Солнечные стрелы

      Мои губы сереют, сказала она.
      А мы зеленеем. И стараемся поэлегантнее принять смерть. Он запустил руки в ее волосы.
      Тебе нравится то, что я делаю? Она наклонилась и звонко чмокнула его в нос.
      Мне нравитесь вы. Но я не знаю, нравлюсь ли я вам.
      Очень. Она была деликатна. Она больше ничего не спросила. Возможно, асаниане об этом не говорят. Она вытянулась во всю длину поверх его тела, горячая, гибкая, и вновь поцеловала его в нос. Он не мог удержаться от счастливой улыбки. Ночь его была обозначена горем и яростью. И закончилась радостью. Это солнце. Оно уже брезжило над горизонтом и посылало ему свой первый дар. Он понял, что пробуждается. Ложе под ним показалось ему странным, чересчур мягким, пропитанным благовониями. Он полежал какое-то время без движения, напрягая память. Годри... Вэньи... Галия... Он мог еще подремать. Конечно же, мог. Но эта постель явно была не его. Подушки странной формы и цвета. Чужая комната, затянутая плотными занавесками. Он лежал в ней голый и совершенно пустой. Такое опустошение дает только женщина. Он вспомнил все, и гнев вновь шевельнулся в нем, причиняя душевную боль, усугубляемую ощущением совершенного греха, но сожалений не было. Они хотели, чтобы он сделал выбор. Он сделал его. Он предпочел им всем Галию. И, кажется, поступил правильно. Что же касается любви, то Вэньи сама отвергла его и сделала это предельно ясно яснее не бывает. Он плохой ученик, но наконец усвоил преподанные ему уроки. Теперь он император, каким его хотят видеть все. Он император императоров
      властитель Асаниана. Повелитель Золотой страны, мудрейший из мудрых, хитрейший из хитрых, а сердце его окутано паутиной. Теперь дела обстоят именно так. Слуги продемонстрировали чудеса проницательности, верно угадав момент opnasfdemh своего повелителя. Неслышно возникнув в опочивальне, они умыли его, одели, подали еду и вино. Есть не хотелось, но вино оказалось хорошим. Он успел опорожнить всю бутыль, прежде чем перед ним появилась Галия. Смеющаяся ночная обольстительница куда-то исчезла. Теперь перед ним стояла асанианская леди, закутанная в шелка, накрашенная и пахнущая, словно ящик торговца духами. Она решительно отвергла его попытки заглянуть ей в глаза, даже когда он двумя пальцами вздернул ее подбородок.
      Галия, изумленно сказал он, что случилось с тобой? Ее лицо было непроницаемым.
      Я уже не девица, непривычно тихо проговорила она. Я должна вести себя, как подобает женщине.
      Кто тебе это сказал?
      Таков обычай, ответила она.
      К черту обычай! сердито воскликнул он. Какой-то дурак позолотил ей веки. Он стер вязкий грим пальцами, брезгливо морщась.
      В прежнем своем виде ты нравилась мне больше. Неужели всю свою жизнь ты хочешь проходить в этих шелках? Как ты сумеешь сесть на сенеля? Куда поскачешь с таким размалеванным лицом?
      Женщины никогда не ездят верхом.
      Даже если им прикажет сам император? Она широко раскрыла глаза.
      Император приказывает мне?
      Да. Галия вспыхнула. Ее глаза засияли как драгоценные камни. Волнуясь, она разгладила какую-то складку на своем туго обтянутом шелком бедре.
      Я выгляжу смешно?
      Ты выглядишь великолепно, сказал он, но несколько стеснена. Я предпочитаю видеть тебя в брюках. Яркий румянец пробился сквозь слой пудры. Встав на цыпочки, она крепко поцеловала его и убежала. Вприпрыжку. Путаясь в длинном подоле, волоча за собой шлейф. Волна умиления подкатила к его сердцу. Слишком, быть может, большая волна. Он знаком велел принести еще одну флягу вина. Волшебный напиток горячил кровь и приглушал чувства, делая его вновь хитрым и расчетливым повелителем Асаниана. Корусан нес охрану императорских покоев. Эсториан не знал, как расценить острый взгляд, которым одарил его слуга. Этот взгляд можно было истолковать по-разному, но он никак не относился к разряду восхищенных. Что таилось в нем? Зависть? Или ирония? Эсториан не стал выяснять. Император не должен копаться в душах собственных слуг. Он должен повелевать ими. Это заключение не подтвердили ни заседание Высшего двора, где он давал аудиенцию компании желтолицых словоохотливых принцев, ни верховая прогулка в одном из внутренних двориков, которую он имел удовольствие себе разрешить. Умизан капризничал больше, чем когда-либо. Эсториан вынужден был сделать ему выговор.
