Город костей

      Илин, однако, всего-навсего предъявила печать величиной с торговый жетон. Стражник торопливо поклонился и махнул рукой своим товарищам, чтобы они открывали тяжелые металлические ворота, украшенные резьбой.
      — Если древности так дороги, то почему вы с Сагаем так бедны? спросила Илин, когда они шли по широкой улице, где не было даже признака вони от сточных канав. Высокие стены, скрывавшие частные дома, тянулись вдоль всей улицы. Здания за ними были велики, украшены куполами, сверкающими шпилями или высокими тонкими башенками, выложенными золоченой плиткой. Все кругом было из известняка или мрамора, и даже стены украшались узорами из полудрагоценных камней или мозаикой из эмали и стекла. Близилась середина дня, так что народу на улицах было мало: слуги, спешившие по поручениям хозяев и удивленно таращившиеся на Хета с Илин, да одинокие фигуры патрициев в чадрах и со слугами, закрывавшими их от солнца белыми зонтиками. Покрытые потом носильщики тащили богато изукрашенные паланкины с прозрачными шелковыми занавесями и золочеными украшениями на ручках.
      — Ни один из нас не может купить лицензию на право пользования монетами имперской чеканки, так что если мы каким-то чудом нападем на редкую вещь, мы не можем продать ее коллекционеру, — объяснил ей Хет. Они только недавно миновали ворота, но эта улица уже успела вызвать у него раздражение. Она была слишком чиста, слишком тиха, слишком хорошо охраняема, и они на этой улице привлекали внимание одним фактом своего присутствия. На Третьем ярусе было куда больше деятельности, торговцев, метельщиков улиц, и он не ощущал там на себе подозрительных взглядов. — Мы можем заниматься только мелочевкой, достаточно дешевой, чтобы обмениваться на торговые жетоны, и брать комиссионные за оценку или помощь в заключении сделки, если, конечно, продавец нас не надует. А Сагай еще частенько уступает неплохие дела людям, которых он жалеет.
      — Это Сагай, значит, так поступает? — Голос Илин звучал почему-то насмешливо.
      Встречные обходили их далеко, одна старуха демонстративно подобрала юбки и трясла ими, будто боясь заразы. Илин на все это обращала внимания еще меньше, чем Хет.
      Они шли вверх по улице, пока наконец Илин не свернула на посыпанную галькой дорожку, которая вела через что-то вроде общественного садика, где в каменных вазах росли быстро расцветающие цветы пустыни и низкие колючие деревца. Вскоре они подошли к высокой калитке, покрытой изображениями лиан и листьев. Стоило Илин протянуть руку к щеколде, как калитку открыл изнутри ликтор в белых одеждах и с духовым ружьем за плечами.
      Хет замер на месте, и Илин, уже прошедшая в калитку, обернулась к нему:
      — Пошли. Это частная дорога на Первый ярус. Она куда короче, чем если идти через главные ворота.
      Хет еще колебался. Он знал, что ему придется побывать в местах, где люди с духовыми ружьями будут преграждать ему дорогу домой, но только сейчас до него дошло, как глубоко на вражескую территорию его завлечет это предприятие. Илин уже проявляла признаки нетерпения. «Слишком поздно пятиться назад», — сказал он себе и поплелся сквозь калитку.
      Ликтор смотрел на них ничего не выражающими глазами.

Глава 7

      Дорожка уводила все дальше и дальше в глубину сада. По обеим ее сторонам поднимались патрицианские дворцы, впереди громоздилось черное облако стены, служившей основанием Первого яруса. Хет заметил, что земля между вазами с цветами и деревцами была покрыта «серебряным мечом» крошечным растением с узенькими листочками, похожими на белые иголки и блестящие волоски, отражающими яростный солнечный свет и превращающими землю в сверкающий ковер. Он подумал: а знают ли патриции этого яруса, что это растение встречается в песчаных «карманах» в сердце Пекла? Если б знали, то небось послали бы своих слуг тотчас выжечь такую пакость.
