Николас Линнер (№3) - Белый ниндзя

Они стояли, не в силах от ужаса пошевелиться, а паук сбежал со спины женщины, осторожно передвигая лапами по ее ягодицам, а потом и по ногам. Он был чудовищем. Оказавшись на земле, паук побежал прямо на них и сожрал их обоих. Насытившись, он вернулся к женщине и снова забрался к ней на спину. А она повернулась, подошла к лодке и, схватив ее за борт, подняла в воздух и зашвырнула в море. Скоро шторм вынес лодку на зубастые скалы и ударил ее о них. Деревянная обшивка затрещала, и лодка затонула. И что-то завыло и застонало над морем. Наверно, то ветер бушевал в просоленных сучьях корявых сосен. Когда воды сошлись над затонувшей рыбацкой лодкой, Женщина-Демон с горящими, как угли, глазами начала растворяться в воздухе.

Наутро, когда взошло солнце, все, что от нее осталось, — это белый туман, прилипший к обросшим мхом скользким камням и не исчезающий даже с приходом жаркого дня.

Шизей лежала на кровати, глядя в потолок и прислушиваясь к голосам, доносящимся из-за стен, и к стуку собственного сердца: тук-тук, тук-тук, судя по которому она еще не умерла. Ее тело превращалось в туман.

Здесь, в Лимбе, а может, в Чистилище, ее жизненные функции постепенно исчезали. Остались только голоса в темноте, голоса чужих людей, спорящих, разговаривающих, любящих, ненавидящих, смеющихся и плачущих за стенами ее темной комнаты: светящиеся призраки, за которыми она наблюдала со стороны и которые говорили ей, что она еще не умерла за то время, пока шла в ее душе страшная борьба.

СЕСТРА, ГДЕ ТЫ? КУДА ТЫ ЗАПРОПАЛА? Я ЖДУ ТЕБЯ. ТЫ МНЕ НУЖНА. ГИРИ.

Паук Женщины-Демона зашевелился на ее спине. Разве это справедливо? Усвоила ли она свой урок, когда Сендзин убил Еидзи, ее возлюбленного, и устроил из этого ритуал, вызвав энергию с мембраны кокоро? Ритуал, который увеличил их собственные силы и их власть?

«Я это сделал ради тебя, Шизей. Я люблю тебя. Ты мне нужна. Мы будем вместе навсегда».

Но умертвив Еидзи, разве ты не умертвил мое будущее?

ГИРИ.

Женщина-Демон.

Шизей встала, и простыня, обертывающая ее тело, соскользнула на пол. Голоса за стеной замерли.

Паук двинулся.

* * *

Когда Сендзин вбежал в комнату, где вместо окон были написанные маслом пейзажи, Жюстины там уже не было. Пустая кушетка стояла посреди комнаты, словно глумясь над ним. Провода, вырванные из динамиков, лежали на черно-оранжевых персидских коврах, как змеи, высунув свои медные языки.

Обхватив голову руками, чувствуя теплый ток крови и все ускоряющееся биение сердца, Сендзин приблизился к кушетке и лег на нее. Он ощущал запах Жюстины, тепло ее тела, еще не покинувшее опустевшее ложе. Он расслабился, вбирая все это в свое тело, как он некогда вобрал в себя последний вздох Марико. Жаль, он опоздал. Последний вздох Жюстины подпитал бы его силы для последней схватки с Николасом Линнером. Возможно.

Сейчас надо послать вызов на мембрану кокоро: начать медитацию, правда, без одновременной готовности к ритуальному убийству, которое могло бы усилить убедительность его вызова.

Он сфокусировал свое сознание на кокоро и начал повторять заклинания. Мгновенно сердцебиение начало замедляться. Он регулировал поток крови, освобождая сознание от боли. Скоро кровь перестала сочиться из ран, начал образовываться струп. Процедура выздоравливания шла своим путем, и он приступил к восстановлению сил, собирая пульсирующую энергию с кокоро, сердца всего сущего.

Восстановление сил было еще не закончено, когда его глаза вдруг открылись.

Шизей!

Она здесь! Она пришла!

* * *

Конни Танака нагнулся, увидел свое отражение в сотнях осколков разбитого зеркала. И темные пятна между ними.

