Воспоминания американского школьника

      Но я не пошел за книжками. Я тихонько пробрался в коридор, потом в кухню - и удрал из дому.
      - Куда? - шепотом спросила меня Китти.
      - Спасаюсь к Уоллесу, - ответил я, - не говорите тетушке.
      14
      - Том, ты куда? - Кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся. Это был Уоллес.
      - К тебе, Бенни.
      - Отлично. Только зайдем сначала за папой. Да ты что такой красный?
      - У нас дома настоящая буря. Тетушка вопит на весь Ривермут. Я еле вырвался.
      - Что случилось?
      Я рассказал Бенни про письмо.
      - М-да... Скверная штука! - грустно сказал Бенни. - Неужели целый месяц без отпусков?
      - Целый месяц. Да я про отпуски уж и не думаю - лишь бы тетушка отвязалась.
      - Ну, может, как-нибудь проедет, что-нибудь придумаем. А по четвергам и субботам мы все будем оставаться с вами. Будет весело. Входи, Том. Пришли.
      Отец Бенни Уоллеса служил в колониальной лавке миссис Конвей.
      Миссис Конвей была толстая крикливая женщина с тремя подбородками и красными руками. Миссис Конвей отлично управляла своей лавкой передвигала ящики с рисом и чаем, громыхала жестянка с леденцами, обвешивала покупателей и сыпала пощечины двум подручным мальчишкам. Но читать и писать она умела немногим лучше моей Джипси. Ей было очень жалко денег, и все-таки приходилось нанимать мистера Уоллеса, чтобы тот вел за нее конторские книги и переписку с торговыми фирмами.
      Когда мы вошли, в лавке было уже пусто. Горела только маленькая лампочка . В освещенном углу блестели жестяные банки, лоснились чернослив и белесые бобы.
      Миссис Конвей считала дневную выручку. Звякали монеты и шелестели бумажки.
      - Добрый вечер, миссис Конвей, - сказал Бенни, - можно мне пройти к папе?
      Миссис Конвей, не отвечая, показала пальцем на маленькую дверь в глубине лавки.
      Комната, в которой работал мистер Уоллес, была не комната, а настоящий чулан.
      Чулан почти до потолка был завален пустыми ящиками. Сбоку возле маленького окошечка стояла высокая конторка. На конторке лежала целая куча пухлых книг в рябых переплетах.
      Голова мистера Уоллеса торчала из-за книг как отрубленная.
      - Что, мальчики, за мной? - спросила голова мистера Уоллеса. - Разве уже так поздно? А мне еще осталась целая пропасть счетов. Придется взять работу домой.
      Мистер Уоллес вылез из-за конторки и шагнул несколько раз по чулану, размахивая руками и высоко поднимая острые колени. Это он расправлял затекшие руки и ноги.
      Потом он выбрал из кипы книг две самые толстые, надел шляпу с порыжевшими краями, и мы вышли.
      - Уже уходите, Уоллес? - окликнула его миссис Конвей.
      - Половина девятого, мэм, - ответил мистер Уоллес. - И к тому же я взял работу с собой.
      - Каждую минуту считают, - проворчала себе под нос лавочница. Смотрите приходите завтра пораньше, Уоллес.
      - Я никогда не опаздываю, мэм.
      Когда мы выходили из лавки, мимо нас прошмыгнул Билли Конвей. Он посмотрел на меня и злорадно ухмыльнулся.
      "Разнюхал уже про письмо", - подумал я.
      ---------
      Мэри в большом переднике суетилась возле плиты. Щеки у нее были красные, а кончик носа выпачкан сажей. Мэри была хозяйкой в доме Уоллесов. Миссис Уоллес умерла, когда Бенни и Мэри были совсем маленькие.
      - Ну что, мой кок? - сказал мистер Уоллес. - Дашь ты нам чего-нибудь поесть?
      - На сегодня я подогрела вчерашнюю кашу и сварила бобы, - сказала, - сказала Мэри. - Но завтра у нас непременно будет мясо.
      И Мэри приготовилась взять с плиты горшок.
      - Я помогу вам, Мэри. - Я подскочил к печке и схватил тяжелый горшок с бобами.
