Брат мой, враг мой

– Неужели, по-твоему, сейчас время думать об этом? О, черт возьми, покупай другую машину, если хочешь, но, во-первых, не проси Брока о скидке, а во-вторых, не увиливай от разговора. Я говорю о свидании со Стюартом. – Дэви положил руку на телефон. – Можем мы повидаться с ним сегодня?

– Хоть сию минуту.

– И пусть люди увидят тебя в таком виде? Поезжай домой, поспи хоть часа два да заодно побрейся. Я позвоню тебе перед уходом.

– Зачем мне ехать домой? Посплю здесь на своей старой кровати.

– Кроватей здесь больше нет. Нашу комнату я отдал вчера утром Костеру – там будет стеклодувный станок. Кстати, подтверди, пожалуйста, мое распоряжение насчет устройства склада в бывшей комнате Марго.

Почти полжизни они привыкли считать небольшое помещение позади сарая своим домом. Но разраставшаяся мастерская, как медленно надвигающийся прилив, постепенно смела плиту, стулья, стол, зеркало, кровати, и с каждой вещью уходили связанные с нею воспоминания и мечты, которыми братья делились в этой обстановке. Комната Марго была последней, с нею исчезало всё, что оставалось от прошлого, которое уже никогда не вернется. Но так много в их жизни было подчинено именно этой цели, что рука Кена не дрогнула, подписывая распоряжение. Однако, подписав, он остановился в нерешительности и стал ждать, пока Дэви кончит телефонный разговор с адвокатом.

– Значит, в два часа, – сказал Дэви и повесил трубку.

– Если я возьму машину, – проговорил Кен, – как ты доберешься до дому?

– Меня подбросит кто-нибудь из техников. Снаружи стоит шесть машин.

Кен почему-то всё ещё колебался.

– Марго… Марго что-нибудь обо мне говорила?

– Ни слова.

– Она хоть знает, что я уезжал? – в голосе Кена проскользнула нотка обиды.

Дэви резко повернулся к нему.

– Ты уезжал, чтобы развлечься или чтобы поволновать Марго?

Кен посмотрел на него недоуменным взглядом. Помолчав, он спросил:

– Значит, в два часа?

– В два часа, – отозвался Дэви. Он подождал, пока ушел Кен, затем ещё раз рассеянно просмотрел утреннюю почту. Письма от Вики не было. Ни слова с тех пор, как она уехала.

Сквозь несколько перегородок донесся звавший его голос – надо идти проверять новый регенеративный усилитель. А потом… Дэви только покрутил головой, подумав, сколько ещё предстоит сделать; день едва начался, а он уже устал. Даже при шести помощниках работы было по горло. Усталость проникала в него до мозга костей. Каждую минуту они, казалось, были совсем близки к окончательному успеху, и каждую минуту возникали тысячи новых возможностей. А каждая из тысячи возможностей распадалась на тысячи других вариантов.

Не удивительно, что Кен так часто выдыхался. Дэви открыл дверь, и его охватил порыв раздражения, будто что-то вдруг забарабанило по его натянутым нервам. Ему страстно захотелось устроить себе какую-нибудь бурную разрядку. Но здесь его не ждало ничего, кроме тяжелой работы и огромной ответственности, и ничто не сулило радости. Без особой надежды, просто на всякий случай он опять перерыл всю почту, но ошибки не было – Вики не подавала о себе вестей. Казалось, она совершенно исчезла из жизни всех людей на свете и продолжает жить только в его душе.

Когда Фэн Инкермен третий раз позвонила в мастерскую, опять не застав Кена, Дэви начал понимать, что произошло. Тщетные звонки начались в начале мая, а сейчас был июнь – горячий, зеленый и золотой.

– Кен уже уехал в Милуоки, – объяснил Дэви. Он чуть было не сказал «в город», как обычно говорил Кен. Теперь для Кена Уикершем стал просто предместьем Милуоки, находившимся в семидесяти пяти милях от города. – Он уехал утром, примерно часов в восемь, так что сейчас он уже, должно быть, там.

В трубке послышался шорох, потом наступило молчание. «Ладно, – подумал Дэви, – пусть сама в этом разбирается».

