Вечный слушатель

      Но нечто скоро их отравит,
      Но горесть многую составят
      Очарования мои!
      Скольжу, струюсь, ползу по следу
      Не утомляясь, не спеша;
      Где столь суровая душа,
      Что не открыта сну и бреду?
      Кто б ни был ты, ужели мне
      Ты не доверишься вполне,
      Иль ты на похвалы не падок?
      В себя хоть раз ли ты глядел?
      Смотреть в себя! - О, сей удел
      Не рассказать, насколько сладок!
      Так - Еву первая мечта
      Настигла здесь, в эдемской чаще:
      Полуоткрытые уста,
      Воздушный трепет розы спящей,
      Взор проскользил пытливый мой
      По чреслам с золотой каймой,
      Открытым - солнцу, или мужу;
      Заласкана ветрами вся,
      Душа, застывшая - наружу
      Прорыва не перенеся.
      О, благодатные объемы!
      О, ласковая западня!
      Всем духам воздуха знакомы
      Ожоги твоего огня,
      Ты побеждаешь, оброня
      Его лишь малую толику,
      Здесь чистым не остаться лику,
      Здесь гибнет всякая броня,
      Да что там! - ты мягчишь меня,
      Вампиров мощного владыку!
      Да! Лестью слух невинный нежа,
      Я в плоти гада пребывал;
      Тем временем сплеталась мрежа
      Из расточаемых похвал:
      Тягучий, медленный напиток!
      Объемля чар твоих избыток,
      Моя распространялась тьма
      Над знойным золотом затылка,
      Над тайною, растущей пылко
      В глубинах твоего ума!
      Удачно тема развита
      Без выхода за грань гротеска,
      Но доказательно и веско
      Взросла коварная мечта!
      Ты уступала, чистота,
      Я неназойливо, нерезко
      Склонял тебя к утрате блеска
      И пусть задача не проста,
      Держу пари - осталась малость,
      Чтоб ты согнулась и сломалась!
      (Увы, почти непобедим
      Наивный юности расцвет!
      Надежнее защиты нет,
      Чем гордость, глупость, - ибо к ним
      Простой подход неприменим!
      Сумеем-ка найти предмет,
      В себе несущий скрытый вред,
      И сердце тонко пробудим;
      Закончим, взявшись - ибо зло
      Освоил я, как ремесло!)
      Привады кружевных соблазнов?
      Их Ева примерять начнет,
      Чтоб скоро жертвой стать, увязнув
      В хитросплетениях тенет!
      Расчет: пленяющему шелку
      Сопротивляться - мало толку,
      Прощай, лазурь небес тогда!..
      Нет! Примем линию событий
      Иную: выткем невода
      Из ласковых словесных нитей!
      Раззолотись же, мой язык,
      Речами, коих нет прекрасней!
      Прельщай намеком, сплетней, басней
      И умолчаньем, - в должный миг!
      Ей будет в уши влить уместно
      Все, что заманчиво и лестно,
      Ни слова прахом не пойдет,
      Мы ныне как бы создаем
      Для небом оброненных вод
      Благообразный водоем!
      Какие откровенья духа,
      Какой словесный фейерверк
      Я, с древа свесившись, изверг
      В живые лабиринты уха!
      Все средства, знал я, хороши
      Для оплетания души!
      Победа скоро! Тихомолком
      Внушаю; цель недалека;
      Подобны искушенья - пчелкам,
      Вбирающимся в глубь цветка!
      "Что ненадежней, чем слова
      Творца, - шептал я, - слушай, Ева:
      Наука хладно и без гнева
      Докажет лживость божества!
      О, просто хитрость такова
      Плодов сего не ешьте древа,
      Но ведь о них мечтает чрево!
      Ты лишь представь, помысли, дева,
      Хотя бы надкуси сперва,
      Не в сочности ли вечность, Ева?"