      - Что ты? Голыми руками? - закричал Бенни, но было уже поздно: на пальце вздулся белый пузырь.
      Мэри всплеснула руками и бросилась ко мне. Она помазала мой палец маслом и замотала тряпочкой. Палец превратился в головастую белую куколку. Я согнул палец, куколка поклонилась.
      - Какая хорошенькая! - запрыгала Мэри. - Давайте нарисуем ей лицо.
      Я взял перо и нарисовал куколке глаза, нос рот и бант на чепчике. Почему-то лицо у куколки вышло злющее.
      - Да это настоящая тетушка Эбигэйль, когда она бранится! - закричал я.
      И я показал Мэри, как кричала и топала на меня сегодня тетушка. Мэри хохотала до слез. Потом она покачала головой.
      - Бедный Том! Теперь вам попадет еще больше. Ну, пойдемте есть бобы.
      Мистер Уоллес ел наскоро. Он положил возле себя большую книгу, счеты и левой рукой отбрасывал желтые и черные костяшки.
      После обеда мы с Бенни готовили уроки на завтра. Мэри мыла посуду. Плескалась вода, громыхали горшки и тарелки.
      - Бенни, - шепнул я, когда мы кончили последнюю задачу. - Вы сегодня никуда не поедете?
      Бенни посмотрел на отца.
      - Папа, а папа, ты очень занят? Может быть, мы чуточку попутешествуем?
      Мистер Уоллес посмотрел на свои счета.
      - У меня еще много работы. Да что с вами поделаешь! Тащите сюда карту.
      Мы сбросили со стола книги, счеты, оставшиеся от обеда хлебницу и солонку и разложили карту.
      Прибежала Мэри, на ходу вытирая руки передником.
      - Бенни, куда мы прошлый раз приехали?
      - К островам Фиджи.
      - Ну, отлично. Собирайте свои вещи. Ты что взял, Бенни?
      - Я взял смену платья, консервы, непромокаемые сапоги, плащ. За поясом у меня пистолет и большой кинжал.
      - А у меня пусть будут ружья и запас пороха! - закричал я.
      - Хорошо. У кого подарки вождю?
      - У меня, - сказала Мэри. - Я взяла ожерелье из голубых бус, ожерелье из красных бус, много желтой материи и медный кофейник.
      - Это пригодится, - сказал мистер Уоллес, - но знаешь, у них совсем нет металлических вещей. Надо взять для них несколько лопат, топоров и хоть полдюжины ножей.
      - Ну да, - замахала руками Мэри. - А потом они нас этими ножами зарежут. Я не хочу. Пусть одни лопаты.
      - Вот подъезжает лодка. Ведь мы поедем на туземной лодке? - спросил мистер Уоллес.
      - На туземной! - закричали мы все.
      - Она выдолблена из целого дерева, а парус у нее плетеный, - сказал Бенни.
      - Да. Сбоку у нее приделано что-то вроде плота на подставке. Это чтобы лодка не перевернулась. Называется аутригер.
      - Лодкой управляет дикарь! - завизжала Мэри.
      - Он черный, курчавый и весь татуированный, - перебил я ее. - У него на груди нарисован фрегат на всех парусах, якорь и дама с рыбьим хвостом и зелеными волосами.
      - Откуда же у папуаса фрегат? - удивился мистер Уоллес.
      - Правда, откуда же? Это я потому, что видел такую татуировку у матроса с "Тайфуна". Ну, пусть у папуаса будет что-нибудь другое нарисовано.
      В дверь постучали.
      - Войдите, - сказал мистер Уоллес.
      В комнату вошел дедушка.
      - Капитан Нёттер! - поднялся мистер Уоллес навстречу дедушке.
      Мэри сделала книксен.
      - Пришел за своим беглецом, - сказал дедушка. - Собирайся, Том.
      Я посмотрел на дедушку вопросительно.
      - Ничего, - сказал он, - все улажено. Я поговорил с тетушкой.
      "Жаль, что мы не доехали к папуасам - думал я по дороге домой. Очень интересно. Как много знает мистер Уоллес. А служит у этой толстой дурищи. Она его еще попрекает. Мистер Уоллес и дедушка чем-то похожи. Чем только?"
