 |
|
Популярные авторы:: БСЭ :: Joyce James :: Раззаков Федор :: Толстой Лев Николаевич :: Желязны Роджер :: Станюкович Константин Михайлович :: Азимов Айзек :: Чехов Антон Павлович :: Грин Александр :: Лавкрафт Говард Филлипс Популярные книги:: The Boarding House :: Бурый волк :: Подземная Москва :: Нет разбойников в лесу :: Суперсыщик Калле Блумквист :: Справочник по реестру Windows XP :: Вторая книга Паралипоменон :: 10 лекций о Каббале :: Пошехонская старина :: Тварь в лунном свете |
Серебряный век. Паралипоменон - Хризалида. СтихотворенияModernLib.Net / Биографии и мемуары / Варвара Малахиева-Мирович / Хризалида. Стихотворения - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Знак моей беспечной нищеты, У кладбища на рассветных росах Примешь ты. Небосклон предутренней звездою Озарит любви твоей печаль, Но уже синеет за рекою Новой жизни даль. И венец зари жемчужно-алой Над тобой всё шире, всё ясней, Мир душе моей усталой, Дальний светлый путь – твоей. 1913 Крюково «И снилось мне, что надо мною…» И снилось мне, что надо мною Господних сил архистратиг Небесной молнии стрелою Пронзил врага у ног моих. Бессильно тяжко задыхалось Во прахе мировое зло, И что-то в сердце загоралось, И было сердцу тяжело. Врага ли падшего жалело Оно сквозь тонкий шорох сна, Иль биться с ним само хотело, Иль выпить чашу зла до дна… Ужасен был средь темной ночи Архистратига яркий лик, И молнии метали очи, И тьму пронзил победный крик. [1913] «Кипят мои наговорные травы…» Кипят мои наговорные травы[30]. Обступает несметная рать. Сумрачно-сладкой отравой Наступает мой час колдовать. Что вам до меня, легионы, Живущие в грозных провалах небес, Вашей власти тяжка мне корона, Мне не нужно ваших чудес. Я неведомый миру странник По окраинам дальним земли. Я бреду, как нищий изгнанник, От соблазнов мира вдали. Но ткете вы паутину свершений Из огня моего бытия. И я слышу вздохи рождений, Которых причиною – я. И вижу простертые руки, И в них призраки ваших даров, И свидания, и разлуки, И обманы желаний и снов. Скройтесь, бездомные силы, Развейтесь в дыму мирового огня, Я вас не звала, я вас отпустила, Крестом осеня. 1913 Москва «Смотрит месяц к нам в окошко…» Танечке Лурье Той дорожкой сны проходят — Серый, белый, голубой. И шарманочку заводят Над кудрявой головой. 1913 Москва «Мне снится часто колыбель пустая…» Мне снится часто колыбель пустая[32]. Я знаю – в ней дитя мое спало. Но где оно – во сне напрасно вспоминаю. Быть может, отнято, быть может, умерло. Во сне я помню глаз его сиянье И нежный пух младенческих кудрей. И звездный свет, и Божьих уст дыханье В бездонном сумраке сомнений и страстей. Но кто-то очи властно мне смежает, И я уснуть должна. О, эти сны во сне! Кем отнято дитя – могильный сон мешает, Могильный сон мешает вспомнить мне. 1913 Москва «Когда в полночный час младенца Самуила…» Когда в полночный час младенца Самуила[33] Воззвал Твой глас, Его душа во тьме глаза открыла, И умерла, и к жизни родилась. 1913 Москва УПАВШЕЙ СОСНЕ[34] Триста лет стояла она И сегодня упала. Конец и бурям, и покою, Звездам, и солнцу, и луне, И трепету растущей хвои, И вздохам в зимней тишине. Но гордость стройного свершенья В бездумном теле разлита, И дышит силой пораженье, И в смерти дышит красота. 