– Прежде всего, – сказала Фэн, – я говорю не из Милуоки. Я здесь, в Уикершеме.

– Я передам, что вы звонили.

– Не беспокойтесь, – кисло сказала она. – Видно, всё, что вы ему передаете, в одно ухо у него влетает, а в другое вылетает. Но раз так – ничего не попишешь. Дело в том, что я забыла в его машине фотоаппарат, а он мне нужен. Попросите Кена завезти его как-нибудь по пути, если, конечно, его новые друзья ничего не будут иметь против.

– Фотоаппарат здесь, в конторе.

– Тогда можно я за ним зайду?

Дэви заколебался, потом сказал:

– Конечно, когда вам угодно. Послушайте, Флер, мне очень жаль…

– Никакая я не Флер. Для вас, Дэви, я – Фэн.

Дэви мягко рассмеялся.

– Ну, хорошо. Пока.

Он напрасно беспокоился по поводу её вида. На ней было скромное белое платье, в руках она вертела белый берет. Тонкие духи напоминали аромат цветущего сада в ранний вечер. Девушки в местном клубе были накрашены куда больше, чем она. Фэн небрежно перекинула через плечо фотоаппарат и улыбнулась, но в темных глазах её светилась грустная благодарность.

– Ловко вы это обстряпали, – сказала она. – Вы всегда так выручаете Кена?

– Случалось, – признался Дэви и, взглянув на неё, слегка улыбнулся. – Вы сами знаете.

– Как не знать. Но вы делаете это почти безболезненно. Кен тоже так старается для вас?

– Наверное, постарался бы, если б понадобилось.

– Но ещё ни разу не понадобилось, не так ли?

Он пожал плечами, уклоняясь от ответа.

Фэн уселась на край стола.

– Слушайте, Дэви, всё кончено, и я-то знаю, как мне себя вести. Но, между нами, что гложет вашего брата? Кто ему нужен или что ему нужно такое, чего он не может получить?

– Почему вы об этом спрашиваете? – осторожно спросил он.

Фэн взглянула на его лицо, внезапно ставшее непроницаемым, и Дэви понял, что она видит его насквозь.

– Не важно, – сказала она и спрыгнула на пол. Прямое свободное платье как бы подчеркивало вызывающие движения её тела, но Дэви понимал, что сейчас она не сознает этого.

– Дэви, будьте любезны, отвезите меня в центр. Сестра считает, что я приехала повидаться с ней. – Она заметила его колебание. – Всё в порядке. В городе меня никто не знает, кроме вас и Кена.

– Ах, да не в этом дело, – проговорил он с внезапным отчаянием. – Просто я сейчас сижу и стараюсь поверить, что мне это не чудится. Конечно, я вас подвезу.

По дороге он спросил её, не подумывает ли она о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк и выступать на сцене.

– Вы что, смеетесь, что ли? – иронически осведомилась она. – Неужели вы всерьез поверили этой небылице? Впрочем, почему бы и нет? Я столько об этом болтала, что, ей-богу, должно быть, сам Зигфельд верит, будто я у него выступала. Знаете что, Дэви, приезжайте как-нибудь ко мне в Милуоки. В один из моих свободных дней, – добавила она, когда машина подъехала к запруженному толпой тротуару. – Мы с вами тихо и мирно повеселимся.

– Обязательно, – улыбнулся Дэви.

– Нет, я серьезно. Вы, по-моему, ужасно милый мальчик.

– Мало вам неприятностей доставило семейство Мэллори?

– Что вы, никаких неприятностей, – с наигранной любезностью заявила она, выходя из машины. – Одно сплошное удовольствие. – Захлопнув дверцу, она облокотилась о неё. – Я останусь здесь до завтра. Мы могли бы съездить сегодня в Павильон и потанцевать. И если вы будете пай-мальчиком и поведете себя умно, я позволю вам подержать мою руку.

– Флер? – воскликнул он, невольно рассмеявшись.

– Фэн, – настойчиво поправила она. – Ну, так как же?