      Она мою впивала речь,
      Внимала, затая дыханье;
      Одно лишь ангелов порханье
      Могло порой ее отвлечь;
      Что проще: средь ветвей залечь,
      Шептать о сладости грядущей:
      Коварство - беспощадный меч,
      А я - всего лишь голос в пуще;
      Бесхитростность мою ценя,
      Так Ева слушала меня!
      "Душа, - твердил я, - улови
      В запретной глубине артерий
      Извилистый восторг любви,
      Что мной похищен в высшей сфере!
      О сласть Небес! - скажу о ней,
      Что меда оная нежней,
      Прельстительней и благовонней...
      Прими сей плод... Подъемли пясть,
      Сорви, коль сам не хочет пасть
      Он в глубину твоих ладоней!"
      Как просто выдаст немота
      Того, кто слишком щепетилен!
      Запрет начальный обескрылен,
      Он зову сласти - не чета:
      - Шипите, чудные уста!
      Позыв алчбы - уже всесилен;
      Во мне, как бы внутри хлыста,
      Он тек по мускулам извилин
      От изумруда, вдоль хребта,
      До беспощадного хвоста!
      Нескорый сдвиг, но неизбежный!
      План - гениален! О, шаги
      К Познанью, что трудны для нежной,
      Робеющей, босой ноги.
      Тенями золото колышет,
      Вздыхает мрамор, амброй дышит,
      Порыв назначенный возник!..
      Она колеблется, как ваза:
      В ней созревает в этот миг
      Предвосхищение экстаза!
      Не представляешь ты нимало,
      Какая сладость впереди!
      У Древа Смерти ты внимала,
      И возрастал в моей груди
      Восторг высокого накала!
      Приди, не приходя! Приди
      На зов шиповного стрекала!
      Танцуй же, тело! Услади
      Себя, испей глоток от кубка:
      Алчбы - довольно для поступка!
      Слежу за Евой, не дыша
      О, страсть, в бесплодности слепая!
      О, сколь нагая хороша,
      Запрет верховный преступая!
      Познанья Древа - плоть живая
      Сама собой впадает в дрожь,
      Добро и зло передавая,
      Пусть ты, земля, свое всосешь,
      О прочем - нет моей заботы,
      Пусть рвется в горние высоты!
      Ты, Древо, Древо всех древес,
      Сколь паветья твои высоки!
      От мраморов холодных соки
      Взнести ты можешь, Тень Небес;
      Весь ком спрессованных потемок
      Ветвей, листвы, - который ломок,
      Но рвется в блещущий сапфир,
      Чтоб там его касались хрупко
      Несущий лепестки зефир
      Иль долгожданная голубка;
      Ты, Ствол, поешь, и пьешь тайком
      От влаги, в толще недр невидной,
      И золот, и неизреком,
      И яростно любим ехидной,
      Что Еве подала совет,
      Ты тянешься в небесный свет,
      И в этом - цель твоя благая,
      Ты рвешься кроной в облака,
      Но ни одна твоя рука
      Не дрогнет, в бездну повергая,
      Ты можешь, мерой выбрав рост,
      О бесконечности не мыслить,
      И от могил до птичьих гнезд
      Одни плоды Познанья числить,
      Но этот старый шахматист
      Отлично знает: ты ветвист,
      Дремать во злате листьев - сладко,
      Он смотрит, не щадя трудов:
      Он дожидается плодов
      Отчаянья и беспорядка!
      Я - змей великий, я пою,
      Шиплю в листве, в небесной сини
      Победу праздную мою,
      Триумф печали и гордыни
      Вот - пища людям навсегда,
      Ошметья горького плода,
      Убоги, перезрело-желты...
      - Змей, сколь пуста алчба твоя!
      До ранга Бытия низвел ты
      Могущество Небытия!
      КЛАДБИЩЕ У МОРЯ
      "Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму,
      ступени по стопе, помни, в какой мы доле.
      Не пытай бессмертия, милая душа
      обопри на себя лишь посильное".
