Прах к праху

Кстати, такой тип преступников редко выбирает в качестве жертв тех, кому и без того жить остается недолго.

Куинн задумался, стоя на мокром асфальте перед входом в морг. Промозглый вечерний холод проникал под одежду, забирался внутрь. А над городом, подобно тонкому савану, повис серый туман.

Господи, как же много жертв! Причем, как правило, молодые женщины – хорошенькие и не очень, простушки и кокетки, те, чья жизнь полная чаша, и те, у кого не осталось даже капли надежды выбраться из скудного бытия. И все как одна сломаны и изуродованы, словно куклы, а потом выброшены за ненадобностью, как будто их жизнь не стоила даже ломаного гроша.

– Надеюсь, вы не слишком привязаны к этому костюму, – сказал Ковач, подходя к нему, и вытащил из пачки сигарету «Салем» с ментолом.

Куинн посмотрел на себя. Он отдавал себе отчет в том, что запахом смерти пропитана теперь каждая ниточка его одежды.

– Профессиональный риск. Не было времени переодеться.

– Вот и у меня то же самое. Мои жены сходили с ума.

– Жены… их у вас несколько?

– Две, но не сразу, а одна за другой. Сами знаете, как бывает – работа и все такое. Моя вторая супруга называла мою одежду – любую, в которой я выезжал на место убийства или на вскрытие, – трупной. Потом заставляла меня переодеваться в гараже. Не знаю, что она после с ней делала – может, сжигала, или выкидывала на помойку, или что еще. Но одно знаю точно – она никогда не давала надеть ее во второй раз. Впрочем, нет. У нее имелась специальная коробка, она набивала ее и несла в магазин подержанных вещей. Потому что, по ее словам, это были еще вполне приличные вещи. – Ковач задумчиво покачал головой. – Выходит, что малоимущие граждане нашего города расхаживали в одежде, источающей запах смерти. А все из-за моей жены. Кстати, а вы женаты?

Куинн покачал головой.

– В разводе?

– Да, но это была давно.

Так давно, что поспешная попытка создать семью превратилась в нечто похожее на полузабытый сон. Вспоминать его было сродни тому, как если бы поддать ногой горстку пепла и разворошить внутри себя старую боль, досаду и сожаление, которые за долгие годы успели остыть. Причем душевные раны болели острее, стоило ему подумать о Кейт.

– Да тут все сплошь и рядом разведенные. Работа такая.

С этими словами Ковач предложил Куинну сигарету, но тот оказался.

– Черт, даже во рту все провоняло, – пожаловался он, глубоко затягиваясь никотином и смолами, после чего неторопливо выдохнул дым, и тот, колечками скатившись с его языка, растворился в холодном тумане. – Как вы думаете, это Джиллиан Бондюран?

– Может, она, а может, и нет. Этот сукин сын сделал все, чтобы лишить нас отпечатков пальцев.

– Тогда зачем он оставил рядом с трупом ее водительские права? А что, если он поймал эту Бондюран, а потом, сообразив, кто она такая, решил придержать, в надежде получить выкуп? – размышлял вслух Ковач. – А затем он поймал еще одну женщину, прикончил ее и оставил рядом с телом права Бондюран. Как бы намек папаше, что будет с его дочкой, если тот не раскошелится… – Ковач задумчиво прищурился, как будто прокручивая в голове эту теорию. – Нет, конечно, никакого требования выкупа не было, и начиная с пятницы Джиллиан Бондюран числится пропавшей без вести. И все-таки что вы скажете?

– В моей практике такого еще не встречалось, – признался Джон. – Как правило, при такого рода убийствах преступник дает волю извращенной фантазии. Деньги же не играют никакой роли – чаще всего.

