Брат мой, враг мой

Волшебство распространилось и на Чарли Стюарта – в строгом голосе адвоката появились непривычные для уха Дэви теплота и приветливость.

– Ну, кажется, я неплохо потрудился для вас, мальчики. Добыл вам пять с половиной тысяч. На восемь сотен больше, чем вы просили, и на две тысячи сверх того, что они предлагали. И они не отбирают у вас эту штуку насовсем. Они платят за исключительное право пользования, а вы сохраняете все ваши права.

Сидя у себя в конторе, окна которой были открыты на зеленеющую под утренним солнцем Кэпитол-сквер, Стюарт упивался сознанием своей маленькой, не выходящей за пределы Уикершема независимости и был чрезвычайно доволен собой; Дэви понял, что он ждет от него похвал. А в это утро щедрость давалась Дэви легко – он чувствовал себя всемогущим, как бог.

– Это замечательно, мистер Стюарт!

– Да ладно, зовите меня Чарли.

– Чарли… – сказал Дэви и засмеялся; с другого конца провода ему ответил смех адвоката, немного смущенный, но чем-то очень обаятельный…

– Я сразу же заломил двадцать тысяч; смотрю, они не бросили трубку, – тут я понял, что не сделал ошибки.

– Двадцать тысяч?

– Ну да, чего ради мы будем дешевить свой товар? Но они представили веские доводы. Уж вам-то лучше, чем кому-нибудь, известно, что никакой патент не может считаться действительным, пока он не утвержден судом. А такой процесс стоит больших денег, и если фирма его проиграет, расплатившись с вами и оплатив судебные издержки, она не только лишится дохода, но и понесет крупные убытки. Вот я и рассчитал, что поскольку это для нас не главное, то лучше возьмем, сколько дадут, зато и ответственность будет меньше.

– Правильно, – подтвердил Дэви, обнаружив, к своему удивлению, что ему скучно слушать Стюарта. Он почти чувствовал, как адвокат всей своей тяжестью налег на телефонный аппарат, устраиваясь поудобнее, чтобы долго и со вкусом поболтать и немножко посплетничать.

Ещё раз поблагодарив Стюарта, Дэви под каким-то предлогом отделался от него и повесил трубку, но улыбка не сходила с его губ. Мир, который так долго поворачивал к ним спину, равнодушный, рассеянный мир, вдруг обернулся к ним лицом, и теперь все смотрели на него и Кена, улыбаясь их удаче. Сердце Дэви замирало от счастья.

– Кен! – крикнул он. – Кен! – И, услышав сонное бормотанье, закричал ещё громче: – Мы получили деньги – пять тысяч пятьсот!

– Что-о?!

– За параллельную схему – пять с половиной тысяч долларов!

Не успел он докончить, как на пороге появился Кен в расстегнутой и смятой пижаме. Всклокоченные волосы придавали ему мальчишеский вид.

– Звони Броку! – через секунду выпалил он. – Скажи ему, пусть получает все деньги сразу и убирается к черту! Скорей звони ему, подлецу!

– Сначала я позвоню Вики.

Дэви взял трубку. И опять, словно его прикосновение наэлектризовало аппарат, раздался продолжительный звонок.

– Кен, – сказал Дэви. – Сегодня никакой осечки быть не может. Этот звонок означает деньги. Вот увидишь. – Он приложил трубку к уху. – Хелло!

Телефонистка с междугородной станции пропела, что их вызывает из Милуоки миссис Дуглас Волрат; потом в трубке защебетал веселый голос Марго, – даже на расстоянии чувствовалось, что она сияет от счастья. Она сообщила, что находится сейчас на пути в Нью-Йорк, куда через несколько дней приедет Дуг. Не могли бы Кен и Дэви подъехать в Милуоки, чтобы повидаться до отлета самолета? Она решила весь путь на восток проделать по воздуху.

– Я послал тебе телеграмму минут пять назад, – перебил её Дэви. – У нас замечательные новости!

