Черный клинок

– Самое ужасное в том, что я не уверена, смогу ли вести себя по-другому.

– Обещаю оказать тебе помощь.

Она положила руку на его ладонь.

– Я знаю, Хэм, но мне нравится быть порочной. Доверять мне нельзя.

– А я и не говорил, что буду доверять.

– Да, не говорил. – Глазами она так и сверлила его. – Что бы ни случилось, обещай, что такую ошибку не сделаешь.

Хэм лишь рассмеялся, как смеется малый ребенок, напугавшийся темноты, а потом понявший, что ничего страшного в ней нет.

– Много ошибок я не делаю, – похвалился он. – А дважды одну и ту же ошибку вообще не совершаю.

– Помнится, твой папаша не раз говорил об этом.

Просмотрев меню, Хэм настоятельно порекомендовал свиные отбивные с подливкой, бабамию с зеленым горошком и свиным салом и пюре из сладкого картофеля.

– Гарантирую хорошее качество пищи, – сказал он Марион.

За обедом они болтали о всякой всячине, но, когда все было съедено и принесли великолепный крепкий кофе, бисквитное ореховое пирожное с кремом и ванильное мороженое, он спокойно взглянул на нее и сказал:

– Ну а что там насчет твоей договоренности с моим папашей?

– А, это-то? Ну ты знаешь, что твой отец прямо-таки какой-то сексуальный маньяк. Он, что называется, помешался на сексе.

– Он уже стар и чертовски переживает, что уже не такой, каким был в молодости.

– Но он все равно милашка, когда позволяет себе дать почувствовать и эту сторону своего "я", что, должна признаться, случается не часто.

– Да, по характеру отец скрытный.

– Когда мы впервые встретились, он тут же загорелся мыслью разложить меня на матрасе.

– Ну и как ты отнеслась к его ухаживаниям?

Она насупилась и сказала:

– По правде говоря, и мне захотелось побаловаться с ним. Ну а почему бы и нет? Прежде мне не доводилось трахаться со старикашками его возраста. Мне казалось, что попробовать стоит. Но я также понимала, что если пересплю с ним сразу же, то он меня быстро бросит. Не думаю, чтобы мне этого хотелось.

Хэм внимательно следил за ее лицом, наконец спросил:

– Не намереваешься ли ты убедить меня, что тебе удалось поводить отца за нос?

– Отпив глоток кофе, она сказала:

– Конечно, нет. Не думаю, что такое возможно. Но ему нравится, когда женщины выкобенвваются, вот я и строила из себя недотрогу. Игра увлекала его.

– А что потом?

– Ну а потом на первый план как-то выдвинулись деловые отношения и мы прекратили любовные игры.

– А-а...

– Что ты хочешь сказать этим "а-а"?

Хэм подцепил ложкой последний кусок пирожного, добавил сверху ванильного мороженого и отправил все это в рот.

– Знаешь ли, наиболее распространенное ошибочное мнение, которое люди выносят относительно моего отца, заключается в том, что он, как полагают, непозволительно быстро загорается какой-то идеей. – Хэм вновь запустил ложку в мороженое и облизал ее досуха. – Но ничто так не далеко от истины, как подобное мнение. Не думаю, чтобы у отца были слабые места. Это довольно резко выделяет его из общей массы. Отец терпеть не может тех людей, которые, как он говорит, словно бараны принимают его слова за чистую монету. И секс-то он использует в качестве приманки, когда ему бывает что-нибудь нужно. Как это делают многие соблазнительницы.

Он чувствовал, что слова его не нравятся Марион, но виду не подавал.

– Ты что, имеешь в виду, что он от меня хотел чего-то с самого начала? – поинтересовалась она.

Хэм согласно кивнул головой.

– А для чего же еще он нашел тебя чрезвычайно привлекательной? У меня на этот счет сомнений нет никаких. Стены его кабинета увешаны чучелами голов диких зверей в память о сафари – это занятие он тоже находит довольно привлекательным. Понимаешь, о чем я говорю?