— Его кровь, — промолвил он. — Вот что случается, когда семерка бубен превращается в туза пик.

Николас стоял, прислонившись спиной к стене.

— Он еще не получил сполна, — отозвался он. Все тело болело, но пуще того — душа. — Как Жюстина?

Конни кивнул:

— Нормально. Я забрал ее из комнаты. Она в безопасности.

— Но Сендзин получил от нее больше, чем, я думал, он получит, — с горечью сказал Николас. — Слишком долго он находился с ней наедине. Это был ужасный риск, но надо было его хорошенько обработать с помощью той литании, что я дал тебе записанной на пленку. Мне нужно было время, и он им воспользовался.

— Похоже, это его несколько ослабило, — сказал Конни. — Как ты и рассчитывал.

— Но зато теперь он знает, где находятся остальные изумруды Со-Пенга, — сказал Николас, прижимаясь затылком к стене. — Его нельзя выпускать отсюда.

Конни посмотрел на Николаса, потом на миллион осколков, осыпавших пол, подобно звездам на небе.

— Мне кажется, у тебя никогда и не было намерения выпускать его.

Николас кивнул:

— Конечно, все это и не могло кончиться иначе. Но мне как-то трудно было себе в этом признаться. Теперь я твердо знаю, что я должен убить его, а не то он убьет меня.

— Сильно он тебя задел?

— Ничего, переживу, — ответил Николас и посмотрел на лестницу. — Что-то там больно тихо. Интересно, чем он там занимается? — Но он уже чувствовал колебания кокоро и понимал, что это значит. Он слишком неопытен в тандзянской магии. В открытом бою Сендзин побьет его. Надо найти какой-нибудь другой путь, чтобы одолеть его, подумал Николас.

— Хорошо, — сказал Конни, потирая руки. — Какой у нас запасной план действия?

Николас посмотрел на друга, грустно улыбнулся:

— Нет никакого. Ничего пока в голову не приходит. Этот подонок не собирается сдаваться, и, боюсь, я не смогу остановить его.

— Тебе надо передохнуть, — сказал Конни.

— Если он до меня доберется, — откликнулся Николас, — у меня будут неограниченные возможности отдыхать.

Конни подошел к Николасу, протянул ему чашку холодного чая.

— Кое-что произошло, пока ты воевал со своим тандзяном, — сообщил он. — Мне позвонил твой друг Нанги и многое порассказал.

Конни налил еще чаю, понаблюдал, как Николас выпил ее, решив не говорить ничего о травах, на которых настоен чай. Они прибавят ему сил и одновременно замедлят обмен веществ, помогая думать и выбирать стратегию. Скоро он и сам почувствует это.

— Прежде всего, Кузунда Икуза мертв. Они нашли пленку Барахольщика, компрометирующую Икузу, Киллан Ороши и еще одного гения по прозвищу Негодяй. Похоже, этот Негодяй создал супервирус, способный вгрызться в компьютерное обеспечение, поселяясь на его защитной программе и мутируя. Насколько мне известно, вы с Нанги думали, что «Нами» нацелилась на «Сато» ради микропроцессора «Сфинкс Т-ПРАМ». Однако, по-видимому, это только подливка, а мясо — проект «Пчелка». Вы с Нанги подписали контракт с «Хиротеком» на производство некоторых компонентов к американскому проекту «Пчелка», так ведь? Ну, а по словам Негодяя, «Нами» собирается заразить вирусом ИУТИР эти компоненты, и он будет действовать подобно бомбе с часовым механизмом, в виде безобидного электронного сигнала. Когда надо, ИУТИР оживет, вгрызется в «Пчелку», и она начнет пересылать информацию в «Нами».

Николас ужаснулся:

— Господи, да ведь эта система планируется к широкому использованию в правительстве США: и в Пентагоне, и в Совете национальной безопасности, и в ЦРУ и повсюду? Это будет означать, что «Нами» будет в курсе всей деятельности администрации!

