Хонор Харрингтон (№9) - Пепел победы

Он и сам не понимал, почему в последнюю секунду выбрал «Комитет», а не «Гражданка Военный Секретарь МакКвин», но когда интуиция аж заходится в предупредительных воплях, грех к ней не прислушаться.

– Значит, Комитета.

Это не было вопросом. Гражданка Шумейт ни о чем не спрашивала, больше того, ее глаза полыхнули яростью даже сильнее, но Тейсман не дрогнул, взгляд его приобрел остроту заточенной стали. Оттенок невольного уважения отразился на лице капитана.

– Да, Комитета. Мне и гражданину комиссару Ле Пику предписано доложить о нашем прибытии лично гражданину Председателю Пьеру.

Выражение лица Шумейт слегка изменилось, к ее ненависти добавилось нечто новое.

– Гражданин Председатель Пьер мертв, – хрипло выдохнула она.

Тейсман услышал, как кто-то позади него тихо ахнул. И почувствовал, что его собственное лицо окаменело. Он не любил Пьера, более того, питал отвращение ко всему, что олицетворял собой этот человек. Но Пьер был подлинным титаном, возвышавшимся над сворой пигмеев, из так называемого Комитета общественного спасения. Он был единственной десницей, направлявшей Республику после переворота – во всяком случае с момента гибели единственной потенциальной соперницы, Корделии Рэнсом. Неужели этот стальной стержень, скреплявший собою Комитет, и впрямь перестал существовать? Он не мог умереть!

А оказалось – мог. Тейсман ощутил прилив страха. Его жизнь повисла на волоске. Она зависела от того, что перевесит: выдержка капитана Шумейт… или ее ненависть ко всем офицерам военного флота!

– Весьма сожалею, гражданка капитан, – тихо сказал он и, к собственному удивлению, понял, что не кривит душой. Хотя у него и у капитана Шумейт были совершенно различные мотивы.

– Ничуть не сомневаюсь, – ответила гражданка капитан.

Всем своим тоном она демонстрировала обратное, однако ее напряженные плечи чуть заметно расслабились.

Тейсман ощутил, как кто-то встал рядом с ним у монитора, и понял, что это Ле Пик. Должно быть, комиссар услышал сообщение Шумейт: лицо его было смертельно-бледным. Переместившись в поле зрения камеры, он обратился к гражданке капитану БГБ:

– Гражданка капитан Шумейт, я Деннис Ле Пик, народный комиссар гражданина Тейсмана. То, что вы сообщили, ужасно! Как случилось, что гражданин Председатель умер?

– Он не умер, гражданин комиссар! Не умер, а был подло убит кем-то из окопавшихся в чертовом Октагоне приспешников этой суки МакКвин!

Ненависть в глазах Шумейт полыхнула с удвоенной силой, голос снова задрожал, и Тейсман едва сдержал порыв вытереть пот со лба.

Он собрался было что-то сказать, но Ле Пик дернул его за рукав. При данных обстоятельствах было предпочтительнее, чтобы разговор вели сотрудники БГБ.

– Это ужасно, гражданка капитан! – сказал народный комиссар. – Но поскольку нас встретил патруль, я склонен предположить, что ситуация хотя бы частично находится под контролем. Можешь ли ты рассказать мне о случившемся и о положении дел на настоящий момент?

– Я не владею полной информацией, – призналась Шумейт. – Да и никто другой, по-моему, тоже ею не владеет. Очевидно одно, эта су… – Шумейт осеклась, резко втянула воздух и продолжила: – Эстер МакКвин со своими старшими офицерами планировала заговор заранее. Но почему они нанесли удар именно сейчас, непонятно. По всей вероятности, что-то спугнуло их раньше, чем план вызрел полностью, и именно это отчасти спасло ситуацию. Хотя даже так они устроили настоящий ад.

– В каком смысле?