      Я сбоку посмотрел на дедушку.
      Дедушка шагает крупно, держится прямо, и лицо у него спокойное. А мистер Уоллес сутулится, ходит мелко, как-то боком, все щурится и улыбается.
      А все-таки похожи.
      "Оба - путешественники", - решил я.
      15
      - Он никогда не перестанет, - грустно сказал Чарлз Марден, глядя в окошко.
      Капли дождя звенели, ударяясь о стекло.
      Капли догоняли одна другую, сливались и стекали узенькими извивающимися ручейками.
      Мокрые черные ветки вяза дрожали и раскачивались вправо-влево, влево- вправо.
      Марден шагал по комнате. Уоллес забрался в кресло с ногами и перелистывал сказки "Тысяча и одна ночь". Перец Виткомб и Генри Блэк играли в домино. Фред Лангдон и я молча сидели на кровати.
      Наступила осень. Дождь лил и лил - целые дни, целые недели.
      - Что же мы будем делать? - спросил Чарлз Марден.
      - Надо что-нибудь придумать, - сказал Фред Лангдон. - А то мы помрем от скуки, как мухи зимой.
      - Можно сыграть в прятки, - предложил Уоллес.
      - Может, в домино?
      - Играли уже, скучно.
      - А знаете что? Как это я раньше не догадался. Ведь у нас есть чердак.
      - Подумаешь, - сказал Фред Лангдон. - И у нас есть чердак. А во дворе сарай.
      - И у нас есть чердак, - сказал Чарлз Марден. - И крыша есть. А на крыше труба.
      - Ну и дураки! - сказал я. - Разве у нас обыкновенный чердак? У нас не чердак, а пещера Аладдина. Тетушка Эбигэйль за всю свою жизнь не выбросила ни одной склянки от пилюль, ни одной палки от старого зонтика. Она все прячет на чердаке. Там и дедушкина морская форма, и дорожные сундуки, и чучело обезьяны, которую дедушка привез из Африки. Моль поела ей шерсть - вот ее и стащили на чердак.
      - Довольно, - сказал Фред Лангдон, - полезли смотреть тетушкины сокровища.
      Высоко лезть нам не пришлось.
      Моя комната была почти под самой крышей, и для того, чтобы попасть на чердак, нам нужно было всего только выйти на лестницу и подняться еще на пять ступенек. Но зато какие это были ступеньки! Узкие, скрипучие, и каждая скрипела на свой лад.
      Чердачная дверь была закрыта на замок. Замок был большой, черный, тяжелый. Но рядом с дверью на гвозде висел ключ, тоже большой, тоже тяжелый, с толстой, грубо вырезанной бородкой.
      Мы осторожно открыли дверь и тихонько, гуськом пролезли на чердак.
      Что-то наверху зашуршало, зашумело, и на головы нам посыпались перышки, соломинки и какая-то труха.
      Это голуби, которые жили на чердачных балках, испугались нас, поднялись и вылетели в круглое слуховое окошко. На чердаке пахло пылью, табаком и птицами.
      Чердак был такой большой, что света из круглого окошка хватало на самую середину. А в углах было совсем темно.
      - Хороший чердак, - сказал Перец Виткомб. - Хоть в пятнашки играй. Только жалко, что темно: того и гляди выколешь глаз тетушкиным зонтиком.
      - Подождите, - крикнул я, - сейчас будет светло.
      Я знал, что на чердаке есть еще пять окошек. Окошки эти были низко, у самого пола. Тетушка велела закрыть их деревянными щитами, чтобы солнце не проникало на чердак и вещи зря не выгорали.
      Я отодвинул щиты один за другим, и на чердаке посветлело. Изо всех углов сразу выступили тетушкины инвалиды - шкаф с выломанной дверкой, вешалка без крючков, столы на трех ногах, ширма, вернее, скелет ширмы - она была без материи.
      Возле стены стояли два больших сундука, окованных медными полосами. Мы подняли крышку одного - там лежали густо пересыпанные табаком, перцем и еще какой-то дрянью дедушкины старые мундиры и сюртуки. Шитье на воротниках где позеленело, где покраснело, а пуговицы все-таки блестели.