1913 Финляндия «Ловлю потаенные знаки…» Ловлю потаенные знаки[35] В склоненьи дорожных берез, В тоскующем взоре собаки И в радуге собственных слез. Недаром заря, пламенея, На озеро кровь пролила. Недаром лесная аллея Была так безумно светла. Упали две тонкие хвои, Упали, скрестились на пне… Крещение ждет нас с тобою, Крещенье в слезах и в огне. 1913 Уси Кирка «Паруса утопают крылатые…» Паруса утопают крылатые[36] В лиловой полуденной мгле. Бездумным покоем объятое, Сердце радо жить на земле. С безбрежностью моря тающей Сливается синяя твердь. Но в этом же круге сияющем Слепота, безумие, смерть. 1913 Гунгебург «О, печальные спины покинутых людей…» О, печальные спины покинутых людей, Их неверный, связанный шаг, И развязанность с ними всех вещей, И решимость не жить в их очах. Улица пред ними слишком длинна, Подъезды молчат томительно-глухо. Бездонна, как смерть, тишина Отверженье познавшего духа. 1913 Гунгебург «На песках бесплодных у моря…» На песках бесплодных у моря Жизнь творит чудеса. В напоенном солнцем просторе Молочайные зреют леса. Бурый колос, испытанный бурей, Выше леса возносит крыло. В безграничное царство лазури Все метелки его унесло. А под ним тонконогие дива, Два жемчужно-седых паука, Пробегают воздушно-пугливо Через мост золотой стебелька. На холме колокольчик лиловый, Несмолкаемый трепетный звон. Это месса полудня морского, Это моря полуденный сон. 1913 Гунгебург «Велико избрание быть красивым…» Велико избрание быть красивым. Но больше – быть прекрасным. Глубоко познание быть счастливым, Но глубже – быть несчастным. Царствен удел вкусившего Миг достиженья торжественный, Знамя победы раскрывшего. Но удел пораженья – божественный. 1913 Гунгебург «Мы утонули в свете первозданном…» Тане Лурье Мы утонули в свете первозданном[37]. Усыновил божественный покой В одном сиянии слиянном Мой дух и твой. Сыновна ль мне душа твоя родная, Сестра ль она предвечная моя, Иль связывает нас любовь иная, В иных пределах бытия — Доверься мигу. Свято и блаженно Сужденное причастие вкуси И этот мир, и этот свет нетленный Во тьме земной не погаси. 27 июня 1913 Удриас «Сомкнулись воды надо мною…» Сомкнулись воды надо мною. Далеко убегает круг. Следит ли за его чертою Иль к берегам спешит мой друг? Какою чистотой хрустальной Всё дышит в царстве водяном! Как в свежести первоначальной Всё чудно, зелено кругом! В безумно-быстром сочетаньи Промчались изжитые дни. О, как пленительно сознанье, Что не воротятся они. Стихии властной поцелуи Всё неотступней, всё грозней. «Люблю тебя, одну люблю я», — Обманный голос шепчет в ней. 1913 Воронеж СТРАСТЬ[38] Отовсюду веют, реют крылья, Тьмы и тысячи незримых сил. Что решенья воли, что усилья? Да свершится всё, что рок судил. Из глуби времен воспоминанья Жгучий вихрь несет. Земля моя! Раскаленные немые содрогания Сил твоих в истоках бытия. Но несет, несет нас хор незримый Выше солнца и планет. Слышишь пенье «иже херувимы», Видишь свет, неизреченный свет? [1913] Москва, «Ницца» «Всё триедино во Вселенной…» Всё триедино во Вселенной[39], Как триедин ее Господь Как Бог, рождающий нетленно, Как Сын распятый, погребенный, Как Дух, животворящий плоть. За чудом каждого явленья Тройное скрыто единство: Его предвечное рожденье, Его распятье, погребенье И воскресенья торжество. 1913 Москва «Кораблик белый…» А.В. Романовой К пристаням дальним Спешат корабли. Кораблик печальный Стоит на мели. Но скоро, скоро Вихрь налетит, В открытое море Его умчит. Кораблик милый, Пусть даст тебе Бог Новые силы Для новых тревог, Для странствий дальних Безвестных путей И для печальных Новых мелей. 1913 Варшава ВЕЧЕРНИЙ БЛАГОВЕСТ Первый колокол – во имя Господне. Медом и елеем напоил он закат. Второй – за тех, что в преисподней В неугасимой смоле кипят. Третий колокол тем, что отдали За грех мира душу и плоть, Обагрились их кровью медвяные дали. Прими их жертву, Господь! 