– Они бросили в бой как минимум полдюжины штурмовых отрядов морской пехоты, причем МакКвин сумела обеспечить их тяжелой техникой и боевой броней. Охрану гражданина Председателя они смели, словно смерч. Один из этих отрядов уничтожил взвод полиции общественного порядка, три отделения личной охраны гражданина Председателя и все элементы оборонительной системы меньше чем за три минуты. Гражданин Пьер был убит в бою. Кажется, это была случайность; скорее всего, предательница МакКвин хотела захватить его в плен – возможно планируя принудить его «добровольно» уступить ей пост. Но независимо от их планов он пал в первые пять минут мятежа. В течение получаса были убиты или захвачены в плен граждане секретари Дюпре, Дауни и Фарли. Секретарь Тернер, по нашим предположениям, переметнулся к МакКвин: вероятно, они собирались организовать ядро некого «Малого Комитета», который мог бы осуществлять диктат, притворяясь демократическим органом власти.

Тейсману едва удалось сохранить невозмутимое выражение лица. Возможно, Шумейт и вправду считала Комитет общественного спасения «демократическим» органом, но сам он никогда бы не додумался охарактеризовать этим словом банду убийц.

Сейчас, однако, привлекать внимание гражданки капитана к его соображениям по этому поводу явно не следовало.

– Единственным, до кого не удалось добраться предателям, оказался гражданин Секретарь Сен-Жюст, – продолжила Шумейт. На сей раз в ее голосе послышалась нотка удовлетворения: как-никак, гибели избежал ее шеф. – Видимо, бунтовщики недооценили качество его охраны. Битва была ожесточенной, почти девяносто процентов защитников гражданина Секретаря сложили головы, но они продержались до прибытия тяжело вооруженного десантно-штурмового батальона.

– Боже мой! – тихо пробормотал Ле Пик, но тут же встряхнулся. – А флот метрополии?

– По большей части оставался в стороне, – со злостью доложила гражданка капитан. – Два супердредноута, кажется, готовы были поддержать МакКвин, но гражданин коммодор Хелфт силами эскадры БГБ уничтожил их прежде, чем они успели поднять клинья. Это, – она хищно ощерилась – поубавило у прочих ублюдков желания помогать изменникам!

«И судя по всему, – с отвращением подумал Тейсман, – этот сукин сын уничтожил несколько десятков тысяч человек без малейшей необходимости. Даже если кто-то из них и имел желание поддержать МакКвин, их уже держали под прицелом. Достаточно было приказать им немедленно заглушить импеллеры. Конечно, при неподчинении он был бы обязан открыть огонь. Но ведь было совсем не так, не правда ли, гражданка Шумейт?»

– Однако обстановка в Новом Париже оставалась сложной, – угрюмо продолжила Шумейт. – Гражданин Председатель погиб, а МакКвин сохраняла контроль над Октагоном. На ее стороне выступили пять или шесть тысяч морских пехотинцев. Она и Букато управляли оборонительной системой и, хуже того, удерживали в заложниках с полдюжины членов Комитета. Мы попытались контратаковать, но оборонительная система Октагона отбросила нас прочь. А МакКвин беспрерывно выходила в эфир, обращаясь к находившимся в системе подразделениям флота и морской пехоты: она утверждала, будто начала действовать исключительно в целях самозащиты, упреждая намерение граждан Председателя Пьера и Секретаря Сен-Жюста арестовать и расстрелять ее и ее сторонников. И некоторые начали прислушиваться к этой гнусной клевете.

– И что же произошло? – спросил гражданин Ле Пик, когда гражданка капитан снова замолчала.

– То, что и должно было произойти, – ледяным тоном отчеканила Шумейт. – Гражданин Сен-Жюст выполнил свой долг до конца. МакКвин и Букато ухитрились заполучить контроль над защитной системой, но главная мера предосторожности, предпринятая гражданином Секретарем, так и осталась для предателей тайной. Когда стало ясно, что взять Октагон штурмом в ближайшее время не удастся, а промедление увеличивает опасность присоединения к мятежникам новых подразделений флота, он нажал кнопку.

– Кнопку? – ошеломленно переспросил Ле Пик. Гражданка капитан кивнула.