      Пиндар, III Пифийская песнь, 59 - 63.
      (Перевод М. Л. Гаспарова).
      Спокойный кров среди гробниц и пиний,
      Где ходят голуби, где трепет синий;
      Здесь мудрый Полдень копит пламена,
      Тебя, о море, вновь и вновь слагая!
      Внимать покой богов - сколь дорогая
      За долгость мысли плата мне дана!
      Как тонок труд молниевидных вспышек,
      Сжигающих алмазных искр излишек,
      Какая тишь на пенах зачата!
      Возляжет солнце над пучиной водной
      Твореньем чистым истины исходной
      Мерцает Время, явствует Мечта.
      Минервин храм, сокровище, отрада,
      Спокойства обозримая громада,
      Надменный Зрак, и огнен, и суров,
      Завесы чьи над толщей сна владычат!
      Мое молчанье!.. Златочерепитчат
      В душе воздвигнутый, Великий Кров.
      Над Времени обзорною вершиной
      Стою, вместив ее во вздох единый,
      Во взор морской - вбираю небосвод;
      О круг богов, мой высший дар приемли
      Бестрепетные искры, что на земли
      Верховное пренебреженье шлет.
      Как для плода нет радости безбрежней,
      Чем в сладость обратить свой облик прежний
      Вот он вошел в уста, и вот исчез,
      Так я вдыхаю дым, которым буду;
      Душе сгоревшей внятен отовсюду
      Прибой, представший пением Небес.
      О Небо, вот я пред тобою ныне!
      От праздности могучей, от гордыни
      Себя отъемлю и передаю
      Пространствам озаренным и открытым;
      Скользящей хрупко по могильным плитам
      Я приучаюсь видеть тень свою.
      Душа, пред факелами равноденства
      Предстань сиянью мудрого блаженства,
      Оружью света ныне дай ответ,
      Стань первой вновь, стань изначально чистой,
      Узри себя!.. Но перед мраком выстой,
      С которым власть над миром делит свет.
      Лишь для меня, и лишь во мне едином,
      Под сердцем, в роднике стиха глубинном,
      Меж пустотой и чистым бытием,
      Величье, знаю, эхом отзовется,
      Чтоб горький сумрак гулкого колодца
      Звенеть остался в будущем моем.
      Ты знаешь ли, лжеузник сонной пущи,
      Залив, решетки скудные грызущий
      Слепящих тайн моих закрытых глаз
      Чью плоть ничтожишь утлым приговором,
      К земле костистой гнешь чело, в котором
      О мертвых просверк мысли не угас.
      Утешен я священным сим отрезком
      Земли, что напоен бесплотным блеском,
      Где светочей господствует волшба,
      Здесь все одето в камень, злато, хвою,
      Здесь мрамор тенью шевелит живою,
      И море стережет мои гроба.
      Ты, псица полыхающего солнца,
      Гони отсюда идолопоклонца,
      Когда, блюдя пастушеский урок,
      Пасу моих могил спокойных стадо
      Здесь робким голубям бывать не надо,
      И любопытство ангелов не впрок.
      Здесь будущему празднствовать так просто
      Изглодана цикадами короста.
      Здесь мир жарою пожран и угрюм,
      Как вышедший из пламенного горна:
      Небытием пьяна, здесь жизнь просторна,
      И горечь сладостна, и ясен ум.
      Спят мертвецы, - к их тайне благосклонно
      Земли от зноя высохшее лоно;
      Недвижен Полдень и самозабвен
      Там, наверху, в пленительном безделье...
      Чело, и совершенное очелье,
      Я - смысл твоих глубинных перемен.
      Лишь я служу тебе противоречьем,
      Раскаяньем и страхом человечьим
      Алмаза твоего изъян живой,
      Но, мрамором придавленный в дремоте,
      В корнях дерев народ, лишенный плоти,
      Уже неспешно сделал выбор свой.