1913 Варшава «Тихой благовест с морей былого…» Тихой благовест с морей былого Недоснившийся приносит сон. Сердце плачет, сердце просит снова Услыхать навек замолкший звон. Все цветы, не знавшие расцвета, Все надежды, спящие в гробах, Все укоры песни недопетой И сердца, что ныне стали прах, Тихий благовест по морю слез приносит С недостижно дальних берегов. Сердце плачет и в безумьи просит Прежних мук, невозвратимых снов. 1913 Варшава «Милый друг, мне жизнь не полюбить…» Милый друг, мне жизнь не полюбить[41], Но люблю я жизни отраженье. И мила мне золотая нить Меж земным и неземным свершеньем. И дворец, что в зеркале пруда Опрокинул ясные колонны, Пусть не будет нашим никогда, Тяжесть царской знаем мы короны. На престол тобой возведена, Я тебя венцом моим венчаю. Милый друг, земная жизнь темна, Но светла над нею жизнь иная. Убаюкай зыбь души моей, Тайну неба пусть она лелеет, Пусть святая нить любви твоей Между мной и небом не слабеет. 1913 Варшава, Лазенки «Как вожделенна страна познания…» Как вожделенна страна познания[42], Как многозвездно она светла, Ее сокровищам нет названия, Ее обителям нет числа. Как беспощадна страна познания, Ее пути – огонь и кровь, Ее закон – самосжигание, И дышит смертью в ней любовь. И как чудотворна страна познания, В ней прах и пепел встает живым И улетает, как ветра дыхание, Что звали мы жизнью и сердцем своим. 1913 Варшава «Запушил мое окошко…» Рыжий кот, глаза сощеля, Тянет песню у огня. Улеглись мои метели. Тихо в сердце у меня. Золотой глазок лампады Зеленеет сквозь стекло. Ничего мне здесь не надо, Мир всему, что отошло. 1913 Яхонтово «Всё бред и сон. Душа сломалась…» Всё бред и сон. Душа сломалась И тяжко мечется во сне. И это было иль казалось, Что сердце в саван облекалось, Что эшафот воздвигнут мне? И это не было иль было, Что властно руку палача Твоя рука остановила, И тьма, бледнея, отступила, И жизни вспыхнула свеча. И снова бури задувают Дыханье робкое свечи, Где сон, где явь – душа не знает, Душа во тьме не различает, Где Ты, где Бог, где палачи. [1913] «Тяжела работа Господня…» Тяжела работа Господня, И молот Его тяжел. Но день, где грозное имя «сегодня», Милостью Божьей прошел. Если мы его пережили, Нам жизнь еще суждена, Но, помни, о, друг, мы еще не испили Гефсиманской чаши до дна. 1913 «Ты дал нам белые одежды…» Ты дал нам белые одежды, Крестил водою и огнем, Твои нетленные надежды На сердце выжжены моем. Зачем же взор склоняет долу Моя причастница-душа И у Господнего престола Безмолвно никнет, чуть дыша? О, Боже, в день преображенья Ты дал узреть ей горний свет, Но в мире дольнего свершенья Ей части нет. 1913 «Чужой души таинственный порыв…» Полоски бледные зари Как след недавнего недуга И знак, что мы с тобой внутри Неразмыкаемого круга. Чужой души таинственный порыв[44], Священный страх у храма запертого. Ее младенчески молитвенный призыв И первой нежностью обвеянное слово. Зачем так больно мне? Какой безумный круг Неразмыкаемых погибших упований Душа испуганно почувствовала вдруг, На зов чужой души ответствуя молчаньем. Как поле мертвое во сне Езекииля, Былое ожило в стенаньях и тоске, И оттого рука моя забыла Ответить «нет» его пылающей руке. 1913 «Держи неослабной рукою…» Держи крепко, что имеешь, дабы не восхитил кто венца твоего. Держи неослабной рукою[45], Высоко держи наш венец Над темною бездной морскою, Над ужасом слова «конец». Венец сохранивший – у Бога Не раб, а возлюбленный сын, На подвиг твой призванных много, Избранник