Куинн повернулся к собеседнику. Если ему и нужен союзник, то из всей следственной группы кандидат номер один на эту роль – Сэм. Он тот, кто мог бы повести следствие за собой. Хорошо знал предшествующие случаи, знал город, знал местный преступный мир, обитавший где-то на самом дне, и потому как партнер был бесценной находкой. Одна беда: Джон сомневался, что у него оставались необходимые силы и энергия, чтобы изображать своего парня в доску. И потому предпочел сказать очевидное:

– Особенность составления профиля преступника заключается в том, что этот инструмент основывается на фактах предыдущих случаев. И потому не безупречен. Каждый новый случай может содержать нечто такое, с чем мы никогда не сталкивались раньше.

– Но я наслышан о ваших подвигах, – отозвался Ковач. – Например, как вы вычислили убийцу детей в Колорадо. Даже предсказали, что он будет заикой.

Куинн лишь пожал плечами.

– Иногда все фрагменты загадки быстро встают на место. Кстати, сколько времени уйдет на то, чтобы сличить данные медицинской карточки Бондюран с имеющимися останками?

Ковач закатил глаза.

– Боюсь, мне придется поменять фамилию на Мерфи. Закон Мерфи: ничто не дается легко. Оказывается, большая часть медицинских данных находится во Франции! – Он произнес это так, как будто Франция была неизвестной планетой из другой галактики. – Ее мать развелась с Питером Бондюраном одиннадцать лет назад и вышла замуж за владельца международной строительной фирмы. Они жили во Франции. Мать Джиллиан умерла. Отчим жив. В Штаты девушка приехала всего пару лет назад. Поступила учиться в Университет штата Миннесота.

– Думаю, что Бюро сможет получить данные через официального атташе в Париже.

– Я в курсе. Уолш уже приступил к поискам. А пока мы постараемся поговорить со всеми, кто был с ней знаком. Выясним, имелись ли у нее какие-то особые приметы – родинки, шрамы, татуировки. Попытаемся разжиться фотографиями. Никаких близких друзей или подруг пока найти не удалось. И никакого бойфренда. По крайней мере, о таковом ничего не известно. По-моему, это была тихая, серьезная девушка.

– А ее отец?

– Он убит горем, и с ним невозможно разговаривать, – ответил Ковач и скривил губы. – Убит наповал, как выразился его адвокат. Если бы я думал, что кто-то пристукнул моего ребенка, наверное, и со мной было бы то же самое. Но только я бы не давал житья полицейским, залез бы им в задние карманы и не отстал, пока они не взяли бы за задницу этого подонка. – Он вопросительно посмотрел на Куинна: – А вы?

– Перевернул бы мир вверх дном и вытряхнул, держа за пятки.

– Вот именно. Я ездил к Бондюрану, чтобы сообщить, что, возможно, это его дочь. Вид у него такой, будто я огрел его по голове бейсбольной битой. Только и делал, что повторял: «О господи!» – и я испугался, что его, не дай бог, вырвет. И когда он сказал, что нужно на минуту отлучиться, я ему поверил. И что же? Этот сукин сын позвонил своему адвокату и как заперся у себя в кабинете, так с тех пор оттуда и носу не кажет. Я убил целый час на то, чтобы общаться с ним через Эдвина Нобла.

– И что он вам сказал?

– Что Джиллиан приезжала к нему в пятницу вечером на ужин и с тех пор он ее не видел. Уехала она от него примерно в полночь. Сосед подтвердил его показания. Супружеская пара из дома на другой стороне улицы в это время возвращалась с вечеринки. «Сааб» Джиллиан вырулил на проезжую часть, как раз в тот момент, когда они примерно без десяти двенадцать свернули к своему дому.

Питер-Толстая-Мошна-Бондюран, – хмуро добавил Ковач. – Да, мне крупно не повезло. Когда это дело закончится, меня точно переведут выписывать штрафы за незаконную парковку.

Ковач докурил сигарету и, швырнув окурок под ноги, придавил мыском башмака.

– Жаль, что анализов на ДНК придется ждать черт знает сколько, – произнес он, возвращаясь к теме опознания останков. – Месяц, а то и все полтора, будь они неладны.

– Вы проверяли списки пропавших без вести?