      Расплавленный отсутствием всецелым,
      Стал красной глиной облик, бывший белым,
      Отъятой жизни дар - цветком возрос!
      Где все, что было некогда привычным,
      Единственным, неповторимо личным?
      В глазах - личинки ныне вместо слез.
      Стон девушки, заласканной в щекотке,
      Уста, и миг стыдливости короткий,
      Трепещет грудь в пленительном жару,
      Кровь на губах, измученных защитой,
      Последний дар, еще ладонью скрытый
      Все станет прах, и вновь пойдет в игру.
      Ужель, душа, ты тянешься к покою,
      Ко сну, который ни волной морскою,
      Ни золотом обманно не цветет?
      В пар обратясь, возобновишь ли пенье?
      Нет! Все течет! Святое нетерпенье
      Иссякло, - бытие полно пустот.
      Скелет-бессмертье, черный с позолотой,
      Ты манишь в смерть с отеческой заботой,
      Ты лавры на чело не зря снискал
      Благочестива хитрость, ложь прелестна!
      Но истина конечная известна
      Смеющегося черепа оскал.
      Вы, пращуры, вы ныне персть земная,
      Что спит, стопы идущих препиная,
      Под них главы пустые подложив,
      Червь подлинный вам угрожать не может,
      Он ничего под плитами не гложет,
      Он лишь во мне, он только жизнью жив!
      Любовью ли, иным огнем сугубым
      Снедаем он, разящий тайным зубом
      Как ни зови его, итог един:
      Он видит, алчет, мыслит, - год за годом
      Он числит плоть мою своим феодом,
      Он ведает - кто раб, кто господин.
      Зенон Элейский, о Зенон жестокий!
      Меня ли ты в назначенные сроки
      Стрелою нелетящей поразил?
      Рожденный звуком, я простерт во прахе.
      Ах! солнце... Жуткой тенью черепахи
      Душе недвижный кажется Ахилл.
      Нет, нет! Воспрять - и выжить в эрах новых!
      Довольно, плоть, тебе дремать в оковах!
      Вливайтесь прямо в грудь мою, ветра!
      Мне душу и верни, и распечатай,
      О море!.. О прибой солоноватый,
      С тобою слиться мне пришла пора!
      Да! Ты, о море, - бред, лишенный меры,
      Хитон дырявый на спине пантеры,
      Весь в идолах солнцеподобных звезд,
      Мятеж, молчаньем налитой до края,
      Сверхгидра, что пьянеет, пожирая
      Свой собственный, свой ярко-синий хвост.
      Крепчает ветер!.. Значит - жить сначала!
      Страницы книги плещут одичало,
      Дробится вал средь каменных бугров,
      Листы, летите! Воздух, стань просторней!
      Раздернись, влага! Весело раздерни
      Спокойный кров - кормушку кливеров!
      ПАЛЬМА
      Ангел, в милости сторожкой
      Мне к столу твоя рука
      Подает поднос с лепешкой,
      Чашу с гладью молока;
      Мне мигает ангел, с верой,
      Что воздастся полной мерой
      За небыстрые труды:
      - Все тревоги да отлягут,
      Постигай величье тягот
      Пальмы, зиждущей плоды!
      Крона клонится под грузом,
      Совершенству дан прирост;
      Для ствола - подобен узам
      Наливающийся грозд.
      Посмотри, - подъемля иго,
      Отделяет миг от мига
      Непоспешная струна;
      Проясняется во благо,
      Сколь сильна земная тяга,
      Сколь весома вышина.
      Свой закон установила,
      Указуя тенью час,
      Будто новая сивилла,
      Погруженная в экстаз.
      Тайнозначья не постичь нам:
      На клочке земли привычном
      Длиться путь ее готов:
      Сколь нежна, сколь благородна!
      Лишь божественным угодна
      Прикасаниям перстов!