один. 1913 «Каким безумием движенья…» Я в мире всё быстрее и быстрее. Иль ждут ее воспоминанья О жизни в прахе и в пыли, О темном жребии изгнания Средь чуждых ей пустынь земли? Или от них она стремится В ужасной скорости своей Туда сокрыться, где присниться Уж ничего не может ей? 1913 СЕВАСТОПОЛЬ «Слава павшим, слава убиенным» — На гробнице четкие слова Осеняет миром неизменным Кипарисов дымная листва. Известково-палевые дали Беспощадно выжженных полей И лилово-белые эмали Знойной бухты, полной кораблей, Сочетавшись в гимне отдаленном, Панихиду вечную поют: «Слава павшим, слава побежденным». Струны сердца отклики несут. 1913 НОЧЬ[47] [перевод из Микеланджело] Мне сладко спать, но слаще умереть Во дни позора и несчастья. Не видеть, не желать, не думать, не жалеть — Какое счастье! Для этой ночи нет зари. Так не буди меня — Ах! Тише говори! [1913?] «Как зрелый плод на землю упадает…» Как зрелый плод на землю упадает[48], Огонь небес преобразив в зерно, И гибелью паденья не считает, Так умереть и мне, быть может, суждено. Уже огонь последнего свершенья Коснулся моего склоненного стебля, И жаждет дух освобожденья, И кличет сердце мать-земля. 1914 «В полярный круг заключена…» В полярный круг заключена[49] Душа, отпавшая от Бога. Средь ледяных пустынь она, И в Ночь, и в Смерть ее дорога. Но кто посмеет ей сказать, Что круг полярный не от Бога? Быть может, гибель – благодать, И Ночь и Смерть – ее дорога. 1914 Воронеж «О, каким несчастным и преступным…» О, каким несчастным и преступным Ты бываешь, сердце, полюбя, И само становишься подкупным, И судьба спешит предать тебя. Но ясна в покое величавом, Как луна над вьюгою степей, Ты, чей свет – безумия отрава, Ты, любовь, владычица скорбей. И, когда развеяв все надежды, Сердце в белом саване умрет, Ты одна мои закроешь вежды, Улыбаясь с высоты высот. 1914 Москва «Птицей залетной из края чужого…» Птицей залетной из края чужого[50] Лечу я в твоей стране. Ты зовешь меня в храм. Но храма земного Не нужно мне. Медно-багряные тучи заката Осенили мой путь багряным крылом. Помяни усопшего брата Во храме твоем. 1914 Тула «Разве сердце наше знает…» Разве сердце наше знает, Что находит, что теряет, Где его Голгофский путь? Кто его иссушит страстью, Кто оденет царской властью, Кто велит ему уснуть? Нет написанных заветов, Нет обещанных ответов, Безглагольна неба твердь. Мера жизни – лишь терпенье, Мера смерти – воскресенье, Сердца мера – только смерть. 1915 Москва «Зачем говорить об уродстве жизни…» Зачем говорить об уродстве жизни, Когда мы и сами уроды? Не братья ль нам гады, и черви, и слизни, Не наша ль стихия – стоячие воды? Так мало значат наши взлеты, Бессильные взмахи бумажных крыл Над черной зыбью и рябью болота, Где спит непробудный творения ил! Так мало значат наши дерзания, И все обеты, и все слова, Пока не угаснет в душе алкание Того, чем болотная слизь жива. 1915 Москва «Лестница моя шатается…» Лестница моя шатается. Один конец в небесах, Другой конец упирается В земную глину и прах. Земля под ней зыбучая Скользит и дрожит, А вверху за тучею Божий гром гремит. Ангелы мои хранители, Святые стрелы огня! Не достойна я вашей обители, Покиньте меня. 1915 Москва «О, как мне странно, что я живу…» О, как мне странно, что я живу[51], Что эти стены – мое жилье, И всё, что есть – всё наяву, И жизнь, и ты, и сердце мое. О, как мне чужд докучливый стук Его биений глухонемых, Его слепых горячих мук. О, как мой мир внемирно тих. И нету слов, чтоб рассказать О том, где я и что со мной, И смерть ли это иль