– Трофеи...

– Вот-вот! Слово довольно точное.

Марион допила кофе, и официантка вновь наполнила чашку до краев. Хэм поблагодарил женщину, назвав ее по имени.

– Поначалу Торнберг проявлял интерес к торговле оружием нашей фирмой, – начала рассказывать Марион. – Да это и естественно, почему бы не интересоваться? На таком бизнесе можно сделать очень большие деньги, но только если ты достаточно продувная бестия и сумеешь заполучить свою долю и вовремя отвалить, прежде чем кто-то засадит тебе пулю в лоб, подложит пластиковую бомбу в арендованную автомашину и подсоединит ее запал к системе зажигания или же просто заложит тебя местным таможенникам.

Но все эти опасности Торнбергу не грозили – он просто предоставлял бы нашей фирме оборотный капитал и получал бы за это свою долю прибыли. К удовлетворению обеих сторон. На мало-помалу у меня сложилось впечатление, что торговля оружием сама по себе его мало интересует, что ему нужно нечто гораздо большее.

И вот однажды он пригласил меня на ленч и повез в свой загородный клуб, ну этот... ты знаешь...

– "Магнолиевая терраса"?

– Вот-вот, туда. Великолепное местечко. Оставляет массу впечатлений, теперь я понимаю, почему он возит туда нужных людей. Но ленч-то, в общем, был сугубо деловой. Он хотел знать, занимается ли компания "Экстант" другими видами контрабанды, помимо оружия и военного снаряжения. Я ему рассказала, что изредка мы выполняем специальные просьбы некоторых наших наиболее надежных клиентов. "Ну а что, – спросил он, – к примеру, перевозили?" "Женщин, – говорю, – медицинские препараты и оборудование, лошадей и прочее, прочее". Тут я вижу, он начинает проявлять живейший интерес.

Марион подцепила чайной ложечкой кусочек орехового пирожного и, отправив его в рот, запила глотком кофе. Потом подвинула тарелочку Хэму и удивленно смотрела, как он сгреб все пирожные в кучу, смешал вместе с мороженым и стал уплетать мешанину столовой ложкой за обе щеки. Не вытерпев, она заметила:

– Думаю, Торнберг, глядя на тебя, когда ты ешь, завидует твоему аппетиту. Эта картина лишний раз напоминает ему о возрасте.

Хэм, оторопев, даже прекратил есть:

– Вот уж никогда не думал об этом.

По-прежнему не отводя от него взгляда, она продолжала:

– Теперь, полагаю, ты будешь остерегаться есть при отце.

Он ничего не ответил на ее предостережение, но жевать перестал.

– У тебя, я вижу, типичное сыновнее желание ублажать своего отца. И все же в отцы тебе достался сам Торнберг Конрад III, а он очень редко бывает доволен тем, что делают простые смертные, а может, и вообще никогда не доволен.

– Как ты додумалась до этого? Марион наклонилась вперед, поближе к нему, и пояснила:

– А вот так. До его мерок никто не может дотянуться, пытаться бесполезно. Нет, даже хуже, чем бесполезно, – просто глупо. Я хочу сказать, к чему посвящать всю свою жизнь достижению чего-то такого, чего, заведомо знаешь, никогда не сможешь достичь? К чему стараться стать его человеком, когда можешь стать самим собой?

– Откуда ты можешь знать все это? Он ведь не твой отец!

– И слава богу, что не мой.

Хэм резко отодвинул от себя тарелку с недоеденным пирожным.

– Забавно как-то: ты рассказываешь мне, как нужно устраивать мою же жизнь, – заметил он, но озадаченным при этом не выглядел.

– Ты не знаешь, как трудно было говорить тебе все это. Извини, пожалуйста. Я считала, что должна была...

– Все, что ты должна мне, – сказал Хэм сухо, тщательно подбирая слова, – это без утайки рассказать, что вы вместе с отцом замыслили.