      Во втором сундуке лежали тетушкины вещи - огромные шляпы с облезлыми перьями, юбки, такие широкие, что из них можно было сделать парус для корабля, какие-то проволочные каркасы, похожие на клетки для кроликов.
      Я вытащил один из дедушкиных мундиров и надел его. Рукава висели чуть ли не до колен, а фалды подметали пол. Но рукава я засучил, а фалды подколол булавками. Вместо шпаги я приспособил палку от тетушкиного зонтика.
      Чарлз Марден завернулся в дедушкин плащ и надел на голову тетушкину шляпу с пером.
      Фред Лангдон нарядился турком: он накрутил себе на голову чалму из старой шали и надел тетушкин пестрый капот.
      Перец Виткомб хотел надеть на себя платье с кринолином. Он просунул голову в проволочный каркас, а плечи - ни туда, ни сюда.
      Перец сидел, как мышь в мышеловке. Только минут через десять мы нашли старые плоскогубцы и перекусили в трех местах толстую проволоку.
      Проволока была очень крепкая. Нам пришлось здорово повозиться над ней. А Перец все это время стоял, вытянув шею и растопырив руки.
      Когда мы его наконец освободили, он сказал:
      - Пока вы тут пыхтели с плоскогубцами, я придумал замечательную штуку. Если составить все сундуки вместе, получится настоящая сцена, а если из сундуков вытащить все одеяла и развесить их на веревке - выйдет неплохой занавес.
      Мы, ни слова не говоря, навалились животами на сундуки, и они со скрипом съехались вместе.
      - Теперь, - сказал Чарлз Марден, - натягивайте веревку и тащите сюда одеяла, а Переца посадим опять в клетку. Он посидит и придумает, какую нам пьесу играть.
      - Пусть Перец пасется на свободе, - сказал я. - Я и так знаю, что мы поставим. Я только вчера прочитал подходящую пьесу. Мы будем играть "Вильгельма Телля".
      ---------
      В субботу, в четыре часа, наш чердак наполнился публикой.
      Генри Блэк стоял у дверей и собирал входную плату.
      Место стоило конфету или пять грецких орехов. Публика заняла места. В первом ряду сидели Мэри Уоллес и ее подруга Маргарита.
      В последнюю минуту прибежала Китти Коллинс. Она заплатила за свое место огромный кусок сладкого пирога. (И эта обжора, Генри Блэк, слопал его до последней крошки. Когда мы на него напустились, он преспокойно ответил: "Пирог был с вареньем и пачкал руки. Мне его некуда было девать".)
      В половине пятого публика начала стучать ногами.
      - Начинайте! - кричали в задних рядах.
      Но занавес никак не хотел раздвигаться.
      Мы, все красные и потные, тянули одеяла изо всех сил.
      Трах... веревка лопнула, и занавес шлепнулся прямо на головы артистам. Публика захохотала.
      - Дураки! - крикнул я. - Ничего не значит. Представление начинается.
      Три большие ветки изображали лес, а перевернутый, покрытый серой пелериной стол - горы.
      Облокотившись на скалу и выставив вперед правую ногу, стоял тиран Геслер. (Это был Чарлз Марден). Геслер был в дедушкином мундире. Шитье на мундире мы начистили мелом так, что на него больно было смотреть. Справа у Геслера на груди была приколота пряжка от тетушкиной туфли, слева - кокарда от дедушкиной шляпы.
      На голове у него была треуголка, в которую мы воткнули два страусовых пера.
      Геслер вытаращил глаза, выпятил нижнюю челюсть, чтобы казаться грозным, прошелся большими шагами по сцене и сказал очень тонким от страха голосом:
      - Пусть все оказывают моей шляпе такие же почести, как и мне самому, наместнику короля. Непокорным - голову с плеч.
      Ландскнехт - Фред Лангдон - подбежал к нему, стащил с него треуголку и водрузил ее на высокую палку от метлы.
      Робкие крестьяне, Уоллес, Блэк и еще несколько мальчиков, в подвернутых чулках и с петушиными перьями на шляпах, гуськом потянулись к палке. Они по очереди останавливались перед треуголкой и низко кланялись.
      Все шло очень хорошо.