В нем происходила ожесточенная внутренняя борьба. Он не сомневался, что всё кончится ещё одним потерянным рабочим днем, ещё одним днем простоя, за который тем не менее придется платить жалованье восьми работникам, – словом, днем сплошных убытков. Он ощутил в себе желание, чтобы этот ненавистный день был уже позади. Но при этом он не тешил себя иллюзиями – он знал, что Флер делает то же, что пробовали делать до неё другие девушки, стремясь вернуть себе Кена с помощью Дэви. Впрочем, сейчас это было ему безразлично. Он нуждался хоть в какой-нибудь перемене.

– Договорились, – сказал он. – Спасибо.

– Нет, это вам спасибо, – с изысканной вежливостью ответила Фэн и ушла.

Дэви согласился на это свидание с искренним намерением потратить на Фэн лишь один вечер и больше не видеться с ней, а когда Кен вернется из Милуоки, рассказать ему всё, как было. Но на следующее утро Дэви проснулся с улыбкой, словно ясный июньский день уже обволакивал его сияющим теплом. Он не мог припомнить, чем его так смешила накануне Фэн, но ему и сейчас ещё было необычайно весело, и он с трудом удерживался, чтобы не позвонить ей – просто, чтобы услышать её слегка насмешливый голосок. Дэви был убежден, что и с ней происходит то же самое.

Кен появился только в середине дня. Вид у него был слегка пристыженный; он избегал встречаться глазами с Дэви и так ретиво взялся за работу, что Дэви даже не успел заговорить о Фэн. Впрочем, он с радостью ухватился за этот предлог. И в этот день и в следующий дела было столько, что Дэви уже не пытался найти удобный момент для разговора о Фэн. Он всегда тщательно избегал девушек, брошенных Кеном, и это единственное отступление от правила, разумеется, требовало пояснения. Из гордости Дэви постарался бы рассказать эту историю в пренебрежительном тоне, тем самым лишив себя возможности ещё раз встретиться с Фэн. А она внесла такое приятное разнообразие в его унылую жизнь, что он уже скучал по ней.

Весь июнь был особенно мучительным для братьев. Работа находилась на такой стадии, когда они уже не сомневались, что электронно-лучевая трубка может посылать сигналы. У них имелись также доказательства, что приемная лампа может реагировать на чрезвычайно слабые импульсы. И всё же день проходил за днем, а четко очерченный крест, помещенный перед электронно-лучевой трубкой, никак не отражался на бледном мерцающем экране.

Дэви объяснял это Нортону Уоллису так:

– Мы создали существо с глазом, способным видеть, и с мозгом, реагирующим на зрительные впечатления. Мы даже знаем, что оптический нерв в порядке. И всё-таки этот ублюдок слеп, как крот!

В тысячный раз они обсуждали теоретические принципы и конструкцию прибора и объясняли старому изобретателю, как работает каждая часть схемы. У Нортона Уоллиса был недоверчивый прагматический ум, который воспринимал только конкретные явления. Он не разбирался в тонкостях электронно-лучевой трубки и упрямо считал, что сетка является лишь электрическим рычагом. Но зато он был выдающимся практиком. Подняв глаза от истрепанных, сделанных на синьке чертежей, он сказал:

– Вывод один – сигналы электронно-лучевой трубки у вас ещё недостаточно сильны. А чтоб поправить дело, вам, наверное, придется весь пол покрыть этими так называемыми усилительными лампами.

– Газеты рекламируют шестиламповые радиоприемники, – немного помолчав, сказал Кен. – Можете себе представить, что будет с Броком, если он придет и увидит пятидесятиламповую установку. Я прямо вижу, как он щелкает в уме на счетах, прикидывая расходы, и тщетно пытается придумать, каким образом можно найти сбыт для установки ценой в тысячу долларов.

– О сбыте ещё рано думать, Кен, – сказал Дэви. – Брока сейчас интересует только одно – чтоб на экране появилось изображение. Пятидесятиламповую схему можно аккуратненько уместить в небольшом ящичке – Брок ничего не заметит.

– Не обольщайся! Брок всё замечает. На прошлой неделе, когда я вез его в город, он вдруг сказал: «Кен, за последние два месяца вы были в Милуоки шесть раз». Как по-твоему, откуда он знает?