Конни кивнул:

— Неплохо, да? И, главное, утечки информации никто не обнаружит. Обороноспособности страны это могло бы нанести непоправимый ущерб. — Конни и сам отхлебнул чаю. — Но это еще не все. Группа «Нами» наняла двоих людей, которые должны ей помочь в осуществлении этого плана. Один из них сейчас в моей квартире, там, наверху. Наверное, залил мне всю кушетку кровью. В его обязанности входило вывести тебя из игры так, чтобы ты не мог вмешаться. Тебя эти господа явно побаиваются. А другой человек работает на другом конце трубопровода. Это сестра-близнец этого мерзавца. Ее зовут Шизей. Задание у нее такое: втереться в доверие к одному сенатору, который опекает проект «Пчелка» — его фамилия Брэндинг — и сделать все возможное, чтобы законопроект по финансированию «Пчелки» прошел без задержки через конгресс.

Николас задумчиво кивнул:

— Это объясняет многое. Почти все, кроме одной детальки: почему Сендзин не убил меня, когда мы с ним встретились в первый раз. Если «Нами» наняла его, чтобы отделаться от меня, то почему он не воспользовался шансом, получив его?

ЕСЛИ ТЫ УМРЕШЬ СЕЙЧАС, ЭТО БУДЕТ СЛИШКОМ ЛЕГКАЯ СМЕРТЬ. ТЫ ДАЖЕ НЕ УСПЕЕШЬ ПОНЯТЬ... Понять что? Этого Николас не знал. Он знал только одно: у этого человека к нему какая-то личная ненависть. Отчего? Он положительно был уверен, что никогда не сталкивался с ним в жизни до той встречи в кабинете д-ра Ханами.

Пытаясь глубже проникнуть в эту тайну, Николас погрузился в «гецумей но мичи»: белый ниндзя, убийство д-ра Ханами, хирурга, который позволил Сендзину внести свою лепту в операцию по удалению опухоли Николаса; убийство д-ра Муку, психиатра, который мог догадаться о роли Сендзина в этой операции; убийство Киоки, тандзяна, который мог бы помочь Николасу. Ничто из этого не вписывается в стратегию ниндзя, нанятого для устранения человека, который мог бы помешать широкомасштабному шпионскому плану. Это стратегия человека, движимого личной ненавистью, стратегия, направленная на планомерное разрушение другой человеческой личности. Николас возблагодарил провидение, направившее его к Канзацу. Ему чертовски повезло, что Сендзин не знал о брате Киоки, жившем высока в Японских Альпах, неподалеку от Черного Жандарма.

Но стратегия Сендзина включала в себя также еще одну линию, кроме уничтожения Николаса: похищение изумрудов Со-Пенга. Может, они являются связующим звеном между нами? Эх, знать бы побольше о том, что за человек был мои дед!

Он почувствовал на своем плече руку Конни и открыл глаза.

— Ник, с тобой все в порядке? — спросил Конни. — Мне показалось, что ты не дышишь.

— Кто-то идет сюда, — сказал Николас, поднимаясь. Конни бросил взгляд на лестницу.

— Не там, — ответил Николас на его немой вопрос и направился к парадной двери. Открыл ее.

— Привет, Шизей. Я Николас Линнер, — сказал он, все еще прощупывая ее с помощью своего дара тандзяна. — Но я думаю, тебе это уже известно.

Шизей смотрела ему прямо в лицо:

— Привет и тебе, мой враг. Я думала, мое сердце остановится, когда я увижу тебя. — Они говорили по-японски, инстинктивно выбрав этот язык, который позволяет общаться одновременно на нескольких уровнях.

— Заходи, — пригласил Николас.

Не поворачиваясь к ней спиной — на всякий случай — он представил ее своему другу. Конни грязно выругался по-японски.

— Ты что, Ник, спятил? Зная, кто она, ты приглашаешь ее войти в дом?

— Не думаю, что мы смогли бы ее удержать за дверью, — ответил Николас, ни на секунду не спуская с девушки глаз. — Конни, у нас совсем кончился чай.

Когда они остались одни, Николас сказал:

— Вот видишь, ты взглянула на голову Медузы, но все еще жива.

Оба они беспрестанно двигались, описывая круги по полу, с хрустом давя свои отражения в осколках зеркал.

— Обстоятельства переменились, — сказала Шизей. — Я пришла сюда не убивать тебя, и даже не для того, чтобы помогать брату.