      Но вот наступила самая замечательная сцена. Гордый Телль - это был я, - в плаще и с самострелом за плечами решительно отказывается кланяться шляпе.
      - Ах, так!.. - закричал тиран Геслер. - Ты будешь казнен. Впрочем, ты еще можешь спастись. Говорят, что ты отличный стрелок. Сбей яблоко с головы родного сына, и я помилую тебя.
      На сцену выполз Перец Виткомб. Он выполз почти на корточках. (Перец играл моего сына - а где же это видано, чтобы сын был выше отца? Вот он и приседал до земли).
      На голову Переца Виткомба поставили огромное красное яблоко. Голова у Переца была повязана до самого носа платком, чтобы стрела не попала ему в глаз. Под платком была засунута еще толстая картонка.
      - Пусть кровь моего сына падет на твою голову, тиран! - восклицаю я и, выставив вперед ногу, натягиваю лук.
      Но Перец, кажется, не особенно-то верит, что я отличный стрелок. Руки у него дрожат, и даже рот открылся от страха.
      Я стреляю.
      - Ай-ай-ай... - Перец взмахнул руками и сел на пол.
      Глаза у него вытаращены, изо рта, как у гончей собаки, болтается язык, а в кончике языка дрожит и покачивается стрела.
      - Он убит! - закричала Мэри Уоллес и уткнулась лицом в коленки.
      Вся публика соскочила с мест и бросилась на сцену.
      - Перец, я не виноват! Зачем ты открыл рот?
      Я присел на корточки и с ужасом смотрел на его язык.
      Стрела дрожала.
      Китти растолкала всех и подбежала к Перецу. Она придержала двумя пальцами кончик языка и выдернула стрелу. Потом она притащила кружку с водой и заставила Переца хорошенько прополоскать рот.
      - Что за шум?! Что тут творится?! - раздался вдруг визгливый голос.
      Мы все обернулись.
      В дверях стояла тетушка.
      - Вот не в добрый час принесло, - проворчала под нос Китти.
      - У нас театр. Артисты и публика, - сказал я. - Я играл Вильгельма Телля.
      - Какие еще Вильгельмы? - закричала тетушка. - Чтобы все сейчас же кончилось. В гостиной сыплется штукатурка. Китти, как вы смели допустить это безобразие? Никаких Вильгельмов! Марш на кухню! Через пять минут чердак должен быть пуст.
      Хлопнула дверь, и ступеньки заскрипели под тетушкиными сердитыми ногами.
      Так печально кончилось наше первое и последнее представление.
      16
      Рано утром молочница Салли Квильп привезла в своей тележке вместе с бидонами молока большой шершавый ящик.
      Салли Квильп и наша Китти, пыхтя, втащили ящик в коридор и поставили у стенки.
      В ящике были яблоки.
      Мистрисс Квильп каждую осень доставляла тетушке Эбигэйль яблоки из своего сада.
      Зимние запасы были страстью тетушки. С осени наш коридор превращался в настоящий склад: с потолка свешивались коричневые связки сушеных, сморщенных грибов; уцепившись крючком за толстую веревку, покачивался глянцевитый копченый окорок; на полках чинными рядами стояли по росту банки с вареньем; желтая лимонная и розоватая абрикосовая пастила хранилась в выложенных папиросной бумагой жестяных ящиках из-под печенья.
      После обеда тетушка Эбигэйль позвала меня.
      - Том, помоги мне распаковать и разобрать яблоки.
      Ящик сверху был забит досками. Одну за другой я поддел их большим кухонным ножом, и они с треском поднялись и стали торчком.
      Крепкий запах холодных яблок и стружек вырвался, заполнил все углы и сразу прогнал сладковатый землистый дух грибов и соленый домашний запах ветчины.
      Я вынимал яблоки; тетушка перетирала их и раскладывала на две кучки. В левую попадали подбитые и подмороженные. Подбитые и подмороженные тетушка пускала в первую голову на компот и пироги.
      В коридоре было холодно. Пальцы у меня застыли и перестали слушаться. Холодные, гладкие яблоки то и дело выскальзывали из рук.
      Тетушка Эбигэйль плотно закуталась в свой серый платок и концы его завязала на спине толстым узлом. Кончик носа у нее покраснел.
