Поворот колеса (Орден Манускрипта - 5)

      - Я говорю правду, - сказал Хенвиг с неожиданным напором. Он попытался выпрямиться, его слезящиеся глаза смотрели прямо на Саймона. - Я шел сюда немного поспать, потом услышал вас. Думал, тут огненные танцоры. По ночам они шляются по всему городу. Люди, те, у кого есть дом, они, видите ли, запирают двери, но у Хенвига больше нет дома. Так что я убежал.
      - Дай ему вина, Саймон. - Мириамель сдвинула брови. - Это жестоко. Он просто перепуганный старик.
      Поморщившись, Саймон протянул Хенвигу кружку. Старик осторожно понюхал жидкость, и на лице его появилось восторженное выражение. Он поднес кружку к губам и стал жадно пить.
      - Огненные танцоры! - Мириамель обхватила руками колени. - Мать Милосердия, Саймон, не хотелось бы, чтобы они нас поймали. Они все сумасшедшие. Они напали на Тиамака в Квантитупуле, и я видела, как один из них поджег сам себя и сгорел.
      Саймон перевел взгляд с принцессы на старика, облизывавшего сморщенные губы языком, похожим на обитателя морской раковины. Он почувствовал, что готов как следует стукнуть старого пьяницу, хотя на самом деле тот не сделал ничего плохого. Юноша вспомнил свою ярость, то, как он взмахнул мечом, готовый убить несчастного, и ощутил жгучий стыд.
      Разве рыцари воюют с жалкими стариками?
      Ну почему подлая судьба послала Хенвига пугать лошадей и ломать сучья в тот самый момент, когда Саймон держал в объятиях Мириамель?! Они целовались! Она, принцесса, прекрасная Мириамель, сама поцеловала Саймона!
      Он снова посмотрел на девушку. Принцесса наблюдала за Хенвигом, но на этот раз она кинула на Саймона быстрый взгляд. Даже при свете факела было заметно, как она вспыхнула. Жестокая судьба... но немного раньше она была милостива к Саймону. О добрая, добрая, счастливая судьба!
      Внезапно он рассмеялся. Большая часть его ярости рассеялась, как дым на ветру. Самая красивая девушка во всем Светлом Арде, самая умная и находчивая девушка поцеловала его. Кончики его пальцев до сих пор горели при воспоминании о нежной коже ее щеки. Какое право он имеет жаловаться на судьбу?
      - Ну, так что мы будем делать? - спросил он.
      Мириамель избегала его взгляда.
      - Останемся здесь и переночуем. А утром уйдем подальше от этого места и от огненных танцоров.
      Саймон бросил сердитый взгляд на Хенвига, с надеждой взиравшего на седельные сумки.
      - А он?
      - Мы позволим ему тоже остаться здесь.
      - А если, пока мы спим, он выпьет все вино и захочет придушить нас? возразил Саймон. Он чувствовал, что это прозвучало довольно глупо, поскольку речь шла о костлявом и немощном старике, но ему очень хотелось остаться наедине с Мириамелью.
      Мириамель, похоже, поняла, о чем он думает, и была твердо настроена не допустить этого.
      - Ничего подобного он не сделает, - возразила она. - А мы будем спать по очереди. Ты сможешь приглядеть за вином. Достаточно этого для твоего спокойствия?
      Старик смотрел то на одного, то на другого, пытаясь, понять, где проходит линия фронта.
      - Старый Хенвиг не будет обузой. Вам не придется караулить, добрые молодые господа. Вы устали, а такому старику, как я, не нужно много спать. Я буду сидеть и сторожить, чтобы не пришли эти огненные танцоры.
      - Да уж, не сомневаюсь, что так ты и сделаешь, - фыркнул Саймон. - Давай выгоним его, Мириамель. Если не он нас преследовал, нет никакой необходимости оставлять его тут.
      - Есть необходимость. Он старик и он напуган. Не забывай, Саймон, я видела огненных танцоров, а ты нет. Нельзя поступать с человеком так жестоко только потому, что у тебя плохое настроение. - Она сурово взглянула на него, но Саймону показалось, что в ее глазах сверкнула искорка веселого понимания.