Таким же захлебывающимся голосом он сообщил ей об опыте, о Вики, о продаже патента и только потом сообразил, что Кен впервые слышит о том, что они с Вики решили пожениться. Он быстро обернулся, но лицо Кена было невозмутимо.

– Это Марго? – спокойно спросил Кен. – Где она сейчас?

Он взял у Дэви трубку и заговорил с сестрой подчеркнуто вежливым, холодным тоном.

– Хорошо, – произнес он под конец так, словно речь шла о каком-то официальном деловом предложении. – Мы выедем через полчаса и к завтраку будем на месте.

Он прошел в кухню, избегая смотреть на Дэви, с таким видом, будто ему пришлось нарушить данный себе когда-то обет. Дэви заметил его сдержанность и молча стал собираться в дорогу, оторвавшись от этого занятия только для того, чтобы позвонить Вики и рассказать ей о событиях.

– Мы, наверно, к вечеру вернемся, – сказал он. – Я тебе тогда позвоню.

Почти всю дорогу Кен молчал. Он сидел за рулем – человек в броне из кожи и стали, человек без возраста, с ничего не выражающим лицом.

– Значит, ты женишься, – заметил он наконец. – И давно это вы надумали?

– Мы договорились вчера вечером.

– Когда же это будет?

– Мы ещё не решили.

– А вы вообще что-нибудь решили? – спросил стальной человек. – Где вы будете жить, на что и как?

– Нет, мы говорили совсем о другом.

Потом они молча проехали пятьдесят извилистых миль, насыщенных утренним солнцем, жарким ветром и гулом мотора. Над городом повисла синеватая дымка, на центральных улицах среди сутолоки машин приходилось то и дело переключать скорости, ползти черепашьим шагом, останавливаться и ждать в бензиновом голубом дыму. Наконец Кен поставил машину в двух кварталах от гостиницы «Бельведер», и, только выключив зажигание и опустив ключ в карман, он продолжил и заключил этот краткий разговор словами:

– Что ж, в случае чего дай мне знать.

Дэви никогда не давал себе отчета в том, как хороша Марго, пока не увидел её в вестибюле гостиницы «Бельведер». Она стремительно побежала навстречу братьям, похожая на трепещущий шелковый флаг. На ней было платье цвета беж, совсем без рукавов, и черная шляпа из такой тонкой плетеной соломки, что круглые поля казались почти прозрачным дымчатым ореолом: конусообразная тулья придавала её лицу особую прелесть. Длинные, до локтей, перчатки на её протянутых руках сияли безупречной белизной. Весь её облик говорил о том, что она принадлежит к тем баснословно богатым людям, которых обыкновенный смертный видит разве только мельком, в окне машины, и даже здесь, в самом большом отеле столицы одного из центральных штатов, она резко выделялась среди окружающей обстановки.

Марго схватила братьев за руки. Она поворачивала свое загорелое, нежное, как цветок, лицо то к одному, то к другому, как бы щедро делясь переполнявшим её счастьем.

– Ох, до чего хорошо видеть вас снова! – воскликнула она. – Так непривычно жить без вас. Мне всё кажется, что это только временно. Дэви, значит, ты наконец женишься! И испытание прибора прошло удачно! Вы проголодались? Я хочу пойти куда-нибудь вместе с вами. Куда бы нам отправиться?

Её движения были стремительны и порывисты, при каждом жесте и повороте от неё исходил тонкий аромат. Мужчины останавливались и смотрели ей вслед.

Марго повела Дэви и Кена в ресторан – высокий зал с дубовыми балками на потолке – и, сев между братьями, принялась выбирать по карточке завтрак для всех троих, словно всё ещё чувствовала себя ответственной за то, чтобы мальчики были накормлены досыта.

– И непременно овощи, – заключила она, протягивая карточку метрдотелю.