      Вдруг тетушка вскрикнула и выронила яблоко. Оно глухо стукнуло и покатилось по полу.
      В конце коридора появился дедушка с длинной трубкой в зубах.
      Тетушка Эбигэйль не выносила курения. Одна мысль о дыме приводила ее в ужас. От запаха табака - уверяла она - у нее делались мигрени и сердцебиение, дым у нее вызывал головокружение и резь в глазах.
      С тех пор как тетушка переселилась к брату, табак навсегда был изгнан из дома Нёттер.
      Дедушка не мог жить без трубки, но из-за тетушки ему приходилось курить в саду или в конюшне у Джипси. Когда шел дождь, он приходил ко мне наверх и курил в форточку.
      - Даниэль! Боже мой! Даниэль! Что вы со мной делаете?
      Дедушка спокойно вынул трубку изо рта, легкое белое облачко растаяло в воздухе.
      - Этот ужасный табак... Мне дурно... Китти, воды!
      Тетушка опустилась на стул, голова у нее беспомощно склонилась набок.
      Из кухни прибежала Китти с целым кувшином воды.
      - Мастер Том, тащите скорее полотенце!
      Дедушка не торопясь, подошел к тетушке. Спокойно покачивая головой, он смотрел, как мы с Китти выжимаем полотенце и прикладываем его к тетушкиным вискам.
      - Дорогая Эбигэйль, стоит ли так волноваться?
      Тетушка слегка застонала, губы у нее дрогнули, веки приоткрылись, и она с упреком взглянула на дедушку.
      - Милая моя, - сказал дедушка и поднес трубку к самым глазам тетушки Эбигэйль. - Милая моя, в этой трубке нет и никогда не было табаку. Она годится только для пускания мыльных пузырей. Я нес ее Тому.
      Тетушкины глаза широко раскрылись.
      - А... а дым?..
      - В коридоре холодно.
      Дедушка набрал воздуха и выдохнул целую струю белого пара.
      Китти со стуком опустила на пол кувшин и опрометью кинулась в кухню. Я слышал, как она фыркала за дверью.
      Тетушка вскочила и сбросила полотенце. Полотенце мокро шлепнулось на пол. А тетушка выпрямилась, туже стянула на плечах свою шаль и, поджав губы, большими шагами вышла из коридора.
      - Китти! - крикнул дедушка. - Уберите-ка кувшин и полотенце.
      Китти вошла, вся красная от смеха.
      - Мисс Эбигэйль нюхает дым глазами, - шепнула она мне, наклоняясь над полотенцем.
      Тут я не выдержал и тоже громко фыркнул.
      Дедушка обернулся.
      - Тише вы! Тетушка услышит.
      Но у самого дедушки уголки губ дрожали, и видно было, что ему тоже хочется засмеяться.
      Он отвернулся к окну и забарабанил пальцами по стеклу.
      - А ведь ночью будет настоящая буря.
      Дедушка очень любил предсказывать погоду. Он определял ее по направлению ветра, по форме туч, по цвету неба, по полету ласточек и по целой сотне одному ему известных примет.
      Но почему-то все приметы обманывали дедушку.
      Если он предсказывал солнечный день, с утра до вечера лил дождь; если мы по его совету надевали плащи и брали с собой зонтики, солнце светило во все лопатки.
      Но на этот раз дедушке повезло. Еще с вечера начали падать легкие белые хлопья.
      Снег!
      В первый раз я увидел снег. Я выскочил во двор.
      Снежинки, покачиваясь и догоняя одна другую, летали в темнеющем воздухе. Они медленно опускались на землю, и земля с каждой минутой становилась все светлее и светлее. Стеклянные треугольники и ромбы всплыли на черных лужах. Они срастались друг с другом, и вода исчезала под тонкой блестящей коркой.
      Я ловил снежинки на рукав пальто. Они послушно ложились на сукно и не таяли.
      Зато на руках и на лице они исчезали в ту же секунду. Оставался только легкий холодок.
      - Том, домой! - крикнул дедушка через форточку. - Пора спать.
      Я в последний поймал языком звездочку и побрел в комнаты.
      ---------
      - Мастер Том, мастер Том, вставайте скорее! Дедушка зовет вас разгребать снег.