      Они достигли стены яруса раньше, чем Хет заметил калитку, о которой ему говорила Илин. Прямо в стене был вырублен проход с узкими ступенями, уходящими вверх. Всякий, кто поднимался по ним, был скрыт от чужих взглядов выступом неровной стены; углубления же, в котором вилась лестница, с улицы, проходившей вдоль сада, вообще не было заметно.
      — Лестница идет прямо к дому Риатена, — объясняла Илин, карабкаясь по узким и крутым ступенькам. — Но ты, конечно, никому об этом не должен говорить. — Хет промолчал. — Должна сказать, что ты здорово скрываешь свой энтузиазм при виде этого яруса.
      Илин уже достигла верха, где ступеньки вели во двор выложенный синей и золотистой плиткой, с трех сторон огороженный стенами очень большого и красивого дома из полированного известняка. Хет, следовавший за ней еще медленнее, чем прежде, отозвался:
      — Зато когда мы будем спускаться обратно, я выкажу весь энтузиазм, на который способен.
      Илин остановилась и бросила на него суровый взгляд:
      — А ведь тебе и вправду все не так уж тут нравится, верно?
      Прямо перед ними во внутренней стене дома была дверь, перед которой стояли еще два ликтора с пневматическими ружьями. Это была вполне разумная предосторожность. Любой, кто пробрался бы по лестнице, оказывался в ловушке. Узкие прорези окон второго этажа скорее предназначались для стрельбы из укрытия, нежели для вентиляции комнат. Хет начал чувствовать себя как козел, которого ласковыми словами заманили на бойню. Он ответил:
      — Разумеется.
      Ликторы узнали Илин и открыли им дверь без всяких расспросов, тут же опять заперев ее. Внутренние стены вестибюля были облицованы синей плиткой различных оттенков, что создавало иллюзию прохлады; у подножия лестницы, ведущей внутрь дома, журчал трехъярусный фонтан.
      Они поднимались, минуя площадки, откуда резные арки вели в другие комнаты. Весь дом Нетты уместился бы вместе с крышей и прочим внутри одного здешнего лестничного колодца. Стены украшала плитка, но там, где ее не было, сверкал полированный мрамор. Тут было действительно куда прохладнее, чем во дворе. И уж конечно, не пахло человеческими испражнениями и немытыми телами, а лишь слегка веяло запахом горящего сандалового дерева.
      Но самым странным была тишина. Ни шума с улиц, ни криков, доносившихся сквозь щели в стенах соседних домов, не было слышно и обитателей этого дома. Это был тот тип тишины, который Хет встречал лишь на просторах Пекла. Несмотря на безмолвие, а может быть, именно из-за него, плечи Хета напружинились, будто он ожидал нападения сзади.
      На следующей площадке лестницы большая дверь с занавесями из тюля вела во внутренний двор под открытым небом. Там Хет остановился, чтобы посмотреть, заинтересованный происходящим против своего желания. На согретом солнцем сером камне двора человек десять, все в возрасте Илин и даже моложе, совершали ритмические движения какого-то формализованного ритуального танца. Хет сразу же узнал эти движения: первая подготовительная ступень к освоению старинного боевого искусства — единственного вида древних искусств, дошедшего до нынешних времен почти в неизменном виде. Магия Хранителей тоже была искусством Древних, но она шла не от природы, как не от природы было и нашествие Пекла, а потому большинство Выживших от нее отказалось.
      Танец учеников во дворе отличался медлительностью — ведь это всего лишь упражнение, которое должно приучить мышцы подчиняться определенным командам. Сами же движения, которым обучались, используя этот прием, были более грациозны — и смертельны, — и ими овладевали позже. «Значит, именно здесь Илин научалась убивать разбойников», — подумал Хет.
      Илин подошла к нему, посмотрела и сказала:
      — Их так мало. С каждым годом посвященных становится все меньше, говорит Риатен.
      Хет ничего не ответил. По его мнению, их и без того было больше чем достаточно.
      Сверху лестницы донеслись шаги.