– Дайте нам шпинату и моркови. Благодарю вас. – Марго засмеялась. – Ручаюсь, что вы не ели овощей с тех пор, как я уехала! Ах да, чтоб не забыть… – Она открыла черную лакированную сумочку и, достав небольшую серую бумажку, протянула её было Дэви, потом с нарочитой небрежностью сунула в руку Кену. Пока Кен разглядывал чек. Марго старательно затягивала ремешок сумочки, но Дэви заметил, что она украдкой следит за выражением лица Кена.

– Десять тысяч долларов, – медленно произнес Кен. – Что это, собственно, значит?

– Это вам обоим, – сказала Марго. – От меня. Дуг открыл на мое имя текущий счет, и я могу распоряжаться деньгами, как хочу. Это для вас, остальное пойдет на платья, о которых я мечтала всю жизнь.

Кен протянул ей чек.

– Мы не возьмем, Марго. Твой Дуг имел полную возможность вложить деньги в наше дело, он не пожелал. А теперь мы не желаем пользоваться его деньгами за его спиной.

– Во-первых, это деньги мои, и я могу делать с ними что угодно. Во-вторых, он хочет участвовать в вашем деле.

– Знаю я, как он хочет!

– Ты неправ, Кен. Когда ты к нему обратился, его это не интересовало. А теперь интересует. Он узнал, что один банковский синдикат в Сан-Франциско субсидирует точно такую же работу.

– То есть какую? – резко спросил Дэви. – Как это надо понимать?

– Такую же, какую делаете вы. Не расспрашивай меня, потому что я больше ничего не знаю. Но я сказала Дугу, что вы, должно быть, далеко опередили тех изобретателей, иначе я бы уже знала…

– Господи! – пробормотал Дэви. – Неужели ты не помнишь никаких подробностей?

– Знаю только, что цель у них такая же, как и у вас, и всё основано не на механике, а на электронике. В конце концов надо было ожидать, что у вас появится куча подражателей.

– Конечно, раз они не твои братья, значит подражатели… Пойми, Марго, ведь сейчас невозможно определить, подражатели они или нет, – пояснил Дэви. – Вот увидим, кому Бюро патентов присудит первенство, тогда и узнаем. А у нас так и не было случая проверить последний ответ Бюро патентов. Мы уже обнаружили, что где-то на востоке, в фирме «Вестингауз», кто-то работает над таким же изобретением, но у нас совершенно разные методы. А теперь, оказывается, ещё и в Калифорнии затеяли то же самое… Ух, меня даже в дрожь бросило! Черт его знает, сколько ещё людей идет по тому же пути!

– Надо бы проверить это, – безразличным тоном заметил Кен.

– Вам совершенно нечего волноваться, – сказала Марго. – Кроме того. Дуг уже наводит справки.

– Дуг? – недоверчиво спросил Дэви.

– Я же тебе говорю, что он заинтересовался этим. Постойте, у меня есть чудесная идея. Дуг должен приехать в Нью-Йорк через десять дней или через две недели. Когда будет твоя свадьба, Дэви?

– Мы ещё не назначили дня.

– Тогда устрой её через две недели. К тому времени я смогу вернуться из Нью-Йорка. Пусть Дуг подождет меня в Уикершеме, и мы оба будем на твоей свадьбе. Давайте хоть на свадьбе соберемся все вместе. И вы сможете показать Дугу, что у вас есть.

– Одно с другим не имеет ничего общего, – медленно сказал Дэви. – Если Дуг – пожалуй, я могу теперь называть его так, – если Дуг интересуется нашим изобретением, то давай об этом и поговорим. И, разумеется, вы будете приглашены на мою свадьбу, какая бы она ни была. Кстати, Кен, положи, пожалуйста, чек в карман. – Дэви с непоколебимой твердостью выдержал взгляд брата. – Мы принимаем его и благодарим.

Кен очень медленно сложил бумажку и, не глядя на сестру, сунул в карман.

– Спасибо, Марго, – спокойно сказал он.

– Ты всё-таки поговоришь с Вики? – обратилась Марго к Дэви.