      - Нет, нет, не посылайте меня к этим огненным танцорам, - взмолился Хенвиг. - Они сожгли Виклафа, сожгли, я сам видел. Он никому ничего плохого не сделал. Они подожгли подъемник, когда он был там, и кричали: "Вот как будет, вот как"! - Хенвиг вздрогну и замолчал. Воспоминания оживили пережитый кошмар. - Я никому ни слова не скажу, молодые господа, только не прогоняйте меня! - В искренности его слов не приходилось сомневаться.
      Саймон посмотрел на Мириамель, потом на Хенвига, потом снова на принцессу. Его ловко обвели вокруг пальца.
      - Ну прекрасно, - зарычал он. - Но я буду сторожить первым, старик, и если ты сделаешь хоть что-нибудь подозрительное - окажешься на морозе так быстро, что голова закружится волчком.
      Он бросил на Мириамель последний взгляд - смесь раздражения и любви - и снова устроился у двери сарая.
      Саймон проснулся ранним утром и обнаружил, что старик и Мириамель уже встали и мирно беседуют. Хенвиг при дневном свете выглядел еще хуже, чем ночью. Его морщинистое лицо было таким грязным, а одежда такой оборванной, что даже крайняя нищета не могла служить этому оправданием.
      - Ты должен пойти с нами, - говорила тем временем Мириамель, - и будешь в безопасности. Мы могли бы идти вместе хотя бы до тех пор, пока не уйдем на достаточное расстояние от огненных танцоров.
      Старик с сомнением покачал головой:
      - Эти бесноватые теперь всюду шастают.
      Саймон сел. Во рту у него было сухо, голова болела, как будто из всей компании именно он вчера основательно приложился к спиртному.
      - Что ты такое говоришь? Ты не можешь взять его с собой!
      - Очень даже могу, - ответила Мириамель. - Ты взялся сопровождать меня, Саймон, а не указывать, куда мне идти и кого брать с собой.
      Некоторое время Саймон молча смотрел на нее, пытаясь найти какой-нибудь убийственный аргумент, хотя понимал, что у него нет никаких шансов выиграть в этом споре. Он все еще обдумывал свои доводы, когда Хенвиг заговорил и спас его тем самым от этих бесполезных размышлений.
      - Вы в Наббан идете? - спросил старик. - Не бывал там.
      - Мы идем в Фальшир, - сказала Мириамель, - а потом в Хасу Вейл.
      Саймон уже собирался одернуть ее: вовсе незачем было сообщать первому встречному-поперечному свои планы - и куда только девалась хваленая осторожность, о которой ему недавно прочитали целую лекцию, - когда старик издал какой-то странный судорожный звук. Саймон повернулся к нему, заранее рассерженный предположением, что старика-пьяницу сейчас стошнит, но был поражен выражением крайнего ужаса на покрытом пятнами лице Хенвига.
      - Идете в Хасу Вейл? - Хенвиг почти перешел на крик. - Вы что, ненормальные? Вся долина полна нечисти! - Он отшатнулся к двери, безрезультатно пытаясь нащупать опору в гниющей соломе, устилавшей пол, как будто путники собирались силой тащить его в такое страшное место. - Да я скорее вернусь в каменоломню, к этим огненным танцорам!
      - Какая еще нечисть? - спросила Мириамель. - Мы уже слышали об этом. Что это значит?
      Старик уставился на нее, выкатив глаза:
      - Нечисть! Нехорошие всякие - привидения с нашего кладбища, ведьмы... вроде того.
      Мириамель пристально смотрела на него. По опыту прошедшего года она не склонна была отмахиваться от подобных сообщений, называя их слухами и суевериями.
      - Мы идем туда, - сказала она, - у нас нет выбора. Но тебе совсем не обязательно идти дальше, чем ты сам хочешь.
      Хенвиг поднялся, ноги его дрожали.