– Какую кнопку? – резко выкрикнул Деннис.

– Ту, что приводила в действие укрытую в цоколе Октагона килотонную боеголовку, – бесстрастно ответила Шумейт, и желудок Тейсмана скрутился в узел. – Весь комплекс Октагона и три башни по соседству были уничтожены до основания. МакКвин вместе со всеми изменниками погибла.

– А гражданское население? – не удержался Тейсман, лишь чудом умудрившись оставить этот вопрос только вопросом.

– Очень велики, – признала Шумейт. – Мы не могли эвакуировать население, ибо это послужило бы предупреждением изменникам, а их было необходимо остановить. По последним оценкам, число погибших граждан приближается к миллиону тремстам тысячам.

Деннис Ле Пик сглотнул. Потери оказались страшнее, чем даже при подавлении мятежа Уравнителей, но те были бунтовщиками, а эти люди – больше миллиона! – погибли лишь потому, что оказались рядом с обреченным зданием. А предупредить их означало насторожить МакКвин.

– А сколько уцелело членов Комитета? – услышал он словно со стороны свой хриплый голос, и гражданка Шумейт посмотрела на него с оттенком удивления.

– Прошу прощения, сэр, но мне казалось, что я выразилась достаточно ясно. Из числа членов Комитета в живых остался лишь гражданин Секретарь – то есть теперь уже гражданин Председатель – Сен-Жюст.[16]

* * *

Спустя несколько часов суровый майор Госбезопасности конвоировал Тейсмана и Ле Пика к самому охраняемому кабинету во всем Новом Париже. Он молчал, но смотрел на Тейсмана с нескрываемой ненавистью. Как, впрочем, и вся многочисленная, вооруженная до зубов охрана прибежища нового Председателя.

«Каждый из них, – иронически подумал Тейсман, – не колеблясь оторвал бы мне голову. Вообще-то, их можно понять. Флот устроил тут настоящую бойню, а ведь они понятия не имеют, к кому примкнул бы я, будучи здесь. И на чьей стороне я сейчас».

Открыв дверь, майор отступил в сторону, смерил Тейсмана мрачным, недоверчивым взглядом и чуть заметно кивнул Ле Пику. Оба вошли в кабинет. Навстречу им из-за стола поднялся невысокий человечек.

«Забавно, – подумалось адмиралу, – меня всегда удивляло, как мала ростом Рэнсом по сравнению с ее голографическими изображениями, но и гражданин новый Председатель, оказывается, нисколько не выше ее. Возможно, чрезмерные амбиции этих людей – следствие комплекса неполноценности, вызванного малым ростом?»

– Гражданин комиссар, гражданин адмирал, – усталым голосом приветствовал вошедших заметно осунувшийся Сен-Жюст.

Что-то новое проглядывало в его лице. Точнее, выглядел он так же, как прежде: маленький безобидный человечек… с натурой кобры.

– Прошу, – указал он жестом на пару кресел. – Присаживайтесь.

– Спасибо, сэр.

По предварительной договоренности Ле Пик взял основную часть переговоров на себя. Это не должно было выглядеть излишне демонстративно – как будто он прикрывает Тейсмана, – но обоим казалось разумным избегать любого намека на конфронтацию.

Посетители заняли кресла, Сен-Жюст устроился на краешке письменного стола.

«Прекрасно, – продолжал размышлять про себя Тейсман. – Этот малый, будучи заместителем министра безопасности, продал Законодателей Пьеру, помог ему уничтожить всю прежнюю власть, более десяти лет играл при Пьере вторую скрипку… и одним махом оказался не просто Председателем Комитета, но вообще Комитетом в полном составе. Для чего ему только и потребовалось, что взорвать вместе с МакКвин всех остальных коллег. Какая жертва! Как раз в духе этого хладнокровного маленького ублюдка!»

– Мы потрясены случившимся, сэр, – начал Ле Пик. – Конечно, слухи об амбициях МакКвин до нас доходили, но мы и представить не могли, что она предпримет нечто подобное!