– Я спрошу её, – сказал он. – Но вот эти изобретатели в Сан-Франциско… У них, видно, хорошо поставлено дело, вот что меня тревожит. Как тебе кажется, Кен?

Кен покачал головой. – Я об этом не думаю, – произнес он. – Я вообще ни о чём сейчас не думаю.

Сидя рядом с Марго, он выглядел бледным, осунувшимся и усталым. В исходившем от неё аромате, в вызванном ею потоке воспоминаний броня из кожи и стали лопнула и распалась на лоскутья и проржавевшие обломки.

Простившись с Марго, Кен стал таким задумчивым и молчаливым, что Дэви счел за лучшее сесть вместо него за руль. Уже перевалило за полдень, и в воздухе стоял зной, как всегда в разгаре лета. Дэви постарался как можно скорее выбраться из города. Некоторое время дорога шла вдоль озера, его безмятежная прохладная синева простиралась на несколько миль, вплоть до терявшихся в солнечной дымке песчаных обрывов на том берегу.

– Давай сделаем привал и выкупаемся, – предложил Дэви. – Жара просто убийственная.

Кен смотрел в одну точку, лицо его застыло, и живыми казались только глаза, полные тоскливого раздумья.

– Иди. Я подожду.

– А ты не хочешь купаться?

– Нет, – сказал Кен и взглянул на брата с глубоким упреком, словно тот предложил ему сплясать у постели умирающего. – На кой черт мне это купанье!.. – вдруг вспылил он.

Машина бежала по пышущей зноем дороге. Дэви правил, а Кен сидел рядом в яростном смятении, которое не мог выразить словами, и мерно постукивал себя кулаком по ладони. Это движение напоминало автоматический, заряженный электроэнергией механизм, который, пока не кончится заряд, отстукивает ритмичные удары по одному и тому же месту. Душевная боль, вылившаяся в это движение, была так заразительна, что Дэви не удержался и крикнул:

– Ради бога, возьми себя в руки, Кен!

– Веди машину, – сдержанно отозвался Кен, – остальное тебя не касается.

В Мэшекене, где дорога проходила по раскаленной солнцем главной улице, между двумя рядами торговавших машинами гаражей, Кен тронул Дэви за руку и знаком велел остановиться у гаража Макинтоша. Не произнеся ни слова, Кен вышел и захлопнул за собой дверцу – по его виду Дэви решил, что он сейчас вернется. Но потянулись нескончаемые минуты под палящим солнцем, которое отражалось яркими полосами и дробилось блестящими точками в зеркальных стеклах витрин по обе стороны неглубокого каньона – улицы, а Кен всё не появлялся.

Через четверть часа в гараже Макинтоша переднее стекло витрины растворилось, и в тот самый момент, когда в душе Дэви шевельнулись дурные предчувствия, на солнце блеснул лоснящийся сигарообразный кузов черно-жёлтого гоночного «оуберна», который съехал по скату на улицу; за рулем сидел Кен. Он резко остановил машину поперек тротуара и, пока Макинтош с механиком прикрепляли к буферам таблички с временным номером, сидел, уставившись прямо перед собой, словно поглощенный каким-то тайным видением. Потом он повернулся и взглянул на Дэви. В глазах его всё ещё стояла тоска, но губы изогнулись в полунасмешливой, полузастенчивой улыбке. Дэви выпрыгнул из машины и пошел к гоночному «оуберну».

– Я приметил его ещё по пути туда, – сказал Кен. – Немного подержанный. Новый стоит две тысячи шестьсот. Я купил за две сто. – Он машинально перевел скорость – его одолевала настоятельная потребность двигаться. – Вот, наконец, деньги Марго превратились в реальность, – медленно сказал он и добавил: – Только так их и надо тратить, чтобы снять с них проклятие. Теперь я ничего не имею против – можешь получить по чеку деньги, заработанные ею в постели.