Некоторое время они сидели молча. Из музыкального автомата послышался голос комика М.-С. Хэммера, в баре раздался взрыв смеха. Хэм не обращал на Марион никакого внимания, будто сидел в зале не с ней, а с группой неотесанных приятелей. Она нарочито покашляла, он очнулся и опять стал смотреть на нее.

– Торнберг хотел, – продолжала Марион, – чтобы "Экстант" поставлял ему людей.

– Людей?

– Да. Безвозвратных людей.

Хэм нахмурился и переспросил:

– Что-то до меня не доходит.

– Мы привозили ему разных людей: арабов, цыган, бог знает кого! Одиноких, бездомных, одним словом, людей, которых никто никогда не хватится.

Хэм некоторое время сидел в соображал, потом спросил:

– А для чего они ему нужны?

– Он никогда не говорил этого, а я не такая уж дура, чтобы расспрашивать.

– А где он собирался пускать потом этих людей в расход?

– У меня не было возможности узнать, где их приканчивали, – оправдывалась Марион, – но пунктом назначения он назвал какую-то клинику, что-то вроде "Грин бранчес" около Арлингтона в штате Виргиния.

* * *

– Вы посылали меня разузнать, кто вас предал, – доложила Ивэн, – и я нашла предателя.

В комнате было тихо. Стоявшая в ней и пристально глядевшая на дремлющий зимний сад женщина с высоким крутым лбом даже не повернулась и не задала ни одного вопроса, которые другие непременно бы задали. Ивэн не сказала больше ничего. Она бы ничуть не удивилась, если бы узнала, что этой женщине уже известно имя предателя.

Наконец та отвлеклась от созерцания природы и обратила свой взор на Ивэн. Ее желтоватые глаза были золотистыми и дикими, как у тигра.

– Есть ли известия о твоем сыне?

– Да, Достопочтенная Мать, – ответила Ивэн. – Он сообщает, что благоденствует.

Достопочтенная Мать подошла к Ивэн и опустилась на колени напротив нее. Одета она была в золотистое кимоно с вышитыми на рукавах серебристыми цаплями и черными концентрическими кругами спереди – старинным символом общества Черного клинка.

– И он говорит, что скучает по дому?

– Нет, не говорит.

– Он сейчас далеко от дома, – напомнила Достопочтенная Мать, – и уже долго отсутствует.

Ее длинные блестящие волосы были зачесаны назад и уложены в плотный, тяжелый валик на затылке.

– Работа у него скоро заканчивается. И это хорошо, потому что в недалеком будущем он потребуется здесь. Я это чувствую.

– Нишицу, – начала было Ивэн.

– Забудь про Нишицу, – сказала Достопочтенная Мать. – Он выходит из игры. – Тут она довольно хмыкнула. – Меня забавляет, как он самонадеянно и искренне верят, будто заправляет в "Тошин Курс Косай". А почему бы ему не верить? Десятилетиями мы поддерживали эту иллюзию среди большинства членов, но наиболее посвященные – ты, твой сын и Минако – знают правду. – Она повернула и склонила голову, будто прислушиваясь в одной ей слышным звукам. – Ну расскажи мне теперь о предателе.

– История довольно интересная, – начала рассказывать Ивэн. – Я распутала след, ведущий к Шото Вакарэ.

– След был хитро запутан.

– Да, Достопочтенная Мать.

– Но распутать его все-таки удалось.

– Да, я сумела это сделать.

– Сумела, – повторила Достопочтенная Мать. – Разумеется, сумела. – На минутку она прервалась и замерла, как оса на стекле окна. – И ты полагаешь, что Вакарэ предатель?

– Да, Вакарэ нас предает, – подтвердила Ивэн.

– Ты нашла в его квартире шифровальный факсимильный аппарат.

– Да, нашла.

Достопочтенная Мать кивнула головой, будучи удовлетворена скрупулезным расследованием, проведенным Ивэн, и спросила:

– А знаешь ли ты, что это еще не доказательство предательства Вакарэ?