– Уж не думаешь ли ты, что это я ему сказал?

– Никто ему не говорил, на то есть спидометр. Машина новая, езжу на ней всего два месяца, а на спидометре уже полторы тысячи миль. Сколько поездок в Милуоки и обратно укладывается в эти полторы тысячи миль, не считая разъездов по городу? Нет, Брок всё заметит, не беспокойся. Да, кстати, о Милуоки – месяца два назад Флер забыла в машине фотоаппарат…

– Флер? – Уоллис поднял глаза. – Что это ещё за Флер?

Кен заколебался.

– Одна моя приятельница.

– Ах, вот как? Приятельница? – Старик в упор глядел на Кена, и лицо его побагровело. – Наверняка из этих «джаз-крошек». Вики была недостаточно хороша для тебя, а?. Славная, милая, порядочная девушка! – Рассвирепев, старик вскочил с места. – Тебе нужно было разбить её сердце и довести до того, что она уехала! Использовать мои мозги – это ты можешь, а моя плоть и кровь, видите ли, тебя не устраивает! Но я по ней скучаю, будь оно всё проклято! Я по ней скучаю! – выкрикнул он и, задыхаясь от бессмысленной ярости, ткнул пальцем в Дэви. – Ты виноват во всем, ты! Всегда и во всем виноват только ты, и никто другой!

Дэви был ошеломлен этой вспышкой. Он попытался возразить, но старик не дал ему открыть рта.

– Да, ты виноват, так и знай! Разве я не тебе велел встретить её на вокзале? Ведь я тебе ясно сказал – Кена не надо.

– Так ведь я её и встретил!

– Врешь! – В его почти невидящих глазах стояли слезы. – Я скучаю по ней. Я скучаю по ней. А она не вернется! Убирайтесь отсюда оба! – Он беспомощно озирался, ища подходящее слово. – Вы – дерьмо! Вы и ваша Флер!

Спускаясь с холма, Кен и Дэви молчали.

– Ах ты, боже мой! – вздохнул Кен, когда они вошли в контору. – Ну что с ним делать? Он стал ещё сварливее. Как ты думаешь, малыш, неужели он всерьез считает, что это я заставил Вики уехать? И надо же было мне ляпнуть про фотоаппарат Флер…

Дэви поглядел в окно.

– Фэн уже получила фотоаппарат Флер, Кен. Она заезжала за ним на днях. И фотоаппарат в полной исправности. По крайней мере был в исправности, когда я его в последний раз видел – в субботу вечером. – Всё ещё глядя в окно, он почувствовал, как вдруг притих Кен. – Я отлично знаю, что она собой представляет, но мне с ней весело, а остальное не важно. Ну вот, теперь, когда я тебе всё сказал, она опять, конечно, покажется тебе достойной внимания.

– Ты что, с ума сошел?

– Нет. И Фэн тоже нет. Тебе ведь важно, чтоб кто-нибудь заговорил о ней так, как когда-то говорил ты, и тогда ты начинаешь задумываться. Но она всегда выставляет тебя в самом лучшем свете. Ну вот, теперь тебе, наверно, захочется повидать её ещё разок и доказать, что ты всё тот же.

– Дэви!

– Ведь я по лицу твоему вижу, Кен.

– Ну хорошо, это же вполне естественно, разве нет?

– Может быть. Но знаешь что – на этот раз не ввязывайся. Никогда я не просил тебя о подобной услуге – мне и сейчас до смерти неприятно говорить об этом. А что до старика, то тут, видно, ничего не поделаешь. С ним же всегда так.

Кен долго и старательно собирал чертежи, потом направился к двери.

– Сейчас будем пробовать новую схему, – тусклым голосом произнес он. Больше он ничего не сказал и, уходя, даже не оглянулся.