      - Не хочу идти на запад. Хенвиг тут останется. Есть в Стеншире кое-кто, у кого даже в худые времена найдется кусочек хлеба да капелька-другая вина. - Он покачал головой. - Не ходите туда, молодая госпожа. Вы были добры. - Он со значением посмотрел на Саймона, чтобы было ясно, что его последнее высказывание не к каждому относится.
      Старый пьяница, ворчливо подумал Саймон. А кто дал ему вина? Кто не стал ломать ему шею, когда для этого было столько оснований?
      - Идите на юг, там вам будет счастье, - продолжал Хенвиг почти умоляюще. Держитесь подальше от долины.
      - У нас нет выбора, - повторила Мириамель, - но тебя мы заставлять не станем.
      Хенвиг бочком двигался к двери. Уже коснувшись рукой дерева, он остановился и кивнул.
      - Спаси вас бог, молодая госпожа. Да будет на вас свет Эйдона. - Он помолчал, не находя слов. - Думаю, скоро вернетесь живые и невредимые.
      - Спасибо на добром слове, Хенвиг, - серьезно ответила Мириамель.
      Саймон подавил раздраженный стон, напомнив себе, что рыцари не гримасничают и не издают звуков, подобающих исключительно судомоям, - особенно те рыцари, которые хотят произвести благоприятное впечатление на свою леди. И в конце концов, старик, кажется, не будет их сопровождать. Это вполне приемлемое вознаграждение за несколько минут терпения.
      Как только они выехали из Стеншира, снова зарядил дождь. Сначала это были только редкие капли, но к полудню он шел уже сплошной стеной. Поднялся ветер, швырявший дождь им навстречу ледяными каскадами водяных шлепков.
      - Так бывает на корабле в бурю! - прокричала Мириамель.
      - На корабле, по крайней мере, есть весла, - отозвался Саймон. - Скоро они и нам понадобятся.
      Мириамель засмеялась, натягивая капюшон на самые глаза.
      Саймону стало теплее только оттого, что ему удалось развеселить ее. Ему было немного стыдно за свое обращение со стариком; сразу после того как Хенвиг, шаркая ногами, ушел по направлению к центру Стеншира, плохое настроение Саймона начало испаряться. Теперь он уже не мог сказать, почему так обозлился на старика - тот действительно не сделал им ничего плохого.
      Они возвращались к Речной дороге по лабиринту разбитых телегами троп, которые дождь превратил в грязные каналы; местность становилась все более дикой. Поля вокруг Стеншира, по большей части заросшие сорняками, все же хранили какие-то следы человеческой заботы - заборы, каменные стены, редкие дома, - но по мере того, как город и его окрестности оставались позади, исчезали даже и эти признаки цивилизации.
      Это было исключительно унылое зрелище. Почти бесконечная зима раздела деревья; даже ели и пихты, казалось, пострадали от дурного обращения коварной природы. Саймон подумал, что странные, искривленные формы стволов и ветвей напоминают человеческие тела на фресках с изображениями Страшного Суда в хейхолтской часовне. Много времени провел он там, зачарованно глядя на сцены пыток и поражаясь изобретательности неизвестного художника. Но здесь, в настоящем, холодном, мокром мире, вид несчастных деревьев приводил в уныние. Облетевшие дубы, вязы и ясени на фоне серого неба казались руками скелетов, сжимавшимися и разжимавшимися под порывами ветра. Вкупе с черными тучами и косым дождем, хлещущим слякотные холмы, все это составляло картину даже более мрачную, чем хейхолтские фрески.
      Саймон и Мириамель почти в полном безмолвии ехали сквозь бурю. Саймон был огорчен, что принцесса ничего не говорила и даже не намекнула на происшедшее между ними прошлой ночью. Он понимал, что этот день не особенно подходит для флирта, но Мириамель, кажется, собиралась делать вид, что вовсе ничего не было! Саймон не знал, как поступить. Несколько раз он совсем уже было собрался спросить ее, но не смог найти подходящих слов, которые не прозвучали бы глупо при свете дня. Этот поцелуй был чем-то похож на его пребывание в Джао э-Тинукай - мгновение, на которое он покинул свое время. Может быть, то, что они пережили прошлой ночью, как и путешествие в страну фей, было чем-то волшебным, обреченным исчезнуть из памяти так же быстро, как тающие на солнце сосульки.