— Тогда зачем же ты пришла? — мягко спросил Николас.

— Чтобы спасти себя, — ответила Шизей. Между ними шел не только этот разговор. Обмен словами, предложениями, паузами сопровождался разговором их сознании, которые, встретившись в центре комнаты, создали такой психический вихревой поток, что, когда Конни вошел с чаем, он почувствовал такое головокружение, что чуть не уронил поднос.

Услышав дребезжание чашек, как во время землетрясения, Николас сказал:

— Побудь с Жюстиной; Конни. Оставь чай и не возвращайся, пока мы здесь не закончим разговор.

— Но, Ник...

— Делай, как я прошу, — настойчиво повторил Николас. — Я не хочу, чтобы Жюстина была одна.

— Он настоящий друг, — сказала Шизей, когда Конни вышел. — Я завидую тебе.

— Жаль, что у нас так мало времени, чтобы узнать друг друга.

— Действительно, жаль, — согласилась Шизей. — У нас его хватит только на то, чтобы прийти к какому-нибудь соглашению. Я слышу, как содрогается кокоро. Это значит, что скоро мой брат наберет столько сил, сколько ему требуется.

— Он украл шесть моих изумрудов.

— Вот когда он соберет их все, — сказала Шизей, — тогда он будет воистину непобедимым. Сложив девять изумрудов особым образом, он станет так силен, что земля содрогнется. Он сольется с Вечностью и будет равен богам. Вот о чем он мечтает всю жизнь. — Она бесстрастно двигалась, будто через физическую активность давала выход душевному напряжению. Интересно, кому она больше не доверяет: ему или себе, — подумал Николас. — Этим изумрудам не везет: их все время воруют. Сначала их украл Со-Пенг...

— Мой дед никогда и ничего не украл в жизни!

— Может, и не украл, — согласилась Шизей. — Но это и не важно. Важно то, что на уме у моего брата. Мы с ним прямые потомки Цзяо Сиа, человека, которого Со-Пенг утопил в водопаде у горы Гунунг Мунтак около ста лет назад.

— Получается, что меня пытается убить прошлое, о котором я ничего не знаю.

— Мой брат — заложник этого же самого прошлого.

— Не хочешь ли ты, чтобы я его пожалел?

— Нет, — ответила Шизей. — Но понять — должен. И вот я еще что скажу: его не одолеть, используя Тао-Тао. Он пошел дальше, создав свою собственную систему магии, с которой не знакома даже я.

— Ты боишься его, так же, как и я? — спросил Николас и почувствовал темную пульсацию ее сознания, красноречиво отвечающую на его вопрос. — Как ты можешь любить того, кого ты так боишься?

— Я ничего не могу с собой поделать, — в глазах Шизей были слезы. — Он мой брат. У нас с ним одна плоть.

— Но сознание — разное.

— Мы с ним как два хрустальных фонарика, горящие во тьме, — сказала Шизей. — И похожие, и разные. До сегодняшнего дня я не могла полностью уразуметь это.

— Я думаю, что это ты уразумела давно, — сказал Николас. — Просто тебе потребовалось много времени, чтобы принять это.

Шизей и Николас продолжали ходить по кругу, переплетясь сознаниями. Инь и янь, тьма и свет, мягкое и твердое, мужское и женское, — но теперь дефиниции становились все более и более размытыми.

— Можешь ты мне сказать, зачем он убивает? — спросил Николас. — Какое удовольствие он от этого получает?

— Убийство — это тоже одно из средств для достижения поставленной им цели, — ответила Шизей. — Он убивает не просто так, а с соблюдением особого ритуала, включающего в себя и ритуальные действия, и постоянные построения ритуальных заклинаний. Он и кожу сдирает со своих жертв по этой же причине. Действия, соединенные с заклинаниями, оказывают могучее воздействие на кокоро. В этом он черпает свои силы, и поэтому его силы беспрерывно увеличиваются.

Николас вздрогнул.

— Этому надо положить конец, Шизей, — сказал он. — Другого пути нет.

— Знаю. И поэтому я здесь.

— Я новичок в Тао-Тао, — признался Николас. — Без твоей помощи он со мной быстро разделается.

— И это я знаю.