      Брат, сказал он в плоское, прижатое к черепу ухо. Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя на свободу? Ухо не изменило своего положения. Умизан взбрыкнул, коротко и сердито.
      Да, кивнул Эсториан. Я не стану тебя больше удерживать. Здесь ты свихнешься. Голубой глаз повернулся к нему.
      Сам я не могу составить тебе компанию, а ты уходи. Юлия сделала это давно, и я не осуждаю ее за это. Она свободна в своих поступках. Будешь свободен и ты. Умизан привстал на дыбы, подергивая хвостом, как огромная кошка. Потом опустил копыта и замер. Кожа в его паху сморщилась и разгладилась. Он фыркнул. Слезы навернулись на глаза Эсториана первые слезы за весь этот долгий qegnm.
      Да, брат. Такова жизнь. Утром я отошлю тебя. Сенель помотал головой. Эсториан ласково огладил его шею.
      Это не навсегда, мальчик. Только до тех пор, пока я не покину Кундри'дж.
      Он понимает вас? Голос оленейца звучал удивленно. Эсториан соскользнул с седла и запустил пальцы в густую лоснящуюся гриву.
      Это мой четвероногий братец, сказал он. По одной из совсем уж сумасшедших ветвей нашего рода. Корусан обошел вокруг жеребца. Уши сенеля поворачивались за ним, но он больше не пытался прижать их к черепу. Любопытно, подумал Эсториан. Умизан не терпел незнакомцев, особенно асаниан. Но этому мальчугану он даже позволил погладить себя, что означало высокую степень приязни.
      Он очень хорош, сказал Корусан.
      Можешь проехаться на нем, позволил Эсториан.
      А он разрешит мне?
      Об этом спроси у него сам. Корусан протянул руку к наморднику жеребца. Он не сказал ни слова. Но Умизан, дружелюбно всхрапнув, ткнулся носом в протянутую ладонь. Корусан принял поводья и, ухватившись за гриву сенеля, птицей взлетел в седло. Он держался совсем неплохо. Асаниане знают толк в верховой езде. Он управлял Умизаном легко, но без излишней фамильярности. Жеребец, повинуясь воле наездника, проделал несколько сложных курбетов и закружился в танце, взрывая копытами песок. Эсториан не видел лица оленейца, но чувствовал, что он улыбается. Он бросил жеребца вперед и заставил его замереть в двух шагах от хозяина. Глаза черного воина блестели, но голос был холоден, как зимняя ночь.
      Да, вам следует отослать его в стадо. Ему не нравится здесь.
      Он и тебе успел об этом сказать? Эсториан ощутил укол ревности.
      Мне кажется, мы поняли друг друга. Он вновь погнал голубоглазого красавца по кругу, затем спешился и подвел его к Эсториану. Умизан, коротко заржав, ласково ткнулся мордой в хозяйское плечо. Эсториан улыбнулся. Ревность его улеглась. Из конюшни они возвращались бок о бок. Мужчина и его тень. Император и его оленеец.
      ГЛАВА 27
      Вэньи после ухода Эсториана долгое время стояла не двигаясь. Ужас, зародившийся в самой сердцевине ее существа, постепенно заполнил каждую клетку тела. Колени Вэньи подогнулись, она рухнула на пол, стараясь удержать слезы предательские слезы, готовые хлынуть из ее глаз. И они хлынули, горячо и неудержимо, орошая щеки, стекая на каменный пол. Рыдания длились до тех пор, пока в горле не запершило и ребра не заболели от конвульсивных содроганий. Затем слезы иссякли, и она засмеялась. Это был слабый, беззвучный смех, он отрезвлял разум и укреплял дух. Потом она спустилась к Вратам. Это было не ее время, но один из жрецов хотел уйти с дежурства пораньше и просил его подменить, поэтому появление Вэньи в неурочный час не вызвало у остальных удивления. Здесь вообще мало чему удивлялись. Даже неудачное покушение на жизнь императора почти что не обсуждалось. Какой-то наемник каких-то мятежников, простолюдин, а возможно, уличный чародей сунулся не туда, куда надо, за что и был справедливо и скоро наказан. Вся эта история не стоила выеденного яйца и ничего не значила рядом с Вратами, с их огромной сверхъестественной силой. В империи вообще не было магов, способных противостоять охранникам Врат. Крупные чародеи, служившие лордам, находились под неусыпным контролем храмов, а деревенские дикари, знахари, ведьмы и колдуны сидели смирно по своим углам, не помышляя о каком-либо вредительстве, ибо знали, что каждый проступок чреват неминуемой и быстрой расправой. Жрецы, свершавшие Странствие, всегда a{kh готовы исполнить свой долг, а в особо серьезных случаях за дело брались карательные отряды магов, состоявшие из набранных в храмах охотников. Чародеи, служившие лордам, также имели право усмирять непокорных и широко пользовались им, ибо не терпели соперников. Солнцерожденный поступил мудро, отдав предпочтение свету и принизив значение тьмы. После внедрения в жизнь его жесткой политики магия стала узаконенной и полезной вещью. Черная магия вкупе с магией смерти была частично отвергнута, частично поставлена в строгие рамки. Мир и покой воцарились на когда-то раздираемой распрями земле. В чем в чем, а в грехе неведения магорожденных обвинить было нельзя. Любой чародей, наращивающий свою силу работой или словами, поощрялся, любой ребенок, имеющий дар, получал свое место при храме. Вэньи, магорожденная и новообученная, омыла свою силу в мерцании Врат. Их огонь был холодным и чистым, их энергия не иссякала. Здесь мерно пульсировало Сердце Мира, и каждый охранник мог подключиться к его биению. Вэньи всегда удивлялась гению человеческого разума, сумевшему создать такое непостижимое сооружение, снабдив его исключительной долговечностью. Строго говоря, маги Гильдии вовсе не являлись отвратительными носителями зла. Они просто стремились овладеть Мировой Силой, и это стремление не было злонамеренным. Каждый из них в своей деятельности обращался как к энергии света, так и к энергии тьмы, или сочетал их в определенных пропорциях. Храмы нарушили такое положение вещей. Теперь жрецы-маги делились строго на две категории: одни поклонялись богу, другие богине, и смешивать эти виды энергий не позволялось никому. Вэньи сама не заметила, как отвлеклась от мыслей о собственной глупости и о любовнике, которого прогнала прочь. А почему нет? Идет дежурство, и она должна следить за Вратами. Какая-то тень возникла в дверном проеме. Там было установлено сильное защитное поле, но тень свободно прошла сквозь него. Кошачьи черты, кошачьи сверкающие глаза, круглый живот, нависший над полом. Вэньи медленно поднялась с колен. Остальные охранники замерли и онемели.
      Юлия! попыталась сказать Вэньи. Сестричка Эсториана по шерсти услышала зов, уши ее настороженно дернулись. Рысь преспокойно приблизилась к Вратам, так же, как прошла через дверь. Врата взволнованно замерцали. Юлия села перед ними, словно приготовилась наблюдать.
      Юлия, выдохнула Вэньи, как ты попала сюда? Рысь зевнула и принялась вылизывать лапы. Говорить она не умела. Ей не было нужды развивать до такого уровня свой магический дар. Императорские юл-кошки в Эндросе занимали особое положение. У них были собственные покои и собственный сад, где они беспрепятственно охотились или гуляли, не испрашивая на то разрешения ни у императора, ни у его прямоходящей родни, Юлия была компаньонкой Эсториана с тех самых пор, как он вернулся из своего первого путешествия по западу. Она не последовала за ним в Кундри'дж-Асан. Мудрая тварь. Однако теперь она почему-то сидит здесь и наблюдает за танцем миров. Вэньи не пыталась коснуться ее. Это было опасно. Рысь слишком долго пробыла одна и могла одичать. В мягких подушках ее лап прятались острые когти-ножи. Она спокойно и тщательно вылизала себя подобно благовоспитанной комнатной кошечке. Потом поднялась и потянулась, подергивая каждым мускулом своего великолепного тела, потом вновь безмятежно зевнула. Танец миров замедлился, словно движения рыси повлияли на их игру. Уши Юлии шевельнулись. Миры сменили окраску и стали зелеными, словно весенний лес. Огромная кошка припала к полу. Вэньи с изумлением смотрела на нее. Мощное мускулистое тело взлетело в воздух и исчезло в зеленой переливающейся мгле. Вэньи едва удержала себя, чтобы не ринуться следом. Врата, пульсируя, загудели. Сущность Вэньи откликнулась на их песнь, заглушая выбросы потревоженной силы. Нечто. Нечто наблюдающее. Нечто скользящее, неуловимо-изменчивое, подобное мраку в тени. Нечто внутри Врат. Это не Юлия. Кошка исчезла. Вэньи сконцентрировала волю и разум на раздраженном мерцании. Глупо, глупо, безрассудно, нелепо, небезопасно. Нельзя в одиночку атаковать Врата. Но ее товарищи по дежурству словно оцепенели, очарованные магией Сердца Миров. Ничего. Там только что находилось нечто. Вэньи была уверена в этом. Нечто или некто внутри уплотняющейся мглы, пытающийся проникнуть сюда. Потусторонние миры. Возможно, там тоже есть свои маги, свои охранники Врат. Вполне возможно. Мгла подернулась рябью. Это не людо-звери, не птице-кошки, не крысо-сенели и не другие порождения возбужденных Врат. Так настойчиво взламывать неподдающуюся преграду могут только человеческие существа. Только маги. Магорожденные порой пытались исследовать строение Врат. Очень редко и с очень большой осторожностью. И никогда в одиночку. Впрочем, таких попыток не делалось с тех пор, как император покинул Керуварион. Если бы что-то подобное происходило, Вэньи бы об этом знала. Точно так же, как и другие охранники в обеих империях. Тревога росла. Но у Вэньи не было повода призывать Айбурана. Даже если бы бородатый медведь находился поблизости, а не валялся в постели леди Мирейн. Айбуран с группой жрецов занимался последние дни расследованием покушения на императора, и, чтобы его потревожить, требовалось нечто большее, чем пляска каких-то теней. Возможно также, что все это ей померещилось. Ее товарищи по дежурству очнулись, но вели себя так, словно ничего не произошло. Они не помнили, как пришла Юлия, как сидела здесь и как исчезла в зеленой гудящей мгле. Эти жрецы были старше Вэньи и намного опытнее ее. Двоим всегда верят больше, чем одному. Врата гудят мощно и ровно. В них нет никаких изменений, никаких возмущающих мерцающую поверхность теней. Магия Врат всегда навевает грезы. Особенно на того, кто зазевался или кому не по себе. А ей действительно не по себе сегодняшней ночью. Однако она ждала и наблюдала. Если все это не плод ее воспаленного воображения, если поверхность ровно гудящей мглы вновь вспучится и начнет раздвигаться, то... То, значит, Гильдия существует и работает вопреки всем представлениям о ней. Тогда она призовет Айбурана. Он придет с другими опытными жрецами, и они все вместе начнут делать то, что должны делать.
      ГЛАВА 28
      Корусан сидел в тени колонны, сердито глядя на дверь императорского гарема. Он мог бы легко взять эту преграду, если бы захотел. Ни евнухи, ни вооруженные девки не сумели бы ничего сделать. Дурацкая фантазия. Ему совершенно незачем стремиться туда. Его величество словно одурел после той ночи, когда высокомерная охранница Врат дала ему поворот... от собственных ворот. Корусан мрачно усмехнулся. Он навещает своих наложниц каждый вечер и порой засиживается у них далеко за полночь. Нет, не наложниц, а только одну фаворитку. Вертлявую девицу из рода Винигаров, не самую, впрочем, лучшую из тех, что там есть. Корусан готов отдать под заклад новый меч и пращу, что и сейчас он наверстывает с ней все, чего недобрал у белолицой гордячки. Слуги поговаривают, что варвар не слишком силен в постельных боях. Они могут болтать что угодно, но леди выглядит вполне удовлетворенной. Корусан видел ее однажды. Она восседала на своей кувалдоголовой кобыле, откинув вуаль, она думала, что во дворе никого нет. Ее волосы и вправду j`fsrq золотыми, и глаза отливают цветом расплавленной бронзы. Однако личико чересчур маленькое, рот шире щек, и кожа в открытых местах покрылась загаром. Корусан не знает, что черный король находит под ее рубашкой и брюками, но вряд ли там таится нечто из ряда вон выходящее. Грудь ее, правда, высока и кругла, а бедра достаточно широки, чтобы выносить крепких и здоровых наследников. Корусан сдвинул брови. Если б он был магом, его свирепый взгляд испепелил бы дверь. Его величество, разговаривая со своим стражником, не делал большого секрета из того, что произошло между ним и женщиной с Островов. Жрецы наложили заклятие на ее лоно, и даже сила потомка Солнцерожденного не смогла его одолеть. Ребенок, зачатый им, погиб, и жрица осталась безутешной. Однако леди из гарема была свободна от каких-то там заклятий. Молодая, крепкая, она происходила из плодовитой семьи. Ее папаша настрогал дюжину сыновей, четверо из них вышли из чрева, породившего фаворитку. У Корусана не было сыновей. Старая песня, дурная болезнь, сквозняк, обжигающий холодом душу. А этот выскочка, этот ублюдок, этот баловень несправедливой к другим судьбы не терпит неудач даже тогда, когда призывает их на свою голову. Сейчас он вновь бросает свое семя в благодатную почву, совершенно не заботясь о том, что смерть уже нависла над ним, что она долго и терпеливо поджидает его у дверей собственного гарема. Впрочем, в жизни случается всякое. Даже стрела, пущенная из арбалета, порой пролетает мимо мишени. Возможно, асанианка окажется бесплодной. Что будет тогда? Можно предположить, что император вернется к своей жрице. Та вновь безжалостно прогонит его. Это сильная женщина. Упрямая, как оленеец, гордая, словно необъезженный сенель. Однако и ее сердце может смягчиться. Она без ума от черного короля. Это понятно. Корусан видел, как она изгоняла его из своей кельи. Узурпатор по сей день ходит как одурманенный. Он может говорить о ней бесконечно. Корусан знает теперь наизусть каждое слово, когда-либо вылетавшее из ее уст. Он никогда не говорит об асанианской наложнице. Корусан встал, чтобы размять колени и спину. Боль в костях резко усилилась. Она все время глодала их потихоньку, чтобы в должное время обрушиться на него со всей яростью и убить. Но сейчас он хозяин над ней. Он быстро прогонит ее прочь парой пируэтов из танца мечей. Прыжок, приседание, поворот, подскок, топоча и кружась, потом быстрые рубящие и колющие удары туда, вдаль, в глубину галереи. И повторим все еще раз. Прыжок, приседание, подскок, кувырок. Он рассмеялся беззвучным оленейским смехом, шагая мимо изумленно глазеющих на него евнухов. Он не ожидал, что сумеет проникнуть в храм с такой легкостью. Два обалдуясеверянина, на этот раз торчавшие у ворот, не обратили на него никакого внимания. Комнатушка жрицы была пуста. Он двинулся дальше, положась на свою интуицию, и не прогадал. Она привела его в комнату, пропахшую резкими запахами чернил, уставленную стеллажами, на которых валялись вороха потемневших от времени свитков. Стол, стоявший в центре ее, освещался парящим в воздухе подобием шара, он сиял ясно и ровно, без блеска. Жрица сидела под этой магической звездочкой, вглядываясь в пергамент, развернутый перед ней и усыпанный таинственными значками. Пальцы ее сжимали перо. Она подняла голову и некоторое время сидела неподвижно, не замечая незваного гостя, поскольку вошедший стоял у нее за спиной. В ее позе не ощущалось никакого уныния. Потом жрица левой рукой начертила в воздухе несколько замысловатых иероглифов, принявших форму красно-золотистого языка пламени. Этот огонек, отделившись от бледной ладони, повис в пустоте. Она внимательно осмотрела образовавшуюся субстанцию, начинавшую понемногу расслаиваться на отдельные нити, и пренебрежительно махнула рукой. Огонек, порхнув из стороны в сторону, опустился на испещренный значками кусок кожи и затих там, словно птица в cmegde. Корусану показалось даже, что он различает клювик и крылья. Дрожь пробежала по спине, заставила его вспомнить, где он находится. Ему часто приходилось видеть, как работают маги, может быть, чаще, чем следовало. Но то, что происходило сейчас, выглядело слишком безобидно и не шло ни в какое сравнение с нервными, суетливыми пассами колдунов Оленея. Жрица улыбнулась и поднесла перо к чернильному камню. Затем принялась писать, делая это быстро и четко, как человек, привыкший к подобным упражнениям. Судя по всему, охранница снимала копию с древнего манускрипта. Он узнал характерные буквы письма Гилени, но смысл ровных размашистых строчек ускользал от него. Он сделал шаг и навис над ее плечом, двигаясь бесшумно, как и положено оленейцу. Она ощутила его присутствие, однако ничуть не встревожилась или ничем не показала этого. Корусан не любил варьянцев, но ему невольно нравилась в них эта черта. Они никогда не пугались, не вскрикивали, не хватались за мечи даже в случае появления реальной опасности. Возможно, корень их безмятежности таился в том, что многие из них знали магию, и это знание давало им ощущение собственной неуязвимости. Корусан быстро обогнул стол и застыл перед ней, разводя в стороны руки, чтобы она видела, что он пришел с миром.
      Кто? гневно воскликнула она и осеклась. Ее губы сжались в одну линию. Следующая фраза прозвучала глухо и безразлично: Скажи ему нет. Я не приду к нему. Даже если ты принес мне официальный императорский вызов. Корусан ничем не выказал своего удивления.
      Он вовсе не вызывает тебя. Сейчас он развлекается со своими леди. Он недооценил эту женщину. Отравленная стрела не достигла цели. Она даже не изменилась в лице, но все же встала и вышла из-за стола.
      Тогда зачем же ты здесь? Неожиданность. Она была ниже его, хотя казалась высокой. Ее выдержка вызывала невольное уважение. Корусану начинала нравиться эта женщина с Островов. Он неопределенно пожал плечами.
      Я подумал, тебе хочется знать, что происходит с ним.
      Почему? С какой стати тебя заботят мои проблемы? Он сказал половину правды:
      Я не хочу, чтобы одна из тех леди понесла от него. Она ударила его. Больно. В плечо. Он мог бы легко уклониться, если бы захотел, и она знала об этом. Она прикусила губу и опустила кулак.
      Когда-нибудь, сказала она, ты сам устыдишься своих слов. Он вновь безразлично пожал плечами.
      У каждого из нас есть свои маленькие слабости. Она вернулась на свое место и села. Она совсем не боялась его. Это могло быть отвагой, но могло быть и глупостью. Она взяла перо и покрутила его в пальцах, но глаза ее неотрывно следили за ним.
      Ты его тень, сказала она, так все тебя сейчас называют. Скажи, ты следуешь за ним по пятам из любви к нему или потому, что тебе нравится держать в своих руках его жизнь?
      Я рядовой охранник и слуга императора, ответил Корусан. Что касается внутренних моих побуждений, то нож убийцы мог поразить цель. В вашей стране что-нибудь знают о людях долга?
      Мы знаем, что Асаниан таит в себе много загадок, и оленейцы самая неразрешимая из них. Значит ли это, что ты верен только своему долгу, но абсолютно свободен в других отношениях?
      Ты верно все понимаешь, сказал, поклонившись, Корусан.
      Он вряд ли согласится с тобой. Перо сломалось в сильных и гибких пальцах. Она с большой осторожностью положила на стол оба обломка, словно боялась причинить им еще больший вред.
      Что же тебе надобно от меня?
      Понять тебя.
      Зачем?
      Затем, что мой господин тебя любит. Ее наконец прорвало.
      Прекрати! Она стукнула кулаком по столу. Прекрати все это немедленно. _ сыта по горло уже тем, что он постоянно травит меня и, видимо, собирается довести до сумасшествия. Я не обязана терпеть то же самое от его рабов или слуг!
      К вам приходил кто-нибудь еще? спросил Корусан быстро.
      Нет. Она обхватила голову руками. Это не было жестом отчаяния или усталости. Казалось, жрица пытается взять в тиски некую раздирающую ее силу.
      Уходи, глухо сказала она. Он пошел. Она вовсе не собиралась выставить его так скоро. Но он не был варьянцем и остро реагировал на слова. Вэньи опустила руки. Его тень ползла через комнату к двери, затем дверь захлопнулась, и тень исчезла. Она припомнила, как подрагивали его руки, как лихорадочно блестели глаза. Он болен, подумала она. Он очень болен или прикоснулся к пламени, в котором сгорает его хозяин. Она схватила первый предмет, который попался ей под руку, футляр для свитков, тяжелый и скользкий. Собрав все силы, она швырнула его в стену. Осколки штукатурки брызнули во все стороны, разбитый участок стены через какое-то время приобрел форму лица. На этом лице горели янтарно-золотые глаза
      львиные глаза, как их везде называли. Прежде она думала, что такие глаза присущи каждому асанианину, и лишь сейчас поняла, что это не так. Глаза асаниан были в большинстве своем желтыми, реже коричневыми и никогда звериными. Шайел не выразил большого неодобрения по поводу того, что его будят в середине ночи, но жрица, выглядывавшая из его постели, крайне смутилась. Такой пассаж считался в Асаниане грехом, хотя ни в каких уложениях и уставах не было сказано, что взрослый мужчина должен ночевать один. Шайел приветливо улыбнулся ночной гостье, пригласил войти, указал на стул и предложил выкушать чашечку ароматной воды. Последнее предложение Вэньи отклонила.
      Шайел, попросила она, расскажи мне о львиных глазах. Его собственные глаза выражали удивление. Они были чуть золотистыми, крупными, круглыми, но вполне человеческими.
      Это марка древней императорской крови, сказал он.
      Всегда ли? спросила Вэньи. Он стащил со спинки стула тунику, накинул ее на себя, налил в чашку воды и неторопливо утолил жажду. И лишь потом приступил к разговору.
      Говорят, такие глаза встречались когда-то у рабов, в основном у болезненных и хилых. Что-то такое происходит в крови, и, быть может, влияет на цвет глаз. Я не знаю. Я не врач и не знахарь.
      А оленейцы? У них тоже существует такое?
      Мало кто знает о них, сказал Шайел, но полагаю, что такое возможно. Они слишком замкнуты в своем клане. Они от меня далеко.
      Что ты знаешь о том, кого называют императорской тенью? Она упомянула об Эсториане без волнения в голосе и была горда этим.
      А, этот юнец! Он человек долга. Я полагаю, Эсториан знает, что это значит.
      Сомневаюсь, сказала Вэньи. Как ты думаешь, мог ли кто-нибудь из древнего имперского рода выжить?
      Определенно, ответил Шайел, не замечая, что завязывает узлом все чувства Вэньи. Эсториан последний из них. Его глаза перейдут к сыну, и род продолжится, если на то будет воля небес.
      Нет, сказала Вэньи, превозмогая боль. Я не имею в виду Эсториана. Я говорю о других. Разве сестра Хирела не вступила в брак?
      Джания, пробормотал Шайел. Она удалилась куда-то на запад, едва ли не к морю. Но эта ветвь, я слышал, полностью вымерла, и многое говорит за то.
      Но, сказала Вэньи, если это не так, не мог ли род Джании сплестись с оленейцами? Черные воины не принимают в свой клан чужаков. Однако нет правил без исключения.
      Нет, решительно заявил Шайел. Их родовая обособленность так же священна для них, как для нас наш алтарь. Но мы можем разрушить алтарь, а они mhjncd` не нарушат чистоту своей расы. Вэньи прикусила губу.