      Золотой, благоуханный,
      Слышен бормот в блеске дня;
      Отлетает на барханы
      Шелковистая броня,
      И скользит, не умирая,
      По ветрам родного края
      Песнь, рожденная в песке,
      Для самой себя пророчит,
      И поверить в чудо хочет,
      Горько сетуя в тоске.
      Меж песка и небосвода,
      Ей, неведомой себе,
      Дни дают прибыток меда,
      Предначертанный в судьбе.
      Ход времен ее не ранит,
      И она просить не станет
      Не спеши, повремени,
      Но, серьезней и суровей,
      Погружает в сок любовей
      Ускользающие дни.
      Бесполезны слезы, просьбы:
      Как доселе, так и впредь
      Никому не удалось бы
      Приказать плодам созреть:
      Древо, ты не виновато
      Копишь силу, копишь злато,
      Знаешь верные пути:
      Разрыхляй корнями земли,
      Сок из глубины подъемли
      И плоды отяготи!
      Эти дни бесплодны внешне,
      Но для алчущих корней
      Тьма чем гуще и кромешней.
      Тем обильней влага в ней;
      Волоскам тончайшим - недра
      Уделить готовы щедро
      Токи драгоценных вод:
      Возносись из почвы к небу
      Все, что в прок и на потребу
      Созреванию высот!
      Непоспешен, непоспешен,
      Непоспешен каждый шаг:
      Строго выверен и взвешен
      Срок отдачи зрелых благ;
      Встанет в строй последний атом,
      Птицей, бризом ли крылатым
      Возвестится должный час,
      И к стволу сойдутся жены,
      И прольется дождь из кроны,
      На колени бросив нас!
      Пусть взрастет восторг народа,
      Пальма!.. Вот, полуслепа,
      Над дарами небосвода
      Гнется алчная толпа.
      Ты свое свершила дело,
      Ты ничуть не оскудела,
      Дар прекрасный отреша,
      На мыслителя похожа,
      Богатеющего, множа
      Все, чем делится душа!
      ЛУИ АРАГОН (1897-1982)
      Шагал IV
      Откуда ты бредешь паломник
      Крылатый конь откуда ты
      Набит питомцами питомник
      От белизны до черноты
      В любом узнай канатоходца
      Пусть он о том не знает сам
      Привыкнуть разве что придется
      К иным чем прежде небесам
      Рискуешь тропкою канатной
      Ты век затмивший все века
      Пусть будет публике приятно
      От столь приятного прыжка
      Да живопись сплошная память
      Сюда чужие ни ногой
      Таких полотен не обрамить
      Другие марши цирк другой
      Но как чудовищно похожи
      И твой Нотр-Дам и Витебск твой
      И оттого душе дороже
      Двойной портрет любви живой
      Шагал V
      Ни верх ни низ ни тьма ни свет
      Светло хотя светила нет
      Отчасти кривизной греша
      Где синь где зелень там душа
      Часы ударят в забытье
      Гроб для него и для нее
      Гнездом багряным остров мчит
      Здесь бьется сердце век молчит
      Из ничего растет ничто
      Оркестр в огромном шапито
      А номер главный впереди
      Канатоходец упади
      Снаружи дождь и поздний час
      Кляня вести куда-то вас
      Эквилибристу не впервой
      Ведь он с ослиной головой
      Он болтовню начнет свою
      В аду не хуже чем в раю
      Один неплох другой неплох
      Что ангел мол что скоморох
      Жизнь означает воровство
      Встав на Пегаса своего
      Лицо двойная тень и свет
      Наездник цвет вот весь ответ
      Шагал VI
      Кто любит рассуждать про чудо
      Всегда рыдает без труда
      Для слуха следуют отсюда
      Расцветки горести и худа
      И слезы жиже чем вода
      Художник истинный однако
      Умеет зримым пренебречь
      Он жрец незнаемого знака
      Он зритель звезд не зрящий мрака
      Так пенье далеко не речь
      Он прячет мысли как занозы
      Как птиц что могут жить в тиши
      В музее сплошь метаморфозы
      Зевака мнит что видит розы
