монархию, Николая с Распутиным мы ненавидели. В восемнадцатом году мне довелось в Ливадии от имени Советов реквизировать царский дворец. Какое было ощущение, поинтересуетесь вы? Роскошь и мерзость. Роскошь в интерьере, а вот про мерзость нам дворецкий, оставленный охранять царское добро , порассказал. Надо бы его мемуары было издать - весьма поучительно... Теперь уже не издашь - расстреляли мы и дворецкого и царя со всем семейством...
      Вдруг глаза у Евгения Валериановича закрылись, голова склонилась, как бы свалилась немного набок, и он явно коротко всхрапнул, погружаясь в глубокий сон.
      Мы встревоженно посмотрели на его жену. Она успокаивающе улыбнулась и прижала палец к губам. Мы поднялись и на цыпочках вышли в переднюю.
      - Извините, - вполголоса сказала жена, - у Евгения Валериановича это бывает. Он много работает, пишет.
      Мы шли со Светланой по улице, украшенной красными флагами и транспарантами, и я вдруг осознал, ясно представил себе, как много лет назад такие же молодые, как и мы, люди шли на демонстрацию, митинг или в бой, мечтая о светлом будущем для всего человечества... Будущее?.. Да вот оно и есть, эта улица, этот неровный, в выбоинах и трещинах асфальт мостовой и тротуаров, этот поток однообразных автомашин, эти дома в грязных потеках с отвалившейся штукатуркой, эта толпа серых и унылых людей, куда-то спешащих по растоптанному в бурое месиво снегу, это Светлана, это я... Сбылось ли обещанное, свершилось ли задуманное?
      - А ты знаешь, я уже решила, что обязательно приду к ним еще не раз, - убежденно сказала Светлана самой себе. - Какие люди!..
      Мы свернули во двор большого, по-современному однообразного блочного дома, который прикрыл и словно навис над небольшим флигельком, вросшим в землю. На звонок открыла пожилая женщина, аккуратно покрытая темным платком, не спрашивая нас ни о чем, повела по скрипучим полам вглубь коридора до маленькой светелки. Голубые, цвета полинявших васильков обои, под темными образами в серебряных окладах в углу мерцает лампадка, на кровати на высоко поднятых подушках обряженная в чистое старушка с пергаментно-желтым личиком. Блаженно улыбается, помаргивает.
      - Отходит, - сказала стоящая сзади женщина в темном и сдержанно вздохнула. - О, господи, воля твоя...
      Лежащая вдруг забеспокоилась, поняла, что рядом кто-то есть, принялась часто оглаживать покрывало.
      - Зовет, - подсказала женщина.
      Мы подошли поближе.
      Я, больше от того, что не знал, что делать, протянул урну, Светлана достала свернутые бюллетени.
      Лицо лежащей осветилось умильной улыбкой, она принялась мелко и быстро крестить нас, потом, подслеповато прищурясь, перекрестила заодно и урну.
      - Сыновей ждет. Всех их война забрала, всех троих. Чудится ей, что вы ее дети, за ней пришли... - спокойно объяснила женщина в темном. - Дождалась... Радуется... Наконец-то, вместе... О, господи...
      Из синей светелки с желтым лампадным огнем под черными образами по скрипучим полам мы вышли из флигелька во двор. Такое было ощущение, что высокие стены современного дома равнодушно смотрели на нас стеклянными глазницами окон.
      - И все-таки, как тебе не стыдно, Валера, - вдруг набросилась на меня Светлана. - Нет, ты не увиливай, ты отвечай... Да, да, отвечай...
      Я остановился, удивленный.
      - Что смотришь? - улыбнулась, строго хмуря брови, Светлана.
      Трава такая мягкая,
      а люди такие жестокие,
      солнце такое жаркое,
      а люди такие холодные,
      любовь такая спелая,
      а люди такие голодные...
      Твои стихи?.. А почему больше не пишешь? У человека дар счастливый, ты же продолжатель...
      - Да чей я там продолжатель... - отмахнулся я.
      - Жуковского, Пушкина, Тютчева...
      - Скажешь тоже! Как ты меня можешь сравнивать с ними?