      Нет. Я не дам этому исчезнуть. Я буду это помнить всегда... даже если она не будет.
      Он украдкой посмотрел на Мириамель. Большая часть ее лица была скрыта под капюшоном, но все-таки были видны нос, часть щеки и острый подбородок. Она немного похожа на ситхи, думал он, прекрасная, грациозная и непостижимая. Что происходит у нее в голове? Как могла она так льнуть к нему, а потом не сказать об этом ни слова, заставляя его думать, что ему все это приснилось или он просто сходит с ума? Действительно ли она ответила на его поцелуй с той же страстью, с какой он поцеловал ее? Как ни мало он знал о женщинах и поцелуях, ему все же казалось, что то, как она ему ответила, многое значит.
      Почему бы просто не спросить у нее? Я сойду с ума, если не узнаю. Но если она будет смеяться надо мной или рассердится? Или просто забыла?
      От мысли, что Мириамель может и не испытывать чувств, подобных тем, что бушевали в его груди, Саймона бросило в дрожь. Желание заставить ее говорить внезапно улетучилось. Он еще подумает об этом.
      Но я хочу еще раз поцеловать ее!
      Он вздохнул. Этот звук затерялся в шорохе падавшего на дорогу дождя.
      Речная дорога была грязной и почти совершенно пустой. Как и предсказывал Саймон, за весь день они встретили меньше дюжины путников. Только один человек не ограничился лишь кивком - маленький кривоногий тип, чья измученная лошадь с мозолистыми коленями тащила за собой фургон, набитый медной посудой. В надежде получить хоть какую-нибудь информацию о том, что может ждать их впереди, Саймон в ответ на его добродушное приветствие попросил парня остановиться. Медник, стоя под косыми струями дождя, отчасти даже довольный, что нашел собеседников, рассказал им, что впереди дорожная станция, к которой они должны подъехать вскоре после захода солнца. Он сообщил, что едет из Фальшира, и охарактеризовал город как тихое место, где спрос на медную посуду крайне вялый. Незаметно убедившись в том, что Мириамель не возражает, Саймон пригласил медника присоединиться к их трапезе в укрытии под соснами, почти не пропускавшими дождя. Они дали ему бурдюк с вином, и пока их новый знакомый сделал несколько преотличнейших глотков, Саймон изложил ему свою историю о торговце свечами.
      - Премного благодарен. - Медник протянул бурдюк назад. - Согревает маленько, согревает. - Он кивнул. - Стало быть, хотите подзаработать на Святого Туната и Эйдонмансу? Удачи вам. Но коли простите мне непрошеный совет, думается мне, что не дело вам заходить западнее Фальшира.
      Саймон и Мириамель быстро переглянулись и снова повернулись к путнику.
      - Это почему же? - спросил Саймон.
      - Да просто люди болтают, будто там неладно. - Его улыбка казалась вынужденной. - Знаете, какие ходят байки. Разбойники вроде. В горах что-то странное.
      Саймон попытался выжать из него подробности, но мужчина, видимо, счел за благо не развивать эту тему. Саймон никогда не слышал о странствующих медниках, которые не допили бы предложенного им вина, угощая тем временем слушателей бесконечными рассказами о своих путешествиях: или этот человек был исключением из правила, или было что-то, обеспокоившее его до такой степени, что он боялся говорить с ними. Саймон не мог понять, в чем дело. Медник казался вполне разумным человеком.
      - Мы только и ищем, что крышу над головой да несколько фартингов за работу тут и там, - сказал он.
      Их новый знакомый, подняв брови, поглядел на меч у пояса Саймона и кольца металлической кольчуги, торчащие из-под плаща.
      - Неплохое вооружение для свечника, - деликатно заметил он. - Думаю, это показывает, какие нынче дороги. - Он одобрительно покивал, как бы намекая, что даже вид торговца свечами, одетого в рыцарскую одежду - пусть и потрепанную и знавшую лучшие времена, - не заставит его задавать лишние вопросы.