      - Разгребать снег?
      - Да разве вы не слышали, какая метель была ночью? Намело столько, что ни пройти, ни проехать.
      Я высунулся из-под одеяла и посмотрел в окно. Верхняя часть стекла сияла густой синевой, вся нижняя была заслонена голубовато-белой снежной стенкой.
      Я кубарем скатился с кровати.
      - Надеть шерстяные чулки и фуфайку! - крикнул за дверью тетушкин голос.
      Замотанный до самого носа мохнатым шарфом, в шапке с наушниками, в теплых рукавицах я вышел на крыльцо.
      Огромная пушистая перина опустилась на Ривермут.
      Дворы и улицы утонули в белых перьях до самых окон. Белая тяжесть тянула ветки деревьев к земле, покрывала слоями карнизы и крыши.
      На ступеньках с лопатой в руках возился дедушка.
      Я тоже схватил лопату и принялся за работу.
      Мы освободили крыльцо и прорыли ход до самой калитки. Получился узкий коридор, сдавленный с двух сторон белыми стенами. В конце коридора черные колонки садовой калитки охраняли наш туннель, как два араба в белых чалмах.
      Возле каждого дома суетились люди с лопатами и тачками.
      Только к полудню можно было ходить по Ривермуту, не боясь утонуть в снегу. Узкие тропинки прорезали улицы вдоль и поперек.
      Люди ходили по тропинкам гуськом. Для того чтобы двое могли разойтись, одному непременно приходилось залезать в снег.
      Когда мы вернулись домой, в камине трещали поленья, и тетушка ждала нас с чаем.
      Чай мы пили не за обеденным столом, а за маленьким круглым, перед камином, и тетушка сама налила мне в стакан целую ложку рома. (Обыкновенно она ворчала даже на дедушку, когда он пил ром.)
      - Мастер Том, вас спрашивают товарищи, - сказала Китти, появляясь в дверях.
      - Только не пускайте их в комнаты! Они, наверное, с ног до головы в снегу, - сказала тетушка.
      Я выскочил в переднюю. Там стояли Джек Гаррис, Фил Адамс и Перец Виткомб.
      - Одевайся и бежим, Том. А то южане займут Слаттерс-Хилл.
      17
      Река делила Ривермут на две части - северную и южную. Три моста соединяли оба берега. Чтобы попасть с одной стороны на другую (где бы вы ни находились - около ратуши, около нашего "Храма Грамматики" или около кондитерской Петтинджиля), не нужно было больше пяти минут.
      И все-таки в Ривермуте всегда разделяли жителей на южан и северян, и мальчишки южной и северной сторон вели между собою непрерывную войну.
      Никто не знал, когда и из-за чего разгорелась эта война и кто был ее зачинщиком, но южане всегда били северян, а северяне лупили южан. Как только я поступил в школу, я сразу очутился в северной партии, потому что и школа и наш дом находились на северной стороне.
      Дедушка рассказывал мне, что, когда ему было двенадцать лет, он тоже был в партии северян, и они устраивали бои точь-в-точь такие, как мы.
      Слаттерс-Хилл был небольшой полуостров на северном берегу реки. Он, точно каменный крокодил, уткнул морду в реку и выгнул гранитную чешуйчатую спину. Один бок у крокодила был истерзан: там торчали, как ребра, выщербленные камни старой каменоломни, и карабкаться по острым обломкам приходилось на четвереньках. Другой бок полого спускался к реке, и это было самое удобное место для катанья на санках и на коньках. Мы, северяне, считали полуостров своим, но южане уверяли, что Слаттерс-Хилл выдается за середину реки, и поэтому его хозяева - они, южане.
      Засунув руки в карманы и подняв воротники, мы шагали по снежной узкой тропинке. Впереди шел Джек Гаррис, потом Фил Адамс, я и, наконец, Перец Виткомб.
      Перед домом Чарлза Мардена мы остановились. Джек Гаррис прицелился и запустил в третье справа окно (комната Чарлза и его брата) ком снега. За стеклом показался расплющенный, как белая пуговка, нос маленького Питта, а из форточки высунулась голова Чарлза.