      - Могу, - серьезно сказала Светлана. - Твой дар - не твоя личная собственность... Как это пальто или шапка... Пой песню, поэт, не бойся своего голоса.
      Глава двадцать третья
      --===Свое время===-
      Глава двадцать третья
      Длинный, прямо-таки бесконечный день.
      Дел было немного, часам к четырем проголосовали последние избиратели, и агитколлективу можно было расходиться, но тут Светлана Ветлугина предложила собраться накоротке - у нее свободно, муж в командировке. С Наташей у меня было уговорено, что сегодня я с ней не увижусь - к ней должен был придти муж, остальным тоже неохота было возвращаться к ежедневному быту скучных домашних дел, и мы, организовав складчину, гурьбой отправились сначала в магазин, а потом в метро.
      Я в первый раз был у Ветлугиных. Скромная обстановка, но уютно. Небольшая полка с книгами. Только поэтические сборники.
      Фотография Блока под стеклом. Веточка багульника в небольшой керамической вазе. Я вспомнил, как дарил багульник Наташе восьмого марта в санатории - за окном комнаты снег, сосны, а на подоконнике в стакане красные звездочки цветочков на тонкой медной веточке.
      Ян Паулс - прирожденный лидер, не дал особенно поманежиться, и пока женщины на кухне варили пельмени и нарезали закуски, мы с Пашей Шулеповым и Левой Фалиным раздвинули стол, расставили приборы, а когда все было готово, то с такой жадностью набросились на еду, словно голодали сутками. И действительно, было вкусно, то ли от того, что позавтракали очень рано, то ли от веселого, бесшабашного настроения, царившего за столом - можно не спешить никуда, расслабиться. Постепенно наступила блаженная сытость, поскидывали пиджаки, поснимали свитера.
      - Ну что, Паша, есть в жизни свои маленькие радости? - полуутвердительно, полувопросительно обратился Ян к Шулепову.
      Паша поднял маленькие, круглые, светлые глазки, которые, казалось, светились из глубины его рано полысевшего черепа.
      - Есть, - подтвердил Паша со вздохом удовлетворения и причмокнул толстыми губами.
      - И немалые, - Фалин снял свои круглые очки и близоруко прищурился на Полину Грушину.
      Я, кажется, впервые видел Фалина без очков. Как крот. И откуда берутся такие совершенно круглые оправы? Такие же круглые, как глаза у Полины. Она уставилась на Фалина, но ничего не ответила, а продолжала на него выжидающе смотреть, словно он должен был ей лично, персонально сказать что-то непременно важное, но непонятное. А когда заговорил Паша Шулепов, она медленно перевела глаза на него и стала смотреть на Пашу точно так же, как ранее на Фалина.
      - Хозяйке спасибо, - склонился Паша в сторону Ветлугиной.
      - Жаль, Света, что мужа твоего, Андрея, нет.
      - А ты его откуда знаешь? А? Рассказывай, как на духу, - с лукавой усмешкой прищурился Ян.
      - Да в колхоз мы все вместе ездили, не помнишь разве? Он еще косил. Нашел косу где-то, отбил ее молотком, выправил и пошел. Красиво... Глаз не оторвешь.
      - Это он может, - как-то не очень приязненно сказала о муже Светлана. - Любит в черноземе ковыряться. Андрей - прямо земляной какой-то. От сохи, иначе не скажешь.
      - Ребята, а ведь мы находимся в типичной для старого анекдота ситуации: муж в командировке, у жены - полный дом гостей, - сказал Ян. - Вот, кстати, я же недавно из Челябинска вернулся. Интересная, доложу я вам, история приключилась. В Челябинске на всесоюзное совещание сталеплавильщиков съехались и ученые, и производственники, и, конечно, знатные сталевары. Решили они свою собственную бригаду составить и показать народу, какие такие резервы еще в деле выплавки стали имеются. Дали им печь, выделили смену, вот они и выдали вместо одной две плавки...
      - Вдвое быстрее, выходит, работали? - недоверчиво шмыгнул носом Паша Шулепов.
      - Что-то тут не так, - согласился с ним Фалин.