      Хет автоматически прижался спиной к стене.
      Это был Гандин — молодой и старательный Хранитель, сопровождавший вчера Риатена и Сеула. За ним следовал вооруженный ликтор. Гандин был одет в белую мантию Хранителей, и так как он находился дома, то его чадра была откинута.
      — Илин, наконец-то ты вернулась! Риатена вызвали к наследнице. Он хочет, чтобы ты присоединилась к нему там.
      — Я подожду тебя снаружи, — буркнул Хет. Снаружи на Третьем ярусе, если ему удастся миновать ворота.
      — Нет, — вмешался Гандин. — Он хочет, чтобы ты тоже явился туда.
      — Я?
      Илин оглядела себя и прикусила губу.
      — Мне надо переодеться. Они меня и сквозь первые ворота не пропустят в таком виде. — Она посмотрела на Хета. — И тебя тоже. В противном случае все начнут вынюхивать, кто ты такой да почему там находишься.
      И прежде чем Хету удалось придумать повод отказаться, ликтор взял его за руку и повлек по проходу в противоположном направлении.
      Комната, в которую его почти втолкнули, имела высокий потолок, круглый мелкий бассейн в центре и освещалась через отверстие в потолке. На одной из стен висело большое зеркало. Хет высвободил руку резким рывком, но оказался лицом к лицу с Гандином.
      — Прежде всего отдай оружие, — сказал тот.
      Если бы у Хета было оружие, он наверняка воспользовался бы им сейчас, не позволив засадить себя в комнату наедине с Хранителем.
      — У меня его нет.
      Вероятно, по причине природной недоверчивости Гандин уперся:
      — У тебя был нож вчера в Пекле.
      — Твои ликторы украли его. И «блошиный глаз» тоже. Не иначе, такие крошечные линзы у вас почитаются за большую опасность. — Этот прибор и янтарная бусина на рукоятке ножа стоили Хету нескольких месяцев честной работы, но он сомневался, чтобы они много значили для Хранителей.
      — Не верю, — решительно бросил Гандин. — Обыскать его.
      Ликтор сделал шаг вперед, и Хет сбросил на пол бурнус, послушно подняв руки вверх. Обыск был проведен тщательно, но без грубости, и Хету пришлось с ним примириться, тем более зная, что они все равно ничего не найдут. Он не спускал глаз с Гандина, за что и был вознагражден густым румянцем стыда на щеках юноши. Наконец ликтор закончил обыск и сказал:
      — Ничего нет. Даже фруктового ножичка.
      — А мы на Шестом ярусе фруктов не едим, — сказал Хет, скрещивая руки на груди.
      Гандин почувствовал себя неловко, когда выяснилось, что он ошибся, но постарался не показать этого. Вошел другой ликтор с узлом одежды в руках. Гандин взял у него одежду, сунул ее в руки Хету и буркнул:
      — Надевай.
      Хет обнаружил в узле длинное одеяние из отбеленного хлопка, мягкого, как шелк, чадру из тонкой, как паутина, кисеи, широкий пояс из серебряных бус и великолепной кожи. Такой кожи он еще никогда в руках не держал. А ведь это небось у них тут идет за второй сорт, а может даже и третий.
      — Скажи «пожалуйста».
      Никто из ликторов не рассмеялся. Либо они были отлично вышколены, либо Хет недооценил статус Гандина. Тот скрипнул зубами и ответил:
      — Шевелись!
      — Ладно, тогда выметайтесь отсюда.
      От такого нахальства Гандин вздрогнул. На высших уровнях все были уверены, что слуги, лица без гражданства и прочие «нелюди» не имеют права на уединение, да и не нуждаются в нем. А именно это право патриции ценили превыше всего. Именно по этой причине Гандин и другие молодые Хранители-мужчины позволяли себе без всякого стыда снимать свои чадры при Хете. Поскольку он не был личностью, никакого значения не имело, увидит он их лица открытыми или нет. Придя в себя, Гандин начал было:
      — У меня нет времени для…
      — Ах, так мы, значит, торопимся? — прервал его Хет.