      А это боль живой души
      Сменилась жизнь по всем приметам
      Сменились век и человек
      Любовь и та иная цветом
      И ведь не зря опасен летом
      Средь папоротников ночлег
      Осенний день в осенней раме
      Кричит стекольщик прямо ввысь
      Я медленно бреду дворами
      Смотрю на все чего во храме
      Не взвидишь сколько ни молись
      Но в зимнем отсвете последнем
      Забыв о стаже временном
      Сад облеку покровом летним
      И угощу двадцатилетним
      Как прежде молодым вином
      Шагал VII
      Под телегой под рогожей
      Лег поспать я где петух
      И собака спали рядом
      Все бело бело как пух
      И ни с чем ни с чем не схоже
      Только спать ли в самом деле
      Шум в селе стоит с утра
      Снег куда не кинешь взглядом
      Значит кур будить пора
      Чтоб на яйцах не сидели
      Примечаю напоследок
      Чей-то черный кожушок
      Снегопадом снегопадом
      Снеговик подай урок
      Как смешней гонять наседок
      Скоморохи скоморохи
      Вашей прыти как займу
      Чтобы сесть на солнце задом
      Чтоб затеять кутерьму
      Ох веселые пройдохи
      Шагал IX
      Как хороши твои цвета
      Художник горький дух миндальный
      Любви живой любви печальной
      Ты кистью служишь неспроста
      Ты без конца рисуешь детство
      Любовь когда еще нежны
      Для сердца давний дух весны
      Неотклонимое наследство
      Тебе и с крыши слезть невмочь
      С нее на мир глядеть способней
      И рисовать точней подробней
      Прохожих и родную ночь
      Уходит время не лови
      Картины все-таки не сети
      Вновь на твоем автопортрете
      Печаль законченной любви
      Шагал XV
      Кто нарекает вещь хотя молчит
      Кто отворяет двери на ветру
      Кто притворяется что машет вслед
      Босую провожая детвору
      Скажи-ка мне Шагал зачем аккорды
      Твердят как нереально то что зримо
      Скажи-ка мне Шагал
      - неужто в красках
      Все призрачно все мнимо
      Скажи Шагал как странно выражает
      Картина все о чем молчит она
      Изображенье ли изображает
      Оно ли не цветок среди зерна
      Скажи-ка мне Шагал
      Но как же так все люди за окном
      Часы иль сердце бьет у них в груди
      Ведь ты же создал эту тишину
      Чтоб слышать
      - как отходят вдаль шаги
      Один Шагал захочет и погасит
      Закат что набежал на край небес
      И нарисует полдень и раскрасит
      Придаст и мысль и вес
      Ты властен вещь наречь
      - без всякой вещи
      Твои глаза вместят любой предмет
      И солнце на плече твоем трепещет
      И так же ярко блещет черный свет
      ЖАК БРЕЛЬ
      (1929-1978)
      ГОЛУБЬ
      К чему в запели горны,
      К чему строи солдат.
      Стоят четыре в ряд,
      Заняв перрон просторный?
      Составы столь спокойны,
      Мурлычут, как коты,
      Чтоб в них и я, и ты
      Доехали до бойни.
      Сейчас венчают славой,
      Позорят похвальбой
      Всех тех, кто прется в бой
      Заведомо неправый.
      Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло.
      Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
      Зачем весь этот раж,
      Миг умиранья детства?
      Ни шанса нет, ни средства,
      Уходит поезд наш.
      Шинелей строй кошмарный,
      Перрон, вагоны в ряд.
      За ночь одну в солдат
      Преобразились парни.
      Весь эшелон к чему
      Железный, в ржавых росах,
      Кладбище на колесах,
      Ползущее во тьму?
      Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло,
      Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
      О, план зловещий чей
      Надгробье поражений,
      Посмертье унижений,
      Заученных речей?