– По правде, я и сам этого не ожидал, – сказал Сен-Жюст, как показалось Тейсману, искренне. – Конечно, я ей не доверял. Никогда не доверял. Но мы нуждались в ее способностях, и она действительно сумела переломить ход войны. Разумеется, учитывая ее растущую популярность, я принял определенные меры предосторожности, но ни у гражданина Пьера, ни у меня не было намерений предпринимать против нее какие-либо действия на основании одних лишь туманных догадок, касающихся ее пресловутых «амбиций». И все же она обрушилась на нас как снег на голову и, сознаюсь, едва не добилась успеха. На самом деле, если бы Роб не погиб, я вовсе не уверен, что смог бы…

Он махнул рукой, и Тейсман снова испытал удивление: в словах Сен-Жюста звучала искренняя печаль. Адмирал мог представить себе шефа БГБ обладателем множества разнообразных качеств, но никак не способности к дружбе и состраданию.

– Так или иначе, – продолжил Сен-Жюст после печальной паузы, – она нанесла удар, хотя что ее к этому подтолкнуло, мы уже не узнаем. Главное, она выступила, не успев подготовиться, и только благодаря этому я не разделил судьбу Роба. А так…

Он вздохнул, и Ле Пик кивнул.

– Так или иначе, перейдем к причине нашей сегодняшней беседы. Вам известно, что МакКвин согласилась на перевод вас обоих в столицу, но едва ли вы догадываетесь, что сделала она это по моей личной просьбе. Весьма настоятельной.

Тейсман почувствовал, как его брови ползут вверх. Сен-Жюст усмехнулся.

– Не думай, гражданин адмирал, будто я сделал это оттого, что считаю тебя ярым приверженцем Нового Порядка, – без обиняков пояснил фактический диктатор Республики. – Но я не считаю тебя и новой МакКвин. Будь у тебя ее амбиции, ты был бы уже мертв. У тебя устойчивая репутация хорошего флотоводца, так и не освоившего политические игры. Не думаю, чтобы ты любил Комитет, да сейчас это и не важно. Главное, чтобы ты был верен правительству и Республике.

– Я буду верен! – заявил Тейсман.

Он тоже говорил искренне. Но только наполовину – имея в вину не «правительство», но только Республику.

– Надеюсь, гражданин адмирал, – сурово произнес Сен-Жюст. – Во-первых, потому что ты мне нужен. А во-вторых, потому что подозрение в измене будет стоить тебе жизни.

Тейсман встретился с ним взглядом и поежился.

– Можешь расценивать мои слова как угрозу, гражданин адмирал, но в этом нет ничего личного. Просто заговор МакКвин возник в военной среде, а я не могу позволить себе рисковать. Думаю, для тебя очевидно, что мне придется усилить слежку за офицерским корпусом.

– Совершенно очевидно, – согласился Тейсман и заметил в глазах Сен-Жюста искорку одобрения. – Не могу сказать, что эти меры меня радуют, к тому же они неизбежно скажутся на эффективности боевых действий, но ваши мотивы, гражданин Председатель, ясны и, несомненно, оправданны.

– Рад, что ты понимаешь это, гражданин адмирал: такое понимание дает надежду на успех совместной работы. Надеюсь также, ты поймешь и то, что я не намерен предоставлять никому из ведущих офицеров военных полномочий, хотя бы отдаленно сопоставимых с имевшимися у МакКвин. Поэтому мною принято решение оставить за собой наряду с Бюро госбезопасности и должность Военного Секретаря, и пост Председателя Комитета. Бог свидетель, я никогда не домогался этого высокого поста, хотя бы потому, что видел, чем за это приходится платить, но раз уж теперь он мой, я во что бы то ни стало доведу начатое Робом до победного конца.

На мгновение повисла пауза.

– Теперь перейдем к конкретным вопросам. Тебе следует знать, гражданин адмирал, что Октагона больше не существует, равно как и двух третей штабных офицеров. Большинство были убиты мятежниками, остальные погибли вместе с ними. К счастью, манти сейчас отступают, а операция «Багратион» добавит им скорости в нужном направлении. Наши командные структуры рассыпались, а я не собираюсь восстанавливать регулярную структуру командования, пока не буду уверен в лояльности большинства офицеров. Я говорю это не потому, что так уж уверен в твоей лояльности, но чтобы ты лучше понимал смысл происходящего.