Ещё никогда в жизни Дэви не было до такой степени неловко; и когда он попробовал разобраться в том, почему он стыдится своих отношений с Фэн, и разгадать причины этого непонятного стыда, то ему не удалось доискаться ответа. Говоря по чести, он никогда не придавал значения тому, первый ли он мужчина в жизни девушки, или нет. Но почему же тогда прикосновения Кена словно бы оставляют на девушках неизгладимый отпечаток или даже, по ощущению Дэви, своего рода клеймо? Не мог он поверить и в то, что отвращение к этим девушкам – а, если угодно, это было так – вызывалось опасением, что они используют его как средство вернуть себе Кена. Причины этого отвращения были гораздо серьезнее и крылись так глубоко, что даже сейчас, когда впервые в жизни он добросовестно старался понять эту сторону своего «я», ему не удалось до них докопаться.

Созданное им самим табу Дэви нарушил тайно, а сейчас, открыв эту тайну верховному жрецу, он ещё неистовее упорствовал в своем ослушании. Нет, он не перестанет встречаться с Фэн. Наоборот, он ещё тверже прежнего решил повидаться с ней на будущей неделе.

Но не успела кончиться и эта неделя, как в мастерскую неожиданно нагрянул Дуглас Волрат – в тот самый момент, когда Дэви и Кен сидели в конторе, определяя параметры новой схемы. От одного присутствия Волрата тесные клетушки лаборатории стали казаться Дэви какими-то ненастоящими и недолговечными.

– У меня есть кое-что интересное для вас, ребята, – без всяких предисловий начал Дуг, небрежно, как на бумажный хлам, швырнув шляпу на листки с вычислениями. – Мы строим пробную модель самолета для международных авиасостязаний в Филадельфии. Мы собираемся испытать в скоростных полетах разное оборудование, в том числе и радио. Можете ли вы сварганить нам легкую радиоустановку с приемником и передатчиком?

– Мы тут ничего не «варганим», – отрезал Кен. Взяв со стола шляпу, он протянул её Волрату. – Не туда попали – здесь работают иначе.

Волрат не взял шляпы, но лицо его вдруг покраснело от злости.

– Вы знаете, что я имею в виду. Я бы не пришел сюда, если бы не знал, что вы делаете стоящую работу.

– Мы занимаемся только своим делом, – продолжал Кен. – И давно уже не берем заказов со стороны.

Дэви взглянул на брата и, отобрав у него шляпу, положил на стул.

– Мы не можем сразу ответить ни «да», ни «нет», – сказал Дэви, стараясь заглушить голос Кена. – Мы взяли на себя обязательство работать над определенным изобретением и не имеем права браться ни за что другое, не посоветовавшись с теми, кто нас субсидирует.

Дуг обратился к Дэви, будто Кена здесь и не было.

– Вот в чём штука: наш самолет будет лететь над прериями. Наши соперники – стадо древних «Дженни» и «Кейнаков», может, один-два «Стандарта», «Ньюпорта» и, по-видимому, «Ястреб» Куртиса. Всё это старые керосинки, и лететь на них будет всякая шантрапа. И пока эта куча старья будет еле-еле дотягивать первую милю, мы опередим их на пять кругов и будем время от времени посылать на аэродром сообщения, точно это обычный испытательный полет. Само собой, всё связанное с полетом получит широкую огласку.

– Да, неплохая реклама, – задумчиво согласился Дэви. – Но боюсь, наши патроны скажут, что она никак не касается того дела, которое они финансируют. Откровенно говоря, я тоже так думаю.

– Главное – это имя на продукции, – сказал Волрат. – А в газетах будет упоминаться ваше имя: «Электрооборудование братьев Мэллори». Это, пожалуй, вас устроит, а? Не так ли?

– Кто же тот замечательный летчик, который победит в состязании? – поинтересовался Кен.

– В состязании победит «Сокол» Волрата, – подчеркнуто холодно заявил Дуг. – Насчет летчика ещё не решено. Мы наметили было одного человечка по фамилии Фитцсиммонс, но ходят слухи, что он будет занят в каком-то добровольном армейском состязании. Ну, не он, так будет кто-нибудь другой, не хуже.

– Вы, например?