      Для него стыдливость не так уж много значила еще и потому, что он привык к общественным баням нижних ярусов, но зато он знал, что для них она важна, а потому намеревался поставить на своем.
      — Хорошо! — рявкнул Гандин, потерпев поражение и отлично это понимая. Только поторопись! — Он сделал знак ликторам и последовал за ними.
      Но Хета обмануть было трудно — он отлично знал, когда противник бежит с поля боя.
      Он не стал задерживаться, так как, по-видимому, действительно имело место нечто срочное, но главным образом потому, что считал: чем скорее с этим будет покончено, тем лучше. Он разделся, натянул тунику, надел мантию, подпоясался, подоткнув полы так, чтобы не запнуться о них. Свои сапоги он, однако, оставил, так как не привык к сандалиям и боялся, что они помешают ему бежать. Потом посмотрелся в зеркало и отбросил всякие возражения против головного убора и чадры — без них он выглядел бы как рабочий парнишка с какого-нибудь высокого яруса.
      Вернулся Гандин. На этот раз его лицо было, как и полагалось, закрыто чадрой. Хранитель поглядел на тщетные усилия Хета справиться с кисеей, и грубовато предложил:
      — Давай помогу.
      Хет колебался. Вообще-то людей, которым он разрешал приближаться к себе, было мало, и все они жили в доме Нетты — там, на Шестом ярусе. Он раздраженно напомнил себе, что его присутствие настоятельно требуется где-то еще и что если бы Гандин хотел его прикончить, то он сделал бы это, не смущаясь присутствием ликторов. И все же Хету пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы повернуться к юному Хранителю спиной на столько времени, сколько потребовалось тому на возню с чадрой.
      В прохладном коридоре его ждала Илин, одетая в кафтан и мантию белого шелка. На тонкой серебряной цепочке к поясу была привешена боль-палка.
      — Почему так задержались? — требовательно спросила она.
      — Надо было, — ответил Гандин. — Пошли.
      — Подождите, — прервал их Хет, который вовсе не собирался позволить тащить себя быстрее, чем то было необходимо. — Сначала дело.
      — Это еще что? — спросила Илин, сердито хмуря лоб. Гандин вообще чуть не взорвался.
      — Жетоны, которые ты мне все еще должна.
      — Ах, это! — Ей явно полегчало. Возможно, она ждала, что Хет вообще откажется идти. — Ты хочешь получить их сейчас?
      — Нет. Я хочу, чтобы ты послала кого-нибудь вручить их одному брокеру, занимающемуся редкостями. Это на Четвертом ярусе — самый большой дом на третьем дворе от угла Театральной улицы. — Смысла называть имя Лушана не было — это был единственный брокер по редкостям во всем дворе.
      Удивленная Илин позвала ликтора и проинструктировала его, не обращая внимания на кипящего негодованием Гандина.
      После этого Хет двинулся следом за ними. Мягкая чадра все время норовила сползти ему на шею, и он чувствовал себя ужасно неуютно. Они прошли еще через несколько прохладных пустынных залов, миновали двое запертых и охраняемых ликторами ворот и наконец оказались в открытом квадратном дворе, который превосходил даже форум Четвертого яруса. Площадь была вымощена плитами черного мрамора и обнесена колоннадой из красного оникса. Хет перестал даже приблизительно оценивать увиденное.
      — Это место, где патриции провозглашают новых Электоров, — пояснила Илин, пока они пересекали двор. Она показала на огромное сооружение, которое виднелось над вершиной колоннады. — А это сам дворец. Он представляет собой как бы модель всего города.
      Дворец поднимался восемью концентрическими ярусами, подобно Чаризату, но только его внешние стены были выложены полированным известняком и мрамором, сверкающими в солнечных лучах, а его кремовая поверхность разнообразилась балконами и террасами.
      — Означает ли это, что в нижних пяти ярусах дворца вода тоже тухлая? спросил Хет.