Сен-Жюст сделал паузу и, дождавшись кивка Тейсмана, продолжил:

– Как уже было сказано, сохраняя за собой должность Военного Секретаря, я займусь формированием нового генерального штаба, костяк которого составят офицеры Госбезопасности. Я отдаю себе отчет в ограниченности их военного опыта, но это единственные люди на лояльность которых можно положиться, и именно данный фактор будет иметь решающее значение. Но я не настолько глуп, чтобы ставить Сотрудников БГБ во главе строевых подразделений. Начало войны показало, что происходит, если персонал обучают «по ходу дела». Нравится мне это или нет, но во главе подразделений останутся офицеры регулярной армии, такие, как ты. Другое дело, что полномочия народных комиссаров, существовавшие «до МакКвин», будут не только восстановлены, но и расширены. Как ты уже намекал, это не лучшим образом скажется на сугубо военной стороне дела, однако у меня нет выбора.

На этот раз дожидаться кивка он не стал.

– Из всех соединений Народного флота в настоящий момент набольшее значение для нас имеют столичные соединения, что заставляет меня вернуться мыслями к тебе и комиссару Ле Пику. Сейчас на кораблях разброд и шатание. С этим должно быть покончено в кратчайшие сроки. Не исключено, что МакКвин успела призвать на помощь своих приверженцев из внешних систем: необходимо быть готовыми встретить их во всеоружии. Короче говоря, ты должен будешь превратить флот метрополии в силу, способную спасти Республику. Задача ясна, гражданин адмирал?

– Так точно! – твердо ответил Тейсман, в кои-то веки полностью согласный с Сен-Жюстом.

– А тебе она по силам? – не успокаивался Председатель.

– Так точно! – спокойно повторил Тейсман. – Думаю… нет, уверен, что смогу превратить столичный флот в оплот Республики… разумеется, при вашей поддержке.

* * *

Когда Оскар Сен-Жюст подписал наконец последний из груды заваливших его стол документов, четверть которых составляли смертные приговоры – после неудавшегося мятежа МакКвин их подавали ему на утверждение в невероятных количествах, – солнце уже давно село. Откинувшись в кресле, он положил голову на подголовник и устало потер переносицу.

«Говорил же я Робу, что мне даром не нужна эта работенка. Так нет, она мне и досталась, и кончится тем, что я чокнусь от этой писанины».

Шутка была не слишком веселой, но это была первая его шутливая мысль с того момента, как чудовищный гриб встал на месте Октагона.

Воспоминания душили его, но, как он и говорил Тейсману и Ле Пику, выполнил свой долг и будет выполнять его впредь. Не колеблясь, ибо у него нет выбора, нет друзей, нет советников, нет ни одного человека, которому он мог бы доверить свою спину. Более того, в легитимности его власти тоже могли усомниться. Да, как единственный уцелевший член Комитета общественного спасения он мог претендовать на любые полномочия, но то, что его товарищи по высшему органу управления были уничтожены его же руками, наверняка многих навело на мысль, что Сен-Жюст уничтожил Октагон не только ради подавления мятежа МакКвин, но и расчищая себе путь к высшей, неограниченной власти. Поэтому кто-то может решить, что устранение «узурпатора» Сен-Жюста не представляет собой моральной проблемы. И главная угроза исходит от этого, будь он неладен, Народного флота. Флот организован, вооружен, многие офицеры именно себя мнят подлинными защитниками Республики. Разоблачения Амоса Парнелла, связанные с убийством Гарриса, и популярность МакКвин, вернувшей славу Республике операциями «Икар» и «Сцилла», а также разработавшей операцию «Багратион», сделали ситуацию взрывоопасной. Флот представляет собой даже худшую угрозу, чем морская пехота.