– Конечно, знаю, – кивнула Ивэн. – Мы знаем, откуда он получает зашифрованные факсы. Мы следим за их поступлением.

Достопочтенная Мать снова удовлетворенно кивнула головой и задала другой вопрос:

– Ну и каким же образом он предает нас?

– Как и все мужчины, он жалуется на судьбу своей гейше – ее зовут Мита, – а та передает мне все, о чем он говорит. Она мне многим обязана: я спасла ее отца от мести гангстеров, которым он задолжал большие деньги. – Глаза у Ивэн при этом сверкнули, – Теперь уж недолго ждать, когда Вакарэ приведет сюда, в храм Запретных грез, Юджи Шияна для церемонии приема в члены нашего общества. Но это всего лишь тактическая уловка. Он сказал Юджи, что замыслил отстранить нынешних руководителей общества Черного клинка. Вот ради этой цели он и привлек своего, друга Юджи.

Ивэн знала все, что рассказывали про Достопочтенную Мать, в том числе и то, о чем никто не осмеливался говорить. Ивэн родилась и воспитывалась в храме Запретных грез. Это был ее мир, а Достопочтенная Мать – единственная родительница, которую она помнит. Лицо Матери словно окаменело, и Ивэн вспомнила один из рассказов. Ходили слухи, будто она специально отрастила длинные волосы, чтобы душить ими в своей постели незадачливых любовников.

– Ты уверена, что это и есть предательство? – спросила Достопочтенная Мать. – Ведь Вакарэ мог применить эту уловку для того, чтобы ввести в заблуждение Юджи и вовлечь его в наши ряды.

– Я думала об этом, – ответила Ивэн. – Но Вакарэ по-прежнему говорит, что Юджи вступит в наши ряды, а сам в это время хранит Оракул в тайном от нас месте.

– Сомневаюсь, чтобы Юджи смог долго противостоять нашей... технике. В нашем распоряжении достаточно разных интересных новинок.

– И все же есть лучший путь, – настаивала Ивэн. – Минако никогда не говорила нам, где они прячут компьютер, но теперь я знаю где. Муж сестры Юджи, Хирото, любезно проводил меня в то место.

Достопочтенная Мать неодобрительно нахмурила брови:

– Не верю я, что там надежная охрана, если тебе удалось пройти туда вместе с ним. Если Юджи переговорит с ним...

– Это невозможно, – сказала Ивэн, доставая маленький бумажный пакетик, спрятанный под полой одежды. Достопочтенная Мать пристально посмотрела на него, и довольная улыбка промелькнула в уголках ее губ.

– Ты очень умно поступила, дорогуша, – похвалила она, прикрыв свои золотистые глаза и покачав головой, как бы в знак одобрения. Затем, резко протянув руку, цепко схватила пакетик и спрятала его под кимоно, пояснив, что он ей скоро понадобится.

Короткий зимний день заканчивался. Темнело. В тусклом свете волосы Достопочтенной Матери казались твердыми, словно черепаховая рукоять старинного меча. Открыв глаза, она изрекла:

– И на основе представленных тобою улик ты пришла к заключению, что Вакарэ – предатель.

Взволнованная Ивэн ответила:

– Не совсем так, Достопочтенная Мать. Из добытых мною улик и доказательств я сделала вывод, что кто-то еще использует Вакарэ в качестве источника информации. Нам известно, что он предал нас Конрадам, но этот его шаг доказывает лишь то, что главный предатель не он.

Достопочтенная Мать печально вздохнула и, оживившись, словно насекомое после зимней спячки, настоятельно потребовала:

– Ну-ка давай, выкладывай все.

– Я думаю, что Вы уже все знаете.

– Выкладывай! – не сдерживая себя, закричала Достопочтенная Мать с такой яростью, что даже Ивэн, прожившая рядом с ней всю свою жизнь и знающая ее характер лучше всех, кроме, разве что, Минако, вздрогнула и съежилась. Собравшись с духом, она кивнула головой и сказала:

– Оказывается, Вакарэ завербовала Минако Шиян. Она и есть главная предательница.