      Саймон, уловив этот безмолвный сигнал и понимая, что ему предлагается принять тактику такого же вежливого безразличия, обменялся с медником рукопожатием, когда они возвращались к дороге.
      - Вам что-нибудь нужно? - спросил медник, берясь за вожжи своей лошади, которая все это время терпеливо стояла под дождем. - Я кое-что выменял - у них не было и цинтиса, чтобы заплатить, - немного овощей, металлическое барахло сапожные гвозди и всякое такое.
      Саймон сказал, что у них есть все необходимое, чтобы добраться до Фальшира - он был уверен, что ничего из того, что могло бы им действительно пригодиться, не найти в задней части разбитого фургона. Но Мириамель попросила показать ей овощи и выбрала несколько тощих морковинок и четыре коричневых луковицы, дав меднику взамен монетку. Потом они помахали парню на прощание, он взял лошадь под уздцы и ушел на восток, хлюпая по раскисшей дороге.
      Жаль, что я не взял с собой боевой шлем, думал Саймон. Впрочем, с тем же успехом можно надеть на голову ведро и попросить кого-нибудь швырять в него камнями - грохот, грохот и грохот, пока не свихнешься.
      Чтобы развлечь хоть немного Мириамель, он попытался спеть песенку под названием "Бадульф и заблудшая телка" - в ней говорилось о буре с дождем, так что она подходила к случаю, - но большинство слов выветрилось из его памяти, а когда он спел все, что помнил, ветер швырнул поток холодной воды ему под кольчугу, так что Саймон чуть не захлебнулся. Тогда он решил прекратить неудачный эксперимент, и они продолжили путешествие в полном молчании.
      Солнце, которое весь день не показывалось из-за туч, наконец укатилось за край земли, оставив после себя сгустившуюся тьму. Они ехали дальше, и дождь становился все холоднее, так что зубы путников начали стучать, а пальцы неметь. Саймон уже усомнился было в правдивости медника, когда наконец они увидели дорожную станцию.
      Это был всего лишь ветхий сарай - четыре стены и крыша с дырой для дыма, вместо очага - круг из врытых в земляной пол камней. Кроме того, снаружи был навес, чтобы привязать лошадей, но Саймон, расседлав, привязал их в небольшой рощице, где было почти так же сухо, да к тому же они могли бы щипать редкую травку.
      Последний гость станции - Саймон решил, что это был тот самый медник, казавшийся человеком порядочным и добросовестным, - перед уходом принес свежий запас дров. Они, правда, не успели еще высохнуть, так что разжечь огонь было нелегко. Саймону трижды пришлось начинать все сначала, после того как тлеющий трут с шипением гас, соприкоснувшись с мокрыми ветками. Но зато потом Мириамель приготовила рагу из моркови, луковиц, муки и сушеного мяса, извлеченных из ее запасов.
      - Горячая пища, - заявил Саймон, облизывая пальцы, - дивная вещь. - Он поднял миску и слизнул со дна последние капли подливки.
      - У тебя рагу в бороде, - сурово сказала Мириамель.
      Саймон распахнул дверь сарая, высунулся наружу и набрал пригоршню дождевой воды. Сделав несколько глотков, он употребил оставшуюся воду на то, чтобы стереть жир с усов.
      - Так лучше?
      - Я полагаю. - Мириамель принялась устраивать свою постель.
      Саймон встал, удовлетворенно поглаживая живот, потом пошел, стащил с седла свою скатанную постель, вернулся и расстелил ее поближе к Мириамели. Она молча смотрела на это; потом, не поднимая глаз, оттащила свою в сторону. Саймон поджал губы.
      - Будем сторожить? - мрачно спросил он. - На двери нет замка.
      - Это было бы разумно. Кто первый?
      - Я. Мне о многом надо подумать.
      Его тон наконец заставил Мириамель поднять глаза. Она смотрела на Саймона настороженно, словно боялась, что он внезапно сделает что-нибудь страшное.
      - Очень хорошо. Разбуди меня, когда устанешь.
      - Я уже устал. Но и ты тоже. Спи. Я подниму тебя, когда ты хоть немного отдохнешь.