Шизей вдруг остановилась и повернулась спиной к Николасу. Расстегнув блузку, она спустила ее с плеч. Нижнего белья под блузкой не было.

— Вот что сделал из меня брат, — сказала она, показывая гигантского паука. — Вот кто я теперь. Существо, которого он боялся всю свою жизнь. Женщина-Демон.

Николас пошел за подносом, который оставил им Конни, принес чаю. Они сели лицом друг к другу, выпили по чашке, помолчали. И эта пауза была исполнена значения, она говорила о начале нового этапа в их отношениях.

Николас поставил пустую чашку.

— Ты пойдешь со мной, чтобы встретиться с Сендзином?

— Нет, — ответила Шизей. — Это твое дело, и ты его выполнишь сам. Я не об одной себе беспокоюсь. Есть одно важное дело, которое я должна довести до конца. И есть один человек.

Николасу не нужно было спрашивать, что это за человек: сознания их соприкасались. Он знал, кто это Коттон Брэндинг.

— Ты еще этого не знаешь, — сказал Николас, — но группе «Нами» пришел конец. Кузунда Икуза мертв. Вирус ИУТИР больше не под его контролем.

И он почувствовал ее облегчение, и порадовался вместе с ней.

— Подойди сюда, — приказала Шизей.

Когда Николас приблизился, она открыла свою сумочку, достала макияжные принадлежности. Быстрыми, уверенными движениями она стала гримировать его лицо, держа в памяти образ Женщины-Демона, идущей по изрытому штормовой волной берегу, чтобы покарать своего мужа, а в его лице — всех мужчин, которые смотрят на женщин как на низших существ. И еще она вспомнила свою подругу Кику в ночь праздника полнолуния, которая своими руками создала из себя самой идеальный мужской образ. До чего хорош был Самурай!

Оглядывая критическим оком то, что у нее получилось, Шизей сказала: — Ты выглядишь великолепно и вполне устрашающе. Но волосы никуда не годятся. Что делать с твоей мужской стрижкой?

— Подожди минутку, — попросил Николас. Он исчез и вернулся меньше чем через тридцать секунд. На нем был костюм актера театра Кабуки. В руке он нес роскошный парик. Снова сев напротив Шизей, подставил ей свою голову. Она надела на него парик, поправила его так, чтобы он полностью соответствовал ее эстетическому чувству. Затем достала из сумочки зеркало и позволила ему полюбоваться плодами ее труда.

— Просто изумительно, — сказал пораженный Николас. — Где ты этому научилась?

— Слыхал о школе «Золотое облако»?

— Кийоки уцукушики кандзен? — проскандировал Николас. — Конечно, слыхал. — Он посмотрел на свою отражение. — Ты из меня действительно сделала нечто Чистое, Прекрасное и Совершенное.

Позвякивание чашек, похожее на звон колокольчика на шее странствующего монаха, все нарастало.

— Он спускается, — сказал Николас. — Я должен идти.

— Теперь ты знаешь, чего он боится, — сказала Шизей.

Она предала Сендзина — свою другую половину, темную сторону своей души, своего мучителя и любовника — и знала это. Даже если бы она больше ничего не сделала сейчас, она знала, что ее приход сюда был не напрасен. Не для нее сидеть и ждать, что случится. Дни и ночи, проведенные наедине с собой в комнате, снятой братом в гостинице, не прошли даром.

Николас повернулся, чтобы уйти, когда она остановила его.

— И еще кое-что, — сказала она, держа что-то, зажатое между двух ладоней. — Кое-что я хочу тебе дать, кроме моих советов и моего искусства, потому что, боюсь, одними ими тебе не остановить моего брата. Он уже слишком силен.

И она дала ему кольцо с изумрудом, которое Сендзин подарил ей в тот день, когда убил ее возлюбленного Еидзи.

— Это изумруд тандзянов, — сказала она. — Единственный подарок брата. Но он никогда не был моим. Я всегда это подозревала. Теперь я знаю наверняка.

Николас взял кольцо: сверкающий камень, посаженный в платину, — и почувствовал то, что чувствовала Шизей. Ярость Женщины-Демона.

Повернувшись грациозно, как могла бы повернуться сама Шизей, он пошел по направлению к лестнице. Взглянуть смерти в лицо.