* * *

Вулф и Чика возвратились в катафалк, и Вулф тяжело опустился на сиденье, почти ничего не соображая.

– Что с тобой случилось? – спросила Чика. – Я вышла из ресторана, а ты куда-то исчез.

– Я увидел мотоцикл Сумы и решил вывести его, из строя.

– Но ведь Сума наверняка поджидал тебя, используя мотоцикл как приманку.

С таким доводом трудно было не согласиться.

– Так ты убил его?

– Нет, – ответил Вулф. – Он почувствовал, что ты идешь, и исчез.

Вулфу что-то послышалось в ее голосе. Но что? Озабоченность тем, что Сума благополучно скрылся? Нет, он был слишком слаб, чтобы разбираться в тонкостях интонации.

Заправившись горючим, они снова отправились в путь, держа курс на северо-восток, и через час остановились в десяти милях от Бостонского аэропорта, заехав в кустарник, растущий вдоль узенькой дороги. Чика предложила Вулфу немного поспать в гробу, но он уже достаточно належался в этой тесной коробке, поэтому они легли в машине рядышком, обняв друг друга. Вулф прикрыл глаза, но уснуть не мог. Объятия лежащей возле него Чики ассоциировались у него с объятиями змеи. Поэтому он осторожно поднялся и сел, прислонившись к борту катафалка. Вулф пристально смотрел на спящую подругу. На ум опять пришло сравнение со змеей, так как в нем с новой силой вспыхнули подозрения.

Он энергично потряс головой, как бы пытаясь прогнать наваждение. Был ли это в самом деле Сума там, у ресторанчика, или же это Чика предстала перед ним в обличье Сумы, чтобы убить его, не дав ему даже понять, кто убийца? Предположениям не было конца.

Вулф начал дрожать, как в лихорадке. Он почувствовал себя так, словно оказался в зеркальном зале, где один неверный шаг может привести к тому, что он наткнется на стену в вся шаткая конструкция обрушится на него. Никогда еще не пугался он так сильно, даже тогда, во время субботнего чрезвычайного патрулирования по улицам, когда оказался перед дулом пистолета. Зубы его стучали так громко, что ему пришлось с силой сжать челюсти, чтобы не разбудить Чику. Он боялся, что она может открыть глаза и увидеть его в таком жалком виде. Всерьез пришла на ум мысль убежать, хотя прежде ему не доводилось спасаться бегством. Но сейчас он прекрасно сознавал, что ситуация совершенно иная: он находился в самом центре неистового урагана. Что предпочесть? Глупо кого-то спрашивать, ибо он знал наверняка, что выбор может быть только один: идти вперед, только вперед – в неизвестное ему будущее.

Вытерев дрожащей рукой холодный пот со лба, он, не считаясь с голосом разума, принялся потихоньку открывать боковую дверь и уже было распахнул ее, но в следующий момент прикрыл глаза и, все еще видя перед собой образ Чики, провалился в сон, зыбкий и тревожный.

На рассвете Вулф разбудил ее, они наскоро перекусили пирожками с шоколадной начинкой, запивая их молоком, – все это Чика купила по пути в универсаме – и поехали в аэропорт.

Оставив катафалк на стоянке аэропорта для длительной парковки машин, они добрались до аэровокзала на рейсовом автобусе. Часы показывали половину седьмого утра, но солнце уже припекало.

В семь сорок они взлетели на самолете, направляющемся в аэропорт О'Хара в Чикаго. Спустя полтора часа после приземления они уже сидели в пассажирском салоне "Боинга-747", ожидающего своей очереди на выруливание на взлетную полосу. Вулф долго ломал голову, пытаясь догадаться, как это Сума ухитрился выследить их на дорогах Массачусетса и где он может быть в данное время.

Вулфа никак не отпускала нервная дрожь: все вспоминались зеленые искры в глазах Сумы, вспыхнувший пламенем Бобби Коннор, горящая Кэти, распластанный на кухонном столе комиссар Джонсон. Вспоминалась Аманда, мертвая, лежащая в луже собственной крови.