      - Выходи, Марден. На Слаттерс-Хилл.
      Чарлз кивнул головой и скрылся. Через минуту мы двинулись дальше уже впятером.
      Перед домом Бенни Уоллеса - новая остановка, потом перед домом Лангдона, и, когда мы добрались до Слаттерс-Хилл, нас набралось человек пятнадцать.
      Джек Гаррис взобрался на камень и сказал:
      - Мальчики, слушайте. Я предлагаю построить тут крепость. Сейчас самое подходящее время: южанам до нас не добраться - река еще не совсем замерзла. Когда крепость будет готова, мы покажем им, что такое настоящие северяне. Пусть попробуют ее отвоевать. Кто согласен, поднимите руки.
      - Согласны! Отлично! Согласны! - закричали мы, и черные, рыжие, серые рукавицы замелькали в воздухе.
      Через три дня на Слаттерс-Хилл выросла неприступная крепость. Снежный вал, такой высокий, что из-за него виднелись только наши макушки, поднялся на вершине полуострова.
      Вал шел полукругом; заднюю стену крепости заменяла каменоломня.
      Внутри крепости могло поместиться человек тридцать-сорок. В одном углу мы устроили походный госпиталь: здесь в деревянной коробке хранились аккуратно нарезанные чистые тряпочки - бинты для перевязки ран, большая банка с йодом (я стащил ее из аптечки тетушки Эбигэйль) и конверт с пластырем.
      В другом углу находился арсенал: круглые, как мячики, плотно скатанные снежки были сложены в три ровные пирамиды.
      Запасы провианта мы прятали в углублении скалы - мешок сухарей, полсотни мороженых яблок и бутылка рома.
      Ром предназначался для замерзших и опасно раненых.
      Враги наши тоже готовились к бою.
      С крепостного вала мы видели, как южане лепят снежки и складывают их в большую кучу.
      - Эй, вы-ы, та-ам! - кричал Джек Гаррис, сложив руки рупором. Водяные крысы! Что же вы не наступаете? Струсили?
      - Погодите, моржи! Вот станет река, мы вам покажем, кто трусы-ы! орали с другого берега.
      Лед на реке становился все прочнее.
      Камни, запущенные сверху, уже не пробивали ледяной коры, а застревали и чернели в снегу, как изюмины в манной каше.
      Только по самому краю еще тянулась полоска черной стынущей воды. Она ни за что не хотела замерзать; легкий беловатый пар все время клубился над нею.
      В ночь с пятницы на субботу ударил сильный мороз, и река встала.
      Прямо из школы мы всем классом бросились в нашу крепость. Как раз вовремя! С южной стороны двигалось вражеское войско. Враги шли правильными рядами и везли на салазках боевые снаряды.
      Возле берега южане остановились. Четыре мальчика с белым флагом на палке стали подниматься на Слаттерс-Хилл.
      Джек Гаррис, командир северной армии, Фил Адамс, начальник штаба, и я, адъютант командира, вышли навстречу парламентерам.
      - Я начальник южного войска, - выступил вперед Мат Атес, самый сильный из мальчиков вражеской стороны. - Кто ваш командир?
      - Я, - сказал Джек Гаррис.
      Командиры пожали друг другу руки.
      После долгих переговоров мы установили правила сражений.
      Во-первых, бои могли происходить только по четвергам и субботам, во время полуотпусков. Нападать на крепость в другие дни считалось подлостью и свинством.
      Во-вторых, осажденные должны были сдать крепость, если десять врагов взберутся на вал и продержатся там больше трех минут.
      В-третьих, строго запрещалось закатывать в снежки ледяшки и камни. Нарушивших правило выгоняли из войска.
      В-четвертых, пленные должны были честно воевать под знаменами врагов, пока свои не выкупят их. Меняться пленными полагалось после каждого боя.
      Командиры поклонились друг другу и разошлись к своим войскам.
      - Артиллеристы, по местам! - скомандовал Гаррис. - Пехота, будь наготове! Джефферс, Смит, Роджерс и Нокс разносят снаряды. Гарленд и Брасс заготавливают новые бомбы. Уоллес стоит возле санитарного ящика и принимает раненных. Белли и Виткомб идут на разведку.