– Например, я. – Дуг бросил на Кена надменный, окончательно взбесивший того взгляд и взял свою шляпу. – Если случится так, что это буду я, и если мы возьмем вашу радиоустановку, вы можете со мной полететь в качестве радиста, тогда и ваше имя попадет в газеты, раз уж вам так этого хочется. В конце концов сейчас наступил век воздухоплавания, не так ли? Позвоните мне, если это заинтересует ваших патронов.

– Ну что ж, по-моему, это редкостная удача, – заявил Брок. Увидев, какое впечатление произвел на банкира их рассказ, Дэви постарался скрыть презрительную усмешку. – Наш город сразу прославится. Самолет-победитель выстроен здесь, летчик – местный предприниматель и даже маленькая радиоустановка и та создана в нашем городе. Насколько я понимаю, небольшая затрата времени окупится с лихвой.

– Но ведь нам придется отложить основную работу, – напомнил Кен.

Брок поджал губы и поглядел на него поверх очков – это означало, что сейчас он отпустит какое-нибудь ехидное замечание.

– Не хотелось бы об этом говорить… но при ваших темпах потеря нескольких недель едва ли будет заметна. Между прочим, – колко добавил он, – Волрат заплатит за радиоустановку, не правда ли?

– Об условиях договаривайтесь сами, – сказал Дэви. – Что касается меня, то я не могу не возразить против такой затеи. Это ставит нас на одну доску с футболистами, чемпионами по чарльстону и бандитами с челками на лбу.

– В наше время для бизнеса важна не только продукция, – нетерпеливо перебил его Брок. – Надо ещё заработать известность. Мне самому, может, не меньше, чем вам, претит всякая дешевая сенсация, но если другие люди – и притом весьма влиятельные – не гнушаются такими вещами, то нам ни в коем случае нельзя отставать. – Брок в раздумье поиграл очками. – Разумеется, газеты захотят дать снимки – так я заранее договорюсь с фотографом, чтоб он пришел сюда и снял нас вместе как представителей корпорации, – скороговоркой закончил он.

Кен и Дэви молча вышли. Кен был взбешен, но Дэви только пожал плечами.

– Кен, нам остается либо бросить всё к черту, либо смеяться. Третьего выхода нет.

Через две недели после того, как был подписан договор о приобретении радиоустановки у братьев Мэллори, Кен разбирал утреннюю почту. Одно письмо он безмолвно протянул Дэви.

РАДИОСТАНЦИЯ ВПИ Акционерное общество «Радиовещание в интересах народа»

Гамбринус-тауэр, Кливленд, Огайо Председатель акционерного общества 17 июня 1927 года

Мистеру Кеннету Мэллори 1711 Эвклид-авеню, Уикершем

«Дорогой Кен, а также Дэви. В первых строках уведомляю вас, что до нас дошли слухи о таинственном самолете, который собирается урвать первый приз в авиационных соревнованиях в Сескви. Поверьте, ребятки, ваш старый друг и пока ещё компаньон очень возгордился, увидев ваши имена в газетах. (Кстати, какой кретин вам делает рекламу?) Заметочка была крохотная, но дружеский глаз разыщет и иголку в сене. Теперь, значит, вот что. Как я понимаю, ас (или, может, ему больше по душе называться капитаном Волратом) по пути в Сескви, то есть к месту старта, обязательно проедет через наш город. Как насчет того, чтоб он заглянул в нашу студию и в виде исключения дал нам интервью? От имени моих партнеров я обещаю сделать со своей стороны всё, чтоб ещё за неделю до его приезда создать по радио, как говорится, подходящую атмосферу, и, ясное дело, кое-какие из местных газет с радостью нам помогут.

Конечно, в Кливленде мы самая крупная из мелких радиостанций, но не забывайте – нас слушают в Нью-Йорке, и такая реклама имени Мэллори будет только полезна для того дела, которое ближе всего вашим сердцам, да и моему тоже. Поверьте, я сделаю всё, чтоб подчеркнуть значение радиоустановки на борту самолета.

С наилучшими пожеланиями и уверенностью в большом успехе остаюсь (в надежде, что вы на меня уже не злитесь, потому что я на вас – нисколько) Карл Бэннермен.

Исп. /В.У.»