Припомнилась могучая таинственная сила, сбросившая его с крыши, ожившие виниловые трубы на грузовом складе, монстр в реке.

Сума...

Вулф отстегнул пристяжные ремни, поднялся в внимательно оглядел всех пассажиров: Сумы не видно. Удовлетворенный, он сел обратно на свое место, закрыл глаза и снова начал вспоминать. Точнее, размышлять. Мысли блуждали рассеянно, как при медленном пробуждении. Он знал, что внутри него происходят какие-то процессы, но какие и к чему они приведут, понятия не имел. Он как бы начал парить, говоря словами Белого Лука, мысленно летать, мысль его вырвалась из телесной оболочки.

У него все еще сохранялось ощущение, будто он упускает что-то важное из виденного им и слышанного. Вулф дал возможность вырваться присутствующей в нем призрачной силе. Вот она взлетела, покружилась над ним и опустилась прямо на его плечи. Он даже почувствовал, как царапают ее когти.

"Катафалк", – услышал он шепот.

Вулф открыл глаза, бессмысленно уставившись в пустоту.

Да, катафалк!

Вспомнилось, как он впервые увидел его, когда следил за Чикой. Она тогда юркнула в заднюю дверь и быстро умчалась куда-то. Возникал вопрос, на который надо было немедленно найти ответ: кто сидел за рулем катафалка?

Что касается Чики, то она здесь, рядом, а кто еще работает с ней и, что крайне важно, не наврала ли она ему? По ее поведению и из ее слов ясно одно: ей приказано привезти его в Токио.

Но ради чего?

Откроется ли перед ним новый мир, в который ввела его Чика, или же он будет действовать вслепую, руководствуясь ложными сведениями, которыми она с умыслом снабдила его? Что, если, к примеру, она и Сума работают тандемом и стремятся к единой цели? А что, если внутри "Тошин Куро Косай" нет никакого раскола? Что, если она сама вербует его в члены этой организации? Если сотрудники секретной службы " Вашингтоне знают это, то они наверняка делают все возможное и невозможное, чтобы как можно скорее высвободить его из затягивающейся петли.

Он знал также, что энергия ясновидения, которую Белый Лук носил в себе, ставит гораздо больше вопросов, чем дает ответов, и представляет собой явление более сложное, чем это только можно представить себе.

Вулф прикрыл глаза. Тот, кто сказал, что неограниченная власть развращает, прекрасно знал, о чем говорит.

Минут через двадцать взлетная полоса освободилась, огромный лайнер развернулся, легкая дымка за стеклом иллюминатора превратилась в картину художника-импрессиониста, рамка которой слегка подрагивала, так как самолет пошел на взлет. Затем они увидели убегающую внизу взлетную полосу, двигатели взревели, и они стали медленно набирать высоту в густом влажном воздухе; самолет сделал вираж – город встал позади них на дыбы и быстро исчез из виду в сизоватой дымке.

Торнберг и МинакоВьетнам – Камбоджа, 1971 год

– Боже мой, но у тебя же есть на это чутье, сынок, – сказал генерал Кросс. Его награждали так много раз, что от тяжести орденов, медалей и значков мундир на нем даже перекосился. – Старая лиса вроде меня могла бы и подсказать.

Шла осень 1971 года. Генерал Кросс любил носить многочисленные награды даже во время жестоких боев и считал себя не вправе уклоняться от участия в них, так как полагал, что такое подчеркнутое уважение к заслуженным боевым наградам вдохновляет окружающих. И самое странное заключалось в том, что, в сущности, он был прав. Я наблюдал за Вулфом, сидящим на складном парусиновом стуле. Его внешний вид, спокойствие вызывали восхищение, даже зависть. Вокруг шла война – невообразимый хаос.