      - Не так, конечно, - подтвердил Ян. - Рекорд есть рекорд. Для рекорда особые условия нужны. К примеру, хорошим скрапом, ковшами, завалочными машинами, чугуном их обеспечивали в первую очередь. Печку дали старую, перегрели ее сверх положенного, а после рекорда на капитальный ремонт остановили.
      - Какой же это рекорд? Липа, а не рекорд, - сказал я.
      - Почему же? - покачал головой Ян. - Это называется интенсификация. Да соль не в этом. Я решил написать очерк о плавке дружбы. Даже заголовок придумал: дружба творит чудеса. Оригинально, правда? А надо сказать, что я с этими сталеварами в одной гостинице жил. Выбрал я одного из них для интервью. Молодой, симпатичный парень, Вадим Ивановский. Договорились встретиться. Прихожу я к нему в номер - что за черт? Утром был такой приветливый, а тут сидит туча-тучей. В чем дело, спрашиваю. Молчит. Потом нехотя так говорит, я больше с вашим братом, с журналистами, не общаюсь. Подвели вы меня, говорит. Я удивился. Оказывается, познакомился наш герой на улице с местной красавицей. Домой проводил. В кино с ней сходил. К себе в гости, в гостиницу пригласил. Она пришла. - Вот дурочка, - неожиданно звонко сказала Полина. Она была вся внимание.
      - Чай пили, - продолжил Ян. - Все было хорошо. И вдруг - не поймет наш герой - перестала она разговаривать с ним, а потом залепила ему пощечину. За что, удивился наш бедный Вадим. А она подошла к репродуктору и включила его на полную мощность. Оказывается, по радио шла передача про совещание сталеплавильщиков, и включили в нее интервью с молодым, но знатным сталеваром Вадимом Ивановским. И говорил в этом интервью Вадим, как радостно ему вернуться домой после смены из горячего цеха, как жена ставит ему на стол ведро холодного компота, а маленькие детишки лезут на колени к папке, просят рассказать, как сталь варят...
      - Верь после этого мужчинам, - шумно вздохнула Грушина. - Надо же, как ей не повезло...
      Первым захохотал Паша Шулепов, потом остальные, и пошли воспоминания и пересуды, как всегда бывает, когда встретятся сослуживцы в нерабочее время.
      - Говорят, что дом, который строит наше издательство, по решению Моссовета отбирают под какой-то научно-исследовательский институт, - с бесстрастным лицом изрек Фалин, выводя при этом какие-то замысловатые фигуры на своей тарелке.
      - С чего ты взял? - недоверчиво спросила Светлана. - Вечно ты что-нибудь выдумаешь, лапшу нам на уши навешиваешь. Светлана права, подумал я, Левка недорого возьмет, чтобы соврать. И зачем люди лгут? Наверное, с разной целью, но Левка ради красного словца... а может перед Полиной хвост распускает.
      - Я тоже об этом слышал, - серьезно нахмурившись, сказал Ян. - Насчет решения Моссовета не знаю, а вот про институт, это точно. НИИ НЛО.
      Теперь не только Грушина, но и все остальные уставились на Яна. Что же он раньше молчал? Мне ничего не сказал...
      - У меня приятель один там работает, - продолжил Ян в напряженной тишине.
      - НЛО - это неопознанные летающие объекты? - спросил я, а сам лихорадочно думал, конечно же не о пришельцах и инопланетянах - получается, что квартира тю-тю, хотя нет, не может быть, раз Моссовет забрал, значит, дадут, обязательно дадут, но в другом месте и попозже, тогда мы успеем с Наташкой пожениться.
      - Нет, - отрицательно покачал головой Ян, - НЛО - это не летающие объекты, но занимаются они, действительно, непростым делом, разрабатывают какую-то супертехнологию.
      - Наверное, и деньги им платят большие, - зачарованно проговорила Грушина.
      - Да уж немалые, - солидно подтвердил Ян. - Оклад триста пятьдесят, да за кандидатскую степень, разные надбавки, премиальные... У Женьки, у приятеля моего, машина, дача, двухкомнатная квартира. Кстати, Полина, неженатый он.
      - Обманываете, - Грушина презрительно повела плечиком, но в ее безмятежных глазах мелькнул явный интерес к этой теме.