– Да, по Миннесоте, Висконсину, Айове, обеим Дакотам. Мы даже звонили в Канаду. Пока никаких результатов. Подождем, вдруг найдется голова, – добавил он с преувеличенным оптимизмом, как если бы речь шла о потерянных очках или бумажнике, которые какая-нибудь добрая душа непременно вернет.

– Будем надеяться.

– Ладно, на сегодня хватит. Я проголодался и могу съесть быка, – неожиданно сказал Ковач и потуже запахнул куртку, как будто перепутал голод и холод. – Я знаю тут один неплохой мексиканский ресторан, где торгуют навынос. Блюда такие наперченные, что тотчас любой трупный вкус отобьют. Если хотите, заглянем по пути в вашу гостиницу, – предложил он.

Они отошли от дверей морга как раз в тот момент, когда туда подкатила очередная машина «Скорой помощи». Ни мигалки, ни сирены. Ковач достал из кармана ключи от машины и краем глаза покосился на Куинна.

– Так, значит, вы с Кейт знакомы давно?

– Давно, – рассеянно ответил спецагент, глядя куда-то в туман.

«Интересно, – подумал он, – где она, что делает сегодня вечером? И вспоминает ли она обо мне?»

Глава 8

Кейт опустила усталое тело в старомодную, на курьих ножках ванну и попыталась выдохнуть накопившееся за день напряжение. Оно выбралось наружу откуда-то из глубин ее тела сквозь мышцы, в виде боли. Казалось, женщина смогла уловить, как оно поднимается над горячей водой вместе с паром и запахом лаванды. На подносе из медной проволоки перед ней стоял «черный понедельник» – внушительных размеров стакан джина с тоником. Кейт сделала глоток, откинулась и закрыла глаза.

Психологи обычно утверждают, что алкоголь не лучшее средство для снятия напряжения. Послушать их, так можно подумать, что вы уже почти алкаш или, по крайней мере, встали на путь, ведущий к алкоголизму и полному моральному разложению. Кстати, сама она ходила по этой скользкой дорожке не раз, причем в обоих направлениях. С другой стороны, будь это так, она бы уже давно спилась. Но этого не произошло, и сегодня она потягивала джин и ждала, когда тело охватит приятная истома.

В какой-то миг перед ее мысленным взором промелькнула череда лиц из серого периода жизни. Стива, каким оно было в конце того года – холодное, злое, чужое. Доктора, насмотревшегося за жизнь самых разных трагедий, – дежурное, неискреннее. Личико дочери, было и нет, всего за одно мгновение. Лицо Джона – напряженное, полное сочувствия или страсти, или, наоборот, сердитое или безразличное… не более чем воспоминание.

Ее не переставало удивлять, что при мысли о нем даже сквозь защитную броню времени она ощущала боль. Какая-то часть ее «я» жаждала одного – чтобы эта боль наконец притупилась, в то время как вторая упивалась ее остротой.

Кейт открыла глаза и посмотрела в окно ванны. Из-за короткой шторы сквозь запотевшее стекло внутрь смотрела ночь, сплошная чернота.

По крайней мере, ее душевные раны затянулись, зарубцевались. Жизнь идет дальше. Но как легко можно повредить рубцы… Это унизительно, однако она так и не смогла избавиться от боли, которая всегда сопровождала воспоминания о Джоне Куинне. Вот и сейчас ощущала себя не то дурочкой, не то малым ребенком – но в этом виноват элемент неожиданности.

Завтра станет гораздо лучше. У нее будет ясная, трезвая голова, и она сумеет держать чувства в узде. Не позволит больше никаких сюрпризов. Какой смысл ворошить прошлое, если ее внимания требует настоящее. А Кейт Конлан всегда была известна своим хладнокровием… за исключением разве что нескольких месяцев самого жуткого года в ее жизни.