      Гандин бросил на него острый взгляд, но Илин спокойно ответила:
      — Это не вполне точная модель.
      Над колоннадой виднелись и другие здания; их купола и шпили отражали солнечные лучи подобно драгоценным камням… все, кроме одного. Его огромный купол рисовался на ярко-синем небе черной громадиной, будто вырубленной из обсидиана или оникса. Хет был просто вынужден спросить:
      — А это что?
      Илин приложила ладонь ко лбу, и лицо ее помрачнело.
      — Это Цитадель Ветров. Это тюрьма для… ну… для Хранителей, которые воспользовались своей силой неразумно… и сошли с ума. Сейчас она принадлежит Аристаю Констансу. Ее отдал ему Электор.
      Хет и раньше слышал упоминания об этом месте; обычно от факиров, которые считали его таким же средоточием Силы, как Мертвые Земли или Солнечные Горы. А он считал это таким же мифом, как и те два места.
      — Разве сошедших с ума Хранителей не казнят? — Илин что-то говорила насчет того, что ее «отправят прочь», если она сойдет с ума, но Хет счел это выражение своего рода эвфемизмом.
      — Раньше казнили. Но ведь нужно было место, в котором их можно было бы содержать до суда. Теперь таких тоже отправляют туда, но для того, чтобы служить Констансу. — Она взглянула на Хета. — Все говорят, что Цитадель построена магами во времена Выживших.
      — Нет, на Выживших это не похоже, — возразил Хет, всегда скептически относившийся к подобным притязаниям. Единственными аутентичными постройками времен Выживших в Чаризате были несколько голых, похожих на пещеры каменных зданий вблизи доков; они и сейчас еще использовались в качестве складов. Выжившие ли, маги ли, они все равно не имели таких ресурсов чтобы строить роскошные дворцы.
      — Как ты смеешь утверждать такое, впервые видя Цитадель, да еще издалека? — сердито спросил Гандин.
      Хет даже не стал утруждать себя ответом.
      С площади они вышли на широкую авеню, по сторонам которой шла двухъярусная колоннада для зрителей церемониальных процессий. Тут народу попадалось побольше. Патриции в пышных мантиях с узорами из золотых и серебряных бусин и вышивок, величественные паланкины, такие большие, что их несли шесть или восемь носильщиков сразу, придворные чиновники в золотых шапочках, за которыми следовали целые процессии слуг и писцов. Хет все пытался избавиться от иррационального ощущения, будто все они смотрят на него, зная: если это даже и так, то лишь потому, что они принимают его за Хранителя, а не из-за сверхчувственной способности определять чужих. За колоннадой раскинулась еще одна площадь: здесь на них упала тень самого дворца. Широкая пологая лестница вела к тройной арке, открывавшей доступ на первый ярус; блеск полированных поверхностей стен чуть ли не ослеплял входящих.
      Ликторы у арок носили тяжелые золотые цепи — знак имперской службы. Гандин остановил Илин и Хета у первых ступеней лестницы и повернулся к своим людям, чтобы дать им приказ ожидать его здесь.
      — Частным телохранителям не разрешается входить во дворец или находиться в присутствии Электора, — объяснила Илин. Она бросила на Хета критический взгляд. — С этой чадрой никто не увидит, какие у тебя зубы. Но ты на всякий случай не улыбайся.
      — Вот уж не думал, что из-за зубов у меня будут проблемы!
      — Хм-м-м. Надеюсь, они не заметят и твоих глаз.
      — Существует такой простой трюк — не надо смотреть людям прямо в лицо, — ответил Хет, отводя глаза частично для того, чтобы показать, как это делается, частично чтобы посмотреть на множество имперских ликторов, стоявших по периметру площадки перед входом во дворец. Видимо, Электор в любой момент был готов отразить вооруженное нападение.
      — Там, к сожалению, полно очень наблюдательных людей, — сказал Гандин, возвращаясь. Голос у него был мрачный.
      — Тогда, пожалуй, тебе будет лучше подождать снаружи, — предложил Хет. Он нервничал и без этого мрачного вестника несчастий.