      - Нисколечко, - холодно сказал Ян.
      - Вот это сенсация, доложу я вам, - оживился Фалин. - То-то я смотрю председательша нашей жилкомиссии Инна Зверева раньше неприступная такая была, а теперь - сама любезность.
      - Причем тут Зверева? - резонно спросила Светлана. - И почему она должна меняться? Ее-то уж, по-моему, ничто не переиначит.
      - Очень просто, - объяснил Фалин. - Сейчас она - шишка, попробуй подступись, а так переизберут ее осенью и все: была председательша и сплыла...
      - Почему же ты решил, что ее переизберут? С какой стати? - упорствовала Светлана.
      - Да я первый против нее голосовать буду, - Левка победоносно посмотрел на Светлану, как будто от его голоса будет зависеть, изберут Звереву в местком или нет. Не будет этого. Списки кандидатур составляют заранее, а собравшиеся поднимут руки, лишь бы по домам поскорее разойтись.
      - Тогда бы надо и Горобца заодно прокатить, - заметил Ян.
      - По достоинству. Ведь что такое местком? Временное правительство. Долой временных! Вся власть народу. Тебе. Тебе. Выберем лидером нашего профсоюза Валерия Истомина, а товарищу Фалину поручим заняться разрешением конфликтных жилищных проблем, подбором документов. И справедливость восторжествует. А что такое торжество справедливости? Это счастье. И не одного человека, как, например, Полины, а всего народа.
      - Нет уж, увольте, - замахал руками Фалин. - Не могу, не буду, не способен.
      - На благо общества потрудиться не желаете? - саркастически спросил Ян.
      - Кем угодно, но только не в жилкомиссию. Дрязги, склоки, анонимки...
      - А что же пишут? - брезгливо спросила Светлана. - Неужели и среди наших кто-то нашелся?
      - А как же иначе? - беаппеляционно заявил Фалин. - Другого просто быть не может. Три доноса уже лежат в столе у Горобца.
      - И откуда ты все всегда знаешь? - неодобрительно спросила Светлана.
      - Не все. Далеко не все. И не всегда, - впервые улыбнулся Фалин. - Не знаю, например, как расшифровать НИИ НЛО? Ян, будь ласка...
      Ян выдержал паузу.
      - Научно-исследовательский институт по Навешиванию Лапши Олухам. Чудаки вы, ребята. Светлана сама же сказала, что Фалин нам лапшу навешивает, вот я и подумал...
      Только тут до нас дошло, что это очередной розыгрыш Яна. Надо отдать ему должное - делает он это мастерски. Однажды первого апреля Ян ухитрился разыграть все издательство, повесив скромное объявление, гласившее, что в профкоме имеются путевки в зарубежные круизы. Среди дорогостоящих путешествий выделялась пара сравнительно дешевых и интересных по программе поездок. Расчет Яна оказался точен - к полудню у стола ничего не подозревающей ответственной за путевки, которая с утра отпросилась по личным делам, стояла очередь скандалящих между собой сотрудников, некоторые из них умудрились даже за полдня раздобыть деньги и подать начальству заявления на отпуск.
      Все начали весело ругать Яна Паулса, а я опять вспомнил о Наташе, мне сильно захотелось закурить, я встал из-за стола и пошел на кухню, но видно ошибся дверью и попал в соседнюю темную комнату. Подошел к окну. К вечеру подморозило, свет из окон соседних домов, свет уличных фонарей и далеких звезд легко проникал сквозь прозрачный черный воздух, и мне казалось с высоты восьмого этажа, что я повис над землей в космическом корабле...
      Дверь комнаты открылась, впустив сноп желтого света из прихожей, и тут же захлопнулась... Кто-то подошел сзади, обнял меня за плечи и прижался ко мне. Я повернулся и увидел запрокинутое белое лицо Светланы... Глаза закрыты, она плакала, судорожно прижимаясь ко мне, гладила ладонями мои щеки...
      - Я люблю тебя, Андрюша!.. Люблю, люблю, понимаешь, Андрей, люблю. Неужели ты не видишь, не понимаешь, не чувствуешь... Ну, как это можно?..