Мысли вернулись к Тейсману и Ле Пику. Он сам выбрал гражданина адмирала для этой должности, но до того, как безумный порыв толкнул МакКвин на попытку государственного переворота. Тейсман мог оказаться вполне надежным солдатом… а мог и не оказаться: в данном случае все зависело от наблюдательности и проницательности Ле Пика. Комиссар имел прекрасные характеристики и безупречный послужной список, но Сен-Жюсту остро недоставало знаний, опыта и зоркого глаза Эразма Фонтейна, погибшего во время мятежа.

Гражданин Председатель даже подумывал, не отозвать в столицу, для присмотра за Тейсманом, Элоизу Причарт, но в конечном счете решил не рисковать: в настоящее время Двенадцатый флот был едва ли не так же важен, как и столичные силы. Сен-Жюст не сомневался, что рано или поздно ему и Госбезопасности удастся покончить с исходящей от флота угрозой. Но для этого требовалась одна мелочишка: закончить войну.

Как только надобность в них отпадет, со всеми этими Турвилями, Жискарами и прочими приспешниками МакКвин можно будет рассчитаться окончательно и бесповоротно, но делать это до завершения операции «Багратион» было бы непростительной глупостью. А значит, Причарт до поры следует оставаться там, где она находится. Во всяком случае, главная опасность исходит не от флота метрополии: он под рукой, на виду, и в случае чего Ле Пик обрушит на непокорных всю мощь БГБ. Да и Тейсмана удалось усмирить…

«Нет! – тут же поправил себя Сен-Жюст, – этот человек слишком силен духом, чтобы считать его „усмиренным“. Просто он хорошо знает, где проведена запретная черта, и знает, что будет расстрелян при первой попытке преступить ее хотя бы на волос. И его слова о верности Республике заслуживают доверия, как и соображения Ле Пика об отсутствии у него политических амбиций. В конце концов, он лучший из всех, на кого я мог бы опереться при нынешних условиях».

Скривив губы в усмешке, Оскар обхватил руками колени и принялся раскачиваться в кресле.

«Почти все возможное сделано, – заключил он наконец. – Может и не идеально, но близко к тому. Тейсман под рукой, Жискар под надежным контролем Причарт, а офицеры БГБ формируют новую штабную структуру. Которая будет мне верна».

В столичной системе уже введено чрезвычайное положение, скоро этот стальной порядок распространится и на другие узловые системы. А тем временем разработанная изменницей МакКвин операция «Багратион» позволит ему завершить эту осточертевшую войну и заняться расплодившимися на флоте врагами народа.

Сен-Жюст снова ощерился. В его рукаве имелся не только этот козырь. Сразу после уничтожения Октагона он не только разослал курьеры по всем ключевым системам, подняв по тревоге расквартированные там силы БГБ, но и отдал приказ о начале операции «Хассан». Пусть вероятность успеха невелика, в случае удачи ситуация могла в корне измениться. Если ему удастся ввергнуть противника хотя бы в подобие разброда и шатания, охвативших Республику, на ходе войны это скажется весьма существенно.

Ну а в случае провала операции он все равно не потеряет никого и ничего по-настоящему важного.

Глава 37

С лужайки донесся очередной всплеск радостного смеха, и Хонор, обернувшись, увидела, как Рэйчел Мэйхью, подпрыгнув чуть ли не выше собственного росточка, сумела-таки обеими руками крепко ухватить летающую тарелочку. Нимиц с Хиппером вертелись вокруг нее, пританцовывая на самых задних лапах и растопырив руки, но даже отчаянное чириканье не помогло. Рэйчел мотнула головой, показала язык (наверное, Хипперу, подумала Хонор, хотя полной уверенности у нее не было) и с изящным поворотом назад бросила тарелочку Саманте. Подруга Нимица перехватила игрушку в воздухе сразу четырьмя лапами – передними и средними. Приземлившись, она быстро оглянулась. К ней уже устремились Артемида и Фаррагут, по пятам за взрослыми неслись Язон и Ахиллес. Котята радостно верещали – для них эта игра, безусловно, была контактным видом спорта. Саманта увернулась от Артемиды, перепрыгнула через Фаррагута и метнула диск Джанет, сестре Рэйчел, за полсекунды до того, как Язон и Ахиллес устроили маме кучу-малу.