      Гандин вскипел, но Илин торопила:
      — Риатен ждет. Пошли.
      Вверх по лестнице, вперед, мимо ликторов. Хет обильно потел, несмотря на то что материя мантии была куда легче, чем казалась.
      Зал за арками был обширен и высок, стены плавно закруглялись к уплощенному куполу потолка. Все поверхности оказались выложены мрамором темных тонов, длинные проходы вели во всех направлениях. В нескольких десятках шагов от них, у одной из стен огромного зала приютился маленький, из светло-серого мрамора павильончик, увенчанный куполом, со стенами, изрезанными узкими дверями через равные интервалы. Пока Хет его рассматривал, внутри вспыхнул слепящий чистый белый свет и тут же погас.
      Хет был поражен до глубины души, когда понял, что именно находится в этом павильоне. «Чудо» — легенда среди дилеров и коллекционеров древностей. Это действительно была волшебная машина, причем одна из немногих, которая функционировала, а не служила только для украшения. Правда, в чем заключались ее функции сказать было невозможно.
      Илин потянула его за рукав, и он понял, что таращится как идиот.
      — Сейчас смотритель зала спросит нас о причинах визита, — шепнула Илин.
      Человек, который к ним приближался, был низкого роста, очень толст, облачен в мантию, густо покрытую золотым шитьем и кружевами, с массивными золотыми серьгами в ушах и в ажурной золотой шапочке. Золота, которое было на нем, хватило бы, чтобы кормить все население Восьмого яруса в течение месяца.
      — Мы — Хранители, — сказала Илин, как показалось Хету, с ненужной официальностью. Но, видимо, в данном случае от нее как раз ожидали такого объявления очевидного. — Мы пришли по приказу Мастера-Хранителя.
      Крашенные хной брови смотрителя поднялись в удивлении, может быть, оттого, что к нему обратилась Хранитель-женщина. Однако он низко поклонился и сказал:
      — Разумеется. Мастер Риатен предупредил нас о вашем появлении. Он высказал пожелание, чтобы те, кого зовут Илин сон Диа'риаден и Гандин Риат, были допущены к нему немедленно, пока третий подождет здесь.
      — Благодарю вас, — поклонилась в ответ Илин. Когда же смотритель важно удалился, она шепнула Хету: — Жди нас тут.
      Хет проводил их взглядом, затем оглядел зал, полный патрициев и слуг, бегавших взад и вперед, обдумал возможные последствия того, что Риатен сначала захотел поговорить наедине со своими Хранителями, пока он, Хет, сидит тут в ловушке.
      Но в это мгновение снова вспыхнуло Чудо, его свет хлынул сквозь узкие двери из специально построенного для него помещения. Две патрицианки подошли к одной из дверей и стали смотреть внутрь, пока новая волна света не заставила их отшатнуться. Они повернулись спиной к павильону и направились к аркам, оживленно болтая о чем-то.
      «Он не охраняется, — подумал Хет. — Во всяком случае, не больше, чем зал». Сердце Хета колотилось, но на этот раз не от страха. Он много лет слышал разговоры о Чуде, видел его изображения, но ему и в голову не приходило, что когда-нибудь он окажется рядом с этой древностью.
      За Хетом никто не следил, и, как ему казалось, никто не собирался преграждать ему путь к одной из узких дверей павильона. «Будь осторожен», сказал ему сегодня утром Сагай. Случай действительно малоподходящий для любопытства — и все же это был шанс, который больше мог никогда не выпасть.
      Хет подошел к одной из дверей. Внутри павильона Чудо стояло на пьедестале, сооруженном из самого обычного кирпича. Это был похожий на пирамиду камень, высотой в рост человека, из какого-то материала, темного, как пережженный уголь, с отблесками стали на боках, почему-то напоминавший темный мрамор. Свет появлялся совершенно внезапно, так что Хет даже испугался и отпрянул назад. Свет, блистающий точно огонь, должен был бы обжигать сводчатые, ничем не отделанные стены павильона и, конечно, убивать всех, кто находился поблизости от него. Но свет Чуда, видимо, не нес тепла.