Мы сидели внутри штабного домика из гофрированного металла. От горячего вьетнамского солнца он раскалился так, что внутри было как в пекле. Я видел, как с Вулфа и с трех молчаливых адъютантов генерала градом катился пот, даже сам генерал изрядно вспотел. Потом я видел, как они загружали боеприпасы в бомбардировщик "Б-52". Погрузили и напалмовые бомбы. "Эта война, наверное, никогда не кончится", – подумал я тогда.

Меня никто не представлял, и я заметил, что Вулф проявляет подозрительность по отношению к моей личности и к моей должности. Мне это понравилось.

– У тебя блестящая репутация, сынок, – сказал Вулфу генерал Кросс, хотя не похоже было, чтобы он заглядывал в досье на Вулфа, которое раскрыл один из его адъютантов. – Шесть боевых наград! Твои боевые товарищи гордятся тобой, вся страна гордится тобой. Черт побери, да и я тоже горжусь.

– Благодарю, сэр, – с чувством долга ответил Вулф.

Генерал даже не обратил внимания на его слова и продолжал:

– Военные, сынок, награждают своих героев тем, что просят их превзойти самих себя. Само собой разумеется, что это естественно, потому что только герои могут превзойти самих себя.

Генерал прищурил глаза. У него было вытянутое и мрачное лицо с крупным горбатым носом, впалыми, продубленными на ветру и солнце щеками, перерезанными сетью глубоких складок и морщин, и высоким, как у мыслителя, лбом. Из-под форменной полевой фуражки видны были седые редкие волосы.

– Проклятое времечко, – продолжал он. – Знаю, что не должен говорить тебе этого. Чтобы устоять и выиграть войну, нам нужно применять любое оружие, которым только сможем овладеть, пользоваться даже самым незначительным преимуществом, какого сумеем добиться. – Глаза у генерала теперь сузились настолько, что стали похожи на светящиеся щелки. – Ты, конечно, понимаешь, что я говорю, сынок.

– Так точно, сэр, понимаю.

Генерал удовлетворенно кивнул головой.

– Мы хотим поручить тебе, сынок, выполнить одно особое задание. Такое щепетильное, что даже КВПВ приняло решение не касаться его.

Он употребил аббревиатуру, принятую для Командования военной помощи США во Вьетнаме, а по сути, штаба американских войск, ведущих военные действия в этой стране. Кросс окинул взглядом всех, кто сидел позади Вулфа, и продолжал:

– Важность задания ты знаешь, сынок. Люди, которые присутствуют здесь, только они одни, знают, что будет проводиться такая скрытая операция в тылу врага. И только они одни понимают ее важность.

– Но поскольку я еще не осознал ее важности и поскольку высшее военное командование считает, что санкционировать ее – значит очень многим рисковать, то мне хотелось бы знать, имею ли я право выбора в этом щекотливом деле? – спросил Вулф.

– Да, конечно, у тебя есть выбор, – не выдержал я. Мэтисон нравился мне все больше и больше. Он быстро взглянул на меня, и я ощутил тяжесть его пристального взгляда. – Характер операции таков, что мы не можем задействовать большее число людей для ее выполнения.

– А вы кто такой? – спросил Вулф.

– Меня зовут Торнберг Конрад III. Считай, что это особое задание придумал и разработал я.

– Да, это так, – подтвердил в заключительном слове генерал Кросс. – Хочу напомнить тебе, сынок, что, задавая слишком много вопросов, ничего не добьешься. Полагаю, все согласны, что интересы безопасности настоятельно диктуют излагать детали операции лишь в том объеме, в котором они изложены здесь. – Он поднялся с места, поднялись и его адъютанты. – В таком случае я оставляю вас одних.

И с этими словами генерал вышел из раскаленного от солнца домика и увел за собой всех помощников.

– Итак, – сказал я, оставшись наедине с Вулфом, – должен ли я понимать это таким образом, что ты не очень-то настроен исполнять свои обязанности.

И Вулф увидел, что на него нацелен армейский офицерский кольт калибра 11,4 миллиметра.