Тарелочка неслась прямо к Джанет. Пальцы девочки уже почти коснулись диска, но тут прямо перед ней взвилось в воздух кремово-серое пятно, и Того, перехвативший тарелочку в самый последний миг, с победным кличем пустился наутек, преследуемый шестью детьми (двумя девочками и четырьмя древесными котятами) и тремя взрослыми котами. Восторженный человеческий визг и веселое кошачье чириканье. Веселый смех, и человеческий и кошачий, звенел над лужайкой. Хонор расслышала за спиной басовитый смешок одного из своих гостей.

Обернувшись, она увидела, что Бенджамин Мэйхью укоризненно качает головой.

– Это все из-за вас, знаете ли, – сказал он, кивком указав на клубок маленьких дьяволят, перекатывающийся по лужайкам Харрингтон-хауса, опустошая цветочные клумбы.

– В чем моя вина? В том, что я привезла котов?

– И в этом тоже. Но хуже всего – эти ваши летающие тарелочки, – прорычал Мэйхью. – Особенно в сочетании с девочками. Они заполонили всю планету. Теперь жизнь доброго грейсонца не будет стоить и цента, если ему вздумается прогуляться по Центральному парку Остин-сити, когда дети не заперты в школе.

– Все претензии к Нимицу. Он просто шалеет от этой игры.

– Ой ли? А кого же это я видел такого шумного, кто учил запускать эту вертушку и Рэйчел, и Джанет, и Терезу, и Хонор? По-моему, это было как раз перед тем, как вы вернулись на Мантикору. Припоминаю, это была какая-то женщина… рослая и с одной рукой. А в этом году она вернулась – ровно под Рождество – и подарила каждой из девочек собственную летающую тарелочку.

– Ума не приложу, кого вы имеете в виду, – с достоинством отозвалась Хонор. – Здесь какая-то ошибка: насколько мне помнится, на Грейсоне вообще нет высоких женщин.

– Никакой ошибки! Одну я знаю точно, и знаю, что она первейшая смутьянка и безобразница, которой не было со дня прибытия. От одного этого зрелища…

Протектор снова махнул в сторону лужайки. Две его старшие дочери с большим трудом загнали Того в угол – и все их старания привели лишь к тому, что под самым их носом Того аккуратно перепасовал тарелочку Фаррагуту.

– … многих наших консерваторов хватил бы апоплексический удар. Почему здесь нет лорда Мюллера! Став свидетелем столь наглого надругательства над святыми устоями, он бы наверняка удалился отсюда ногами вперед. Из гостей да прямиком в свежую могилу.

Гости рассмеялись.

– Бесстыжие вы люди, вам бы только хихикать, – фыркнул Бенджамин. – А вот мне как Протектору и сеньору ленного владения Мюллеров пришлось бы оплакивать его безвременную кончину. И возиться с завещанием. Вот жалость-то.

Последние слова уже мало походили на шутку, и кое-кто из гостей непроизвольно скривился. «В чем-то они правы», – подумала Хонор, посматривая через лужайку. На той стороне, в тени за легким столиком сидели жены Протектора, Элейн и Кэтрин. Старшая жена возилась с первым сыном Бенджамина, Бернардом Раулем, ставшим теперь наследником Меча вместо Майкла, брата Протектора (как говорили, к великому облегчению Майкла). Элейн читала вслух Хонор и Александре Мэйхью. Александра, будучи двадцати одного месяца отроду, спокойно лежала в колыбельке, слушая журчание маминого голоса, а вот семилетняя крестница Хонор Харрингтон явно предпочла бы не выслушивать всякие разности, а носиться по поляне вместе с бандой летающей тарелочки. Увы, излишняя прыть лишила ее этого удовольствия: на сломанную руку был наложен тугой лубок. Достижения медицины и юношеская способность к быстрому заживлению сделали переломы совсем не опасными, однако все консерваторы планеты пришли в ужас, узнав, что младшая дочь Меча сломала руку, пытаясь залезть на самое высокое дерево, какое нашлось в саду Дворца Протектора.