* * *

Энергия кокоро омывала Сендзина, как мать купает ребенка. Один раз он почувствовал присутствие еще кого-то, у сердца всего сущего, и он отпихнул того, другого, уже чувствуя себя почти богом и пользуясь своей божественной властью. Это, конечно, был Николас Линнер, который сразу же отшатнулся от кокоро, когда Сендзин поводил у мембраны своими стальными щупальцами. Отшив так успешно Николаса от источника энергии Тао-Тао, Сендзин был теперь уверен в своей победе.

Он сел на кушетке. Колебания кокоро пульсировали в его сознании, в его теле, заставляя и его самого вибрировать. Даже сэнсэи в Дзудзи не могут так доить кокоро, подумал он. Они все боятся слишком сильным давлением повредить мембрану, принеся хаос миру. Я этого не боюсь. Я использую кокоро по своему усмотрению.

Он выставил щупальца своего сознания, проверяя, на месте ли Шизей. Хорошо бы, чтобы и она присоединилась к нему в праздновании его победы. Кстати, пора забрать у нее подарок — изумруд тандзянов, который он вставил в платиновое кольцо и дал ей поносить.

Сендзин сделал ее хранительницей реликвии так, что она об этом даже не догадывалась. Он сам украл этот изумруд, покидая монастырь Дзудзи, хотя знал, что сам он сохранить его не сможет — во всяком случае на первых порах, когда пропажа обнаружится. Сэнсэи имеют достаточно силы, чтобы обнаружить изумруд, задумай он хранить его у себя. Но Шизей никогда не было в Дзудзи, и она не изучала их версии Тао-Тао. Так что с ее сознанием их сознание вряд ли пересечется, и у нее изумруда они не найдут.

Но где Шизей? Сендзин чувствовал ее присутствие в доме, но он хотел быть ближе к ней: у нее изумруд тандзянов. Может, это Николас не пускает ее к нему?

Он вышел из комнаты с нарисованными окнами. Кончики его пальцев испускали искры: энергия кокоро.

У входа на лестницу он остановился: услышал чьи-то легкие шаги. Выставив свои щупальца, он уперся ими в гладкую, безликую стену. Николас Линнер.

Но Шизей была ближе. Спускаясь по лестнице, Сендзин улыбался. Снизу просачивался свет, косой, но постепенно становящийся интенсивнее. Вспомнив трюк с зеркалами, Сендзин вознамерился лишить его света и послать его вверх тормашками во тьму, прежде чем отнять у него жизнь.

Свет заливал нижнюю часть искривленной лестницы, как незадолго до этого энергия кокоро заливала Сендзина. И вот в этом замкнутом освещенном пространстве появился актер, изображающий женщину: янь, превращенный в инь. Свет, ставший тьмой.

Наступил момент, который Сендзин давно предвкушал: сейчас он снимет с Цзяо Сиа бесчестье поражения, умертвив последнего потомка предателя Со-Пенга, а потом и соберет украденные изумруды тандзянов. Но в этот момент предвкушаемого торжества он вдруг оказался лицом к лицу с кошмаром, преследовавшим его всю жизнь.

С Женщиной-Демоном.

Она выросла из моря света и закрыла свет собой, поднимаясь: бледное лицо с черными глазами, одновременно свирепое и ласковое, полное любовной неги и мстительности.

Лицо Аха-сан.

Сендзин то ли закричал, то ли завизжал, как женщина, — он и сам не знал. Это уже не пьеса, смотреть которую он приводил своих будущих жертв, не игра на залитой светом рампы сцене, по которой движется, наполняя его ужасом и восторгом, страшный образ Женщины-Демона.

Здесь все взаправду. Это — не театр. Сама Женщина-Демон, родившаяся из прибрежного тумана, пришла за ним. Шок длился примерно секунду. Но и этого времени оказалось Николасу достаточно, чтобы нанести свой первый удар, используя язык Вечности — акшару, которому его научил сэнсэй-тандзян Канзацу.