Они со Стивом даже не заметили, как стали чужими друг другу. Что ж, рядовая ситуация, с которой можно жить, если бы все оставалось так, как было. Но затем Эмили слегла с тяжелой формой гриппа, и в считаные дни их нежной веселой девочки не стало. Стив во всем винил жену – мол, она должна была спохватиться раньше. Впрочем, Кейт тоже винила себя, несмотря на заверения врачей, что она никак не могла предвидеть такой исход. Тогда ей нужен был кто-то, на кого можно опереться. Кто мог бы поддержать, утешить, помочь избавиться от ощущения вины…

Потянув через плечо конец полотенца, висевшего на крючке за спиной, она промокнула глаза, вытерла нос и сделала еще один глоток джина с тоником. Прошлое не вернуть. Но, по крайней мере, можно внушить ложную уверенность, что настоящее в руках.

Затем Кейт подумала о своей новой подопечной, или, как их было принято называть, клиентке. Боже, какое дурацкое слово. Оно как бы намекало на то, что человек сам вас выбрал, сам нанял. Эйнджи Ди Марко ее не выбирала и не нанимала. А вот с ней придется повозиться, это уж точно! За годы работы в полиции Кейт насмотрелась всякого, и опыт подсказывал, что девчонка не подарок. Что за полудетской внешностью скрывается изуродованная жизнью душа, что, несмотря на юный возраст, это дитя улицы прошло через то, что за всю жизнь проходит не каждый взрослый. Боже, и как можно родить ребенка, чтобы потом бросить его на произвол судьбы! При этой мысли Кейт почувствовала, как ее охватывает злость и нечто похожее на зависть.

Нет, это не ее работа – выяснять, кто такая на самом деле Эйнджи Ди Марко и как она дошла до такой жизни. Но чем больше знала она о своих клиентах, тем лучше могла их понять, а значит, и принимать верные решения. Чтобы они плясали под ее дудку. Чтобы говорили то, чего ждал Сэйбин.

Кейт спустила воду в ванне, вытерлась, завернулась в махровый халат и с очередным стаканом в руке подошла к небольшому антикварному письменному столу, что стоял в спальне. Это было ее святилище. Отделанная в персиковых и темно-зеленых тонах, комната дарила ощущение тепла и уюта. Из небольшой стереосистемы на книжной полке лился бархатистый голос Нэнси Гриффит[5]. Тор – кот норвежской лесной породы, истинный хозяин квартиры – выбрал себе в качестве трона ее кровать и теперь возлежал на ней во всей своей царственной пушистой красе как раз посередине пухового одеяла. Заметив, что Кейт вошла в комнату, кот посмотрел с ленивым превосходством кронпринца.

Кейт села, подложив под себя ногу, на стул, вытащила с полочки небольшой листок бумаги и принялась писать.

Эйнджи Ди Марко

Имя? Возможно, чужое. Принадлежит какой-то женщине в Висконсине. Надо дать задание, чтобы прочесали тамошний банк данных.

Родные умерли. В прямом или переносном смысле?

Подвергалась насилию? Похоже на то. Сексуальному? Очень даже может быть.

Татуировки: несколько, как профессиональные, так и любительские.

Значение?

Важен индивидуальный дизайн?

Пирсинг – дань моде или нечто большее?

Дурные привычки – грызет ногти. Курит.

Отношение к спиртному: сколько? Как часто?

Наркотики – нельзя исключать: худая, бледная, неухоженная. Но поведенческие реакции в норме: наблюдательна, всегда начеку.

Увы, ничего более конкретного написать об Эйнджи Ди Марко Кейт не смогла. Времени, чтобы лучше узнать друг друга, у них не было, а те несколько часов, которые они провели вместе, несли на себе тягостный отпечаток. Кейт, поморщившись, представила, к каким выводам мог бы прийти посторонний человек, окажись она сама в подобной ситуации. Потому что стресс будит у всех одинаковые защитные реакции: образно выражаясь, мы либо скалим зубы, либо поджимаем хвост. Правда, эта истина не отменяет того факта, что пытаться найти подход к Эйнджи Ди Марко – это значит напрасно тратить время и нервы.