«Вот еще одно происшествие, которое запросто можно приписать моему дурному влиянию», – сухо подумала леди Харрингтон, вспоминая, как Мюллер, ни разу не высказавшись напрямик, исподволь пытался навести общество именно на эту мысль. Слегка нахмурившись, Хонор обернулась к Бенджамину: ее не покидало ощущение, будто с именем Мюллера в сознании Протектора связано нечто куда более мрачное и серьезное, чем обычное упрямство замшелого ретрограда. Но обсуждать эту тему, во всяком случае с ней, Бенджамин не желал. Почему – оставалось лишь гадать.

– Может, мы все тут и бесстыжие язычники, сэр, – сказала контр-адмирал Грейсонского космического флота Харриет Бенсон-Десуи, – но узнали планету достаточно хорошо, чтобы понимать: Мюллер не вправе говорить за весь народ.

Собравшиеся на террасе дружно закивали.

– Ни за весь, ни даже за большинство, – согласился Бенджамин. – Но, судя по результатам опросов, сторонников у него немало.

– Если ваша светлость позволит высказаться «неверному», я не стал бы придавать этим опросам столь уж большое значение, – вступил вице-адмирал Альфредо Ю, бывший хевенит, затем первый флаг-капитан Хонор Харрингтон, а ныне первый заместитель командующего гвардейским флотом Протектора. А фактически командующим, ибо формально эту должность занимала все та же леди Харрингтон, обремененная различными обязанностями сразу в двух мирах. Кроме того, должность эта оказалась важнее, чем предполагалось поначалу, ибо, кроме кораблей Елисейского флота Бенджамин и Уэсли Мэтьюс вознамерились передать Ю еще и эскадру супердредноутов: три уже проходили ходовые испытания, а два вот-вот должны были сойти со стапелей. Кроме того, верфи Звездного Королевства уже заканчивали подготовку на заказ для пополнения гвардии двух носителей ЛАК.

– Не знаю, Альфредо, – вздохнула коммодор Синтия Гонсальвес. – По всему выходит, что оппозиция серьезно настроена увеличить свое представительство в нижней палате. В новостях прошлой недели говорилось о двенадцати местах.

– Теперь толкуют уже о четырнадцати, – поправил капитан Уорнер Кэслет. – Но мне эти данные кажутся преувеличенными. Вся информация идет через недельные опросы Кантора, а его контора, как бы они там ни отбрехивались, куплена Мюллером с потрохами. Даже если они используют достоверные данные, их прогнозы по поводу успеха оппозиции как-то чересчур оптимистичны.

– И совершенно не сходятся с реальными цифрами, – фыркнула Сьюзен Филипс. – По-моему, кто-то хорошо платит за то, чтобы их циферки все время держались на нужном уровне. Но избирателей обрабатывают по полной программе. Не могу только сообразить, чего именно они добиваются: то ли воодушевить своих сторонников, то ли добиться разочарования противников – убедить наших вовсе не ходить на участки, чтобы отнять голоса у правительства.

– Кажется, вы, ребята, – задумчиво заметил Бенджамин, – чересчур пристально интересуетесь здешней внутренней политикой.

– Ваша светлость, – пожал плечами Ю, – многие из нас своими глазами видели, как в наших родных мирах правительства рушились или, наоборот, возносились к вершинам власти лишь потому, что лидеры долистов и Законодатели располагали прекрасно управляемой «избирательной машиной», поставлявшей им «честно отданные» голоса. Наш живой интерес к политическому процессу вполне понятен. Те, кто однажды уже потерял родину, решительно не хотят повторения этого опыта. Ну а уроженцы Народной Республики, испытавшие все прелести диктата власти на своей шкуре, готовы защищать подлинную свободу слова и свободные выборы, как никто другой.