Вместо того чтобы ударить его, Дэви быстро отошел к своей машине и дрожащими руками взялся за руль. Меньше чем через пять минут сзади из знойного марева до него донеслось низкое гуденье, оно становилось всё громче и громче, и наконец мимо с гулом промелькнули черно-жёлтая ракета, бледное лицо и вихревая струя воздуха. И оттого, что Кен мчался с такой неистовой скоростью, вся злость Дэви как бы иссякла. Полтора часа он ехал домой в ледяном одиночестве, и это было самое тоскливое чувство, какое он когда-либо знал.

У стоявшей перед сараем новой машины всё ещё был такой вид, будто она, волоча за собой клубы пыли, мчится прямо в пекло, но Дэви только мельком взглянул на неё и прошел мимо. Кен сидел в конторе, уставясь невидящим взглядом на стопку отношений из Бюро патентов, лежавшую там уже две недели. Он держал в руке верхнюю пачку бумаг, но не перевернул даже первой страницы, и каемка пыли на следующей пачке осталась нетронутой. Он, как напроказивший ребенок, старался изобразить прилежание.

– Прежде чем двигаться дальше, надо бы привести в порядок наши патентные дела, – негромко сказал он.

Дэви ничего не ответил и прошел мимо, твердо ступая на каблуки.

– Я продам эту проклятую машину, – продолжал Кен тем же тоном. – Я сделал глупость. Деньги нам нужны.

Дэви наконец поднял на него глаза.

– Ничего, – сказал он немного погодя. – По крайней мере ты облегчил себе душу, – и мы теперь можем идти дальше.

– Мне такая машина не нужна, – заявил Кен.

– Ты будешь ездить на этой машине, – медленно произнес Дэви с такой горечью, что голос его дрогнул. – Ты будешь ездить на ней, а когда не будешь ездить, повесь её себе на шею и носи! И никогда не забывай про эту машину, потому что в этой машине вся разница между мной и тобой!

Он повернулся к Кену спиной и подставил голову и руки под струю холодной воды из крана, потом стал надевать рабочий комбинезон. Разрыв с Кеном он ощущал почти физически, как глубокую рану в теле, такую болезненную, что было трудно сидеть за столом напротив Кена и делать вид, будто занят чтением. Но разрыв нанес рану не только ему – краешком глаза Дэви видел, что Кен тоже страдает.

– За что ты меня наказываешь? – не вытерпел Кен. – Я же сказал, что продам её.

Дэви даже не взглянул на несчастное лицо брата.

– Это как тебе угодно, – сказал он.

Кен стукнул кулаком по столу.

– Бездушный негодяй! – крикнул он. – Ну да, я свалял дурака! А с тобой разве этого не бывает? Ты и Марго – вы оба холодные, как рыба! Ну что, спрашивается, я такого сделал? – И Кен рывком поднялся со стула.

– Как по-твоему, куда должны были пойти эти две тысячи сто?

– Я же сказал, что продам машину! Я же твержу это всё время!

– Но ведь ты всё-таки её купил! Две тысячи сто долларов! И это при том, что мы не можем себе позволить даже новую заплату на штаны! Прежде чем думать о новых покупках, мы должны уплатить Броку, уплатить Чарли Стюарту и разделаться с сотнями старых долгов, о которых мы даже не говорили в последнее время. И если хочешь знать, – закричал Дэви, вскакивая и колотя себя в грудь, – надо подумать и о моей женитьбе! Что мне прикажешь делать? Устраивать себе дом в твоей паршивой торпеде? Там даже нет заднего сиденья, чтоб использовать под кладовую!

– Я её продам! – взревел Кен.

– Да кто, кроме тебя, станет покупать такую дребедень?