      К чему позор побед
      Мертворожденной славы,
      Чудовищные главы
      Из книги наших лет!
      Как яростно они
      Мир серой краской красят
      И выстрелами гасят
      Последние огни.
      Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло.
      Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
      Зачем лицо твое
      Рыданием разъято?
      Последняя утрата,
      Влеченье в забытье.
      Зачем, взмахнув рукой,
      Так горько, непреклонно
      Исчезла ты с перрона
      С надгробия левкой?
      Зачем судьба меня
      Гнетет все безнадежней
      Лишь половинкой прежней
      Любви былого дня?
      Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло.
      Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
      ИДИОТСКИЕ ГОДЫ
      Идиотские годы - это двадцать цветков,
      Это в брюхе голодном сатанинские муки,
      Это ясные мысли молодцов-новичков,
      Что отмоется сердце, если вымоешь руки.
      Пожираешь глазами, а живот подождет,
      Насмотреться важнее для сердец новичков,
      Ибо сердце покуда не томит и не жмет,
      А глаза точно поле, в них без счета цветков,
      Всюду запах люцерны ясным днем, и во мраке
      Барабан неумелый - это шалость и жалость.
      Уж как вышло, так вышло, все неважно ничуть,
      И до койки дойти бы, так немного осталось,
      И так просто бывает заснуть
      В бараке.
      Идиотские годы - это тридцать цветков,
      Это возраст, в который намечается брюхо,
      Намечается брюхо и подавленность духа,
      Сердце ноет порою, видно, возраст таков,
      И глаза тяжелеют, и немного-то надо,
      Только изредка глянешь на часы на руке,
      Потому что мужчины на тридцатом цветке
      Счет обратный заводят, это даже отрада.
      Старики умирают, забываются драки.
      Если Бог не позволил, ну так, значит, не хочет.
      Утешайся под вечер сладострастной игрой,
      Ибо женское сердце - это то, что щекочет.
      Да взгрустнется, бывает, порой,
      О военном бараке.
      Идиотские годы - шесть десятков цветков.
      Это значит, что брюхо и подвинуть-то тяжко,
      Что ни день, то отсрочка, что ни день, то поблажка.
      И неможется сердцу под железом оков,
      И глаза пересохли, в них слезы ни единой,
      И глаза осторожны: без очков ни на шаг,
      Все на свете неважно, все на свете не так,
      Отдохнуть бы, не думать: каждый путь слишком длинный,
      Все любови былые лишь болезни да враки.
      Появилось терпенье, отступили соблазны.
      На старушках морщинки: умилительный вид.
      Ну а те, что моложе, хлопотливы, развязны
      От войны же всегда защитит
      Тот, кто нынче в бараке.
      Драгоценные годы - во веки веков
      Возлежать, упокоясь под собственным брюхом,
      Не тревожась нимало ни сердцем, ни духом,
      Только руки крест-накрест и доски с боков,
      И глаза наконец-то недвижно открыты,
      Но смотреть на себя ни к чему, ни к чему.
      Видишь, вот в небесах облака позабыты,
      То на солнце посмотришь, то глянешь во тьму.
      Драгоценные годы - за адом привычным,
      Вслед за долгим кошмаром житейских сует
      Снова малым ребенком явиться на свет,
      Под землею устроясь во чреве привычном,
      Драгоценные годы - как сладко заснуть
      Здесь, в последнем бараке.
      """"""""
      ИЗ ПОЭТОВ НИДЕРЛАНДОВ
      АНТОНИС ДЕ РОВЕРЕ
      (1430 - 1482)
      О ПОТРЕБАХ СТАРОСТИ
      Добрые люди, вы, что киркой
      Землю рыхлите, трудитесь смлада,
      Нет, не скопить вам казны никакой,
      Только большая ли в этом досада?
      Хлеб ежедневный - чем не награда?
      Знаю, что нет средь вас приверед.
      Тому, кто работает, много ли надо?
      Хлеба да каши на старости лет.