На ее счастье, директриса «Феникса», приюта для бывших проституток, нервы имела стальные. В заведении этом обитали юные женщины, которые либо по собственной воле, либо под давлением обстоятельств ступили на скользкую дорожку, однако вовремя опомнились и попытались завязать с прошлым.

Впрочем, нельзя сказать, что Эйнджи по достоинству оценила оказанное ей гостеприимство. Не стесняясь сильных выражений, она высказала все, что думает по этому поводу. В свою очередь Кейт подумала, что реакция никак не соразмерна поводу.

– Что, если я не хочу здесь находиться?

– Эйнджи, тебе ведь некуда пойти…

– С чего вы взяли?

– Давай не будем начинать все сначала, – ответила Кейт с нетерпеливым вздохом.

Пока они препирались, Тони Эрскин, директриса приюта, стояла в дверях и, нахмурив брови, наблюдала за их перепалкой. Затем она оставила их выяснять отношения в небольшой гостиной, обставленной старой мебелью. Стены украшали купленные по дешевке «произведения искусства», отчего сама комната производила впечатление номера в дешевом мотеле.

– У тебя нет постоянного адреса, – сказала Кейт. – Ты сказала мне, что родителей твоих давно нет в живых. Ты не смогла назвать мне ни единого человека, который был бы согласен приютить тебя. Скажи, куда ты пойдешь? Здесь чисто, есть ванная, можешь помыться и выспаться. В чем проблема?

Эйнджи сердито ударила кулаком потертую диванную подушку.

– Потому что это задрипанный клоповник, вот почему.

– Ах, вот оно что? А ты привыкла селиться в «Хилтоне»? А твой фальшивый адрес? Ты вспомни, что это за район.

– Если вам здесь так нравится, сами тут и оставайтесь.

– Мне незачем. В отличие от тебя, у меня есть крыша над головой, и я не прохожу в качестве свидетеля в деле об убийстве.

– Можно подумать, я стала свидетелем по своему желанию! – выкрикнула девушка. Неожиданно глаза ее наполнились слезами, а следующий миг они уже катились по ее щекам. Эйнджи поспешила отвернуться от Кейт и, прижав к глазам кулачки, свернулась в комок.

– Нет-нет-нет, – негромко повторяла она. – Только не сейчас…

Этот неожиданный всплеск эмоций застал Кейт немного врасплох. С одной стороны, именно на это она и рассчитывала – чтобы защитный панцирь дал трещину. С другой стороны – сейчас, когда это произошло, – она не знала, как реагировать.

Чувствуя себя отчасти виноватой, она осторожно приблизилась к девушке:

– Эйнджи…

– Нет, – всхлипнула та еще раз, обращаясь скорее к себе самой. – Только не сегодня, прошу вас, ну пожалуйста…

– Тебе нечего стыдиться, Эйнджи, – негромко произнесла Кейт, стоя рядом. Впрочем, от любых физических контактов она воздержалась. – У тебя был тяжелый день. На твоем месте я бы тоже расплакалась. Но я поплачу позже. Не слишком хорошо умею это делать. Из носа начинают литься сопли, смотрится отвратительно.

– А почему я не могу поехать с вами?

Вопрос, словно крученая подача, прилетел откуда-то с левого поля и больно огрел Кейт по виску. От неожиданности она на миг остолбенела. Можно подумать, эта красотка всю жизнь прожила дома! Как будто никогда не ночевала у чужих людей. Да она уже черт знает сколько времени болтается на улице. Одному богу известно, почему до сих пор жива. И вдруг нате вам! Возьмите меня к себе… Нет, это полная бессмыслица!

Прежде чем Кейт успела ответить, Эйнджи тряхнула головой, вытерла рукавом куртки слезы и громко втянула воздух. Первое окошечко, через которое можно было наладить контакт, захлопнулось, и на лицо вернулась каменная маска.