* * *

Вьетнам. Самый разгар войны. Подобно кровожадному зверю, она захватывала своими челюстями молодых парней и выплевывала их мертвыми или искалеченными физически и духовно. В конце концов стало невыносимо терпеть существование этого жестокого и беспощадного зверя.

Спустя много лет, став уже ястребом, я, попытаюсь проанализировать, насколько глубоко я презирал войну. Каждый день мне приходилось видеть, как тонет будущее моей страны на залитых водой рисовых полях Вьетнама. Война не может быть непостижимой. Подобные слова можно прочесть в любой сколько-нибудь стоящей книге по истории. И все же эту войну понять никак нельзя. Там творилась такая чертовщина, что, хотя многие и поддерживают ее, найти в ней какой-нибудь смысл очень трудно.

Почти то же самое происходило и в Камбодже. По правде говоря, в своей самонадеянности я и понятия не имел, что последует за моими скоропалительными выводами. При одной только мысли о том, что мои контакты помогут мне обвести генерала Кросса вокруг пальца, у меня в крови резко повышалось содержание адреналина. У Кросса не было выбора, и если бы был хоть какой-то смысл в моих действиях, то я почувствовал бы свою вину перед этим человеком. Вместо этого я втайне злорадствовал по поводу того, что сумел втереть генералу очки и попросить то, что мне нужно, причем получить все это без всяких расспросов.

В конце концов я оказался прав. Кросс к этому делу не имел никакого отношения.

Итак, черная-пречерная азиатская ночь. Мы в составе семи человек сели в странный на вид самолет "Мохаук" в расположении 1-й воздушно-десантной дивизии в Анкхе. Вулф занял место пилота, и мы полетели на полевой аэродром. По прибытии моя команда выгрузилась из самолета. Помимо меня в нее входили Вулф, сержант Брик из войск специального назначения – своеобразный телохранитель, которого приставил ко мне генерал Кросс, мой медицинский техник Дункан с необходимым оборудованием и приборами для походной лаборатории и трое кхмеров, выросших в том самом районе Камбоджи, куда мне надо было попасть.

Пока мы перебирались через линию фронта и добирались до пункта назначения, в живых остались лишь Вулф и я, остальных подстрелили вьетконговцы. Но я успел все же найти то, что хотел.

На следующий день нашего перехода, ранним утром, когда кроваво-красное солнце только что взошло, мы отчетливо увидели во влажном воздухе высокий, ровный столб дыма, тянувшийся вверх, словно веревка из кувшина факира. Он находился на расстоянии не более полукилометра, на месте спаленной большой деревни. То тут, то там все еще вспыхивал огонь и сверкали белые горячие искры. При такой сырой погоде пожар сам по себе возникнуть не мог. Его источник был явно химического происхождения. Зловоние от обгоревших трупов забивало все другие запахи.

Дункан вытащил аппаратуру для измерения уровня радиации. Как и прежде, аппаратура не показывала радиоактивного заражения. Мертвые тела валялись повсюду: на порогах домов, на улицах, среди развалин и остатков сгоревших домов. Кое-где виднелось оружие. Я услышал, как Вулф спросил одного из кхмеров, кем являются сгоревшие – вьетконговцами или кхмерами. "Здесь и те и другие, – ответил кхмер, и лицо его исказилось от горя. – Вьетконговцы уничтожают пограничные деревни, так как считают, что они тем самым обезопасят себя от нападения со стороны кхмеров".

"Слишком много вопросов, на которые нет ответов", – подумал я тогда. Даже если это пожарище и результат бомбежки напалмом, все равно я не смог обнаружить признаков и учуять запах применения химических веществ. Ночью мы тоже не слышали ничего такого особенного. Разумеется, до этого отдаленного и труднодоступного поселения можно добраться на самолете, но тогда мы услышали бы гул авиационных моторов и разрывы бомб.

Молча, жестом я дал команду Дункану приготовить аппаратуру, которая находилась у него в рюкзаке, и он достал ее.