– Господи, да неужели ты не можешь понять, какое чувство вызывают у меня эти деньги? Ведь это оскверненные деньги. На них следы пальцев Волрата. Помнишь, как неделю тому назад мы с тобой обалдели от радости, когда узнали, что за нашу работу предлагают деньги, а ведь как мы работали! А она попросту берет из денег, данных ей «на булавки», и швыряет нам чек на сумму, вдвое больше той, в какую оценили нашу работу. – Сдавленный голос Кена упал почти до шепота. – Когда Марго, такая изящная и нарядная, протянула мне этот чек, я готов был убить её. И себя тоже. И тебя, если хочешь знать. Мне просто необходимо было выбросить хоть часть её денег на ветер – только чтобы снять с них проклятие!

– Сядь, – устало сказал Дэви. – Хватят об этом. Я всю жизнь был для тебя чем-то вроде мягкой подушки. Теперь – кончено. С этих пор ты будешь стоять на своих собственных ногах и сидеть на своем собственном заду. – Дэви задержался взглядом на лице брата чуть дольше, чем следовало бы, если б он хотел скрыть от Кена, что тот уже прощен и что рана уже зажила. Он взял убористо напечатанное официальное письмо и стал читать; но неспокойная совесть подсказала ему, что, хотя он уже освободился от бремени гнева и боли, Кен всё ещё испытывает страдания.

И голос Дэви стал почти ласковым:

– Черт с тобой, с этой машиной. Захочешь её оставить – оставляй. Как-нибудь вывернемся.

– Ты больше не сердишься? – поколебавшись, спросил Кен.

Дэви слабо усмехнулся.

– Может, ты наконец заткнешься и мы примемся за работу?

Глава одиннадцатая

Гул голосов – смеющихся, кричащих, протестующих, – лязг тормозов и кассовых аппаратов, непрерывный стук машин, говорящий о том, что Америка за работой, – этот шум объемлет весь континент и, поднявшись высоко в воздух, грозовой тучей плывет на восток, к эпицентру всех штормов и бурь – Вашингтону. Здесь туча разражается ливнем над строгими фасадами правительственных зданий, потоки через двери проникают в комнаты и чуть не затопляют сидящих там клерков и их начальников. Осажденные мужественно расправляются с кипами бумаг, помеченных различными шифрами и буквами, передавая их из рук в руки, – они подлежат отправке до пяти часов и составят встречный поток официальных голосов, который, в свою очередь, поплывет над страной, вливаясь в этот оглушительно громкий говор многомиллионного народа; итак, закончился ещё один день, наполненный грохотом и гулом, и за этот день Америка стала богаче, похоронила своих мертвецов, храбро впустила в жизнь новорожденных и смазала свои гигантские машины, чтобы они сделали ещё одно из тех конвульсивных движений, из которых и складывается жизнь. Вечер спустился на восточную часть Соединенных Штатов, и Вашингтон засверкал своими ярко освещенными монументами, лихорадочно готовясь к тому, чтобы наутро снова приступить к управлению страной.

В городе Вашингтоне на третьем этаже грязного серого здания, именуемого Бюро патентов правительства Соединенных Штатов Америки, имеется огромная комната, разделенная на квадратные клетки; и трудно представить себе, что горы бумаг, возвышающиеся на письменном столе каждого эксперта, отражают лицо технической Америки, каким оно будет через несколько десятилетий, и путь, которым идет её мысль. Здесь стоит церковная тишина, хотя бюро является ареной бурных споров и братоубийственной войны, которую ведут между собой промышленные предприятия. В каждом закутке за письменным столом сидит человек; и вот уже около двух лет один из этих экспертов ведет нескончаемый и беспощадный спор с братьями Мэллори – спор, в котором не произносится громко ни одного слова, в котором не бушует гнев, в котором царит полное согласие умов, а предметом его является вопрос о том, зря или не зря потрачены все эти годы, которые братья Мэллори целиком отдали работе.

За тысячи миль от Вашингтона Дэви, казалось, чувствовал упорное сопротивление эксперта, хотя и не представлял себе, как выглядит этот человек. Для него эксперт был просто мозгом, работающим в таинственной темноте за чуть приоткрытой дверью. Однако когда Дэви читал длинное письмо, в котором излагались причины отказа, и дошел до главного – утверждения, что изобретатели не оригинальны в своем труде, он как бы различил в этой темноте блеск очков без оправы и довольную улыбку на тонких губах.