Дэви расхохотался и, взглянув на Кена, увидел, что тот тоже усмехается.

– Можно ли злиться на этого жулика? – воскликнул Кен. – Знаешь, я по нем даже соскучился. Но как ему удалось прибрать к рукам целую радиостанцию?

– Показать это письмо Волрату?

– Ни в коем случае! Ничего мы ему не покажем, кроме наших хмурых физиономий. А если Карл пожелает поднять вокруг этой затеи шум – что ж, это его дело. Ты что, хочешь вызубрить письмо наизусть?

Дэви с виноватым видом быстро бросил письмо на стол. Кену ровно ничего не говорили инициалы машинистки, но у Дэви по-прежнему замирало сердце от всего, что напоминало ему о Вики Уоллис.

Когда Вики, впервые покинув родной дом, переехала в Уикершем, она ещё сохраняла наивную веру в тот мираж любви, чьи очертания и краски возникли когда-то в воображении маленькой девочки в клетчатом берете, катавшейся на коньках по Парамус-авеню. Уикершем представлялся ей золотым островом в лазурном небе – там среди цветущих лугов её встретит и немедленно полюбит блистательный юноша, улыбка которого будет говорить о благородстве его души и нежной чуткости; он, конечно, сразу поймет всё то, что Вики чувствует, но не умеет объяснить словами даже самой себе. И вот всего через полтора года туманным октябрьским вечером она уезжала из Уикершема в Кливленд, ища спасения от горя, которое принесло ей свершение давней мечты.

По дороге в Кливленд она мечтала только об одном: чтобы сердце её не сжималось при имени Кена, чтобы она могла ходить по улицам без неотвязной, никогда не сбывавшейся надежды, что следующий встречный непременно окажется Кеном. Иногда у неё мелькала мысль, не легче ли ей было бы, если б он умер. Или если бы умерла она… Но тут Вики мгновенно убеждалась, что умирать ей вовсе не хочется. Ведь если придет момент, когда уймется эта боль, когда она поймет, что уже не любит Кена, то и земля покажется ей раем.

Подъезжая к Кливленду, Вики даже удивилась тому, что не чувствует ни страха, ни одиночества. Она не в первый раз начинала новую жизнь и только теперь поняла, что, сама того не замечая, уже привыкла к этому.

На станции Вики встретила одна из её двоюродных сестер, Клер Игэн, миловидная женщина лет тридцати, с кислым выражением лица. Она была в меховой шубке. С нею пришел её муж, Мэтти, типичный клерк с худощавым лицом, в серебряных очках. Мэтти подхватил чемоданы Вики, а Клер взяла её под руку и объяснила, что, когда сестры Синклер услыхали о приезде Вики, они собрались все вместе и стали решать, у кого ей жить, а так как у Клер и Мэтти есть лишняя комната, то они и оказались – гм! – победителями. И, не успев перевести дух. Клер сообщила, что через полгода им понадобится эта комната.

– Она сейчас пьет за двоих, – заметил Мэтти, и Клер метнула на него гневный взгляд.

– Между прочим, я этим обязана тебе, – заявила она.

Машина Игэнов, новенький черный лимузин марки «окленд», была покрыта бусинками холодного дождя.

– Мы едем в гости, – сказала Клер. – Конечно, если хочешь, мы сначала подбросим тебя домой, но лучше поедем с нами – ты сразу можешь завести знакомства. Чем скорее приобретешь себе друзей, тем лучше.

Вики молча согласилась. Меньше всего на свете ей хотелось быть наедине с собой. Сквозь завесу дождя тускло мерцали огни, и Мэтти вел машину очень осторожно, не переставая бормотать проклятия по адресу каждого полисмена у перекрестка и водителя каждой машины, встречавшейся на блестевшей под дождем мостовой.

Наконец они прибыли; дверь открылась, и на них тотчас хлынул табачный дым, хохот и бренчание механического пианино. Мэтти исчез в толпе мужчин преимущественно его лет и вскоре вернулся с бокалами, полными пенистой желтоватой жидкости.

– Апельсиновый цвет, – сказал он, подавая один из них Вики. Клер выхватила бокал из её рук.