      Мириамель без возражений снова устроилась на полу, плотно закутавшись в плащ, прежде чем закрыть глаза. В сарае стало тихо, только дождь мерно барабанил по крыше. Саймон долго сидел неподвижно, наблюдая, как мерцающий свет играет на бледном, спокойном лице девушки.
      В какой-то момент, вскоре после полуночи, Саймон вдруг понял, что клюет носом. Тряхнув головой, он сел и прислушался. Дождь перестал, но вода все еще стекала с крыши сарая, булькая в образовавшихся лужах.
      Он подполз к Мириамели, чтобы разбудить ее, но остановился, глядя на принцессу в красноватом свете угасающих углей. Она спала неспокойно; плащ, служивший ей одеялом, лежал в стороне, рубашка выбилась из мужских штанов, обнажив полоску белой кожи на боку. Саймон почувствовал, что сердце перевернулось у него в груди. Ему до боли захотелось коснуться этой белоснежной полоски.
      Он потянул руку. Прикосновение было легким, как взмах крыла бабочки. Саймон ощутил нежную, прохладную кожу, покрытую мурашками - в сарае было прохладно.
      Мириамель сонно заворчала и резко махнула рукой, словно отгоняя какую-то ползучую тварь. Саймон быстро отодвинулся.
      Некоторое время он сидел неподвижно, чувствуя себя вором, которого застали на месте преступления. Наконец, немного успокоившись, он снова протянул руку, но на сей раз осторожно потряс ее за плечо.
      - Мириамель! Просыпайся, Мириамель!
      Она буркнула что-то невнятное и перевернулась на другой бок, спиной к нему. Саймон опять тряхнул ее, уже сильнее. Она протестующе забормотала, ее пальцы тщетно пытались нащупать плащ, словно он мог послужить защитой от жестокого духа, досаждавшего ей.
      - Вставай, Мириамель, твоя очередь сторожить.
      Но принцесса спала действительно крепко. Тогда Саймон наклонился и сказал ей в самое ухо:
      - Просыпайся, пора! - Ее волосы касались его щеки. Мириамель только чуть улыбнулась, как будто кто-то решил подшутить над ней. Глаза ее оставались закрытыми. Саймон медленно опустился и лег рядом с ней. Несколько долгих мгновений он смотрел на нежный контур ее щеки, высвеченный угасающим костром. Потом бережно обнял ее за талию и придвинулся ближе: теперь его грудь касалась спины девушки. Ее волосы все еще щекотали его щеку. Мириамель издала какой-то звук, показавшийся Саймону вполне довольным, шевельнулась еще раз, слегка подтолкнув его спиной и снова затихла. Саймон задержал дыхание, боясь, что она все-таки проснется, боясь, что сам может чихнуть или кашлянуть и тем разрушить до боли прекрасное мгновение. Всем своим телом он чувствовал ее тепло. Она была такой маленькой, гораздо меньше него; ему хотелось свернуться вокруг и защищать ее. Он подумал, что хотел бы вечно лежать так.
      Они лежали, прижавшись друг к другу, как два продрогших котенка. Необходимость стоять на часах была забыта - просто уплыла из головы Саймона, как лист, унесенный сильным течением реки.
      Саймон проснулся в одиночестве. Мириамель была снаружи, чистила свою лошадь. Потом она вернулась в сарай, где они и позавтракали хлебом и водой. Она ничего не сказала о прошедшей ночи, но Саймону показалось, что в ее поведении стало немного меньше напряженности, как будто какая-то часть льда растаяла, когда они прижимались друг к другу во сне.
      Еще шесть дней они ехали по Речной дороге, которую монотонные дожди превратили в полосу сплошной грязи. Была ужасная погода, а на дороге по большей части было так пустынно, что боязнь Мириамели быть узнанной слегка уменьшилась, хотя она по-прежнему прикрывала лицо, когда они проезжали через маленькие городки вроде Брегшейма или Гарвинсвольда. Ночи они проводили в придорожных сараях или под протекающими навесами у изображения святых. Каждый вечер после ужина они сидели у огня, и Мириамель рассказывала о своем детстве в Меремунде. В ответ он вспоминал дни, проведенные среди судомоек и горничных; но проходила ночь за ночью, и Саймон все больше и больше говорил о докторе Моргенсе - о его покладистом характере и редких внезапных вспышках ярости, о его презрении к тем, кто не задает вопросов, и восхищении дивной сложностью жизни.