      Хет заставил себя снова поглядеть на Чудо. Огненное свечение, казалось, исходило непосредственно от самой темной поверхности пирамиды. Оно появлялось импульсами, подобно сердцебиению, а тишина, в которой все это происходило, представлялась какой-то неземной. Ведь каждая световая вспышка была столь ярка, что вы невольно ожидали чего-то вроде звука взрыва.
      Вокруг пьедестала был установлен барьер, высотой по пояс человеку. Не приняв сознательно никакого решения, Хет вдруг обнаружил себя стоящим вплотную к барьеру. Камень снова взорвался светом в полном безмолвии, ударив Хета по глазам и на время ослепив его.
      А затем кто-то сказал:
      — Легенды творят реальность. Магическая реликвия… — Последовала пауза, казалось, насыщенная еле уловимой иронией. — До того, как стало известно, что это такое, эту вещь держали в императорском саду.
      Хет сразу же узнал этот голос, и холод, возникший где-то в спине, проник до самого мозга костей. Способность видеть возвращалась медленно, но следующая пульсация Чуда высветила ему Аристая Констанса, стоящего совсем рядом. Глотка Хета сразу пересохла, но ему все же удалось выговорить:
      — Вечно ты появляешься в самых неподходящих местах!
      — О, тут я провожу как раз немало времени. — Констанс лениво облокотился на кирпичный барьер — разговорчивый, небрежный и такой же опасный, как край обрыва высокой скалы. — Кстати, я был тут и в тот день двадцать лет назад, когда это Чудо решило вдруг привлечь к себе внимание. Отлично помню тот случай. Это был день, когда я сошел с ума.
      Новая пульсация Чуда опять пришлась на паузу в разговоре, и Хет снова ослеп.
      — А почему ты сошел с ума? — услышал он свой голос.
      Это его поразило, хотя ему и в самом деле было интересно, несмотря на то что и инстинкт, и здравый смысл во весь голос советовали ему: беги!
      — Экая жалость, что кое-кому другому не пришла мысль задать этот вопрос.
      — Ты имеешь в виду Сонета Риатена? — Молчание. «А он вообще-то дышит?» Дыхание должно было слышаться в тишине этого помещения, но, возможно, громкий стук крови в ушах Хета глушил другие звуки. Он поинтересовался: — И каков же будет ответ?
      — Это была лучшая из ряда очень скверных альтернатив.
      Если судить по звучанию голоса, подумал Хет, то Констанс уже отвернулся от Чуда и сейчас смотрит на него самого.
      Хранитель спросил:
      — А ты-то как здесь оказался?
      — А у меня выбора не было. — Хет старался, чтобы его голос звучал легко, без горечи. А в Чуде есть что-то, что ему надо понять, поэтому с него нельзя спускать глаз ни на мгновение. Даже несмотря на возможность того, что его в любую минуту может прикончить этот сумасшедший Друг Электора.
      — Ох, думаю, был. Он бывает у всех.
      — Ты собираешься кликнуть ликторов? — Хет чувствовал, что Констанс движется за его спиной, но не реагировал на это. — Нет ли у вас каких-нибудь законов против крисов, оскверняющих своим присутствием священные залы Дворца, где прогуливается сам Электор?
      — Чушь собачья, — отозвался Констанс уже откуда-то сбоку, — Электор тут никогда не бывает.
      Снова пульсация Чуда — сердцебиение живого холодного света. На этот раз Хет не сводил с него глаз перед началом свечения, и теперь его образ горел перед внутренним взором Хета. Если бы ему надо было описать Чудо, он назвал бы его большим пирамидальным камнем, на котором высечена полустершаяся сеть линий. И если вторая реликвия Риатена — тот большой и некрасивый прямоугольный блок не был близнецом Чуда, то уж наверняка был его двоюродным братом.
      — Кроме того, это не тот тон, который я хотел бы установить в наших отношениях, — продолжал Констанс.