Почти полтора года назад Мэллори впервые начали разговор о своем изобретении, сообщив эксперту о том, какой они соорудили прибор, каковы принципы его работы и почему их изобретение можно считать новым и отличным от всего, что когда-либо делалось до них. Они хотели получить постановление конгресса, дающее им исключительные права сооружать и продавать то, что они изобрели, – постановление, именуемое патентом.

Человек, сидящий в одной из клетушек, молча прочел их заявку и, поразмыслив месяцев восемь, ответил, что братья Мэллори в нескольких пунктах допустили ошибку. Кроме того, эксперт напомнил им, что некий человек в 1917 году изобрел нечто похожее на одну из частей их сложного прибора и использовал это в механизме, предназначенном для совершенно других целей; а кто-то другой в 1922 году применил схему, подобную той, которую построили они, для точно такой же цели. Таким образом, по причинам, изложенным выше, претензии, перечисленные в пунктах 1-12 включительно, удовлетворены быть не могут; а поскольку вся заявка в целом содержит всего двенадцать пунктов, педантично продолжал эксперт, она отклоняется полностью, и Бюро патентов не считает возможным просить конгресс Соединенных Штатов о принятии соответствующего постановления.

Этот первый официальный документ послужил толчком к разрыву с Броком; вскоре после того как были подписаны документы о прекращении всяких деловых отношений с банкиром, Дэви и Кен снова вернулись к разговору с человеком, сидящим в клетушке.

Этому человеку было указано на то, что он сам ошибается и что в пяти пунктах его возражений опущено главное. Братья подробно остановились на разборе этих пунктов. Что до приведенных экспертом возражений, то существует три причины, по которым изобретение 1917 года никоим образом не могло войти составной частью в изобретенный ими прибор и выполнять те функции, для каких этот прибор предназначен. Все эти три причины были изложены эксперту. Что же до ссылки на изобретение 1922 года, то при ближайшем рассмотрении оказалось, что эксперт ошибся и тут, увлекшись формой и забыв о функциях. Мэллори соглашались с тем, что чертежи на бумаге действительно выглядят похожими, но объясняется это лишь особенностями чертежной техники. В электрическом же отношении между ними нет никакого сходства, и обе схемы были подробно описаны для сведения эксперта. В конце излагалась просьба удовлетворить заявки, изложенные в пунктах 1-12 включительно, и довести до сведения конгресса Соединенных Штатов тот факт, что все права на данное изобретение принадлежат братьям Мэллори.

Такой подробный ответ, по-видимому, потребовал от эксперта весьма серьезных размышлений, и весь остаток зимы, а также всю весну 1929 года он выжидал. Но его вторичный отказ, который изучал сейчас Дэви, доказывал, что выжидал он не потому, что был поставлен в тупик или загружен другой работой, а просто потому, что он хотел подобрать такое оружие, чтобы можно было сразить их насмерть: Дело в том, что отвергнуть чью-либо заявку, сославшись на уже выданный патент, можно лишь в том случае, если этот патент уже год как зарегистрирован в книгах Бюро; и вот за то время, пока эксперт ждал, сидя в своем закутке, истек годичный срок для четырех патентов, о которых он ещё не мог упоминать в своем первом отказе, и теперь эксперт учтиво преподнес их братьям Мэллори.

Возражения, выдвинутые против их заявки, были составлены очень ловко и при первом чтении казались неопровержимыми. Даже перечитывая письмо вторично, Дэви был глубоко убежден в том, что отказ окончательный и вполне справедливый. И лишь читая письмо в четвертый или пятый раз, он начал замечать маленькие пробелы в доводах эксперта, похожие на трещинки в монолитной глыбе.