      В ночь, когда они прошли через Гарвинсвольд, Саймон неожиданно обнаружил, что плачет, вспоминая рассказ доктора о пчелином улье. Мириамель, пораженная, молча смотрела, как он пытается совладать с собой. В ее взгляде было что-то такое, чего Саймон не видел никогда Прежде, и хотя первым его чувством был жгучий стыд, по правде говоря, он не заметил презрения в выражении лица принцессы.
      - Я хотел бы, чтобы он был моим отцом или дедушкой, - сказал он немного позже, когда они уже возлежали на своих роскошных постелях. Мириамель, как обычно, была на расстоянии вытянутой руки от него, но Саймон чувствовал, что сегодня она каким-то образом гораздо ближе к нему, чем в любую из ночей, прошедших после поцелуя. Конечно, с тех пор он уже обнимал ее, но ведь она спала. Теперь, в темноте, она была удивительно близка ему, и Саймон даже подумал, что чувствует некую невысказанную нежность, возникшую между ними. Он был очень добр ко мне. Я так хотел бы, чтобы он был жив сейчас!
      - Он был хорошим человеком.
      - Он был больше, чем просто хорошим человеком. Он был... Он делал то, что должно было быть сделано. - Что-то сжалось у него в груди. - Он умер, чтобы я и Джошуа могли бежать. Он обращался со мной, как с родным. Это неправильно. Он не должен был умирать.
      - Никто не должен умирать, - медленно проговорила Мириамель. - Особенно будучи еще живым.
      Некоторое время Саймон лежал молча, в недоумении. Прежде чем он успел понять, что, собственно, она имела в виду, холодные пальцы коснулись его руки, потом легли на ладонь.
      - Спокойной ночи, - сонно пробормотала Мириамель.
      Когда его сердце перестало бешено колотиться, ее тонкие пальцы все еще лежали у него на ладони. Он уснул наконец с ощущением, что в его руке дремлет пушистый птенец.
      Не только дожди и мокрый серый туман досаждали им. Сама земля, измученная бесконечным ненастьем, казалась совершенно безжизненной, состоящей из костей, камней и паутины. Жители маленьких городов были такими усталыми и напуганными, что не желали даже издали поглядывать на Саймона и Мириамель с любопытством и подозрительностью, которыми раньше был бы встречен любой чужеземец. По ночам окна были закрыты ставнями, грязные улицы пустынны. Саймону казалось, что они идут по городам призраков, чьи подлинные обитатели давным-давно оставили эти места и только их тени уныло скитаются по темным комнатам старых домов.
      Тусклым вечером на седьмой день пути со Стеншира Саймон и Мириамель увидели за очередным поворотом Речной дороги приземистую громаду Фальширского замка, возникшую на западном горизонте. Некогда зеленая трава пастбищ словно королевская мантия покрывала холм, на котором стоял замок, но в этом году, несмотря на сильные дожди, поля остались бесплодными. Кое-где на вершине холма еще лежал снег. Вокруг холма раскинулся обнесенный стеной город, как бы защищая реку - оплот благополучия Фальшира. Корабли с фальширской шерстью и кожей уходили по этой реке в Кинслаг и дальше, чтобы вернуться обратно наполненными золотом и другим добром, которое делало Фальшир одним из богатейших городов Светлого Арда, вторым по значению в Эркинланде после Эрчестера.
      - Когда-то этот замок принадлежал Фенгбальду, - сказала Мириамель. Подумать только, что отец собирался выдать меня за него! Интересно, кто теперь правит в Фальшире? - Она поджала губы. - Если новый хозяин хоть немного похож на старого, надеюсь, вся эта громада однажды обрушится на него.