      — Нет у нас с тобой отношений, — ответил Хет, злясь, а потому забывая об опасности.
      — А разве ты сам недавно не наказал человека, претендовавшего на то, что знает все?
      Кто-то возвысил голос в главном зале, и Хет инстинктивно повернул туда голову. Он понял свою ошибку, когда Констанс внезапно схватил его сзади за шею. Его голос прошипел прямо в ухо Хету:
      — Риатен ничего не знает. Они не знают, ни кто мы, ни что с нами происходит, ни в чем заключается для них опасность. Мой совет — соглашайся со всем, что они будут говорить, но не позволяй им привести тебя сюда во второй раз.
      Мощный толчок заставил Хета отлететь, хватая воздух руками, и он восстановил равновесие, лишь уцепившись за притолоку. Он тут же оглянулся. При свете Чуда Хет увидел, что павильон совершенно пуст.
      Он сразу заметил Илин, которая разыскивала его, вглядываясь в разодетые в мантии фигуры, толпившиеся в дальнем конце зала. Хету удалось неслышно приблизиться к ней, и он оказался рядом, как раз когда она повернула голову в его сторону.
      — Где ты был?
      — Здесь. Ты меня не видела, что ли?
      Недоверчивое выражение все еще сохранялось на ее лице, но времени на спор не было.
      — Не важно. Идем.
      Они шли по каким-то длинным помещениям, поднимались по широким лестницам, на которых стояли слуги. Вполне возможно, все эти повороты и изгибы коридоров были придуманы для того, чтобы запутать гостей, но Хет всегда точно знал, где находится север, как знал, где верх, а где низ. Поэтому заблудиться он не мог. Трудность была совсем в другом — не думать об Аристае Констансе.
      Илин каким-то ответвлением срезала путь по длинному кривому коридору, стены которого были выложены каменными плитками цвета индиго. Через каждые несколько шагов высились столбики высотой в половину человеческого роста, покрытые золотистым электроном — сплавом золота и серебра, и на каждом из них стояла необыкновенно изящная керамическая ваза. Крышки сосудов представляли собой очень детально выполненные бюсты мужчин. Это были кремационные урны, и Хету приходилось слышать об этом коридоре. В каждой урне находился прах какого-нибудь Электора.
      Внезапно Илин остановилась, и Хет чуть не налетел на нее. На некотором расстоянии от них по коридору шел юноша. Он был одет в мантию и чадру черного цвета, которые почти сливались с темной облицовкой коридора. Почти шепотом Илин сказала:
      — Это Асан Сиамис из клана Хранителей Гиана — двоюродного брата Риатена. Всего несколько месяцев назад он перешел к Констансу.
      Черный цвет был цветом, в который принуждали одеваться осужденных преступников. Если все безумные Хранители, которые последовали за Констансом, носили такую одежду, это свидетельствовало об их непонятном и ненадежном статусе, даже если Электор и был полностью на стороне Коистанса. Пораженный увиденным, Хет спросил:
      — Разве ты не предпочла бы видеть его мертвым?
      Илин крепко сжала губы и промолчала.
      После еще нескольких поворотов они попали в длинный зал, наполненный пением и запахом бегущей воды. Внутренняя стена зала делала небольшой изгиб, а широкие окна выходили во внутренний двор, лежавший этажом или двумя ниже и заполненный шумной толпой роскошно одетых людей. Слуги исчезли, как только Илин ввела туда Хета. Великолепие зала было несравнимо ни с чем, что он видел до сих пор. Резной мрамор высокого потолка покрывала россыпь золотых листьев, сверкала искусно разрисованная плитка стен и пола, окна прикрывали занавеси из тончайшего шелка и газа. Когда они проходили мимо текущей воды, Хет невольно задержался, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Одна из стен была слегка наклонной, и вода из какой-то невидимой щели вверху струилась по плите многоцветной яшмы, собиралась в неглубоком корытообразном углублении у подножия стены и тут же куда-то исчезала.