      И вы, ремесленники-мастера,
      Вы о достатке радеете много,
      Тот же, кто трудится ради добра,
      Может ли быть осуждаем строго?
      С вами да будет Божья подмога!
      Однако помните, что не след
      Милости большей просить у Бога,
      Чем хлеба да каши на старости лет.
      Ты, возводящий то замок, то храм,
      Цех созидателей, люд бывалый,
      Днем потрудившись, по вечерам
      Ешь до отвала, выпей, пожалуй,
      Плоть утомленную малость побалуй
      Проку в голодном работнике нет;
      И тебе да воздастся толикой малой
      Хлеба и каши на старости лет.
      Вы, кто скитаетесь вдоль дорог,
      Бродите ради купли-продажи,
      Знаю, как жребий ваш беден, жесток,
      Не дотащивши последней поклажи,
      По могилкам у трактов лежите, как стражи,
      Только лучше - придите домой напослед:
      Да пошлет вам Господь барышей, и даже
      Хлеба и каши на старости лет.
      Слушай, точильщик, носильщик, меня;
      Все вы, работа чья поневоле
      Тяжче становится день ото дня,
      Стоит ли ждать воздаянья в юдоли?
      Ешьте и пейте с друзьями, доколе
      В радость желудку - добрый обед,
      И да вкусите (чего же боле?)
      Хлеба и каши на старости лет.
      Работники, слушайте также и вы:
      Все богачи минувшей эпохи,
      И Александр, и другие - мертвы.
      Так что утишьте горькие вздохи,
      И не горюйте, что дни ваши плохи,
      В редкость, да в радость зато мясоед:
      А кто не трудился - не взвидит и крохи
      Хлеба и каши на старости лет.
      И для себя помолился бы я
      Лишь о насущном хлебе да каше,
      Знают меня богачи и князья
      Жизнь оттого не сытней и не краше.
      Но - избежать ли назначенной чаши?
      Что ж, как обычно, закончу куплет:
      Боже, прости прегрешения наши,
      Дай хлеба да каши на старости лет.
      О ПРАЗДНИКЕ МЕЛЬНИЦ
      Добрые люди, сестры и братья,
      И счастливцы, и горемыки,
      Вы приглашаемы все, без изъятья,
      К наиверховнейшему Владыке:
      Видите жало разящей пики?
      Это за вами послан гонец!
      Скоро начнется праздник великий,
      Так что и в путь пора, наконец.
      Вместе ли, врозь ли, поодиночке,
      Следуйте в Мельничную страну!
      И - не пытайтесь просить отсрочки,
      Все - у одних законов в плену.
      Так заповедано в старину:
      Копьеносца завидишь едва-едва,
      Отныне дорогу помни одну
      Туда, где вертятся жернова.
      Мельник верховный, Владыка слепой,
      Движущий мельницы на ветру,
      Всех ожидает, единой толпой,
      У себя на празднике, на пиру.
      Каждый, свой срок проживши в миру,
      Должен достигнуть его предела,
      Придет под землю, к его двору,
      Едва с душой разлучится тело.
      Папа, и каждый его кардинал,
      Как непременные визитеры,
      На мельничный ожидаются бал;
      Епископы, официалы, приоры,
      Покинув монастыри и соборы,
      Без различия сана и старшинства,
      Спешите - времени нет на сборы
      Туда, где трудятся жернова.
      К празднику пусть стопы устремит
      Каждый аббат и смиренный инок,
      Августинец, лоллард и богармит;
      Также и добрых сестер-бегинок,
      Нищенок, страждущих сиротинок,
      В жизни вовек не знавших утех,
      Ждут непременно, ждут без заминок:
      Мельничный праздник - праздник для всех.
      И вы, императоры, короли,
      Владыки княжеств, баронств, поместий,
      Узнайте: должные сроки пришли,
      К празднику мельниц грядите все вместе,
      Не время теперь для ссоры, для мести,