      В рассеянном свете западного неба замок показался Саймону просто огромной скалой. Чтобы отвлечь Мириамель от мысли о Фенгбальде, он указал на подножие холма.
      - Мы будем в городе еще до темноты. Сегодня можно будет поесть по-настоящему.
      - Мужчины всегда думают только о своих желудках.
      Саймон счел это утверждение нечестным, но ему так приятно было называться мужчиной, что он только улыбнулся.
      - Ну, тогда как насчет сухой постели на постоялом дворе?
      Мириамель покачала головой:
      - Нам до сих пор везло, Саймон, но мы не можем рисковать. С каждым днем приближается Хейхолт. Я много раз бывала в Фальшире, здесь легко могут узнать меня.
      Саймон вздохнул.
      - Ну хорошо. Но ты ведь не будешь возражать, если я зайду купить нам какой-нибудь еды, как в Стеншире, правда?
      - Если ты не заставишь меня ждать всю ночь. Несчастной жене странствующего свечника и так нелегко, а тут еще придется стоять под дождем, пока муж хлещет эль у огня.
      Улыбка Саймона превратилась в усмешку:
      - Бедная жена свечника.
      Мириамель сурово посмотрела на него:
      - Бедный свечник, если он рассердит ее.
      Трактир "Смоляная бочка" был празднично освещен факелами, но, когда Саймон заглянул внутрь, ему показалось, что никто особенно не веселится. В общем зале сидело две или три дюжины людей, но разговаривали они между собой так тихо, что Саймон слышал, как капает вода с висящих у двери плащей.
      Саймон прошел между переполненными скамьями к противоположной стене комнаты. Он заметил, что несколько голов повернулись ему вслед, и гул голосов стал немного громче, но не стал оглядываться. Хозяин, тощий человек с клочковатыми волосами, стоял у жаровни, и лицо его блестело от пота. Он поднял голову, когда Саймон подошел ближе.
      - Вам нужна комната? - Он смерил презрительным взглядом оборванную одежду Саймона. - Два квини за ночь.
      - Нет, только пару ломтиков баранины, немного хлеба да еще, может быть, капельку эля. Моя жена ждет снаружи. Нам далеко идти.
      Хозяин крикнул какому-то настойчивому гостю, чтобы он потерпел, и снова подозрительно посмотрел на Саймона.
      - Эль только в твой кувшин, - сказал он. - Мои за дверь не ходят.
      Саймон поднял свою флягу, и хозяин кивнул:
      - Шесть цинти за все. Платить сразу.
      С некоторым раздражением Саймон бросил монетки на стол. Хозяин внимательно рассмотрел их, попробовал на зуб, потом сунул в карман и поспешил прочь.
      Саймон повернулся, чтобы оглядеть комнату. Большинство посетителей, казалось, были местными жителями. Немногих можно было принять за путешественников, хотя этот трактир стоял очень близко к городским воротам и Речной дороге. Несколько человек тоже смотрели на него, но на их лицах Саймон не увидел ни враждебности, ни особого любопытства. Если судить по сидящим в этой комнате, фальширцы явно имели много общего со своими знаменитыми овцами.
      Как только Саймон повернулся, ища взглядом хозяина, за его спиной произошло какое-то движение. Он подумал, что, очевидно, фальширцы проявили к его персоне больше внимания, чем ему показалось сначала. Потом дуновение ледяного ветра заставило его обернуться.
      Дверь была распахнута. Перед занавесом льющейся с крыши воды стояли трое, одетые в бесформенные белые мантии, и спокойно обозревали помещение. Люди, сидевшие в трактире, как бы вжались в свои скамьи, испуганно переглядываясь; разговоры стали тише или громче, а некоторые из тех, кто сидел поближе к дверям, вставали и бочком пробирались к выходу.
      Саймон ощущал такое же желание. Это, должно быть, огненные танцоры, подумал он. Сердце заколотилось сильнее. Видели они Мириамель? Впрочем, в любом случае, зачем она им?
      Саймон медленно прислонился к длинному столу и, приняв выражение равнодушного интереса, стал наблюдать за вновь пришедшими.