– Ладно, проехали. Можно подумать, вас колышет, что будет со мной.

– Эйнджи, если бы мне было все равно, я бы не тратила время на эту работу.

– Ну да, конечно, как я забыла! Это ваша работа!

– Послушай, – устало обратилась Кейт. Сил, чтобы спорить, уже почти не осталось. – Это лучше, чем спать где-нибудь в картонной коробке. Потерпи пару дней. И если станет совсем невмоготу, я постараюсь что-нибудь придумать. У тебя есть номер моего телефона. Звони, если вдруг понадоблюсь. Честное слово, в любое время, я всегда на твоей стороне. Утром заеду.

Эйнджи ничего не ответила, лишь продолжала стоять с насупленным видом – вся какая-то крошечная в джинсовой куртке с чужого плеча.

– Постарайся поспать, слышишь? – негромко сказала Кейт и вышла, оставив девушку стоять все там же, посреди комнаты. Эйнджи тупо смотрела в окно, на огни соседнего дома. От этого зрелища почему-то защемило сердце. Как, однако, символично: бездомный ребенок, который никому не нужен, заглядывает в окна чужих домов..

– Вот почему я не работаю с детьми, – сказала она, вернувшись домой, коту. – Они, того гляди, испортят мою репутацию железной леди.

Тор замурлыкал и перекатился на спину, подставляя живот, чтобы хозяйка его почесала. Кейт послушно выполнила просьбу. Было приятно погладить живое существо, которое на свой кошачий лад любило ее и ценило. Почему-то она тотчас подумала об Эйнджи Ди Марко, как она лежит в постели, не смыкая глаз, окруженная чужими людьми, и единственная связь с другим человеком, которая хотя бы что-то значила, была ее, пусть косвенная, связь с убийцей.

Не успел Куинн переступить порог своего номера в отеле «Рэдиссон-Плаза», как автоответчик поприветствовал его мигающим зеленым огоньком – кто-то оставил сообщение. Бросив пакет с остатками мексиканской снеди в корзину для бумаг под письменным столом, он позвонил в гостиничный сервис и заказал в номер рисовый суп и сэндвич с индейкой, к которому, возможно, даже не притронется. Желудок до сих пор пытался переварить мексиканскую стряпню.

Он разделся, запихал все, кроме ботинок, в пакет для прачечной, завязал его и оставил у двери. Да, кого-то в прачечной ждет малоприятный сюрприз.

Вода лилась из душа, словно свинцовый град, такая горячая, что градусом больше, и это уже был бы кипяток. Джон намылил волосы и тело, дал воде как следует помассировать плечи, затем подставил под тугие струи лицо и грудь. В голове беспрестанно крутились события дня, причем в произвольном порядке. Совещание, адвокат Бондюрана, гонка в аэропорт, лента, которой огорожено место убийства, – привязанная к стволам кленов в парке, она трепещет на ветру… Кейт…

Кейт. Пять лет – долгий срок. За пять лет она сделала новую карьеру, начала другую жизнь – что, в принципе, заслужила, если учесть, через что ей пришлось пройти в Виргинии.

А чего он достиг за эти пять лет, кроме репутации? На что потратил массу свободного времени?

Ни на что. У него был дом и «Порше», и шкаф, набитый дорогими костюмами. Все, что он не успевал потратить, шло в пенсионный фонд, хотя вряд ли он проживет на пенсии долго. В конце концов, месяца через два как уйдет с работы, дело кончится обширным инфарктом. Потому что, кроме Бюро, у него ничего нет. Если, конечно, дела не доконают его еще раньше.

Он выключил воду, вышел из душа и насухо вытерся полотенцем. У него до сих пор было тело атлета – крепкое, мускулистое, правда, чуть более сухопарое, чем когда-то. Странно, ведь у большинства мужчин после сорока все обстоит с точностью до наоборот. Он уже не помнил, когда еда перестала доставлять удовольствие, а ведь раньше он считал себя поваром-гурманом. Теперь же ел лишь потому, что надо. Упражнения, которые он регулярно делал, чтобы снять напряжение, заодно сжигали и калории.