      - Света, я - не Андрей, Свет...
      Она зажала мне рот.
      - Молчи, лучше молчи, прошу тебя...
      Светлана открыла глаза, тихо рассмеялась, но руку не отняла, не отодвинулась.
      - Плохо мне, Валера, стало, грустно. Вот я и пошла в спальню, а тут ты стоишь у окна. Совсем, как Андрей. И так мне захотелось обнять его... Извини...
      Она вытерла слезы.
      - Я ужасно люблю Андрея, я жить без него не могу. А он все ездит куда-то, на даче вечно пропадает, к стихам абсолютно равнодушен, представляешь?
      - Нет, - погладил я ее по голове.
      Как девочку.
      Как дочку.
      - Он любит тебя. Но не так, как ты хочешь. Он по-другому не умеет, не может, но он любит тебя.
      Скорее всего, Андрей сидит сейчас где-то в другом городе и не подозревает, что у Светки на душе творится. Она же гордая, никогда в своей слабости не признается.
      Только сегодня.
      Такой получился день.
      Я вернулся домой, смотрел с родителями праздничный концерт по телевидению.
      Потом разложил раскладушку. Лег.
      Не спалось. Если я опускал веки, то начинали мелькать кумачевые флаги, красные транспаранты, бордовые ковровые дорожки, ведущие к избирательным урнам, багровые прожилки на щеках бывшего кавалериста, мебель темного красного дерева в квартире экономиста Папастова, алый рот Светланы, который в темноте казался черным...
      Такой длинный получился день.
      Глава двадцать четвертая
      --===Свое время===-
      Глава двадцать четвертая
      Не идти на службу - эдакая маленькая радость. Хорошо, что я не тореадор можно взять работу на дом, а значит, подольше поспать и, не торопясь, позавтракать, что я с удовольствием и сделал.
      Отец - на работе, мать поехала на весь день к своей школьной подруге. Родители молча, не вмешиваясь, наблюдали за моей жизнью, деликатно помогая, чем возможно. Умницы.
      Я сел за небольшой письменный стол у окна, разложил бумаги, углубился в работу.
      Часа через два закончил намеченное. День за окном за это время успел набрать силу - светило солнце, за прошедшую неделю снег сошел почти полностью, и я долго смотрел, как поднимается возводимая неподалеку белая двенадцатиэтажная башня нового жилого дома.
      Совсем как наша. Только в нашей уже ведут отделочные работы. А у Наташи сегодня развод в суде. День суда... Судный день... Не судите, да не судимы сами будете... Не обессудьте... Сколько же поговорок, слов, выражений, где корень суд?.. Наташина судьба, судьба Тамары, сына, моя... Все сплелось в клубок - не распутать...
      Я достал карты, разложил пасьянс. Люблю раскладывать пасьянсы. Мой любимый - "дорожка". И почему у нас не издают книги с пасьянсами, играми, кроссвордами? Разошлись бы мгновенно - государству выгодно, умам занятие, удовольствие.
      Загадал - если пасьянс сойдется, то Наташа придет, как мы договорились, из суда ко мне, мы пообедаем и еще успеем погулять. Лишь бы у нее все было в порядке.
      Пасьянс сошелся.
      Суд в одиннадцать, время - полпервого, скоро должна быть. Лишь бы...
      В час раздался телефонный звонок. Ошиблись номером.
      В два я пошел на кухню и разогрел на малом огне обед. Естественно, есть не стал - ждал.
      В три снова сел за пасьянс. Он все время сходился. Я даже усложнил его специально - карты ложились, как по заказу.
      Долго стоял у окна. День постепенно мерк, лишь светился в сумерках белый идол жилой башни. Что случилось?.. А что могло случиться?.. Я уже лихорадочно непрерывно перебирал мысленно возможные варианты...
      Суд отменили?.. Почему не позвонила?..
      Не отпустили из больницы?.. Быть не может...
      Муж не явился?.. Сказали, что это не имеет значения, и без него можно обойтись...
      Что-то выяснилось на суде?.. Что?.. Непонятно...
      Авария?.. Обморок?.. Не дай Бог...
      Вернулась к мужу?.. Не хочет разводиться?..