Из всего этого Дэви сделал, впрочем, один бесспорный вывод: не только они с Кеном работают в этой области. Другие люди в разных уголках страны жили всё это время одной с ними мечтой. Эти люди работали в такой же безвестности, как и они, и, по-видимому, с такими же взлетами и падениями, со своими Бэннерменами, со своими Броками, быть может, даже со своими Волратами.

Две из четырех схем, как явствовало из патентов, были весьма примитивны по сравнению со схемой Дэви и Кена и практически неприменимы – патент был выдан их изобретателям только за новизну идеи. По собственному опыту Дэви знал, что эти две схемы существуют только на бумаге и никогда не дадут хороших результатов на практике – они просто никуда не годятся. Но две другие схемы, которые привел в доказательство своего отказа эксперт, отличались изобретательностью и были так же тщательно продуманы, как и их собственная. Одна из этих схем представляла собой улучшение конструкции, уже запатентованной фирмой «Вестингауз» в 1922 году, а вторая была совершенно новым изобретением в этой области. Изобретатель этой последней схемы жил в Сан-Франциско, а под фамилией его стояло название синдиката; по-видимому, это была та самая группа, о которой говорила Марго. Схема была придумана человеком на редкость одаренным, это несомненно, а размах проведенной им работы указывал на то, что в его распоряжении имеются большие средства.

Робинзон Крузо стоял, как громом пораженный, увидев на песке следы одного только Пятницы, а перед Мэллори неожиданно предстали целых два человека, вторгшихся в область, которую братья считали только своей, – и всё-таки Дэви нисколько не испугался. Он всё время подозревал, что может произойти нечто подобное. Кроме того, он почувствовал приятную уверенность в своих силах – ведь если ещё кто-то работает над тем же, что и он, значит, это вовсе не бессмысленная затея; к тому же другие изобретения в таком виде, как сейчас, имеют мало общего с их работой. Если раньше у него и возникали сомнения в своих способностях, сейчас они полностью исчезли. Дэви чувствовал себя неуязвимым – как бы он сейчас ни поступил, успех обеспечен, – и всё-таки что-то заставляло его быть крайне осторожным.

– А ты что думаешь на этот счет? – с расстановкой спросил он Кена.

– Какого черта, да мы всех их побьем! – сказал Кен; ссылки на уже существующие изобретения он воспринял как вызов, на который ему не терпелось ответить. – Если всё ограничится только этим и других соперников, у нас не будет, считай, что патент у нас в кармане.

Кен с мрачным удовлетворением посмотрел на свои стиснутые кулаки.

– Всё выходит так, как мы задумали, – медленно произнес он, – словно осуществляешь чертеж, сделанный на кальке. И все эти умники, которые в нас не верят, будут читать о наших успехах и плакать. И Волрат первый. Вот сейчас я хочу, чтобы он был нашим партнером. Просто для того, чтобы посмотреть, как он будет вести себя в том единственном деле, где он никогда не сможет играть главную роль.

– А я думаю не о людях, – медленно сказал Дэви. – Я думаю о самом изобретении. По-моему, наша работа лучше всех – пока. Вот и всё.

– Терпеть не могу этот твой многозначительный тон. У меня от него начинают мурашки бегать.

– И я не уверен, что она долго будет самой лучшей.

– Ох, бога ради, не нервничай!

– Стоит только взглянуть на эти патенты, и в голову приходит миллион способов улучшить их.

– Тем хуже для них. Пусть делают, как могут.

– Ты не понимаешь главного: можно придумать, как улучшить другие системы, но нашу собственную улучшить уже почти нельзя.

Впервые Кен не нашел что ответить.

– Возьми, к примеру, придуманную у «Вестингауза» систему распыления точечных фотоэлементов на листе слюды. Если им удастся уменьшить и сблизить эти точки, изображение получится четким и ясным. Тут необходимо вмешательство химика, а фирма «Вестингауз» может нанять тысячу химиков для работы над этой проблемой. И решение её – только вопрос времени.

Кен по-прежнему молчал, и Дэви, выждав немного, продолжал дальше: