Прах к праху

Тэми Хоуг

Прах к праху

Copyright © 1999 by Diva Hoag, Inc.

Глава 1

Некоторые рождаются убийцами. Некоторые ими становятся. Иногда корни желания убить человека теряются где-то далеко в неблагополучном детстве и безбашенной юности, и никому не дано понять, является ли это желание врожденным или приобретенным…

Он отрывает тело от заднего сиденья машины подобно тому, как с пола скатывают в рулон старый ковер. Подошвы башмаков шуршат по асфальту автостоянки; затем затихают, стоит ступить на траву и твердую землю. Для Миннеаполиса эта ноябрьская ночь очень даже теплая. Ветер крутит по земле опавшие листья. Голые ветви деревьев гремят друг о друга, словно мешки с костями.

Он знает, что относится ко второй категории убийц. Он провел много часов, дней, месяцев, изучая свое желание убивать и корни этого желания. Ему известно, кто он такой, и он давно примирился с этим. Раскаяние или чувство вины ему неведомы. По его мнению, совесть, правила, законы – совершенно ненужные вещи и лишь ограничивают человеческие возможности.

В мир морали человека приводит страх, а не любовь. Пол Рикер, «Символизм зла».

Его истинное «я» придерживается лишь собственного поведенческого кодекса: он создан повелевать, помыкать, приказывать.

Ущербный серпик луны смотрит на землю, и его слабый свет меркнет под сплетением конечностей. Он укладывает тело, ощущая удовлетворение от того, что делает, и чертит слева на груди жертвы две перекрещивающиеся буквы Х. С церемониальной торжественностью льет воспламенитель. Умащивает мертвую. Символизм зла. Его истинное «я» приемлет зло как повелителя всего сущего. Топливо для адского пламени.

– Прах к праху.

Звуки следуют в строгом порядке. Волнение в груди усиливает их. Чирканье спички о коробок, легкий хлопок, сопровождающий появление первого язычка пламени, свист взметнувшегося вверх огня. Память проигрывает предшествующие звуки – боли и страха. Он вспоминает дрожь в ее голосе, когда она умоляла сохранить ей жизнь; высоту и тембр каждого крика, когда он истязал ее. Искаженное мукой лицо, гримасы жизни и смерти.

На какой-то миг он позволяет себе восхититься этим сладостным зрелищем, ощутить исходящий от пламени жар, который лижет лицо подобно языкам желания. Он закрывает глаза и прислушивается к шипению и потрескиванию, глубоко вдыхает аромат обугленной плоти.

Довольный, взволнованный, возбужденный, он достает из брюк набухший член и ласкает его. Он почти доводит себя до оргазма, однако семени не изливает. Он специально откладывает этот момент, когда сможет сполна отпраздновать успех.

Цель хорошо видна. У него есть план, тщательнейшим образом разработанный и выстроенный, и план этот должен быть выполнен, причем идеально. Его имя будет жить, покрытое дурной славой, вместе с другими великими именами – Теда Банди, Кемпера, Бостонского Душителя, Убийцы с Зеленой Реки. Местная пресса окрестила его Крематором.

Эта мысль вызывает улыбку. Он чиркает очередной спичкой и держит ее перед собой, разглядывая пламя, любуясь чувственной пляской оранжевых языков. Подносит спичку ближе, открывает рот и пожирает огонь.

Затем поворачивается и уходит. Мысли уже заняты тем, что будет в следующий раз.

Убийство.

Это зрелище крепко впечаталось в глубины памяти, в заднюю стенку глазных яблок, и хотя лицо застилают слезы, она все равно его видит. Тело извивается в медленной агонии, его ужасная судьба предрешена. Декорацией в кошмарной сцене служат оранжевые языки пламени.

Огонь.

Она бросается бегом. Легкие горят, ноги вот-вот не выдержат и сломаются, глаза щиплет, горло саднит. В одном из уголков сознания она представляет себя на месте трупа. Может, именно такой и бывает смерть. Что, если огонь пожирает тело, а сознание – это просто душа, которая рвется наружу, дабы не терпеть адских мук? Ей не раз говорили, что именно так закончит свое существование этот мир.

Где-то поблизости раздается вой сирены, и ночную темноту прорезают синие и красные вспышки. Рыдая и спотыкаясь, она выбегает на улицу. Разбивает правую коленку о мерзлую землю, но все равно заставляет себя бежать дальше.

Беги, беги, беги…

– Стоять! Полиция!

Машина все еще припаркована у тротуара. Дверь открыта. Рядом прогуливается полицейский. В руках у него пистолет. Дуло направлено прямо в нее.

– Помогите мне! – застревает в ее горле хриплый шепот. – Помогите мне! – выдыхает она, и слезы застилают глаза.

Колени подгибаются, не выдержав веса, не выдержав веса ее страха, не выдержав веса ее сердца, которое разбухло до огромных размеров и гулко стучит в груди.

Полицейский бросается к ней, засовывает пистолет в кобуру и опускается на землю рядом. Должно быть, еще новичок, мелькает в сознании смутная мысль. Она знала не одного четырнадцатилетнего хулигана, у которых было гораздо больше мозгов. Она вполне могла бы вырвать оружие. Будь то нож, могла бы приподняться и заколоть его.

Взяв ее твердыми руками за плечи, полицейский ее приподнимает с земли, чтобы она могла сесть. Вдали по-прежнему воют сирены.

– Что случилось? С вами все в порядке? – У него лицо ангела.

– Я его видела, – говорит она, задыхаясь, трясясь, ощущая в горле привкус желчи. – Я там была. О господи! Черт, я видела его!

– Кого?

– Крематора.

Глава 2

– Ну почему я всегда бываю не там, где надо, и не тогда, когда надо? – пробормотала Кейт Конлан.

Не успела она вернуться из отпуска – если этим словом можно назвать поездку к родителям в такое адское место, как Лас-Вегас, – как уже умудрилась опоздать на работу. Вдобавок разболелась голова, а еще захотелось придушить сержанта из отдела сексуальных преступлений за то, что тот спугнул одного из ее клиентов, и теперь придется расхлебывать кашу, выслушивая, что думает по этому поводу прокурор. А если прибавить еще и один каблук на дорогущих стильных лодочках, который расшатался и грозил вообще отвалиться, за что спасибо пандусу на крытой парковке на Четвертой авеню…

А теперь еще и псих с пистолетом.

Никто, казалось, не заметил, когда он, подобно безумному коту, прогуливался по краю просторного атриума администрации округа Хеннепин. Кейт сказала бы, что ему за тридцать и что он на пару дюймов выше ее – а в ней, как известно, росту почти шесть футов, – худощавый, но при этом крепкий. А еще он явно чем-то взбудоражен. Как будто недавно пережил эмоциональное потрясение – или неприятности на работе, или поссорился с девушкой. Скорее всего, разведен или давно живет один, но не бездомный бродяга. Одежда мятая, но чистая, да и ботинки на ногах вполне приличные. Бродяги в таких не ходят.

Кроме того, он истекал потом, словно толстяк в сауне. При этом не снимал пиджак, а сам все время ходил вокруг новой скульптуры, которую установили здесь в зале – некие потуги на изобразительное искусство, нечто, сделанное из расплавленных пистолетов, – и что-то бормотал под нос. Одна рука лежала на груди, на расстегнутой толстой парусиновой куртке. В таких еще ходят охотники. Внутреннее напряжение обезобразило его лицо едва ли не каменной маской.

Не сводя со странного незнакомца глаз, Конлан сначала сняла с ноги туфлю, на которой качался каблук, а затем и второй, и, запустив руку в сумочку, вытащила оттуда мобильник. В тот же самый момент странный тип привлек внимание дежурной в информационном киоске, расположенном примерно в двадцати футах.

Черт побери!

Кейт медленно выпрямилась и кнопкой срочного вызова набрала нужный номер. С внешнего телефона охранников она вызвать не могла. Ближайший из них находился по другую сторону огромного атриума, где в данный момент увлеченно болтал с почтальоном. Слегка склонив голову набок, словно ее похожая на сахарную вату блондинистая прическа давила своей тяжестью, дежурная из окошка справочной службы вышла навстречу странному типу.

Черт!

Раздался телефонный гудок – один, затем второй. Кейт медленно направилась вперед, в одной руке сжимая телефон, в другой туфлю.

– Чем я могу вам помочь, сэр? – спросила дежурная с расстояния трех-четырех шагов. Кровь точно испортит ее шелковую блузку цвета слоновой кости.

Мужчина в куртке резко обернулся.

– Я могу вам помочь? – повторила дежурная.

Четвертый гудок…

Между Кейт и типом в парусиновой куртке стояла латиноамериканской внешности женщина с ребенком на руках. Конлан показалось, что незнакомец даже дрожит, с трудом сдерживая злость, или отчаяние, или что-то другое, что двигало им сейчас или пожирало изнутри.

Пятый гудок.

– Приемная прокурора округа Хеннепин…

– Да, черт побери!

Мужчина в куртке явно не собирался стоять на месте. Он сделал шаг и сунул руку в карман. Зрачки его расширились.

– Всем на пол! – прокричала Кейт, забыв про телефон.

Дежурная из справочной службы застыла на месте как вкопанная.

– Кто-то, черт побери, заплатит! – заорал странный тип и, подбежав к женщине, свободной рукой схватил ее за локоть. Дернув дежурную, он вытащил пистолет и принялся размахивать им перед ее лицом. Хлопок выстрела эхом отразился от высокого потолка и больно ударил по барабанным перепонкам всех присутствующих. Фойе тотчас взорвалось испуганными криками. Теперь его заметили все.

Конлан подбежала к нему со спины и, словно молотком, ударила его в висок каблуком зажатой в руке туфли. Тип с пистолетом вскрикнул от боли и удивления, однако мгновенно среагировал и двинул правым локтем ей прямо в ребра.

Дежурная из справочной службы, которая до этого зашлась истерическим воплем, не то споткнулась, не то потеряла сознание и всем весом навалилась на своего обидчика. Тот, сыпля проклятиями, упал на одно колено и сделал еще выстрел, на этот раз вниз. Пуля рикошетом отскочила от пола.

Кейт повалилась вместе с ним, левой рукой хватая его за воротник. Он не должен уйти от нее. Зверь, который жил внутри его, вырвался на свободу. Если он ускользнет, то дело не ограничится шальными пулями.

Ноги в капроновых колготках скользили по полу, не давая толком подняться, и Кейт, когда стрелявший сам принял вертикальное положение, вцепилась в куртку и повисла на нем. Затем, изловчившись, вновь изо всех сил врезала ему по уху. Он попытался повернуться и ударить ее пистолетом. Но Кейт схватила его руку и заломила вверх. Пистолет выстрелил снова, и она с ужасом подумала, что над ними еще двадцать этажей офисов и помещение суда.

Пока они боролись за обладание оружием, Конлан подставила подножку и навалилась на упавшего всем телом. Оба тут же рухнули на пол и, перекатываясь друг через друга, вывалились по ступеням эскалатора на уровень улицы, где были встречены криками: «Ни с места! Полиция!»

Кейт посмотрела на угрюмые лица и, морщась от боли, пробормотала:

– Наконец-то, черт побери!

– Эй, посмотри! – воскликнул один из помощников прокурора, высунув нос из-за двери. – Да это же Грязная Харриэт![1]

– Очень смешно, Логан, – огрызнулась Кейт, шагая по коридору в приемную окружного прокурора. – В книжке вычитал, что ли?

– Тебя в фильме должна играть Рене Руссо[2].

– Непременно передам твое мнение на киностудию.

Спину и бедро скрутил приступ боли. Кейт отказалась показываться врачу. Забежав в туалет, лишь наскоро причесалась, собрала в хвост рыжую гриву, смыла с лица кровь, выкинула в мусорку испорченные колготки и вернулась в кабинет. У нее не было телесных повреждений настолько серьезных, чтобы делать рентген или накладывать швы и тратить на это пол-утра. Вот она, цена геройства: вместо нормальных обезболивающих ей сегодня придется довольствоваться «Тайленолом», холодным джином и горячей ванной. Кейт наперед знала, что еще пожалеет об этом.

Внезапно она подумала, что уже не так молода, чтобы голыми руками ловить сумасшедших и спускать их с эскалатора. И все равно гнала прочь мысль, что в сорок два что-то может быть уже поздно. К тому же прошло всего пять лет с начала того, что она называла «второй взрослой жизнью». Вторая карьера, второй удар по стабильности и рутине.

Единственное, о чем она мечтала вдалеке от сверкающего огнями Лас-Вегаса, было возвращение к нормальной, размеренной, относительно спокойной жизни. Тишина и покой. Изученные вдоль и поперек хитросплетения работы адвоката из отдела психологической поддержки потерпевших и свидетелей. Кулинарные курсы, которые намеревалась закончить.

Но нет, именно ей довелось заметить психа с пистолетом. Почему-то именно она всегда их замечала.

Предупрежденный о ее приходе секретаршей, окружной прокурор лично распахнул перед Кейт дверь. Тед Сэйбин был высоким красивым мужчиной с властными манерами и прядью седых волос надо лбом, которую он резким движением откидывал назад. Сидевшие на орлином носу круглые очки в стальной оправе придавали ученый вид и скрадывали тот факт, что голубые глаза посажены чересчур глубоко и чересчур близко.

Когда-то Сэйбин был главным действующим прокурором, но сейчас брался за работу только тогда, когда попадалось особо важное дело. Его должность начальника носила в большей степени административный и политический характер. Он руководил многочисленным штатом юристов, пытаясь справиться с грузом задач, стоявших перед судебной системой округа Хеннепин. Обеды и вечера проводил в компании власть имущей элиты Миннеаполиса – налаживал связи, выискивал покровительство. Поговаривали, будто Сэйбин положил глаз на сенаторское кресло.

– Здравствуй, Кейт! Проходи! – поздоровался он, и на лице появилось выражение почти неподдельного беспокойства. Заботливо положив руку на плечо, он проводил Кейт в глубь кабинета и усадил на стул. – Как ты? С тобой все в порядке? Мне уже доложили, что произошло сегодня утром внизу. Господи, тебя же могли убить! Ты проявила исключительную храбрость!

– Ничего подобного! – запротестовала Конлан, пытаясь увернуться от знаков прокурорского внимания. Она села на гостевой стул и тотчас же поймала на своих голых скрещенных ногах его взгляд. Затем незаметно поправила черную юбку и пожалела, что не достала запасную пару колготок, которая, по идее, должна лежать в ящике рабочего стола. – Я просто среагировала на опасность. Как дела у миссис Сэйбин?

– Хорошо, – даже не задумавшись над вопросом, ответил окружной прокурор и, прислонившись к краю стола, пристально уставился на Кейт. – Просто отреагировала? Так, как учили в Бюро?

У него явно имелся пунктик на тему того, что она когда-то работала в ФБР, хоть и говорила, что это было «в прошлой жизни». Кейт лишь предполагала, какие непристойные фантазии могли роиться на этот счет в прокурорской голове. Ролевые игры с доминированием, черная кожа, наручники, плетки. Фу-у-у…

Она переключила внимание на непосредственного начальника, руководителя отдела психологической поддержки жертв и свидетелей, занявшего второй стул. Роб Маршалл был полной противоположностью Сэйбину – невысокий, рыхлый и неопрятный. Круглая, словно тыква, голова покрыта редеющими рыжеватым волосами, подстриженными так коротко, что казалось, будто это не волосы, а ржавые пятна. На красноватом, в следах от юношеских прыщей лице красовался короткий, похожий на картофелину нос.

Маршалл руководил ею вот уже полтора года – с тех пор, как перевелся в Миннеаполис с аналогичной должности из Мэдисона, штат Висконсин. Все это время они пытались найти разумный баланс служебных отношений, с учетом разницы в характерах и стиле работы. Начальник решительно не нравился Конлан. По ее убеждению, это был беспринципный прихлебатель, строго контролировавший, однако, каждый шаг подчиненных, что шло вразрез с ее стремлением к самостоятельности. Он, в свою очередь, считал ее упрямой и нагловатой выскочкой. Кейт принимала это за комплимент. Впрочем, она постоянно напоминала себе о том, что забота Роба о потерпевших в какой-то мере компенсирует его недостатки. Помимо непосредственных административных обязанностей, Роб Маршалл частенько сидел вместе с жертвами в конференц-зале и даже лично участвовал в работе группы психологической поддержки.

И вот сейчас он в упор смотрел из-за круглых стекол очков, поджав губы, словно щупал языком больной зуб.

– Тебя ведь могли убить. Почему ты не позвонила охране?

– Не успела.

– Инстинкт, Роб! – вставил Сэйбин, обнажив в улыбке лошадиные зубы. – Думаю, нам с тобой никогда не понять Кейт, потому что такой нюх дан далеко не всем и тренируется годами.

Кейт не стала в очередной раз напоминать, что проработала не один год в ФБР, а именно в отделе криминальной психологии Национального центра по изучению тяжких преступлений. Что касается оперативной работы, то это было уже почти сто лет назад.

– Мэр наверняка пожелает вручить тебе награду, – заявил Сэйбин, явно рассчитывая на то, что сумеет протиснуть свою физиономию на фотографию, сделанную по этому случаю.

Что касается Конлан, то слава ей ни к чему. Совсем ни к чему. Ее долг как адвоката – работать с жертвами преступлений и свидетелями, помогать им пройти через тернии судебной системы, по возможности поддерживая их морально. Если же за ней станут гоняться папарацци, это наверняка отпугнет кое-кого из клиентов.

– Я бы предпочла обойтись без наград. Особенно если учесть мою работу. Ты согласен, Роб?

– Кейт права, мистер Сэйбин, – произнес Маршалл с заискивающей улыбкой – такая частенько бывала на его лице, когда он нервничал. Конлан называла ее «улыбочкой жополиза». Стоило ему так улыбнуться, как тотчас исчезали глаза. – Ее портрет на страницах газет нам ни к чему… тем более в данных обстоятельствах.

– Пожалуй, вы правы, – кисло согласился Сэйбин. – Как бы там ни было, Кейт, то, что случилось этим утром, не имеет никакого отношения к тому, зачем мы пригласили тебя сюда. Мы поручаем тебе свидетеля.

– Тогда к чему все эти фанфары?

Большинство клиентов Кейт получала автоматически. Работая с шестью прокурорами, она никогда не сидела без дела. Разве что ей еще ни разу не доставались дела об убийстве, которые обычно брал на себя Роб. Впрочем, поручение – это, как правило, лишь телефонный звонок или визит в кабинет. Сэйбин никогда не тратил драгоценное время на такие мелочи.

– Надеюсь, ты в курсе убийства двух проституток? – спросил он. – Оба случая произошли по осени, и оба раза тело сожгли.

– Разумеется, я в курсе.

– Так вот. Теперь мы имеем третий случай. И произошел он прошлой ночью.

Конлан посмотрела сначала на одного собеседника, затем на второго. Лица обоих оставались хмурыми. За спиной Тэда открывался панорамный вид деловой части Миннеаполиса, какой можно увидеть лишь с двадцать второго этажа.

– И на этот раз жертва не проститутка, – предположила Кейт.

– Откуда тебе это известно?

«Потому что будь это так, сомневаюсь, что ты пришел бы сюда», – подумала она.

– Мне почему-то так кажется.

– Может, ты это слышала от кого-то?

– Слышала от кого-то? – Можно подумать, это что-то вроде гангстерского фильма. – Нет, я вообще понятия не имела, что произошло убийство.

Сэйбин поднялся и обошел стол, как будто ему не сиделось на месте.

– Не исключено, что вчерашней жертвой была Джиллиан Бондюран. Питер Бондюран – ее отец.

– Все понятно, – протянула Кейт. Значит, это действительно не очередная мертвая проститутка. И неважно, что у первых двух жертв тоже наверняка имелись отцы. Потому что этот отец – большая шишка.

Роб Маршалл нервно поерзал в кресле, правда, непонятно, почему. Обычно он утверждал, что это просто брюки жмут в талии.

– Рядом с телом лежали водительские права.

– Ее уже объявили в розыск?

– В пятницу вечером она ужинала вместе с отцом у него дома. С тех пор ее никто не видел.

– Это еще не значит, что жертва – именно она.

– Нет, в двух предыдущих случаях было так же, – встрял Сэйбин. – Рядом с телом лежало удостоверение личности убитой.

В голове у Кейт тотчас возникла масса вопросов – о том, где именно произошло преступление, о том, какую информацию о первых двух убийствах полиция предала огласке, а что предпочла не оглашать. Ведь об удостоверении личности рядом с телом жертвы она сама услышала сегодня впервые. Интересно, что это значит? Зачем сжигать тела так, что их невозможно опознать, и одновременно оставлять рядом с обугленными останками удостоверение личности убитой?

– Насколько я понимаю, карточку стоматолога уже затребовали? – спросила Кейт.

Мужчины переглянулись.

– Боюсь, в этом нет необходимости, – настороженно возразил Роб Маршалл. – Потому что в нашем распоряжении только тело.

– О господи! – воскликнула Конлан и передернулась от ужаса. – Надеюсь, тех двоих он не обезглавил?

– Нет, тех двоих нет, – успокоил ее Роб. Он вновь прищурился и склонил голову набок. – Что бы ты сказала по этому поводу, Кейт? Ведь у тебя есть опыт по этой части.

– То, что новое преступление отличает возросший уровень жестокости. Это может означать, что преступник замыслил нечто грандиозное. Насколько я понимаю, в двух предыдущих случаях жертвы или их тела подвергались сексуальному насилию?

– В двух предыдущих случаях смерть наступила от удушения веревкой, – уточнил Сэйбин. – Думаю, мне не нужно говорить тебе, Кейт, что хотя удушение – жестокий способ убийства, если станет известно, что жертве отрезали голову, то это станет причиной массовой паники. Особенно если жертва – приличная молодая женщина. Более того, дочь одного из уважаемых лиц нашего штата. Вот почему нам нужно как можно скорее найти убийцу. И это возможно. Потому что у нас есть свидетель. Вернее, свидетельница.

– И поэтому вам понадобилась я? – уточнила Кейт. – Что ж, давайте, рассказывайте.

– Ее имя Эйнджи Ди Марко, – произнес Роб. – Она выбежала из парка, как только на место прибыла первая машина.

– А кто вызвал полицию?

– Поступил анонимный звонок с мобильного телефона, насколько мне известно, – пояснил Сэйбин и поджал губы, как будто у него болел зуб. Однако, помолчав пару секунд, заговорил снова: – Питер Бондюран – хороший знакомый нашего мэра. Кстати, и мой тоже. Он вне себя от горя – ведь жертвой вполне может оказаться его дочь. Он требует, чтобы дело было раскрыто немедленно. Сейчас, когда мы с тобой здесь разговариваем, полным ходом идет формирование следственной группы. Мы уже связались с твоим старым приятелем по ФБР. Он пообещал прислать нам кого-нибудь в помощь из следственного отдела. Потому что мы теперь точно знаем, что имеем дело с серийным убийцей.

«И важной шишкой, перед которой ты вынужден прогибаться», – мысленно добавила Кейт.

– Город полнится слухами, – хмуро заметил Сэйбин. – Информация утекает из полиции, словно из водостока.

Телефон на его столе мигал, как будто сошел с ума, хотя никаких звонков не раздавалось.

– Я разговаривал с шефом Гриром и с мэром, – продолжал тем временем Сэйбин. – Но боюсь, что на данный момент дело выскальзывает из наших рук.

– Именно поэтому мы и пригласили тебя, Кейт, – вмешался Роб и снова поерзал на стуле. – Мы не можем ждать, пока появится какая-то дополнительная зацепка. Потому что эта свидетельница – наше единственное связующее звено с убийцей. И нам в срочном порядке требуется кого-то к ней приставить. Кого-то, кто мог бы сидеть рядом на допросах. Кто мог бы предупредить, чтобы она не раздавала интервью прессе. Кто свел бы к минимуму ее контакты с окружным прокурором. Кто не спускал бы с нее глаз.

– Такое впечатление, будто вам требуется нянька. У меня полно незакрытых дел.

– Мы можем частично передать их кому-то другому.

– Только не дело Уиллиса, – сказала Кейт и поморщилась. – Хотя я с удовольствием спихнула бы его с рук. И не Мелани Хесслер.

– Хесслер мог бы взять на себя я, – предложил Роб. – Тем более что присутствовал на первом допросе и неплохо знаю ее дело.

– Нет.

– У меня богатый опыт по части жертв изнасилований.

– Нет, – отрезала Кейт, как будто начальником была она, а ее слово – решающим.

– А что это за случай? – раздраженно поинтересовался Сэйбин.

– Мелани Хесслер. Ее изнасиловали двое неизвестных в переулке позади книжной лавки, в которой она работает, – пояснила Кейт. – Она такая хрупкая и ужасно напугана перспективой суда. Она ни за что не согласится, чтобы ее дело передали другому адвокату, тем более мужчине. Так что ей без меня никак. И я ее не брошу.

Маршалл негромко фыркнул.

– Ну ладно, не хочешь отдавать, не надо, – нетерпеливо заявил Сэйбин, – но этот новый случай для тебя на первом месте. И меня не касается, сколько времени он отнимет. Для меня главное – чтобы маньяк был пойман. Причем как можно скорее.

Похоже, в вечерних новостях жертва получит больше, нежели стандартные полторы минуты, подумала Конлан. Кстати, интересно, сколько должно быть найдено трупов проституток, чтобы Сэйбин потребовал такой же срочности? Впрочем, вопрос она оставила при себе и лишь кивнула, стараясь не обращать внимания на свинцовый страх, который уже шевельнулся где-то внизу живота.

Всего лишь очередной свидетель, сказала она себе. Всего лишь очередное дело. Разве не в этом состоит моя работа?

Это еще как сказать.

Мертвая дочь миллиардера. Дело, в котором завязаны политики, серийный убийца плюс агент из следственного отдела, которого отрядило сюда, в Миннеаполис, ФБР. Оставалось лишь надеяться, что это кто-то из тех, кто был здесь пять лет назад. Впрочем, надежда – вещь довольно призрачная, и Кейт это прекрасно знала.

Неожиданно Лас-Вегас показался ей очень даже неплохой перспективой.

Глава 3

– Это случилось ночью. Было темно. Интересно, что, собственно, она могла увидеть?

Они втроем шагали по подземному переходу, который протянулся под Пятой улицей и соединял администрацию штата с унылым псевдоготическим уродом, в котором размещались мэрия Миннеаполиса и полицейское управление. Подземный коридор был полон народа. Никто не выходил на поверхность по собственному желанию. Хмурое утро сменилось еще более хмурым днем – над городом низко повисли серые тучи, из которых упорно продолжал лить холодный дождь. Ноябрь. Ничего не скажешь, просто чудный месяц для Миннесоты.

– Она сказала полиции, будто его видела, – произнес Роб, вразвалочку шагая рядом с Кейт. Ноги были слишком коротки для его тела, и, когда он торопился, его движение напоминало походку карлика, хотя он и был среднего роста. – Будем надеяться, что она сможет его опознать.

– Я бы хотел получить к началу пресс-конференции фоторобот преступника, – заявил Сэйбин.

Кейт стиснула зубы. Можно подумать, это не расследование, а развлекательная прогулка.

– Хороший фоторобот требует времени, Тед. Ведь от него многое зависит.

– Не спорю. Но чем скорее мы его получим, тем лучше.

Конлан уже представляла, как Сэйбин пытается вытащить информацию из свидетельницы, чтобы потом отбросить ее саму, как ненужную вещь.

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы ускорить расследование, мистер Сэйбин, – пообещал Роб.

Кейт недовольно покосилась на своего шефа.

В самом начале своей истории строение мэрии было зданием суда округа Хеннепин, построенное так, чтобы внушать вошедшим под его своды благоговейный трепет. Вход располагался со стороны Четвертой улицы, по которой Кейт ходила редко. Это грандиозное сооружение, настоящий дворец, с двойной мраморной лестницей, поразительной красоты витражами и огромной скульптурой Отца Вод, символизирующей Миссисипи. Главная часть здания неизменно напоминала Кейт старую больницу – точно такой же мраморный пол в черно-белую клетку и белые мраморные стены. Из-за необъятных размеров здание производило впечатление пустого, хотя в нем всегда было полным-полно народу: мошенников, полицейских, чиновников, репортеров и даже простых граждан, пришедших сюда искать правды или поблажек.

Следственный отдел полицейского управления временно занимал темный лабиринт комнатушек в конце огромного коридора, пока в его обычных помещениях шел ремонт. Зал для приема посетителей был поделен стеклянными перегородками. Повсюду высились груды ящиков и папок, а буквально в каждый угол были засунуты не первой молодости серые металлические шкафы. Рядом с дверью чулана, в котором когда-то хранились ведра и швабры, а теперь располагался отдел по расследованию сексуальных преступлений, красовалось объявление: «Индюшка ждет вас! 27 ноября у Патрика в 16–00».

Сэйбин на ходу махнул дежурному за стойкой и тотчас же направился в уголовный отдел. Помещение состояло из лабиринта уродливых металлических столов неопределенного грязного цвета. За некоторыми сидели хозяева, но большинство оставались пустыми. Некоторые выглядели аккуратно, но большинство завалены бумагами. Заметки, фотографии, картонные папки сложены в стопки, приклеены скотчем к стенам и шкафам. Объявление на одной стороне двери гласило: «Уголовный отдел, держите оружие под замком!»

Сэм Ковач стоял, прижав к уху телефонную трубку. Заметив, как они вошли, одарил их колючим взглядом и помахал рукой. Ковач проработал в уголовном отделе двадцать два года и являл собой классического копа: усы и дешевая стрижка, причем и то и другое уже успела тронуть седина.

– Да-да, я понимаю, что ты встречаешься с сестрой моей второй жены, Сид, – с этими словами он вытащил из картонной упаковки на столе новую пачку сигарет и принялся возиться с целлофановой оберткой. Он уже успел сбросить помятый коричневый пиджак и ослабить узел галстука. – Но это еще не дает тебе никаких прав на информацию об этом убийстве. Могу лишь только выразить мое сочувствие, если оно тебя устроит. Да? Да? Она так и сказала? С чего ты взял, будто я бросил ее? Ха-ха! Неужели?

Ковач прикусил зубами уголок целлофановой упаковки и, дернув, вскрыл пачку.

– Ты слышишь меня, Сид? Ты услышишь точно такой же звук, когда я порву тебя на клочки, если напечатаешь об этом хотя бы слово. Ты меня понял? Тебе нужна информация? Тогда приходи на пресс-конференцию, как и все. Неужели? Тогда и тебе того же самого.

Он с силой вернул трубку на место и с недобрым прищуром повернулся к окружному прокурору. Глаза были зеленовато-карими, цвета мокрой коры, слегка налитые кровью. Взгляд – пристальный и проницательный.

– Чертовы репортеры. Это дельце обещает быть неприятнее моей тетушки Сельмы, а ведь она такая уродина, что, глядя на нее, блеванет даже бульдог.

– Им уже известно имя предполагаемой жертвы? – спросил Сэйбин.

– Конечно, а ты как думал? – с этими словами Ковач вытащил из пачки сигарету и сунул в рот. – Налетели, как мухи на кучу дерьма, – продолжил он свою речь, глядя на вошедших вполоборота. – Привет, Кейт. Эй, что это с тобой стряслось?

– Долго рассказывать. Думаю, ты сам сегодня все услышишь вечерком у Патрика. А где свидетельница?

– В другой комнате.

– Помогает составлять фоторобот? – уточнил Сэйбин.

Ковач выдохнул дым и презрительно фыркнул.

– Никому она еще не помогает. И вообще, она отнюдь не в восторге от того, что оказалась в центре внимания.

При этих словах в глазах Роба мелькнула тревога.

– Надеюсь, с ней нет проблем? – спросил он и с раболепной улыбочкой вновь посмотрел на Сэйбина. – Думаю, это просто нервы. Кейт сейчас поможет ей успокоиться.

– И что вы скажете по поводу нашей свидетельницы, детектив? – поинтересовался Сэйбин.

Схватив зажигалку и пухлую канцелярскую папку, Ковач направился к двери. Кейт проводила его взглядом. Коричневые брюки болтались и были слегка длинноваты, собираясь складками над мысами поношенных ботинок.

– О, она просто душка, – ответил Ковач с явным сарказмом. – Послушать ее – невинное создание, горящее желанием нам помочь. Но это на первый взгляд. А на поверку – сплошная туфта. Утверждает, что якобы живет в квартире в районе Филипс, но ключей от квартиры в кармане почему-то нет, и главное, не может сказать, где они. Готов поспорить, что здесь что-то нечисто. И если я ошибаюсь, то согласен обрить собственную задницу и выкрасить ее в синий цвет.

– Значит, ты уже с ней поговорил, правильно я поняла? – уточнила Конлан, едва поспевая за ним.

Роб и Сэйбин вскоре оставили всякие попытки угнаться за ними. Кейт уже давно уяснила, что дружба с копами, ведущими расследование, – вещь полезная. Куда лучше иметь их в качестве союзников, чем противников. К тому же старина Сэм был ей симпатичен. Они оба вкалывали, как звери, не рассчитывая на славу, вкалывали за гроши, движимые исключительно преданностью делу и верой в справедливость. За пять лет совместной работы они научились понимать друг друга с полуслова.

– Я попытался проверить ее имя, – произнес Ковач. – Но компьютер, как назло, накрылся… Да, чудный денек, ничего не скажешь. А еще на этой неделе мне дежурить в ночную смену. Так что сейчас самое время быть дома и в люльке. Дайте мне напарника и оставьте в покое. Ты понимаешь, о чем я? Уже подумываю – а не послать ли мне к чертовой бабушке отдел сексуальных преступлений…

– Хочешь сказать, что тебе надоели слава и всеобщее внимание? – пошутила Конлан и легонько ткнула его локтем в бок.

Сэм заговорщицки наклонил голову. В глазах промелькнула хитринка.

– Черт, я бы предпочел иметь дело с менее заковыристыми трупами.

– Я уже слышала что-то в этом роде, – пошутила Кейт. Ковач был самый блестящий следователь в их управлении и вообще славный парень, который буквально горел на работе, вот только терпеть не мог закулисные интриги.

Ковач усмехнулся и открыл дверь в крошечную комнатушку, из которой, в свою очередь, сквозь мутное стекло одностороннего зеркала можно заглянуть в еще одну. По другую сторону стекла, прислонившись к стене, стояла Никки Лиска, еще один следователь, и в упор смотрела на девушку, сидевшую за дальним концом стола. Да, знак не очень обнадеживающий. Похоже, никаким добровольным сотрудничеством здесь даже не пахнет. Стол уставлен пустыми банками из-под содовой и бумажными стаканчиками из-под кофе, рядом с которыми валялись куски и крошки пончиков.

Стоило Кейт посмотреть сквозь стекло, как свинцовый ком страха в животе прибавил в весе как минимум пару фунтов. На вид она дала бы девушке от силы лет пятнадцать-шестнадцать. Бледная и худая, носик пуговкой и чувственный рот дорогой проститутки. Лицо овальное, чуть вытянутое, острый подбородок чуточку длинноват. Неудивительно, что со стороны кажется, будто она упрямо его вздернула. Глаза чуть раскосые, славянские и лет на двадцать старше ее самой.

– Но ведь она совсем ребенок! – воскликнула Конлан, растерянно обернувшись на Маршалла. – Я не работаю с детьми. Это не по моей части. Да ты и сам это знаешь не хуже меня.

– Кейт, пойми, в этом деле нам без твоей помощи никак.

– Но почему? – требовательно спросила женщина. – Ведь в вашем распоряжении целый отдел по работе с несовершеннолетними. Насколько мне известно, они там едва ли не каждый день расследуют убийства.

– Этот случай особый. Здесь не перестрелка двух соперничающих подростковых банд, – возразил Роб. Он явно задался целью взвалить на ее плечи самое громкое за последние годы дело. – Ведь мы имеем дело с серийным убийцей.

Даже если вам по долгу службы едва ли не ежедневно приходится иметь дело с убийствами, словосочетание «серийный убийца» невозможно произнести без содрогания. Интересно, известно ли это самому преступнику? Что, если ему даже нравится? Или же он настолько замкнут в своем тесном кровавом мирке, что ему все равно, что происходит в большом мире? Кейт попадались представители обоих типов. Впрочем, жертвы и тех и других в конечном счете бывали мертвы.

Она отвернулась от своего непосредственного начальника и снова посмотрела на девушку. Интересно, почему их пути с убийцей пересеклись? Эйнджи Ди Марко хмуро покосилась на зеркало. Конлан едва ли не кожей почувствовала исходившее от нее раздражение. Затем девушка взяла со стола толстый фломастер и нарочито медленно колпачком провела туда-сюда вдоль нижней губы. Жест этот выдавал одновременно нетерпение и чувственность.

Сэйбин повернулся к Кейт в профиль, как будто позировал для гравера – то ли на медаль, то ли на памятную монету.

– Кейт, тебе уже приходилось иметь дело с такими случаями в ФБР. Не нужно объяснять, что делать, ты это знаешь лучше нас. Знаешь, чего можно ждать от следствия и от прессы. Возможно даже, ты лично знакома с агентом, которого прислали нам в помощь. В этой ситуации для нас важна каждая мелочь.

– Я изучала жертвы, имела дело с мертвыми, – ответила Конлан. Ей совершенно не нравилась нараставшая в душе с каждой минутой тревога – ни само чувство, ни его источник. – Работать с мертвыми и работать с ребенком – две большие разницы. К тому же, насколько мне известно, мертвые более готовы к сотрудничеству, нежели подростки.

– Ты адвокат свидетелей, – напомнил Роб, в голосе слышались едва ли не слезы. – А она свидетель.

Сэм, который до этого, прислонясь к стене, следил за их препирательствами, улыбнулся Кейт.

– Как говорится, родственников и свидетелей не выбирают. Лично я предпочел бы, чтобы из парка выбежала не эта красотка, а мать Тереза.

– Неправда, – возразила Кейт. – Тогда защита наверняка сослалась бы на то, что у нее катаракта и Альцгеймер, и вообще, как может быть надежным свидетелем тот, кто верит, будто человек способен на третий день подняться из мертвых?

Ковач усмехнулся в усы.

– Ох уж эти пройдохи адвокаты!

– Мать Тереза давно умерла, – задумчиво вставил Роб.

Кейт и Ковач дружно закатили глаза.

Сэйбин прочистил горло и с многозначительным видом посмотрел на часы.

– Хватит тянуть резину. Я бы хотел услышать, что она скажет.

Конлан недоуменно выгнула бровь.

– И вы рассчитываете, что она что-то скажет? Тед, вы слишком много времени проводите у себя в кабинете.

– Скажет, никуда не денется, – зловеще процедил Сэйбин и направился к двери.

Кейт напоследок еще раз посмотрела сквозь стекло и встретилась взглядом с девушкой. Впрочем, она точно знала, что та видеть ее никак не могла. Подросток. С таким же успехом ей могли дать марсианина. Можно подумать, что в ней есть материнская жилка.

Конлан посмотрела на бледное лицо девушки. В нем читались злость, вызов целому миру и опыт, какой, по идее, в ее возрасте еще рановато иметь. И еще страх. Под маской куража, загнанный в самый дальний угол, затаился страх. Кейт не желала признаваться себе, что он поселился и внутри ее тоже. Наверное, именно благодаря этому она узнала и страх в глазах девушки.

В комнате для допросов Эйнджи Ди Марко покосилась на Лиску, которая в этот момент смотрела на часы. Затем, бросив вороватый взгляд в зеркало, взяла со стола ручку и сунула за ворот свитера.

– Ребенок, – пробормотала Кейт и вслед за Сэйбином и Робом шагнула в коридор. – Я в свое время тоже была не подарок.

– Вот и отлично, – отозвался Ковач, придерживая дверь. – Как и она.

Лиска – невысокого роста блондинка, спортивного телосложения и с короткой мальчишеской стрижкой – отошла от стены и устало улыбнулась вошедшим. Вид у нее был как у подсевшей на стероиды феи – по крайней мере, так заявил Ковач, когда дал ей прозвище Динь-Динь, феи из сказки о Питере Пэне.

– Добро пожаловать в наш цирк, – сказала она. – Кому-нибудь сделать кофе?

– Мне и нашей подружке за столом – только, пожалуйста, без кофеина, – мягко сказала Кейт, не сводя глаз с девушки и мысленно пытаясь выработать стратегию поведения.

Сэм уселся на стул и, положив одну руку на пластиковую столешницу, подался вперед: потянулся короткими пальцами за крошками шоколада, что были разбросаны по всему столу наподобие мышиных какашек.

– Кейт, познакомься, это Эйнджи Ди Марко, – произнес он как бы невзначай. – Эйнджи, это Кейт Конлан, специалист по работе с жертвами и свидетелями. Она будет сопровождать твое дело.

– Я вам не дело, – огрызнулась девушка. – А это кто такие?

– Окружной прокурор Тед Сэйбин и Роб Маршалл, из того же отдела, что и Кейт, – Ковач поочередно указал на одного и на другого. Тем временем Тед и Роб заняли места за столом – как раз напротив бесценной, по их мнению, свидетельницы.

Сэйбин сделал свое самое доброжелательное лицо.

– Мы крайне заинтересованы в том, что ты нам скажешь, Эйнджи. Потому что преступник, которого мы ищем, – крайне опасный человек.

– Это вы серьезно? – Девушка снова повернулась к Ковачу. Ее взгляд был обращен к его рту. – Может, дадите закурить?

Ковач вытащил изо рта сигарету и недоуменно посмотрел на нее.

– Черт, – пробормотал он, – и как это меня угораздило. Ведь в этом здании курить нельзя. Наверное, я собирался выйти на улицу.

– Что за дела?! – возмутилась свидетельница. – Меня держат здесь уже с самого утра, и даже закурить нельзя.

С этими словами она откинулась на спинку стула и с вызовом сложила на груди руки. Давно не мытые каштановые волосы были расчесаны на прямой пробор и жирными прядями спадали на плечи. На ресницах лежал толстый слой туши, которая немного размазалась под глазами. Одета она была в выцветшую джинсовую куртку «Кельвин Кляйн», которая раньше принадлежала кому-то по имени Рик. По крайней мере, именно это имя было написано несмываемыми чернилами на левом нагрудном кармане. Хотя в помещении было жарко, куртку с плеч она снимать не стала. Похоже, не хочет выставлять напоказ следы от уколов, подумала Кейт.

– Ради бога, Сэм, дайте ей сигарету, – обратилась к Ковачу Кейт и, подтянув повыше рукава свитера, села на стул рядом с девушкой. – Да и мне заодно, коль на то пошло. Так что, если меня застукают за этим делом, будем отдуваться вдвоем. Кстати, а что нам могут сделать? Не выгонят же с работы! Потому что где они потом найдут новых дураков?

Говоря эти слова, Кейт краем глаза следила за девушкой. Ковач тем временем достал из пачки две сигареты. Ногти девушки были обгрызены по самую мякоть и выкрашены в светло-голубой цвет с металлическим отливом. Когда она потянулась за сигаретой, руки дрожали. Кейт отметила дешевые серебряные колечки на пальцах, а также две довольно грубо выполненные татуировки – крестик рядом с большим пальцем и букву А, перечеркнутую горизонтальной линией. А вот наколка на запястье явно была выполнена рукой профессионала – изящный синий браслет из колючек терновника.

– Надеюсь, Эйнджи, тебя здесь не слишком утомили? – поинтересовалась Кейт, делая затяжку. На вкус сигарета была как сушеное дерьмо. Женщина сама не могла ответить на вопрос, как так получилась, что еще в колледже она пристрастилась к этой гадости. Тогда – чтобы считаться крутой в глазах друзей. Сейчас – чтобы считаться своей в доску.

– Вроде бы нет, – ответила Эйнджи, выпуская к потолку струю дыма. – Мне даже адвоката не дали.

– А зачем тебе адвокат? – отозвался Ковач. – Тебя же ведь ни в чем не обвиняют.

– Тогда почему меня держат в этой вонючей дыре?

– Потому что это очень сложный случай. Например, нам нужно установить, кто ты такая.

– Я уже сказала, кто такая.

Вместо ответа Сэм вытащил из папки удостоверение личности и, сопроводив многозначительным взглядом, протянул Кейт.

– Тебе двадцать один год, – невозмутимо произнесла та, глядя на документ, и стряхнула пепел в пустой стаканчик из-под кофе.

– Там так написано.

– И еще сказано, что ты из Милуоки.

– Была. Потому что уехала.

– Там остались какие-то родственники?

– В живых – никого.

– Извини, я не знала.

– Да ладно вам притворяться.

– А здесь? Здесь есть кто-нибудь? Тетя, дядя, двоюродные братья или сестры, на худой конец, самая далекая родня? Кто угодно, хоть цирковой клоун, кому бы мы могли позвонить и сказать, что ты здесь. Тот, кто бы морально поддержал тебя.

– Нет, я несчастная сирота, – ответила девушка с язвительным смешком. – И на фиг мне сдалась ваша родня, я прекрасно обхожусь без нее.

– Эйнджи, у тебя есть постоянное место жительства? – поинтересовался Ковач. – Ты ведь должна понимать, что произошло. Ты единственная можешь опознать преступника. И мы должны знать, кто ты такая.

В ответ свидетельница закатила глаза, как это умеют делать лишь девушки-подростки, всем видом давая понять, что ее порядком достали и, вообще, она им не верит.

– Я назвала вам мой адрес.

– Ты назвала нам адрес квартиры, от которой у тебя даже нет ключей. Ты даже не можешь сказать, кто там живет, кроме тебя.

– Я вам уже все сказала.

С этими словами Эйнджи вскочила и отвернулась от стола. Пепел ее сигареты полетел на пол. Голубой свитер под джинсовой курткой был либо обрезан, либо сильно подсел при стирке, открывая взгляду тощий живот: пирсинг в пупке и еще одна татуировка – три капли крови, которые капали куда-то за пояс ее грязных джинсов.

– Ее имя Молли, – сказала она. – Мы познакомились с ней на вечеринке, и она сказала, что я могу пожить у нее, пока не подыщу себе крышу над головой.

Кейт уловила в голосе девушки легкую дрожь. Обратила она внимание и на напряженную позу, когда свидетельница отвернулась от них. Впрочем, в следующий миг дверь открылась, и в комнату, неся кофе, вошла Никки Лиска.

– Эйнджи, пойми, здесь никто не пытается тебя на чем-то застукать, – сказала Кейт. – Наша главная забота – обеспечить твою безопасность.

Девушка резко обернулась. Голубые глаза пылали яростью.

– Ваша главная забота – чтобы я дала показания против этого психа Крематора. Я что, по-вашему, совсем с катушек съехала? Да он в два счета разыщет меня и тоже прикончит.

– Эйнджи, твоя готовность к сотрудничеству для нас крайне важна, – подал начальственный голос Сэйбин. – Ты – единственная свидетельница. Насколько нам известно, на сегодняшний день этот человек убил трех женщин.

Кейт метнула в сторону окружного прокурора колючий взгляд и произнесла как можно спокойнее:

– Моя работа частично заключается в том, чтобы обеспечить твою безопасность. Если тебе некуда пойти, скажи, и мы найдем для тебя крышу над головой. Кстати, у тебя есть работа?

– Нет, – ответила свидетельница и вновь отвернулась. – Но я искала, – добавила она в оправдание и указала в угол комнаты, где валялся ее грязный рюкзак. Конлан была готова поспорить, что ничего, кроме содержимого этого рюкзака, у девушки нет.

– Ты смелая, раз не побоялась одна приехать в новый город, – спокойно заметила Кейт. – Не зная даже, куда здесь податься. Не имея ни родных, ни знакомых. В таких обстоятельствах непросто начинать новую жизнь.

Девушка наклонила голову и погрызла ноготь на большом пальце. Жидкие волосы сальными прядями упали на лицо.

– Чтобы обосноваться на новом месте, нужны деньги, – продолжала тем временем Кейт. – На еду. На жилье. На одежду. На все остальное.

– Мне пока хватает.

Конлан представила себе, что за этим стоит. Можно подумать, она впервые видит юную бродяжку. Чтобы выжить, такие, как эта Эйнджи, согласны на что угодно. Попрошайничают. Воруют. Приторговывают наркотиками. Идут на панель – раз, другой, а потом остаются там навсегда. Потому что в этом мире полно разного рода извращенцев без стыда и совести, которым только подавай безотказных бездомных подростков, которые никогда не скажут «нет».

Никки Лиска поставила на стол чашки дымящегося кофе и наклонилась к Ковачу.

– Элвуд нашел управдома. Тот говорит, что квартира пустует. И если эта девушка там живет, то он требует пятьсот долларов залога. Либо он подаст в суд за незаконное заселение и посягательство на чужую собственность.

– Какой гуманист, однако.

– Элвуд сказал ему: «Пятьсот баксов? Это за что же? По доллару за таракана?»

Кейт слушала разговор, который они вели полушепотом, а сама в упор разглядывала девушку.

– Твоя жизнь и без того сейчас не подарок; я уже не говорю про то, что теперь ты главный свидетель по делу об убийстве.

Не поднимая головы, Эйнджи напряглась и поднесла к губам сигарету.

– Я не видела, как он ее убивал.

– В таком случае что же ты видела?! – рявкнул Сэйбин. – Мы очень бы хотели это знать, мисс Ди Марко. Пока вы тут резину тянете, следствие теряет драгоценное время, а для нас важна каждая минута. Этот человек – серийный убийца.

– Тед, мы в курсе, – парировала Кейт ледяным тоном. – Можешь не напоминать нам об этом каждые две минуты.

Роб Маршалл поерзал на стуле. Сэйбин посмотрел Кейт в глаза. В его собственных читалось нетерпение. Ведь прежде чем бежать с докладом к мэру, он хотел бы получить признание. А когда он предстанет перед камерами на пресс-конференции, то должен иметь имя и описание внешности разгуливающего на свободе преступника, чтобы пообещать, что тот будет незамедлительно арестован и посажен за решетку.

– Похоже, Эйнджи до сих пор не решила для себя, готова ли она сотрудничать, – произнес он. – Думаю, всем присутствующим здесь необходимо осознать, насколько серьезна сложившаяся ситуация.

– Она видела, как кто-то поджег тело. И я думаю, что ей не нужно объяснять, насколько серьезна сложившаяся ситуация.

Краем глаза Кейт заметила, что девушка ее внимательно слушает. Кто знает, вдруг, если Сэйбин уволит ее за то, что она надерзила в присутствии посторонних, они вдвоем окажутся бездомными на одной и той же улице. Господи, и о чем только она думала! Не хватало ей на свою голову новых неприятностей…

– Эйнджи, а что ты делала в парке в четыре утра? – подал голос Роб, вытирая лоб носовым платком.

Девушка посмотрела ему в лицо.

– Это мое личное дело. Вас оно не касается.

– Может, снимешь курточку? – предложил Роб и расплылся в улыбке.

– Когда надо, тогда и сниму.

В ответ на грубость Роб стиснул зубы, и улыбка тотчас превратилась в гримасу.

– Не хочешь, не снимай. Просто здесь жарко, и я не вижу смысла париться. Но дело твое. И может, все-таки расскажешь, каким ветром тебя занесло в парк прошлой ночью? А, Эйнджи?

Та посмотрела на него взглядом кобры.

– Я скорее попрошу тебя поцеловать меня в задницу, но уж больно ты страшен. Так что денежки вперед.

Роб покраснел, как гнилой бурак.

В следующий момент раздался звуковой сигнал, и все, кто находился в комнате, за исключением свидетельницы, схватились за свои пейджеры. Сэйбин хмуро прочел сообщение и снова посмотрел на часы.

– Скажи, Эйнджи, ты хорошо разглядела этого человека? – поинтересовался Роб – твердо, но без нажима. – Потому что от этого многое зависит. Я понимаю, ты прошла через что-то ужасное…

– Вы ни фига не знаете, – огрызнулась девушка.

На виске у Роба вздулась жила, а по лбу градинами покатился пот.

– Именно поэтому мы тебя и спрашиваем, – спокойно произнесла Конлан и лениво выпустила к потолку струю дыма. – Так ты хорошо разглядела его или нет?

Эйнджи пару секунд пристально смотрела на нее, а когда молчание затянулось, перевела взгляд на Сэйбина, затем на Лиску и Ковача, а затем на Роба Маршалла, как будто изучала и оценивала.

– Я видела его в отблесках огня, – произнесла она наконец и уставилась в пол. – Он поджег тело и сказал: «Прах к праху».

– Ты бы его узнала, если бы встретила снова? – потребовал Сэйбин.

– Узнала бы, – пробормотала девушка и поднесла к губам окурок. Его конец вспыхнул красным огоньком на фоне бледного лица. Когда она заговорила снова, голос был хриплым от волнения и дыма. – Он сам дьявол.

– Ну и что вы скажете? – спросила Кейт, первой переходя в наступление, как только они вышли из комнаты для допросов.

Сэйбин повернулся к ней. Лицо было перекошено от ярости.

– Я как раз собирался задать тебе тот же самый вопрос. Нам нужно склонить ее к сотрудничеству.

– И ты думаешь, что добьешься этого, если будешь то и дело наезжать на нее, словно бульдозер? Кстати, может, ты этого не заметил, но она игнорировала твои вопросы.

– Как я мог чего-то добиться, если ты то и дело встревала в наш разговор, как только мне удавалось хоть что-то из нее вытащить?

– Сила всегда наталкивается на сопротивление, Тед. Моя работа и состоит в том, чтобы встревать в разговоры. Ведь я адвокат, – парировала Кейт, понимая, что навлекает гнев не кого-нибудь, а самого окружного прокурора. И в его власти снять ее с расследования.

Мне явно везет, подумала она. Расследование грозило зайти в тупик, еще даже толком не начавшись. Может, оно даже к лучшему, если ее отстранят от этого дела.

– В конце концов, кто, как не ты, втянул меня, – сказала она. – Это ведь ты хотел, чтобы я втерлась к ней в доверие. Или ты уже забыл? А это, скажу я тебе, ох как непросто, даже если ты станешь давить всей командой. По идее, она должна хотеть поделиться тем, что видела. Должна верить, что мы не дадим ее в обиду. Неужели ты и впрямь считаешь, будто она доверяет тебе и не боится, что, когда расскажет все, что ей известно, ты не выставишь ее за порог управления за ненадобностью? Чем, по-твоему, заканчиваются подобные истории для таких еще, в сущности, детей, как она?

– Ты же не хотела браться за этот случай именно потому, что она еще ребенок, – хмуро напомнил Сэйбин. – С чего вдруг сейчас взялась ее защищать?

– Но ты хотел, чтобы я взялась, потому что у меня есть опыт, подход к людям, – в свою очередь напомнила Кейт. – В таком случае доверься мне и не вмешивайся. Я прекрасно знаю, как следует допрашивать свидетелей.

Сэйбин никак не отреагировал и повернулся к Ковачу.

– Ты говорил, что девицу поймали при попытке к бегству.

– Не совсем так.

– Когда туда прибыли наши, она выбегала из парка, – раздраженно напомнил Сэйбин. – И бежала прочь от горящего тела, что делает ее не свидетельницей, а подозреваемой. Тряхани ее как следует. Припугни. Пригрози. Можешь поступить, как тебе угодно. Глядишь, она и расколется. А сейчас у меня через пару минут встреча с шефом и мэром. Пресс-конференция назначена на пять. К этому времени нужен фоторобот убийцы.

С этими словами Сэйбин поправил пиджак, размял на манер боксера, выдержавшего пять раундов, плечи и вышел. Конлан посмотрела на Сэма. Тот состроил кислую мину.

– Видела, с каким дерьмом приходится иметь дело?

– Тебе? – переспросила Кейт. – Да он мог выгнать меня взашей в любую минуту. Но мне наплевать, что у него назначена встреча с Дженет Рено. Власть не дает права запугивать свидетелей ни ему самому, ни кому-то от его имени. Потому что стоит силой наехать на девушку, как можешь поставить крест на себе как профессионале.

Ковач состроил гримасу.

– Господи, Кейт, сторожевой пес говорит, дави на нее как можешь. И что теперь мне прикажете делать? Показать ему нос? Да он так ухватит меня за яйца, что те треснут, как орехи на Рождество.

– Я воспользуюсь ими вместо теннисных мячиков.

– Ты уж извини меня. Но Сэйбин главнее, и ему ничего не стоит кастрировать меня и мою пенсию. Ладно, давай глянем на это дело с хорошей стороны. Для бродяжки тюрьма что-то вроде шикарного отеля.

Адвокат повернулась за поддержкой к боссу. Роб с пришибленным видом переминался с ноги на ногу.

– Пойми, Кейт, на нас давят обстоятельства.

– Понимаю. А еще я знаю, что если на глазах у нашей бродяжки маньяк поджигал бы тело обычной проститутки, то никакой пресс-конференции не было бы. И Тед Сэйбин даже не удосужился бы узнать имя жертвы. Но это не меняет того, чему она стала свидетелем, Роб. Это не меняет того, кто она такая и как с ней следует обращаться. Она ждет, что на нее начнут наезжать. И заранее заняла оборонительную позицию.

На лице Ковача застыла гримаса – кислая и недовольная одновременно.

– Мне казалось, ты не хотела браться за это дело.

– И сейчас не хочу, – честно призналась Кейт. – У меня нет ни малейшего желания оказаться в одном болоте с аллигаторами. Но раз так получилось, я намерена играть по своим правилам. И прошу не ставить мне палки в колеса. Или назначайте на мое место кого-то еще. Я не марионетка и требую, чтобы руки у меня оставались свободными. А сильные мира сего пусть помалкивают в тряпочку. Мне они не указ.

Конечно, все не совсем так. Пусть эта работа ей не по душе, но, с другой стороны, кто может это сделать лучше? По крайней мере, Тед Сэйбин думает именно так. Для него она в первую очередь бывший агент ФБР. И хотя эта зацикленность на ее прошлом порядком раздражала, вместе с тем невозможно отрицать, что это давало ей дополнительный вес как в общении с ним самим, так и с Маршаллом.

Истинный же вопрос заключался в ином: чего это будет лично ей стоить? И почему она готова заплатить такую цену? Потому что от этой истории мерзостью шибало за целую милю. Кейт едва ли не кожей чувствовала, как та прилипает, присасывается, словно щупальца осьминога. По идее, самое разумное – перерезать щупальца и бежать. Если, конечно, хватит здравого смысла. Увы, она заглянула в душу Эйнджи Ди Марко и увидела там страх.

– Роб, как, по-твоему, что сделает с нами Сэйбин? – спросила она. – Отрубит головы или отправит на костер?

– Не вижу ничего смешного, – последовал ответ.

– А я и не собиралась шутить. Наберись самоуважения и не иди у него на поводу – вот и все, что я хотела сказать.

Роб вздохнул и засунул большой палец за пояс брюк.

– Я поговорю с ним, и тогда станет ясно, что делать дальше. И вообще, вдруг к пяти часам фото этой девицы отыщется в полицейском каталоге, – произнес он без особой надежды в голосе.

– У тебя наверняка должны быть связи в Висконсине, – сказала Кейт. – Сделай запрос, вдруг кое-что и отыщется. По крайней мере, мы выясним, кто она такая на самом деле.

– То есть ты советуешь, чтобы я им позвонил? Правильно тебя понял?

Конлан сделала невинное лицо – мол, при чем здесь я? Она давно уже заметила, что инициатива чаще исходит от нее, и не собиралась щадить чувства начальника. Впрочем, Роба, похоже, это устраивало, даже если он этого и не признавал.

Вот и сейчас Роб понуро зашагал прочь.

– Да, твой начальник – человек действия, – съязвил Сэм.

– Думаю, Сэйбин хранит его яйца заспиртованными у себя на полке, – отозвалась адвокат.

– Это точно. Не хотел бы я, чтобы и мои пополнили его коллекцию. Постарайся выудить из девчонки что-нибудь дельное. Причем к пяти часам, – произнес Ковач и положил Кейт руку на плечо – как будто успокаивая и приободряя одновременно. – Ты смотри у меня, не вздумай сбежать. Потому что это дело – твое.

Сэм направился в туалет. Кейт хмуро посмотрела вслед.

– И все же ты не ответил на вопрос. Почему именно я вечно оказываюсь не в том месте и не в то время?

Глава 4

Специальный агент Джон Куинн вышел из самолета и, прошагав по соединительному рукаву, вошел в здание аэровокзала Миннеаполиса. Таких аэровокзалов он насмотрелся немало – серых, безликих и неуютных. Единственное, что скрашивало их усталые от толп прилетающих и улетающих стены, – это радость встречи родных и близких, в данном случае коротко стриженного парня в синей летной форме.

На какой-то миг даже стало завидно. Зависть эта жила в Джоне ровно столько, сколько он себя помнил, если не с самого рождения. А ведь ему уже сорок четыре. Собственные родственники предпочитали взаимные обиды и склоки, а не радость встреч. Впрочем, родных он тоже не видел уже многие годы. Слишком занят, слишком далеко живет, причем своей жизнью. Слишком стыдится их, как сказал бы отец – и наверняка был бы прав.

Он заметил агента-оперативника неподалеку от стойки прилетов. Винс Уолш. Согласно личному делу, пятьдесят два года. Солидный послужной список. В июне выйдет на пенсию. На вид можно дать все шестьдесят два. Нездоровый, землистый цвет лица, само лицо обрюзгшее и обвисшее, как будто под действием двойной силы тяжести, отчего на щеках и поперек лба залегли глубокие морщины. Глядя на него, нетрудно было догадаться, что Винс немало повидал на своем веку и теперь находился на пути к инфаркту. В общем, он был из породы тех, кто предпочитает заниматься делом, а не тратить драгоценное время, встречая в аэропорту высоких гостей из Вашингтона.

Заметив столичного гостя, Уолш уголками рта изобразил улыбку. Отвечай тем же, отдал себе внутреннюю команду Куинн: сделай в меру приветливое, дружелюбное лицо, но только не перестарайся, дистанция пусть остается. И он, чуть сутулясь от усталости, зашагал дальше. Ему и голову не пришло расправить плечи. Да и зачем?

– Вы Уолш? – спросил он, подойдя к встречавшему.

– А вы Джон Куинн, – произнес тот, когда спецагент потянулся во внутренний карман за удостоверением. – У вас есть багаж?

– Нет, только тот, что в руках. – Пузатый саквояж заметно превышал размеры разрешенной ручной клади. В другой руке агент держал «дипломат», в котором лежали ноутбук и пачка документов. Уолш не стал предлагать свои услуги в качестве носильщика.

– Спасибо, что встретили, – произнес Куинн, когда они зашагали по длинному коридору. – Так я смогу сразу взяться за дело. Не хотелось бы напрасно терять время, накручивая мили по незнакомому городу.

– Отлично.

Не слишком вдохновляющее начало, но какое уж есть. Ничего, он еще успеет расколоть Уолша, пока они будут ехать в управление. Главное сейчас – взять с места в карьер. Потому что случай чрезвычайный. Впрочем, все случаи чрезвычайные. Один за другим, один за другим – и так без конца. При этой мысли вновь навалилась усталость, отчего в желудке возникло неприятное ощущение.

Они молча прошли к главному терминалу, затем на лифте поднялись этажом выше, перешли улицу и оказались на парковке, где Уолш в нарушение всех правил оставил старенький «Форд» на пятачке, предназначенном для инвалидов. Бросив вещи в багажник, Куинн уселся на заднее сиденье и приготовился с ветерком промчаться по хайвею. Салон машины пропитался табачным дымом – даже бежевая обивка приобрела серый оттенок, такой же, как и кожа самого водителя.

Уолш нажал на газ и, как только они выехали на пятый хайвей, потянулся за пачкой «Честерфилда». Ухватив губами сигарету, вытащил ее из пачки и спросил:

– Вы не возражаете? – И, не дожидаясь ответа, щелкнул зажигалкой.

Куинн приоткрыл окно.

– Это ваша машина.

– Еще целых семь месяцев.

Уолш зажег сигарету, втянул полные легкие всевозможных смол и никотина и подавил кашель.

– Черт, никак не отпускает простуда.

– Это все погода, – заметил Куинн, а про себя добавил: «Или рак легких».

Серое небо нависло над Миннеаполисом. Дождь и холод. Редкая растительность погрузилась в сон и останется безжизненной до самой весны. А до нее в этой части Штатов еще ох как далеко! Это в Виргинии уже в начале марта все пробуждается к новой жизни, но только не здесь.

– Могло быть и хуже, – отозвался Уолш, как будто прочел его мысли. – Например, метель. Несколько лет назад тут на Хэллоуин мело так, что глаз не открыть. В ту зиму снегу нападало футов десять в высоту, не меньше, и пролежал он аж до самого мая. Ненавижу это место.

Куинн не стал спрашивать, что его здесь держит. Не хотелось выслушивать очередные наезды на Бюро или жалобы женатого мужчины на родственников со стороны жены, которые, мол, совсем достали, или что еще вы можете услышать от человека вроде Уолша по поводу того, как ему надоела такая собачья жизнь. И вообще, с него хватает своих проблем, о которых Уолш вряд ли хотел бы услышать.

– Увы, Винс. Утопия потому так и называется, что ее нигде нет.

– Ну, меня бы, на худой конец, устроил Скоттсдейл. Надоело мерзнуть. Приезжайте к нам в июне – и застанете меня уже там. Духу моего здесь не будет. Хватит горбатиться на этой неблагодарной работе, пора на заслуженный отдых.

Сказав это, Уолш с подозрением покосился на Куинна, как будто разглядел в нем фэбээровскую подсадную утку, которая только и ждет, чтобы остаться одному и доложить по телефону кому следует.

– Да, работа утомляет, – согласился Куинн. – Но меня больше всего раздражает политика, – добавил он и попал точно в больное место. – Когда находишься на оперативной работе, получаешь оплеухи с обеих сторон: и от местного начальства, и от Бюро.

– Это точно. Будь моя воля, ушел бы хоть сегодня. Тем более что это новое дело – сплошная головная боль. Заранее знаю, что пинать будут больно и, главное, до бесконечности.

– Расследование уже начато?

– Конечно, иначе зачем вас сюда направили?

С этими словами Уолш взял с сиденья папку и протянул Куинну:

– Снимки с места преступления. Не для слабонервных.

Не сводя с Уолша темных глаз, Куинн взял папку.

– Скажите, Винс, вы что-то против меня имеете? – спросил он, что называется, в лоб, хотя и постарался смягчить вопрос, придав лицу слегка виноватое выражение – мол, прости, дружище, не хотел тебя обидеть. В такой ситуации он бывал не раз и заранее знал, какую реакцию можно ожидать от собеседника, когда ФБР присылает своего агента. Кто-то был искренне рад, кто-то лишь делал вид, кто-то с трудом прятал раздражение, кто-то не скрывал его вообще. Уолш попадал в третью категорию: то есть был из тех, кто якобы говорит то, что думает.

– Да нет, с какой стати, – произнес он наконец. – Потому что если мы как можно скорее не возьмем за задницу этого мерзавца, то все окажемся под обстрелом. Так что я ничего против вас не имею. У вас своя работа, у меня своя.

– И все-таки это ваш случай. Меня прислали лишь вам в помощь.

– Забавно. Я то же самое сказал лейтенанту в нашем отделе.

Впрочем, Куинн никак не отреагировал, потому что уже мысленно разрабатывал стратегию. Не исключено, что придется действовать в обход Уолша, хотя вряд ли для ведения следствия назначили бы кого-то другого. Такой случай, как этот, требует участия опытного оперативника, иначе зачем он здесь нужен. Если Питер Бондюран в состоянии заставить вашингтонское начальство плясать под свою дудку, вряд ли местное управление станет портить с ним отношения. Если верить факсам, Уолш имел безупречную репутацию и огромный опыт. Может, даже чересчур. Чересчур много дел, чересчур много подковерных интриг…

Куинн уже имел представление о местном раскладе сил. Найденное тело было третьим по счету, что давало основания утверждать, что в городе действует серийный убийца. Обычно в таких случаях с ФБР консультировались по телефону, и то не всегда. Как правило, на местах старались взять расследование целиком и полностью в свои руки – по крайней мере, на начальном этапе.

Куинн на пару секунд закрыл глаза и постарался загнать эмоции как можно дальше.

– Этот ваш мистер Бондюран. У него знакомые в самых верхах, – произнес он. – Кстати, что он за человек?

– Горилла весом в девятьсот фунтов. У него здесь компьютерная фирма, которая выполняет кучу оборонных заказов. Для Пентагона. Он уже давно заявлял о том, что хотел бы свалить из нашего штата. Думаю, губернатор и местные политиканы готовы выстроиться в очередь, лишь бы только расцеловать его задницу. По их словам, этот парень тянет на миллиард баксов, если не больше.

– Вы с ним уже разговаривали?

– Нет. Можно подумать, ему интересно какое-то там полицейское управление. Насколько мне известно, он сразу обратился к начальству, причем как можно выше.

И через пару часов ФБР отрядило спецагента Куинна в Миннеаполис, наплевав на обычную процедуру распределения заданий по штатам. Наплевав на то, что он и без того уже вел не один десяток дел. Наплевав на обычные в таких случаях согласования и разрешения.

Интересно, кисло подумал Куинн, Бондюран запросил именно его? В последний год его имя часто мелькало в прессе. Впрочем, он сам здесь ни при чем. Просто журналюгам нравится его имидж. А все потому, что тот вписывается в классическое представление о том, какими должны быть спецагенты: спортивного вида брюнет с квадратной челюстью и пронзительным взглядом. Потому что он фотогеничен, хорошо получается на снимках, хорошо смотрится с телеэкрана. Его наверняка с удовольствием сыграл бы Джордж Клуни. В отдельные дни этот имидж бывал очень даже полезен. В отдельные дни – забавлял. Но чаще всего раздражал.

– Он требует, чтобы мы срочно раскрыли это дело. И никаких «но», – продолжал тем временем Уолш. – Труп еще не успел остыть, а ему уже подавай убийцу. Еще даже толком не установлено, что это его дочь. Потому что как установишь, если головы нет. Но толстосумы не привыкли слушать чужие доводы, им все подавай сию же минуту. Ждать они не привыкли.

– И как обстоят дела с опознанием?

– Составлен цифровой портрет. Сейчас пытаются взять отпечатки пальцев. Но руки сильно обгорели, насколько я слышал. Судмедэксперты запросили медицинскую историю Джиллиан Бондюран, вдруг обнаружатся какие-то зацепки – например, старые переломы или что-то еще. В целом рост и телосложение совпадают. Нам известно, что накануне в пятницу Джиллиан ужинала с отцом. Она вышла из дома примерно в полночь, и с тех пор ее никто не видел.

– А ее машина?

– Пока не найдена. Вскрытие назначено на сегодняшний вечер. Может, ребятам повезет и они смогут сличить содержимое желудка с тем, что она якобы ела у папаши. Хотя лично я сильно сомневаюсь. В таком случае ее должны были убить сразу же. Что не слишком похоже на почерк нашего маньяка. Пресс-конференция назначена на пять часов, – продолжал Уолш. – Хотя я не сказал бы, что пресса настолько терпелива. История уже вышла в эфир. И главное, мерзавцу успели дать имя – Крематор. Кто-то ловко придумал.

– Насколько мне известно, это убийство напоминает другие случаи, которые имели место пару лет назад. Есть какая-то связь?

– Вы имеете в виду убийства в городском парке? Связи нет, но есть много общего. Те жертвы были черными, плюс один азиат-трансвестит, которого убийца прихлопнул по ошибке. Проститутки или предположительно проститутки. Впрочем, первыми жертвами этого Крематора тоже были ночные бабочки. Но в том-то и беда, что проституток убивают постоянно. Они – самые легкие жертвы. С той разницей, что пару лет назад это были черные, а в этом году – белые. По-моему, все говорит за то, что это два разных убийцы.

– Верно. Серийный убийца, как правило, остается в границах своей этнической группы.

– К тому же по одному убийству в городском парке кого-то уже осудили, а по остальным закрыли дела. А раз убийца найден, к чему разыскивать дополнительные улики? Чтобы повесить на него все остальные случаи? Да и вообще, сколько пожизненных заключений можно присудить одному человеку?.. Кстати, сегодня утром я разговаривал с одним из следователей, – добавил Уолш и потушил сигарету в грязноватой пепельнице. – Он сказал, что, мол, сомневаться не приходится, что это два совершенно разных почерка. Хотя, если сказать по правде, я про те убийства знаю не больше вашего. До сегодняшнего утра у ребят были лишь две мертвые шлюхи. Я читал про них в газете, как все остальные. И потому знаю, что тот, другой убийца головы своим жертвам не отрезал. Отрезанная голова – это, скажу я вам, что-то новенькое. До сих пор головы у всех были на месте.

Смысл собственных слов дошел до него не сразу, а когда дошел, Уолш неодобрительно покачал головой, как будто осуждая себя за неудачную шутку.

Куинн посмотрел в окно на серый монотонный пейзаж: на дождь, на голые, черные, словно обугленные, деревья, – и на какой-то миг проникся сочувствием к безликим, безымянным жертвам, которым если что и причитается, то только ярлык с порядковым номером. В жизни они знали и печаль, и радость. На пути к смерти наверняка испытывали боль и ужас. У них были друзья и родные, которые наверняка оплакивали их гибель. Но пресса и общество в целом отвели им самую низкую ступеньку в социальной иерархии, самый низкий общий знаменатель – две мертвые шлюхи. Куинн видел сотни таких и помнил всех.

Он вздохнул, потер виски, чувствуя, что надвигается головная боль, которая почти постоянно прописалась в лобных долях мозга. Он слишком устал, чтобы начинать расследование с дипломатических расшаркиваний. Причем усталость эта въелась в него до мозга костей и давила свинцовым грузом. За последние несколько лет число убийств начинало зашкаливать. Ночами, не имея сил уснуть, он мог часами прокручивать в голове имена жертв. Считать трупы. Это совсем не то, что считать слонов. Приятные сны после этого не снятся.

– Вы сначала в гостиницу или к нам в управление? – спросил Уолш.

Господи, можно подумать, ему это надо… С другой стороны, то, что было надо в этой жизни, давно ушло.

– Думаю, я начну с осмотра места преступления, – ответил Куинн и открыл на коленях папку с фотографиями, тяжелую, словно налитую свинцом. – Хочу посмотреть, где он оставил тело.

Парк производил впечатление места слета бойскаутов – черное пятно потухшего костра, желтая лента, натянутая от дерева к дереву, символически ограждая территорию. Мертвая, притоптанная трава, вдавленные, словно фантики от конфет, в мокрую землю листья. Из урны на склоне невысокого холма ветром по всей дорожке разнесло смятые стаканчики из-под кофе.

Уолш остановил машину. Они с Куинном вышли и встали на возвышении. Куинн окинул взглядом огороженное место, которое находилось чуть ниже их, в неглубокой лощине. Отличное укрытие, отметил про себя спецагент. Деревья в парке росли густо, как лиственные, так и хвойные, и в глухую полночь парк наверняка превращался в замкнутый, темный мирок. Ближайшие здания – аккуратные домики представителей среднего класса – располагались на приличном расстоянии, а до небоскребов деловой части города несколько миль. Даже крошечная автостоянка не видна, скрытая деревьями и кустами сирени, которые наверняка радовали глаз весной. Кусты высаживали плотными рядами, чтобы скрывать закрытый на замок сарай с парковым инвентарем и небольшой гараж, в котором стояла колесная техника.

Убийца наверняка оставил машину именно здесь, после чего отнес мертвое тело по дорожке вниз, чтобы совершить там жуткую церемонию. Куинн перевел взгляд на прожектор, установленный на шесте рядом с сараем. Стекло было разбито, но осколков на земле он не заметил.

– Известно, как давно не работает прожектор?

Уолш посмотрел вверх; струи дождя тотчас ударили ему в лицо. Он заморгал и поморщился.

– Это лучше спросить у полицейских.

Куинн был готов спорить на что угодно – прожектор неисправен максимум пару дней. Не больше, потому что в противном случае его бы уже починили. Если же разбитый фонарь – дело рук убийцы, значит, он заранее готовил место. Заранее пришел сюда, разбил, убрал осколки, чтобы те не привлекли внимания. Ведь если служба безопасности парка не сразу заметит неисправный прожектор, то не сразу и заменит на новый. Если все это так, то мы имеем дело с умышленным, заранее спланированным убийством. И осторожным, опытным преступником. Потому что такие вещи приходят только с опытом. И со временем доходят до совершенства.

Не обращая внимания на дождь, хлеставший по голове, Куинн лишь повыше поднял воротник и зашагал вниз по холму, помня о том, что преступник проделал этот же путь с мертвым телом в руках. Расстояние приличное – ярдов пятьдесят-шестьдесят. У следственной группы наверняка имеются точные данные. Чтобы перенести тело на такое расстояние, нужно быть сильным. От того, когда он ее убил, в свою очередь, зависело, как нес. Проще всего перекинуть тело через плечо – трупное окоченение еще не наступило либо уже наступило и прошло. Если он смог нести ее, перекинув через плечо, то его рост мог быть в принципе любым. Если же нес перед собой, значит, это довольно крупный мужчина. Куинн надеялся, что вскрытие поможет выяснить.

– И какую площадь огородили? – поинтересовался он, выдохнув со словами облачко белого пара.

Уолш, то и дело кашляя, едва поспевал за ним.

– Всю часть парка, включая автостоянку и сарай. Ребята из уголовного отдела позвали себе в помощь специалистов и мобильную лабораторию из местного отделения бюро расследований. Следует отдать им должное, они в буквальном смысле прочесали каждый дюйм.

– А когда начался дождь?

– Утром.

– Черт, – буркнул Куинн. – А накануне какой была земля, твердой или мягкой?

– Твердой, как камень. Они не обнаружили никаких следов, лишь подобрали кое-какой мусор – обрывки бумаги, окурки. Но, черт возьми, это ведь парк, общественное место. Мусор мог оставить кто угодно.

– А в предыдущих двух случаях было найдено что-то особенное?

– Водительские права жертв. А кроме этого, насколько мне известно, ничего.

– Кто проводит исследования?

– Лаборатория криминалистики. У них там лучшее оборудование.

– Я слышал.

– Они в курсе, что если понадобится помощь – всегда можно обратиться в ФБР.

Куинн остановился у самой границы выжженного куска земли. Совсем недавно здесь лежало обугленное тело. Он мог поклясться, что едва ли не кожей ощущает мрачную ауру этого места. Она давила, сжимала ему грудь. На месте преступления так бывало всегда. Впрочем, он никогда не пытался понять, что это – мистическое или же романтическое ощущение затаившегося зла или просто глубокое чувство вины. Так или иначе, но это чувство уже давно стало частью его «я». И, наверное, он должен быть ему рад, ибо оно не что иное, как знак того, что он еще не растерял человеческих качеств. Что, насмотревшись изуродованных трупов, он так и не зачерствел душой.

С другой стороны, может, так оно лучше.

Куинн открыл папку и посмотрел на фото, которые кто-то разумный догадался вложить в полиэтиленовый файлик. Зрелище, представшее взгляду, наверняка заставило бы содрогнуться даже человека с крепкими нервами. Рядом с телом установили переносные светильники, отчего само фото казалось едва ли не произведением искусства. Этаким коллажем в стиле поп-арта из обугленного тела и обгоревшей одежды. Цветные пятна на сером фоне, непристойно яркий, красный лоскуток юбки, чудом оставшийся целым, и мрачная реальность последних мгновений жизни той, на ком эта юбка была надета.

– Остальные тоже были одетыми?

– Не знаю.

– Я хотел бы взглянуть также и на те фотографии. На все, что имеется. Кстати, у вас есть мой список?

– Я отправил его факсом нашим следователям. Они постараются все подготовить к планерке… Ну и ночка! – Уолш кивком указал на фото. – После таких снимков расхочется ездить на барбекю.

Куинн ничего не ответил, продолжая рассматривать фото. Из-за жара пламени мышцы и сухожилия сократились, отчего конечности жертвы согнулись в суставах и труп принял так называемую бойцовскую позу, как будто живой человек. Увы, это обманчивое впечатление опровергалось отсутствием головы.

Сюрреализм, подумал Куинн. Самый настоящий сюрреализм. Его мозг хотел верить, что перед ним поломанный манекен, который какой-то шутник приволок сюда из мусорного контейнера универмага. Но нет, он точно знал, что это человеческое тело из плоти и крови, а не пластмассовая кукла. Что еще три дня назад эта женщина была жива: ела, слушала музыку, разговаривала с друзьями и даже не задумывалась над тем, что ее жизнь практически подошла к концу.

Тело лежало ногами в сторону центра города, что, по мнению Куинна, наверняка стало бы немаловажным, будь голова зарыта где-то рядом. Помнится, много лет назад ему довелось расследовать случай, где две жертвы тоже были обезглавлены. Убийца, Тед Кемпер, зарыл тогда головы жертв на заднем дворе своего дома, прямо под окном комнаты матери. В шутку, как объяснял потом он сам. По его словам, мать, которая унижала его с самого раннего детства, «любила, когда на нее заискивающе смотрят снизу вверх».

Увы, голову этой жертвы так и не нашли. Что не удивительно. Земля была слишком твердой, и убийца никак не мог закопать ее где-то поблизости.

– Существует несколько теорий относительно того, почему он их сжигает, – произнес Уолш. Он стоял, слегка покачиваясь на мысках ботинок, словно это могло спасти от пронизывающего холода. – Есть мнение, что он лишь копирует стиль убийств в городском парке. Другие видят в этом символический смысл. Все шлюхи мира горят в адском пламени или типа того. Некоторые считают, что тем самым он ставит палки в колеса судмедэкспертам, а также мешает установить личность жертвы.

– Тогда какой резон оставлять рядом с телом водительские права? – парировал Куинн. – На этот раз он забрал ее голову, что действительно делает опознание почти невозможным. Но тогда зачем понадобилось ее сжигать? А водительские права он при этом, как обычно, оставил…

– То есть вы считаете, что он пытается избавиться от улик?

– Возможно. Кстати, чем он пользуется в качестве воспламенителя?

– Алкоголем. Спиртом, крепкой водкой или чем-то в этом роде.

– В таком случае огонь – это действительно часть его почерка, – размышлял вслух Куинн. – Вполне возможно, что он избавляется от улик. Но если это так, не проще было бы использовать бензин? Дешевле, легко добыть, не привлекая внимания… Он же выбирает алкоголь по эмоциональным мотивам, нежели из практических соображений. Алкоголь – часть ритуала, часть его фантазии.

– Или же просто любит выпить.

– Нет, пьянице дорогой алкоголь не нужен. К тому же он никогда не стал бы тратить его не по назначению. Хотя не исключаю, что перед тем, как выйти на охоту, он принял дозу. Возможно также, прикладывался к бутылке, пока истязал свою жертву. Но он не пьяница, тот наделал бы ошибок. А, на мой взгляд, на данный момент убийца еще не совершил ни одного промаха.

По крайней мере, такого, который бы сразу бросался в глаза. Куинн вновь вспомнил проституток, что были убиты несколькими месяцами ранее, и подумал – интересно, а кому достались их дела? Хорошему копу или плохому? В каждом управлении имелись и те и другие. Куинн не раз становился свидетелем того, как расследование проводилось спустя рукава, как будто жертва не стоила того, чтобы тратить на нее драгоценное время. Он не раз видел, как убеленные сединами ветераны рыдали по поводу смерти какого-нибудь бездомного, с которым ни один уважающий себя законопослушный гражданин не сядет рядом в автобусе.

Куинн закрыл папку. Капли дождя катились по лбу и падали вниз с кончика носа.

– Тех двоих он бросил не здесь?

– Нет. Одну нашли в парке Миннегага, а другую в Паудерхорн-парке. Это разные части города.

Что ж, надо будет взглянуть на карту. Интересно, как соотносятся друг с другом два других места преступления. Может, удастся очертить район «охоты» и где, собственно, имело место убийство. У следственной группы наверняка имеется план города, утыканный булавками с крошечными красными головками – стандартный атрибут любого оперативного отдела. Ему не придется даже спрашивать. Его голова уже была полна карт, ощетинившихся булавками с красными головками, которые помогали выследить беглых преступников. Безликие командные центры и штабы, где полицейские были на одно лицо и говорили одинаковыми голосами, и одинаково пахли табаком и дешевым одеколоном. Он перестал различать города, зато помнил всех жертв.

На него вновь волной накатилась усталость. Хотелось одного – лечь прямо на землю и уснуть.

Куинн посмотрел на Уолша. Тот привлек внимание тем, что вновь зашелся в приступе хриплого кашля.

– Пойдемте, – сказал Куинн. – С меня достаточно. Я увидел то, что хотел.

С него вообще было достаточно. И тем не менее потребовалась еще пара секунд, чтобы заставить себя сдвинуться с места и пойти за Винсом Уолшем назад в машину.

Глава 5

Напряжение в конференц-зале мэрии ощущалось едва ли не кожей. В его стенах царили возбуждение, предвкушение сенсации, тревога, подспудное стремление к власти. Среди присутствующих были как те, кто видел в убийстве трагедию, так и те, для кого оно могло стать трамплином для последующего карьерного роста. В ближайший час произойдет их окончательное разделение, и тогда станет ясно, кто здесь правит бал. За это время, подумал Куинн, он должен их прозондировать, проработать, решить, кто есть кто и какой стратегии следует придерживаться.

Куинн распрямил спину, расправил затекшие плечи, гордо вскинул подбородок и, точно рассчитав момент, вошел в зал. Не успел он переступить порог, как головы дружно повернулись в его сторону. Еще в самолете он постарался запомнить имена самых важных игроков. И вот сейчас попытался их вспомнить, отделить от сотен других известных имен, с которыми ему приходилось иметь дело в других конференц-залах по всей стране.

Заметив его, мэр Миннеаполиса отделилась от толпы и решительно направилась к нему. Вслед за ней потянулись и другие официальные лица. Внешне Грейс Нобл напоминала оперную валькирию. Блондинка, за пятьдесят, крупная, словно ствол векового дуба, на голове – шлем аккуратно уложенных и залитых лаком волос. Верхняя губа крошечная, зато тщательно нарисованная ярко-красной губной помадой в тон костюму.

– Агент Куинн! – поздоровалась она, протягивая широкую морщинистую руку с алыми ногтями. – Я прочла о вас все, что смогла найти. Как только узнала от директора, что вы летите к нам, поручила Синтии отыскать в библиотеке все публикации, в которых фигурирует ваше имя.

В ответ Куинн одарил мэра своей коронной улыбкой – уверенной, располагающей, полной шарма, под которой, однако, угадывался стальной блеск.

– Мэр Нобл, я бы посоветовал вам не верить всему, что вы читаете, но полагаю, что есть некоторое преимущество в том, что люди думают, будто мне удается читать их мысли.

– Думаю, вам это не понадобится, чтобы понять, что мы безмерно благодарны за то, что вы прилетели в Миннесоту.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Если не ошибаюсь, вы сказали, что разговаривали с нашим директором.

Грейс Нобл по-матерински похлопала его по руке:

– Нет, с ним разговаривал Питер. Питер Бондюран. Они, между прочим, старые приятели.

– Мистер Бондюран тоже в зале?

– Нет, он не нашел в себе сил для разговора с прессой. По крайней мере, пока. Ведь неизвестно… – на какой-то момент Грейс Нобл поникла, как будто ей на плечи давил тяжкий груз. – Бог мой, что же с ним будет, если это действительно Джилли…

Мэр не договорила. В следующий миг к ним подошел невысокий афроамериканец в сером костюме, отличавшийся телосложением штангиста. Взгляд его был прикован к Куинну.

– Дик Грир, начальник местной полиции, – коротко представился он, протягивая руку. – Рад видеть вас в наших краях, Джон. Мы уже готовы к тому, чтобы поймать этого мерзавца.

Можно подумать, он имеет к этому какое-то отношение! В большом городе шеф полицейского управления – не более чем администратор, политик, пиарщик, представитель по связям с общественностью. Те, кто делал настоящую работу, шутили, что шеф Грир не найдет даже собственный пенис в темной комнате.

Пока его представляли присутствующим, Куинн выслушал целый список имен и должностей. Заместитель начальника полиции, заместитель мэра, помощник окружного прокурора, начальник общественной безопасности, прокурор города, пара пресс-секретарей – черт возьми, слишком много политиков. В зале также присутствовал шериф округа Хеннепин, детектив из того же офиса, специальный агент из бюро по борьбе с тяжкими преступлениями, с ним еще один агент, представитель уголовного отдела местного полицейского управления – иными словами, представители трех ведомств, которые и составят следственную группу.

Джон встретил каждого крепким рукопожатием и был краток. Жители Среднего Запада – народ довольно сдержанный и не доверяют тем, кто любит покрасоваться на публике. На Северо-Востоке он наверняка постарался бы изобразить человека железной воли. А вот на Западном побережье был бы вынужден пустить в ход весь свой шарм – этакий мистер Ходячее Обаяние и Дух Сотрудничества. Разные лошадки для разных скачек, как когда-то говаривал отец. И который из них был настоящий Джон Куинн – этого он не знал даже сам.

– И мой супруг, Эдвин Нобл, – представила мэр последнего из присутствующих.

– Однако в служебной ипостаси, – поспешил уточнить мистер Нобл. – Питер Бондюран – мой клиент, а также добрый друг.

Куинн пристально посмотрел на Нобла. Высокий, выше шести футов ростом, сухопарый и жилистый, скорее похожий на скелет. Улыбка, которой он одарил агента, казалось, была слишком широка для его лица. В целом, внешне он казался младше супруги. Седина в волосах была заметна лишь на висках.

– Мистер Бондюран прислал своего адвоката? – поинтересовался Куинн.

– Я личный адвокат Питера и представляю здесь его самого.

– А сам он прийти не смог?

– Не в состоянии оправиться от шока.

– Могу себе представить… Скажите, мистер Бондюран уже дал показания полиции?

Нобл тотчас слегка отпрянул, как будто этот вопрос доставил ему физический дискомфорт.

– А какие показания он был обязан дать?

Куинн лишь пожал плечами.

– Обычные. Когда он видел дочь в последний раз. В каком состоянии она уходила из его дома. Особенности их отношений.

Высокие скулы адвоката начали покрываться краской смущения.

– Вы хотите сказать, что подозреваете мистера Бондюрана в смерти собственной дочери? – спросил он каким-то сдавленным голосом и даже оглянулся, как будто желал убедиться, что их не подслушивают.

– Отнюдь, – с невинным видом ответил Куинн. – И прошу извинить, если вы неправильно меня поняли. Чтобы получить ясную картину того, что случилось, нам нужно собрать воедино ее отдельные фрагменты. Вот и все. Надеюсь, теперь вам понятно?

Вид у Нобла был пришибленный.

Куинн по опыту знал, что родители жертв имеют тенденцию качать права – с пеной у рта требуют в полицейском управлении ответов на свои вопросы, вечно путаются под ногами у детективов. После того, что рассказал ему о Бондюране Уолш, Куинн предположил, что тот, как бешеный бык, начнет набрасываться на представителей правопорядка, обвиняя их в бездействии. Но Питер Бондюран поступил иначе: позвонил директору ФБР, позвал своего личного адвоката и остался дома.

– Таких прекрасных людей, как Питер Бондюран, еще надо поискать, – высокопарно заявил Нобл.

– Я уверена, что агент Куинн ничуть в этом не сомневается, – поспешила вмешаться в разговор госпожа мэр и по-матерински похлопала мужа по руке. Впрочем, внимание супруга по-прежнему было приковано к Куинну.

– Питер уверен, что лучше вас эту работу никто не сделает.

– Я привык хорошо делать свою работу, мистер Нобл. И одна из причин состоит в том, что не боюсь ее делать. И еще уверен, что мистер Бондюран будет рад это слышать.

Сказав эти слова, он отошел прочь. Не хотелось наживать врагов в стане Бондюрана. Потому что стоит оскорбить денежный мешок, как тотчас окажешься на ковре перед лицом начальства из отдела дисциплинарной ответственности. И это еще самое малое. С другой стороны, раз уж Питер Бондюран выдернул его сюда, словно щенка на поводке, неплохо как можно скорее дать понять, что он не позволит делать из себя марионетку.

– Эй, у нас времени в обрез. Давайте занимайте свои места. Мы начинаем, – громко объявила мэр и принялась подталкивать собравшихся к дверям. Куинну она тотчас же напомнила школьную учительницу, пододвигающую к дверям класса несмышленых первоклашек.

Сама мэр встала за начальственным концом стола, все остальные заняли места соответственно рангу. Она уже было открыла рот, когда дверь распахнулась снова и в зал вошли еще четверо.

– Тед, мы собирались начать без вас, – заявила мэр. Ее пухлое лицо выражало возмущение такой вопиющей непунктуальностью.

– У нас возникли проблемы, – ответил Тед и, пройдя через весь зал, остановился прямо напротив Куинна. – Специальный агент Куинн, позвольте представиться. Тед Сэйбин, прокурор округа Хеннепин. Рад с вами познакомиться.

Куинн поднялся из-за стола. Его взгляд скользнул от плеча собеседника к женщине, которая нехотя вошла следом. Пробормотав в ответ положенную формальность, Куинн пожал Сэйбину руку. Затем к нему шагнул усатый полицейский и коротко представился: Ковач. Впрочем, Куинн почти пропустил его имя мимо ушей. Затем ему назвал свою фамилию третий, пухлый мужчина, который сказал, что как-то раз слышал его выступление.

– А это Кейт Конлан, из нашей программы по работе с жертвами и свидетелями, – произнес Сэйбин. – Вы, возможно…

– Да, мы встречались, – в унисон произнесли оба.

Кейт на мгновение пристально посмотрела Куинну в глаза, но тотчас же поспешила отвернуться, не зная, что лучше – громко вздохнуть, выругаться или выйти из зала.

В принципе она не слишком удивилась, увидев его здесь. Потому что в отделе по расследованию серийных убийств и похищений детей работали всего восемнадцать детективов. Более того, в настоящее время Куинн являлся своего рода лицом отдела и специализировался на расследовании убийств на сексуальной почве. Черт, она ведь должна была знать, что увидит его на пресс-конференции у мэра. Но почему-то даже не подумала об этом…

– Вы работали вместе? – поинтересовался Сэйбин с таким видом, как будто не знал, радоваться ему или расстраиваться.

На несколько мгновений возникла неловкая пауза.

– В общем-то, да, – ответила Кейт, садясь в кресло. – Правда, очень давно.

Куинн в упор смотрел на нее. Его никто не мог застать врасплох. Никто и никогда. Он потратил долгие годы на то, чтобы всегда быть начеку. И то, что Кейт Конлан после всех этих лет вошла в зал и выбила почву из-под ног, стало малоприятным сюрпризом. Он втянул голову в плечи и прокашлялся.

– Да, нам вас не хватает, Кейт.

«Кому нам?» – хотела спросить она, но вместо этого произнесла:

– Сомневаюсь. Потому что Бюро – оно как китайская армия. Личный состав может целый год маршем идти в море, и всегда найдутся новые кандидатуры на посты утонувших.

Мэр, не обращая внимания на неловкость на другом конце стола, призвала зал к тишине и порядку. До пресс-конференции осталось не больше часа. И политики должны были выстроить стратегию – кто будет говорить первым, кто где будет стоять, кто что скажет. Полицейские причесали усы и побарабанили пальцами по столу – было видно, что формальности им не по нутру.

– Мы должны сделать сильное заявление, – произнес шеф Грир голосом записного оратора. – Пусть этот мерзавец знает, что мы пойдем на все, чтобы его поймать. Пусть знает, что нам в помощь прибыл специальный агент ФБР, что мы объединили усилия четырех ведомств и работаем над раскрытием преступления все двадцать четыре часа в сутки.

Эдвин Нобл кивнул.

– Мистер Бондюран учредил вознаграждение в размере ста пятидесяти тысяч долларов за информацию, которая будет способствовать аресту преступника.

Куинн заставил себя отвлечься от Кейт и поднялся с места.

– В свою очередь я советовал бы вам на данном этапе следствия воздержаться от громких заявлений.

Грир сделал оскорбленное лицо. Эдвин Нобл одарил Куинна испепеляющим взглядом. Коллективное выражение лиц собравшихся было хмурым.

– У меня еще не было возможности ознакомиться с подробностями дела, – пояснил Куинн, – именно по этой причине я не хотел бы спешить с заявлениями. Сначала необходимо более-менее уяснить, кем может быть преступник, как работает его голова. Если мы станем играть мускулами, не имея ясной картины, то это может лишь завести нас в ложном направлении.

– И на чем основано ваше мнение? – резко спросил Грир. Было видно, как под дорогим костюмом от напряжения перекатываются мышцы. – Лишь на том, что вы еще не ознакомились с делом?

– Мы имеем дело с преступником, который нарочно устраивает нам спектакль. Я видел фотографии места преступления. Он привез тело в общественное место именно для того, чтобы всех шокировать, и специально сжег жертву, чтобы привлечь к себе внимание. Вполне вероятно, это означает, что он нарочно работает на публику, что ему нужны зрители. Мы должны быть крайне осторожны в вопросе информации, которую готовы сделать достоянием общественности. Вот почему сегодня я советовал бы воздержаться от каких-либо заявлений. Сведите пресс-конференцию к минимуму. Успокойте публику, скажите, что делаете все для того, чтобы установить личность преступника, но только не вдавайтесь в подробности. Пусть число ораторов будет небольшим – начальник полицейского управления Грир, мэр Нобл, мистер Сэйбин, и хватит. Никаких имен. Репортерам не обязательно знать, кто входит в следственную группу. Не нужно также упоминать имя мистера Бондюрана. Равно как и участие в расследовании ФБР. Мое имя не должно фигурировать. И не отвечайте ни на какие вопросы.

Как и следовало ожидать, брови присутствующих удивленно полезли на лоб. Куинн по опыту знал: многие из сидевших за столом ожидали, что он попытается привлечь внимание прессы к своей персоне. Ведь как иначе – ФБР наверняка захочет засветиться в заголовках. Более того, кое-кто в этом зале не прочь толкнуть его в объятия репортеров как своеобразный трофей – мол, вы только посмотрите, кто на нашей стороне. Сам Мистер Суперагент! И никто не ожидал, что он предпочтет остаться в тени.

– На данном этапе расследования меньше всего нужно создавать такую ситуацию, которую наш преступник расценил бы как вызов, – довольно резко произнес Куинн и в ожидании вопросов принял оборонительную позу. – Никакого внимания к моей персоне, я держусь на втором плане, избегаю контактов с прессой – и так до тех пор, пока я не решу, что ситуация требует иных действий.

После таких слов собравшиеся в зале явно приуныли. Ведь больше всего на свете они любили видеть свои имена на страницах газет, слышать их в телерепортажах, а значит, быть на устах у народа. Грир явно остался недоволен тем, что его громкое заявление придется отложить до лучших времен. Было видно, как под черной кожей по скулам катаются желваки.

– Жители нашего города близки к панике, – произнес он. – Мы имеем трех убитых женщин, причем одна из них обезглавлена. Телефон в моем кабинете надрывается от звонков. Так что публичное заявление необходимо. Люди должны знать, что мы делаем все для поимки этого монстра.

Мэр согласно кивнула.

– Я склонна поддержать Дика. В нашем городе проходят конференции, люди приезжают, чтобы посетить музеи, концерты, торговые центры…

– Не говоря уже о том, что местные жители и без того обеспокоены ростом преступности, – добавил заместитель мэра.

– Как будто нам мало убийства двух проституток, – вставил слово пресс-секретарь. – Теперь еще и дочь уважаемого в городе человека. А люди делают вывод: если такое случилось с ней, значит, это может произойти с любым из нас. Подобного рода новости порождают среди населения атмосферу страха.

– Дайте преступнику ощутить себя хозяином положения, – спокойно возразил Куинн, – и в городе уж точно воцарится паника.

– А не кажется ли вам, что если мы станем приуменьшать серьезность произошедшего, то это еще больше разъярит убийцу и заставит его совершить новые преступления, чтобы привлечь больше внимания к своей персоне? – бросил вопрос Грир. – Что дает вам основания утверждать, что, если мы выступим с публичным заявлением, это не испугает его, не заставит задуматься?

– Не знаю. Честно признаюсь, не представляю, на что способен убийца, – как, впрочем, и вы тоже. И поэтому нужно время, чтобы постараться это узнать. Пока, насколько нам известно, на его совести три эпизода, причем каждое очередное совершалось с все большей дерзостью и цинизмом. Такого, как он, нелегко запугать. Уж поверьте мне на слово. В конечном итоге мы сумеем вовлечь его в расследование – готов поспорить, что он следит за нашими действиями, – но при этом мы должны держать ситуацию под контролем и быть готовыми ко всему. – Куинн повернулся к Эдвину Ноблу: – И вознаграждение слишком велико. Для начала я бы посоветовал вам урезать сумму тысяч до пятидесяти.

– Не стану с вами спорить, агент Куинн, – сухо ответил адвокат, – но в данном случае окончательное решение за мистером Бондюраном.

– Согласен, и я ничуть не сомневаюсь, что он готов заплатить любые деньги за информацию о дочери. Но мой довод таков: честные люди пойдут на сотрудничество за гораздо меньшие деньги, а сто пятьдесят тысяч чреваты тем, что нам станут звонить разного рода ненормальные или жадные до денег наглецы, готовые продать даже собственную мать. Начните с пятидесяти тысяч; позднее ничто не мешает увеличить эту сумму, если понадобится такой стратегический ход.

Нобл театрально вздохнул и отодвинул стул от стола.

– Я должен поговорить по этому поводу с Питером.

С этими словами он распрямил свое длинное тело и прошел через весь зал к столику в углу, на котором стоял телефон.

– На ступеньках мэрии собралась уже целая армия репортеров. Они ожидают нечто большее, нежели обыкновенное публичное заявление.

– Это их проблемы, – возразил Куинн. – Смотрите на них как на инструменты, а не как на гостей. Им не положено знать подробности дела. Вы созвали пресс-конференцию, но ничего не обещали.

Судя по лицу мэра, она придерживалась противоположного мнения. Куинн постарался взять себя в руки. «Будь дипломатом. Сохраняй лицо. О господи, как это все надоело!»

Грейс Нобл посмотрела на Сэйбина.

– Мы надеялись получить от вас фоторобот.

Сэйбин бросил хмурый взгляд в сторону Кейт.

– Наша свидетельница не проявляет готовности к сотрудничеству.

– Наша свидетельница – это испуганный ребенок, на глазах у которой психопат поджег мертвое тело, – резко возразила Кейт. – Ей даже не приходило в голову, что она должна подлаживаться под ваше расписание.

– Но она видела преступника? – уточнил Куинн.

Кейт развела руками:

– Говорит, что видела. Но она устала, напугана и раздражена – причем, как мне кажется, обоснованно, судя по тому, как с ней обращаются. Как вы понимаете, все это способно отбить всякое желание к сотрудничеству.

Сэйбин хотел что-то возразить, но Куинн не дал ему открыть рта, заговорив первым:

– В итоге фоторобота нет.

– Фоторобота нет.

– Тогда вообще не поднимайте эту тему, – сказал спецагент, обращаясь к мэру. – Отвлеките их внимание. Покажите им фото Джиллиан Бондюран или ее машины, и скажите, что если кто-нибудь в пятницу вечером видел или то, или другое, то пусть срочно позвонят по горячей линии. А про свидетельницу ни слова. На данный момент самое главное – как отреагирует на слова сам преступник, а не репортеры.

Грейс Нобл шумно вздохнула.

– Агент Куинн…

– Обычно меня не привлекают к расследованию на ранних стадиях, – перебил Джон, чувствуя, что раздражение начинает брать верх, – но поскольку я здесь, то сделаю все, чтобы помочь разрядить ситуацию и как можно быстрее прийти к более-менее достоверным выводам. Вы, конечно, можете не слушать, но у меня все-таки богатый опыт. Сюда я направлен лично директором ФБР, и вам, прежде чем игнорировать мои рекомендации, неплохо бы задуматься над ними.

С этими словами он отошел на пару шагов от стола и повернулся к Кейт в профиль, делая вид, будто смотрит в окно. Этакая тонкая угроза. Он продемонстрировал свою значимость и теперь как бы давал присутствующим шанс ее оспорить. А поскольку себе в поддержку он взял самого директора ФБР, то это значит покуситься на честь и авторитет всего Бюро.

«Да, Куинн, ты неисправим», – подумала Кейт.

Лучше ее спецагента Джона Куинна вряд ли кто знал. Это был мастер манипулирования. Он читал людей, как открытую книгу, и, так сказать, менял цвет подобно хамелеону. С виртуозностью Моцарта играл на слабостях как врагов, так и сторонников, вынуждая их принять нужную точку зрения – где обаянием, а где откровенным запугиванием; где хитростью, а где силой логических доводов. Куинн был умен, хитер, а если надо – безжалостен. И кем он является на самом деле, практически невозможно понять.

«Интересно, сам он знает, кто он такой?» – вновь подумала Кейт. Ей казалось, что когда-то она это знала.

Физически он заметно изменился за пять лет. В густых темных волосах теперь поблескивала седина, а сами они подстрижены коротко, на военный манер. А еще он заметно похудел, стал более поджарым, как будто работа выкачала из него соки. Любитель хороших костюмов, он и сегодня был в итальянском и очень дорогом. Правда, пиджак болтался слишком свободно на широких плечах, а брюки сидели чуть мешковато. Впрочем, вместо того чтобы подчеркнуть его худобу, это лишь придавало ему элегантности. Черты лица резкие, четко очерченные, под карими глазами залегли темные круги. От него исходило почти ощутимое нетерпение. Впрочем, Кейт не могла сказать, что это – настоящее его настроение или хорошо разыгранный спектакль.

Неожиданно к ней повернулся Сэйбин.

– А что ты думаешь, Кейт?

– Я?

– Ты ведь работала в том же отделе, что и спецагент Куинн. Каково твое мнение?

Она тотчас ощутила на себе его взгляд – впрочем, то же самое сделали все, кто сидел за столом: как по команде повернули головы в ее сторону.

– В этом деле я выступаю в роли адвоката. Я даже не знаю, по какой причине меня пригласили сюда. Джон – отличный специалист, мастер своего дела…

– Нет, Кейт, он прав, – перебил Джон. Он положил руки на стол и, буравя взглядом, наклонился ближе. Казалось, глаза его горят, словно угли. Кейт была готова поклясться, что ощутила на лице жар. – Ты когда-то работала в отделе бихевиористики, занималась изучением поведенческих реакций. У тебя больше опыта по этой части, чем у кого-либо из присутствующих. Что бы ты сказала в данном случае?

Конлан посмотрела на него, отлично понимая, что в данный момент в ее взгляде читается откровенная злость. Мало того, что Сэйбин привлек к ней всеобщее внимание, так теперь Куинн еще и сделал из нее нечто вроде экспоната, что лично она расценила как предательство. Только что в этом удивительного? Очень даже в его духе.

– Что касается данного случая, то у меня нет никаких оснований, чтобы сформировать собственное мнение, – сухо ответила она. – Тем не менее я высоко ценю квалификацию и опыт агента Куинна. Думаю, с нашей стороны было бы непростительной ошибкой не прислушаться к его рекомендациям.

Спецагент взглянул на мэра и главу полицейского управления.

– Слово не воробей, – негромко произнес он. – Если вы сейчас разгласите имеющуюся информацию, назад уже не вернете – она пойдет гулять по всему городу. Если необходимо, можете созвать завтра повторную пресс-конференцию. Главное, дайте возможность следственной группе спокойно изучить ситуацию и взяться за дело.

Эдвин Нобл закончил телефонный звонок и вернулся к столу. Лицо выглядело серьезно.

– Мистер Бондюран сказал, что готов прислушаться к совету мистера Куинна. Мы снизим размер вознаграждения до пятидесяти тысяч.

Совещание закончилось без десяти пять. Представители власти перешли в кабинет мэра, чтобы окончательно утрясти детали, прежде чем запускать в зал представителей прессы. Полицейские сбились в дальнем конце конференц-зала, чтобы обговорить ближайшие действия следственной группы.

– Сэйбин сердит на тебя, Кейт, – заговорщицки понизив голос, произнес Роб. Можно подумать, кому-то интересно, что он скажет.

– Я бы посоветовала Теду Сэйбину поцеловать мне задницу, но боюсь, что уже в следующий миг он встанет на четвереньки.

Роб вспыхнул и нахмурился.

– Кейт…

– Кто, как не он, втянул меня в это дело? Вот пусть теперь и расхлебывает последствия, – ответила Конлан, направляясь к двери. – Пойду проверю, как там Эйнджи. Вдруг высмотрела кого-то в фотоархиве. А ты идешь на пресс-конференцию?

– Да.

Отлично. Пока все станут смотреть в другую сторону, свидетельница будет в полном ее распоряжении. Куда бы ее потом пристроить? По идее, в изолятор для несовершеннолетних правонарушителей, но им пока не удалось доказать, что она несовершеннолетняя.

– Значит, ты работала с Куинном? – спросил Роб голосом, исполненным секретности, и направился вслед за ней к двери. – Я как-то раз слышал его выступление на конференции. Скажу честно, меня оно впечатлило. Сразу видно, что он спец по части виктимологии[3].

– Совершенно верно, Джон Спец Куинн – таково его полное имя.

На другом конце зала агент Куинн на мгновение прервал разговор с представителем уголовного отдела и посмотрел в ее сторону, как будто каким-то встроенным радаром уловил комментарий. В этот самый миг у Роба Маршалла запищал пейджер. Он извинился и понуро направился к телефону, явно расстроенный тем, что не удалось поговорить с агентом Куинном.

Что касается Конлан, то такого желания у нее не возникло. И когда Джон направился к ней, она отвернулась и посмотрела в сторону двери.

– Кейт.

Он попытался взять ее за руку, но она вырвалась и смерила его колючим взглядом.

– Спасибо за помощь, – негромко произнес он и по-мальчишески виновато втянул голову в плечи. Впрочем, мальчишкой он не был, равно как и не чувствовал себя виноватым.

– Это точно. Я могу просить разрешение на ношение ошейника, когда ты завтра войдешь сюда и прикажешь народу специально раздразнить преступника, чтобы загнать его в ловушку?

Куинн сделал невинное лицо.

– Не понимаю, о чем ты. Ты ведь не хуже меня знаешь, как важно в ситуации вроде этой сохранять некоторые детали в тайне – пока не настанет нужный момент.

Она хотела спросить его, кого он имеет в виду, убийцу или политиков, однако воздержалась.

– Я не собиралась тебе помогать. И ничего не предлагала. Ты сам ухватился за мои слова, и мне это не нравится. Считаешь, что можешь манипулировать людьми, как пешками на шахматной доске?

– Цель оправдывает средства.

– Ну да, как я могла забыть!

– Ты сама знаешь, что я прав.

– Как ни странно, но это не меняет того факта, что ты мне неприятен, – с этими словами она сделала шаг к двери. – Прошу извинить, меня ждут дела. А ты продолжай и дальше демонстрировать мускулы. Но меня уволь, не желаю иметь к этому никакого отношения.

– Рад был видеть тебя, – негромко произнес он, когда женщина зашагала к двери, и ее густые золотисто-медные волосы мерно покачивались в такт шагам.

До Куинна не сразу дошло, что на щеке у нее синяк, а губа рассечена. Потому что он видел ее такой, какой помнил: как жену своего бывшего друга – и единственную женщину, о которой он мог сказать, что любит ее.

Глава 6

Толпа собралась огромная. Казалось, будто в Миннеаполис в расчете на сенсацию слетелись стаи репортеров со всей страны. Своих журналистов прислали две главные ежедневные газеты, с полдесятка телеканалов и радиостанций и целая масса более мелких изданий, как местных, так и из соседних штатов.

Он привлек к себе внимание. Ему нравится ощущение власти, он упивается ею. Особенно заводят звуки – людские голоса, надрывные, злые, шуршанье подошв, жужжание видеокамер.

Наверное, он зря так поздно вышел на публику. Его первые убийства были тихими, скрытыми, отдаленными друг от друга как в пространстве, так и во времени; тела он закапывал в неглубоких могилах… Нет, всеобщий ажиотаж ему нравится куда больше.

Репортеры соревнуются за первенство. Видеооператоры и фоторепортеры расположились по периметру людского моря. Слепящий искусственный свет придает всему бледное потустороннее свечение. Он стоит рядом с толпой репортеров вместе с другими зеваками, пойманный объективом на самом краю кадра.

Слово берет мэр. Ее речь выражает коллективное моральное состояние жителей города, их возмущение бессмысленным актом беспрецедентной жестокости. Окружной прокурор повторяет ее слова и дает обещание найти и покарать убийцу. Глава полицейского управления объявляет о формировании специальной следственной группы.

На вопросы они отвечать отказываются даже тогда, когда репортеры громко требуют подтвердить имя жертвы, а также узнать жуткие подробности преступления. Журналисты чем-то напоминают стаю гиен, прибежавших полакомиться остатками кровавого пиршества хищника. Они выкрикивают вопросы, то и дело слышится фраза «обезглавленный труп». Кое-кто утверждает, что якобы имеется свидетель.

Его возбуждает сама мысль о том, что кто-то наблюдал за его священнодействием. Он уверен: любой при виде того, что он делает, должен непременно испытать сексуальное возбуждение – точно так же, как и он сам. Возбуждение, которое никому не понять, которое он всякий раз испытывал в детстве, когда его запирали в чулане и он слушал из-за двери, как его мать занимается сексом с очередным мужчиной. Он уже тогда понимал, что возбуждение – это запретный плод, однако был бессилен подавить его.

Репортерская братия в буквальном смысле засыпает представителей власти вопросами. Но никаких ответов. Никаких комментариев.

Чуть поодаль с группой полицейских стоит Джон Куинн, и он тотчас испытывает прилив гордости. Ему известна репутация Джона, он знаком с его теориями. Он не раз слышал, как Куинн выступал по телевидению, читал статьи о нем. На поиски Крематора ФБР отрядило лучшего агента.

Он хочет, чтобы к микрофону подошел спецагент, хочет услышать его голос, узнать мысли, но тот застыл на месте как каменный. Похоже, репортеры не узнали знаменитого агента, а все потому, что тот стоит в стороне и не бросается в глаза. Затем, в окружении полицейского кордона, начальство уходит с подиума. Пресс-конференция окончена.

На него накатывает волна разочарования. Он ожидал большего. Надеялся услышать больше. Он хочет знать больше. Он рассчитывал, что им требуется большее.

Внезапно он ловит себя на том, что ждет собственной реакции, что на какой-то миг позволяет собственным эмоциям оказаться в зависимости от воли других людей. Непростительное поведение. Обычно он действует первым, наносит превентивные удары, а не реагирует на поступки.

Репортеры, понимая, что больше ничего не дождутся, потихоньку расходятся. Вернувшись к себе, они засядут за перо, начнут копать источники. Толпа перед подиумом редеет на глазах. Он уходит вместе с ними. Просто еще один любопытный.

– Пойдем, подружка. Нас выпускают отсюда.

Эйнджи оторвала глаза от альбомов с фотографиями и посмотрела на вошедших из-под свисающих на лицо сальных прядей. Взгляд усталый, настороженный. Не зная, на кого ей смотреть в первую очередь – Кейт или Лиску, она медленно поднялась со стула с таким видом, как будто боялась, что адвокат сейчас вытащит из кобуры пистолет, чтобы предупредить ее бегство. Лиска также смотрела не на нее, а на Конлан.

– У тебя есть разрешение? Кстати, где Ковач?

Кейт посмотрела на коллегу.

– Разрешение есть, а Ковач сейчас торчит на пресс-конференции. Там формируют следственную группу.

– Я бы не отказалась в нее войти, – с решительным видом заявила Лиска.

– Да, неплохо бы. После таких случаев обычно повышают в звании, – отозвалась Кейт, а про себя подумала: «А кому-то дают пинка под зад». Интересно, чем она рискует, цацкаясь с этой Эйнджи Ди Марко, и какие неприятности может иметь из-за нее Лиска?

«Цель оправдывает средства», – вспомнился Джон. По крайней мере, ее цель благородна, ведь она не преследует никакой личной выгоды. Понять, что тобой движет: вот ключ к спокойной совести.

– И как там, много репортеров набежало?

– Немало! – Кейт краем глаза покосилась на подопечную – та прихватила со стола зажигалку, которую забыл кто-то рассеянный, и сунула в карман. О господи, эта девица еще и клептоманка! – По-моему, самое время слинять отсюда.

– Давай, пока не поздно, – посоветовала Лиска. – Сегодня ты – двойной бонус. Утром в мэрии я слышала, как твое имя упоминали в связи с каким-то безумно героическим поступком. Так что журналюги в любом случае тебя сцапают, не с одним подвигом, так с другим.

– Да, боюсь, что моя жизнь слишком бурлит событиями.

– Куда вы меня ведете? – подала голос Эйнджи. Забросив за плечи рюкзак, она подошла к двери.

– Обедать. Лично я умираю от голода, да и ты, полагаю, тоже.

– Но ваш босс сказал…

– В задницу босса. Я бы не отказалась, если бы кто-нибудь запер Теда Сэйбина на пару дней в его кабинете. Может, тогда бы он проникся сочувствием. А сейчас пойдем!

Эйнджи покосилась на Лиску и, поправив рюкзак, юркнула вслед за Кейт из кабинета.

– Вам за это влетит?

– А тебе не все равно?

– Если вас уволят, это не мои проблемы.

– Именно. Послушай, сейчас мы с тобой пройдем ко мне в кабинет. Если кто-то остановит нас по пути туда, сделай нам обеим одолжение – притворись, что мы не вместе. Не хочу, чтобы пресса о чем-то догадалась. Думаю, тебе самой ни к чему, если они узнают, кто ты такая. Уж поверь мне.

Эйнджи окинула ее хитрым взглядом.

– А я могу попасть на страницы «Хард копи»? Говорят, там неплохо платят.

– Мой тебе совет: не шути с Сэйбином, иначе если ты куда-нибудь и попадешь, так это в список «Их разыскивает вся Америка». Это при условии, что наш приятель серийный убийца первым не пополнит тобой список «Нераскрытых убийств». Если ты, подруга, отказываешься слушать, что я тебе говорю, то послушай хотя бы вот что. Тебе нечего делать на телевидении и страницах газет.

– Вы пытаетесь меня запугать?

– Я лишь говорю тебе, как обстоят дела, – ответила Кейт, когда они вошли в переход, который вел в здание администрации штата.

Состроив свою коронную мину «думайте, прежде чем доставать меня», Конлан зашагала быстро, насколько позволяла боль во всех суставах после утренней схватки. Увы, они бездарно теряли время. Если политики последуют совету Джона и смогут умерить прыть, то пресс-конференция закончится быстро. Кое-кто из репортеров наверняка попробует доставать вопросами шефа Грира, но большинство будут разрываться между мэром и Тедом Сэйбином, движимые уверенностью в том, что смогут добиться больше от лица на выборной должности, нежели от обычного копа. Еще пара минут, и этот переход будет кишеть репортерами.

Если они увяжутся за Сэйбином и увидят ее, а кто-то скажет: «Кейт Конлан!» или ткнет пальцем, то эта бешеная свора, как пить дать, загонит ее в угол и начнет выпытывать, как ей удалось скрутить того психа с пистолетом. В конечном итоге кто-нибудь додумается, что она имеет какое-то отношение к свидетелю нашумевшего убийства. И тогда последние несколько часов можно спокойно заносить в анналы самых дерьмовых дней. Где-то в нижней трети этого списка она планировала оставить побольше пустого места, зная, что впереди целая череда разного рода дерьма.

Впрочем, сегодня повезло. Лишь три человека попытались остановить ее, пока она шла к себе на двадцать второй этаж. И все трое сочли своим долгом отпустить комплимент ее утренним подвигам. Она отшила их колючим взглядом и желчной ремаркой, и даже не замедлила шага.

– Это они о чем? – поинтересовалась Эйнджи, когда они вышли из лифта. Похоже, любопытство взяло верх над напускным равнодушием.

– Да так.

– Один назвал вас «Терминатором». Что вы такого сделали? Убили кого-то? – Вопрос сопровождало новое выражение лица – смесь недоверия, настороженности и капля восхищения.

– Ничего особенного. Хотя желание было. – Кейт нажала кнопки кодового замка на двери, за которой располагался ее отдел. Войдя, открыла дверь в свой кабинет и жестом пригласила Эйнджи следовать за ней.

– Вы ведь не должны были меня никуда отводить, – сказала девушка, опускаясь на стул. – Я в состоянии сама о себе позаботиться. Это свободная страна, а я не преступница и… не ребенок, – добавила она после секундной паузы.

– Давай сейчас не будем затрагивать эту тему, – предложила Кейт, быстро пробежав глазами адреса на свежих конвертах. – Ты сама знаешь, какая на сегодняшний день ситуация. И тебе желательно переждать в надежном месте.

– Я могла бы временно поселиться у моей подруги Мишель.

– Мне казалось, ее имя Молли.

Эйнджи поджала губы и прищурилась.

– А вот этого не надо, – посоветовала Конлан, хотя и сомневалась, что совет будет услышан. – Никакой подруги нет, и у тебя в этом городе нет крыши над головой, особенно в таком районе, как Филипс. И как только тебя угораздило выбрать именно это паршивейшее место в городе? Только идиот стал бы утверждать, что он там живет.

– Вы хотите сказать, что я вру?

– По-моему, ты что-то скрываешь, – спокойно ответила Кейт, пробегая глазами служебную записку «Разговаривал с Сэйбином. Отвези свидетельницу в «Феникс». РМ». Странно, Роб даже не обмолвился об этом на совещании у мэра. Записка была написана рукой секретарши. Время не проставлено. Очевидно, решение пришло прямо перед пресс-конференцией. Значит, все ее уловки пошли прахом. Черт, не повезло.

– А скрываешь ты что-то такое, что грозит тебе тюрьмой для несовершеннолетних, – продолжила она.

– Я не…

– Прекрати.

Нажав на телефоне кнопку автоответчика, Кейт выслушала раздраженные голоса тех, кто пытался связаться с ней всю вторую половину дня. В основном ищейки-журналисты, которые бросилась на поиски героини утренней перестрелки в здании городской администрации. Адвокат быстро перемотала вперед оставленные ими сообщения. Где-то между ними затерялись обычные служебные. Дэвид Уилли, ее нынешний клиент и вечная заноза в заднице. Координатор группы по защите прав жертв преступлений. Муж женщины, которая якобы подверглась нападению, однако внутренний голос подсказывал Кейт, что история эта шита белыми нитками и супружеская парочка просто задумала отсудить кругленькую сумму. Тем более что на счету у муженька несколько арестов за хранение наркотиков, хотя и в небольших количествах.

– Кейт, – раздался из автоответчика хриплый голос, и она тотчас поморщилась. – Это Куинн… Джон. Я остановился в «Рэдиссоне».

Чего-чего, а такого звонка она не ожидала.

– Кто это? – тотчас навострила уши Эйнджи. – Приятель?

– Нет, – не слишком убедительно ответила Кейт и постаралась взять себя в руки. – Пойдем отсюда. Я умираю с голоду.

Она глубоко вздохнула и медленно поднялась из-за стола, злясь, что вопросом девчонка застала ее врасплох. А ведь именно этого Конлан всеми силами старалась не допустить. Очередной повод заиметь зуб на спецагента. Не хватало, чтобы она начала думать о нем! Потому что он «нынче здесь, завтра там». Он пробудет, самое большее, пару дней. Бюро прислало его лишь потому, что у Питера Бондюрана друзья в коридорах власти. Для этого денежного мешка его приезд – не более чем демонстрация своих связей, для Бюро – желание лизнуть задницу сильным мира сего.

Потому что никакой необходимости в его приезде нет. А значит, долго он не задержится. И у нее нет поводов к общению, пока он здесь. Из Бюро она давно ушла. В следственную группу ее не включили. Так что он ей не начальник.

«Боже мой, Кейт, можно подумать, ты его боишься», – подумала она, выезжая на своем внедорожнике на Четвертую авеню. Куинн остался в прошлом; она – взрослая женщина, а не какая-то там сопливая девчонка, которая поругалась с кавалером-одноклассником и не может посмотреть ему в глаза в классе.

– Куда мы? – подала голос Эйнджи, крутя ручку радиоприемника, в надежде поймать станцию, транслирующую рок-музыку. В следующую минуту салон огласился стенаниями Аланис Моррисет, лившей музыкальные слезы по поводу расставания с возлюбленным.

– В город. Что бы ты хотела съесть? Посмотреть на тебя, тебе явно не помешало бы что-нибудь жирное с высоким содержанием холестерина. Свиные ребрышки? Пиццу? Бургер? Пасту?

Девушка лишь равнодушно пожала плечами – этот жест наверняка выводил из себя не одно поколение родителей, начиная с Адама и Евы, и порождал желание придушить собственное чадо.

– Мне все равно. Лишь бы это был бар, потому что я хочу выпить.

– Думай, что говоришь.

– А что? У меня есть водительские права, – с этими словами она откинулась на сиденье и забросила ноги на приборную доску. – Закурить хотя бы можно?

– Не курю. Бросила.

– И давно?

– С восемьдесят первого года. Правда, время от времени срываюсь. Кстати, убери ноги с приборной доски.

Эйнджи со вздохом убрала ноги и удобнее устроилась на сиденье.

– А зачем вам понадобилось везти меня на обед? Я ведь вам не нравлюсь. Могу поспорить, что вы предпочли бы вернуться домой к мужу.

– Я в разводе.

– С тем парнем, что оставил сообщение на автоответчике? Как его там, Куинн?..

– Нет, но это тебя не касается.

– А дети есть?

Ответом на вопрос стало молчание. Если признаться честно, Кейт не знала, как на него ответить, чтобы лишний раз не бередить старые раны.

– У меня есть кот.

– Вы живете в центре города?

Адвокат покосилась на спутницу, а затем вновь сосредоточила внимание на дороге.

– Давай лучше поговорим о тебе. Кто такой Рик?

– Кто?

– Имя, что вышито у тебя на куртке.

– Мне она досталась уже с этим именем.

Переводим на человеческий язык: имя парня, у которого куртка была украдена.

– И давно ты в Миннеаполисе?

– Прилично.

– Сколько тебе было, когда родители умерли?

– Тринадцать.

– И сколько ты живешь одна?

На миг девушка смерила ее пронзительным взглядом.

– Восемь лет. Можно подумать, я не поняла, к чему вы спрашиваете.

– Попытка не пытка, – пожала плечами Кейт. – И что же с ними случилось? Несчастный случай?

– Да, – тихо ответила Эйнджи, глядя прямо перед собой. – Несчастный случай.

Да, здесь явно что-то нечисто, подумала Кейт, выруливая с Девяносто четвертой улицы на Хеннепин-авеню. В принципе она могла угадать ключевые моменты – алкоголь, пьяные разборки, цепочка несчастливых обстоятельств. По сути дела, за плечами у каждого уличного ребенка похожая история. И у каждого, кто угодил за решетку. Семья – отличная питательная среда для специфического вида бактерий, что искажают восприятие мира и пожирают надежду. С другой стороны, ей было известно немало примеров, когда люди, выросшие в таких семьях, шли работать в полицию или становились социальными работниками. Можно сказать, оказавшись на распутье, они выбрали в жизни совершенно другую дорогу.

Она вновь невольно подумала о Джоне.

Дождь перешел в густой серый туман. Тротуары пусты. Центр, вопреки своему названию, располагался на приличном расстоянии от деловой части города. Это был облагороженный стараниями властей район, с ресторанами, торговыми комплексами, кофейнями, кинотеатрами, а центром Центра, если так можно выразиться, являлось пересечение Лейк-стрит и Хеннепин-авеню. Как ни странно, отсюда рукой подать до другой части города или даже другого мира. Печально известный Уиттиер, с его черными бандами, перестрелками и полицейскими облавами…

Центр зажат между двумя озерами – Калхун и озером Островов. На сегодняшний день здесь обитали главным образом преуспевающие яппи.

Дом, в котором выросла Кейт и который сейчас принадлежал ей, располагался лишь в двух кварталах от озера Калхун. В свое время, задолго до того, как район стал модным и дорогим, родители купили здесь скромный домик в деревенском стиле.

На обед Кейт решила заехать в заведение под названием «Ла Луна». Этот паб располагался в отдалении от оживленной площади Калхун-сквер, так что припарковать машину на практически пустой стоянке не составило труда. Ей же сегодня меньше всего были нужны шум и толпы народа, тем более что ее спутница могла воспользоваться ими как щитом, лишь бы отгородиться. Достаточно того, что вместе с ней подросток. Это само по себе барьер, и немалый.

Внутри заведения тепло и сумрачно, старомодный интерьер являл собой сочетание дерева и бронзы, посетителей можно пересчитать по пальцам. Кейт решила, что не стоит уединяться в кабинке. Вместо этого выбрала столик в углу: отсюда хорошо просматривался весь зал. Любимое место параноиков. Кстати, она уже подметила, что та же привычка и у Эйнджи Ди Марко. Она не стала садиться напротив Кейт, то есть спиной к выходу, а устроилась на боковом стуле спиной к стене, откуда виден любой, кто хотел бы подойти к их столику.

Официантка принесла меню и приняла заказ на напитки. Кейт не отказалась бы от стакана джина, однако все же остановила выбор на шардонне. Эйнджи заказала ром с кока-колой.

Представительница сферы обслуживания вопросительно посмотрела на Кейт.

– У нее есть удостоверение личности, – ответила та, пожимая плечами.

Официантка ушла, а по лицу девушки промелькнуло торжествующее выражение.

– Я думала, вы не дадите мне выпить.

– Какая разница, – ответила адвокат, вытаскивая из сумочки упаковку «Тайленола». – Можно подумать, ты сопьешься от одного стакана.

Она сделала вид, словно не понимает, что эта девица нарочно ее подначивает. Слегка растерянная, cлегка разочарованная, Эйнджи откинулась на спинку стула.

– Вы не похожи на других социальных работников.

– А со сколькими тебе приходилось иметь дело?

– С несколькими. Они все как одна были или суки, или страшные зануды. Меня мутило от одного их вида.

– Все понятно. Но многие скажут тебе, что я очень даже неплохой соцработник.

– И все равно вы не такая. Я не знаю… – Эйнджи не договорила, как будто подыскивая нужное слово. – Как будто вы сами на себе многое испытали, типа того.

– Скажем так: я пришла на эту работу несколько необычным путем.

– Этот как понимать?

– Я не люблю командовать людьми и не люблю, когда мною помыкают.

– Но должен же быть кто-то, кто командует вами.

– Никто, кроме непосредственного начальника по службе. – С этими словами Кейт положила на язык таблетку и запила ее водой. – Ты должна познакомиться с моим напарником. Кстати, ты нашла в фотоархиве что-то стоящее?

Стоило ей изменить тему, как настроение Эйнджи тоже мгновенно испортилось. Уголки рта опустились, а сама она уставилась в стол.

– Нет. Я бы сама сказала.

– Неужели? – вполголоса спросила Кейт, за что удостоилась колючего взгляда. – Завтра утром ты будешь работать с художником над составлением фоторобота. Как думаешь, у тебя получится? Ты достаточно хорошо его рассмотрела, чтобы дать описание внешности?

– Я лишь видела его в отблесках огня, – буркнула под нос Эйнджи.

– Примерно с какого расстояния?

Эйнджи провела обкусанным ногтем по пятну на столешнице.

– Не знаю. С довольно близкого. Я шла короткой дорогой через парк. Мне хотелось писать, и я нырнула за кусты. А потом увидела, как он спускается с холма. Он что-то тащил…

Лицо девушки исказила гримаса. Прикусив губу, она опустила голову – словно хотела скрыть за упавшей на лицо челкой рвущиеся наружу эмоции. Кейт не стала торопить и терпеливо ждала, прекрасно понимая ее состояние. Ведь жуткое зрелище стало шоком даже для такого дитя улицы, как Эйнджи. Если же прибавить то, через что ей пришлось пройти в полицейском управлении, плюс элементарную усталость, неудивительно, что девушка держится из последних сил.

«И я хотела бы быть рядом с ней в тот момент, когда она окончательно сломается», – подумала Кейт. Этот аспект ее работы был особенно неприятен. По идее, с жертв полагалось сдувать пылинки. На самом же деле в процессе расследования их порой подвергали даже большему прессингу, нежели подозреваемых. Адвокат при этом оказывался сидящим на двух стульях. С одной стороны, он представитель системы, с другой – должен оберегать того, кто не по своей воле оказался втянут в жернова машины правосудия.

Вскоре вернулась официантка с напитками. Кейт заказала чизбургеры с жареной картошкой и вернула меню.

– Я не знала, что он такое тащит, – прошептала Эйнджи, когда официантка отошла от их столика. – Я просто поняла, что кто-то идет, и поспешила спрятаться.

Как зверек, который прекрасно знает, что ночь кишит хищниками.

– Наверное, в парке ночью страшно, – мягко сказала Кейт, задумчиво крутя за ножку бокал с вином. – Одно дело гулять там днем. Нам кажется, что там так красиво, хорошо, чистый воздух, никакого шума… Но наступает ночь, и он меняется, как злой лес из «Волшебника страны Оз». Сомневаюсь, что найдутся желающие гулять там в глухую полночь. Кстати, а что в парке забыла ты?

– Я же уже сказала. Просто шла и срезала путь.

– Шла откуда и куда? И главное, почему в такое время? – поинтересовалась Кейт, хотя и без нажима.

Эйнджи пригнулась над стаканом рома с кока-колой и втянула напиток через соломинку. От Кейт не укрылось, как она вся напряглась. Не иначе как сейчас попытается скрыть за колючим взглядом страх.

– Эйнджи, я в полиции не первый день. Ты даже не представляешь, чего только я не насмотрелась за эти годы. Так что ты меня ничем не удивишь.

Девчонка выдавила невеселый смешок и посмотрела на телевизор над барной стойкой. Передавали выпуск местных новостей. Ведущий Пол Мейджерс – как обычно, хорош собой и серьезен как никогда – поведал публике о том, как какой-то ненормальный устроил перестрелку в администрации округа. На мгновение зрителям показали портрет задержанного и поведали историю его недавно распавшегося брака: как жена неделю назад, забрав с собой детей, ушла в приют.

Провоцирующий стресс, подумала Кейт. Нечему удивляться.

– Никому нет дела до того, нарушала ты закон или нет, – обратилась она к Эйнджи. – Совершено убийство, и оно все собой отменяет: проституцию, незаконный отстрел белок… кстати, лично я считаю второе благодеянием для города, – пошутила она. – У меня в прошлом месяце на чердаке завелась белка. А ведь они переносчики инфекций. Те же крысы, только с пушистыми хвостами.

Ноль эмоций. Никакой реакции, даже слабой улыбки. Ни типичного для подростков возмущения по поводу наплевательского отношения к животным.

– Пойми, я не пытаюсь давить. Я говорю как твой адвокат, как тот, кто защищает тебя. И чем раньше расскажешь правду, тем лучше для всех, в том числе и для тебя. Окружной прокурор кидается на всех, как бешеный пес. Он пытался выкручивать руки Ковачу, требуя, чтобы тот обращался с тобой как с подозреваемой.

Эйнджи сделала круглые глаза.

– Пошел он знаете куда! Я ничего такого не делала!

– Ковач тебе верит, и именно поэтому ты сейчас сидишь в баре, а не в камере следственного изолятора. Плюс я сказала свое веское слово. Но дело серьезное. Убийца – враг города номер один, и ты единственная, кто его видел. Так что все ждут от тебя свидетельских показаний.

Опершись локтями о стол, девушка зарылась лицом в ладони и прошептала сквозь пальцы:

– Господи, ну я и влипла!

– А вот это верно, моя хорошая, – мягко сказала Кейт. – Давай мы с тобой заключим уговор, самый что ни на есть простой. Этот псих будет убивать и дальше, пока его не остановят. Как ты смотришь на то, что именно ты поможешь обезвредить его?

Затаив дыхание, она ждала, что собеседница скажет в ответ. Ну, давай же, наберись мужества! Сквозь пальцы видно лицо девушки – красное, как будто изнутри ее сжигал огонь. Было видно, как напряглись худенькие плечи. Казалось, даже воздух вокруг них сгустился от ожидания.

Увы, в данной ситуации простых решений нет и быть не может, подумала Кейт, услышав, как в сумочке пронзительно заверещал пейджер и все испортил. Момент был упущен. Выругавшись в адрес современных средств связи, она пошарила в сумке.

– Подумай, Эйнджи, о том, что я тебе сказала, – произнесла Кейт, вставая из-за стола. – Все зависит от тебя, а я здесь для того, чтобы тебе помочь.

«Что делает меня чем-то вроде сообщницы», – подумала она, направляясь к телефону-автомату в нише рядом с туалетом.

Нет, простых решений нет, и не будет.

Глава 7

– Какого черта ты сделала с моей свидетельницей? – зажав трубку между ухом и плечом, Ковач привалился к стене анатомички. Засунув руку в карман хирургического халата, надетого прямо поверх костюма, он вытащил из кармана пиджака коробочку мятной мази и густо намазал обе ноздри.

– Я подумала, что неплохо будет отнестись к ней по-человечески и покормить горячим обедом, потому что от вас, легавых, этого никогда не дождешься, – ответила Конлан.

– Тебя что, пончики уже не устраивают? Какая же ты, на фиг, после этого американка?

– Такая, которая имеет хотя бы зачаточное представление о гражданских правах.

– Ну-ну, не кипятись, все понятно, – с этими словами Ковач заткнул пальцем свободное ухо, лишь бы не слышать, как рядом, надрывно визжа, распиливает кости пила. – Сэйбин спрашивал. И что я должен ему сказать? Что ты умыкнула девицу, прежде чем я успел упрятать ее за решетку? Кстати, это так. Но уж лучше пусть тебя возьмут за твою пухлую попку, чем меня за мою старую морщинистую задницу.

– Насчет Сэйбина не бери в голову. Я получила его согласие.

– У тебя есть фото, как он ставит свою подпись? Как заверяет у нотариуса?

– Боже, у тебя паранойя.

– А ты как думала? Я стреляный воробей. И не первый день в полиции.

– Не первый, причем не считаешь нужным прогибаться и лизать начальству задницу. В этом я уверена на все сто.

Ковач усмехнулся. Кейт всегда называет вещи своими именами. И главное, она права. Он вел дела так, как считал нужным, не беря в голову, как на то посмотрит начальство и как это скажется на продвижении по службе.

– И куда же ты повезешь нашего ангела после вашего пира?

– Как куда? Официально в «Феникс», а надо бы в изолятор для несовершеннолетних, потому что ей там самое место. Но с другой стороны, нужно же ее куда-то пристроить, потому что, если верить удостоверению личности, ей уже есть двадцать один. У тебя есть ее фото?

– Есть. Я покажу его народу из отдела по делам несовершеннолетних. Вдруг кто-то узнает. А второй экземпляр передам в полицию нравов.

– Если дашь еще один экземпляр мне, я тоже покажу ее народу в моем отделе.

– Пока достаточно. Главное, держи меня в курсе, а эту кралю – на коротком поводке, – Ковач на мгновение повысил голос, перекрикивая воду, льющуюся в стальную мойку. – Мне пора. Доктор Смерть сейчас вскроет нашу поджаренную тушку.

– Господи, Сэм, о таких вещах не шутят.

– Ничего, как-нибудь переживу. Ты знаешь, что я говорю.

– Знаю. Только пусть тебя не слышат те, кому этого лучше не знать. Кстати, следственная группа уже сформирована?

– Да. Мы сможем начать, как только начальство уберется, – с этими словами он покосился на Куинна. Тот о чем-то беседовал с патологоанатомом и Хэмиллом из криминологической лаборатории. Как и он сам, эти двое были в халатах и бахилах. – Так что там у тебя за история с нашим супергероем?

Ответ последовал не сразу. На другом конце провода пару секунд царило выразительное молчание.

– Ты на что намекаешь?

– На что намекаю? А ты как думаешь? Что за история? Что вы такое от нас скрываете?

Еще одна пауза.

– Мы были знакомы по работе, вот и все. Я работала в отделе бихевиористики. Мы и народ из следственного отдела частенько сталкивались по работе. Кроме того, он был другом Стива… моего бывшего мужа.

Последние слова она добавила после секундной паузы, как будто они только-только пришли ей в голову. Ковач принял к сведению и запомнил все, чтобы на досуге поразмышлять на эту тему. Был другом Стива. Ага, тут явно что-то не так, подумал он, но в следующий момент, отделившись от толпы, сгрудившейся вокруг трупа, в комнату, вся зеленая, вошла Лиска. Казалось, ее вот-вот вырвет. Ковач быстро дал Кейт номер своего пейджера, объяснил, как звонить, и повесил трубку.

– Они готовы к представлению, – сказала Лиска, вытаскивая из кармана пиджака коробочку с мятной мазью. Отвинтив крышку, она сунула в баночку нос и пару раз глубоко вдохнула. – Боже, ну и запашок! – прошептала она и, развернувшись, вслед за Ковачем направилась назад в анатомичку. – Казалось, кого я только не видела? Утопленников, алкашей в помойных ящиках, парня, которого на День независимости забыли в багажнике «Крайслера» и он провалялся там все выходные… Но не припомню, чтобы кто-то вонял, как этот поджаренный труп.

От тошнотворного запаха некуда деться. Казалось, он проникал даже под одежду, забивался в уши, нос, рот всех присутствующих, налипал на язык, застревал в горле. В анатомичке было зябко, но даже постоянно подаваемый сюда из вентиляционной системы свежий воздух и химический цветочный аромат аэрозоля бессильны его уничтожить – тошнотворный запах жареной человеческой плоти и внутренних органов.

– Люблю жареное, – пошутил Ковач.

Лиска сощурилась и ткнула в него пальцем.

– Ради бога, никаких шуточек насчет жареных потрохов, а не то я блевану прямо тебе под ноги.

– У, какие мы нежные…

– Погоди, как только все закончится, ты у меня получишь за такие слова.

В анатомичке стояли три стола: посередине – пустой, а те, что по краям, были заняты. Они прошли мимо одного как раз в тот момент, когда ассистент вставил пластиковый пакет с внутренними органами в тело мужчины с толстыми желтыми ногтями на ногах. Над каждым столом располагалась шкала весов – примерно таких же, на каких на рынке взвешивают виноград или сладкий перец. Здесь на них взвешивали сердце и мозг.

– Вы хотите начать без меня? – спросила патологоанатом и вопросительно выгнула бровь.

По мнению сослуживцев, у Мэгги Стоун в голове явно не хватало одной извилины. Она вечно всех в чем-то подозревала, в хорошую погоду гоняла на «Харлее» и всегда имела при себе пистолет. Впрочем, что касалось работы, то здесь ей не было равных.

Те, кто знал Мэгги в былые годы, утверждали, что когда-то ее волосы были мышино-русого цвета. Память Сэма хранила немало такого рода подробностей; наверное, именно поэтому от него ушли две жены. Он не мог не обратить внимания на Стоун. Хотя ей и было далеко за сорок, недавно она сменила огненно-рыжий цвет волос на платиновый. Сами волосы подстрижены коротко, почти по-мальчишески, и торчали во все стороны, отчего казалось, что она, чем-то напуганная, выскочила из постели. Глаза ее были прозрачно-зелеными, как у русалки.

Мэгги переключила внимание на обожженное тело, которое, скрючившись, как богомол, лежало на столе из нержавейки, и ею овладело спокойствие.

– Эй, Ларс, может, мы попробуем ее чуть-чуть выпрямить?

Подойдя к краю стола, она крепко схватила труп за плечи, а ее ассистент, верзила-швед, взялся за щиколотки. Вместе они потянули обезглавленное тело каждый на себя. Вскоре раздался хруст – примерно такой же бывает, когда ломают цыплячье крылышко.

Лиска, прикрыв рукой рот, отвернулась. Ковач даже не пошелохнулся. По другую сторону стола с каменным лицом застыл Куинн. Взгляд был прикован к телу, как будто он ожидал, что вот-вот ему раскроются все секреты. Хэмилл, один из двух представителей криминологической лаборатории в составе следственной группы, предпочел отвести глаза к потолку. Это был невысокого роста, жилистый мужчина с телом бегуна. Жаль только, что волосы начали предательски рано редеть, отчего его и без того внушительный лоб казался вдвое больше обычного.

Мэгги Стоун отошла от стола и взяла карточку.

– Доктор Мэгги Стоун, – негромко произнесла она для аудиозаписи, хотя со стороны могло показаться, будто она обращается к трупу. – Дело номер 11-7820. Неизвестная женщина. Белая. Голова отделена от тела и на данный момент не найдена. Тело в длину пятьдесят пять дюймов, вес – сто двадцать два фунта.

Длина тела и вес были измерены заранее. Кроме того, сделаны подробные фото, проведено рентгенологическое исследование останков. Мэгги также тщательно прошлась по телу лазером, в надежде обнаружить не видимые невооруженным глазом улики. И вот теперь дюйм за дюймом изучала тело, в мельчайших подробностях описывая каждую отметину, каждую рану.

Сгоревшая одежда осталась на теле. Под действием высокой температуры волокна расплавились и намертво приклеились к коже – своего рода предупреждение об опасности, которую таят синтетические ткани.

Стоун особенно подчеркнула «тяжкие телесные повреждения в области шеи», нанесенные, по ее мнению, каким-то зазубренным инструментом.

– Уже после наступления смерти?

Стоун посмотрела на зияющую рану, как будто пыталась сквозь нее заглянуть мертвой девушке в сердце.

– Да, – наконец процедила она.

Чуть ниже на горле были хорошо различимы следы удавки – но не один разбухший рубец, а несколько – явное свидетельство того, что веревку несколько раз то затягивали, то ослабляли, пока издевались над жертвой. Скорее всего, это и стало причиной смерти – асфиксия вследствие сдавливания горла веревкой. Впрочем, доказать это почти невозможно, поскольку голова отсутствует. Самым убедительным доказательством факта удушения является раздробленная гиоидная кость в основании языка в верхней части трахеи, то есть выше той линии, по которой была отрезана голова. Нельзя проверить и глаза на предмет внутреннего кровоизлияния – а ведь это еще один верный признак удушения.

– Он и с другими поступал так же? – поинтересовался Куинн, имея в виду множественные следы веревки на горле жертвы.

Мэгги кивнула.

– А другие тела, степень повреждения огнем у них примерно такая же?

– Да.

– И другие тоже были одеты?

– Да, но уже после того, как он их убил. По крайней мере, мы так считаем. Потому что на теле имелись ранения, а вот соответствующих повреждений одежды не имелось.

– Причем это была не их собственная одежда, – подал голос Ковач, – а та, которую он сам для них выбрал. Это всегда синтетика. Потому что она плавится на теле и скрывает любые следы.

«Пытливому уму это говорит гораздо больше», – подумал Куинн, чувствуя, как его охватывает нетерпение. Хотя профили убийц иногда бывают полезны, рядовой коп, который все эти годы сидел в нем, нашептывал, что следователи порой склонны приписывать убийцам несвойственную им хитрость и прозорливость. Иногда преступник делает что-то просто так, потому что ему это нравится. Из любопытства, или из вредности, или потому, что знает, как завести расследование в тупик.

– Отпечатки пальцев, их можно получить?

– Нет, – ответила Стоун, рассматривая левую руку мертвой девушки: верхний слой кожи имел грязный желтоватый оттенок и отслаивался. Ниже все было красным. Там, где кожа сгорела полностью, проглядывали белые костяшки кисти. – По крайней мере, не такие, какие нужны. Предполагаю, что убийца положил тело со скрещенными руками на груди или на животе. Огонь моментально расплавил блузку, и эта липкая масса приклеилась на кончики пальцев еще до того, как сухожилия начали сокращаться и в результате оттянули руки от тела.

– А есть ли возможность удалить с кончиков пальцев остатки расплавленной ткани? – поинтересовался Куинн. – Кстати, отпечатки – правда, зеркальные – могли сохраниться и на самой ткани.

– Здесь у нас нет такой возможности, – ответила Стоун. – Может, это попробуют сделать специалисты из вашингтонской лаборатории? Мы могли бы отделить руки и отправить их на экспертизу.

– Я попрошу Уолша сделать звонок.

Кстати, кашляет он, как туберкулезник. Уолш попросил, чтобы ему разрешили отсутствовать на вскрытии. Действительно, следственной группе в полном составе здесь делать нечего. Потому что утром пройдет совещание, где им сообщат все подробности, покажут фото…

А пока Стоун методично двигалась дальше вдоль тела. Ноги жертвы голые, кожа обгорелая, в пузырях. Рисунок ожогов нерегулярный. Сильнее всего пострадали те участки кожи, на которые попало горючее вещество.

– На правой и левой лодыжке остались следы веревки, – сообщила Стоун и затянутой в резиновую перчатку рукой едва ли не с нежностью погладила голеностопный сустав обгорелого трупа. Допустимый максимум сочувствия и сострадания к жертве.

Ковач пристально посмотрел на красные рубцы, стараясь не думать о том, что последние часы жизни несчастная женщина провела привязанной к кровати в комнате ужасов неизвестного маньяка, из последних сил пытаясь освободиться от врезавшихся в тело пут.

– Образцы волокон уже отправлены в криминалистическую лабораторию, – сообщила Стоун. – Похоже, что они совпадают с предыдущими – белая полипропиленовая крученая веревка, – уточнила она для Куинна и Хэмилла. – Чертовски крепкая. Ее можно купить в любом хозяйственном магазине. Их почему-то покупают в таком количестве, что хватило бы, чтобы обвязать Луну. Так что установить, где она куплена, невозможно.

– Глубокие повреждения кожи в виде двойной буквы Х в нижней части стоп, – продолжила отчет Мэгги. Она измерила и зарегистрировала каждый порез, затем продемонстрировала следы зажженной сигареты на кончиках пальцев.

– Интересно, что это? Истязание или же он обезобразил жертву лишь для того, чтобы невозможно было установить ее личность? – задал вопрос Хэмилл.

– И то и другое, – ответила Лиска.

– Похоже, что многое из этого он сделал, еще когда она была жива, – уточнила Стоун.

– Выродок, – буркнул Ковач.

– Даже если бы она вырвалась, убежать далеко все равно не смогла бы, – заметил спецагент. – В Канаде был один случай несколько лет назад, когда жертве нарочно перерезали ахиллесово сухожилие… Скажите, а предыдущие жертвы имели такие же повреждения?

– Каждую зверски истязали, но самыми разными способами, – ответила Стоун. – Если хотите, я могу приготовить для вас копии заключений.

– Спасибо, их для меня уже делают.

Снять одежду с тела было невозможно, только вместе с кожей. Мэгги и ее ассистент начали осторожно удалять расплавленные волокна пинцетом. При этом Стоун то и дело негромко ругалась.

Ковач застыл в напряженном ожидании. Патологоанатом и ее напарник уже удалили остатки блузки и слой кожи с левой стороны грудной клетки.

– Ага, а вот и они.

– Что? – спросил Куинн и подошел к Мэгги.

Ковач тоже переместился ближе, чтобы лучше рассмотреть следы рук убийцы.

– Эту подробность нам удалось удержать в секрете от прессы. Видите, он наносил ей колотые раны?

Примерно в районе сердца грудь девушки «украшало» небольшое кровавое созвездие из восьми отметин, размером примерно в полдюйма каждое.

– У тех двоих были такие же, – сказал Ковач, глядя на Джона. – Обе были сначала задушены, а потом он колол их ножом.

– Рисунок ран совпадает?

– Да. В виде звезды. Видите? – он протянул руку на высоте дюймов трех над трупом и указательным пальцем начертил в воздухе орнамент. – Более длинные лучи образуют букву – большую Х. Вторую, поменьше, образуют короткие. Так что это он, наш старый знакомый.

– Есть и другие совпадения, – согласилась Стоун. – Посмотрите, соски и ареолы срезаны.

– На мертвой?

– На живой.

Стоун посмотрела на ассистента.

– Ларс, давай мы ее перевернем. Надо взглянуть, что там у нее на спине.

Тело, перед тем как маньяк поджег его, лежало спиной на земле. Таким образом, повреждения ограничивались лишь передней стороной. Мэгги удалила неповрежденные остатки одежды и положила их в пластиковый мешок для отправки в лабораторию. Кусок красной трикотажной юбки, клочок лиловой блузки. Нижнего белья не было.

– Ага, – пробормотала она и посмотрела на Ковача. – На правой ягодице отсутствует кусок.

– Он это делал и с остальными? – уточнил Куинн.

– Да. У первой жертвы он вырезал кусок правой груди, у второй – кусок правой ягодицы.

– Хотел уничтожить следы зубов? – предположил Хэмилл.

– Возможно, – отозвался Куинн. – Такого рода убийцы нередко кусают свои жертвы. Есть на тканях следы синяков? Ведь маньяк не просто легонько покусывает, он впивается зубами.

Стоун взяла в руки линейку, чтобы измерить раны.

– Даже если синяки и были, он вырезал их вместе со следами зубов. Отсутствует внушительный кусок мышечной ткани.

– Боже праведный, – проговорил Ковач, глядя на блестящий красный прямоугольник на теле жертвы. Кусок был вырезан небольшим острым ножом с поразительной точностью. – Кем он себя вообразил? Ганнибалом Лектером?[4]

Куинн посмотрел на него с той стороны стола, где полагалось быть голове.

– У каждого времени свои герои.

Дело номер 11-7629, неизвестная белая женщина. Органических причин для смерти не было. Она здорова во всех отношениях. Упитанная, она, как и многие, носила с десяток лишних фунтов. Что именно она положила в желудок в последний раз – этого доктор Стоун определить не смогла. Если это Джиллиан, то ужин, который она ела в доме отца, уже успел перевариться. Тело не несло никаких следов болезни или естественных дефектов. Возраст – где-то в промежутке от двадцати до двадцати пяти. Молодая, пышущая здоровьем, впереди у нее вся жизнь. До тех пор, пока она не перешла дорогу убийце.

Кстати, такой тип преступников редко выбирает в качестве жертв тех, кому и без того жить остается недолго.

Куинн задумался, стоя на мокром асфальте перед входом в морг. Промозглый вечерний холод проникал под одежду, забирался внутрь. А над городом, подобно тонкому савану, повис серый туман.

Господи, как же много жертв! Причем, как правило, молодые женщины – хорошенькие и не очень, простушки и кокетки, те, чья жизнь полная чаша, и те, у кого не осталось даже капли надежды выбраться из скудного бытия. И все как одна сломаны и изуродованы, словно куклы, а потом выброшены за ненадобностью, как будто их жизнь не стоила даже ломаного гроша.

– Надеюсь, вы не слишком привязаны к этому костюму, – сказал Ковач, подходя к нему, и вытащил из пачки сигарету «Салем» с ментолом.

Куинн посмотрел на себя. Он отдавал себе отчет в том, что запахом смерти пропитана теперь каждая ниточка его одежды.

– Профессиональный риск. Не было времени переодеться.

– Вот и у меня то же самое. Мои жены сходили с ума.

– Жены… их у вас несколько?

– Две, но не сразу, а одна за другой. Сами знаете, как бывает – работа и все такое. Моя вторая супруга называла мою одежду – любую, в которой я выезжал на место убийства или на вскрытие, – трупной. Потом заставляла меня переодеваться в гараже. Не знаю, что она после с ней делала – может, сжигала, или выкидывала на помойку, или что еще. Но одно знаю точно – она никогда не давала надеть ее во второй раз. Впрочем, нет. У нее имелась специальная коробка, она набивала ее и несла в магазин подержанных вещей. Потому что, по ее словам, это были еще вполне приличные вещи. – Ковач задумчиво покачал головой. – Выходит, что малоимущие граждане нашего города расхаживали в одежде, источающей запах смерти. А все из-за моей жены. Кстати, а вы женаты?

Куинн покачал головой.

– В разводе?

– Да, но это была давно.

Так давно, что поспешная попытка создать семью превратилась в нечто похожее на полузабытый сон. Вспоминать его было сродни тому, как если бы поддать ногой горстку пепла и разворошить внутри себя старую боль, досаду и сожаление, которые за долгие годы успели остыть. Причем душевные раны болели острее, стоило ему подумать о Кейт.

– Да тут все сплошь и рядом разведенные. Работа такая.

С этими словами Ковач предложил Куинну сигарету, но тот оказался.

– Черт, даже во рту все провоняло, – пожаловался он, глубоко затягиваясь никотином и смолами, после чего неторопливо выдохнул дым, и тот, колечками скатившись с его языка, растворился в холодном тумане. – Как вы думаете, это Джиллиан Бондюран?

– Может, она, а может, и нет. Этот сукин сын сделал все, чтобы лишить нас отпечатков пальцев.

– Тогда зачем он оставил рядом с трупом ее водительские права? А что, если он поймал эту Бондюран, а потом, сообразив, кто она такая, решил придержать, в надежде получить выкуп? – размышлял вслух Ковач. – А затем он поймал еще одну женщину, прикончил ее и оставил рядом с телом права Бондюран. Как бы намек папаше, что будет с его дочкой, если тот не раскошелится… – Ковач задумчиво прищурился, как будто прокручивая в голове эту теорию. – Нет, конечно, никакого требования выкупа не было, и начиная с пятницы Джиллиан Бондюран числится пропавшей без вести. И все-таки что вы скажете?

– В моей практике такого еще не встречалось, – признался Джон. – Как правило, при такого рода убийствах преступник дает волю извращенной фантазии. Деньги же не играют никакой роли – чаще всего.

Куинн повернулся к собеседнику. Если ему и нужен союзник, то из всей следственной группы кандидат номер один на эту роль – Сэм. Он тот, кто мог бы повести следствие за собой. Хорошо знал предшествующие случаи, знал город, знал местный преступный мир, обитавший где-то на самом дне, и потому как партнер был бесценной находкой. Одна беда: Джон сомневался, что у него оставались необходимые силы и энергия, чтобы изображать своего парня в доску. И потому предпочел сказать очевидное:

– Особенность составления профиля преступника заключается в том, что этот инструмент основывается на фактах предыдущих случаев. И потому не безупречен. Каждый новый случай может содержать нечто такое, с чем мы никогда не сталкивались раньше.

– Но я наслышан о ваших подвигах, – отозвался Ковач. – Например, как вы вычислили убийцу детей в Колорадо. Даже предсказали, что он будет заикой.

Куинн лишь пожал плечами.

– Иногда все фрагменты загадки быстро встают на место. Кстати, сколько времени уйдет на то, чтобы сличить данные медицинской карточки Бондюран с имеющимися останками?

Ковач закатил глаза.

– Боюсь, мне придется поменять фамилию на Мерфи. Закон Мерфи: ничто не дается легко. Оказывается, большая часть медицинских данных находится во Франции! – Он произнес это так, как будто Франция была неизвестной планетой из другой галактики. – Ее мать развелась с Питером Бондюраном одиннадцать лет назад и вышла замуж за владельца международной строительной фирмы. Они жили во Франции. Мать Джиллиан умерла. Отчим жив. В Штаты девушка приехала всего пару лет назад. Поступила учиться в Университет штата Миннесота.

– Думаю, что Бюро сможет получить данные через официального атташе в Париже.

– Я в курсе. Уолш уже приступил к поискам. А пока мы постараемся поговорить со всеми, кто был с ней знаком. Выясним, имелись ли у нее какие-то особые приметы – родинки, шрамы, татуировки. Попытаемся разжиться фотографиями. Никаких близких друзей или подруг пока найти не удалось. И никакого бойфренда. По крайней мере, о таковом ничего не известно. По-моему, это была тихая, серьезная девушка.

– А ее отец?

– Он убит горем, и с ним невозможно разговаривать, – ответил Ковач и скривил губы. – Убит наповал, как выразился его адвокат. Если бы я думал, что кто-то пристукнул моего ребенка, наверное, и со мной было бы то же самое. Но только я бы не давал житья полицейским, залез бы им в задние карманы и не отстал, пока они не взяли бы за задницу этого подонка. – Он вопросительно посмотрел на Куинна: – А вы?

– Перевернул бы мир вверх дном и вытряхнул, держа за пятки.

– Вот именно. Я ездил к Бондюрану, чтобы сообщить, что, возможно, это его дочь. Вид у него такой, будто я огрел его по голове бейсбольной битой. Только и делал, что повторял: «О господи!» – и я испугался, что его, не дай бог, вырвет. И когда он сказал, что нужно на минуту отлучиться, я ему поверил. И что же? Этот сукин сын позвонил своему адвокату и как заперся у себя в кабинете, так с тех пор оттуда и носу не кажет. Я убил целый час на то, чтобы общаться с ним через Эдвина Нобла.

– И что он вам сказал?

– Что Джиллиан приезжала к нему в пятницу вечером на ужин и с тех пор он ее не видел. Уехала она от него примерно в полночь. Сосед подтвердил его показания. Супружеская пара из дома на другой стороне улицы в это время возвращалась с вечеринки. «Сааб» Джиллиан вырулил на проезжую часть, как раз в тот момент, когда они примерно без десяти двенадцать свернули к своему дому.

Питер-Толстая-Мошна-Бондюран, – хмуро добавил Ковач. – Да, мне крупно не повезло. Когда это дело закончится, меня точно переведут выписывать штрафы за незаконную парковку.

Ковач докурил сигарету и, швырнув окурок под ноги, придавил мыском башмака.

– Жаль, что анализов на ДНК придется ждать черт знает сколько, – произнес он, возвращаясь к теме опознания останков. – Месяц, а то и все полтора, будь они неладны.

– Вы проверяли списки пропавших без вести?

– Да, по Миннесоте, Висконсину, Айове, обеим Дакотам. Мы даже звонили в Канаду. Пока никаких результатов. Подождем, вдруг найдется голова, – добавил он с преувеличенным оптимизмом, как если бы речь шла о потерянных очках или бумажнике, которые какая-нибудь добрая душа непременно вернет.

– Будем надеяться.

– Ладно, на сегодня хватит. Я проголодался и могу съесть быка, – неожиданно сказал Ковач и потуже запахнул куртку, как будто перепутал голод и холод. – Я знаю тут один неплохой мексиканский ресторан, где торгуют навынос. Блюда такие наперченные, что тотчас любой трупный вкус отобьют. Если хотите, заглянем по пути в вашу гостиницу, – предложил он.

Они отошли от дверей морга как раз в тот момент, когда туда подкатила очередная машина «Скорой помощи». Ни мигалки, ни сирены. Ковач достал из кармана ключи от машины и краем глаза покосился на Куинна.

– Так, значит, вы с Кейт знакомы давно?

– Давно, – рассеянно ответил спецагент, глядя куда-то в туман.

«Интересно, – подумал он, – где она, что делает сегодня вечером? И вспоминает ли она обо мне?»

Глава 8

Кейт опустила усталое тело в старомодную, на курьих ножках ванну и попыталась выдохнуть накопившееся за день напряжение. Оно выбралось наружу откуда-то из глубин ее тела сквозь мышцы, в виде боли. Казалось, женщина смогла уловить, как оно поднимается над горячей водой вместе с паром и запахом лаванды. На подносе из медной проволоки перед ней стоял «черный понедельник» – внушительных размеров стакан джина с тоником. Кейт сделала глоток, откинулась и закрыла глаза.

Психологи обычно утверждают, что алкоголь не лучшее средство для снятия напряжения. Послушать их, так можно подумать, что вы уже почти алкаш или, по крайней мере, встали на путь, ведущий к алкоголизму и полному моральному разложению. Кстати, сама она ходила по этой скользкой дорожке не раз, причем в обоих направлениях. С другой стороны, будь это так, она бы уже давно спилась. Но этого не произошло, и сегодня она потягивала джин и ждала, когда тело охватит приятная истома.

В какой-то миг перед ее мысленным взором промелькнула череда лиц из серого периода жизни. Стива, каким оно было в конце того года – холодное, злое, чужое. Доктора, насмотревшегося за жизнь самых разных трагедий, – дежурное, неискреннее. Личико дочери, было и нет, всего за одно мгновение. Лицо Джона – напряженное, полное сочувствия или страсти, или, наоборот, сердитое или безразличное… не более чем воспоминание.

Ее не переставало удивлять, что при мысли о нем даже сквозь защитную броню времени она ощущала боль. Какая-то часть ее «я» жаждала одного – чтобы эта боль наконец притупилась, в то время как вторая упивалась ее остротой.

Кейт открыла глаза и посмотрела в окно ванны. Из-за короткой шторы сквозь запотевшее стекло внутрь смотрела ночь, сплошная чернота.

По крайней мере, ее душевные раны затянулись, зарубцевались. Жизнь идет дальше. Но как легко можно повредить рубцы… Это унизительно, однако она так и не смогла избавиться от боли, которая всегда сопровождала воспоминания о Джоне Куинне. Вот и сейчас ощущала себя не то дурочкой, не то малым ребенком – но в этом виноват элемент неожиданности.

Завтра станет гораздо лучше. У нее будет ясная, трезвая голова, и она сумеет держать чувства в узде. Не позволит больше никаких сюрпризов. Какой смысл ворошить прошлое, если ее внимания требует настоящее. А Кейт Конлан всегда была известна своим хладнокровием… за исключением разве что нескольких месяцев самого жуткого года в ее жизни.

Они со Стивом даже не заметили, как стали чужими друг другу. Что ж, рядовая ситуация, с которой можно жить, если бы все оставалось так, как было. Но затем Эмили слегла с тяжелой формой гриппа, и в считаные дни их нежной веселой девочки не стало. Стив во всем винил жену – мол, она должна была спохватиться раньше. Впрочем, Кейт тоже винила себя, несмотря на заверения врачей, что она никак не могла предвидеть такой исход. Тогда ей нужен был кто-то, на кого можно опереться. Кто мог бы поддержать, утешить, помочь избавиться от ощущения вины…

Потянув через плечо конец полотенца, висевшего на крючке за спиной, она промокнула глаза, вытерла нос и сделала еще один глоток джина с тоником. Прошлое не вернуть. Но, по крайней мере, можно внушить ложную уверенность, что настоящее в руках.

Затем Кейт подумала о своей новой подопечной, или, как их было принято называть, клиентке. Боже, какое дурацкое слово. Оно как бы намекало на то, что человек сам вас выбрал, сам нанял. Эйнджи Ди Марко ее не выбирала и не нанимала. А вот с ней придется повозиться, это уж точно! За годы работы в полиции Кейт насмотрелась всякого, и опыт подсказывал, что девчонка не подарок. Что за полудетской внешностью скрывается изуродованная жизнью душа, что, несмотря на юный возраст, это дитя улицы прошло через то, что за всю жизнь проходит не каждый взрослый. Боже, и как можно родить ребенка, чтобы потом бросить его на произвол судьбы! При этой мысли Кейт почувствовала, как ее охватывает злость и нечто похожее на зависть.

Нет, это не ее работа – выяснять, кто такая на самом деле Эйнджи Ди Марко и как она дошла до такой жизни. Но чем больше знала она о своих клиентах, тем лучше могла их понять, а значит, и принимать верные решения. Чтобы они плясали под ее дудку. Чтобы говорили то, чего ждал Сэйбин.

Кейт спустила воду в ванне, вытерлась, завернулась в махровый халат и с очередным стаканом в руке подошла к небольшому антикварному письменному столу, что стоял в спальне. Это было ее святилище. Отделанная в персиковых и темно-зеленых тонах, комната дарила ощущение тепла и уюта. Из небольшой стереосистемы на книжной полке лился бархатистый голос Нэнси Гриффит[5]. Тор – кот норвежской лесной породы, истинный хозяин квартиры – выбрал себе в качестве трона ее кровать и теперь возлежал на ней во всей своей царственной пушистой красе как раз посередине пухового одеяла. Заметив, что Кейт вошла в комнату, кот посмотрел с ленивым превосходством кронпринца.

Кейт села, подложив под себя ногу, на стул, вытащила с полочки небольшой листок бумаги и принялась писать.

Эйнджи Ди Марко

Имя? Возможно, чужое. Принадлежит какой-то женщине в Висконсине. Надо дать задание, чтобы прочесали тамошний банк данных.

Родные умерли. В прямом или переносном смысле?

Подвергалась насилию? Похоже на то. Сексуальному? Очень даже может быть.

Татуировки: несколько, как профессиональные, так и любительские.

Значение?

Важен индивидуальный дизайн?

Пирсинг – дань моде или нечто большее?

Дурные привычки – грызет ногти. Курит.

Отношение к спиртному: сколько? Как часто?

Наркотики – нельзя исключать: худая, бледная, неухоженная. Но поведенческие реакции в норме: наблюдательна, всегда начеку.

Увы, ничего более конкретного написать об Эйнджи Ди Марко Кейт не смогла. Времени, чтобы лучше узнать друг друга, у них не было, а те несколько часов, которые они провели вместе, несли на себе тягостный отпечаток. Кейт, поморщившись, представила, к каким выводам мог бы прийти посторонний человек, окажись она сама в подобной ситуации. Потому что стресс будит у всех одинаковые защитные реакции: образно выражаясь, мы либо скалим зубы, либо поджимаем хвост. Правда, эта истина не отменяет того факта, что пытаться найти подход к Эйнджи Ди Марко – это значит напрасно тратить время и нервы.

На ее счастье, директриса «Феникса», приюта для бывших проституток, нервы имела стальные. В заведении этом обитали юные женщины, которые либо по собственной воле, либо под давлением обстоятельств ступили на скользкую дорожку, однако вовремя опомнились и попытались завязать с прошлым.

Впрочем, нельзя сказать, что Эйнджи по достоинству оценила оказанное ей гостеприимство. Не стесняясь сильных выражений, она высказала все, что думает по этому поводу. В свою очередь Кейт подумала, что реакция никак не соразмерна поводу.

– Что, если я не хочу здесь находиться?

– Эйнджи, тебе ведь некуда пойти…

– С чего вы взяли?

– Давай не будем начинать все сначала, – ответила Кейт с нетерпеливым вздохом.

Пока они препирались, Тони Эрскин, директриса приюта, стояла в дверях и, нахмурив брови, наблюдала за их перепалкой. Затем она оставила их выяснять отношения в небольшой гостиной, обставленной старой мебелью. Стены украшали купленные по дешевке «произведения искусства», отчего сама комната производила впечатление номера в дешевом мотеле.

– У тебя нет постоянного адреса, – сказала Кейт. – Ты сказала мне, что родителей твоих давно нет в живых. Ты не смогла назвать мне ни единого человека, который был бы согласен приютить тебя. Скажи, куда ты пойдешь? Здесь чисто, есть ванная, можешь помыться и выспаться. В чем проблема?

Эйнджи сердито ударила кулаком потертую диванную подушку.

– Потому что это задрипанный клоповник, вот почему.

– Ах, вот оно что? А ты привыкла селиться в «Хилтоне»? А твой фальшивый адрес? Ты вспомни, что это за район.

– Если вам здесь так нравится, сами тут и оставайтесь.

– Мне незачем. В отличие от тебя, у меня есть крыша над головой, и я не прохожу в качестве свидетеля в деле об убийстве.

– Можно подумать, я стала свидетелем по своему желанию! – выкрикнула девушка. Неожиданно глаза ее наполнились слезами, а следующий миг они уже катились по ее щекам. Эйнджи поспешила отвернуться от Кейт и, прижав к глазам кулачки, свернулась в комок.

– Нет-нет-нет, – негромко повторяла она. – Только не сейчас…

Этот неожиданный всплеск эмоций застал Кейт немного врасплох. С одной стороны, именно на это она и рассчитывала – чтобы защитный панцирь дал трещину. С другой стороны – сейчас, когда это произошло, – она не знала, как реагировать.

Чувствуя себя отчасти виноватой, она осторожно приблизилась к девушке:

– Эйнджи…

– Нет, – всхлипнула та еще раз, обращаясь скорее к себе самой. – Только не сегодня, прошу вас, ну пожалуйста…

– Тебе нечего стыдиться, Эйнджи, – негромко произнесла Кейт, стоя рядом. Впрочем, от любых физических контактов она воздержалась. – У тебя был тяжелый день. На твоем месте я бы тоже расплакалась. Но я поплачу позже. Не слишком хорошо умею это делать. Из носа начинают литься сопли, смотрится отвратительно.

– А почему я не могу поехать с вами?

Вопрос, словно крученая подача, прилетел откуда-то с левого поля и больно огрел Кейт по виску. От неожиданности она на миг остолбенела. Можно подумать, эта красотка всю жизнь прожила дома! Как будто никогда не ночевала у чужих людей. Да она уже черт знает сколько времени болтается на улице. Одному богу известно, почему до сих пор жива. И вдруг нате вам! Возьмите меня к себе… Нет, это полная бессмыслица!

Прежде чем Кейт успела ответить, Эйнджи тряхнула головой, вытерла рукавом куртки слезы и громко втянула воздух. Первое окошечко, через которое можно было наладить контакт, захлопнулось, и на лицо вернулась каменная маска.

– Ладно, проехали. Можно подумать, вас колышет, что будет со мной.

– Эйнджи, если бы мне было все равно, я бы не тратила время на эту работу.

– Ну да, конечно, как я забыла! Это ваша работа!

– Послушай, – устало обратилась Кейт. Сил, чтобы спорить, уже почти не осталось. – Это лучше, чем спать где-нибудь в картонной коробке. Потерпи пару дней. И если станет совсем невмоготу, я постараюсь что-нибудь придумать. У тебя есть номер моего телефона. Звони, если вдруг понадоблюсь. Честное слово, в любое время, я всегда на твоей стороне. Утром заеду.

Эйнджи ничего не ответила, лишь продолжала стоять с насупленным видом – вся какая-то крошечная в джинсовой куртке с чужого плеча.

– Постарайся поспать, слышишь? – негромко сказала Кейт и вышла, оставив девушку стоять все там же, посреди комнаты. Эйнджи тупо смотрела в окно, на огни соседнего дома. От этого зрелища почему-то защемило сердце. Как, однако, символично: бездомный ребенок, который никому не нужен, заглядывает в окна чужих домов..

– Вот почему я не работаю с детьми, – сказала она, вернувшись домой, коту. – Они, того гляди, испортят мою репутацию железной леди.

Тор замурлыкал и перекатился на спину, подставляя живот, чтобы хозяйка его почесала. Кейт послушно выполнила просьбу. Было приятно погладить живое существо, которое на свой кошачий лад любило ее и ценило. Почему-то она тотчас подумала об Эйнджи Ди Марко, как она лежит в постели, не смыкая глаз, окруженная чужими людьми, и единственная связь с другим человеком, которая хотя бы что-то значила, была ее, пусть косвенная, связь с убийцей.

Не успел Куинн переступить порог своего номера в отеле «Рэдиссон-Плаза», как автоответчик поприветствовал его мигающим зеленым огоньком – кто-то оставил сообщение. Бросив пакет с остатками мексиканской снеди в корзину для бумаг под письменным столом, он позвонил в гостиничный сервис и заказал в номер рисовый суп и сэндвич с индейкой, к которому, возможно, даже не притронется. Желудок до сих пор пытался переварить мексиканскую стряпню.

Он разделся, запихал все, кроме ботинок, в пакет для прачечной, завязал его и оставил у двери. Да, кого-то в прачечной ждет малоприятный сюрприз.

Вода лилась из душа, словно свинцовый град, такая горячая, что градусом больше, и это уже был бы кипяток. Джон намылил волосы и тело, дал воде как следует помассировать плечи, затем подставил под тугие струи лицо и грудь. В голове беспрестанно крутились события дня, причем в произвольном порядке. Совещание, адвокат Бондюрана, гонка в аэропорт, лента, которой огорожено место убийства, – привязанная к стволам кленов в парке, она трепещет на ветру… Кейт…

Кейт. Пять лет – долгий срок. За пять лет она сделала новую карьеру, начала другую жизнь – что, в принципе, заслужила, если учесть, через что ей пришлось пройти в Виргинии.

А чего он достиг за эти пять лет, кроме репутации? На что потратил массу свободного времени?

Ни на что. У него был дом и «Порше», и шкаф, набитый дорогими костюмами. Все, что он не успевал потратить, шло в пенсионный фонд, хотя вряд ли он проживет на пенсии долго. В конце концов, месяца через два как уйдет с работы, дело кончится обширным инфарктом. Потому что, кроме Бюро, у него ничего нет. Если, конечно, дела не доконают его еще раньше.

Он выключил воду, вышел из душа и насухо вытерся полотенцем. У него до сих пор было тело атлета – крепкое, мускулистое, правда, чуть более сухопарое, чем когда-то. Странно, ведь у большинства мужчин после сорока все обстоит с точностью до наоборот. Он уже не помнил, когда еда перестала доставлять удовольствие, а ведь раньше он считал себя поваром-гурманом. Теперь же ел лишь потому, что надо. Упражнения, которые он регулярно делал, чтобы снять напряжение, заодно сжигали и калории.

И вот сейчас его номер наполнял жирный, пряный запах мексиканской еды. С другой стороны, лучше такой, чем запах обугленного трупа, хотя он по опыту знал, что через пару часов этот мексиканский дух станет настолько невыносим, что его будет мутить и он проснется часа в три часа ночи.

Эта мысль вытащила на поверхность и другие, столь же неприятные воспоминания о других городах, гостиничных номерах и ужинах, когда кусок не лез в горло, потому что вкус пищи перебивал неистребимый запашок смерти. Вспомнилось, как ворочался всю ночь напролет на очередной гостиничной кровати, не в силах уснуть, как сердце паровым молотом билось в груди, когда он, весь в поту, словно рысак на скачках, просыпался от очередного кошмара.

Паника железным кулаком ударила под дых, и он сел на кровати – в спортивных трусах и серой футболке с логотипом академии ФБР. Пару мгновений сидел, сжав голову руками, опасаясь, что сейчас последует приступ – ощущение пустоты, головокружение, тремор, который начинался где-то в глубинах тела и постепенно передавался к конечностям. Ощущение того, что это не он, что от него самого ничего не осталось, страх, что никогда не узнает правды.

Он выругался и, собрав волю в кулак, постарался превозмочь минутную слабость, как делал уже не раз весь последний год. Или уже два? Время он измерял расследованиями, а расследования – жертвами. Его постоянно преследовал один и тот же сон – будто он заперт в белой комнате и волосок за волоском вырывает растительность с головы, называя каждый волос именем жертвы, после чего слюной приклеивает их к стене.

Чтобы побороть панику, он включил телевизор – пусть в номере бормочет еще чей-то голос, лишь бы не страх в его голове, – после чего включил автоответчик. Семь звонков были связаны с другими случаями, которые он притащил сюда вслед за собой: череда ограблений и тяжких убийств гомосексуалистов в Майами, отравление пяти пожилых женщин в Шарлотте, Северная Каролина, похищение ребенка в Виргинии, которое к половине девятого по восточному времени превратилось в убийство, потому что труп девочки был обнаружен в поросшем лесом овраге.

Черт, ну почему он здесь, а не там? Почему не в глубинке, не в Джорджии, где мать четверых детей была до смерти забита молотком – кстати, случай этот точь-в-точь повторял три других убийства за последние пять лет. Или же ему следовало находиться в Англии, консультируя Скотланд-Ярд по делу о девяти изуродованных трупах во дворе заброшенной бойни: у каждого были выдавлены глаза, а рот прошит вощеной ниткой.

– Специальный агент Куинн, с вами говорит Эдвин Нобл.

– И как же ты, поганец, раздобыл этот номер? – спросил Куинн, слушая оставленное на автоответчике сообщение.

Он был отнюдь не в восторге от того, что Нобл задействован в расследовании. Как супруг мэра, он вхож в такие двери, в которые рядовому адвокату путь заказан. А поскольку он был адвокатом Питера Бондюрана, то двери частенько распахивались перед ним сами.

– Я звоню по поручению мистера Бондюрана. Если это возможно, Питер хотел бы встретиться с вами завтра утром. Был бы признателен, если бы вы сегодня вечером мне перезвонили.

После этих слов Нобл оставил номер, а затем вкрадчивый женский голос сообщил, что других сообщений нет. Куинн положил на место трубку, не имея ни малейшего желания перезванивать. Пусть потерпит. Если у него есть что-то по делу, то с таким же успехом он может позвонить Ковачу или Фаулеру из отдела по расследованию тяжких преступлений.

Джон решил никому не звонить – по крайней мере, до того, как съест ужин.

Выпуск десятичасовых последних известий открывался сообщением об убийстве. На экране промелькнули кадры с места преступления – огороженный лентой участок парка, где было найдено обгорелое тело. После чего кадры пресс-конференции. Кроме фотографии самой Джиллиан Бондюран, зрителям также показали фото ее красного «Сааба». Всего же убийство удостоилось трех с половиной минут телеэфира.

Куинн достал из «дипломата» папки с копиями следственных дел двух предыдущих убийств и положил их на письменный стол. Отчеты следователей, фотографии места преступления. Результаты вскрытия. Результаты лабораторных анализов, первичные и заключительные выводы следствия. Вырезки из ведущих газет Миннеаполиса и Сент-Пола. Описания и фото места преступления.

Куинн четко дал понять, что ему не нужна информация о возможных подозреваемых, даже если такие и были, и его просьбу выполнили. Не хотелось, чтобы чьи-то выводы мешали собственным суждениям либо подталкивали ход мыслей в том или ином направлении. Именно по этой причине он предпочел бы составлять психологический профиль убийцы у себя в рабочем кабинете. Здесь он вынужден работать по горячим следам, а значит, с головой окунувшись в расследование. Он же по опыту знал, что такие случаи, как этот, нередко вызывают у следователей чересчур сильную эмоциональную реакцию, тем более что информации, за которую можно было зацепиться, практически нет. Зато отвлекающих факторов – уйма. Например, Кейт. Которая, кстати, даже не позвонила. С другой стороны – а были ли у нее причины звонить? Не считая того, что когда-то между ними что-то было, но они разошлись каждый в свою сторону, и это «что-то» перестало существовать.

И, пожалуй, самый сильный отвлекающий фактор – это прошлое, которое, увы, не изменить и не вернуть. Единственный способ держать его в узде, не позволяя брать над собой верх, – крепко держать под контролем настоящее. Что означало с головой уйти в изучение следственного дела. Постоянно иметь трезвую, холодную голову. Когда же ночи затягивались надолго – а так было всегда – и в голове начинали вертеться подробности как минимум сотни убийств, Джон понимал, что постепенно утрачивает контроль и над собой, и над настоящим.

Эйнджи забилась в самый угол небольшой, жесткой двойной кровати, прижавшись спиной к стене, чувствуя сквозь мешковатую фланелевую рубашку зябкий холодок штукатурки. Она поджала колени и, обхватив руками, положила на них подбородок. Дверь была закрыта. Она осталась одна. Единственный свет проникал в комнату через окно от уличного фонаря.

«Феникс» был большим и старым, со скрипучими полами и без каких-либо излишеств. Кейт привезла ее сюда и бросила одну среди бывших проституток, наркоманок и женщин, которых избивали их сожители.

Эйнджи успела посмотреть на них, когда заглянула в просторную гостиную, уставленную старой мебелью: несколько обитательниц сидели, уставившись в экран телевизора, и девушка подумала, что они, наверное, круглые дуры. Если и был урок, который она вынесла для себя, то он заключался в следующем: от обстоятельств можно убежать, от себя же – никогда. Твое «я» будет следовать за тобой, как тень. От него не скроешься, не пошлешь подальше, не избавишься.

И вот теперь она ощущала, как эта тень обволакивала ее – холодная и черная. Тело била дрожь, к глазам подступили слезы. Она весь день пыталась сдерживаться, а также весь вечер, опасаясь, что эта чернота возьмет над ней верх в присутствии Кейт, что, в свою очередь, лишь подстегивало панику. Нет, она должна держать себя в руках всегда, кто бы ни был рядом. Потому что иначе все поймут, что она сумасшедшая, ненормальная. И тогда упекут в психушку. Где она будет совсем одна.

Она и сейчас одна.

Дрожь с каждой минутой била все сильнее, постепенно перерастая в ощущение пустоты. Одновременно сознание как будто начало сжиматься, и от нее самой осталась лишь пустая оболочка; вернее, она превратилась в крошечное существо, обитающее в этом теле, словно в тюрьме. И в любое мгновение могла сорваться с уступа в черную бездну и никогда больше оттуда не выбраться.

Это чувство Эйнджи называла Зоной, которая была ее заклятым врагом. И хотя хорошо изучила ее, все равно Зона приводила в ужас. Она знала, что, если не будет сопротивляться, Зона непременно возьмет верх. Так что самое главное – не поддаваться. Ведь стоит дать слабину, уступить, как потеряешь громадные куски времени. Потеряешь себя, и что тогда будет?

Стало так страшно, что она расплакалась. Тихо, молча. Она всегда плакала молча… Чтобы никто не слышал и не узнал, как ей страшно. Рот раскрылся, но она подавила рыдания, превозмогая себя, загнала их назад в горло. Эйнджи прижалась лицом к коленям и зажмурилась. Слезы жгли глаза, стекали даже из-под закрытых век, скатывались по голым ногам.

Перед мысленным взором возник объятый пламенем труп. Она бежала, бежала долго, но так и не смогла убежать, потому что этим трупом была она сама, хотя и не чувствовала ни пламени, ни боли. Боль. Лучше бы ей было больно, но, увы, одной только силой воображения этого не сделаешь. Ей по-прежнему казалось, что она продолжает сжиматься внутри собственного тела.

«Прекрати! Немедленно прекрати!» – приказала Эйнджи и даже ущипнула себя за бедро, если не сказать, впилась ногтями в кожу. Увы, не помогло. Она все глубже и глубже погружалась в Зону.

«Ты ведь знаешь, что нужно делать», – прозвучал в ее голове голос. Он шевельнулся в сознании, словно скользкая черная лента. Ее передернуло. Голос обвил, проник в важные части тела, – странная смесь страха и потребности.

Ты ведь знаешь, что нужно делать!

Она тотчас потянулась за рюкзаком, расстегнула молнию и порылась во внутреннем кармане в поисках того, что нужно. Наконец пальцы нащупали канцелярский нож в форме небольшого пластикового ключа.

Трясясь и давясь рыданиями, она заползла под узкую полоску света и подтянула вверх левый рукав, обнажая бледную, худую руку, всю в тонких шрамах – один рядом с другим, как прутья железного забора. На кончике ножа, подобно языку змеи, выросло лезвие, и она прочертила им тонкую полоску рядом с локтевой впадиной.

Боль была острой и приятной, и, похоже, отключила панику, которая, словно электротоком, пронзала мозг. Из надреза показалась кровь – в темной комнате она казалась блестящей черной бусинкой. Эйнджи уставилась на нее как завороженная, чувствуя, как по телу начинает разливаться блаженное умиротворение.

Контроль. К нему сводится вся жизнь. Боль и контроль. Этот урок она выучила давно.

– Я вот подумываю, а не сменить ли мне имя, – говорит он. – Как тебе Элвис? Элвис Нейджел.

Молчаливая собеседница никак не отреагировала. Из коробки он достает пару трусов и прижимает их к лицу, зарывается носом и глубоко вдыхает запах женской промежности. О, какое блаженство! И хотя запах заводит не так сильно, как звуки, но все же…

– Что, не поняла? Это ведь анаграмма. Элвис Нейджел – ангел зла[6].

Где-то рядом три телевизора показывают шестичасовые новости. Голоса трех дикторов сливаются в одну неразличимую какофонию, которая действует как допинг. Потому что во всех звучат нотки безнадежности. А безнадежность порождает страх. Который, в свою очередь, возбуждает его. И больше всего ему нравятся звуки. Дрожащее напряжение даже в хорошо поставленном голосе диктора. Перепады тембра и громкости в голосах тех, кому страшно.

На двух экранах появляется мэр. Страхолюдина и дура. Он слушает, как она говорит. Эх, с каким удовольствием он отрезал бы ей губы, пока она еще жива. А потом заставил бы ее их съесть… Фантазии возбуждают. Впрочем, так было всегда.

Он увеличивает звук, затем подходит к встроенной в книжный шкаф стереосистеме, выбирает с полки кассету и вставляет ее. Он стоит посередине подвальной комнаты, глядя на телеэкраны, на хмурые лица дикторов, на лица присутствующих на пресс-конференции, снятые под разными углами, и окунается в океан звуков – в голоса репортеров, фоновое эхо огромного зала, в напряжение и безысходность. Одновременно из колонок стереосистемы доносится голос, полный ужаса. Голос, который умоляет, плачет, просит приблизить смерть. Его триумф.

И он стоит в самом центре – дирижер этой жуткой оперы. Чувствует, как в нем нарастает возбуждение – огромное, горячее сексуальное возбуждение. Оно подобно всепоглощающему крещендо и требует выхода. Он смотрит на свою партнершу, прикидывает, что с ней можно было бы сделать, однако сдерживается.

Главное – контроль. Потому что контроль – это все. Это власть. Действует он. Другие лишь реагируют. Он хочет, чтобы на лицах всех до единого читался страх, хочет слышать их голоса – полицейских, участников следственной группы, Джона Куинна… В особенности Джона. Подумать только, этот наглец даже не снизошел до того, чтобы взять слово во время пресс-конференции. Причем явно нарочно: чтобы Крематор подумал, будто его личность не представляет для него интереса.

Нет, он заставит обратить на себя внимание! Заставит уважать! Добьется, потому что это он, Крематор, контролирует ситуацию, а не этот вашингтонский гость.

Затем он приглушает звук до невнятного бормотания, но не выключает полностью, тишина ему не нужна. Потом выключает стереосистему, но кладет в карман крошечный диктофон со вставленной заранее кассетой.

– Пойду прогуляюсь, – говорит он. – Ты мне надоела. С тобой скучно.

Подходит к манекену, с которым до сих пор забавлялся, пробуя разные комбинации одежды жертв.

– Нет, конечно, я тебя по-своему ценю, – добавляет он негромко.

После чего подается вперед и целует манекен. Даже засовывает язык в приоткрытый рот. После чего снимает с плеч манекена голову своей последней жертвы и кладет ее в пластиковый пакет, который затем относит в холодильник в прачечной и осторожно ставит на полку.

Вечер выдался туманным, улицы темны и в свете фонарей поблескивают влагой. Наверное, в такую погоду Джек Потрошитель бродил по Лондону. Идеальный вечер для охоты.

Он улыбается и ведет машину к озеру. Улыбка делается еще шире, когда он нажимает кнопку диктофона и подносит его к уху. Крики ужаса, они как шепот влюбленного, только с другим знаком. Любовь и нежность, превратившиеся в ненависть и страх. Две стороны одной медали. Разница лишь в том, в чьих руках контроль.

Глава 9

– Если репортеры нас здесь застукают, то я готов съесть собственные трусы, – заявил Ковач, обводя глазами помещение.

Одна стена была обклеена фотографиями голых женщин, вовлеченных в разного рода эротические утехи. Остальные три – дешевыми красными, слегка ворсистыми обоями, которые в лучшем случае производили впечатление изъеденного молью бархата.

– Что-то подсказывает мне, что все это специально по вашему заказу, – сухо ответил Куинн, втягивая носом воздух. Пахло мышами, дешевыми духами и грязным бельем. – За небольшую цену.

– Да, если журналюги нас здесь обнаружат, то на карьере можно будет ставить крест, – поддакнул Элвуд Кнутсон, вытаскивая из выдвижного ящика огромный керамический пенис и демонстрируя его присутствующим.

Лиска поморщилась.

– У тебя на них нюх, честное слово.

– Эй, только не надо на меня так смотреть. Или ты думаешь, что я постоянно пасусь в массажных салонах?

– Думаю.

– Очень смешно. Эту прекрасную квартирку нам предоставил детектив Адлер, помощник шерифа округа Хеннепин. Чанк, живо поклонись.

Чанк – гора мускулов под эбеновой кожей и шевелюрой кудряшек стального оттенка – изобразил глуповатую улыбку и махнул рукой.

– Моя сестра работает в банке. Они расторгли договор об ипотеке после того, как прошлым летом в доме имели место преступления на сексуальной почве. Хаза – лучше не придумать, цена – идеальная, то есть никакая. После того как проститутки отсюда съехали, пресса утратила всякий интерес к этому месту. Так что никому и в голову не взбредет искать нас здесь.

«А это самое главное», – подумал Куинн, шагая вслед за Ковачем по длинному узкому коридору. Сэм на ходу щелкал выключателями, показывая меньшие по размеру комнаты – их было по две с каждой стороны коридора. Цель – создать для следственной группы такие условия работы, чтобы им никто не мешал, никто не совал нос и не донимал вопросами, а такое было возможно лишь при одном условии: репортеры не должны знать, где находится штаб. Именно по этой причине и была выбрана данная квартира – обеспечить условия работы и свести к минимуму утечку информации.

Если же она станет утекать и дальше, то Элвуд прав: гореть карьере каждого ярким пламенем. И журналисты не отстанут, пока не добьются своего.

– Мне здесь нравится! – заявил Ковач, бросив взгляд от входной двери вдоль всего коридора. – Давайте устраиваться.

Лиска поморщила нос.

– А нельзя сначала из шланга обработать квартиру лизолом?

– Почему же нельзя? Можно. Более того, как только мы вычислим убийцу, ты можешь все сделать в этой квартирке по своему вкусу.

– Пошел ты в задницу со своими шутками. Думаю, ты будешь первым, кто поймает из унитаза лобковых вшей!

– Не, не я, а медвежья задница с номером «Ридерз дайджест». Как только вши увидят его мохнатый зад, как сразу набегут. В его шкуре места хватит для целой блошиной цивилизации.

Элвуд, который ростом и сложением напоминал медведя гризли, гордо вскинул подбородок.

– От имени волосатых людей всего мира, так и быть, возьму огонь на себя.

– Неужели? – удивился Ковач. – Тогда иди на улицу и притащи хотя бы чего-нибудь. Нечего понапрасну тратить драгоценное время.

В переулке были припаркованы две машины, нагруженные офисной мебелью и оборудованием. И все это было доставлено в бывший массажный салон вместе с ящиками офисной техники и расходных материалов, кофемашиной и, что самое главное, с ящиками, в которых хранились дела по всем трем убийствам, совершенным неизвестным преступником, которого детективы в своих разговорах называли не иначе как Коптильщиком.

Вместе со всеми сюда приехал и Куинн, причем как рядовой член команды. Вернее, пытаясь им быть, что, согласитесь, не так-то просто, когда вы привыкли работать как независимый агент. Это примерно то же самое, как если бы некая звезда бейсбола всякий раз пытался вписаться в новую команду. В некотором смысле его купили для того, чтобы он вышел на след убийцы, после чего ему сделают ручкой, и он отправится расследовать новое дело. Шутки казались слегка натужными, попытки панибратства отдавали лицемерием. Когда все закончится, многим будет казаться, что они его хорошо знают. Хотя на самом деле он останется для них все той же ходячей загадкой, как и был.

И все-таки Джон делал вид, что он один из них, прекрасно зная, что никто все равно не поймет, что это спектакль. Точно так же, как люди, работающие бок о бок с серийным убийцей, никогда не заподозрят, кто он такой. Люди вообще страдают удивительной близорукостью в том, что касается их личного мирка. Все внимание сосредоточено лишь на том, что важно для них самих. Им нет никакого дела, что творится в гнилой душонке соседа за офисной перегородкой – до тех пор, пока болезнь не коснется их собственной задницы.

В общем, в считаные минуты бывший массажный салон «Райское блаженство» преобразился: из бывшего низкопробного борделя превратился в оперативный штаб. К девяти часам собралась вся следственная группа: шесть детективов из полицейского управления Миннеаполиса, три – из офиса шерифа, двое из бюро по борьбе с тяжкими преступлениями плюс Куинн и Уолш.

Глядя на Уолша, можно было подумать, что его мучила малярия.

Ковач еще раз напомнил присутствующим подробности двух предыдущих убийств и закончил результатами вскрытия изуродованного трупа неизвестной молодой женщины. Рассказ сопровождался показом фотографий, которые в срочном порядке напечатали и доставили в штаб.

– Чуть позже мы получим предварительные результаты лабораторных анализов, – произнес Сэм, передавая присутствующим для ознакомления жуткие фото жертвы Крематора. – На сегодняшний день нам известна лишь группа крови – нулевая, резус положительный. Кстати, как и у Джиллиан Бондюран. Но и у миллионов других людей такая же.

Я хочу, – продолжал он, – чтобы вы обратили внимание на фотографии ран – в тех местах, где с тела были срезаны куски мягких тканей. Точно такие же имелись и у двух предыдущих жертв. Наше предположение – тем самым убийца уничтожал следы зубов. С другой стороны, с тем же успехом он мог вырезать те участки тела, которые несли на себе особые приметы и могли способствовать опознанию жертвы – шрамы, родимые пятна и так далее.

– Татуировки, – подсказал кто-то.

– Бондюран не в курсе, имелись ли у дочери татуировки. По словам его адвоката, он вообще не смог припомнить никаких особых примет. Джиллиан большую часть жизни прожила с матерью, так что, по-моему, в этом нет ничего удивительного. Мы сейчас пытаемся разжиться ее фотографией в купальном костюме, но пока не удалось.

В целом мы исходим из предположения, что жертва – это Джиллиан Бондюран, – добавил Ковач, – хотя не исключаем и другие возможности. Нам уже позвонили несколько человек по горячей линии. Все они как один утверждают, что якобы видели Джиллиан и после пятницы, но ни один из них не явился в полицию для дачи показаний.

– То есть ее, возможно, похитили? – спросила Мэри Мосс из отдела по борьбе с тяжкими преступлениями. Внешне это была типичная мамаша из благополучного пригорода – в водолазке и твидовом жакете. Большая часть лица скрыта за огромными очками. Короткие светлые, с легкой проседью волосы не помешало бы слегка проредить и уложить.

– Насколько мне известно, требований о выкупе пока не поступало, – ответил Ковач. – Хотя и такую вероятность я бы тоже не исключил.

– Папаше Бондюрану почему-то и в голову не пришло, что его дочь могли похитить, – заметил Адлер. – Это только мне кажется странным или кому-то еще?

– Он слышал, что рядом с трупом в парке были найдены водительские права его дочери, и потому решил, что тело принадлежит именно ей, – сделал вывод Хэмилл.

Адлер развел руки – ладони у него были размером с перчатку для игры в бейсбол.

– Я повторю свои слова. Это только мне кажется странным? Скажите, кто согласился бы поверить в то, что их ребенок превратился под руками маньяка в обезглавленный труп? Такой толстосум, как Бондюран, скорее предположил бы, что его дочь похитили. Ему бы и в голову не пришло сразу думать про убийство.

– Он уже дал показания? – спросил Элвуд, налегая на горячую булочку, пока просматривал фотографии вскрытия.

– Только не мне, – ответил Ковач.

– Что-то мне все это не нравится.

– Прошлой ночью мне позвонил его адвокат и оставил сообщение на автоответчике, – произнес Куинн. – Бондюран хочет встретиться со мной сегодня утром.

Ковач растерянно сделал шаг от стола.

– Серьезно? И что ты ответил?

– Ничего. Я дал ему подождать до утра. Скажу честно, я не горю желанием встречаться с ним на этой стадии расследования. Но если это поможет вам найти лазейку к нему…

Ковач улыбнулся улыбкой акулы.

– Джон, тебя случаем не нужно подвезти до дома Бондюрана?

Куинн наклонил голову и поморщился.

– У меня есть время позвонить в страховую компанию, чтобы пересмотреть условия моей страховки по поводу несчастного случая?

– Эй, послушай! – рявкнул Ковач. – Можешь не волноваться. Доставлю тебя к нему в целости и сохранности.

– Ну, селезенку я уже, похоже, потерял по пути в отель. Так что, если ты не против, мы могли бы ее подобрать, когда будем ехать к Бондюрану.

– Джон здесь всего один день, а уже в курсе твоих слабостей, Сэм, – пошутила Лиска.

– Кто бы говорил, – буркнул кто-то из присутствующих.

– Я вожу машину, как Ковач, только накануне критических дней.

Куинн поднял руку;

– Прекратите, давайте ближе к делу. Итак, об отметинах зубов. Мы пропустили их через базу данных, когда изучали первое убийство, в надежде, что это позволит нам вычислить убийцу или насильника-садиста, который бы оставлял на теле жертв следы зубов, либо потом поедал части их тел, – и в результате получили целый список. Затем пропустили его через наши компьютеры и получили еще один, – с этими словами он помахал листами с компьютерными распечатками.

– Сколько времени нам понадобится, чтобы подтвердить или опровергнуть то, что убитая – Джиллиан Бондюран?

Гэри «Очаровашка» Юрек из полицейского управления выполнял в следственной группе роль представителя по связям с общественностью и каждый день выдавал журналистам очередную порцию дежурных банальностей. Гэри имел внешность героя мыльной оперы, и даже такой ушлый народец, как репортеры, словно рыба на крючок, попадались на его голливудскую улыбку и почти не слушали, что он им говорил.

Ковач посмотрел на Уолша.

– Винс, скажи, нашли что-то стоящее в медицинской карточке Джиллиан Бондюран?

Уолш откашлялся и покачал головой.

– Парижский офис сейчас занят поисками медкарты. Они пытались связаться с отчимом, но тот мечется между двумя строительными заказами: один – в Венгрии, другой – в Словакии.

– Насколько я могу судить, по возвращении в Штаты она была олицетворением здоровья, – заявила Лиска. – Никаких серьезных травм или заболеваний, ничего, что требовало бы рентгеновского исследования, за исключением разве что зубов.

– И вот теперь этот мерзавец нам все испортил, потому что отрезал жертве голову, – недовольно буркнул Элвуд.

– Джон, а у тебя случаем не завалялись какие-нибудь идеи по этому поводу? – спросил Ковач.

– Возможно, он рассчитывал завести следствие в тупик. С другой стороны, нельзя исключать, что тело принадлежит не Джиллиан Бондюран, а кому-то еще, и он тем самым просто на что-то намекает либо ведет какую-то только ему известную игру, – предположил Куинн. – Возможно, он был знаком с жертвой – кто бы она ни была – и отрезал голову, чтобы обезличить ее. Либо это новый шаг в эскалации садистских фантазий, и он решил воплотить их в жизнь. Возможно, для удовлетворения фантазий сексуальных.

– О боже, – прошептал Чанк.

Типпен, второй следователь из офиса шерифа, нахмурил брови.

– Я бы не сказал, что это существенно сужает наши поиски.

– Мне пока о нем мало что известно, – спокойно ответил Куинн.

– А что вам известно?

– Только основные факты.

– Например?

Куинн вопросительно посмотрел на Ковача, и тот подозвал его к своему концу стола.

– Ни в коем случае не стал бы называть это исчерпывающим анализом. Я говорю это для того, чтобы на сей счет не возникало вопросов. Прошлой ночью я ознакомился с делами, но, чтобы составить надежный, аккуратный портрет, требуется отнюдь не пара часов.

– Хорошо, вы нашли себе оправдание, – нетерпеливо бросил Типпен. – И все-таки кого, по-вашему, мы должны искать?

«Спокойно, – мысленно приказал себе Джон, – не заводись, не вздумай сорваться». В любой команде всегда найдется скептик, к этому надо быть готовым. Он давно уже научился правильно вести себя с ними, воздействовать силой логики и практических соображений.

Куинн в упор посмотрел на Типпена – поджарый, внешне малосимпатичный тип с лицом как у ирландской гончей: огромный нос, усы, кустистые брови, пронзительные темные глаза.

– Ваш преступник – белый мужчина, возраст – от тридцати до тридцати пяти лет. Садисты-маньяки, как правило, выискивают себе жертву среди своей же этнической группы. – Куинн остановился и, указав на сделанные крупным планом фотографии ран на теле убитой, продолжил: – Расположение ран весьма специфическое и повторяется на каждой жертве. Он явно провел немало времени, доводя свои фантазии до совершенства. Когда мы его поймаем, у него наверняка найдутся горы садомазопорнографии. Этими вещами он явно интересуется давно. Изощренный характер убийства и то, что преступник практически не оставил улик, предполагают зрелость и опыт. Не исключено, что за ним тянется длинный шлейф преступлений на сексуальной почве. Независимо от того, все ли они зафиксированы, он занимается этим с юности, лет с двадцати.

Скорее всего, он начинал с подглядывания в окна или с фетишистских краж – например, воровал женское нижнее белье, потому что оно является частью его сексуальных фантазий. Нам не известно, что он делает с одеждой своих жертв. Потому что одежда на мертвых телах та, в которую он нарядил их по своему вкусу и которую где-то приобрел сам.

– Он что, в детстве играл с куклой Барби? – спросил Типпен.

– Если и играл, то потом у куклы не хватало рук или ног, – прокомментировал Куинн.

– Господи, уже и пошутить нельзя!

– Сейчас не до шуток, детектив. Потому что у некоторых извращенные фантазии появляются в пяти-шестилетнем возрасте. Особенно в семьях, где имеет место насилие на сексуальной почве или царит полная сексуальная распущенность, причем на виду у ребенка. Я уверен, что в нашем случае так оно и было. Более того, первое убийство осталось нераскрытым, что придало ему уверенности. Он осмелел, если так можно выразиться, расправил крылья. Согласитесь, довольно рискованно оставлять тела жертв в городских парках, где вас могут заметить. Он же, судя по всему, хочет показать, что ничего не боится. Такой тип, на мой взгляд, может быть увлечен ходом расследования. Ему хочется внимания, он смотрит выпуски новостей, читает, что пишут в газетах.

– Значит, шеф Грир был прав вчера на совещании, когда сказал, что мы должны сделать сильное заявление? – уточнил Ковач.

– Он будет прав сегодня или завтра, когда мы будем готовы сделать следующий шаг.

– Это вы так считаете, – буркнул под нос Типпен.

– Я не буду против, если эту идею начальству подадите вы, детектив, – парировал Куинн. – Мне сугубо безразлично, кто будет считаться автором. Я бы не хотел видеть свое имя в газетах. Не хочу засвечиваться на ТВ. Сказать по правде, вообще предпочел бы вести расследование из своего кабинета в Куонтико. Здесь передо мной стоит одна-единственная задача: помочь вам вычислить этого мерзавца и удалить его из человеческого общества раз и навсегда. Аминь. Вот и все, зачем я здесь.

Типпен сделал вид, будто что-то изучает в блокноте. Было видно, что Куинн его не убедил.

Ковач негромко вздохнул.

– У нас нет времени метить территорию. Я уверен, людям безразлично, у кого из присутствующих самый большой член.

– Разумеется, у меня, – игриво отозвалась Лиска, подхватывая гигантский керамический фаллос. Элвуд поставил его вместо вазы на середину стола. Лиска с гордостью продемонстрировала присутствующим трофей.

Послышался смех, и это помогло разрядить обстановку.

– Как бы там ни было, – продолжил Куинн, – мы должны проявить максимальную осторожность и не слишком провоцировать его. Начать можно со встречи с общественностью, причем провести ее в таком месте, которое находилось бы примерно посередине, на равном расстоянии от тех точек, где он оставлял обгорелые трупы. Официальная версия – вы просите помощи, просите содействия рядовых граждан. Это довольно мягкий подход, ему он ничем не угрожает. Но я полагаю, что он клюнет на такой сценарий, поскольку будет чувствовать себя в безопасности.

Обмануть преступника довольно сложно, если только его не подведет собственное самомнение. Он хорошо организован. Уровень интеллекта – выше среднего. Наверняка имеет работу, хотя, возможно, не ту, какую предполагают его способности. Хорошо знаком с зелеными зонами города, и если вы сами этого еще не сделали, то я посоветовал бы просмотреть списки работников парков, проверить, нет ли у кого криминального прошлого.

– Как раз этим и занимаемся, – сказал Ковач.

– А откуда вам известно, что у него есть работа? – не унимался Типпен. – Вдруг он бездомный, бродяга. Может, он потому так хорошо и знает парки, что проводит там бульшую часть своего времени?

– Нет, это не бездомный, – возразил Куинн без тени сомнения в голосе. – Дом у него есть. Потому что место, где он оставляет трупы жертв, – это совсем не то место, где он их убивает. Все женщины были похищены. Он их куда-то отвез и держал там какое-то время. Ему требуется неприметное, укромное место, где он мог бы издеваться над ними, не заботясь о том, что их крики кто-то услышит.

Кроме того, не исключено, что машина у него не одна. Возможно, есть небольшой грузовичок. В стандартном исполнении, далеко не новый, неприметного цвета, но в хорошем состоянии. В таком удобно перевозить мертвое тело, такой не привлечет к себе внимания, если его поставить на стоянке в парке. Но знакомится он с ними в другой машине. Грузовик – вещь приметная, его легко могут запомнить свидетели.

– А откуда вы взяли, что работа ниже его способностей? – поинтересовался Фрэнк Хэмилл.

– Потому что это норма для такого рода преступников. Он работает лишь потому, что без работы не проживешь. Однако его энергия, его таланты находят себе применение на стороне. Он также проводит много времени, предаваясь фантазиям. Живет от убийства до убийства. Будь он главой крупной компании, у него вряд ли было бы столько свободного времени.

– Эта братия – тоже сплошные психопаты, – пошутил кто-то.

Куинн ощерился в наигранно злобной улыбке.

– Буду рад, если большинство их все-таки любят свою дневную работу.

– А что еще? Есть какие-нибудь предположения относительно его внешности?

– У меня смешанные чувства, потому что напрашиваются два противоположных вывода.

– Проститутки работают не за красоту, а за «зелень», – вставил веское слово Элвуд.

– Если предположить, что все три жертвы были проститутками, то я бы сказал, что наш убийца внешностью не блещет. Возможно, у него есть какие-то проблемы – например, он заика или же, скажем, имеет шрам. Нечто такое, что мешает ему знакомиться с нормальными женщинами. Но что, если третья жертва все-таки дочь миллиардера?

Джон вопросительно выгнул бровь.

– Откуда нам знать, чем она могла увлекаться.

– А что, есть основания предполагать, что она потихоньку подрабатывала проституцией? – спросил Куинн. – Ведь по тому, что нам известно, у нее нет ничего общего с первыми двумя жертвами.

– Просто она нигде не засветилась, – ответила Лиска. – А еще ее папаша – Питер Бондюран.

– Думаю, неплохо бы составить более подробные виктимологические профили на всех трех женщин. Если между ними есть хоть какая-то связь, то это могло бы дать нам отправную точку для поисков преступника.

– Две уличные девки и дочь миллиардера – что они могут иметь общего? – спросил Юрек.

– Наркотики, – сказала Лиска.

– Мужчину, – предположила Мэри Мосс.

Ковач кивнул.

– Вы хотели бы проработать эти версии?

Обе женщины кивнули.

– А что, если преступник напал на них сзади? – предположил Типпен. – Может, если не было необходимости оказывать им знаки внимания, то он просто «снял» их, потому что они находились не в том месте и не в то время.

– Не исключаю, хотя эта версия представляется мне маловероятной, – ответил спецагент. – Уж слишком она гладкая. Были женщины – и нет… Никто не видел никакой борьбы, никакого сопротивления, никаких криков… Логика подсказывает мне, что они пошли с ним по собственной воле.

– Кстати, а где машина Джиллиан Бондюран? – поинтересовался Адлер. – Красный «Сааб» так до сих пор и не был найден.

– Так, может, это она «сняла» его, а не он ее? – предположила Лиска. – Все-таки на дворе девяностые. Может, ее машина по-прежнему у него.

– То есть мы ищем убийцу, у которого в гараже стоят три машины? – спросил Адлер. – Черт побери, я пошел работать явно не туда!

– Ну, если начать выколачивать деньги из бывших жен, то в гараж можно поставить не один «Порше», – пошутил Ковач.

Лиска стукнула его кулаком по руке.

– Эй, я, между прочим, тоже бывшая жена!

– Я не имел в виду тех, с кем работаю.

Все тотчас принялись шутить, и Куинн воспользовался моментом, чтобы выпить кофе. Для полицейских юмор – своего рода предохранительный клапан, помогающий выпустить негативную энергию, которая копится внутри. Участники следственной группы стояли в самом начале долгого и малоприятного пути. Так что вставленная время от времени шутка не помешает. Чем сильнее дух взаимопонимания и товарищества, тем лучше результаты. Обычно Джон тоже отпускал пару-тройку шуток, не в последнюю очередь для того, чтобы создать в глазах окружающих образ своего парня.

– Что касается роста, я бы предположил, что среднего, сложения тоже среднего – то есть достаточно рослый и сильный, чтобы тащить мертвое тело, однако не настолько, чтобы испугать своим видом потенциальную жертву. На сегодня у меня все.