И вот сейчас его номер наполнял жирный, пряный запах мексиканской еды. С другой стороны, лучше такой, чем запах обугленного трупа, хотя он по опыту знал, что через пару часов этот мексиканский дух станет настолько невыносим, что его будет мутить и он проснется часа в три часа ночи.

Эта мысль вытащила на поверхность и другие, столь же неприятные воспоминания о других городах, гостиничных номерах и ужинах, когда кусок не лез в горло, потому что вкус пищи перебивал неистребимый запашок смерти. Вспомнилось, как ворочался всю ночь напролет на очередной гостиничной кровати, не в силах уснуть, как сердце паровым молотом билось в груди, когда он, весь в поту, словно рысак на скачках, просыпался от очередного кошмара.

Паника железным кулаком ударила под дых, и он сел на кровати – в спортивных трусах и серой футболке с логотипом академии ФБР. Пару мгновений сидел, сжав голову руками, опасаясь, что сейчас последует приступ – ощущение пустоты, головокружение, тремор, который начинался где-то в глубинах тела и постепенно передавался к конечностям. Ощущение того, что это не он, что от него самого ничего не осталось, страх, что никогда не узнает правды.

Он выругался и, собрав волю в кулак, постарался превозмочь минутную слабость, как делал уже не раз весь последний год. Или уже два? Время он измерял расследованиями, а расследования – жертвами. Его постоянно преследовал один и тот же сон – будто он заперт в белой комнате и волосок за волоском вырывает растительность с головы, называя каждый волос именем жертвы, после чего слюной приклеивает их к стене.

Чтобы побороть панику, он включил телевизор – пусть в номере бормочет еще чей-то голос, лишь бы не страх в его голове, – после чего включил автоответчик. Семь звонков были связаны с другими случаями, которые он притащил сюда вслед за собой: череда ограблений и тяжких убийств гомосексуалистов в Майами, отравление пяти пожилых женщин в Шарлотте, Северная Каролина, похищение ребенка в Виргинии, которое к половине девятого по восточному времени превратилось в убийство, потому что труп девочки был обнаружен в поросшем лесом овраге.

Черт, ну почему он здесь, а не там? Почему не в глубинке, не в Джорджии, где мать четверых детей была до смерти забита молотком – кстати, случай этот точь-в-точь повторял три других убийства за последние пять лет. Или же ему следовало находиться в Англии, консультируя Скотланд-Ярд по делу о девяти изуродованных трупах во дворе заброшенной бойни: у каждого были выдавлены глаза, а рот прошит вощеной ниткой.

– Специальный агент Куинн, с вами говорит Эдвин Нобл.

– И как же ты, поганец, раздобыл этот номер? – спросил Куинн, слушая оставленное на автоответчике сообщение.

Он был отнюдь не в восторге от того, что Нобл задействован в расследовании. Как супруг мэра, он вхож в такие двери, в которые рядовому адвокату путь заказан. А поскольку он был адвокатом Питера Бондюрана, то двери частенько распахивались перед ним сами.

– Я звоню по поручению мистера Бондюрана. Если это возможно, Питер хотел бы встретиться с вами завтра утром. Был бы признателен, если бы вы сегодня вечером мне перезвонили.

После этих слов Нобл оставил номер, а затем вкрадчивый женский голос сообщил, что других сообщений нет. Куинн положил на место трубку, не имея ни малейшего желания перезванивать. Пусть потерпит. Если у него есть что-то по делу, то с таким же успехом он может позвонить Ковачу или Фаулеру из отдела по расследованию тяжких преступлений.

Джон решил никому не звонить – по крайней мере, до того, как съест ужин.