АКШАРА ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ МОЛЧАНИЕ НАСТОЛЬКО ПОЛНОЕ, НАСТОЛЬКО САМОДОВЛЕЮЩЕЕ, ЧТО ЕГО МОЖНО НАЗВАТЬ МАЛОЙ ВСЕЛЕННОЙ. ВЫРАЖАЯ СЕБЯ С ПОМОЩЬЮ АКШАРЫ, НЕТ НУЖДЫ ПРИБЕГАТЬ К ЯЗЫКУ. ОНА СУЩЕСТВОВАЛА ДО ТОГО, КАК ПОЯВИЛАСЬ НУЖДА В ЯЗЫКЕ. ИСПОЛЬЗУЯ АКШАРУ, МЫ НАХОДИМСЯ В САМОМ ЦЕНТРЕ ВСЕЛЕНСКОЙ СИЛЫ.

Хотя сознание Сендзина было парализовано видением Женщины-Демона, хотя удар акшары был и силен, но Сендзина было не легко сломить. Как и предсказала Шизей, он собрал достаточно силы, выдаивая ее из мембраны кокоро, так что и эти удары не могли его остановить.

Врезавшись в парапет лестницы, Сендзин кубарем перекатился через несколько ступенек. Но его сознание уже оправилось от первого шока, и он выставил щупальца, как таран, зондируя гладкую безликую стену, оказывая на нее все большее и большее давление, пока наконец эта стена не рухнула посреди рокочущей тишины.

А Сендзин был уже внутри сознания Николаса, используя всю энергию кокоро, чтобы разорвать его пополам. Конец приближался скорее, чем Николас мог себе представить. Он упал на колени. Его костюм трещал по швам, парик свалился с головы. Он не мог ни дышать, ни шевельнуться. Он еще мог мыслить, но и эту функцию он быстро терял под давлением натиска Сендзина. Тьма спускалась на него.

И только одна светящаяся точка продолжала тлеть в темноте: хрустальный фонарик... При чем здесь он? КАК ДВА ФОНАРИКА... И ПОХОЖИЕ, И РАЗНЫЕ... Это Шизей!..

Вот теперь иди ко мне, сестра моя, любовь моя, думал Сендзин. Вот теперь ты мне нужна. Темные кольца его сознания поползли вперед, ощупывая стену сознания Николаса. Но стена уже не была бесформенной грудой. На ее изгибе сверкал кристалл его сестры. Шизей тянулась к нему, и Сендзин потянулся к ней, но был встречен страшным мстительным смерчем, сотканным из тумана. Шизей! — кричало его сознание. Николас рылся в кармане, но пальцы не слушались: они были словно налиты свинцом. Боль терзала его тело, сердце стучало с такой неистовой силой, словно собиралось взорваться.

Вот он, изумруд тандзянов, данный ему Шизей. Последним усилием воли Николас сжал его рукой. И тотчас же почувствовал, что какая-то неистовая сила подхватила его и понесла прямо на Сендзина, все быстрее и быстрее, как будто два невероятно мощных магнита движутся навстречу друг другу, чтобы коснуться. И они коснулись...

Среди пляшущего огня, заполнившего сознание Сендзина, была небольшая пазуха, вроде как пустота. Он смотрел на нее как бы издалека и думал, полный отчаяния, что он покинут, предан существом, которое сам создал. Его единственной любовью. Его последним кошмаром. Женщиной-Демоном Шизей...

Ограненный изумруд будто превратился в клинок: коснувшись груди Сендзина, он пропорол кожу, ткани, сухожилия и кости. Кровь фонтаном брызнула из рассеченной груди, обдав Николаса, лестницу, стены. Тело Сендзина изогнулось дугой. Его глаза выпучились, рот раскрылся в беззвучном крике. А потом свет и жизнь покинули его, будто божественная рука потушила огарок.

* * *

Шизей закричала и рванулась. Если бы она не схватилась за широкие плечи Конни Танаки, она бы неминуемо упала, почувствовав смерть своего брата-близнеца, как Земля чувствует затмение Солнца.

Она судорожно хватала ртом воздух. Ощущение было такое, словно жестокий скальпель хирурга в мгновение ока отсек у нее какую-то важную часть тела, к которой она так привыкла за годы своей жизни.

Тьма, жуткий холод бесконечной ночи. А затем, как по волшебству, из схваченной морозом почвы выбежал нежный росток. Свет и тепло возвращались.