– Все? А не смог бы ты закрыть глаза и представить себе что-то вроде фото? – полушутя спросил Адлер.

– Прошу прощения, детектив, – с улыбкой ответил Джон и пожал плечами. – Будь я ясновидящим, давно бы зарабатывал на бегах, ставя на правильных лошадок. Но, увы…

– Неправда, будь это так, тебя бы не показывали по телевидению.

– Если бы нас всех показывали по ТВ, мы бы раскрывали все эти преступления в течение часа, – парировал Элвуд. – Из-за этого телевидения народ не может набраться терпения и требует от нас результатов – как говорится, вынь да положь, а ведь с момента убийства прошло всего два дня. Нет, ну как будто вся страна живет по расписанию телепрограмм!

– Кстати, раз уж зашла речь о телевидении… – произнес Хэмилл, держа в руках видеокассету. – У меня есть запись пресс-конференции.

Телевизор со встроенным видеомагнитофоном стоял на металлической тележке во главе стола. Хэмилл вставил кассету. Все тотчас уселись поудобнее и приготовились взглянуть, что будет на пленке. По просьбе Куинна среди прочих операторов местных телестудий незаметно поместили видеотехника из отдела по борьбе с тяжкими преступлениями, чтобы он снимал не само событие, а собравшуюся публику.

Камера скользила по лицам присутствующих – репортеров, полицейских, фотографов. Где-то на заднем плане звучали голоса мэра, шефа Грира и окружного прокурора. Куинн смотрел на экран, пытаясь заметить хотя бы малейшие изменения в выражении человеческих лиц – промелькнувший в глазах блеск, играющую в уголках рта улыбку. Его внимание было приковано к людям на периферии толпы, к тем, кто оказался на конференции случайно или по стечению обстоятельств.

Куинн искал глазами некое едва уловимое нечто, которое не могло ускользнуть от его зорких глаз. Он был почти уверен, что убийца вполне мог стоять в толпе ничего не подозревающих горожан, и практически не сомневался, что в какой-то миг глядел в его лицо. Осознание этого наполнило досадой и разочарованием. Этот маньяк вряд ли бросается в глаза. Он не будет суетиться, не станет – в отличие от непрофессионалов – стрелять глазами туда-сюда, не выскажет признаков внутреннего напряжения, беспокойства. Он убил как минимум трех женщин, и это ему сошло с рук. Полиция не имеет никаких зацепок. Ему не о чем беспокоиться. И он это прекрасно знает.

– Итак, – сухо произнес Типпен, – я не вижу никого, кто принес бы с собой запасную голову.

– Вполне может быть, что в этот момент мы смотрим ему в глаза и не узнаем, – ответил Ковач, нажимая кнопку на пульте дистанционного управления. – Но как только у нас появится подозреваемый, мы сможем еще раз просмотреть эту запись.

– Если не ошибаюсь, сегодня мы получим от свидетельницы фоторобот, верно, Сэм? – спросил Адлер.

Уголки рта Ковача слегка поехали вниз.

– Хотелось бы надеяться. Мне уже по этому поводу звонили и шеф, и Сэйбин. И они не отвяжутся, пока не получат портрет.

Ковача можно было понять. Основная ответственность за расследование лежала на нем. И если что, первым будут чихвостить его.

– А пока, – продолжил он, – давайте распределим поручения и возьмемся за дело, прежде чем Коптильщик подбросит нам что-нибудь свеженькое.

Дом Питера Бондюрана, построенный в тюдоровском стиле, с видом на озеро Островов, был огромен и со всех сторон огорожен высоким железным забором. То там, то здесь на просторной лужайке росли деревья, голые в это время года. Одна стена полностью увита плющом, сухим и бурым, как и деревья. Всего лишь несколько миль от центра Миннеаполиса – и уже совершенно другой мир. Впрочем, он тоже нес в себе отпечаток паранойи большого города – и забор, и железные ворота украшали грозные бело-голубые знаки, предупреждавшие, что и дом, и прилегающая территория контролируются профессиональной охранной компанией.

Куинн постарался зафиксировать в памяти эту картину, одновременно отвечая на звонок мобильного телефона. В Блэкбурге, штат Виргиния, задержан подозреваемый в похищении ребенка, и теперь местное отделение просило совета относительно стратегии допроса. Боже, можно подумать, что он настоящий гуру. Впрочем, на вопросы Джон отвечал, словно именно так оно и есть. Нет, конечно, он слушал, соглашался, вносил предложения, однако постарался закруглиться как можно скорее, чтобы сосредоточить внимание на новом расследовании.

– Смотрю, вас рвут на части, – заметил Ковач, сворачивая с шоссе на подъездную дорогу. Еще миг, и скрипнули тормоза, а Ковач нажал кнопку переговорного устройства. Бросив взгляд мимо Куинна, он отметил, что по обе стороны улицы выстроились фургоны телевизионщиков. Сидевшие в них в упор рассматривали их машину.

– Чертовы стервятники.

– Слушаю вас, – донесся голос из переговорного устройства.

– Джон Куинн, агент ФБР, – напыщенно произнес в микрофон Ковач и хитро посмотрел на спутника.

Ворота открылись и, как только они въехали, закрылись снова. Телерепортеры даже не сдвинулись с места, никаких поползновений юркнуть вслед за ними внутрь. Типично для Среднего Запада, подумал Джон. А ведь в стране найдется немало мест, где репортеры взяли бы дом штурмом, потребовали бы ответы на вопросы с таким видом, как будто имеют на это полное право, даже если им понадобилось бы растерзать на мелкие кусочки и растоптать душевные страдания родных и близких несчастной жертвы. Куинн не раз имел несчастье становиться свидетелем таких сцен. Он видел жадных до славы репортеров, готовых ради информации копаться в чужом мусоре, чтобы затем превратить найденные обрывки в броские заголовки. Видел, как они, словно гиены, сбегались на чужие похороны.

Рядом с домом на подъездной дорожке стоял отполированный до мраморного блеска черный «Линкольн Континентал». Ковач припарковал свой неказистый грязно-коричневый «Форд» рядом с роскошным авто и выключил двигатель. Впрочем, мотор жалобно дребезжал еще с полминуты.

– Кусок дешевого дерьма, – пробормотал Ковач. – Двадцать два года в полиции, но мне положена самая старая развалюха. И знаешь почему?

– Потому что не целуешь задницу кого нужно.

Ковач хохотнул.

– Я не целую тех, у кого впереди болтается член, – ответил он и негромко усмехнулся, затем, порывшись в куче мусора на сиденье, извлек небольшой диктофон и протянул Куинну. – На тот случай, если наш миллиардер вновь откажется говорить со мной. По законам Миннесоты, согласие на запись может дать лишь один из участников разговора.

– Да, ничего себе закон… И это в штате, где полным-полно демократов.

– Мы – народ практичный. Нам нужно поймать преступника. Возможно, Бондюран знает что-то такое, чего он сам до конца не понимает. Или скажет то, что ты поймешь не до конца, потому что не здешний.

Куинн засунул магнитофон во внутренний карман пиджака.

– Цель оправдывает средства.

– Кому, как не тебе, это знать.

– Пожалуй.

– Скажи, а тебя это не достает? – неожиданно спросил Ковач, когда они выходили из машины. – Разыскивать каких-то серийных убийц, похитителей детей и прочую гнусь, и так изо дня в день… Лично меня это уже конкретно достало. По крайней мере, некоторые из трупов, что выпали на мою долю, можно сказать, сами напросились, чтобы их пристукнули. Скажи, как ты с этим справляешься?

«Никак». Ответ возник на автомате, но не был озвучен. Потому что Джон никак не справлялся. Не было необходимости. Он просто засовывал все эти убийства и похищения в огромную черную яму внутри себя – и молил всевышнего, чтобы та не переполнилась выше краев.

С озера дул ветер, и поверхность воды казалась похожей на ртуть, а по мертвой лужайке летали сухие листья. Куинн и Ковач зашагали к дому. Ветер трепал полы их плащей. Небо казалось грязной периной, из которой на город сыпался серый пух.

– А я пью, – честно признался Ковач. – Курю и пью.

У Куинна в уголках рта промелькнула усмешка.

– И увиваешься за женщинами?

– Не-е-ет, с этим делом завязал. Дурная привычка, вот что это такое.

Дверь открыл Эдвин Нобл. Слизняк с дипломом юриста. Увидев Ковача, супруг мэра моментально изменился в лице.

– Специальный агент Куинн, – произнес он, когда оба детектива прошли в облицованный красным деревом вестибюль. С потолка второго этажа на цепи свисала массивная кованая люстра. – Что-то я не припомню, чтобы вы упоминали сержанта Ковача, когда звонили мне.

Джон сделал невинное лицо.

– Неужели? Сэм предложил подбросить меня, ведь я практически не знаю вашего города…

– В любом случае я сам хотел поговорить с мистером Бондюраном, – как ни в чем не бывало произнес Ковач, разглядывая выставленные в вестибюле произведения искусства. Руки он засунул в карманы, как будто опасался, что может ненароком что-то задеть и разбить.

Нобл покраснел. Точнее, не весь – только его уши.

– Сержант, поймите, Питер только что потерял единственного ребенка. Ему требуется время, чтобы хоть немного прийти в себя, прежде чем он сможет давать какие-либо показания.

– Давать показания? – изумленно выгнул брови Ковач, отрывая глаза от скульптурного изображения бегущей лошади, чтобы обменяться многозначительным взглядом с Куинном. – Как подозреваемый? Неужели мистер Бондюран думает, будто мы его в чем-то подозреваем? И кто вложил ему в голову эту идею? Уж не вы ли, мистер Нобл?

Адвокат моментально вспыхнул.

– Хорошо. Назовем это интервью, беседой, чем угодно.

– Я бы назвал это просто разговором, если это вас устроит.

– Меня устроит, – раздался голос из коридора, – если вы вернете мне мою дочь.

Человек, который появился из тускло освещенного арочного проема, был выше среднего роста, худощав и даже в домашних брюках и свитере выглядел воплощением точности и аккуратности. Темные волосы острижены так коротко, что казалось, будто череп покрыт мелкой металлической стружкой. Он посмотрел на Куинна серьезным взглядом из-за небольших овальных линз очков в тонкой металлической оправе.

– Это устроило бы всех нас, мистер Бондюран, – произнес Куинн. – И я думаю, нам не следует сбрасывать со счетов такую возможность. Но для этого требуется ваша помощь и готовность к сотрудничеству.

Бондюран нахмурил брови.

– То есть вы считаете, что Джиллиан может быть жива?

– На сегодняшний день у нас нет однозначных свидетельств того, что она мертва, – вставил свое веское слово Ковач. – И до того, пока жертва преступления не опознана, мы рассматриваем также вероятность того, что это не ваша дочь. По имеющимся, хотя и не проверенным данным, ее видели позже момента убийства.

Бондюран покачал головой.

– Боюсь, что это не так, – негромко произнес он. – Джилли мертва.

– Но откуда у вас такая уверенность? – спросил Куинн.

Выражение лица Бондюрана являло собой смесь страдания и отрешенности. Он посмотрел куда-то чуть левее от спецагента, немного помолчал, а потом произнес:

– Потому что она мой ребенок. Это самое лучшее объяснение, какое я могу дать. У меня такое чувство, будто в животе тяжелый камень. Словно какая-то часть меня умерла вместе с ней. Ее больше нет в живых. У вас есть дети, агент Куинн? – спросил он.

– Нет. Но я знаю немало родителей, которые потеряли ребенка. Им не позавидуешь. На вашем месте я не стал бы торопиться с выводами.

Бондюран посмотрел на ботинки Куинна и вздохнул.

– Пройдемте ко мне в кабинет, – сказал он, после чего, поджав губы, посмотрел на Ковача. – Эдвин, а вы с сержантом подождите нас в гостиной.

Ковач недовольно фыркнул.

Нобл еще больше изменился в лице.

– Может, Питер, будет лучше, если я поприсутствую…

– Нет. Пусть Хелен сварит вам кофе.

Нобл с оскорбленным видом подался вперед, как марионетка, которую невидимый кукловод потянул за нитки. Не сказав больше ни слова, Бондюран повернулся и вышел.

Куинн последовал за ним. Звук шагов глушил толстый персидский ковер. Интересно, что сейчас скажет Бондюран? С представителем полицейского управления он разговаривать отказался. С другой стороны, прогнал и собственного адвоката. Но почему? Какой в этом смысл, если он хочет защитить себя? С другой стороны, любые слова, какие могут быть истолкованы против него, сказанные в отсутствие адвоката, не будут приняты во внимание судом, будь они даже сто раз записаны на пленку.

– Насколько мне известно, у вас есть свидетельница. Она может опознать человека, совершившего это преступление?

– Я не имею права обсуждать этот вопрос, – ответил Джон. – Я бы предпочел поговорить о вас и вашей дочери, о том, какие отношения были между вами. Простите мою откровенность, но ваше нежелание сотрудничать с полицией лично на меня производит довольно странное впечатление, если не сказать сильнее.

– Вы считаете, что я реагирую на смерть дочери как-то не так? А какова, по-вашему, типичная реакция?

– Возможно, типичная – не то слово. Но некоторые виды реакций встречаются чаще других.

– Я не знаю ничего, что имело бы отношение к этому случаю. И мне нечего сказать полиции. Незнакомый человек похитил и убил мою дочь. Как я могу располагать хотя бы малейшей информацией об этом бессмысленном убийстве?

Они вошли в просторный кабинет и закрыли дверь. Большую часть помещения занимал массивный рабочий стол, напоминающий подкову. Одно крыло оккупировал компьютер, второе – завалено бумагами. Центральная часть была воплощением чистоты и аккуратности. Пресс-папье чистое, без единого пятнышка; каждая ручка, каждый документ знает свое место.

– Снимайте плащ, агент Куинн, присаживайтесь, – с этими словами Бондюран указал на два кожаных кресла, а сам уселся за стол – словно король на свой трон.

«Ага, хочет создать дистанцию и подчеркнуть свое положение, – сделал мысленный вывод Джон, сбрасывая с плеч плащ. – Указывает мое место».

Он уселся в кресло, которое тотчас мягко просело под ним, отчего он даже показался сам себе ниже ростом.

– Какой-то маньяк убил мою дочь, – спокойно начал Бондюран. – И мне наплевать, если кто-то думает, что я как-то неправильно реагирую на случившееся. Я не собираюсь рвать на себе волосы. Кроме того, если вы сейчас сидите передо мной, это значит, что я оказываю содействие следствию. Ведь это я пригласил вас сюда.

Ага, еще один тонкий намек на то, кто здесь диктует правила игры.

– И вы хотели бы поговорить со мной?

– Боб Брюстер сказал, что лучше вас никого нет.

– В следующий раз, когда будете разговаривать с нашим директором, поблагодарите его от моего имени. К сожалению, наши пути почти не пересекаются, – ответил Куинн, демонстративно отметая откровенный намек собеседника на приятельские отношения с директором ФБР.

– По его словам, вы специализируетесь на подобных преступлениях.

– Да, но я не наемник, не снайпер, мистер Бондюран. И хочу, чтобы с самого начала не было заблуждений на этот счет. Мое участие сводится к тому, что я составляю профиль преступника и даю советы по ходу расследования. Если преступник пойман, то я готовлю рекомендации по стратегии ведения допросов. В случае суда, выступаю как эксперт и опять-таки даю рекомендации обвинению по поводу того, как следует допрашивать свидетелей. Я буду делать свое дело, и буду делать его хорошо, но я работаю не на вас, мистер Бондюран.

Хозяин дома выслушал его с каменным лицом.

– Я хочу, чтобы убийца Джиллиан был пойман. Я разговариваю с вами, потому что вы лучший в своем деле. Потому что мне было сказано, что вам можно доверять. Вы не продадитесь.

– Не продамся? В каком смысле?

– Репортерам. Я не люблю быть в центре внимания, хотя постоянно там нахожусь. Мне было бы крайне неприятно, если миллионы посторонних людей узнали бы подробности смерти моей дочери. Согласитесь, что конец любой жизни – это очень личная вещь.

– Не спорю. Но одно дело – естественный конец, и совсем другое – насильственная смерть. Здесь не о какой приватности не может быть и речи – ради блага остальных.

– Я больше всего боюсь не того, что люди узнают подробности смерти Джиллиан, а их желания копаться в ее личной жизни. Да и моей тоже, чего уж тут кривить душой.

Куинн поерзал в кресле, закинул ногу на ногу и предложил намек на сочувствие: едва заметную улыбку. А затем приготовился к душевному разговору.

– Прекрасно вас понимаю. Скажите, пресса, должно быть, не дает вам прохода? Мне показалось, что у них там бивуак перед вашим домом.

– Я отказываюсь разговаривать с ними. Я даже вызвал моего пресс-секретаря, чтобы он взял на себя общение с репортерами. Больше всего меня раздражает их убежденность, что они имеют право задавать вопросы. Лишь потому, что я богат, известен, они считают, что имеют право совать нос в мою жизнь, в мое горе. Ведь когда преступник убил тех двух проституток, скажите, стояли их фургоны рядом с домами жертв? Готов поспорить, что нет.

– Мы живем в обществе, подсевшем на сенсации. Некоторые достойны, чтобы о них говорили, смерть же других оставляет людей равнодушными. Не знаю даже, какая из сторон этой монеты хуже. Готов поспорить, что родители тех двух девушек сейчас наверняка удивляются, почему под дверью их домов не видно толп репортеров.

– Вы хотите сказать, что они не против, чтобы миру стало известно, как и почему их дочери выросли наркоманками и проститутками? – спросил Бондюран, и в его голосе Куинну послышалось легкое злорадство. – Что им не стыдно публично расписаться в собственном позоре?

Ага, обвинения в чужой адрес. Интересно, подумал Джон, насколько тому причиной его собственные страдания?

– Кстати, о свидетельнице, – сменил тему Бондюран, как будто понял, что едва не сказал лишнего, и подвинул блокнот. – Как, по-вашему, она сможет опознать преступника? Мне она показалась не слишком надежной.

– Не знаю, – уклончиво ответил Куинн, хотя прекрасно знал, откуда у Бондюрана такая информация. За такую утечку Ковач устроит кое-кому хорошую выволочку, а значит, наступит на очень даже больную мозоль. И хотя родственники жертвы имеют право на получение закрытой информации, однако для успешного проведения расследования чем меньше ее будет просачиваться за стены штаба, тем лучше. И Питер Бондюран не может претендовать на исчерпывающие сведения. Если на то пошло, он сам в известной мере подозреваемый.

– Мы… можем лишь надеяться, – промямлил Бондюран.

Взгляд его переместился на стену, увешанную фотографиями, главным образом, его самого в обществе других мужчин. Спецагент предположил, что это партнеры по бизнесу либо соперники или какие-то знаменитости. Зоркий глаз Джона выхватил на фото Боба Брюстера. Впрочем, в следующий момент он понял, куда прикован взгляд хозяина: к небольшой группе фотографий в нижнем левом углу.

Куинн поднялся с кресла и подошел к стене, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Джиллиан, в разные периоды жизни. Он тотчас узнал ее по фотографии в деле. Одно фото привлекло его особое внимание: молодая женщина, как будто из другого времени – в строгом черном платье с белым воротником и манжетами в духе Питера Пэна. Волосы подстрижены коротко, почти по-мальчишечьи, и сильно высветлены. Резкий контраст с чуть отросшими темными корнями и бровями. В одном ухе – с полдюжины сережек. Крошечный рубин в ноздре. С отцом у нее внешне не было ничего общего. Ее тело, лицо выглядели мягче, более округлых очертаний. Глаза огромные и печальные. Объектив запечатлел внутреннюю ранимость, как будто она стыдилась того, что выросла не такой, какой хотели бы ее видеть, а именно скромной, благовоспитанной девушкой.

– Какая милая, – машинально произнес Куинн. Какая разница, что это не совсем соответствует действительности. Потому что сказано это отнюдь не затем, чтобы польстить отцу, а с конкретной целью. – Я полагаю, вы были с ней близки. Ведь она из Европы вернулась учиться домой.

Бондюран поднялся из-за стола и встал рядом с креслом, как будто не знал, что ему делать: то ли тоже подойти к фотографии, то ли остаться на месте.

– Только в детстве, когда она была маленькой. Но затем мы с ее матерью развелись, причем в довольно ранимом для нее возрасте. Для Джиллиан это стало трудным временем. Ей было больно наблюдать, как мы с Софией отдаляемся друг от друга. А затем появился Серж, новый муж моей бывшей жены. Потом болезнь. Она постоянно лечилась от депрессии.

Бондюран умолк, а Куинн почувствовал, как на него давит груз всего, о чем его собеседник решил умолчать. В чем была причина развода? Что довело Софию до душевного расстройства? А та неприязнь, с которой он произнес имя нового мужа супруги? Что является ее причиной? Ревность или нечто другое?

– А что она изучала в университете? – спросил Куинн, прекрасно зная, что есть вопросы, которые лучше не задавать в лоб. Потому что Питер Бондюран все равно не раскроет перед ним своих секретов сейчас. А может, и вообще никогда.

– Психологию, – последовал ответ.

Спецагенту показалось, будто он услышал в голосе иронию. Его взгляд был по-прежнему прикован к фотографии: черное платье, короткая стрижка, искусственно обесцвеченные волосы, серьги, пирсинг в носу и печаль в глазах.

– Вы часто с ней виделись?

– Каждую пятницу. Она приезжала на ужин.

– Сколько людей об этом знали?

– Трудно сказать. Моя экономка, личный помощник, близкие друзья. Кое-кто из друзей Джиллиан.

– В доме есть еще какая-нибудь прислуга, кроме экономки?

– Хелен занята полный рабочий день. Раз в неделю ей в помощь приходит девушка – убирать дом. Есть еще трое подсобных рабочих, которые также приходят еженедельно. Вот и все. Лично я обилию прислуги предпочитаю приватность. Мои запросы отнюдь не экстравагантны.

– Пятница – это тот день, когда студенты дают выход накопившейся за неделю энергии. Скажите, Джиллиан посещала ночные клубы?

– Нет, они ее не интересовали.

– А близкие друзья у нее были?

– Может быть, мне о них она ничего не рассказывала. Джилли довольно замкнутый человек. Единственная, о ком она вспоминала более-менее регулярно, была официантка в кофейне. Кажется, Мишель. Но лично я никогда ее не видел.

– А молодой человек?

– Нет, мужчины у нее не было, – отрезал Бондюран и отвернулся.

Французские окна за его спиной выходили на мощенный плиткой внутренний двор, в котором стояли скамейки и пустые горшки для цветов. Сам он смотрел на стекло так, будто это был портал в некое другое измерение.

– Парни ее не интересовали. Временные отношения ей не нужны. Слишком многое она успела пережить в жизни…

Тонкие губы Бондюрана дрогнули, в глазах появилась боль. Пожалуй, на данный момент самый сильный знак внутренних переживаний.

– А ведь впереди у нее была целая жизнь, – едва ли не шепотом произнес он. – И вот теперь ее нет.

Куинн подошел и встал рядом, а когда заговорил, голос его, негромкий и мягкий, был полон сострадания.

– Пожалуй, нет ничего труднее, чем примириться со смертью юного существа, особенно когда человек покинул мир не по своей воле, а от рук убийцы. Мечты, которые так и не воплотились в жизнь, нереализованный потенциал. Близкие – родные, друзья, которые корят себя за то, что вовремя не извинились, не загладили свою вину, не сказали, как они ее любят, хотя времени имелось более чем достаточно. И вот – неожиданно – все стало поздно.

От Куинна не ускользнуло, как напряглось лицо хозяина дома, как тот пытался побороть внутреннюю боль. Он видел застывшее в глазах страдание, осознание того, что, как ни крепись, горе все равно возьмет свое. В какой-то момент силы иссякнут, защитная стена рухнет, и волна переживаний накроет его с головой.

– По крайней мере, последний вечер вы провели вместе, – негромко добавил Джон. – Пусть хотя бы это служит вам утешением.

А может, не утешением вовсе? А напоминанием о том, какие резкие слова были сказаны, какие обиды встали стеной между отцом и дочерью, и вот теперь прошлого не вернуть и вины не загладить. Куинн едва ли не кожей ощущал витавшее в воздухе раскаяние.

– А что вы можете сказать о ее настроении в тот вечер? – мягко поинтересовался он. – Веселое? Подавленное?

– Она была… – Бондюран сглотнул застывший в горле комок и попытался найти подходящее слово, – собой. Джилли всегда так – то весела, то вдруг, буквально в следующую минуту, погружается в уныние. В общем, непредсказуема.

Девушка, чья мать регулярно лечилась в клинике для душевнобольных.

– По ней можно было сказать, что ее что-то беспокоит? Что у нее неспокойно на душе?

– Нет.

– Вы обсуждали что-то конкретное или, может, спорили о чем-то?..

Нет, он никак не ожидал, что Бондюран взорвется:

– Боже мой! Да если бы я заподозрил неладное, если бы у меня были дурные предчувствия, неужели, по-вашему, я не остановил бы ее, не заставил переночевать у меня?!

– Отнюдь, я уверен, что нет, – мягко ответил Куинн, вложив в слова максимум сочувствия – то есть сделал то, чего не делал уже давно. Это отнимало столько душевных сил, а рядом не было никого, кто бы помог их восполнить. Он попытался сосредоточиться на том, что привело его сюда – а именно, что ему необходимо раздобыть информацию. А для этого он должен быть готов на все – льстить, уговаривать, любыми средствами расколоть человека, вынудить его рассказать правду, пусть даже не сразу, а постепенно, мелкими крохами. Потому что без информации убийцу не поймать. И в любой ситуации для него превыше всего интересы жертвы.

– О чем вы разговаривали с ней в тот вечер?

Бондюран попытался взять себя в руки.

– Так, ничего особенного, – ответил он с явным раздражением в голосе и снова посмотрел в окно. – Про ее учебу. Про мою работу. Обычный разговор.

– О ее визитах к психоаналитику?

– Нет, она не… – Хозяин весь напрягся и одарил Куинна колючим взглядом.

– Поймите, мистер Бондюран, для нас важно знать такие вещи, – довольно сухо произнес спецагент. – В случае каждой жертвы мы делаем допущение, что какая-то часть ее жизни так или иначе связана со смертью. Возможно, это тончайшая ниточка, но она связывает одно с другим. Это может быть нечто такое, на что вы даже не обратили внимания. Но очень часто именно незначительные на первый взгляд вещи являются зацепкой, которая помогает распутать клубок. Вы понимаете, что я хочу донести до вас? Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы не допустить разглашения известных сведений. Но если вы действительно хотите, чтобы преступник был пойман, вы должны сотрудничать с нами.

Его слова ничуть не остудили гнев Бондюрана. Тот резко вернулся к столу и вытащил из пластиковой подставки визитную карточку.

– Доктор Лукас Брандт. Если это вам поможет. Думаю, мне нет необходимости напоминать, что все, чем с ним делилась моя дочь, не подлежит огласке.

– А все, что касается вас как ее отца?

Эти слова спровоцировали новую вспышку гнева, который тотчас же прорвался сквозь холодную маску самоконтроля.

– Если бы мне было известно нечто, что способно вывести на убийцу моей дочери, неужели я бы вам этого не сказал?

Куинн промолчал. Его взгляд был прикован к лицу Питера Бондюрана, особенно к вздувшейся жиле, что, подобно молнии, пролегла через весь лоб. Он взял карточку.

– Я очень на это надеюсь, мистер Бондюран, – произнес он, прерывая паузу. – Потому что от этого зависит жизнь какой-нибудь другой женщины.

– Ну и как? – спросил Ковач, когда они шагали прочь от дома. Он закурил сигарету и теперь делал одну затяжку за другой, чтобы успеть докурить, пока они дойдут до машины.

Куинн смотрел прямо перед собой, куда-то за ворота, где, припав глазом к окошечку видоискателя, расположились два телеоператора. В пределах видимости он не заметил аудиоаппаратуры дальнего радиуса действия, но объективы камер, длинные и массивные, говорили сами за себя. Похоже, период его анонимности доживал последние мгновения.

– Да так, – ответил он. – Довольно неприятное впечатление.

– Вот и у меня. Причем с самого начала. Ты представляешь, на что способен такой тип, как Бондюран, чтобы загубить чью-то карьеру?

– Задам встречный вопрос: а зачем ему это?

– Потому что он богат и страдает. Как вчерашний псих с пистолетом в здании администрации. Ему хочется кому-то сделать больно. Хочет, чтобы кто-то понес наказание. Потому что если он кому-то сделает больно, то ему самому станет легче. Теперь понятно, почему? – произнес Ковач в своей обычной манере. – Потому что у людей едет крыша. Так что же он все-таки сказал? Почему отказывается говорить с местной полицией?

– Потому что не доверяет.

Ковач расправил плечи и отшвырнул окурок на дорогу.

– Ну, тогда пошел он в задницу.

– Бондюран страшно боится, что подробности станут известны прессе.

– Это какие же подробности? Или ему есть что скрывать?

Куинн пожал плечами.

– А вот это уже твоя работенка, мистер Шерлок. Но для начала я подскажу тебе одно место.

Они сели в машину. Куинн вытащил из кармана магнитофон и положил его на сиденье между собой и Ковачем, а наверх положил визитку с адресом центра психологической помощи.

Ковач взял карточку и нахмурил брови.

– Психотерапевт. Что я тебе говорил! У людей едет крыша, особенно у толстосумов, но они единственные, кто может позволить себе что-то с этим делать. Для них это что-то вроде хобби.

Куинн оглянулся на дом, почти ожидая увидеть чье-нибудь лицо. Но нет, все окна оставались темны и печальны, как и само это унылое утро.

– Скажи, в тех двух первых случаях в прессе не промелькнуло сообщения о том, что обе жертвы принимали наркотики?

Примечания

1

Главный персонаж американского порнофильма «The Dirty Harriet» (1986).

2

Известная американская киноактриса, снимавшаяся преимущественно в экшенах.

3

Виктимология – учение о жертве преступления, наука о потерпевших, обладающих индивидуальной или групповой способностью стать жертвами преступного деяния.

4

Знаменитый персонаж серии романов Т. Харриса, а также нескольких голливудских блокбастеров, самый известный из которых – «Молчание ягнят» (1991).

5

Звезда музыки кантри.

6

Анаграмма – литературный прием, состоящий в перестановке букв или звуков определенного слова (или словосочетания), что в результате дает другое слово или словосочетание. В данном случае Elvis Nagel (Элвис Нейджел) путем перестановки букв превращается в Evil’s Angel (ангела зла).

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.