– Что ты делаешь, безмозглая голова! – прикрикнула Клер на мужа и обратилась к Вики: – Ты сегодня что-нибудь ела?

Вики сказала, что она поела в поезде, и Клер, сразу успокоившись, вернула ей бокал. Орущее радио заглушало голоса, пианино выбрасывало тоненькие, словно папиросная бумага, звуки, разлетавшиеся, как тучи конфетти, но весь этот гам сразу утих, когда к пианино подошел высокий молодой человек и обернулся к публике с заученной лисьей улыбкой, слегка смягченной приподнятыми уголками рта. Он стал петь популярные песенки; у него оказался высокий сладкий тенор.

– Это Расс Ричардсон, – шепнула Клер, обращаясь к Вики. – Он поет по радио. Наша ВПИ, конечно, не бог весть какая радиостанция, но, говорят, её слушают в Нью-Йорке.

Затем Расс Ричардсон с рассчитанной проникновенностью спел попурри из студенческих песен, которые публика выслушала благоговейно, как гимн. Клер сказала Вики, что сама отвезет её домой – Мэтти уже до того надрался, что тискает где-то в уголке Джулию Холдерсон, приняв её за Энни Кейз. По правде говоря, и ребенка они решили завести только затем, чтобы их брак не развалился окончательно, призналась Клер, ведя машину под проливным дождем. Надо же придумать – обзаводиться ребенком, когда два взрослых человека, из которых один даже с высшим образованием, не могут наладить свою жизнь. Она плакала, размазывая по щекам тушь с ресниц.

Маленькая квартирка была уютной и чистенькой. В гостиной стояла новенькая мягкая мебель, а пол почти весь был заставлен целой коллекцией барабанов.

– Это Мэтти развлекается, – с горечью сказала Клер. – Пятьсот долларов уплачено за удовольствие сидеть побарабанить в такт радио. Смотри. – Она повернула выключатель, и в турецком барабане зажегся свет. На коже силуэтом вырисовывалась надпись: «ALOHA». – И это недоразумение будет отцом! – воскликнула она. – Ложись спать, Вики, завтра разберемся, что к чему.

Вики уложили в квадратной пустой комнате с голубыми стенами. В ушах её всё ещё отдавался шум, гам, пьяные голоса, непристойные выкрики, но она не чувствовала себя несчастной. Она сонно блуждала по лабиринту новых впечатлений, пока вдруг не почувствовала, что ей необходимо найти нечто чрезвычайно для неё важное, и это ощущение заставило её с удвоенной энергией пробивать себе путь. Она бежала всё быстрее и быстрее, точно влекомая вперёд непреодолимой силой, и наконец как вкопанная остановилась перед тем, что искала, – откуда-то из темной глубины её сознания выплыл образ Кена. Лицо его улыбалось, но эта улыбка была предназначена не ей.

Вики разбудили ссорящиеся голоса; когда оставаться в комнате было уже неловко, она вышла в кухню. Мэтти сидел за столом, бледный и сосредоточенный. жёлтый стол походил на сверкающую выставку электроприборов: на нем стояли электрическая плитка для гренков, электрический кофейник с ситечком и ещё какие-то две никелированные машинки неизвестного назначения. Вики села к столу, и Мэтти мельком взглянул на неё, поднося ко рту яйцо всмятку.

– Вы печатаете на машинке? – спросил он.

– Немного, – ответила Вики, надеясь, что он предложит ей работу, и побаиваясь, как бы ей не пришлось работать в той конторе, где он служит бухгалтером.

– Машинистки – это как раз то, в чём наш город нуждается меньше всего. Машинистки да часовые у флагштоков. Конечно, если вы станете торговать вот такой блестящей дребеденью, то лучшей клиентки, чем моя супруга, вам не найти.

– А как насчет барабанов? – ядовито спросила Клер, запахивая на себе жёлтый халатик.

– Барабаны куплены на деньги за страховой полис моей матери, и ты это прекрасно знаешь! Всю жизнь я мечтал о барабанах, и последняя воля моей умирающей матери была, чтоб я их купил. Она ведь при тебе это сказала!