Выпуск десятичасовых последних известий открывался сообщением об убийстве. На экране промелькнули кадры с места преступления – огороженный лентой участок парка, где было найдено обгорелое тело. После чего кадры пресс-конференции. Кроме фотографии самой Джиллиан Бондюран, зрителям также показали фото ее красного «Сааба». Всего же убийство удостоилось трех с половиной минут телеэфира.

Куинн достал из «дипломата» папки с копиями следственных дел двух предыдущих убийств и положил их на письменный стол. Отчеты следователей, фотографии места преступления. Результаты вскрытия. Результаты лабораторных анализов, первичные и заключительные выводы следствия. Вырезки из ведущих газет Миннеаполиса и Сент-Пола. Описания и фото места преступления.

Куинн четко дал понять, что ему не нужна информация о возможных подозреваемых, даже если такие и были, и его просьбу выполнили. Не хотелось, чтобы чьи-то выводы мешали собственным суждениям либо подталкивали ход мыслей в том или ином направлении. Именно по этой причине он предпочел бы составлять психологический профиль убийцы у себя в рабочем кабинете. Здесь он вынужден работать по горячим следам, а значит, с головой окунувшись в расследование. Он же по опыту знал, что такие случаи, как этот, нередко вызывают у следователей чересчур сильную эмоциональную реакцию, тем более что информации, за которую можно было зацепиться, практически нет. Зато отвлекающих факторов – уйма. Например, Кейт. Которая, кстати, даже не позвонила. С другой стороны – а были ли у нее причины звонить? Не считая того, что когда-то между ними что-то было, но они разошлись каждый в свою сторону, и это «что-то» перестало существовать.

И, пожалуй, самый сильный отвлекающий фактор – это прошлое, которое, увы, не изменить и не вернуть. Единственный способ держать его в узде, не позволяя брать над собой верх, – крепко держать под контролем настоящее. Что означало с головой уйти в изучение следственного дела. Постоянно иметь трезвую, холодную голову. Когда же ночи затягивались надолго – а так было всегда – и в голове начинали вертеться подробности как минимум сотни убийств, Джон понимал, что постепенно утрачивает контроль и над собой, и над настоящим.

Эйнджи забилась в самый угол небольшой, жесткой двойной кровати, прижавшись спиной к стене, чувствуя сквозь мешковатую фланелевую рубашку зябкий холодок штукатурки. Она поджала колени и, обхватив руками, положила на них подбородок. Дверь была закрыта. Она осталась одна. Единственный свет проникал в комнату через окно от уличного фонаря.

«Феникс» был большим и старым, со скрипучими полами и без каких-либо излишеств. Кейт привезла ее сюда и бросила одну среди бывших проституток, наркоманок и женщин, которых избивали их сожители.

Эйнджи успела посмотреть на них, когда заглянула в просторную гостиную, уставленную старой мебелью: несколько обитательниц сидели, уставившись в экран телевизора, и девушка подумала, что они, наверное, круглые дуры. Если и был урок, который она вынесла для себя, то он заключался в следующем: от обстоятельств можно убежать, от себя же – никогда. Твое «я» будет следовать за тобой, как тень. От него не скроешься, не пошлешь подальше, не избавишься.

И вот теперь она ощущала, как эта тень обволакивала ее – холодная и черная. Тело била дрожь, к глазам подступили слезы. Она весь день пыталась сдерживаться, а также весь вечер, опасаясь, что эта чернота возьмет над ней верх в присутствии Кейт, что, в свою очередь, лишь подстегивало панику. Нет, она должна держать себя в руках всегда, кто бы ни был рядом. Потому что иначе все поймут, что она сумасшедшая, ненормальная. И тогда упекут в психушку. Где она будет совсем одна.

Она и сейчас одна.

Дрожь с каждой минутой била все сильнее, постепенно перерастая в ощущение пустоты. Одновременно сознание как будто начало сжиматься, и от нее самой осталась лишь пустая оболочка; вернее, она превратилась в крошечное существо, обитающее в этом теле, словно в тюрьме. И в любое мгновение могла сорваться с уступа в черную бездну и никогда больше оттуда не выбраться.