благодать, Иль сон о жизни прожитой. [1915] Москва, Заглухино «Я знаю ужас низвержения…» Я знаю сумрак безнадежности, Всё затопившей впереди, И сталь холодной неизбежности В живой и трепетной груди. И все слова, и все сказания О том, как, жизнь утратив, жить. Предел достигнув познавания, Хочу не знать, хочу не быть. 1915 «Могильное упокоенье…» Душа не верит, что когда-то Была здесь жизнь, цвела любовь, И, лютой казнию объято, Сгорало сердце вновь и вновь. Такое мертвое, чужое В стекле вагонного окна Твое лицо глухонемое Прошло, как бред чужого сна. [1915] Москва МОНАСТЫРСКОЕ[54] I. ЧЕРНИЦЫ С колокольни нашей высокой О Пасхальной седмице звон По степям разнесется далеко, Залетит и на тихий Дон. На Дону в селенье Расстанном Выйдет Ваня с женой молодой. Помяни черничку Татьяну, Как заслышишь колокол мой. Кудрявый плотничек Гриша На припеке спит, на песке. Уснуть бы ему под вишней В моем цветнике. Строгая мати Аглая О полдне идет к[о] сну. Занавеску бы отвела я, Села бы шить к окну. Всё глядела бы, как он дышит, Как уста раскрылись во сне… Прости меня, Господи, Гриша Сегодня приснится мне. Вчера полунощное бдение Служил отец Автоном. Три года сестрица Евгения Умирает по нем. Пояса расшивает шелковые, Его матушке розы дарит, Отец Автоном хоть бы слово ей, В сторону даже глядит… Вчера на полунощном бдении, Как только врата он раскрыл, Прошла я пред ним, как видение, Со свечою, в дыму от кадил. На миг наши очи скрестилися, Сурово нахмурил он взор, Но точно ко мне возносилися Его возглашенья с тех пор. И как будто следил с опасением Он за пламенем свечки моей. Расскажу сестрице Евгении: Поплачем вместе с ней. Господи Иисусе Христе! Мать Христодула, Благословите горох голубям. – Что это, Аннушка, только я уснула, Не даешь ты покоя дверям. Словно в миру егозишь с голубями, Вот тебе горох, а вон там и порог. Промаялась целую ночь с просфорами, Без поясницы лежу, без ног. Чернобровая Аннушка рассыпает Горох на тающий снег сквозной, Голубей с берез, с колокольни сзывает, Любуется стаей цветной: Сизые, белые, рябоватые, С голубым, с кирпичным пером, Эти гладкие, те – мохнатые, А любимчик с хохолком. Клюют, воркуют, целуются; Любимчик утешней всех. Сам архиерей на них любуется. Божьей птице любовь не в грех. На дверях у них три пустые катушки[55]. Это вывеска – шьют белье. Три белошвейки-подружки Поровну делят доход за шитье. Честно записывает грамотная Даша: Пять копеек булка, восемь снетки, Три с половиною гречневая каша, Нитки, иголки, шнурки. Беленькая Даша тонко распевает Стихири хвалитные, тропари, В майские вечеры тихо вздыхает, Не может уснуть до зари. Старшая Фленушка о земном забыла, Ей бы только купчихам угодить — Кашляет всю ночь, шьет через силу, Не ленится к ранней обедне ходить. В крохотной келье тепло, приветно, Белые постели, пол как стол. В послушании годы бегут незаметно — Фленушке пятый десяток пошел. Радуйся, Невеста, Невеста Неневестная! Венчик Тебе вышьем мелким жемчугом, Уберем Владычицу – Заступницу Небесную Белыми ромашками, синим васильком. Матушка Ненила накроила розанов. Слова нет, что в розанах больше красоты, Только не пристали розы Богородице: Приснодеве к личику девичьи цветы. Хвалят Тебя ангелы-архангелы небесные! Чрево Твое – небо, Сын Твой – сам Господь. Радуйся Невеста, Невеста Неневестная, Просвети и нашу темную плоть. Всю ночь нынче соловушек[56] На калиновом кусту щебетал. На полу моей келейки месяц Серебряный плат расстилал. Синелевый куст за оградой 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11 |
|||||||||