      Теперь вот что... Я встретилась с императорской тенью. Совсем недавно он приходил ко мне. Оленеец. Он выглядел странно и словно пытался меня экзаменовать. Мне показалось, что он хочет вернуть меня во дворец. Эти слова дались ей не так легко, как представлялось. Шайел ласково потрепал ее по плечу.
      Невозможно понять оленейца. Может быть, он приходил к тебе, чтобы узнать свое будущее.
      Скорее всего, нет, сказала Вэньи. Я прогнала его прочь, и он покорно ушел. Свою судьбу он может узнать на рынке. Там ему будет рад любой шарлатан.
      Есть разница между шарлатаном и возлюбленной императора.
      Я не хочу. Вэньи запнулась и вновь прикусила губу. Прощай, Шайел. Мне очень не нравится его приход. Он совсем не тот, кем хочет казаться. Я знаю, что оленейцы скрытны. Но это не обыкновенная скрытность. Что-то таится под черной вуалью стража, и это что-то очень пугает меня. Шайел пожал плечами и промолчал. Вэньи поднялась и выбежала из его кельи. Она торопливо прошла по пустынным коридорам мрачного здания, вышла во двор. Ночь была темной, безлунной. Покружив некоторое время по саду, деревья которого плотной стеной обступали храм, Вэньи выскочила на улицу и двинулась по наклонной мостовой вверх. Рассвет удивил ее. Она не предполагала, что ночной мрак рассеется так скоро. Она даже на секунду остановилась, раздумывая, не повернуть ли обратно. Столица просыпалась. Воздух наполнился скрипом ставен, послышались голоса. Женщина без вуали, бредущая куда-то по мостовой, могла нарваться на крупный скандал. Асаниан не терпел ослушниц. И все же жреческая туника и тяжелое крученое ожерелье оберегали Вэньи. Только двое или трое прохожих плюнули ей вслед. Остальные почтительно кланялись, завидев жрицу. Дворец встретил ее без лишних вопросов. Некоторые гвардейцы были еще по Эндросу знакомы Вэньи. Щемящая горечь утраты вновь подкатила к сердцу, но приветствия бравых здоровяков звучали радостно и почти нежно. Как видно, ночи, проводимые в бдениях возле гарема, смертельно надоели им. Просто ужасно, что их милорд вздумал вдруг обрюхатить одну из вертлявых, надменных желтокожих девок. Она испытала чувство, схожее с радостью, когда вступила в покои императрицы. Портьеры с окон там были сорваны, диваны и стулья передвинуты к солнечной стороне. Дворец императрицы походил на тюрьму, но такую тюрьму, где узница заводит свои порядки. Вэньи присела на край узкой кушетки. Она не ждала многого от своего визита. Слуги принесли завтрак, она подкрепилась, из предложенных развлечений выбрала книгу и отвергла игру на лютне. Она не предполагала, что сможет проникнуть в святая святых империи столь легко. Что она скажет императрице? Что ее беспокоят тени, возбуждающие Врата? Что к ней приходил оленеец с глазами Эсториана? Смутные подозрения, бред возмущенной души. Да и чего еще можно ожидать от женщины, недавно потерявшей ребенка и лишившейся покровительства своего возлюбленного? Женщина в ее положении поле для произрастания самых диких фантазий. Когда она уже поднялась, чтобы уйти, вошел евнух.
      Императрица желает вас видеть, сказал он. Императрица только что вернулась с утреннего богослужения, она была скромно и опрятно одета, ее роскошные волосы веером рассыпались по плечам. Она взглянула на Вэньи, как на пришелицу с того света. Вэньи вспомнила, что сама она в суматохе забыла вознести утреннюю молитву Солнцу, но решила, что перед лицом тревожащих душу событий это не очень большой грех. Она принялась скрупулезно исполнять приветственный ритуал, состоящий из серии приседаний и церемонных поклонов. Леди Мирейн резким движением остановила ее,
      Достаточно, сказала она. Асаниан хорош всем, но я предпочитаю обычаи Jepsb`phnm`. Садись. Не хочешь ли перекусить?