Один удар сердца: тук! — вместо двух: тук-тук! Тишина взамен пляски смерти; спокойствие, сменившее лихорадочный звон. Шизей начала дышать. Темные, блестящие кольца сознания Сендзина отпустили.

— С тобой все в порядке? — спросил Конни.

— Да, — с трудом выдавила Шизей. — Теперь все.

* * *

И тотчас же боль стала отпускать Николаса. Бренная оболочка Сендзина Омукэ, дорокудзая, лежала, раскинувшись, на ступеньках лестницы, жалкая, как всякий прах. Темные колебания прекратились.

Дальние звоны, как эхо, потом — тишина.

Кокоро успокоилось.

Остров Марко — Токио — ВашингтонВремя настоящее, лето — осень

Солнце сияло над всей юго-западной Флоридой, когда Николас и Жюстина проезжали на взятой напрокат машине через дамбу Сан-Марко, чтобы попасть на остров Марко.

Лью Кроукер и Аликс встретили бы их в аэропорту Форт Майерс, если бы не неожиданно подвернувшийся фрахт: пришлось выйти в море. К полудню должны вернуться.

Николас свернул на бульвар Коллиера, направляясь в сторону доков, где была стоянка Лью. Они проехали мимо роскошных частных вилл, окруженных буйной тропической зеленью, затем мимо кооперативных стандартных домиков, стоящих вдоль берега, о который ласково плескались прозрачные волны Мексиканского залива.

Николас заехал на стоянку, выключил двигатель. Какое-то время они сидели неподвижно, прислушиваясь к ветру, шевелящему пальмовые листья, к крику чаек, наблюдая за пеликанами, как те по-змеиному извивали шею, процеживая сверкающую алмазами воду в поисках пищи.

— Жюстина, прости меня, — сказал вдруг Николас. — С самого начала я отгородился от тебя. Я думал, что так будет лучше, что так я смогу спасти тебя от того, что неминуемо должно было случиться со мной. — Он взял ее за руку. — Но это еще не все. Я отгородился от тебя даже раньше. Я так радовался, что вернулся в Японию, что мне просто в голову не приходило, что ты можешь относиться к этому иначе — что ты НЕ МОЖЕШЬ НЕ ОТНОСИТЬСЯ к этому иначе. Ты не знала языка и обычаев страны, среди моих знакомых не было твоих сверстниц, с кем ты могла бы подружиться. И, главное, ты скучала по дому.

— Ник...

— Не перебивай, дай мне закончить. — Соленый ветерок играл ее локоном. — По иронии судьбы, благодаря Сендзину я обрел тебя снова, начав понимать корни нашей размолвки. Но затем я предал тебя во второй раз. Я использовал тебя, чтобы заманить в ловушку Сендзина, лишить его хотя бы части его могущества, которое росло с каждым часом. Я подставил тебя. Это был рассчитанный риск, признаюсь, потому что я уложил тебя на кушетку в самом центре сцены во время представления страшной пьесы, которую я сочинил. Но...

Рука Жюстины прикоснулась к его губам, заставив замолчать. Солнце сияло в ее глазах, отчего они стали зелеными-зелеными. Красные точечки плавали в этой зелени, как отблески далеких костров.

— Ник, если бы ты знал, как сильно я тебя люблю! Слова ничего не значат. Но ты можешь заглянуть в мою душу — после событий последних дней, я знаю, ты умеешь это делать. И ты почувствуешь, что чувствую я. — Она поднесла его руку к губам, поцеловала ладонь. — Я благодарю Бога за то, что он внушил тебе рассказать мне все как есть и что это не то, чего я так боялась. Ник, долгое время я была убеждена, что твоя неприязнь ко мне вызвана тем, что ты винишь меня в смерти нашей дочери.

— Жюстина, как ты могла...

— Помолчи, пожалуйста. Дай мне закончить. Беда моя заключалась в том, что я действительно мучилась от чувства вины. Ты об этом не знаешь, потому что я боялась в этом признаться даже самой себе, но меня приводило в ужас, что у меня родится ребенок. И когда наша дочь умерла, мне запала в душу мысль, что мой страх каким-то образом убил ее...